Человек отличается от обезьяны вовсе не речью. Чем отличаются речевые умения первобытного человека

Возникновение человеческой речи

Возникновение человеческой речи – одновременно и "вечная проблема" науки, и проблема всегда остававшаяся в стороне от науки: на базе лингвистики, психологии, археологии, этнографии, тем более спекулятивных рассуждений или догадок, даже не намечалось основательного подступа к этой задаче.

Что время для такого подступа пришло, об этом свидетельствуют участившиеся за последние два десятилетия и даже за последние годы серьезные попытки зарубежных ученых открыть биологические основы, мозговые механизмы и физиологические законы генезиса и осуществления речевой деятельности (Пенфильд и Роберте, Леннеберг, Макнейл, Кант, Карини, Уошбарн и др.).

Но недостаток, ограничивающий продвижение всех этих научных усилий, состоит в том, что само явление речи рассматривается как некая константа, без попытки расчленить ее на разные уровни становления (особенно в филогенезе) и тем самым вне идеи развития. Между тем, как будет показано в настоящей книге, вопрос не имеет решения, пока мы не выделим тот низший генетический функциональный этап второй сигнальной системы, который должен быть прямо выведен из общих биологических и физиологических основ высшей нервной деятельности. Сейчас для нового этапа исследования проблемы возникновения человеческой речи существует по меньшей мере четыре комплекса научных знаний:

1) современное общее языкознание, в особенности же ответвившаяся от него семиотика – наука о знаках;

2) психолингвистика (или психология речи) с ее революционизирующим воздействием на психологическую науку в целом;

3) физиология второй сигнальной системы, нормальная и патологическая нейропсихология речи;

4) эволюционная морфология мозга и органов речевой деятельности. Этот перечень не следует понимать в том смысле, что достаточно было бы свести воедино данные четыре комплекса знаний для получения готового ответа. Такое их сопоставление всего лишь настоятельно укажет на недостающие звенья.

С другой стороны, возобновление усилий в вопросе о времени, условиях, причинах возникновения речи диктуется, как показано выше, неотложной потребностью науки о происхождении человека – проблемой начала истории. Слишком долго тема о древнейших орудиях труда, даже тема о древнейших религиозных или магических верованиях отодвигали на второй план тему о древнейших стадиях речи. Вот пример. В разных местах книги А. Д. Сухова о происхождении религии находим сосуществующие утверждения:

1) религиозные верования зародились у палеоантропов около 200 тыс. лет назад,

2) членораздельная речь возникла с появлением неоантропов, т.е. около 40 тыс. лет назад. Видимо, по автору, не только нижнепалеолитические орудия, но и религиозные обряды не нуждались в членораздельной речи.

Время возникновения речи людей

Покойный археолог А. Я. Брюсов, наоборот, развивал представление, что даже самые древнейшие каменные орудия палеолита необходимо подразумевали сложившийся аппарат речевого общения людей: если бы они не объясняли один другому способы изготовления этих орудий, не могло бы быть преемственности техники между сменяющимися поколениями, значит, наличие речи – и достаточно развитой, чтобы описывать типы орудий, механические операции, движения, -было предпосылкой наличия орудий даже у питекантропов. Вследствие этого А. Я. Брюсов решительно протестовал и против самого понятия "обезьянолюди", ибо существа с речью и всеми ее последствиями, конечно же, были бы вполне людьми и нимало не обезьянами.

Однако действительно ли палеолитические орудия свидетельствуют о речевой коммуникации? Чтобы ответить на этот вопрос, археологам и всем занимающимся вопросами доисторического прошлого следовало бы учесть многочисленные данные и результаты современной психологии научения, психологии труда (в том числе ее раздел об автоматизации и деавтоматизации действий) и психологии речи. Мы увидим в дальнейшем, что научение путем показа, вернее, перенимание навыков посредством прямого подражания действиям – вполне достаточный механизм для объяснения преемственности палеолитической техники. Что касается закапывания неандертальцами трупов, то ряд авторов (в том числе С. А. Токарев, В. Ф. Зыбковец и др.) довольно убедительно объяснили его без всякой религиозной мотивации и не апеллируя к речевой функции, чисто биологическими побуждениями, хотя эта тема и ждет дальнейшей разработки.

Со второго плана на первый план проблема возникновения речи перемещается, как только выдвинута идея объединения всех прямоходящих высших приматов в особое семейство троглодитид. Это семейство может быть описано словами "высшие ортоградные неговорящие приматы". Линней в сочинении "О человекообразных" предсказывал, что изучение троглодитов покажет философам всю глубину различия "между бессловесными и говорящими" и тем самым все превосходство человеческого разума.

Существует ли действительно этот глубокий перелом между отсутствием и наличием речи в филогении человека, как он наблюдается у ребенка между отсутствием слов и "первым словом" (с последующим быстрым расширением речевых средств)? Пусть нам сначала поможет чисто внешнее сопоставление с прямохождением: мыслимо ли промежуточное состояние между передвижением на четырех конечностях и выпрямленным положением на двух конечностях? Нет, "полувыпрямленного" положения вообще не может быть, так как центр тяжести заставит животное упасть снова на четвереньки, если он не перемещен к положению выпрямленному – двуногому. Иными словами, по механической природе вещей здесь действует принцип "или – или". Следовательно, переходное состояние к ортоградности в эволюции высших приматов состояло не в "полувыпрямленности", а в том, что древесные или наземные антропоиды иногда принимали выпрямленное положение (брахиация и круриация на деревьях, перенос предметов в передних конечностях на земле и пр.), а прямоходящие приматы иногда принимали еще положение четвероногое. Вот сходно обстоит дело с речью: как увидим, она настолько противоположна первой сигнальной системе животных, что не может быть живого существа с "полуречью". Тут тоже действует принцип "или – или". Другой вопрос: сколь были обширны начальные завоевания речи у первой сигнальной системы, сколь долго продолжалось ее наступление.

Теории (модели) возникновения речи человека

В прошлом, в частности в XIX в., все предлагавшиеся ответы на вопрос о происхождении человеческой речи основывались на одной из двух моделей: перерыва постепенности или непрерывности. На первую модель (дисконтинуитет) опирался преимущественно религиозно-идеалистический, креационистский взгляд на человека: человек сотворен вместе с речью, дар слова отличает его от бессловесных животных как признак его подобия богу, как свидетельство вложенной в него разумной души. Между бессловесными тварями и говорящим человеком - пропасть. На вторую модель (континуитет) опирался естественнонаучный эволюционизм: всемогущее выражение "постепенно" служило заменой разгадки происхождения речи. Она якобы шаг за шагом развилась из звуков и знаков, какими обмениваются животные.

В этом втором взгляде оказался великий соблазн для агенетической науки XX в. Вторая модель предстала теперь в крайнем варианте: отодвинута как несущественная шкала степени развития знаковой коммуникации у животных и человека, привлечена третья группа носителей знаковой коммуникации – внеречевые человеческие условные знаки и сигналы (в пределе – все человеческие "условности:"), а там и четвертая группа – сигналы, какие дает машина человеку или другой машине. Получилось гигантское обобщение, иногда именуемое семиотикой в широком смысле. Но оно потерпело полный крах, так как оказалось пустым. В сущности это обобщение разоблачило скрытую ошибку, можно сказать, порок естественнонаучного эволюционизма в вопросах языка и речи: под оболочкой ультрасовременной терминологии не удалось удержать то, что так долго таилось под видимостью биологии: антропоморфные иллюзии о психике животных. Именно изучение человеческих знаковых систем и их дериватов (в том числе и "языка машин") вскрыло, что никакой знаковой системы у животных на самом деле нет.

Вот эти неудачи семиотнко-кибернетических неумеренных обобщений неожиданно подстегнули научные искания в направлении первой из названных моделей – дисконтинуитета: а что, если она не обязательно связана с представлением о чуде творения, что, если этому перевороту удастся найти естественнонаучное объяснение?

Большая заслуга антрополога В. В. Бунака, а некоторое время спустя специалиста по психологии речи Н. И. Жинкина (ряд устных докладов) состояла в обосновании тезиса, что между сигнализационной деятельностью всех известных нам высших животных до антропоидов включительно и всякой известной нам речевой деятельностью человека лежит эволюционный интервал – hiatus. Однако предполагаемое этими авторами восполнение интервала лишь возвращает к старому количественному эволюционизму. Ниже в нескольких главах этой книги я излагаю альтернативный путь: углубление и расширение этого интервала настолько, чтобы между его краями уложилась целая система, противоположная обоим краям и тем их связывающая.

В заключении предыдущей главы уже было дано определение некоей специфики человеческих речевых знаков, абсолютно исключающее нахождение того же самого в редуцированном виде у животных. Здесь скажем шире: у человеческих речевых знаков и дочеловеческих доречевых квазизнаков при строгой логической проверке не оказывается ни единого общего множителя (если не говорить о физико-акустической и физиолого-вокативной стороне, которая по механизму обща с духовыми инструментами, свистками, гудками, клаксонами, воем ветра в трубе, но не имеет обязательной связи с проблемой знаков). Если слову "знаки" дано определение, подходящее для речи и языка человека, не оказывается оснований охватывать этим словом ни звуки, которые животное слышит, т.е. безусловнорефлекторные и условнорефлекторные раздражители, ни звуки, которые оно издает, в том числе внутрипопуляционные и внутристадные сигналы. Один из семиотиков, Л. О. Резников, принужден называть речевые человеческие знаки "знаками в строгом смысле". Но не в строгом смысле нет и знаков: есть лишь признаки, объективно присущие предметам и ситуациям, т.е. составляющие их часть. Они не могут быть отторгнуты от "обозначаемого", они ему принадлежат.

Это справедливо и для тревожного крика – он неотторжим от опасности, как справедливо и для любого другого птичьего или звериного сигнала. Если вожак стада горных козлов вскакивает и издает блеяние при запахе или виде подкрадывающегося снежного барса – этот крик есть признак подкрадывающегося к стаду барса, оказавшегося в поле рецепции.

Большинство современных семиотиков, по крайней мере те, кто знаком с физиологией и этологией, определяют семиотику как науку о человеческих – только человеческих – знаках и знаковых системах. Если резюмировать суть этой грани, отделяющей человеческую коммуникативную систему от животных, сверх той формулировки, которая дана выше, ее описательно можно выразить в немногих признаках, вернее, в одном комплексе признаков, вытекающих друг из друга.

Неверной оказалась характеристика знака как такого материального явления (предмета, действия), природа которого не зависит необходимым образом от природы обозначаемого им явления; между которым и обозначаемым явлением может не быть никакой причинной связи; который может также не иметь никакого сходства с обозначаемым явлением. Верной для знаков первой степени, основных знаков естественных языков оказалась иная формулировка: вместо "не зависит необходимым образом" надо сказать "необходимым образом не зависит";. вместо "может не быть никакой причинной связи" надо – "не может быть никакой причинной связи"; вместо "может не иметь никакого сходства", надо – "не может иметь никакого сходства". Это значит, что между знаком и обозначаемым в архетипе нет, не может быть никакой иной связи, кроме знаковой; всякая иная связь исключается, и это-то и конституирует знаковую функцию. Иначе между знаками не было бы свободной обмениваемости. В этом смысле знаки могут быть только "искусственными" – их материальные свойства не порождаются материальными свойствами обозначаемых объектов (денотатов). Их характеризуют также словами "немотивированные", "произвольные". Это не просто отрицающие нечто определения, как может показаться на первый взгляд: отсутствие всякой мотивированности (причинной связи между знаком и денотатом) есть железный принцип отбора годных знаков. Обнаружение же какой-либо. иной функциональной связи между ними, кроме знаковой функции, в строгом смысле делает их "браком". Знаковая функция в исходной форме и есть образование связи между двумя материальными явлениями, не имеющими между собой абсолютно никакой иной связи. Поэтому слово "произвольные" мало выражает суть дела: "произвол в выборе" знакового материала настолько обуздан этим императивом, что остается лишь "произвол в выборе" среди остающегося материала.

Правда, в истории языкознания с давних времен до наших дней снова и снова возникают гипотезы о звукоподражательном происхождении слов или, шире, о какой-либо мотивированности звучания знака (акустико-артикуляционных признаков речевого знака) свойствами предмета или значения. Современные психолингвисты называют это проблемой "звукового символизма". Что касается звукоподражательных слов, то в глазах теоретического языкознания это лишь иллюзия, которая часто рассеивается при сравнении такого слова с его исходными, древними формами, а также с параллельными по смыслу словами в других языках. Новейшие количественные методы тоже не дают надежных подтверждающих результатов. Если какие-либо из основных языковых знаков и содержат случайное сходство с обозначаемым предметом, это должно быть отброшено; только ребенок может забавляться тем, что буква Д похожа на домик. Звучание слов человеческой речи мотивировано тем, что оно не должно быть созвучно или причастно обозначаемым действиям, звукам, вещам.)

Следовательно, эти знаки могут быть определены как нечто противоположное признакам, симптомам, показателям, естественным сигналам. Отсюда ясно, что то и другое не может быть объединено никаким общим понятием. Нет формального единства, раз одно является обратным другому. Но между тем и другим существует отношение исхода, генеза: чтобы понять природу человеческих речевых знаков, надо знать противоположную природу реакций у животных. Однако здесь логически немыслима схема постепенного перехода одного в другое, какую рисует, например, Л. О. Резников. "...Определение знака как бросающегося в глаза признака, сделанного представителем предмета, с генетической точки зрения является правильным. Имеются основания предполагать, что первоначально функция знаков действительно выполнялась признаками: значение признака как свойства предмета, его внешнего проявления, вызываемого им действия и т.п., с одной стороны, и его значение как знака предмета – с другой, не были расчленены, они сливались. Но затем значение признака как знака выделилось. Стало ясно (? – Б. П.), что обозначающая функция может осуществляться некоторым явлением и в том случае, когда это явление не связано естественной связью с обозначаемым предметом. Функция знака обособилась от всех внешних проявлений предмета и была перенесена на другие предметы (явления), лишь условно связанные с обозначаемыми предметами. Таким образом, сделался возможным переход к созданию и использованию искусственных условных знаков, прежде всего языковых". Эта генетическая реконструкция, несомненно, полностью противоречит истине. Ведь ту же идею можно пересказать так: некогда для обозначения предметов служили верные признаки, а потом отбор сохранил для этой функции только (допустим, преимущественно) неверные признаки. Тут делается логическая ошибка: попытка взять за одну скобку два понятия, определяемые противоположностью друг другу. Истинна другая генетическая схема: языковые знаки появились как антитеза, как отрицание рефлекторных (условных и безусловных) раздражителей – признаков, показателей, симптомов, сигналов.

Итак, человеческие языковые знаки в своей основе определяются как антагонисты тем, какие воспринимаются или подаются любым животным. Как это возникло, как физиологически объяснить происхождение человеческих антиживотных знаков – тема дальнейшая. Пока будем исходить из данного решающего отличия. Из него проистекает некоторое количество следствий, дающих более комплексную и очевидную картину.

Особенности речи людей

1. Раз знак принципиально отторжим от обозначаемого предмета, у человека должны иметься способы искусственно их связывать. К их числу относится указательный жест. Некоторые зоопсихологи утверждали, что они наблюдали указательный жест у обезьян. Это – следствие недоговоренности о том, что понимается под указательным жестом: животное может тянуться к недостижимому предмету, тщетно пытаться схватить его, фиксировать его взглядом и т. п. – все это вовсе не то же, что свойственное человеку указательное движение. Последнее есть действие неприкосновения; суть его в том, что между концом вытянутого пальца и предметом должна оставаться дистанция – прямая линия, безразлично какой длины. В этом смысле указательный жест весьма выразительно отличает человека. Его суть: "трогать нельзя, невозможно ". Другой его вариант – указание движением головы и глаз; и это опять-таки минимальное начало некоей незримой линии к предмету. В такой ситуации словесный знак соотнесен с предметом, предназначен именно ему, но посредством исключения контакта с ним.

2. Однако при слишком полном соотнесении с предметом перед нами был бы семиотический парадокс, так как оба члена свободно менялись бы местами как знак и обозначаемое, будучи каждый в одно и то же время и знаком и обозначаемым, если бы на помощь не призывался еще вспомогательный словесный знак минимум типа "вот", "это", "там". Тогда уже словесных знаков два, что и отличает их вместе с самим жестом как знаки от обозначаемого объекта,

В самом деле, отторжимость знака от обозначаемого, как мы уже знаем, олицетворяется заменимостью и совместимостью разных знаков для того же предмета. Если бы знак был незаменимым, он все-таки оказался бы в некотором смысле принадлежностью предмета (или предмет – его принадлежностью), но все дело как раз в том, что знаки человеческого языка могут замещать друг друга, подменять один другого. Ни один зоопсихолог не наблюдал у животного двух разных звуков для того же самого состояния или сигнализирующих в точности о том же самом.

Между тем любой человеческий языковый знак имеет эквивалент – однозначную замену. Это либо слова-синонимы, либо чаще составные и сложные предложения или даже длинные тексты. Нет такого слова, значение которого нельзя было бы передать другими словами.

Семиотика придает огромную важность категории "значение" знака в отличие от категории "обозначаемый предмет" (денотат). Во всем, что было когда-либо написано о проблеме значения, важнее всего вычленить: значение есть отношение двух (или более) знаков, а именно взаимоотношение полных синонимов есть их значение. Можно сказать и иначе: поставив два знака в положение взаимного тождества, т.е. взаимной заменимости, мы получим нечто третье, что и называем значением. Подобная точка зрения сейчас широко распространена, например, датский лингвист X. Серенсон также утверждает, что значение может быть описано только через синонимы. Один из основоположников кибернетики, К. Шеннон, определяет значение как инвариант при обратимых операциях перевода. Если бы не было эквивалентных, т.е. синонимичных, знаков (как их нет у животных), знак не имел бы значения.

Присущая человеческой речи способность передавать одно и то же значение разными знаками обязательно требует обратной способности: блокировать эту диффузию. Иначе все возможные знаки оказались бы носителями одного и того же значения или смысла. Эту задачу выполняет антонимия: в противоположность синонимам антонимы исключают друг друга. Они определяются друг через друга, поэтому антонимов (опять-таки не в узко-лексическом, но в широком семантическом смысле) в каждом случае может быть только два. Они означают предметы, объективно исключающие присутствие другого, например "свет" – это отсутствие "тьмы" и обратно, как и исключающие друг друга оценки и отношения. Отрицание – это отношение между значениями двух знаков-антонимов.

Но в известном смысле – и это уже другой философско-лингвистический уровень – говорят также о контрастной природе всякого вообще значения: всегда должно оставаться что-то другое, что не подпадает под данное значение. Кажется, это одно из немногих верных положений так называемой лингвистической философии.

3вуки, издаваемые животными, как таковые, не имеют никаких отношений между собой – они не сочетаются ни по подобию, ни по различию. Тщетно некоторые семиотики пытаются доказать противное. Вот что пишет популяризатор семиотики А. Кондратов: "У многих видов животных эти разрозненные знаки могут объединяться в систему и даже соединяться друг с другом. Например, у кур общий знак "тревога" расщепляется на четыре знака тревоги: "опасность близко", "опасность вдалеке", "опасность – человек" и "опасность – коршун". Всего в "языке" кур около 10 элементарных знаков; сочетаясь друг с другом, они образуют около двух десятков "составных знаков" вроде знака "категорический приказ", состоящего из двух повторенных подряд знаков призыва". И пример "расщепления", и пример "сочетания" здесь неверны: четыре разных тревожных сигнала не свидетельствуют об общем прасигнале "тревога", они существуют независимо от него и друг от друга, а обобщаются только в голове данного автора; дважды повторенный сигнал призыва не является новым "составным знаком", как и если бы кто-нибудь дважды окликнул человека по имени – у кур это есть лишь явление персеверации.

Только человеческие языковые знаки благодаря отсутствию сходства и сопричастности с обозначаемым предметом обладают свойством вступать в отношения связи и оппозиции между собой, в том числе в отношения сходства (т.е. фонетического и морфологического подобия) и причастности (синтаксис). Ничего подобного синтаксису нет в том, что ошибочно называют "языком" пчел, дельфинов или каких угодно животных.

В человеческом языке противоборство синонимии и антонимии (в расширенном смысле этих слов) приводит к универсальному явлению оппозиции: слова в предложениях, как и фонемы в словах, сочетаются посредством противопоставления. Каждое слово в языке по определенным нормам ставится в связь с другими (синтагматика) и по определенным нормам каждое меняет форму по роду, времени, падежу и т.п. (парадигматика). Как из трех-четырех десятков фонем (букв), ничего не означающих сами по себе, можно построить до миллиона слов, так благодаря этим правилам сочетания слов из них можно образовать число предложений, превосходящее число атомов в видимой части Вселенной, практически безгранично раздвигающийся ряд предложений, соответственно несущих и безгранично увеличивающуюся информацию и мысль.

Из синонимии в указанном смысле вытекает также неограниченная возможность "перевода" одних знаков на другие знаки, т.е. к обозначению того же самого (общего значения) самым разным числом иных знаков. Кроме лексической синонимии сюда относится всякий семантический коррелят – всякое определение и объяснение чего-либо "другими словами" и "другими средствами", всякое логическое тождество, всякий перифраз, а с другой стороны, разное наименование того же предмета на разных языках. Сюда принадлежит также "перевод" с естественных знаков на разные сокращенные или адаптированные искусственные языки, знаковые системы или знаки. Например, семиотика буквально вертится вокруг дорожных автомобильных знаков, как своего ядра. Лингвист В. А. Звегинцев отличает слова естественных языков от "подлинных знаков", относя к последним в особенности дорожные знаки. Представляется правильной обратная классификация: первичные и основные знаки -языковые, вторичные – заместители, специальные переводные знаки, "значки языковых знаков". К этим вторичным кодам принадлежат и переводы звуковой речи на ручную у глухонемых, на письменную (в том числе стенографическую), на язык узелков, свистков, на математический и логико-символический, на всякие бытовые броские сокращения в форме запретительных, повелительных, указующих, дорожных сигналов, на музыкальные ноты, на военные и спортивные знаки отличия, на язык цветов, символов и т.д. Вторичные (переводные) знаки, по-видимому, сами не могут иметь знаков-заместителей без возвращения к первичным языковым знакам.

3. Есть особая группа человеческих знаков, привязанных к речи, о которых часто забывают. Это интонации, мимика и телесные движения (пантомимика, жестикуляция в широком смысле). У животных нет мимики, только у обезьян она налична, причем довольно богатая. Но и она не имеет отношения к нашей теме. Когда говорят об интонациях, мимике и телодвижениях, почти всегда имеют в виду эти явления как выражения эмоций и крайне редко – как знаки. Часто эти два аспекта бессознательно смешиваются между собой. Между тем надо суметь расчленить эти два совершенно различных аспекта. Первый, относящийся к психологии эмоций, нас здесь совершенно не касается. Но вспомним, что актеры, как и ораторы, педагоги, да в сущности в той или иной мере любой человек, употребляют эти внеречевые средства вовсе не в качестве непроизвольного проявления и спутника своих внутренних чувств, а для обозначения таковых и еще чаще в семантических целях – для уточнения смысла произносимых слов. Без этих семиотических компонентов сплошь и рядом нельзя было бы понять, слышим ли мы утверждение, вопрос или приказание, осмыслить подразумеваемое значение, отличить серьезное от шуточного и т.п.

Если лингвистика занимается фонетическим, лексическим, синтаксическим, отчасти семантическим аспектами языка и речи, то указанные дополнительные знаковые средства речевого общения называют паралингвистикой или расчленяют на кинесику (изучающую знаковую функцию телодвижений по аналогии с лингвистическими моделями) и паралингвистику (изучающую все коммуникативные свойства голоса, кроме его собственно лингвистических функций).

Интонационные подсистемы речи являются нередко решающими для интерпретации значений и смысла произносимых словесных высказываний. Эта речевая экспрессия редко может иметь самостоятельный перевод на собственно речевые знаки – слова, но зато в сочетании со словами она обретает значение, как и слова – в сочетании с ней.

Мимика и пантомимика в огромной степени определяют смысл и значение высказываний. Мимика развивается вместе с речью, и у детей-алаликов, т.е. с запоздалым или глубоко нарушенным развитием речи, мимика крайне бедна.

Предложены различные классификации пантомимических позиций и мимических единиц. Под последними разумеется совокупность координированных движений мышц лица, отражающая если и не действительное психическое состояние, то вспомогательное действие для уяснения смысла. Малейшее замеченное партнером изменение мимической картины меняет смысл акта общения. Точно так же положение тела, особенно положение головы на плечах, отвечающее направлению взгляда, может изменять смысл произносимых слов. Впрочем, это последнее замечание возвращает нас к уже отмеченному выше специфическому мимическо-пантомимическому акту – указательному движению.

Нет оснований думать, что паралингвистика и кинесика внутри себя содержат хоть какие-либо твердые правила сочетаний и оппозиций наподобие синтаксиса. Но подчас они удовлетворяют первому требованию, которым мы определили природу человеческих знаков: разве не имеют общего значения, не могут быть свободно заменимы друг другом пожатие плечами и поднятие бровей как эквивалентные обозначения удивления? Впрочем, все же паралингвистические и кинесические знаки в основном служат для лучшего дифференцирования и уточнения знаков собственно речевых.

Весьма перспективным является исследование патологии мимики и пантомимики. Применены разнообразные экспериментальные методики, позволяющие проникнуть довольно глубоко в анатомо-физиологический субстрат соответствующих нарушений, а следовательно, и в те нервные системы, которые управляют данной сферой знаковой коммуникации.

4. К периферии системы человеческих знаков относится одна очень важная категория вторичных, производных знаков: искусственные подобия обозначаемых предметов, иначе говоря, изображения. Звуковые изображения, как уже сказано, не играют большой роли, но зрительные чрезвычайно важны. Если первичные знаки ни в коем случае не имеют сходства с объектом обозначения, то вторичным, переводным это уже дозволено; мало того, такова сильная тенденция, которую можно назвать отрицанием отрицания; но они ни в коем случае не должны быть полным тождеством предмета (допустим, неодушевленного), а должны представлять собой большую или меньшую степень репродукции из заведомо иного материала. Они отвечают формуле "то же, да не то же". В переводе на изображение знак как бы возвращается к связи с денотатом; изображение, как и указательный жест, выражает неприкосновенность самого денотата. Изображение связывает знак и с таким денотатом, с которым не может связать указательный жест, – с отсутствующим или воображаемым, с бывшим или будущим. Семиотики либо различают два вида знаков – неиконические и иконические (изобразительные), либо сохраняют понятие "знак" только для неиконической репрезентации предмета, вследствие чего изображение уже не может рассматриваться ни как разновидность, ни как дериват знака. Но такое строго дихотомическое деление затруднено тем, что присутствие изобразительного начала в знаке может иметь самую разную степень: изобразительность может быть вполне отчетлива и натуралистична, может быть затушевана, наконец, еле выражена. Представляется вероятным, что эта редукция изобразительности отражает возвратное превращение последней в первичные знаки, т.е. уже "отрицание отрицания отрицания", что наблюдается, например, в истории некоторых видов письма.

Е.Я.Басин убедительно возражает семиотикам, делящим иконические знаки на материальные и идеальные (духовные). Последние требуют другого термина и понятия, не изображение, а образ. Психологическое понятие образа снова и снова поставит перед нами дилемму: что первичнее – слово или образ? К ней мы вернемся позже. Пока речь идет только о материальных изображениях. Ни одно животное никогда ничего не изобразило. Имеется в виду, конечно, не простая непроизвольная имитация действий – явление физиологическое, не относящееся к проблеме знаков (см. гл. 5), но создание каких-либо хоть самых примитивных подобий реальных предметов, не обладающих иной функцией, как быть подобием. Зоопсихологи не наблюдали чего-либо вроде элементарных кукол или палеолитических изображений животных или людей (объемных или на плоскости). Они не видели также, чтобы обезьяна движением рук показала контур какого-либо предмета, его ширину или высоту.

Специфическая для человека способность изображения имеет диапазон от крайнего богатства воспроизведенных признаков (чучело, макет, муляж) до крайней бедности, т.е. от реализма до схематичности. Как известно, современные алфавиты и иероглифы восходят к пиктографическому письму -графическим изображениям, бесконечное и ускоряющееся воспроизведение которых требовало все большей схематизации, пока связь с образом совсем или почти совсем не утратилась; буквы стали в один ряд с фонемами (не знаками, а материалом знаков). Но широчайшим образом развились и разветвились виды изображений – скульптурные и графические, планы и чертежи, оттиски и реконструкции, индивидуальные отражения и обобщенные аллегорические символы. Все они имеют то свойство, которого нет у первичных речевых знаков: сходство с обозначаемым предметом. Это свойство – отрицание исходной характеристики знака как мотивированного полным отсутствием иной связи с предметом, кроме знаковой функции, – отсутствием сходства и причастности. Изображение как бы "декодирует" речевой знак.

biofile.ru

Чем древний человек принципиально отличался от современного. Часть II: cultprosvet_mag

Следы этих непростых процессов благодаря технике сравнительного языкознания можно наблюдать в самих языках. И чем глубже удается проникнуть в их архаические пласты, тем меньше там встречается средств для выражения общих (абстрактных) понятий. Мысля и разговаривая на подобных архаических языках, человек был сильно ограничен в возможности адекватной передачи информации, так как ему приходилось искать способы передачи “общего” через “конкретное”. Последнее же делало мышление древнего человека в принципе не “теоретичным”, не способным идти от абстрактного к конкретному [4, 23].Но не возникает ли тут замкнутого круга: для того что бы человеку “осознавать” что-то, необходимо речевое оформление мысли на уровне второй сигнальной системы, то есть ему нужна речь, но для возникновение речи ему необходим достаточный уровень развития сознания? Нет, не возникает, так как экспериментально доказано, что в определенных условиях осознание может происходить минуя и вторую сигнальную систему, а именно через интуитивный анализ и чувственное восприятие действительности, что не обязательно происходит в словесной форме, а значит может осуществляться без задействования второй сигнальной системы. То есть, сознание зарождалось на базе эмоциональной сферы, на базе интуитивного анализа и чувственного восприятия.

Следы подобного способа мышления у человека присутствуют до сих пор. Особенно наглядно это проявляется у детей, во время их обучения родителями. Ведь даже несмотря на то, что у родителей имеется все богатство современного языка, все необходимые навыки рационального мышления, но общение с ребенком они вынуждены строить именно через эмоционально-чувственное общение. Почему?

Дело в том, что у ребенка сознание развивается постепенно, он как бы в сжатом виде проходит все стадии формирования человека. И на каком-то этапе он уже даже начинает немного говорить, но еще не в состоянии правильно строить связи между явлениями. Поэтому родители, вместо того, чтобы развернуто и спокойно объяснить ребенку об опасности получить ожог, говорят упрощенно и эмоционально: “Нельзя, а то будет бо-бо”. Причем тут важна именно эмоциональная составляющая, без которой сообщение может быть не понято ребенком. Примерно на том же уровне происходит и общение с домашними животными. Со временем, из-за развития сознания у ребенка, эмоциональная составляющая становится все меньше, а рациональная - все больше, но, тем не менее, важность эмоциональной составляющей в речи остается у человека навсегда [4, 34].

Отсюда следует важный вывод: человеческое мышление неразрывно связано с эмоциональной сферой. Причем эмоциональная сфера является фундаментом рациональной, то есть структура мышления повторяет структуру физиологии мозга. Ядро сознания носит “дочеловеческую” природу и продолжает непосредственно участвовать в процессе мышления.Но вернемся к проблемам доисторического мышления. Допустим, человек на интуитивном уровне что-то смог осознать, а скорее почувствовать, но как ему теперь передать новое знание другим? Ведь у него, как было разобрано выше, в языке нет средств для передачи обобщений? Отгадка в том, что последнее утверждение не совсем верно. В архаических языках действительно не хватает слов для передачи обобщений, но люди нашли выход, они стали использовать то, что сейчас называют тропами, то есть стали передавать обобщение иносказательно. Вот несколько примеров из шумерского, как из наиболее изученного архаического языка [4, 24]:

1. “открыть” дословно обозначалось как “дверь толкнуть”, даже в случае, когда речь шла об открытии торгового пути
2. “убить” звучало как “голову палкой ударить”, даже в случае, когда убийство происходило каким-то иным способом
3. “верх” дословно звучало как “темя”, а “вперед” - “лицо” или “глаз”
4. “царская власть” обозначалась выражением “судьба большого человека”, причем “судьба” обозначалась иероглифом “птица”, что есть явный след более древнего и пока непонятного тропа

1. Ассоциативные связи воспринимались как примерно равноценные. В результате, одно и то же слово в шумерском языке использовалось для обозначения понятий вода — семя — родитель — наследник
2. Трудности в различении иерархий логических связей отразились в использовании одних и тех же грамматических средств для выделения сказуемого (“человек этот - бог есть”), определения ( “человек разумный”, досл. “человек-ухо есть”), сравнения (“как солнце встал”, досл. “солнце есть, встал”
3. Для выражения отождествления, когда одно явление отождествляется с другим, с ним не связанным, но имеющим общие признаки, древнему человеку приходилось использовать также и иносказания. Например, вместо “солнце движется по небу” в шумерском использовалось дословно “солнце — птица”, или вместо “круглый, блестящий” — “источник воды — глаз”, или вместо “не существуют” — “именем не названы” и так далее.

Подводя итоги, еще раз отметим основные значимые моменты:

1. Основным и принципиальным отличием древнего человека от современного была разница в “мышлении”. Без учета этой разницы адекватно понимать мотивацию тех или иных действий первобытных людей нельзя. Причем, пусть и в разной степени, но эта разница сохраняется на всем исследуемом периоде.
2. В основе человеческого мышления лежит эмоциональная сфера, сознание развивалось поверх ее и на ее основе.
3. Древний человек хоть и был в какой-то мере способен к анализу и обобщениям, но делал не в привычном нам виде абстрагирования или структурирования, заменяя это метафорически-эмоциональной формой [4, 60].

Список литературы

1. Вишняцкий Л.Б. Неандертальцы: история несостоявшегося человечества, Издатель: Нестор-История, Санкт Петербург, 2010, ISBN: 978-5-98187-614-1 {5}
2. Массимо Ливи Баччи. Демографическая история Европы. Пер. с итал. А. Миролюбовой. СПб.: «Александрия», 2010. 304 с. ISBN 978-5-903445-11-0 {III}
3. Бужилова А.П. Homo sapiens. История болезни. М.: Языки славянской культуры, 2005. с. 320. ISBN: 5-9551-0087-3 {IV}
4. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада, Москва : Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1990. — 247 с. — ISBN 5-02-017016-Х {7}

cultprosvet-mag.livejournal.com

Членораздельная речь: человек говорящий

Решающий шаг в переходе от обезьяны к человеку был сделан, по мнению ученых, в процессе формирования и совершенствования членораздельной речи, языка. Способность к речи Дарвин называл «одним из главнейших отличий между человеком и низшими животными» (там же, с. 201). Понятно, что речь не только выразила коренное отличие человека от животных, но и создала, обусловила его. Эту мысль особенно четко и определенно выразил Геккель: «Именно речь, несомненно, создала глубочайшую пропасть между человеком и животными» (90, с. 314).

Членораздельная речь, по мнению ученых второй половины XIX века, является обязательным условием функционирования сознания, необходимой предпосылкой мышления. Мышление вообще невозможно без речи, без этого, по словам Дарвина, «дивного механизма, который обозначает различного рода предметы и свойства определенными знаками и вызывает ряд мыслей, которые никогда не могли бы родиться из одних чувственных впечатлений или, если бы даже и родились, не могли бы развиваться» (142, с. 648). Вот почему и возникновение развитого сознания в процессе превращения обезьяны в человека стало возможным лишь на основе предшествующего формирования членораздельной речи. «Развитие ума должно было сделать значительный шаг вперед, когда благодаря прежним успехам у человека вошла в употребление речь как полуискусство и полуинстинкт» (там же, с. 243). Высказывания ученых, подобные этому, дарвиновскому, и позволили Бюхнеру сделать вывод о том, что членораздельная речь «отличительный признак человечества, не следовавший, по мнению лучших ученых, за развитием высшей человеческой умственной деятельности и человеческой культуры, а необходимо предшествовавшей ему» (52, с. 144).

Переход животных предков человека к вертикальному положению, к прямохождению осуществлялся, по мнению некоторых ученых, раньше появления у них членораздельной речи. Так, Геккель, выделяя основные этапы очеловечивания обезьяны, подчеркнул при этом, что «происхождение членораздельной речи и связанное с нею высшее развитие гортани надо рассматривать лишь как вторую, позднейшую и важнейшую ступень развития рода человеческого» (90, с. 314). Отсюда следует, что, по мнению Геккеля, в процессе становления человека была особая, промежуточная ступень «бессловесный» человек, существо уже с прямой походкой человека, но еще без речи, обезьяночеловек (питекантроп), «который, правда, и не отличался по строению тела существенным образом от современных людей, однако, членораздельной речи еще не знал» (там же)*. Следовательно, говорить о нем, как о человеке уже сформировавшемся, еще нельзя. Это был человек формирующийся, уже не животное, но еще и не человек в полном смысле слова, полуживотное, получеловек, и только потому, что он не владел речью, без которой невозможно развитое сознание, невозможен разум человеческий. «Если же без речи не может быть разума, писал Бюхнер, то и первый или первобытный человек не мог быть разумным созданием или не мог быть человеком в теперешнем смысле слова, он скорее был чем-то средним между человеком и животным» (52, с. 144).

Можно развернуть эту мысль в том плане, что начальное развитие трудовой деятельности животных предков человека и связанный с ним их переход к вертикальному положению явились предпосылкой первой

* Геккель первым четко сформулировал идею обезьяночеловека. Почти одновременно с ним, годом позднее эту идею выдвинул К. Фогт. Надо, однако, отметить, что в XIX веке идея обезьяночеловека не получила широкого признания. Не поддержал ее и Дарвин. У него обезьяна эволюционным путем постепенно превратилась сразу в человека без особого, четко очерченного промежуточного звена — обезьяночеловека. Но каково бы ни было отношение ученых к идее обезьяночеловека, важно то, что общим для них является признание исключительно важной роли членораздельной речи в деле формирования человеческого сознания стадии очеловечивания обезьяны, становления человека, предпосылкой возникновения существа, соединяющего в себе черты обезьяны и человека. Иначе говоря, на этом этапе человекообразная обезьяна превратилась в обезьяноподобного человека. Последующее усложнение, совершенствование трудовой деятельности в её связи с формирующейся членораздельной речью создало условия для следующей, зрелой стадии становления человека, привело к превращению обезьяноподобного человека в человека полностью сформировавшегося, обладающего развитым сознанием, в готового человека. «Настоящие люди, писал Геккель, произошли из обезьяноподобных людей путем постепенного развития животных звуков в членораздельную речь, состоящую из слов. Рука об руку с развитием этой функции, конечно, шло и развитие её органов, именно лучшая дифференцировка гортани и мозга» (90, с. 308).

Таким образом, появлению членораздельной речи ученые придавали решающее значение в окончательном выделении человека из животного царства, в становлении человеческого сознания. Но как непосредственно осуществлялось формирование членораздельной речи? В решении и этого вопроса ученые исходили из вполне определенных материальных факторов. Способность к речи, по их мнению, появилась в процессе преобразования голосовых органов обезьяны в органы речи человека. Так, в частности, Дарвин отмечал большое сходство в строении голосовых органов современных обезьян и человека, но при этом те и другие выполняют разные функции: голосовые органы у обезьян «употребляются или для различных сигнальных криков, или, как в одном случае, для музыкальных кадансов, тогда как у человека очень близкие по устройству голосовые органы сделались… способными к членораздельной речи» (142, с. 173).

Как возникла такая способность голосовых органов человека к членораздельной речи? Решая этот вопрос, ученые не ограничивались указанием на влияние какого-то одного естественного, материального фактора, а отмечали несколько, рассматривали их в системе. В числе этих факторов была выделена, в частности, способность обезьяны к подражанию. «Нельзя не обратить внимания, писал Дарвин, на столь сильное стремление наших близких родственников-обезьян… подражать всему, что они слышат». Эта способность обезьян к подражанию, их стремление подражать и способствовали в большой мере возникновению речи. «Наша речь, писал Дарвин, обязана своим происхождением подражанию различных естественных звуков, голосов других животных». Причины, побуждавшие обезьян прибегать к звукоподражанию, Дарвин усматривал в самих обстоятельствах их жизни. Подражание тем или иным звукам не было, следовательно, чем-то случайным, оно было необходимостью для обезьян. Сами условия жизни, борьба за существование определяли эту необходимость. Она же толкала и к постепенному возникновению речи (языка). В качестве примера можно сослаться на предположение Дарвина о том, что в глубокой древности какая-то более других одаренная человекообразная обезьяна стала «подражать реву хищного зверя, чтобы уведомить своих товарищей-обезьян о роде грозящей опасности. А это было бы первым шагом к образованию языка» (там же, с. 205).

Понятно, что необходимость в подражании определенным звукам, в их видоизменении для целей сигнализации, а затем и необходимость в самостоятельном, независимом произнесении иных звуков в связи с иными целями, в частности, в связи с определенными трудовыми операциями — эта необходимость возникала перед «более других одаренными» человекообразными обезьянами, предлюдьми не раз и не два, а на протяжении всей их жизни, что побуждало их многократно повторять установившиеся звукосочетания. Вот почему в деле формирования членораздельной речи Дарвин и другие ученые очень важную роль отводили упражнению: повторение, все более частое, различных звуков, перераставших постепенно в речевые акты, развивало гортань обезьяны и связанные с этим изменения в ней закреплялись, передавались по наследству. Но Дарвин не ограничивается этим, он поворачивает указанный процесс в противоположном направлении, отмечает и здесь обратимость причинно-следственной связи: наследственные изменения в речи, возникавшие в результате ее функционирования, сами, в свою очередь, влияли на развитие речи, на ее совершенствование. «По мере того, как голос все более и более употреблялся в дело, голосовые органы должны были развиваться и совершенствоваться по закону наследования результатов упражнения, а это, в свою очередь, должно было повлиять на развитие речи» (там же).

Но какой бы значительной ни была роль звукоподражания и упражнения голосовых органов обезьяны одни эти факторы сами по себе не могли еще привести к возникновению специфически человеческой раздельной речи. Поскольку речь неотделима от сознания, то в ее формировании необходимо было непосредственное участие органа сознания. В той мере, в какой формировалась и совершенствовалась речь, формировалось и совершенствовалось сознание, и этот взаимосвязанный процесс осуществлялся на определенной материальной основе на основе развития головного мозга обезьяны. Развитие мозга это тот узел, в котором завязывались все нити очеловечивания обезьяны. Ученые-дарвинисты понимали это и строили свои выводы относительно причин возникновения человека и человеческого сознания прежде всего на основе обстоятельств, связанных с функционированием головного мозга. Это проявилось, в частности, и в решении вопроса о роли формирования членораздельной речи в становлении человеческого сознания. Так, Дарвин был убежден, что по сравнению с другими, ранее названными факторами, при всей их важности, «соотношение между постоянным употреблением языка и развитием мозга представляло еще большую важность». В этом соотношении Дарвин выявлял, в частности, влияние употребления членораздельной  речи  на  совершенствование  мозга. «Постоянное применение и усовершенствование речи оказало влияние на мозг, давая ему возможность и побуждая его вырабатывать длинные ряды мыслей» (там же).

Такое стимулирующее воздействие употребления речи на мозг, на его развитие было неизбежным, и неизбежность эта определялась прежде всего тем обстоятельством, что мозг орган мышления, а мышление, по мнению Дарвина, неразрывно связано с языком: для каждой мысли обязательным является речевое, словесное облачение. Но это значит, что и употребление речи предполагает определенную форму и степень мышления. Следовательно, и то употребление речи, которое в процессе очеловечивания обезьяны повлияло на развитие ее мозга, на становление человеческого сознания оно тоже направлялось мыслью, то есть было уже сознательным актом? Видимо, нет. В решении этого вопроса может помочь определение Дарвином первоначальной, только возникшей речи как полуискусства и полуинстинкта. Это речь, которая уже «вошла в употребление» у человека. А входила она в употребление у обезьяночеловека и входила еще не будучи полуискусством, да и полуинстинктом тоже. В тот период она была, скорее всего, просто инстинктом и преимущественно инстинктом, оставшимся в наследство от предка-обезьяны. Да и речью ее вряд ли можно назвать. Это были скорее звуковые заготовки речи, связанные с сигнализацией и звукоподражанием. В ходе эволюции, во взаимодействии с развивающимся мозгом они через речь, как полуискусство и полуинстинкт трансформировались постепенно в речь как «искусство», то есть сознательную речь, в речь-мышление. Это можно раскрыть таким образом, что мозг животного предка человека, получая «толчки» от первоначального, инстинктивного, не направляемого и не наполняемого мыслью употребления простейших речевых актов, от неосмысляемого звукоподражания, в конце концов обрел способность порождать мысли в их речевом, словесном наполнении. «Длинный и сложный ряд мыслей, писал Дарвин, не может теперь существовать без слов немых или громких, как длинное исчисление без цифр или алгебраических знаков. По-видимому, даже обыкновенные ряды мыслей требуют какого бы то ни было выражения или значительно облегчаются им» (там же, с. 205-206).

Влияние употребления речи на развитие мозга отмечали и другие ученые. Геккель, например, этому влиянию придавал решающее значение. Он, в частности, считал, что речь «обусловливала важнейшие успехи душевной деятельности и связанное с нею усовершенствование мозга». Именно благодаря речи мозг обезьяноподобного предка человека превратился в человеческий мозг. «Самое высокое развитие и усовершенствование мозга и душевной деятельности, как высшей функции мозга, шло все время рука об руку с усовершенствованием речи» (90, с. 314).

Но если употребление речи влияло на мозг, служило причиной его совершенствования, то, с другой стороны, развитие мозга, усложнение его функционирования не могло не иметь своим следствием совершенствование речи (языка). Следовательно, и в этом вопросе ученые должны были признать обратимость причинно-следственной связи, взаимопереходы причины и следствия, обернутость следствия к причине. И действительно, у Дарвина мы находим выражение такого взгляда на соотношение употребления речи и развития мозга. Он утверждал, в частности, что «предположительное употребление речи должно было отразиться на мозге и обусловить наследственные изменения, а эти, в свою очередь, должны были повлиять на усовершенствование языка» (142, с. 648).

Если вспомнить, что ранее такая же обратимость причинно-следственных связей была уже отмечена, причем дважды (в вопросе о соотношении употребления рук и перехода к вертикальному положению и в вопросе о соотношении развития речи и наследственных изменений голосовых органов), то можно на этом основании выделить общий методологический подход Дарвина к объяснению различных явлений эволюционного процесса, в данном случае применительно к предыстории и началу истории человека, а именно рассмотрение их во взаимосвязи, взаимообусловленности, во взаимопереходах их причинно-следственных отношений, осуществляющихся на материальной основе. Это, несомненно, свидетельствует о наличии важного философского компонента в общей системе методологических принципов Дарвина и существенно сближает его философскую позицию, а в его лице и позицию других ученых-дарвинистов, с исходными установками материалистической философии.

Подведем некоторые предварительные итоги. Если попытаться обнажить логику рассуждений ученых по вопросу о происхождении человека, то ее основными моментами являются следующие посылки: ближайший животный предок человека человекообразная обезьяна в изменившихся условиях вынуждена была для поддержания существования перейти к вертикальному положению, к употреблению рук, необходимому для осуществления трудовой деятельности, для изготовления и применения орудий труда (Дарвин, Геккель, Фогт, Бюхнер). Благодаря этому на начальных этапах развития трудовой деятельности обезьяна существенно продвинулась в направлении к человеку, превратилась в обезьяночеловека существо, среднее между животным и человеком, с первыми проблесками человеческого сознания, существо с прямой походкой человека, но еще не обладающее членораздельной речью, а, следовательно, и развитым человеческим сознанием (Геккель, Фогт, Бюхнер). На следующем этапе к отмеченным факторам очеловечивания обезьяны добавился еще один, особенно важный членораздельная речь, употребление которой оказало решающее воздействие на мозг предка человека, способствовало его превращению в человеческий мозг, окончательному возникновению человеческого сознания.

Такова в общих чертах установленная учеными-дарвинистами второй половины XIX века последовательность факторов, стимулировавших возникновение человека, становление человеческого сознания. Но это именно та последовательность тех же факторов и тот же конечный результат, о которых позднее писал Энгельс, выражая позицию марксистской философии в данном вопросе: «Сначала труд, а затем вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг» (406, с. 490).

Материал взят из книги Мировоззрение естествоиспытателей xix века и философия (В.И. Осипов)

studik.net

лекции по языкознанию

Во второй половине ХХ века возник ряд других новых разделов языкознания: лингвистика текста, которая изучает организацию и функционирование целых текстов; психолингвистика, изучающая язык в его связи с психикой человека; когнитивная лингвистика, предметом изучения которой является язык как средство хранения и упорядочения знаний о мире; математическая лингвистика, которая изучает язык с целью приспособления его для общения с компьютером, фоносемантика, изучающая восприятие человеком тех или иных звуков языка, нейролингвистика, изучающая речевые функции мозга, этнолингвистика, исследующая связь языка с национальными особенностями мышления и поведения народа, и ряд других лингвистических дисциплин.

Все указанные направления существуют в тесном взаимодействии друг с другом и помогают лучше понять язык – сложное и многообразное явление.

3. Место языкознания среди других наук

Лингвистика входит в круг гуманитарных дисциплин, связанных с изучением человека и человеческого общества. Понятно, что она тесно связана с другими гуманитарными дисциплинами.

Самые тесные и древние связи у языкознания с филологией, составной частью которой оно и является. Филология, как уже отмечалось, включает также литературоведение, для которого язык становится объектом изучения постольку, поскольку он является формой существования художественного произведения. А для лингвистики язык – главный и единственный объект исследования.

Такие же древние связи у языкознания и с философией, логикой, историей.

Для философии важнейшим является вопрос о языке как инструменте мышления и познания, этот аспект изучается и в языкознании. В свою очередь, философия дает языкознанию общие методологические принципы изучения языка, обосновывает требования всесторонности в исследовании объекта, историзма, конкретности, практической проверки результатов.

Соотношение логических форм мышления с языковыми формами их выражения – проблема, общая для языкознания и логики, с которой лингвистика связана еще со времен Аристотеля.

На стыке истории и логики возникла глубоко разработанная дисциплина – историческая лингвистика. Тесно взаимодействуют с языкознанием и другие науки исторического цикла.

Так, благодаря археологии обнаружены многие памятники письмен-ности, например, берестяные грамоты древнего Новгорода. Этнография разрабатывает общие принципы функционирования языка в обществах разных типов. Изучая тот или иной язык, лингвист не может не привлекать данные о быте и культуре говорящего на нем народа.

Языкознание как наука о языковом общении тесно связано с социологией – наукой о закономерностях развития и функционирования общества.

Семиотика – учение о знаках и знаковых системах, наука, объясняющая и предсказывающая их поведение. Естественный язык – наиболее важная знаковая система, поэтому языкознание часто рассматривается как важнейшая семиотическая дисциплина. Лингвистику рассматривают как одну из ветвей семиотики. Не случайно большинство понятий и методов семиотики лингвистического происхождения.

Таким образом, между языкознанием и науками гуманитарного цикла существует теснейшая взаимосвязь.

Языкознание также связано и с естественными науками. Древнейшей является связь языкознания с физиологией. Физиология изучает устройство речевого аппарата, образование в нем звуков речи, восприятие звуков органами слуха. Связь языкознания с одним из разделов физики – акустикой - также очевидна, т.к. уже в Древней Греции звуки речи изучались с точки зрения их высоты, силы и длительности, т.е. на акустической основе.

Невозможно перечислить все науки, с которыми взаимодействует языкознание. Можно лишь утверждать, что оно имеет широкие связи практически со всеми областями современного знания.

Вопросы

1. Дайте определение лингвистике как науке.

2. Что такое общая и частная лингвистика?

3. В чем разница между теоретическим и прикладным языкознанием?

4. Какое различие существует между синхронической и диахронической лингвистикой?

5. Какие разделы существуют во «внутренней» лингвистике?

6. С какой точки зрения исследует язык «внешняя лингвистика»?

7. С какими науками гуманитарного и естественного цикла связано языкознание?

8. Что является содержанием учебного предмета «Введение в языкознание»?

Лекция 2.

Происхождение языка

1. Теории происхождения языка.

2. Этапы формирования языка человека

1. Теории происхождения языка

Вопрос о происхождении языка волновал человечество с давних времён. Его пытались решить учёные Древней Греции, Китая, Индии, Египта. Решали эту проблему и в последующие века. Однако полной ясности до сих пор достичь не удалось. Почему? Потому что единственным свидетелем того, как шёл этот процесс, может быть только сам язык, но он уже так изменился, что реконструировать его «детство» можно только гипотетически.

Бесспорно, что вопрос о происхождении языка неразрывно связан с вопросом о происхождении человека и человеческого общества.

Древней мифологической теории возникновения языка (язык дан человеку Богом) противостоят научные теории, которые пытаются объяснить возникновение языка различного рода естественными, материальными причинами.

Среди условий, в которых развивался язык, были факторы, связанные с эволюцией человеческого организма, и факторы, связанные с превращением человеческого первобытного стада в общество. Поэтому все существующие научные гипотезы о происхождении языка (по тем признакам, которые признаются определяющими в его возникновении и развитии) можно условно разделить на две основные группы - биологические и социальные.

Биологические теории происхождения языка

Биологические теории объясняют происхождение языка эволюцией человеческого организма – органов чувств, речевого аппарата и мозга. Положительным в этих теориях является то, что они рассматривают возникновение языка как результат длительного развития природы, отвергая тем самым одномоментное (божественное) происхождение языка. Среди биологических гипотез наиболее известными являются звукоподражательная и междометная.

Звукоподражательная теория объясняет происхождение языка эволюцией органов слуха, воспринимающих природные шумы. Согласно этой точке зрения, язык появился благодаря тому, что человек научился

повторять звуки, которые он слышал вокруг. Вплоть до ХIХ века многие ученые полагали, что все слова возникли из неосознанного стремления древнего человека к подражательному воспроизведению шума ветра, плеска и журчания воды, криков животных. На первый взгляд может показаться, что эта теория верна. Ведь во всех языках есть звукоподражательные слова, например: гав-гав, ку-ку, дзинь, бац и так далее. Более того, звукоподражания могли становиться источником образования полнозначных слов: гавкать, кукушка, кукарекать, мяукать.

Но если бы эта теория была верна, то люди на всём земном шаре должны были бы какие-то простые вещи называть одинаково или по крайней мере похоже. Так, кажется, что чихание в разных языках должно изображаться одинаковыми звуками. На самом же деле в одних языках (родственных друг другу) эти слова сходны между собой, а в других совершенно различны. Вот несколько примеров: английский – атчу, испанский – атчис, немецкий – хатши, русский – апчхи, французский – атшуэн. Это в близких языках. А по-японски – гу-гу, в Индонезии – вахинг. Значит, звукоподражательные слова получают звуковое оформление в соответствии со сложившимся фонетическим строем конкретного языка. Кроме того, звукоподражательных слов в языках сравнительно немного. Следовательно, данная теория не в состоянии объяснить происхождение языка.

Междометная теория состоит в том, что первыми словами были непроизвольные выкрики, междометия, связанные с выражением эмоций человека, обусловленных болью, голодом, страхом, радостью. Вот как выразительно пишет об этом американский лингвист Франклин Фолсом: «Ух!» - может быть, так воскликнул однажды доисторический охотник, швырнув наземь оленя, которого он притащил в стойбище. А члены его семьи, может быть, стали повторять этот звук каждый раз после тяжёлой работы. «Ого!» - так, может быть, сказала дочь охотника, увидев, какого большого оленя принёс отец. «Уф!» - может быть, этот звук выдохнула жена охотника, разделывая оленя не слишком острым камнем за неимением ножа. «Ай!» - могло вырваться у её маленького сына, когда он выхватил кусок горячего мяса прямо из огня и обжёгся». Следовательно, считали сторонники этой теории, человек передавал свои ощущения междометиями, которые закрепились в определённой ситуации и в ходе дальнейшего развития стали едиными для всех членов данного сообщества, превратившись в слова. Однако большинство слов языка, называющих предметы и явления, никак не связано с междометиями.

Социальные теории происхождения языка

Данные теории объясняют появление языка общественными потребностями, возникшими в процессе труда и в результате развития человеческого сознания. К социальным теориям развития языка относятся

теория социального договора и теория трудовых выкриков. В теории социального договора, впервые предложенной античным философом Диодором Сицилийским и получившей широкое распространение в ХVIII веке, язык рассматривается как сознательное изобретение людей на определённом этапе развития человеческого общества: люди придумали язык, когда он им понадобился. Но ведь для того, чтобы договориться о чём-то, нужно было бы уже иметь какое-то средство общения, то есть язык. Следовательно, данная теория не может объяснить происхождение языка. Формирование языка могло осуществляться только постепенно.

В конце семидесятых годов ХIХ века философ Л.Нуаре выдвинул так называемую трудовую теорию происхождения языка, или теорию трудовых выкриков. Он справедливо подчёркивал, что при совместной работе выкрики и возгласы облегчают и организуют трудовую деятельность. «Когда женщины прядут, а солдаты маршируют, - писал Нуаре, - они любят сопровождать свою работу более или менее ритмическими возгласами. Эти выкрики, вначале непроизвольные, постепенно превратились в символы трудовых процессов. Первоначально язык был набором глагольных корней». Эта теория, по сути, является вариантом междометной. Видимо, в процессе совместной деятельности подобные выкрики имели место, но маловероятно, что язык в целом развился из звуков, имеющих инстинктивный характер.

Трудовая теория происхождения языка развивалась в работе Ф.Энгельса «Диалектика природы» в главе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». В этой работе возникновение языка представлено как очень длительный и очень сложный процесс, вызванный рядом причин. Ф.Энгельс связывает возникновение как человека, так и языка с процессом труда. «Развитие труда, - пишет он, - по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путём модуляции для всё более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим». И далее: «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который при всём своём сходстве с обезьяньим далеко превосходит его по величине и совершенству».

Ф.Энгельс подчеркивает, что вопрос о происхождении языка неотделим от вопроса о происхождении человека. Поэтому для решения этой проблемы требуется привлечение данных таких наук, как этнография,

антропология, археология, палеонтология и общая история, что нашло отражение в биосоциальной теории происхождения языка.

Изучение коммуникативных систем животных вообще и человекообразных обезьян в особенности позволило ученым в последние десятилетия ХХ века прийти к пониманию естественного происхождения человеческого языка из коммуникативных систем человекообразных обезьян. Современные приматы имеют до 300 сигналов вербального и невербального характера, которыми они эффективно пользуются в повседневном взаимодействии друг с другом. В процессе эволюции человекообразной обезьяны эта система не исчезла, а усовершенствовалась, поскольку развитие мозга человека в результате труда требовало усложнения форм взаимодействия человеческих особей, что и стимулировало количественное увеличение сигналов и их специализацию. В речи первобытного человека были и междометия, и звукоподражания, и трудовые выкрики – все эти элементы вошли впоследствии в развивавшийся и совершенствовавшийся язык человека и стали его компонентами. Современный язык человечества – это система коммуникативных сигналов первобытных людей, унаследованная ими от обезьяньих предков и доведенная до совершенства в процессе эволюции.

2. Этапы формирования языка человека

Данные антропологии, археологии и истории помогают воссоздать некоторую последовательность процесса развития языка человека.

Около двух миллионов лет назад жили австралопитеки (от лат. australis – южный и греч. pithekos - обезьяна). По ископаемым останкам можно судить, что они уже передвигались по земле, их передние конечности служили для хватания предметов, объем мозга был равен приблизительно шестистам кубическим сантиметрам. Это еще обезьяна, а не человек. Австралопитеки пользовались сигналами животных.

Около пятисот тысяч лет назад Землю населяли питекантропы (от греч. pithekos - обезьяна и anthropos - человек). Это уже древний человек, он начал изготовлять орудия труда, объем мозга был равен девятистам кубическим сантиметрам, речь еще не была членораздельной, она сопровождала совместный труд, охоту и другую совместную деятельность.

Около трехсот тысяч лет назад жил неандерталец (это слово происходит от названия долины Неандерталь в Германии). Объем мозга неандертальца составлял уже тысячу четыреста кубических сантиметров, но самое главное, что появилось в результате эволюции, – это так называемый «голосовой мускул», который представлял собой маленький мышечный отросток, прикрепленный к голосовым связкам и заставляющий их работать по сигналу из мозга. Именно поэтому у неандертальца могли появиться зачатки членораздельной человеческой речи, которая предполагает способность человека вычленить из повторяющегося потока

звуков отдельный звук, произнести его изолированно, наполнив отдельным смыслом. Этой способностью не обладает ни одно животное в мире.

Около ста тысяч лет назад жил кроманьонец (слово происходит от названия грота Кро Маньон во Франции). Внешне кроманьонцы, останки которых находили во всех частях света, представляли собой уже современного человека, который владел членораздельной человеческой речью. Учёные предполагают, что развитый звуковой язык существует на Земле приблизительно пятьдесят тысяч лет.

Б.В. Якушкин считает, что первой собственно человеческой, хотя и примитивной формой речи первобытного человека были слова-команды, родившиеся под давлением необходимости управлять первобытным коллективом. Почему? Охота и собирательство, являясь коллективными формами труда, не могли осуществляться без использования какой-нибудь системы передачи сообщений. Сигналы об опасности, о направлении движения, о способе более эффективного действия – необходимое условие такой деятельности.

В условиях «поумнения» животных, которые стали избегать встречи с человеком, при плохом качестве оружия, смертельный риск на охоте и коллективный (требующий управления) её характер вынуждали человека планировать охоту, заранее готовиться к ней. Подготовка к охоте и нападению на враждебное племя должна была, очевидно, состоять как минимум в распределении ролей между охотниками-воинами, в обучении при необходимости нужным действиям, в распределении действий во времени (какие из них должны выполняться одновременно, какие последовательно).

Именно те племена, у которых объем подготовки будущей деятельности был достаточно большим, стали сильно прогрессировать в своём социальном и интеллектуальном развитии, поскольку явная, очевидная эффективность этой деятельности вызывала стремление к ещё большей эффективности. Те же племена, которые относились к подготовке без должного внимания и у которых охота носила индивидуальный характер, развивались замедленно или вырождались. Так, у сохранившихся до наших дней некоторых отсталых народностей слабо выражено как хранение прошлого опыта, так и планирование будущей деятельности.

Современные научные данные позволяют прийти к выводу, что язык развивается в процессе труда из необходимости регулировать поведение людей в сообществе, необходимости координировать их действия и необходимости планировать совместные действия. Язык развивается как средство общения, средство передачи мысли в процессе совместной деятельности.

Лекция 3.

Природа, сущность и функции языка.

Язык и мышление

1. Природа и сущность языка.

2. Функции языка.

3. Язык и речь.

4. Язык и мышление.

1. Природа и сущность языка

С самого раннего детства и до глубокой старости человек пользуется языком. Всё, что сделано и делается людьми, совершается ими при участии и с помощью языка. Что же такое язык? Это основной вопрос лингвистики.

На первый взгляд может показаться (и когда-то даже многие учёные так считали), что способность к речевой деятельности, умение пользоваться языком – это биологическое, то есть врождённое свойство человека. Согласно этой точке зрения ребёнок овладевает речью так же естественно, как он выучивается есть, пить, ходить и так далее. Такое мнение возникло потому, что овладение языком кажется очень простым. Ведь ребёнок, которого никто специально не обучает, сам начинает говорить и в возрасте от полутора до трёх лет практически овладевает средствами языка.

Этот факт и привёл людей к мысли, что младенец появляется на свет уже со знанием какого-либо языка. Причём считалось, что если изолировать его от общества, то он должен заговорить на правильном языке – том естественном, истинном, первородном языке, знание которого уже заложено в нём природой.

Уверенность в том, что любой новорождённый обязательно владеет каким-нибудь языком, и желание установить язык, на котором могут заговорить дети без вмешательства взрослых, породило целую цепь опытов, которые традиционно называют «царскими экспериментами». В чём они заключались? В том, чтобы изолировать только что родившегося младенца от людей и ждать, на каком языке он рано или поздно заговорит.

При этом надеялись также установить, какой из существующих языков является самым древним, самым главным, то есть таким, от которого постепенно образовались все другие языки.

Сохранились письменные свидетельства, что такие эксперименты проводились не раз, начиная с VII – V веков до нашей эры. Все они дали отрицательный результат: если дети в таких жестоких условиях и выживали, то чаще всего не могли произносить человеческих слов. Вот как, например, пишет об этом в I веке н.э. римский учитель риторики Квинтилиан: «…по сделанному опыту воспитывать детей в пустынях немыми кормилицами доказано, что дети сии, хотя и произносили некоторые слова, но говорить связно не могли».

Однако подобные опыты проводятся вновь и вновь. В ХIII веке эксперимент повторяет германский император Фридрих II. Дети умерли, не заговорив. В ХVI веке индийский падишах Акбар решил проверить утверждение своих мудрецов о том, что каждый ребёнок сам собою начинает говорить на языке своих отцов, даже если никто не учит его этому. Сын индийца обязательно заговорит на индийском (хинди или урду), сын бирманца – по-бирмански, сын китайца – по-китайски. Двенадцать младенцев вместе с немыми кормилицами и немым привратником заключили в башню, ключ от которой падишах всегда носил на своей груди.

Когда дети достигли определённого возраста (по одним источникам – семилетнего, по другим – двенадцатилетнего), Акбар велел привести их во дворец, куда созвал людей, знающих разные языки, чтобы можно было установить, на каком языке заговорят маленькие узники. И что же? Все присутствующие были крайне удивлены тем, что дети не говорили ни на одном языке. Такие эксперименты показали, что без общения с другими людьми, вне человеческого общества ребёнок не может научиться человеческому языку. Это подтверждается и сообщениями о детях, найденных в звериных логовах.

Сейчас наука располагает достоверными фактами, которые свидетельствуют о том, что если дети с самого раннего детства развиваются вне общества, то они остаются на уровне развития животных. У них не только не формируются речь и мышление, но и их движения ничем не напоминают человеческие; достаточно сказать, что они не приобретают даже свойственной людям вертикальной походки.

Известно около сорока случаев, когда маленькие дети попадали к животным и росли среди них. Чаще всего взращивать детей двух – трёхлетнего возраста удаётся волкам, которые могут кормить своих человеческих приёмышей полупереваренной отрыжкой съеденного сырого мяса. Например, в 1920 году в Индии в джунглях нашли двух девочек восьми и полутора лет, которые, видимо, были похищены волчицей. Они вели себя как волки: передвигались на четырёх ногах, могли есть только молоко и сырое мясо; питьевую воду лакали, как собаки; прежде чем взять

в рот пищу, тщательно её обнюхивали, боялись огня и способны были чуять запах свежего мяса на расстоянии до семидесяти метров.

Девочки не умели смеяться, совершенно не умели разговаривать, по ночам выли, как волки. Ко всем людям относились враждебно, скалили зубы, если к ним кто-нибудь приближался. Младшая вскоре умерла, так и не приспособившись к новым условиям существования. Старшая прожила до 1929 года, находясь под наблюдением учёных. За всё это время она не усвоила и пятидесяти слов. В возрасте 16 лет девочка вела себя как четырёхлетний ребёнок. Описаны и другие случаи подобного рода.

Следовательно, дети, оказавшиеся на воспитании у животных, не могут научиться ни говорить, ни мыслить, ни поступать как человек. Приведённые факты доказывают, что язык – явление не биологическое, а общественное, социальное. Человек овладевает речью в том коллективе, в котором растёт и воспитывается.

Биологически в процессе эволюции у человека сформировалась только возможность овладения языком – ее называют речевой способностью. Речевая способность – это получаемая ребенком «по наследству» от человеческих предков способность в младенческом возрасте овладеть любым языком. Современные люди независимо от их этнической принадлежности в детстве обладают равными возможностями для усвоения любого языка. Язык – достояние общества, и овладеть речью на том или ином языке человек может только в обществе. Допустим, что африканский мальчик в грудном возрасте был усыновлён русской семьёй. На каком языке он заговорит? Конечно, на русском. И хотя во внешнем облике ребёнка не будет ничего общего с приёмными родителями, потому что цвет кожи, курчавость волос, форму губ и разрез глаз мальчик унаследует у своих настоящих родителей, говорить он будет по-русски.

Следовательно, язык только потому и существует, что существует человеческий коллектив. Он мог возникнуть только в коллективе как средство общения. Без языка люди не могут понять друг друга, согласовать свои действия, не могут наладить производство необходимых для жизни материальных благ.

Таким образом, язык – это явление общественное, а не биологическое. Специфика языка как общественного явления определяется его ролью в жизни общества, выполняемыми им функциями.

2. Функции языка

В языкознании слово «функция» обычно употребляется в смысле «производимая работа, назначение, роль». Основная роль языка - быть средством общения. Ведь, как известно, язык и возникает из потребности людей «что-то сказать друг другу». Поэтому определяющей, основной функцией языка является коммуникативная (от латинского communicatio

– общение). Посредством языка люди обеспечивают взаимопонимание, делают доступными для других свои мысли, чувства, желания.

Являясь главной, господствующей, коммуникативная функция подчиняет себе остальные, которые выступают как частные функции языка. Среди последних наиболее значимыми являются следующие.

Номинативная – функция обозначения средствами языка предметов и явлений внешнего мира. Люди назвали словами всё, что обнаружено ими во Вселенной, и продолжают давать наименование каждому вновь созданному предмету или только что открытому объекту, явлению и процессу.

Когнитивная (познавательная). С помощью языка человек познает окружающий мир. В процессе обучения на том или ином языке через устные и письменные тексты человек получает сведения о мире. Язык формирует и организует знания человека, запечатлевает их в его сознании.

Аккумулятивная (накопительная) функция. Язык позволяет сохранять накопленную человечеством информацию. В текстах, книгах, на аудио- и видеокассетах, лазерных дисках сегодня содержится огромный объем облеченной в языковую форму информации, которая именно в языковом виде передается от поколения к поколению.

Эмотивная функция. Язык является средством выражения эмоций. Благодаря этой функции речь способна передавать отношение говорящего или пишущего к содержанию сообщения, эмоциональную реакцию на ситуацию. Эмотивная функция ярче всего проявляется в междометиях и интонации.

Фатическая (контактоустанавливающая) функция. Она проявляется в высказываниях, цель которых начать, поддержать или прекратить общение. Примерами её реализации могут служить реплики типа «Послушай!», «Довольно!», «Прекрати!», а также проверка каналов связи («Ты меня слышишь?»). Иногда для говорящих важен преимущественно сам факт коммуникативного контакта, поддержания разговора, а не конкретное содержание разговора, что проявляется в фатическом общении – в приветствиях, поздравлениях, «дежурных разговорах» о погоде, городском транспорте, специальных контактных фразах - «Да ты что!», «Неужели?», «Не может быть!» и под. Фатическое общение - это общение ради общения, оно сознательно, а чаще неосознанно направлено просто на поддержание контакта с собеседником.

Эстетическая функция проявляется в том, что речь в плане её оформления и звучания может восприниматься как воплощение категорий прекрасное / безобразное. Отдельное слово, оборот, фраза могут нравиться или не нравиться, восхищать своей точностью, осмысленностью, красотой или наоборот вызывать отрицательную оценку. Эстетическая функция наиболее полно реализуется в художественных текстах – в них язык выступает как средство создания эстетического, прекрасного объекта (то есть художественного произведения как объекта культуры).

Метаязыковая функция служит для того, чтобы исследовать и описывать язык средствами самого языка. Например, выясняя, что значит то или иное слово и получая его толкование, мы используем язык в метаязыковой функции. Она широко используется ребёнком в период усвоения им родного языка и в процессе обучения иностранному языку. Метаязыковая функция реализуется во всех устных и письменных высказываниях о языке – в том числе на уроках по языку и лекциях по языкознанию, в грамматиках, словарях, в учебной и научной литературе о языке.

Выделяют также регулятивную функцию, назначение которой состоит в том, чтобы воздействовать на другого человека. В чистом виде она выражается в обращении и в побуждении к действию.

studfiles.net

Общая характеристика речи.

Одним из основных отличий человека от животного мира, отличием, отражающим закономерности его физиологического, психического и социального развития, является наличие особого психического процесса - речи. Речь — это процесс общения людей посредством языка. Для того чтобы уметь говорить и понимать чужую речь, необходимо знать язык и уметь им пользоваться.

В психологии принято разделять понятия «язык» и «речь». Язык - это система условных символов, с помощью которых передаются сочетания звуков, имеющих для людей определенное значение и смысл. Язык вырабатывается обществом и представляет собой форму отражения в общественном сознании людей их общественного бытия. Язык, формируясь в процессе общения людей, вместе с тем является продуктом общественно-исторического развития. Одним из фено­менов языка является то, что каждый человек застает уже готовый язык, на котором говорят окружающие, и в процессе своего развития его усваивает. Однако, став носителем языка, человек становится потенциальным источником развития и модернизации языка, которым владеет.

Язык - это достаточно сложное образование. Всякий язык имеет лексический состав -определенную систему значащих слов. Язык имеет грамматику - определенную систему различных форм слов и словосочетаний и имеет фонетический состав - определенный звуковой состав, свойственный только конкретному языку.

Основное предназначение языка заключается в том, что, являясь системой знаков, он обеспечивает закрепление за каждым словом определенное значения.Значение слова - это обобщение.

Речь - сам процесс словесного общения, который может осуществляться в форме сообщения, указания,вопроса, приказания.С психологической точки зрения, общение посредством языка - это не менее сложное явление, чем сам язык. Для того чтобы передать с помощью речи какую-либо информацию, необходимо не только подобрать соответствующие слова, имеющие определенное значение, но и конкретизировать их. Всякое слово, как мы говорили, есть обобщение, поэтому в речи оно должно быть сужено до определен­ного уровня, или смысла. Достигается это благодаря введению слова в определенный контекст.

Кроме содержания, передаваемого посредством словесных значений, в речи выражается и эмоциональное отношение человека к тому, что он говорит. Это явление называется эмоционально-выразительной стороной речи и обусловлено тем тоном звучания слов, который человек использует для произнесения высказываемой фразы.

Речь может иметь и психологическую сторону, поскольку в речи часто содержится смысловой подтекст, отражающий цель (или мотив речи), с которой была сказана та или иная фраза. Однако не во всякой фразе смысловой подтекст используется в качестве определенной информационной нагрузки. В определенных случаях смысловой подтекст может носить характер латентного (скрытого) смысла. Например, мы произнесли вопрос об автомобиле, зная об увлечении нашего собеседника автомашинами, и тем самым предприняли попытку изменить тему разговора или еще больше расположить собеседника к себе, показав ему, что нас интересуют те же проблемы, что и его.

Речевое общение - это сложный и многосторонний процесс. Акт речи (по А.Н. Леонтьеву)- как бы решение своеобразной психологической задачи, которая, в зависимости от формы и вида речи и от конкретных обстоятельств и целей общения, требует разного ее построения и применения разных речевых средств. Вполне естественно, что то же самое относится и к пониманию речи.

Современному состоянию речи как универсальному средству общения пред­шествовал длительный процесс филогенетического развития человека. Речь - это специфически человеческая деятельность. Речь и язык возникли впервые лишь в человеческом обществе. Возможно, возникновение речи было связано со способностью человека трудиться, так как в процессе коллективного труда возникла необходимость координировать совместные усилия участников трудового процесса.

У современной науки есть основание полагать, что первым средством общения была комплексная кинетическая речь. Предполагается, что эта форма речи, связанная с первобытным образным мышлением, существовала уже у людей второй межледниковой эпохи - примерно около полумиллиона лет тому назад. Комплексная кинетическая речь - простейшая система передачи информации с использованием движений тела. Эта форма общения очень близка к языку общения животных. С помощью подобного языка первобытный человек мог проявить угрозу или расположение к своему оппоненту, выразить свою обиду, возмущение и еще ряд простейших состояний. Конечно, общение использовалось и в процессе совместного труда, однако движения общения и движения, связанные с трудом, скорее всего, не имели четкой дифференциации.

Дальнейший этап в развитии речи был связан с постепенным отделением речевых движений от трудовых действий и их специализацией в качестве средств общения - превращением их в жесты. Подобное разделение движений на речевые и трудовые было вызвано усложнением трудовой деятельности людей. В результате возник специализированный ручной язык и ручная (кинетическая) речь.

Рука человека оказалась главным средством труда и общения. Ее господство сохранялось на протяжении сотен тысяч лет, пока человек не стал использовать для общения звук, а не жесты. На протяже­нии всего этого времени рука человека получила максимальное развитие и стала универсальным инструментом человека.

Переход к звуковой речи, вероятно, начался более 100 тысяч лет назад, в четвертую ледниковую эпоху. Скорее всего, это было связано с развитием производства и первичным разделением труда. Возникла существенная потребность в речи, с помощью которой предметы и явления могли обозначаться гораздо более точно - в системе расчлененных понятий. Этому требованию ручная речь не могла соответствовать, поэтому стала возрастать роль связанных с ручными жестами звуков голоса.

Можно предположить, что развитие голосовых звуков началось задолго до возникновения потребности в общении с помощью звуков. Это происходило потому, что в процессе общения жесты рук сопровождались определенными нечленораздельными голосовыми восклицаниями. Постепенно речевые звуки развивались и становились все более членораздельными. Со временем речевые звуки смогли взять на себя все те функции, которые выполняла кинетическая речь, и обеспечить дальнейшее развитие человеческой речи. В результате язык и речь под­нялись на новую ступень развития - на ступень звуковой членораздельной речи, что стало подлинной революцией в развитии человечества, суть которой заключа­лась в том, что звуковая речь и мышление смогли отделиться от непосредственного действия.

Звуковая речь сразу не была столь совершенной, какой является сейчас. Скорее всего, после своего возникновения звуковая речь длительное время оставалась близкой по своему содержанию к кинетической речи. Первоначально слова и жесты рук, имели общие, расплывчатые значения. Одно и то же слово могло использоваться для обозначения разных по содержанию предметов. Подобное явление получило название первобытного полисемантизма, или многозначности слов.

С определенной уверенностью можно полагать, что первые слова заменяли целые предложения. Вероятнее всего, что на первом этапе возникновения и развития звуковой речи не было ни глаголов, ни существительных, ни других частей речи. Первые речевые формы были примитивны. В них не содержалось ни скрытого смысла, ни контекста. Речь использовалась только для передачи какой-либо информации и не была связана с передачей эмоционального состояния говорящего. Затем под влиянием труда происходило развитие значений слов. Слова не только приобретали более конкретное смысловое значение, но и дифференцировались по грамматическим формам. Все это привело к формированию языка со сложной морфологией и сложным синтаксисом.

Следующим этапом развития речиявилось создание письменности. Письменная речь, как и устная, в своем развитии пережила ряд этапов. Вначале письменные знаки возникли и развивались под влиянием кинетической речи. Позднее, с возникновением звуковой речи, письменные знаки стали отражать смысл звуков, что привело к возникновению письма современного буквенно-фонетического типа.

Человеческая речь и человеческое мышление, является продуктом общественно-исторического развития, в ходе которого речь стала выполнять ряд функций и заняла одноиз самых значимых мест в психической и социальной жизни человека.

Похожие статьи:

poznayka.org

Человеческая речь не уникальна

Как появилась человеческая речь — то, что мы называем своим языком? Все мы знаем, что многие животные передают друг другу сообщения с помощью криков, рычаний и иных звуков. Но каким образом и когда появилась способность передавать слова и складывать их в предложения?

Фото: AP

Ранее самая распространенная гипотеза гласила: тогда же, когда появился совместный труд. Охотясь и работая вместе, первобытные люди должны были согласовывать свои действия — отсюда возникла потребность в появлении общего языка, который позволил бы голосом передавать всем понятные сообщения и таким образом действовать совместно и эффективно. Именно в этот период развития человека в его мозге формировались так называемые речевые анализаторы — структуры, отвечающие за то, чтобы не просто услышать набор звуков, произнесенных сородичем, а воспринять их как единое целое и сложить в осмысленные слова и предложения, словом, понять, что сказал другой.

То есть, до сих пор ученые предполагали, что речевые анализаторы — структура, уникальная для человека. Однако совсем недавно группа исследователей из Университета штата Джорджия (США) обнаружила: такой механизм есть и у человекоподобных обезьян.

Читайте также: Что было раньше — слово или мысль?

Способ доказательства этого факта был несложным и довольно надежным. Ученые предлагали шимпанзе, которая долго прожила среди людей и умела понимать более сотни человеческих слов, прослушать речь, сильно искаженную при помощи посторонних шумов. Научиться понимать отдельные слова может и обезьяна. Однако если бы гипотеза о речевых анализаторах как специфически человеческом механизме была верна, услышать набор шипящих и скрипучих звуков и мысленно "достроить" их до понятных слов мог бы только человек. Но эксперимент показал другое…

Шимпанзе Панзи росла среди людей с тех пор, как ей исполнилось всего-навсего восемь дней. "Приемные родители" старались почаще вести с ней беседы и вообще обходились как с человеком. В результате словарный запас обезьянки сейчас составляет около 130 английских слов, а для общения она использует специальную доску с лексиграммами — условными обозначениями знакомых ей понятий в картинках и символах.

Таким образом, по словам когнитивного психолога Лизы Хэймбауэр, Панзи идеально подходила для проведения подобного эксперимента.

Фото: AP

Ученые решили проверить, сможет ли шимпанзе распознавать искаженную и зашумленную речь. Для затруднения восприятия они применяли в первом случае синтезатор шумов, который делал речь скрипучей и хриплой (такой она может казаться людям, пользующимся слуховым аппаратом), а во втором — синтезатор синус-волн, понижающий голос на три тона (любители старых кассетных плееров на батарейках могут вспомнить, во что превращался голос певца, когда зарядное устройство садилось). Предшествующие наблюдения показывали, что, к примеру, слова с искажением синус-волн с трудом разбирают даже люди.

Чтобы мотивировать Панзи, ученые предлагали лишь приятные для нее слова, такие как "воздушный шар", "картошка, "банан", "щекотать" — всего 48. В каждом случае шимпанзе нужно было выбрать одну правильную лексиграмму из четырех — таким образом, вероятность "случайного попадания" в правильный ответ составляла всего 25 процентов. По свидетельствам экспериментаторов, посторонние шумы не составляли для Панзи особых затруднений: она сумела различить более половины (55 процентов) слов с шумовым искажением и около 40 процентов слов с искажением синус-волн. Такие результаты практически исключают возможность случайного выбора правильных ответов. К тому же, чуть лучшие результаты показали и люди-добровольцы, принимавшие участие в эксперименте. Тридцать два испытуемых человека узнали соответственно 70 и 40 процентов зашумленных и искаженных синус-волнами слов.

Какие же выводы можно сделать на основании этого эксперимента? Во-первых, он опровергает постулат, согласно которому человек развил свои уникальные речевые способности уже после разделения эволюционных ветвей гоминид и человекообразных обезьян. Эксперименты с Панзи показали: речевой анализатор сформировался в мозгу приматов задолго до появления человека, видимо, у общих предков человека и шимпанзе.

Безусловно, свою роль сыграло и долгое пребывание Панзи среди людей — однако, несмотря на особенности ее "биографии", она все же оставалась обезьяной.

Читайте также: Шимпанзе разговаривают, лгут и сочиняют стихи

"Это доказывает, что даже довольно сложные феномены человеческого восприятия речи находятся в пределах понимания некоторых животных", — пишут авторы исследования в журнале Current Biology.

Американские ученые планируют продолжать эксперименты с Панзи, чтобы пролить свет на формирование человеческой речи в филогенезе. "Мы хотели бы более детально исследовать механизмы, помогающие Панзи распознавать как чистую, так и искаженную речь, и сравнить их с человеческими", — говорит Лиза Хэймбауэр.

Читайте самое интересное в рубрике "Наука и техника"

www.pravda.ru

Смотрите также

• 
  Жизнь первобытного земледельца и скотовода зависела
• 
  Брачные семейные отношения в первобытном обществе
• Пути заселения кубанских земель первобытными людьми
• 
  Была ли преступность в первобытной общине
• Глава 2 первобытные земледельцы и скотоводы
• 
  Загадки первобытных рисунков история 5 класс
• 
  Стоянки первобытных людей на территории крыма
• 
  Первобытное представление о пространстве и времени
• 
  Искусство и религия первобытных людей презентация
• 
  Первобытное общество на территории пензенского края
• Отличие права от норм первобытного общества