ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ. Преступления в первобытном обществе
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
О.Ю. Звизжова, Институт гуманитарного образования и высших технологий, г. Москва ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ CRIMES AGAINST PROPERTY IN PRIMITIVE SOCIETY В статье рассматриваются преступления против собственности в первобытном обществе, их особенности, виды, причины возникновения . The article deals with crimes against the property in primitive society, their characteristics, types, causes. В процессе развития общества на смену ран- нему первобытному обществу пришло позднее первобытное общество. И если в раннепервобыт- ном обществе безраздельно господствовало рас- пределение по потребностям и его можно было назвать первобытно-коммунистическим, то в позд- непервобытном возникло и начало приобретать все большее значение распределение по труду. Воз- никновение распределения по труду привело к из- менению всей системы социально-экономических отношений. Утверждение трудового принципа рас- пределения с необходимостью предполагало воз- никновение собственности отдельных лиц, по крайней мере, на часть продукта и постепенное проникновение отношений обмена внутрь общины. Если раньше циркуляция общественного продукта внутри общины происходила в форме распределе- ния, то теперь она все в большей степени стала совершаться в форме обмена. В свою очередь воз- никновение отдельной собственности и превраще- ние отношений между членами общины в возмезд- ные с неизбежностью влекло за собой становление имущественного и социального неравенства. Становление новых отношений отнюдь не сводилось просто к переходу от самых поздних форм дележа к ранним формам обмена, хотя это и имело место. С переходом к позднепервобыт- ному обществу произошло своеобразное раз- двоение системы социально-экономических от- ношений. Наряду с системой циркуляции жизне- обеспечивающего продукта возникли особые системы обращения избыточного продукта, ко- торые получили название престижной экономи- ки. Если жизнеобеспечивающий продукт цирку- лировал в основном внутри общин, то избыточ- ный — между общинами. Престижная экономика представляет собой не что иное, как особую систему дарообмена, а именно престижного дарообмена. При этом дары без конца переходили из рук в руки. Возникали линии дарообмена, включавшие множество лю- дей и простиравшиеся на сотни километров. Иногда начало таких линий смыкалось с концом и возникали грандиозные кольца обмена. Дароплатежи были обязательными при опре- деленных жизненных обстоятельствах: рожде- нии, имянаречении, инициациях, вступлении в брак, смерти. Они первоначально, как и любые другие дарения, происходили лишь между чле- нами разных общин и чаще всего совершались на особого рода сборищах — даропредставлениях. Все члены ранней первобытной общины бы- ли обязаны делиться продуктом друг с другом. Она представляла собой один единый дележный круг. С проникновением обмена внутри общины она стала состоять из нескольких тесно связан- ных, но все же различных дележных кругов. Отношения между членами общины, кото- рые принадлежали к разным дележным кругам, все в большей степени становились отношения- ми обмена, предполагавшими эквивалентное возмещение. Виды этого обмена были различ- ными: обмен помощью, платеж за услуги, заем и возврат долга, обмен дарами и товарами. Когда на стадии первобытно-престижного общества в общине вместо одного дележного круга возникло несколько, то важным стал во- прос о фиксации принадлежности человека к тому или иному кругу и проведении достаточно зримых границ между ними. Выходом из поло- жения было прослеживание связей по происхож- дению между людьми, генеалогических отноше- ний между ними. Возникновение престижной экономики име- ло своим следствием появление сложнейшей системы имущественных отношений между чле- нами разных общин. И если вначале эти эконо- мические связи сводились к дарообмену, то по- том возникли отношения займа, товарообмена и др. И все они нуждались в регулировании. Первоначально никакого регулирования не бы- ло. При обмене продуктами и товарами действовал один единственный принцип — принцип эквива- лентности, взаимности, иначе говоря, каждый дар предполагал отдар. Выделяют три основных вида взаимности, присутствовавшие в первобытном об- ществе: генерализованную, сбалансированную и негативную [1]. Генерализованная взаимность не предполагает соответствия между даваемым и по- лучаемым. Человек, получивший что-либо от дру- гого, отплачивает, если может и когда может. От- сутствие взаимности не ведет к разрыву отноше- ний. Человек продолжает давать другому и в том случае, если сам ничего от него не получает. Здесь социальная сторона доминирует над материальной. Сбалансированная взаимность предполагает более или менее точное соответствие между даваемым и получаемым. Здесь одинаково важны как социаль- ная, так и материальная сторона отношений. От- сутствие отплаты или ее неэквивалентность ведут к разрыву связи. Негативная взаимность определяет- ся как попытка получить что-то, не дав взамен ни- чего. Сюда можно отнести выторговывание, выиг- рывание, кражу. Постоянное участие людей в дарообменных отношениях приводило к возникновению конфлик- тов между ними, связанных с затягиванием отдара, дачей явно неэквивалентного отдара, отказа от от- даривания, дачей слишком малого платежа. И если на этапе первобытно-коммунис- тического общества главным источником кон- фликтов между общинами был различного рода ущерб, нанесенный личности, то с развитием дарообменных отношений и возникновением престижной экономики важным источником конфликтов стал имущественный ущерб. Под причинением собственно имущественного ущерба, отличного от ущерба, нанесенного челове- ку, кроме невыполнения человеком его имущест- венных обязательств по отношению к члену другой родственной группы, понималась также кража, уничтожение чужого имущества, потрава полей. Например, у наиболее развитых групп папуасов ссоры часто возникали из-за потрав или кражи свиней (более 6% всех конфликтов у папуасов- хули). В других случаях речь могла идти о посяга- тельстве на чужой земельный участок, краже части урожая и т.д. Поэтому ранние земледельцы и ско- товоды заботились о воспитании с детского возрас- та уважения к чужой собственности. В непосредственной связи с вопросами о признании и узаконении права частной собст- венности находится вопрос о нарушении этого права — воровстве. Благодаря совершенно ори- гинальному характеру, которым отличаются пра- вонарушения этого рода в глазах первобытных народов, факты, сообщаемые относительно этого предмета исследователями, представляют боль- шую значимость. В первобытном обществе кража являлась ос- новным преступлением против собственности. Склонность первобытного человека к воровству, которая часто отмечалась исследователями, объ- ясняется по-разному [2]. Некоторые ученые счи- тают, что первобытные люди при совершении краж руководствовались своими низменными мотивами. Иначе говоря, в среде, где выживание зависело от возможности найти себе пропитание и более безопасное место для ночлега, сильные особи могли сами позаботиться о себе, а те, кто послабее, вынуждены были искать другие пути для выживания. Если отобрать добычу в схватке с более сильными самцами невозможно, самим поймать — тоже не представляется возможным, воровство остается, пожалуй, единственным спо- собом выжить [3]. Иные исследователи в качест- ве основной причины воровства в первобытном обществе называют отсутствие морального регу- лирования, вследствие чего человек, совершая кражу и нанося тем самым имущественный вред другому лицу, не видит в совершаемом деянии отрицательных последствий. Последняя точка зрения не представляется обоснованной, поскольку кража есть тайное по- хищение. Тайно завладевают чужим имуществом потому, что первоначальные нормы запрещали это делать, а не только вследствие того, что за открытое похищение могли покарать на месте. Тем не менее, кражи происходили довольно часто. Причем, как это отмечалось исследовате- лями, кражи чаще всего совершались членами одного рода у другого и происходило это не по- тому, что в первобытном обществе не было по- нятия собственности как такового, а лишь пото- му, что это понятие не распространялось на имущество чужаков или на определенные кате- гории предметов [4]. Поначалу всё имущество, включая орудия труда и оружие, находилось в общеплеменном владении. Первой частной собственностью стали предметы, к которым люди прикасались лично. Если незнакомец пил из чашки, то она станови- лась его собственностью. В дальнейшем всякое место, где была пролита кровь, становилось соб- ственностью раненного человека или группы. Таким образом, частная собственность с са- мого начала вызывала уважение, так как счита- лось, что она заключает в себе часть личности ее владельца. Подобные суеверия были гарантией честного отношения к собственности; полиции для охраны личного имущества не требовалось. Изначально в пределах группы не было воровст- ва вообще, хотя люди без колебаний присваива- ли имущество чужих племен. Член группы, ро- довой или семейной, мог, например, воспользо- ваться для своих целей предметом или орудием, даже если оно и принадлежало другому. Стар- ший член группы мог взять себе предмет, со- ставляющий личное имущество младшего. Так, например, по словам П.И. Борисковского, в кир- гизских племенах взятие старшим в роду без со- гласия младшего вещи не признается нарушени- ем права собственности [5]. Другой исследова- тель, Ю.И. Семенов [6], отметил, что в перво- бытное время существовало право каждого взять у хозяина без всякого разрешения необходимую ему вещь и пользоваться ею, пока есть такая не- обходимость. Хозяин вещи не протестует против взятия у него предмета: в случае нужды он вос- пользуется тем же правом относительно имуще- ства своего соседа. Однако позднее это право признавалось уже исключительно за родственни- ком владельца вещи, а затем и вовсе себя изжи- ло. Следует добавить, что в данный период раз- вития общества, потребности дикаря крайне не- сложны, он не преследует цели разбогатеть или накопить ценности, а раз все необходимое можно получить и так, то не к чему идти на похищение каких-то вещей. Отношения собственности не заканчивались со смертью: в древности личное имущество сжи- гали, позднее — хоронили вместе с покойником, а еще позднее оно переходило по наследству членам семьи или племени. Как уже указывалось, конфликты на почве имущественного ущерба, которые первоначально возникали между членами разных общин, в по- следующем стали возможными и между членами одной общины. Впоследствии, воровством стало признаваться и нарушение права собственности, совершенное внутри племени. Основными при- чинами, способствовавшими развитию подобных конфликтов, стало укрепление племен и широкое развитие дарообменных отношений. За челове- ка, потерпевшего имущественный ущерб в ре- зультате действий члена другой родственной группы, могли вступиться и обычно вступались члены его собственной родственной группы. Од- нако совместные действия в такого рода случаях не были столь обязательными, как в случае убий- ства или причинения иного личностного ущерба. Интересным оставался тот факт, что если воров- ство было совершено в счет невозвращенного долга, то это действие преступлением не явля- лось и никем не наказывалось. Ряд племен не считали преступлением похи- щение предмета, если собственник не заметил отсутствия вещи. Так, например, однажды эски- мос принес обратно железную дверку от лисьей ловушки, которую его брат предварительно ук- рал. Он, по-видимому, пришел к выводу, что хотя воровство и плохо, но это не преступление, если собственник не заметил, что у него что-то укра- дено [7]. В общем, большинство первобытных племен делало различие между личной или общинной собственностью и чужой и осознавало, что кража чужого имущество есть преступление. Исследо- вателем Д. Россом при изучении племен эскимо- сов был приведен типичный пример. «Один из эскимосов, — как рассказывал Росс, — хотел взять наковальню, но, заметив, что не может ее сдвинуть, накинулся на молоток. Но так как про- пажу быстро заметили, то за ним отправились в погоню. Видя, что его догоняют, эскимос бросил молоток в снег и убежал. Эта история дает по- нять, что эскимосы имели представления о дур- ных поступках и воровстве» [8]. Воровство являло собой нарушение интере- сов и прав потерпевшего, и поэтому мера нака- зания вору могла определяться самим потерпев- шим. Наказание назначалось в зависимости от личности преступника, отсюда и разнообразие принимаемых мер. В случае совершения кражи внутри племени пойманного вора нельзя ни ранить, ни убить, ни подвергнуть штрафу, самое большое, что он мог получить от своих преследователей, — это пару ударов. Украденное имущество у него отбирали и просто давали уйти. Не могло идти речи ни о плене, ни о рабстве пойманного вора, хотя в слу- чае, если имуществу потерпевшего был принесет вред, он имел право на компенсацию своих убытков, а именно: забирал понравившуюся вещь у вора в счет возмещения причиненного ему вреда. На практике очень часто наблюдалась несоразмерность украденного и таким образом возмещенного имущества. Характерный пример в своих исследованиях приводит Н.И. Зибер. Се- вероамериканские дикари в случае совершения у них кражи всегда требовали от вора восстанов- ления украденного или покрытия воровства дру- гими способами. Если этого было недостаточно, то пострадавший вместе со своими родственни- ками, вооружившись оружием, мог пойти в хи- жину вора разгромить и забрать принадлежащее ему имущество, и вор не вправе был возражать против этого. Если же обвиняемый чувствовал себя невиновным в преступлении, то он бросался к оружию и сопротивлялся грабежу. Такие дела практически не обходились без кровопролития или убийств. В случае, если обвиняемый, будучи невиновным, убивал своего обвинителя, никако- го дальнейшего удовлетворения не требовалось: его невиновность охраняла его ото всех дурных последствий убийства. Но если обвиняемый дей- ствительно был виновен, он приговаривал сам себя и никогда не оспаривал этот факт. Обви- няемый терпеливо наблюдал как у него забирают последнее имущество, даже если это намного больше того, что он украл. Если в его вещах на- ходили чужую вещь, то она возвращалась тому, кому она принадлежала — дикари никогда не приписывали себе того, чего у них нет. Аналогично наказывались кражи и в племенах Скандинавии. Пострадавшие также восстанавлива- ли свою потерю из собственности виновной сто- роны, даже если она была значительно сильнее, при этом могли забрать любой понравившийся предмет. Общественное мнение по данному вопро- су было единодушно: все племя поддерживал того, кто требует восстановления своих прав. В случае совершения кражи в крупном раз- мере либо совершения краж несколько раз при- менялось более суровое наказание, а именно: вор изгонялся из племени, что на тот период разви- тия общества было равносильно смерти [9]. Сама процедура расследования и наказания во- ра, совершившего преступление внутри общества, сводилась к следующему. В случае обнаружения пропажи какой-либо вещи или, как это часто про- исходило на более позднем этапе развития перво- бытного общества, при краже скота потерпевший старался сначала сам выяснить, кем был похищен скот и где спрятан. При наличии веских причин подозревать кого-либо потерпевший совместно с другими членами своего племени обыскивал жи- лище предполагаемого вора. Если скот находили живым, то на этом преступление считалось рас- крытым и никакого наказания не следовало. Но если к моменту выяснения личности преступника скот был умерщвлен, то жилище вора подверга- лось разграблению всеми членами общины. Все это в очередной раз указывает на преобладание об- щинной собственности над личной и наличие нака- зания за кражу. Более распространенными все же оставались кражи, совершаемые членом одного племени у представителя другого. Основное отличие между воровством внутри племени и за его пределами заключалось в применяемом наказании. Так, у большинства народностей Африки кража у од- ноплеменника наказывается достаточно строго, но воровство у чужеплеменных заслуживает одобрение и похвалу. Баланты считали добле- стью умение красть, высший подвиг — украсть сторожевую собаку так, чтобы этого не заметил ее хозяин. Туземцы Сахары устраивали артели в целях воровства, и в каждом племени имелись свои профессиональные воры. Удачно совер- шенная кража вызывала поздравления и похвалы среди друзей и знакомых вора, разумеется, если совершена была не в самом племени или в союз- ном с ним, а у врага. Туземцы в отношении сво- его соплеменника говорили: «Он храбрый, он ворует у врага» [10]. Виновного в краже потерпевший из другого племени мог наказать с помощью ближайших соседей, не задумываясь о последствиях, так как он выступал защитником интересов общества, особенно когда вора заставали на месте преступ- ления. В случаях «хищения в особо крупных размерах» (скота, продуктов питания) виновного ждало суровое наказание. Примеры разнообраз- ны: вору за кражу могли выбить зубы, избить до потери сознания, разрубить голову и прочее. Чрезмерность совершаемого насилия, по вы- ражению М. Фуко, была одним из «элементов величия правосудия: тот факт, что преступник стонет и кричит под ударами, — не постыдный побочный эффект, он есть сам церемониал пра- восудия, выражающего себя во всей своей силе» [11]. Поэтому восстановление справедливости, с точки зрения первобытных людей, обязательно включало в себя элемент публичности. Наказа- ние должно быть ярким зрелищем, восприни- мающимся всеми как торжество правосудия. Но вместе с этим исследователями был за- фиксирован ряд фактов, указывающих на неже- лание потерпевших применять в отношении к вору какое-либо наказание. Так, например, у племен чинусов кража, безусловно, рассматри- валась как преступление, но возврат похищенно- го удалял всякий след совершенного преступле- ния. Если же вор был застигнут на месте престу- пления, потерпевший забирал у него награблен- ное, но при этом предоставлял ему возможность бежать. Потерпевший и иные преследователи вора остерегались нанести телесный вред пре- ступнику, потому что пролитая кровь вора тре- бовала кровной мести. А племена, измотанные постоянными междоусобицами и кровопролит- ными войнами, не имели возможности и жела- ния развязывать очередной конфликт [12]. Однако лишь немногие первобытные племена осознавали, что развязыванием очередного кон- фликта приносят вред прежде всего самим себе. Чаще всего нежелание покориться решению старшин племени приводило к вполне обоснован- ному, с точки зрения первобытного общества, применению силы. Обиженная сторона развязы- вала вооруженный конфликт, угоняла скот, захва- тывала людей. Само собой разумеется, что другая сторона платила тем же, считая, что у нее взято более, чем следовало. Так, взаимное воровство и убийства все более запутывали отношения между племенами, а ссоры и междоусобия тянулись де- сятками лет и превращались в родовую месть. Говоря о мерах наказания за совершенное воровство внутри и за пределами племени, необ- ходимо отметить, что далеко не во всех перво- бытных племенах за кражу внутри своего племе- ни преступника ждало чисто символическое на- казание. Так, например, лопари [13] строже рас- сматривали преступления, совершаемые в своем племени и приносящие вред интересам друг дру- га, чем преступления, жертвой которых стано- вился посторонний человек. Причина этого — влияние окружающих лопарей племен, в частно- сти — славянских. Славянские племена не толь- ко не внесли нравственных начал, но и развили в лопарях склонность к обману, лживости и тому подобным качествам. Немудрено, что лопари, обманываемые и разоряемые славянами, стали использовать в своих отношениях с ними ковар- ство и ложь — эти естественные орудия слабых и угнетенных людей. Раз освоив такую тактику, лопари не могли уберечься от ее влияния и при- меняли ее практически во всех отношениях с другими племенами. Мелкие кражи, утайки, обманы, недосдачи становились все более и более частыми, но если они были направлены против других племен, то почти не считались преступлениями. По словам Ф. Пошмана, между собой у лопарей кражи не происходили. Он сообщал: к чести лопарей можно сказать то, что у них воровства совсем нет, ни у кого не было ни амбаров, ни сундуков, куда можно было спрятать свои вещи. Но лопари ничего не опасались, оленьи кожи они складыва- ли в лесу, домашние вещи были разбросаны и оставлены возле жилья. Возвращаясь домой поч- ти через полгода, лопарь находит все, что остав- лял, в целостности и сохранности. Если лопарю в отсутствие хозяина вещи требуется какой-то предмет, он забирает его, оставляя клеймо. Это действие не считается кражей, и по возвращении хозяин вещи имеет право требовать возмещения ему убытков. Но если вещь взята тайно, это дей- ствие считается большим преступлением [14]. Не только лопари отрицательно относились к славянским племенам, подобного мнения при- держивались и племена самоедов. У самоедов было распространено воровство скота у славян и зырян, однако они не только не рассматривали данное действие в качестве преступного, а наобо- рот — считали его удачным промыслом. Такое отношение к чужой собственности объяснялось вековой враждой самоедов со славянами, которые систематически путем обмана вытесняли само- едов с их территорий и захватывали их скот. В том или ином виде кражи существовали во всех первобытных племенах. В некоторых из них воровство было очень редко, в других практико- валось постоянно. Очень интересны в связи с этим ранние сообщения китайских летописей о быте тюркских племен, которые относятся к на- чалу IV века: «На домашнем скоте тюрки вообще кладут метки, и если кто в поле и пристанет к чужому скоту, никто не возьмёт его». Данный факт говорит о том, что воровство не практико- валось у тюрков и считалось одним из тяжких преступлений, которое приравнивалось к убий- ству или измене. Теперь сравним этот пример с характеристикой скифов, которую в своё время дал историк античности Помпей Трог: «Самым тяжким преступлением у них считается воровст- во: в самом деле, что было бы с народом, не при- бегающим под защиту крова и владеющим большими стадами животных, если бы воровст- во считалось позволительным. Эта воздержан- ность привила им справедливость нравов. Весь- ма удивительно, кажется, что сама природа даёт им то, чего греки не могут достигнуть путём длинной науки мудрецов и философов и что не- образованное варварство при сравнении оказы- вается выше образованных нравов» [15]. В этой связи можно было бы привести отрывок из напи- санного Ал-Джахизом: «Тюрки не знают ни лес- ти, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни высокомерия к близким, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены к пороку ереси, не присваивают имущества по причине различного толкования закона». Разнообразные условия жизни племен, раз- нообразные традиции и обычаи не позволяют дать исчерпывающий перечень причин, способ- ствовавших развитию воровства в первобытном обществе, но позволяют выделить основные. В качестве одной из основных причин воров- ства можно выделить бедность некоторых пер- вобытных племен. Нищета людей не только во времена первобытности приводила к соверше- нию краж. Как показала история, происходила смена эпох, один строй сменял другой, но отсут- ствие возможности получить желаемую вещь по- прежнему оставалось важным мотивом соверше- ния преступлений. Племена новокаледонцев, по свидетельствам исследователей, беспрерывно воровали друг у друга. Единственным ценным имуществом, ка- кое они имели, был скот. В случае кражи или гибели скота они становились нищими, что при- водило к необходимости воровать. Вполне оче- видно, что даже самый ничтожный предмет для них являлся большим искушением [16]. Анало- гичная ситуация происходила и с многими дру- гими племенами, например с племенем манта- там. Неспособные оказывать сопротивление в борьбе с более сильными племенами, они посто- янно разорялись и изгонялись с занятых ранее земель. Единственным способом выжить в таких условиях для них оставалось воровство. В качестве еще одной причины воровства у первобытных племен можно назвать непонима- ние ими того, что похищение чужого имущества является преступлением. Так, например, племена с Марианских островов называли « Isles des Lar- rons», указывая на огромное количество краж, совершаемых внутри племени. Однако сами ост- ровитяне не осознавали преступность своих дей- ствий и продолжали присваивать себе любое интересующее их имущество, в том числе и при- надлежащее соседним племенам. Недовольство со стороны обворованных соседей часто пере- растало в конфликт, совершенно необоснован- ный, по мнению марианских племен. Часто на совершение краж толкало баналь- ное любопытство, присущее многим первобыт- ным народам. В силу того, что уже в первобыт- ном обществе некоторые племена по своему раз- витию находились впереди других, у них появ- лялись новые орудия, предметы быта, неизвест- ные пока их современникам. Именно эти пред- меты и становились объектами краж. Как заме- тил Г. Форстер при изучении поведения перво- бытных племен о. Таити, народ, потребности которого удовлетворяются с легкостью и способ жизни которого основан на равенстве, практиче- ски не имеет мотивов для воровства [17]. Однако если они и совершают кражи, то порок этот не содержит столь ненавистной природы, как у на- ших современников. Кражи преследуют цели не личной наживы, а банального любопытства. Кража новых предметов для них была равносильно игре, которой они не придавали особой значимо- сти. На украденное имущество они смотрели как на приятные безделушки, не имея не малейшего пред- ставления об их использовании. Однако в остальном таитяне придерживались строгих правил, согласно которым собственность внутри племени считалась священной. Однако это правило не распространялось на имущество других племен. Аналогично объясняются причины краж, со- вершаемых жителями Южных островов. По дан- ным исследователей, члены племени способны были украсть все, что им попадалось под руку, не разбирая, полезна им эта вещь или нет. Но- визны предметов было достаточно для того, чтобы заставить их решиться пустить в ход все способы для совершения воровства, отсюда сле- дует, что они были побуждаемы более детским любопытством, чем нечестной склонностью [18]. Однако нельзя оправдать теми же причинами предрасположенность племен Нутки к воровству. Они были воры в полном смысле этого слова, потому что не крали других вещей, кроме тех, из которых могли извлечь пользу и которые имели в их глазах действительную ценность. К счастью, они испытывали уважение только к металлам. И не касались ни продуктов, ни других подобных вещей. Есть много оснований считать, что на- блюдая за соседними племенами, они замечали, что воровство является надежным источником благосостояния, поэтому и шли на преступления. Внутри самого племени воровство также было весьма распространено, что и приводило к час- тым и многочисленным спорам. Как бы ни были противоречивы, с первого взгляда, приведенные данные исследований отно- сительно склонности различных первобытных на- родов к воровству и способов объяснения этой склонности первобытных народов, они могут быть сведены к следующим главным результатам: 1. В пределах своих собственных общежи- тий первобытные народы очень мало понимают в виновности совершаемого ими воровства или вовсе не имеют о ней понятия, что часто объяс- няется господствующей у них общностью дви- жимого имущества. 2. Нищета и бедность племени зачастую толкают его членов на совершение преступле- ния, при этом не имеет значения, осознает ли преступник общественную опасность своих дей- ствий или нет. 3. При первоначальных отношениях с дру- гими племенами, в том числе с более развитыми, совершаемое воровство объясняется не стремле- нием к завладению чужим имуществом, а ре- зультатом любопытства по отношению к неви- данным предметам. 4. Племена, испорченные влиянием других, предаются воровству сознательно, наблюдая возможность получить ту или иную экономиче- скую выгоду. 5. Чем более изолировано то или иное пер- вобытное племя, тем, по-видимому, оно наивнее по отношению в воровству. Примером того мо- гут служить некоторые племена островов Ин- дийского океана. И, напротив, племя, помещен- ное среди других вражеских племен, что встре- чалось гораздо чаще, возводит воровство у не- приятеля в одну из отраслей почетного труда. В результате вышесказанного можно сделать вывод. Все собранные факты указывают на нали- чие в первобытных племенах преступлений против собственности. Преступлениями считались как нарушение правил отдара, так и весьма распро- страненное хищение чужого имущества, иначе говоря, воровство. Строгость того или иного нака- зания находилась в полнейшем соответствии с личностью преступника, с его принадлежностью к племени. Ни у одного из первобытных племен не было ничего напоминающего современную систе- му наказаний за этот вид правонарушений. Воз- вращение или восстановление украденного, иногда с излишком, — сильное наказание за воровство, совершенное внутри племени. Лишение преступ- ника свободы или даже обращение его в рабство встречаются сравнительно редко, во всяком случае, такое наказание применяется гораздо чаще за дру- гие преступления, нежели за воровство. Причина столь легкого отношения к собст- венности состоит в той сравнительно ничтожной роли, какую играет движимая собственность в хозяйственном укладе первобытного общества. Лишь по прошествии десятилетий отношение к собственности изменится, что и повлечет за со- бой создание развернутой системы наказаний. ЛИТЕРАТУРА 1. Салинс М. Экономика каменного века // Советская этнография. — 1974. — № 4. — С. 17. 2. Бабич И.Л. А.М. Ладыженский как исследо- ватель в области юридической этнографии // Этно- графическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 46. 3. Pospisil L. Anthropology of Law: A Com- parative Theory. — New York, 1971. — P. 82. 4. Косвен М. С. Очерки истории первобыт- ной культуры. 2-е изд., — М., 1957. — С. 87. 5. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. — М.-Л., 1957. — С. 139. 6. Семенов Ю. И. Возникновение человече- ского общества. — Красноярск, 1962. — С. 76. 7. Золотарев А. М. Родовой строй и перво- бытная мифология. — М., 1964. — С. 83. 8. Росс Д. Юридические очерки быта эски- мосов // Bild.Univers.XII. — С. 12. 9. Turner G. Nineteen years in Polynesia. — L., 1861. — Р. 93. 10. Харужин Н. Собственность и первобыт- ное государство. — М., 1903. — С. 95. 11. Фуко М. Надзирать и наказывать. — М., 1999. — С. 56. 12. Майнов В. Юридический быт чинусов (по результатам исследований). — СПб., 1871. — С. 76. 13. Ефименко А. Первобытное общество. — К., 1953. — С. 195. 14. Пошман Ф. Новые и достоверные сведе- ния о лапландцах. — СПб., 1792. — С. 63. 15. Зельин К.К. Основные черты историче- ской концепции Помпея Трога // Вестник древ- ней истории. — 1948. — № 4. — С. 47. 16. Rougeyron, Mission de la Nonvello Caledonie // Annales de la Prop. De la Foi, XIII. — 1846. — P.59. 17. Forster G. A voyage round the world. — L.,1877. — P. 73. 18. Зибер Н.И. Очерки первобытной эконо- мической культуры. СПб., 1883. — С. 73.
vdocuments.site
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
О.Ю. Звизжова, Институт гуманитарного образования и высших технологий, г. Москва ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ CRIMES AGAINST PROPERTY IN PRIMITIVE SOCIETY В статье рассматриваются преступления против собственности в первобытном обществе, их особенности, виды, причины возникновения . The article deals with crimes against the property in primitive society, their characteristics, types, causes. В процессе развития общества на смену ран- нему первобытному обществу пришло позднее первобытное общество. И если в раннепервобыт- ном обществе безраздельно господствовало рас- пределение по потребностям и его можно было назвать первобытно-коммунистическим, то в позд- непервобытном возникло и начало приобретать все большее значение распределение по труду. Воз- никновение распределения по труду привело к из- менению всей системы социально-экономических отношений. Утверждение трудового принципа рас- пределения с необходимостью предполагало воз- никновение собственности отдельных лиц, по крайней мере, на часть продукта и постепенное проникновение отношений обмена внутрь общины. Если раньше циркуляция общественного продукта внутри общины происходила в форме распределе- ния, то теперь она все в большей степени стала совершаться в форме обмена. В свою очередь воз- никновение отдельной собственности и превраще- ние отношений между членами общины в возмезд- ные с неизбежностью влекло за собой становление имущественного и социального неравенства. Становление новых отношений отнюдь не сводилось просто к переходу от самых поздних форм дележа к ранним формам обмена, хотя это и имело место. С переходом к позднепервобыт- ному обществу произошло своеобразное раз- двоение системы социально-экономических от- ношений. Наряду с системой циркуляции жизне- обеспечивающего продукта возникли особые системы обращения избыточного продукта, ко- торые получили название престижной экономи- ки. Если жизнеобеспечивающий продукт цирку- лировал в основном внутри общин, то избыточ- ный — между общинами. Престижная экономика представляет собой не что иное, как особую систему дарообмена, а именно престижного дарообмена. При этом дары без конца переходили из рук в руки. Возникали линии дарообмена, включавшие множество лю- дей и простиравшиеся на сотни километров. Иногда начало таких линий смыкалось с концом и возникали грандиозные кольца обмена. Дароплатежи были обязательными при опре- деленных жизненных обстоятельствах: рожде- нии, имянаречении, инициациях, вступлении в брак, смерти. Они первоначально, как и любые другие дарения, происходили лишь между чле- нами разных общин и чаще всего совершались на особого рода сборищах — даропредставлениях. Все члены ранней первобытной общины бы- ли обязаны делиться продуктом друг с другом. Она представляла собой один единый дележный круг. С проникновением обмена внутри общины она стала состоять из нескольких тесно связан- ных, но все же различных дележных кругов. Отношения между членами общины, кото- рые принадлежали к разным дележным кругам, все в большей степени становились отношения- ми обмена, предполагавшими эквивалентное возмещение. Виды этого обмена были различ- ными: обмен помощью, платеж за услуги, заем и возврат долга, обмен дарами и товарами. Когда на стадии первобытно-престижного общества в общине вместо одного дележного круга возникло несколько, то важным стал во- прос о фиксации принадлежности человека к тому или иному кругу и проведении достаточно зримых границ между ними. Выходом из поло- жения было прослеживание связей по происхож- дению между людьми, генеалогических отноше- ний между ними. Возникновение престижной экономики име- ло своим следствием появление сложнейшей системы имущественных отношений между чле- нами разных общин. И если вначале эти эконо- мические связи сводились к дарообмену, то по- том возникли отношения займа, товарообмена и др. И все они нуждались в регулировании. Первоначально никакого регулирования не бы- ло. При обмене продуктами и товарами действовал один единственный принцип — принцип эквива- лентности, взаимности, иначе говоря, каждый дар предполагал отдар. Выделяют три основных вида взаимности, присутствовавшие в первобытном об- ществе: генерализованную, сбалансированную и негативную [1]. Генерализованная взаимность не предполагает соответствия между даваемым и по- лучаемым. Человек, получивший что-либо от дру- гого, отплачивает, если может и когда может. От- сутствие взаимности не ведет к разрыву отноше- ний. Человек продолжает давать другому и в том случае, если сам ничего от него не получает. Здесь социальная сторона доминирует над материальной. Сбалансированная взаимность предполагает более или менее точное соответствие между даваемым и получаемым. Здесь одинаково важны как социаль- ная, так и материальная сторона отношений. От- сутствие отплаты или ее неэквивалентность ведут к разрыву связи. Негативная взаимность определяет- ся как попытка получить что-то, не дав взамен ни- чего. Сюда можно отнести выторговывание, выиг- рывание, кражу. Постоянное участие людей в дарообменных отношениях приводило к возникновению конфлик- тов между ними, связанных с затягиванием отдара, дачей явно неэквивалентного отдара, отказа от от- даривания, дачей слишком малого платежа. И если на этапе первобытно-коммунис- тического общества главным источником кон- фликтов между общинами был различного рода ущерб, нанесенный личности, то с развитием дарообменных отношений и возникновением престижной экономики важным источником конфликтов стал имущественный ущерб. Под причинением собственно имущественного ущерба, отличного от ущерба, нанесенного челове- ку, кроме невыполнения человеком его имущест- венных обязательств по отношению к члену другой родственной группы, понималась также кража, уничтожение чужого имущества, потрава полей. Например, у наиболее развитых групп папуасов ссоры часто возникали из-за потрав или кражи свиней (более 6% всех конфликтов у папуасов- хули). В других случаях речь могла идти о посяга- тельстве на чужой земельный участок, краже части урожая и т.д. Поэтому ранние земледельцы и ско- товоды заботились о воспитании с детского возрас- та уважения к чужой собственности. В непосредственной связи с вопросами о признании и узаконении права частной собст- венности находится вопрос о нарушении этого права — воровстве. Благодаря совершенно ори- гинальному характеру, которым отличаются пра- вонарушения этого рода в глазах первобытных народов, факты, сообщаемые относительно этого предмета исследователями, представляют боль- шую значимость. В первобытном обществе кража являлась ос- новным преступлением против собственности. Склонность первобытного человека к воровству, которая часто отмечалась исследователями, объ- ясняется по-разному [2]. Некоторые ученые счи- тают, что первобытные люди при совершении краж руководствовались своими низменными мотивами. Иначе говоря, в среде, где выживание зависело от возможности найти себе пропитание и более безопасное место для ночлега, сильные особи могли сами позаботиться о себе, а те, кто послабее, вынуждены были искать другие пути для выживания. Если отобрать добычу в схватке с более сильными самцами невозможно, самим поймать — тоже не представляется возможным, воровство остается, пожалуй, единственным спо- собом выжить [3]. Иные исследователи в качест- ве основной причины воровства в первобытном обществе называют отсутствие морального регу- лирования, вследствие чего человек, совершая кражу и нанося тем самым имущественный вред другому лицу, не видит в совершаемом деянии отрицательных последствий. Последняя точка зрения не представляется обоснованной, поскольку кража есть тайное по- хищение. Тайно завладевают чужим имуществом потому, что первоначальные нормы запрещали это делать, а не только вследствие того, что за открытое похищение могли покарать на месте. Тем не менее, кражи происходили довольно часто. Причем, как это отмечалось исследовате- лями, кражи чаще всего совершались членами одного рода у другого и происходило это не по- тому, что в первобытном обществе не было по- нятия собственности как такового, а лишь пото- му, что это понятие не распространялось на имущество чужаков или на определенные кате- гории предметов [4]. Поначалу всё имущество, включая орудия труда и оружие, находилось в общеплеменном владении. Первой частной собственностью стали предметы, к которым люди прикасались лично. Если незнакомец пил из чашки, то она станови- лась его собственностью. В дальнейшем всякое место, где была пролита кровь, становилось соб- ственностью раненного человека или группы. Таким образом, частная собственность с са- мого начала вызывала уважение, так как счита- лось, что она заключает в себе часть личности ее владельца. Подобные суеверия были гарантией честного отношения к собственности; полиции для охраны личного имущества не требовалось. Изначально в пределах группы не было воровст- ва вообще, хотя люди без колебаний присваива- ли имущество чужих племен. Член группы, ро- довой или семейной, мог, например, воспользо- ваться для своих целей предметом или орудием, даже если оно и принадлежало другому. Стар- ший член группы мог взять себе предмет, со- ставляющий личное имущество младшего. Так, например, по словам П.И. Борисковского, в кир- гизских племенах взятие старшим в роду без со- гласия младшего вещи не признается нарушени- ем права собственности [5]. Другой исследова- тель, Ю.И. Семенов [6], отметил, что в перво- бытное время существовало право каждого взять у хозяина без всякого разрешения необходимую ему вещь и пользоваться ею, пока есть такая не- обходимость. Хозяин вещи не протестует против взятия у него предмета: в случае нужды он вос- пользуется тем же правом относительно имуще- ства своего соседа. Однако позднее это право признавалось уже исключительно за родственни- ком владельца вещи, а затем и вовсе себя изжи- ло. Следует добавить, что в данный период раз- вития общества, потребности дикаря крайне не- сложны, он не преследует цели разбогатеть или накопить ценности, а раз все необходимое можно получить и так, то не к чему идти на похищение каких-то вещей. Отношения собственности не заканчивались со смертью: в древности личное имущество сжи- гали, позднее — хоронили вместе с покойником, а еще позднее оно переходило по наследству членам семьи или племени. Как уже указывалось, конфликты на почве имущественного ущерба, которые первоначально возникали между членами разных общин, в по- следующем стали возможными и между членами одной общины. Впоследствии, воровством стало признаваться и нарушение права собственности, совершенное внутри племени. Основными при- чинами, способствовавшими развитию подобных конфликтов, стало укрепление племен и широкое развитие дарообменных отношений. За челове- ка, потерпевшего имущественный ущерб в ре- зультате действий члена другой родственной группы, могли вступиться и обычно вступались члены его собственной родственной группы. Од- нако совместные действия в такого рода случаях не были столь обязательными, как в случае убий- ства или причинения иного личностного ущерба. Интересным оставался тот факт, что если воров- ство было совершено в счет невозвращенного долга, то это действие преступлением не явля- лось и никем не наказывалось. Ряд племен не считали преступлением похи- щение предмета, если собственник не заметил отсутствия вещи. Так, например, однажды эски- мос принес обратно железную дверку от лисьей ловушки, которую его брат предварительно ук- рал. Он, по-видимому, пришел к выводу, что хотя воровство и плохо, но это не преступление, если собственник не заметил, что у него что-то укра- дено [7]. В общем, большинство первобытных племен делало различие между личной или общинной собственностью и чужой и осознавало, что кража чужого имущество есть преступление. Исследо- вателем Д. Россом при изучении племен эскимо- сов был приведен типичный пример. «Один из эскимосов, — как рассказывал Росс, — хотел взять наковальню, но, заметив, что не может ее сдвинуть, накинулся на молоток. Но так как про- пажу быстро заметили, то за ним отправились в погоню. Видя, что его догоняют, эскимос бросил молоток в снег и убежал. Эта история дает по- нять, что эскимосы имели представления о дур- ных поступках и воровстве» [8]. Воровство являло собой нарушение интере- сов и прав потерпевшего, и поэтому мера нака- зания вору могла определяться самим потерпев- шим. Наказание назначалось в зависимости от личности преступника, отсюда и разнообразие принимаемых мер. В случае совершения кражи внутри племени пойманного вора нельзя ни ранить, ни убить, ни подвергнуть штрафу, самое большое, что он мог получить от своих преследователей, — это пару ударов. Украденное имущество у него отбирали и просто давали уйти. Не могло идти речи ни о плене, ни о рабстве пойманного вора, хотя в слу- чае, если имуществу потерпевшего был принесет вред, он имел право на компенсацию своих убытков, а именно: забирал понравившуюся вещь у вора в счет возмещения причиненного ему вреда. На практике очень часто наблюдалась несоразмерность украденного и таким образом возмещенного имущества. Характерный пример в своих исследованиях приводит Н.И. Зибер. Се- вероамериканские дикари в случае совершения у них кражи всегда требовали от вора восстанов- ления украденного или покрытия воровства дру- гими способами. Если этого было недостаточно, то пострадавший вместе со своими родственни- ками, вооружившись оружием, мог пойти в хи- жину вора разгромить и забрать принадлежащее ему имущество, и вор не вправе был возражать против этого. Если же обвиняемый чувствовал себя невиновным в преступлении, то он бросался к оружию и сопротивлялся грабежу. Такие дела практически не обходились без кровопролития или убийств. В случае, если обвиняемый, будучи невиновным, убивал своего обвинителя, никако- го дальнейшего удовлетворения не требовалось: его невиновность охраняла его ото всех дурных последствий убийства. Но если обвиняемый дей- ствительно был виновен, он приговаривал сам себя и никогда не оспаривал этот факт. Обви- няемый терпеливо наблюдал как у него забирают последнее имущество, даже если это намного больше того, что он украл. Если в его вещах на- ходили чужую вещь, то она возвращалась тому, кому она принадлежала — дикари никогда не приписывали себе того, чего у них нет. Аналогично наказывались кражи и в племенах Скандинавии. Пострадавшие также восстанавлива- ли свою потерю из собственности виновной сто- роны, даже если она была значительно сильнее, при этом могли забрать любой понравившийся предмет. Общественное мнение по данному вопро- су было единодушно: все племя поддерживал того, кто требует восстановления своих прав. В случае совершения кражи в крупном раз- мере либо совершения краж несколько раз при- менялось более суровое наказание, а именно: вор изгонялся из племени, что на тот период разви- тия общества было равносильно смерти [9]. Сама процедура расследования и наказания во- ра, совершившего преступление внутри общества, сводилась к следующему. В случае обнаружения пропажи какой-либо вещи или, как это часто про- исходило на более позднем этапе развития перво- бытного общества, при краже скота потерпевший старался сначала сам выяснить, кем был похищен скот и где спрятан. При наличии веских причин подозревать кого-либо потерпевший совместно с другими членами своего племени обыскивал жи- лище предполагаемого вора. Если скот находили живым, то на этом преступление считалось рас- крытым и никакого наказания не следовало. Но если к моменту выяснения личности преступника скот был умерщвлен, то жилище вора подверга- лось разграблению всеми членами общины. Все это в очередной раз указывает на преобладание об- щинной собственности над личной и наличие нака- зания за кражу. Более распространенными все же оставались кражи, совершаемые членом одного племени у представителя другого. Основное отличие между воровством внутри племени и за его пределами заключалось в применяемом наказании. Так, у большинства народностей Африки кража у од- ноплеменника наказывается достаточно строго, но воровство у чужеплеменных заслуживает одобрение и похвалу. Баланты считали добле- стью умение красть, высший подвиг — украсть сторожевую собаку так, чтобы этого не заметил ее хозяин. Туземцы Сахары устраивали артели в целях воровства, и в каждом племени имелись свои профессиональные воры. Удачно совер- шенная кража вызывала поздравления и похвалы среди друзей и знакомых вора, разумеется, если совершена была не в самом племени или в союз- ном с ним, а у врага. Туземцы в отношении сво- его соплеменника говорили: «Он храбрый, он ворует у врага» [10]. Виновного в краже потерпевший из другого племени мог наказать с помощью ближайших соседей, не задумываясь о последствиях, так как он выступал защитником интересов общества, особенно когда вора заставали на месте преступ- ления. В случаях «хищения в особо крупных размерах» (скота, продуктов питания) виновного ждало суровое наказание. Примеры разнообраз- ны: вору за кражу могли выбить зубы, избить до потери сознания, разрубить голову и прочее. Чрезмерность совершаемого насилия, по вы- ражению М. Фуко, была одним из «элементов величия правосудия: тот факт, что преступник стонет и кричит под ударами, — не постыдный побочный эффект, он есть сам церемониал пра- восудия, выражающего себя во всей своей силе» [11]. Поэтому восстановление справедливости, с точки зрения первобытных людей, обязательно включало в себя элемент публичности. Наказа- ние должно быть ярким зрелищем, восприни- мающимся всеми как торжество правосудия. Но вместе с этим исследователями был за- фиксирован ряд фактов, указывающих на неже- лание потерпевших применять в отношении к вору какое-либо наказание. Так, например, у племен чинусов кража, безусловно, рассматри- валась как преступление, но возврат похищенно- го удалял всякий след совершенного преступле- ния. Если же вор был застигнут на месте престу- пления, потерпевший забирал у него награблен- ное, но при этом предоставлял ему возможность бежать. Потерпевший и иные преследователи вора остерегались нанести телесный вред пре- ступнику, потому что пролитая кровь вора тре- бовала кровной мести. А племена, измотанные постоянными междоусобицами и кровопролит- ными войнами, не имели возможности и жела- ния развязывать очередной конфликт [12]. Однако лишь немногие первобытные племена осознавали, что развязыванием очередного кон- фликта приносят вред прежде всего самим себе. Чаще всего нежелание покориться решению старшин племени приводило к вполне обоснован- ному, с точки зрения первобытного общества, применению силы. Обиженная сторона развязы- вала вооруженный конфликт, угоняла скот, захва- тывала людей. Само собой разумеется, что другая сторона платила тем же, считая, что у нее взято более, чем следовало. Так, взаимное воровство и убийства все более запутывали отношения между племенами, а ссоры и междоусобия тянулись де- сятками лет и превращались в родовую месть. Говоря о мерах наказания за совершенное воровство внутри и за пределами племени, необ- ходимо отметить, что далеко не во всех перво- бытных племенах за кражу внутри своего племе- ни преступника ждало чисто символическое на- казание. Так, например, лопари [13] строже рас- сматривали преступления, совершаемые в своем племени и приносящие вред интересам друг дру- га, чем преступления, жертвой которых стано- вился посторонний человек. Причина этого — влияние окружающих лопарей племен, в частно- сти — славянских. Славянские племена не толь- ко не внесли нравственных начал, но и развили в лопарях склонность к обману, лживости и тому подобным качествам. Немудрено, что лопари, обманываемые и разоряемые славянами, стали использовать в своих отношениях с ними ковар- ство и ложь — эти естественные орудия слабых и угнетенных людей. Раз освоив такую тактику, лопари не могли уберечься от ее влияния и при- меняли ее практически во всех отношениях с другими племенами. Мелкие кражи, утайки, обманы, недосдачи становились все более и более частыми, но если они были направлены против других племен, то почти не считались преступлениями. По словам Ф. Пошмана, между собой у лопарей кражи не происходили. Он сообщал: к чести лопарей можно сказать то, что у них воровства совсем нет, ни у кого не было ни амбаров, ни сундуков, куда можно было спрятать свои вещи. Но лопари ничего не опасались, оленьи кожи они складыва- ли в лесу, домашние вещи были разбросаны и оставлены возле жилья. Возвращаясь домой поч- ти через полгода, лопарь находит все, что остав- лял, в целостности и сохранности. Если лопарю в отсутствие хозяина вещи требуется какой-то предмет, он забирает его, оставляя клеймо. Это действие не считается кражей, и по возвращении хозяин вещи имеет право требовать возмещения ему убытков. Но если вещь взята тайно, это дей- ствие считается большим преступлением [14]. Не только лопари отрицательно относились к славянским племенам, подобного мнения при- держивались и племена самоедов. У самоедов было распространено воровство скота у славян и зырян, однако они не только не рассматривали данное действие в качестве преступного, а наобо- рот — считали его удачным промыслом. Такое отношение к чужой собственности объяснялось вековой враждой самоедов со славянами, которые систематически путем обмана вытесняли само- едов с их территорий и захватывали их скот. В том или ином виде кражи существовали во всех первобытных племенах. В некоторых из них воровство было очень редко, в других практико- валось постоянно. Очень интересны в связи с этим ранние сообщения китайских летописей о быте тюркских племен, которые относятся к на- чалу IV века: «На домашнем скоте тюрки вообще кладут метки, и если кто в поле и пристанет к чужому скоту, никто не возьмёт его». Данный факт говорит о том, что воровство не практико- валось у тюрков и считалось одним из тяжких преступлений, которое приравнивалось к убий- ству или измене. Теперь сравним этот пример с характеристикой скифов, которую в своё время дал историк античности Помпей Трог: «Самым тяжким преступлением у них считается воровст- во: в самом деле, что было бы с народом, не при- бегающим под защиту крова и владеющим большими стадами животных, если бы воровст- во считалось позволительным. Эта воздержан- ность привила им справедливость нравов. Весь- ма удивительно, кажется, что сама природа даёт им то, чего греки не могут достигнуть путём длинной науки мудрецов и философов и что не- образованное варварство при сравнении оказы- вается выше образованных нравов» [15]. В этой связи можно было бы привести отрывок из напи- санного Ал-Джахизом: «Тюрки не знают ни лес- ти, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни высокомерия к близким, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены к пороку ереси, не присваивают имущества по причине различного толкования закона». Разнообразные условия жизни племен, раз- нообразные традиции и обычаи не позволяют дать исчерпывающий перечень причин, способ- ствовавших развитию воровства в первобытном обществе, но позволяют выделить основные. В качестве одной из основных причин воров- ства можно выделить бедность некоторых пер- вобытных племен. Нищета людей не только во времена первобытности приводила к соверше- нию краж. Как показала история, происходила смена эпох, один строй сменял другой, но отсут- ствие возможности получить желаемую вещь по- прежнему оставалось важным мотивом соверше- ния преступлений. Племена новокаледонцев, по свидетельствам исследователей, беспрерывно воровали друг у друга. Единственным ценным имуществом, ка- кое они имели, был скот. В случае кражи или гибели скота они становились нищими, что при- водило к необходимости воровать. Вполне оче- видно, что даже самый ничтожный предмет для них являлся большим искушением [16]. Анало- гичная ситуация происходила и с многими дру- гими племенами, например с племенем манта- там. Неспособные оказывать сопротивление в борьбе с более сильными племенами, они посто- янно разорялись и изгонялись с занятых ранее земель. Единственным способом выжить в таких условиях для них оставалось воровство. В качестве еще одной причины воровства у первобытных племен можно назвать непонима- ние ими того, что похищение чужого имущества является преступлением. Так, например, племена с Марианских островов называли « Isles des Lar- rons», указывая на огромное количество краж, совершаемых внутри племени. Однако сами ост- ровитяне не осознавали преступность своих дей- ствий и продолжали присваивать себе любое интересующее их имущество, в том числе и при- надлежащее соседним племенам. Недовольство со стороны обворованных соседей часто пере- растало в конфликт, совершенно необоснован- ный, по мнению марианских племен. Часто на совершение краж толкало баналь- ное любопытство, присущее многим первобыт- ным народам. В силу того, что уже в первобыт- ном обществе некоторые племена по своему раз- витию находились впереди других, у них появ- лялись новые орудия, предметы быта, неизвест- ные пока их современникам. Именно эти пред- меты и становились объектами краж. Как заме- тил Г. Форстер при изучении поведения перво- бытных племен о. Таити, народ, потребности которого удовлетворяются с легкостью и способ жизни которого основан на равенстве, практиче- ски не имеет мотивов для воровства [17]. Однако если они и совершают кражи, то порок этот не содержит столь ненавистной природы, как у на- ших современников. Кражи преследуют цели не личной наживы, а банального любопытства. Кража новых предметов для них была равносильно игре, которой они не придавали особой значимо- сти. На украденное имущество они смотрели как на приятные безделушки, не имея не малейшего пред- ставления об их использовании. Однако в остальном таитяне придерживались строгих правил, согласно которым собственность внутри племени считалась священной. Однако это правило не распространялось на имущество других племен. Аналогично объясняются причины краж, со- вершаемых жителями Южных островов. По дан- ным исследователей, члены племени способны были украсть все, что им попадалось под руку, не разбирая, полезна им эта вещь или нет. Но- визны предметов было достаточно для того, чтобы заставить их решиться пустить в ход все способы для совершения воровства, отсюда сле- дует, что они были побуждаемы более детским любопытством, чем нечестной склонностью [18]. Однако нельзя оправдать теми же причинами предрасположенность племен Нутки к воровству. Они были воры в полном смысле этого слова, потому что не крали других вещей, кроме тех, из которых могли извлечь пользу и которые имели в их глазах действительную ценность. К счастью, они испытывали уважение только к металлам. И не касались ни продуктов, ни других подобных вещей. Есть много оснований считать, что на- блюдая за соседними племенами, они замечали, что воровство является надежным источником благосостояния, поэтому и шли на преступления. Внутри самого племени воровство также было весьма распространено, что и приводило к час- тым и многочисленным спорам. Как бы ни были противоречивы, с первого взгляда, приведенные данные исследований отно- сительно склонности различных первобытных на- родов к воровству и способов объяснения этой склонности первобытных народов, они могут быть сведены к следующим главным результатам: 1. В пределах своих собственных общежи- тий первобытные народы очень мало понимают в виновности совершаемого ими воровства или вовсе не имеют о ней понятия, что часто объяс- няется господствующей у них общностью дви- жимого имущества. 2. Нищета и бедность племени зачастую толкают его членов на совершение преступле- ния, при этом не имеет значения, осознает ли преступник общественную опасность своих дей- ствий или нет. 3. При первоначальных отношениях с дру- гими племенами, в том числе с более развитыми, совершаемое воровство объясняется не стремле- нием к завладению чужим имуществом, а ре- зультатом любопытства по отношению к неви- данным предметам. 4. Племена, испорченные влиянием других, предаются воровству сознательно, наблюдая возможность получить ту или иную экономиче- скую выгоду. 5. Чем более изолировано то или иное пер- вобытное племя, тем, по-видимому, оно наивнее по отношению в воровству. Примером того мо- гут служить некоторые племена островов Ин- дийского океана. И, напротив, племя, помещен- ное среди других вражеских племен, что встре- чалось гораздо чаще, возводит воровство у не- приятеля в одну из отраслей почетного труда. В результате вышесказанного можно сделать вывод. Все собранные факты указывают на нали- чие в первобытных племенах преступлений против собственности. Преступлениями считались как нарушение правил отдара, так и весьма распро- страненное хищение чужого имущества, иначе говоря, воровство. Строгость того или иного нака- зания находилась в полнейшем соответствии с личностью преступника, с его принадлежностью к племени. Ни у одного из первобытных племен не было ничего напоминающего современную систе- му наказаний за этот вид правонарушений. Воз- вращение или восстановление украденного, иногда с излишком, — сильное наказание за воровство, совершенное внутри племени. Лишение преступ- ника свободы или даже обращение его в рабство встречаются сравнительно редко, во всяком случае, такое наказание применяется гораздо чаще за дру- гие преступления, нежели за воровство. Причина столь легкого отношения к собст- венности состоит в той сравнительно ничтожной роли, какую играет движимая собственность в хозяйственном укладе первобытного общества. Лишь по прошествии десятилетий отношение к собственности изменится, что и повлечет за со- бой создание развернутой системы наказаний. ЛИТЕРАТУРА 1. Салинс М. Экономика каменного века // Советская этнография. — 1974. — № 4. — С. 17. 2. Бабич И.Л. А.М. Ладыженский как исследо- ватель в области юридической этнографии // Этно- графическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 46. 3. Pospisil L. Anthropology of Law: A Com- parative Theory. — New York, 1971. — P. 82. 4. Косвен М. С. Очерки истории первобыт- ной культуры. 2-е изд., — М., 1957. — С. 87. 5. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. — М.-Л., 1957. — С. 139. 6. Семенов Ю. И. Возникновение человече- ского общества. — Красноярск, 1962. — С. 76. 7. Золотарев А. М. Родовой строй и перво- бытная мифология. — М., 1964. — С. 83. 8. Росс Д. Юридические очерки быта эски- мосов // Bild.Univers.XII. — С. 12. 9. Turner G. Nineteen years in Polynesia. — L., 1861. — Р. 93. 10. Харужин Н. Собственность и первобыт- ное государство. — М., 1903. — С. 95. 11. Фуко М. Надзирать и наказывать. — М., 1999. — С. 56. 12. Майнов В. Юридический быт чинусов (по результатам исследований). — СПб., 1871. — С. 76. 13. Ефименко А. Первобытное общество. — К., 1953. — С. 195. 14. Пошман Ф. Новые и достоверные сведе- ния о лапландцах. — СПб., 1792. — С. 63. 15. Зельин К.К. Основные черты историче- ской концепции Помпея Трога // Вестник древ- ней истории. — 1948. — № 4. — С. 47. 16. Rougeyron, Mission de la Nonvello Caledonie // Annales de la Prop. De la Foi, XIII. — 1846. — P.59. 17. Forster G. A voyage round the world. — L.,1877. — P. 73. 18. Зибер Н.И. Очерки первобытной эконо- мической культуры. СПб., 1883. — С. 73.
documents.tips
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
О.Ю. Звизжова, Институт гуманитарного образования и высших технологий, г. Москва ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ CRIMES AGAINST PROPERTY IN PRIMITIVE SOCIETY В статье рассматриваются преступления против собственности в первобытном обществе, их особенности, виды, причины возникновения . The article deals with crimes against the property in primitive society, their characteristics, types, causes. В процессе развития общества на смену ран- нему первобытному обществу пришло позднее первобытное общество. И если в раннепервобыт- ном обществе безраздельно господствовало рас- пределение по потребностям и его можно было назвать первобытно-коммунистическим, то в позд- непервобытном возникло и начало приобретать все большее значение распределение по труду. Воз- никновение распределения по труду привело к из- менению всей системы социально-экономических отношений. Утверждение трудового принципа рас- пределения с необходимостью предполагало воз- никновение собственности отдельных лиц, по крайней мере, на часть продукта и постепенное проникновение отношений обмена внутрь общины. Если раньше циркуляция общественного продукта внутри общины происходила в форме распределе- ния, то теперь она все в большей степени стала совершаться в форме обмена. В свою очередь воз- никновение отдельной собственности и превраще- ние отношений между членами общины в возмезд- ные с неизбежностью влекло за собой становление имущественного и социального неравенства. Становление новых отношений отнюдь не сводилось просто к переходу от самых поздних форм дележа к ранним формам обмена, хотя это и имело место. С переходом к позднепервобыт- ному обществу произошло своеобразное раз- двоение системы социально-экономических от- ношений. Наряду с системой циркуляции жизне- обеспечивающего продукта возникли особые системы обращения избыточного продукта, ко- торые получили название престижной экономи- ки. Если жизнеобеспечивающий продукт цирку- лировал в основном внутри общин, то избыточ- ный — между общинами. Престижная экономика представляет собой не что иное, как особую систему дарообмена, а именно престижного дарообмена. При этом дары без конца переходили из рук в руки. Возникали линии дарообмена, включавшие множество лю- дей и простиравшиеся на сотни километров. Иногда начало таких линий смыкалось с концом и возникали грандиозные кольца обмена. Дароплатежи были обязательными при опре- деленных жизненных обстоятельствах: рожде- нии, имянаречении, инициациях, вступлении в брак, смерти. Они первоначально, как и любые другие дарения, происходили лишь между чле- нами разных общин и чаще всего совершались на особого рода сборищах — даропредставлениях. Все члены ранней первобытной общины бы- ли обязаны делиться продуктом друг с другом. Она представляла собой один единый дележный круг. С проникновением обмена внутри общины она стала состоять из нескольких тесно связан- ных, но все же различных дележных кругов. Отношения между членами общины, кото- рые принадлежали к разным дележным кругам, все в большей степени становились отношения- ми обмена, предполагавшими эквивалентное возмещение. Виды этого обмена были различ- ными: обмен помощью, платеж за услуги, заем и возврат долга, обмен дарами и товарами. Когда на стадии первобытно-престижного общества в общине вместо одного дележного круга возникло несколько, то важным стал во- прос о фиксации принадлежности человека к тому или иному кругу и проведении достаточно зримых границ между ними. Выходом из поло- жения было прослеживание связей по происхож- дению между людьми, генеалогических отноше- ний между ними. Возникновение престижной экономики име- ло своим следствием появление сложнейшей системы имущественных отношений между чле- нами разных общин. И если вначале эти эконо- мические связи сводились к дарообмену, то по- том возникли отношения займа, товарообмена и др. И все они нуждались в регулировании. Первоначально никакого регулирования не бы- ло. При обмене продуктами и товарами действовал один единственный принцип — принцип эквива- лентности, взаимности, иначе говоря, каждый дар предполагал отдар. Выделяют три основных вида взаимности, присутствовавшие в первобытном об- ществе: генерализованную, сбалансированную и негативную [1]. Генерализованная взаимность не предполагает соответствия между даваемым и по- лучаемым. Человек, получивший что-либо от дру- гого, отплачивает, если может и когда может. От- сутствие взаимности не ведет к разрыву отноше- ний. Человек продолжает давать другому и в том случае, если сам ничего от него не получает. Здесь социальная сторона доминирует над материальной. Сбалансированная взаимность предполагает более или менее точное соответствие между даваемым и получаемым. Здесь одинаково важны как социаль- ная, так и материальная сторона отношений. От- сутствие отплаты или ее неэквивалентность ведут к разрыву связи. Негативная взаимность определяет- ся как попытка получить что-то, не дав взамен ни- чего. Сюда можно отнести выторговывание, выиг- рывание, кражу. Постоянное участие людей в дарообменных отношениях приводило к возникновению конфлик- тов между ними, связанных с затягиванием отдара, дачей явно неэквивалентного отдара, отказа от от- даривания, дачей слишком малого платежа. И если на этапе первобытно-коммунис- тического общества главным источником кон- фликтов между общинами был различного рода ущерб, нанесенный личности, то с развитием дарообменных отношений и возникновением престижной экономики важным источником конфликтов стал имущественный ущерб. Под причинением собственно имущественного ущерба, отличного от ущерба, нанесенного челове- ку, кроме невыполнения человеком его имущест- венных обязательств по отношению к члену другой родственной группы, понималась также кража, уничтожение чужого имущества, потрава полей. Например, у наиболее развитых групп папуасов ссоры часто возникали из-за потрав или кражи свиней (более 6% всех конфликтов у папуасов- хули). В других случаях речь могла идти о посяга- тельстве на чужой земельный участок, краже части урожая и т.д. Поэтому ранние земледельцы и ско- товоды заботились о воспитании с детского возрас- та уважения к чужой собственности. В непосредственной связи с вопросами о признании и узаконении права частной собст- венности находится вопрос о нарушении этого права — воровстве. Благодаря совершенно ори- гинальному характеру, которым отличаются пра- вонарушения этого рода в глазах первобытных народов, факты, сообщаемые относительно этого предмета исследователями, представляют боль- шую значимость. В первобытном обществе кража являлась ос- новным преступлением против собственности. Склонность первобытного человека к воровству, которая часто отмечалась исследователями, объ- ясняется по-разному [2]. Некоторые ученые счи- тают, что первобытные люди при совершении краж руководствовались своими низменными мотивами. Иначе говоря, в среде, где выживание зависело от возможности найти себе пропитание и более безопасное место для ночлега, сильные особи могли сами позаботиться о себе, а те, кто послабее, вынуждены были искать другие пути для выживания. Если отобрать добычу в схватке с более сильными самцами невозможно, самим поймать — тоже не представляется возможным, воровство остается, пожалуй, единственным спо- собом выжить [3]. Иные исследователи в качест- ве основной причины воровства в первобытном обществе называют отсутствие морального регу- лирования, вследствие чего человек, совершая кражу и нанося тем самым имущественный вред другому лицу, не видит в совершаемом деянии отрицательных последствий. Последняя точка зрения не представляется обоснованной, поскольку кража есть тайное по- хищение. Тайно завладевают чужим имуществом потому, что первоначальные нормы запрещали это делать, а не только вследствие того, что за открытое похищение могли покарать на месте. Тем не менее, кражи происходили довольно часто. Причем, как это отмечалось исследовате- лями, кражи чаще всего совершались членами одного рода у другого и происходило это не по- тому, что в первобытном обществе не было по- нятия собственности как такового, а лишь пото- му, что это понятие не распространялось на имущество чужаков или на определенные кате- гории предметов [4]. Поначалу всё имущество, включая орудия труда и оружие, находилось в общеплеменном владении. Первой частной собственностью стали предметы, к которым люди прикасались лично. Если незнакомец пил из чашки, то она станови- лась его собственностью. В дальнейшем всякое место, где была пролита кровь, становилось соб- ственностью раненного человека или группы. Таким образом, частная собственность с са- мого начала вызывала уважение, так как счита- лось, что она заключает в себе часть личности ее владельца. Подобные суеверия были гарантией честного отношения к собственности; полиции для охраны личного имущества не требовалось. Изначально в пределах группы не было воровст- ва вообще, хотя люди без колебаний присваива- ли имущество чужих племен. Член группы, ро- довой или семейной, мог, например, воспользо- ваться для своих целей предметом или орудием, даже если оно и принадлежало другому. Стар- ший член группы мог взять себе предмет, со- ставляющий личное имущество младшего. Так, например, по словам П.И. Борисковского, в кир- гизских племенах взятие старшим в роду без со- гласия младшего вещи не признается нарушени- ем права собственности [5]. Другой исследова- тель, Ю.И. Семенов [6], отметил, что в перво- бытное время существовало право каждого взять у хозяина без всякого разрешения необходимую ему вещь и пользоваться ею, пока есть такая не- обходимость. Хозяин вещи не протестует против взятия у него предмета: в случае нужды он вос- пользуется тем же правом относительно имуще- ства своего соседа. Однако позднее это право признавалось уже исключительно за родственни- ком владельца вещи, а затем и вовсе себя изжи- ло. Следует добавить, что в данный период раз- вития общества, потребности дикаря крайне не- сложны, он не преследует цели разбогатеть или накопить ценности, а раз все необходимое можно получить и так, то не к чему идти на похищение каких-то вещей. Отношения собственности не заканчивались со смертью: в древности личное имущество сжи- гали, позднее — хоронили вместе с покойником, а еще позднее оно переходило по наследству членам семьи или племени. Как уже указывалось, конфликты на почве имущественного ущерба, которые первоначально возникали между членами разных общин, в по- следующем стали возможными и между членами одной общины. Впоследствии, воровством стало признаваться и нарушение права собственности, совершенное внутри племени. Основными при- чинами, способствовавшими развитию подобных конфликтов, стало укрепление племен и широкое развитие дарообменных отношений. За челове- ка, потерпевшего имущественный ущерб в ре- зультате действий члена другой родственной группы, могли вступиться и обычно вступались члены его собственной родственной группы. Од- нако совместные действия в такого рода случаях не были столь обязательными, как в случае убий- ства или причинения иного личностного ущерба. Интересным оставался тот факт, что если воров- ство было совершено в счет невозвращенного долга, то это действие преступлением не явля- лось и никем не наказывалось. Ряд племен не считали преступлением похи- щение предмета, если собственник не заметил отсутствия вещи. Так, например, однажды эски- мос принес обратно железную дверку от лисьей ловушки, которую его брат предварительно ук- рал. Он, по-видимому, пришел к выводу, что хотя воровство и плохо, но это не преступление, если собственник не заметил, что у него что-то укра- дено [7]. В общем, большинство первобытных племен делало различие между личной или общинной собственностью и чужой и осознавало, что кража чужого имущество есть преступление. Исследо- вателем Д. Россом при изучении племен эскимо- сов был приведен типичный пример. «Один из эскимосов, — как рассказывал Росс, — хотел взять наковальню, но, заметив, что не может ее сдвинуть, накинулся на молоток. Но так как про- пажу быстро заметили, то за ним отправились в погоню. Видя, что его догоняют, эскимос бросил молоток в снег и убежал. Эта история дает по- нять, что эскимосы имели представления о дур- ных поступках и воровстве» [8]. Воровство являло собой нарушение интере- сов и прав потерпевшего, и поэтому мера нака- зания вору могла определяться самим потерпев- шим. Наказание назначалось в зависимости от личности преступника, отсюда и разнообразие принимаемых мер. В случае совершения кражи внутри племени пойманного вора нельзя ни ранить, ни убить, ни подвергнуть штрафу, самое большое, что он мог получить от своих преследователей, — это пару ударов. Украденное имущество у него отбирали и просто давали уйти. Не могло идти речи ни о плене, ни о рабстве пойманного вора, хотя в слу- чае, если имуществу потерпевшего был принесет вред, он имел право на компенсацию своих убытков, а именно: забирал понравившуюся вещь у вора в счет возмещения причиненного ему вреда. На практике очень часто наблюдалась несоразмерность украденного и таким образом возмещенного имущества. Характерный пример в своих исследованиях приводит Н.И. Зибер. Се- вероамериканские дикари в случае совершения у них кражи всегда требовали от вора восстанов- ления украденного или покрытия воровства дру- гими способами. Если этого было недостаточно, то пострадавший вместе со своими родственни- ками, вооружившись оружием, мог пойти в хи- жину вора разгромить и забрать принадлежащее ему имущество, и вор не вправе был возражать против этого. Если же обвиняемый чувствовал себя невиновным в преступлении, то он бросался к оружию и сопротивлялся грабежу. Такие дела практически не обходились без кровопролития или убийств. В случае, если обвиняемый, будучи невиновным, убивал своего обвинителя, никако- го дальнейшего удовлетворения не требовалось: его невиновность охраняла его ото всех дурных последствий убийства. Но если обвиняемый дей- ствительно был виновен, он приговаривал сам себя и никогда не оспаривал этот факт. Обви- няемый терпеливо наблюдал как у него забирают последнее имущество, даже если это намного больше того, что он украл. Если в его вещах на- ходили чужую вещь, то она возвращалась тому, кому она принадлежала — дикари никогда не приписывали себе того, чего у них нет. Аналогично наказывались кражи и в племенах Скандинавии. Пострадавшие также восстанавлива- ли свою потерю из собственности виновной сто- роны, даже если она была значительно сильнее, при этом могли забрать любой понравившийся предмет. Общественное мнение по данному вопро- су было единодушно: все племя поддерживал того, кто требует восстановления своих прав. В случае совершения кражи в крупном раз- мере либо совершения краж несколько раз при- менялось более суровое наказание, а именно: вор изгонялся из племени, что на тот период разви- тия общества было равносильно смерти [9]. Сама процедура расследования и наказания во- ра, совершившего преступление внутри общества, сводилась к следующему. В случае обнаружения пропажи какой-либо вещи или, как это часто про- исходило на более позднем этапе развития перво- бытного общества, при краже скота потерпевший старался сначала сам выяснить, кем был похищен скот и где спрятан. При наличии веских причин подозревать кого-либо потерпевший совместно с другими членами своего племени обыскивал жи- лище предполагаемого вора. Если скот находили живым, то на этом преступление считалось рас- крытым и никакого наказания не следовало. Но если к моменту выяснения личности преступника скот был умерщвлен, то жилище вора подверга- лось разграблению всеми членами общины. Все это в очередной раз указывает на преобладание об- щинной собственности над личной и наличие нака- зания за кражу. Более распространенными все же оставались кражи, совершаемые членом одного племени у представителя другого. Основное отличие между воровством внутри племени и за его пределами заключалось в применяемом наказании. Так, у большинства народностей Африки кража у од- ноплеменника наказывается достаточно строго, но воровство у чужеплеменных заслуживает одобрение и похвалу. Баланты считали добле- стью умение красть, высший подвиг — украсть сторожевую собаку так, чтобы этого не заметил ее хозяин. Туземцы Сахары устраивали артели в целях воровства, и в каждом племени имелись свои профессиональные воры. Удачно совер- шенная кража вызывала поздравления и похвалы среди друзей и знакомых вора, разумеется, если совершена была не в самом племени или в союз- ном с ним, а у врага. Туземцы в отношении сво- его соплеменника говорили: «Он храбрый, он ворует у врага» [10]. Виновного в краже потерпевший из другого племени мог наказать с помощью ближайших соседей, не задумываясь о последствиях, так как он выступал защитником интересов общества, особенно когда вора заставали на месте преступ- ления. В случаях «хищения в особо крупных размерах» (скота, продуктов питания) виновного ждало суровое наказание. Примеры разнообраз- ны: вору за кражу могли выбить зубы, избить до потери сознания, разрубить голову и прочее. Чрезмерность совершаемого насилия, по вы- ражению М. Фуко, была одним из «элементов величия правосудия: тот факт, что преступник стонет и кричит под ударами, — не постыдный побочный эффект, он есть сам церемониал пра- восудия, выражающего себя во всей своей силе» [11]. Поэтому восстановление справедливости, с точки зрения первобытных людей, обязательно включало в себя элемент публичности. Наказа- ние должно быть ярким зрелищем, восприни- мающимся всеми как торжество правосудия. Но вместе с этим исследователями был за- фиксирован ряд фактов, указывающих на неже- лание потерпевших применять в отношении к вору какое-либо наказание. Так, например, у племен чинусов кража, безусловно, рассматри- валась как преступление, но возврат похищенно- го удалял всякий след совершенного преступле- ния. Если же вор был застигнут на месте престу- пления, потерпевший забирал у него награблен- ное, но при этом предоставлял ему возможность бежать. Потерпевший и иные преследователи вора остерегались нанести телесный вред пре- ступнику, потому что пролитая кровь вора тре- бовала кровной мести. А племена, измотанные постоянными междоусобицами и кровопролит- ными войнами, не имели возможности и жела- ния развязывать очередной конфликт [12]. Однако лишь немногие первобытные племена осознавали, что развязыванием очередного кон- фликта приносят вред прежде всего самим себе. Чаще всего нежелание покориться решению старшин племени приводило к вполне обоснован- ному, с точки зрения первобытного общества, применению силы. Обиженная сторона развязы- вала вооруженный конфликт, угоняла скот, захва- тывала людей. Само собой разумеется, что другая сторона платила тем же, считая, что у нее взято более, чем следовало. Так, взаимное воровство и убийства все более запутывали отношения между племенами, а ссоры и междоусобия тянулись де- сятками лет и превращались в родовую месть. Говоря о мерах наказания за совершенное воровство внутри и за пределами племени, необ- ходимо отметить, что далеко не во всех перво- бытных племенах за кражу внутри своего племе- ни преступника ждало чисто символическое на- казание. Так, например, лопари [13] строже рас- сматривали преступления, совершаемые в своем племени и приносящие вред интересам друг дру- га, чем преступления, жертвой которых стано- вился посторонний человек. Причина этого — влияние окружающих лопарей племен, в частно- сти — славянских. Славянские племена не толь- ко не внесли нравственных начал, но и развили в лопарях склонность к обману, лживости и тому подобным качествам. Немудрено, что лопари, обманываемые и разоряемые славянами, стали использовать в своих отношениях с ними ковар- ство и ложь — эти естественные орудия слабых и угнетенных людей. Раз освоив такую тактику, лопари не могли уберечься от ее влияния и при- меняли ее практически во всех отношениях с другими племенами. Мелкие кражи, утайки, обманы, недосдачи становились все более и более частыми, но если они были направлены против других племен, то почти не считались преступлениями. По словам Ф. Пошмана, между собой у лопарей кражи не происходили. Он сообщал: к чести лопарей можно сказать то, что у них воровства совсем нет, ни у кого не было ни амбаров, ни сундуков, куда можно было спрятать свои вещи. Но лопари ничего не опасались, оленьи кожи они складыва- ли в лесу, домашние вещи были разбросаны и оставлены возле жилья. Возвращаясь домой поч- ти через полгода, лопарь находит все, что остав- лял, в целостности и сохранности. Если лопарю в отсутствие хозяина вещи требуется какой-то предмет, он забирает его, оставляя клеймо. Это действие не считается кражей, и по возвращении хозяин вещи имеет право требовать возмещения ему убытков. Но если вещь взята тайно, это дей- ствие считается большим преступлением [14]. Не только лопари отрицательно относились к славянским племенам, подобного мнения при- держивались и племена самоедов. У самоедов было распространено воровство скота у славян и зырян, однако они не только не рассматривали данное действие в качестве преступного, а наобо- рот — считали его удачным промыслом. Такое отношение к чужой собственности объяснялось вековой враждой самоедов со славянами, которые систематически путем обмана вытесняли само- едов с их территорий и захватывали их скот. В том или ином виде кражи существовали во всех первобытных племенах. В некоторых из них воровство было очень редко, в других практико- валось постоянно. Очень интересны в связи с этим ранние сообщения китайских летописей о быте тюркских племен, которые относятся к на- чалу IV века: «На домашнем скоте тюрки вообще кладут метки, и если кто в поле и пристанет к чужому скоту, никто не возьмёт его». Данный факт говорит о том, что воровство не практико- валось у тюрков и считалось одним из тяжких преступлений, которое приравнивалось к убий- ству или измене. Теперь сравним этот пример с характеристикой скифов, которую в своё время дал историк античности Помпей Трог: «Самым тяжким преступлением у них считается воровст- во: в самом деле, что было бы с народом, не при- бегающим под защиту крова и владеющим большими стадами животных, если бы воровст- во считалось позволительным. Эта воздержан- ность привила им справедливость нравов. Весь- ма удивительно, кажется, что сама природа даёт им то, чего греки не могут достигнуть путём длинной науки мудрецов и философов и что не- образованное варварство при сравнении оказы- вается выше образованных нравов» [15]. В этой связи можно было бы привести отрывок из напи- санного Ал-Джахизом: «Тюрки не знают ни лес- ти, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни высокомерия к близким, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены к пороку ереси, не присваивают имущества по причине различного толкования закона». Разнообразные условия жизни племен, раз- нообразные традиции и обычаи не позволяют дать исчерпывающий перечень причин, способ- ствовавших развитию воровства в первобытном обществе, но позволяют выделить основные. В качестве одной из основных причин воров- ства можно выделить бедность некоторых пер- вобытных племен. Нищета людей не только во времена первобытности приводила к соверше- нию краж. Как показала история, происходила смена эпох, один строй сменял другой, но отсут- ствие возможности получить желаемую вещь по- прежнему оставалось важным мотивом соверше- ния преступлений. Племена новокаледонцев, по свидетельствам исследователей, беспрерывно воровали друг у друга. Единственным ценным имуществом, ка- кое они имели, был скот. В случае кражи или гибели скота они становились нищими, что при- водило к необходимости воровать. Вполне оче- видно, что даже самый ничтожный предмет для них являлся большим искушением [16]. Анало- гичная ситуация происходила и с многими дру- гими племенами, например с племенем манта- там. Неспособные оказывать сопротивление в борьбе с более сильными племенами, они посто- янно разорялись и изгонялись с занятых ранее земель. Единственным способом выжить в таких условиях для них оставалось воровство. В качестве еще одной причины воровства у первобытных племен можно назвать непонима- ние ими того, что похищение чужого имущества является преступлением. Так, например, племена с Марианских островов называли « Isles des Lar- rons», указывая на огромное количество краж, совершаемых внутри племени. Однако сами ост- ровитяне не осознавали преступность своих дей- ствий и продолжали присваивать себе любое интересующее их имущество, в том числе и при- надлежащее соседним племенам. Недовольство со стороны обворованных соседей часто пере- растало в конфликт, совершенно необоснован- ный, по мнению марианских племен. Часто на совершение краж толкало баналь- ное любопытство, присущее многим первобыт- ным народам. В силу того, что уже в первобыт- ном обществе некоторые племена по своему раз- витию находились впереди других, у них появ- лялись новые орудия, предметы быта, неизвест- ные пока их современникам. Именно эти пред- меты и становились объектами краж. Как заме- тил Г. Форстер при изучении поведения перво- бытных племен о. Таити, народ, потребности которого удовлетворяются с легкостью и способ жизни которого основан на равенстве, практиче- ски не имеет мотивов для воровства [17]. Однако если они и совершают кражи, то порок этот не содержит столь ненавистной природы, как у на- ших современников. Кражи преследуют цели не личной наживы, а банального любопытства. Кража новых предметов для них была равносильно игре, которой они не придавали особой значимо- сти. На украденное имущество они смотрели как на приятные безделушки, не имея не малейшего пред- ставления об их использовании. Однако в остальном таитяне придерживались строгих правил, согласно которым собственность внутри племени считалась священной. Однако это правило не распространялось на имущество других племен. Аналогично объясняются причины краж, со- вершаемых жителями Южных островов. По дан- ным исследователей, члены племени способны были украсть все, что им попадалось под руку, не разбирая, полезна им эта вещь или нет. Но- визны предметов было достаточно для того, чтобы заставить их решиться пустить в ход все способы для совершения воровства, отсюда сле- дует, что они были побуждаемы более детским любопытством, чем нечестной склонностью [18]. Однако нельзя оправдать теми же причинами предрасположенность племен Нутки к воровству. Они были воры в полном смысле этого слова, потому что не крали других вещей, кроме тех, из которых могли извлечь пользу и которые имели в их глазах действительную ценность. К счастью, они испытывали уважение только к металлам. И не касались ни продуктов, ни других подобных вещей. Есть много оснований считать, что на- блюдая за соседними племенами, они замечали, что воровство является надежным источником благосостояния, поэтому и шли на преступления. Внутри самого племени воровство также было весьма распространено, что и приводило к час- тым и многочисленным спорам. Как бы ни были противоречивы, с первого взгляда, приведенные данные исследований отно- сительно склонности различных первобытных на- родов к воровству и способов объяснения этой склонности первобытных народов, они могут быть сведены к следующим главным результатам: 1. В пределах своих собственных общежи- тий первобытные народы очень мало понимают в виновности совершаемого ими воровства или вовсе не имеют о ней понятия, что часто объяс- няется господствующей у них общностью дви- жимого имущества. 2. Нищета и бедность племени зачастую толкают его членов на совершение преступле- ния, при этом не имеет значения, осознает ли преступник общественную опасность своих дей- ствий или нет. 3. При первоначальных отношениях с дру- гими племенами, в том числе с более развитыми, совершаемое воровство объясняется не стремле- нием к завладению чужим имуществом, а ре- зультатом любопытства по отношению к неви- данным предметам. 4. Племена, испорченные влиянием других, предаются воровству сознательно, наблюдая возможность получить ту или иную экономиче- скую выгоду. 5. Чем более изолировано то или иное пер- вобытное племя, тем, по-видимому, оно наивнее по отношению в воровству. Примером того мо- гут служить некоторые племена островов Ин- дийского океана. И, напротив, племя, помещен- ное среди других вражеских племен, что встре- чалось гораздо чаще, возводит воровство у не- приятеля в одну из отраслей почетного труда. В результате вышесказанного можно сделать вывод. Все собранные факты указывают на нали- чие в первобытных племенах преступлений против собственности. Преступлениями считались как нарушение правил отдара, так и весьма распро- страненное хищение чужого имущества, иначе говоря, воровство. Строгость того или иного нака- зания находилась в полнейшем соответствии с личностью преступника, с его принадлежностью к племени. Ни у одного из первобытных племен не было ничего напоминающего современную систе- му наказаний за этот вид правонарушений. Воз- вращение или восстановление украденного, иногда с излишком, — сильное наказание за воровство, совершенное внутри племени. Лишение преступ- ника свободы или даже обращение его в рабство встречаются сравнительно редко, во всяком случае, такое наказание применяется гораздо чаще за дру- гие преступления, нежели за воровство. Причина столь легкого отношения к собст- венности состоит в той сравнительно ничтожной роли, какую играет движимая собственность в хозяйственном укладе первобытного общества. Лишь по прошествии десятилетий отношение к собственности изменится, что и повлечет за со- бой создание развернутой системы наказаний. ЛИТЕРАТУРА 1. Салинс М. Экономика каменного века // Советская этнография. — 1974. — № 4. — С. 17. 2. Бабич И.Л. А.М. Ладыженский как исследо- ватель в области юридической этнографии // Этно- графическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 46. 3. Pospisil L. Anthropology of Law: A Com- parative Theory. — New York, 1971. — P. 82. 4. Косвен М. С. Очерки истории первобыт- ной культуры. 2-е изд., — М., 1957. — С. 87. 5. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. — М.-Л., 1957. — С. 139. 6. Семенов Ю. И. Возникновение человече- ского общества. — Красноярск, 1962. — С. 76. 7. Золотарев А. М. Родовой строй и перво- бытная мифология. — М., 1964. — С. 83. 8. Росс Д. Юридические очерки быта эски- мосов // Bild.Univers.XII. — С. 12. 9. Turner G. Nineteen years in Polynesia. — L., 1861. — Р. 93. 10. Харужин Н. Собственность и первобыт- ное государство. — М., 1903. — С. 95. 11. Фуко М. Надзирать и наказывать. — М., 1999. — С. 56. 12. Майнов В. Юридический быт чинусов (по результатам исследований). — СПб., 1871. — С. 76. 13. Ефименко А. Первобытное общество. — К., 1953. — С. 195. 14. Пошман Ф. Новые и достоверные сведе- ния о лапландцах. — СПб., 1792. — С. 63. 15. Зельин К.К. Основные черты историче- ской концепции Помпея Трога // Вестник древ- ней истории. — 1948. — № 4. — С. 47. 16. Rougeyron, Mission de la Nonvello Caledonie // Annales de la Prop. De la Foi, XIII. — 1846. — P.59. 17. Forster G. A voyage round the world. — L.,1877. — P. 73. 18. Зибер Н.И. Очерки первобытной эконо- мической культуры. СПб., 1883. — С. 73.
vdocuments.mx
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
О.Ю. Звизжова, Институт гуманитарного образования и высших технологий, г. Москва ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ CRIMES AGAINST PROPERTY IN PRIMITIVE SOCIETY В статье рассматриваются преступления против собственности в первобытном обществе, их особенности, виды, причины возникновения . The article deals with crimes against the property in primitive society, their characteristics, types, causes. В процессе развития общества на смену ран- нему первобытному обществу пришло позднее первобытное общество. И если в раннепервобыт- ном обществе безраздельно господствовало рас- пределение по потребностям и его можно было назвать первобытно-коммунистическим, то в позд- непервобытном возникло и начало приобретать все большее значение распределение по труду. Воз- никновение распределения по труду привело к из- менению всей системы социально-экономических отношений. Утверждение трудового принципа рас- пределения с необходимостью предполагало воз- никновение собственности отдельных лиц, по крайней мере, на часть продукта и постепенное проникновение отношений обмена внутрь общины. Если раньше циркуляция общественного продукта внутри общины происходила в форме распределе- ния, то теперь она все в большей степени стала совершаться в форме обмена. В свою очередь воз- никновение отдельной собственности и превраще- ние отношений между членами общины в возмезд- ные с неизбежностью влекло за собой становление имущественного и социального неравенства. Становление новых отношений отнюдь не сводилось просто к переходу от самых поздних форм дележа к ранним формам обмена, хотя это и имело место. С переходом к позднепервобыт- ному обществу произошло своеобразное раз- двоение системы социально-экономических от- ношений. Наряду с системой циркуляции жизне- обеспечивающего продукта возникли особые системы обращения избыточного продукта, ко- торые получили название престижной экономи- ки. Если жизнеобеспечивающий продукт цирку- лировал в основном внутри общин, то избыточ- ный — между общинами. Престижная экономика представляет собой не что иное, как особую систему дарообмена, а именно престижного дарообмена. При этом дары без конца переходили из рук в руки. Возникали линии дарообмена, включавшие множество лю- дей и простиравшиеся на сотни километров. Иногда начало таких линий смыкалось с концом и возникали грандиозные кольца обмена. Дароплатежи были обязательными при опре- деленных жизненных обстоятельствах: рожде- нии, имянаречении, инициациях, вступлении в брак, смерти. Они первоначально, как и любые другие дарения, происходили лишь между чле- нами разных общин и чаще всего совершались на особого рода сборищах — даропредставлениях. Все члены ранней первобытной общины бы- ли обязаны делиться продуктом друг с другом. Она представляла собой один единый дележный круг. С проникновением обмена внутри общины она стала состоять из нескольких тесно связан- ных, но все же различных дележных кругов. Отношения между членами общины, кото- рые принадлежали к разным дележным кругам, все в большей степени становились отношения- ми обмена, предполагавшими эквивалентное возмещение. Виды этого обмена были различ- ными: обмен помощью, платеж за услуги, заем и возврат долга, обмен дарами и товарами. Когда на стадии первобытно-престижного общества в общине вместо одного дележного круга возникло несколько, то важным стал во- прос о фиксации принадлежности человека к тому или иному кругу и проведении достаточно зримых границ между ними. Выходом из поло- жения было прослеживание связей по происхож- дению между людьми, генеалогических отноше- ний между ними. Возникновение престижной экономики име- ло своим следствием появление сложнейшей системы имущественных отношений между чле- нами разных общин. И если вначале эти эконо- мические связи сводились к дарообмену, то по- том возникли отношения займа, товарообмена и др. И все они нуждались в регулировании. Первоначально никакого регулирования не бы- ло. При обмене продуктами и товарами действовал один единственный принцип — принцип эквива- лентности, взаимности, иначе говоря, каждый дар предполагал отдар. Выделяют три основных вида взаимности, присутствовавшие в первобытном об- ществе: генерализованную, сбалансированную и негативную [1]. Генерализованная взаимность не предполагает соответствия между даваемым и по- лучаемым. Человек, получивший что-либо от дру- гого, отплачивает, если может и когда может. От- сутствие взаимности не ведет к разрыву отноше- ний. Человек продолжает давать другому и в том случае, если сам ничего от него не получает. Здесь социальная сторона доминирует над материальной. Сбалансированная взаимность предполагает более или менее точное соответствие между даваемым и получаемым. Здесь одинаково важны как социаль- ная, так и материальная сторона отношений. От- сутствие отплаты или ее неэквивалентность ведут к разрыву связи. Негативная взаимность определяет- ся как попытка получить что-то, не дав взамен ни- чего. Сюда можно отнести выторговывание, выиг- рывание, кражу. Постоянное участие людей в дарообменных отношениях приводило к возникновению конфлик- тов между ними, связанных с затягиванием отдара, дачей явно неэквивалентного отдара, отказа от от- даривания, дачей слишком малого платежа. И если на этапе первобытно-коммунис- тического общества главным источником кон- фликтов между общинами был различного рода ущерб, нанесенный личности, то с развитием дарообменных отношений и возникновением престижной экономики важным источником конфликтов стал имущественный ущерб. Под причинением собственно имущественного ущерба, отличного от ущерба, нанесенного челове- ку, кроме невыполнения человеком его имущест- венных обязательств по отношению к члену другой родственной группы, понималась также кража, уничтожение чужого имущества, потрава полей. Например, у наиболее развитых групп папуасов ссоры часто возникали из-за потрав или кражи свиней (более 6% всех конфликтов у папуасов- хули). В других случаях речь могла идти о посяга- тельстве на чужой земельный участок, краже части урожая и т.д. Поэтому ранние земледельцы и ско- товоды заботились о воспитании с детского возрас- та уважения к чужой собственности. В непосредственной связи с вопросами о признании и узаконении права частной собст- венности находится вопрос о нарушении этого права — воровстве. Благодаря совершенно ори- гинальному характеру, которым отличаются пра- вонарушения этого рода в глазах первобытных народов, факты, сообщаемые относительно этого предмета исследователями, представляют боль- шую значимость. В первобытном обществе кража являлась ос- новным преступлением против собственности. Склонность первобытного человека к воровству, которая часто отмечалась исследователями, объ- ясняется по-разному [2]. Некоторые ученые счи- тают, что первобытные люди при совершении краж руководствовались своими низменными мотивами. Иначе говоря, в среде, где выживание зависело от возможности найти себе пропитание и более безопасное место для ночлега, сильные особи могли сами позаботиться о себе, а те, кто послабее, вынуждены были искать другие пути для выживания. Если отобрать добычу в схватке с более сильными самцами невозможно, самим поймать — тоже не представляется возможным, воровство остается, пожалуй, единственным спо- собом выжить [3]. Иные исследователи в качест- ве основной причины воровства в первобытном обществе называют отсутствие морального регу- лирования, вследствие чего человек, совершая кражу и нанося тем самым имущественный вред другому лицу, не видит в совершаемом деянии отрицательных последствий. Последняя точка зрения не представляется обоснованной, поскольку кража есть тайное по- хищение. Тайно завладевают чужим имуществом потому, что первоначальные нормы запрещали это делать, а не только вследствие того, что за открытое похищение могли покарать на месте. Тем не менее, кражи происходили довольно часто. Причем, как это отмечалось исследовате- лями, кражи чаще всего совершались членами одного рода у другого и происходило это не по- тому, что в первобытном обществе не было по- нятия собственности как такового, а лишь пото- му, что это понятие не распространялось на имущество чужаков или на определенные кате- гории предметов [4]. Поначалу всё имущество, включая орудия труда и оружие, находилось в общеплеменном владении. Первой частной собственностью стали предметы, к которым люди прикасались лично. Если незнакомец пил из чашки, то она станови- лась его собственностью. В дальнейшем всякое место, где была пролита кровь, становилось соб- ственностью раненного человека или группы. Таким образом, частная собственность с са- мого начала вызывала уважение, так как счита- лось, что она заключает в себе часть личности ее владельца. Подобные суеверия были гарантией честного отношения к собственности; полиции для охраны личного имущества не требовалось. Изначально в пределах группы не было воровст- ва вообще, хотя люди без колебаний присваива- ли имущество чужих племен. Член группы, ро- довой или семейной, мог, например, воспользо- ваться для своих целей предметом или орудием, даже если оно и принадлежало другому. Стар- ший член группы мог взять себе предмет, со- ставляющий личное имущество младшего. Так, например, по словам П.И. Борисковского, в кир- гизских племенах взятие старшим в роду без со- гласия младшего вещи не признается нарушени- ем права собственности [5]. Другой исследова- тель, Ю.И. Семенов [6], отметил, что в перво- бытное время существовало право каждого взять у хозяина без всякого разрешения необходимую ему вещь и пользоваться ею, пока есть такая не- обходимость. Хозяин вещи не протестует против взятия у него предмета: в случае нужды он вос- пользуется тем же правом относительно имуще- ства своего соседа. Однако позднее это право признавалось уже исключительно за родственни- ком владельца вещи, а затем и вовсе себя изжи- ло. Следует добавить, что в данный период раз- вития общества, потребности дикаря крайне не- сложны, он не преследует цели разбогатеть или накопить ценности, а раз все необходимое можно получить и так, то не к чему идти на похищение каких-то вещей. Отношения собственности не заканчивались со смертью: в древности личное имущество сжи- гали, позднее — хоронили вместе с покойником, а еще позднее оно переходило по наследству членам семьи или племени. Как уже указывалось, конфликты на почве имущественного ущерба, которые первоначально возникали между членами разных общин, в по- следующем стали возможными и между членами одной общины. Впоследствии, воровством стало признаваться и нарушение права собственности, совершенное внутри племени. Основными при- чинами, способствовавшими развитию подобных конфликтов, стало укрепление племен и широкое развитие дарообменных отношений. За челове- ка, потерпевшего имущественный ущерб в ре- зультате действий члена другой родственной группы, могли вступиться и обычно вступались члены его собственной родственной группы. Од- нако совместные действия в такого рода случаях не были столь обязательными, как в случае убий- ства или причинения иного личностного ущерба. Интересным оставался тот факт, что если воров- ство было совершено в счет невозвращенного долга, то это действие преступлением не явля- лось и никем не наказывалось. Ряд племен не считали преступлением похи- щение предмета, если собственник не заметил отсутствия вещи. Так, например, однажды эски- мос принес обратно железную дверку от лисьей ловушки, которую его брат предварительно ук- рал. Он, по-видимому, пришел к выводу, что хотя воровство и плохо, но это не преступление, если собственник не заметил, что у него что-то укра- дено [7]. В общем, большинство первобытных племен делало различие между личной или общинной собственностью и чужой и осознавало, что кража чужого имущество есть преступление. Исследо- вателем Д. Россом при изучении племен эскимо- сов был приведен типичный пример. «Один из эскимосов, — как рассказывал Росс, — хотел взять наковальню, но, заметив, что не может ее сдвинуть, накинулся на молоток. Но так как про- пажу быстро заметили, то за ним отправились в погоню. Видя, что его догоняют, эскимос бросил молоток в снег и убежал. Эта история дает по- нять, что эскимосы имели представления о дур- ных поступках и воровстве» [8]. Воровство являло собой нарушение интере- сов и прав потерпевшего, и поэтому мера нака- зания вору могла определяться самим потерпев- шим. Наказание назначалось в зависимости от личности преступника, отсюда и разнообразие принимаемых мер. В случае совершения кражи внутри племени пойманного вора нельзя ни ранить, ни убить, ни подвергнуть штрафу, самое большое, что он мог получить от своих преследователей, — это пару ударов. Украденное имущество у него отбирали и просто давали уйти. Не могло идти речи ни о плене, ни о рабстве пойманного вора, хотя в слу- чае, если имуществу потерпевшего был принесет вред, он имел право на компенсацию своих убытков, а именно: забирал понравившуюся вещь у вора в счет возмещения причиненного ему вреда. На практике очень часто наблюдалась несоразмерность украденного и таким образом возмещенного имущества. Характерный пример в своих исследованиях приводит Н.И. Зибер. Се- вероамериканские дикари в случае совершения у них кражи всегда требовали от вора восстанов- ления украденного или покрытия воровства дру- гими способами. Если этого было недостаточно, то пострадавший вместе со своими родственни- ками, вооружившись оружием, мог пойти в хи- жину вора разгромить и забрать принадлежащее ему имущество, и вор не вправе был возражать против этого. Если же обвиняемый чувствовал себя невиновным в преступлении, то он бросался к оружию и сопротивлялся грабежу. Такие дела практически не обходились без кровопролития или убийств. В случае, если обвиняемый, будучи невиновным, убивал своего обвинителя, никако- го дальнейшего удовлетворения не требовалось: его невиновность охраняла его ото всех дурных последствий убийства. Но если обвиняемый дей- ствительно был виновен, он приговаривал сам себя и никогда не оспаривал этот факт. Обви- няемый терпеливо наблюдал как у него забирают последнее имущество, даже если это намного больше того, что он украл. Если в его вещах на- ходили чужую вещь, то она возвращалась тому, кому она принадлежала — дикари никогда не приписывали себе того, чего у них нет. Аналогично наказывались кражи и в племенах Скандинавии. Пострадавшие также восстанавлива- ли свою потерю из собственности виновной сто- роны, даже если она была значительно сильнее, при этом могли забрать любой понравившийся предмет. Общественное мнение по данному вопро- су было единодушно: все племя поддерживал того, кто требует восстановления своих прав. В случае совершения кражи в крупном раз- мере либо совершения краж несколько раз при- менялось более суровое наказание, а именно: вор изгонялся из племени, что на тот период разви- тия общества было равносильно смерти [9]. Сама процедура расследования и наказания во- ра, совершившего преступление внутри общества, сводилась к следующему. В случае обнаружения пропажи какой-либо вещи или, как это часто про- исходило на более позднем этапе развития перво- бытного общества, при краже скота потерпевший старался сначала сам выяснить, кем был похищен скот и где спрятан. При наличии веских причин подозревать кого-либо потерпевший совместно с другими членами своего племени обыскивал жи- лище предполагаемого вора. Если скот находили живым, то на этом преступление считалось рас- крытым и никакого наказания не следовало. Но если к моменту выяснения личности преступника скот был умерщвлен, то жилище вора подверга- лось разграблению всеми членами общины. Все это в очередной раз указывает на преобладание об- щинной собственности над личной и наличие нака- зания за кражу. Более распространенными все же оставались кражи, совершаемые членом одного племени у представителя другого. Основное отличие между воровством внутри племени и за его пределами заключалось в применяемом наказании. Так, у большинства народностей Африки кража у од- ноплеменника наказывается достаточно строго, но воровство у чужеплеменных заслуживает одобрение и похвалу. Баланты считали добле- стью умение красть, высший подвиг — украсть сторожевую собаку так, чтобы этого не заметил ее хозяин. Туземцы Сахары устраивали артели в целях воровства, и в каждом племени имелись свои профессиональные воры. Удачно совер- шенная кража вызывала поздравления и похвалы среди друзей и знакомых вора, разумеется, если совершена была не в самом племени или в союз- ном с ним, а у врага. Туземцы в отношении сво- его соплеменника говорили: «Он храбрый, он ворует у врага» [10]. Виновного в краже потерпевший из другого племени мог наказать с помощью ближайших соседей, не задумываясь о последствиях, так как он выступал защитником интересов общества, особенно когда вора заставали на месте преступ- ления. В случаях «хищения в особо крупных размерах» (скота, продуктов питания) виновного ждало суровое наказание. Примеры разнообраз- ны: вору за кражу могли выбить зубы, избить до потери сознания, разрубить голову и прочее. Чрезмерность совершаемого насилия, по вы- ражению М. Фуко, была одним из «элементов величия правосудия: тот факт, что преступник стонет и кричит под ударами, — не постыдный побочный эффект, он есть сам церемониал пра- восудия, выражающего себя во всей своей силе» [11]. Поэтому восстановление справедливости, с точки зрения первобытных людей, обязательно включало в себя элемент публичности. Наказа- ние должно быть ярким зрелищем, восприни- мающимся всеми как торжество правосудия. Но вместе с этим исследователями был за- фиксирован ряд фактов, указывающих на неже- лание потерпевших применять в отношении к вору какое-либо наказание. Так, например, у племен чинусов кража, безусловно, рассматри- валась как преступление, но возврат похищенно- го удалял всякий след совершенного преступле- ния. Если же вор был застигнут на месте престу- пления, потерпевший забирал у него награблен- ное, но при этом предоставлял ему возможность бежать. Потерпевший и иные преследователи вора остерегались нанести телесный вред пре- ступнику, потому что пролитая кровь вора тре- бовала кровной мести. А племена, измотанные постоянными междоусобицами и кровопролит- ными войнами, не имели возможности и жела- ния развязывать очередной конфликт [12]. Однако лишь немногие первобытные племена осознавали, что развязыванием очередного кон- фликта приносят вред прежде всего самим себе. Чаще всего нежелание покориться решению старшин племени приводило к вполне обоснован- ному, с точки зрения первобытного общества, применению силы. Обиженная сторона развязы- вала вооруженный конфликт, угоняла скот, захва- тывала людей. Само собой разумеется, что другая сторона платила тем же, считая, что у нее взято более, чем следовало. Так, взаимное воровство и убийства все более запутывали отношения между племенами, а ссоры и междоусобия тянулись де- сятками лет и превращались в родовую месть. Говоря о мерах наказания за совершенное воровство внутри и за пределами племени, необ- ходимо отметить, что далеко не во всех перво- бытных племенах за кражу внутри своего племе- ни преступника ждало чисто символическое на- казание. Так, например, лопари [13] строже рас- сматривали преступления, совершаемые в своем племени и приносящие вред интересам друг дру- га, чем преступления, жертвой которых стано- вился посторонний человек. Причина этого — влияние окружающих лопарей племен, в частно- сти — славянских. Славянские племена не толь- ко не внесли нравственных начал, но и развили в лопарях склонность к обману, лживости и тому подобным качествам. Немудрено, что лопари, обманываемые и разоряемые славянами, стали использовать в своих отношениях с ними ковар- ство и ложь — эти естественные орудия слабых и угнетенных людей. Раз освоив такую тактику, лопари не могли уберечься от ее влияния и при- меняли ее практически во всех отношениях с другими племенами. Мелкие кражи, утайки, обманы, недосдачи становились все более и более частыми, но если они были направлены против других племен, то почти не считались преступлениями. По словам Ф. Пошмана, между собой у лопарей кражи не происходили. Он сообщал: к чести лопарей можно сказать то, что у них воровства совсем нет, ни у кого не было ни амбаров, ни сундуков, куда можно было спрятать свои вещи. Но лопари ничего не опасались, оленьи кожи они складыва- ли в лесу, домашние вещи были разбросаны и оставлены возле жилья. Возвращаясь домой поч- ти через полгода, лопарь находит все, что остав- лял, в целостности и сохранности. Если лопарю в отсутствие хозяина вещи требуется какой-то предмет, он забирает его, оставляя клеймо. Это действие не считается кражей, и по возвращении хозяин вещи имеет право требовать возмещения ему убытков. Но если вещь взята тайно, это дей- ствие считается большим преступлением [14]. Не только лопари отрицательно относились к славянским племенам, подобного мнения при- держивались и племена самоедов. У самоедов было распространено воровство скота у славян и зырян, однако они не только не рассматривали данное действие в качестве преступного, а наобо- рот — считали его удачным промыслом. Такое отношение к чужой собственности объяснялось вековой враждой самоедов со славянами, которые систематически путем обмана вытесняли само- едов с их территорий и захватывали их скот. В том или ином виде кражи существовали во всех первобытных племенах. В некоторых из них воровство было очень редко, в других практико- валось постоянно. Очень интересны в связи с этим ранние сообщения китайских летописей о быте тюркских племен, которые относятся к на- чалу IV века: «На домашнем скоте тюрки вообще кладут метки, и если кто в поле и пристанет к чужому скоту, никто не возьмёт его». Данный факт говорит о том, что воровство не практико- валось у тюрков и считалось одним из тяжких преступлений, которое приравнивалось к убий- ству или измене. Теперь сравним этот пример с характеристикой скифов, которую в своё время дал историк античности Помпей Трог: «Самым тяжким преступлением у них считается воровст- во: в самом деле, что было бы с народом, не при- бегающим под защиту крова и владеющим большими стадами животных, если бы воровст- во считалось позволительным. Эта воздержан- ность привила им справедливость нравов. Весь- ма удивительно, кажется, что сама природа даёт им то, чего греки не могут достигнуть путём длинной науки мудрецов и философов и что не- образованное варварство при сравнении оказы- вается выше образованных нравов» [15]. В этой связи можно было бы привести отрывок из напи- санного Ал-Джахизом: «Тюрки не знают ни лес- ти, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни высокомерия к близким, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены к пороку ереси, не присваивают имущества по причине различного толкования закона». Разнообразные условия жизни племен, раз- нообразные традиции и обычаи не позволяют дать исчерпывающий перечень причин, способ- ствовавших развитию воровства в первобытном обществе, но позволяют выделить основные. В качестве одной из основных причин воров- ства можно выделить бедность некоторых пер- вобытных племен. Нищета людей не только во времена первобытности приводила к соверше- нию краж. Как показала история, происходила смена эпох, один строй сменял другой, но отсут- ствие возможности получить желаемую вещь по- прежнему оставалось важным мотивом соверше- ния преступлений. Племена новокаледонцев, по свидетельствам исследователей, беспрерывно воровали друг у друга. Единственным ценным имуществом, ка- кое они имели, был скот. В случае кражи или гибели скота они становились нищими, что при- водило к необходимости воровать. Вполне оче- видно, что даже самый ничтожный предмет для них являлся большим искушением [16]. Анало- гичная ситуация происходила и с многими дру- гими племенами, например с племенем манта- там. Неспособные оказывать сопротивление в борьбе с более сильными племенами, они посто- янно разорялись и изгонялись с занятых ранее земель. Единственным способом выжить в таких условиях для них оставалось воровство. В качестве еще одной причины воровства у первобытных племен можно назвать непонима- ние ими того, что похищение чужого имущества является преступлением. Так, например, племена с Марианских островов называли « Isles des Lar- rons», указывая на огромное количество краж, совершаемых внутри племени. Однако сами ост- ровитяне не осознавали преступность своих дей- ствий и продолжали присваивать себе любое интересующее их имущество, в том числе и при- надлежащее соседним племенам. Недовольство со стороны обворованных соседей часто пере- растало в конфликт, совершенно необоснован- ный, по мнению марианских племен. Часто на совершение краж толкало баналь- ное любопытство, присущее многим первобыт- ным народам. В силу того, что уже в первобыт- ном обществе некоторые племена по своему раз- витию находились впереди других, у них появ- лялись новые орудия, предметы быта, неизвест- ные пока их современникам. Именно эти пред- меты и становились объектами краж. Как заме- тил Г. Форстер при изучении поведения перво- бытных племен о. Таити, народ, потребности которого удовлетворяются с легкостью и способ жизни которого основан на равенстве, практиче- ски не имеет мотивов для воровства [17]. Однако если они и совершают кражи, то порок этот не содержит столь ненавистной природы, как у на- ших современников. Кражи преследуют цели не личной наживы, а банального любопытства. Кража новых предметов для них была равносильно игре, которой они не придавали особой значимо- сти. На украденное имущество они смотрели как на приятные безделушки, не имея не малейшего пред- ставления об их использовании. Однако в остальном таитяне придерживались строгих правил, согласно которым собственность внутри племени считалась священной. Однако это правило не распространялось на имущество других племен. Аналогично объясняются причины краж, со- вершаемых жителями Южных островов. По дан- ным исследователей, члены племени способны были украсть все, что им попадалось под руку, не разбирая, полезна им эта вещь или нет. Но- визны предметов было достаточно для того, чтобы заставить их решиться пустить в ход все способы для совершения воровства, отсюда сле- дует, что они были побуждаемы более детским любопытством, чем нечестной склонностью [18]. Однако нельзя оправдать теми же причинами предрасположенность племен Нутки к воровству. Они были воры в полном смысле этого слова, потому что не крали других вещей, кроме тех, из которых могли извлечь пользу и которые имели в их глазах действительную ценность. К счастью, они испытывали уважение только к металлам. И не касались ни продуктов, ни других подобных вещей. Есть много оснований считать, что на- блюдая за соседними племенами, они замечали, что воровство является надежным источником благосостояния, поэтому и шли на преступления. Внутри самого племени воровство также было весьма распространено, что и приводило к час- тым и многочисленным спорам. Как бы ни были противоречивы, с первого взгляда, приведенные данные исследований отно- сительно склонности различных первобытных на- родов к воровству и способов объяснения этой склонности первобытных народов, они могут быть сведены к следующим главным результатам: 1. В пределах своих собственных общежи- тий первобытные народы очень мало понимают в виновности совершаемого ими воровства или вовсе не имеют о ней понятия, что часто объяс- няется господствующей у них общностью дви- жимого имущества. 2. Нищета и бедность племени зачастую толкают его членов на совершение преступле- ния, при этом не имеет значения, осознает ли преступник общественную опасность своих дей- ствий или нет. 3. При первоначальных отношениях с дру- гими племенами, в том числе с более развитыми, совершаемое воровство объясняется не стремле- нием к завладению чужим имуществом, а ре- зультатом любопытства по отношению к неви- данным предметам. 4. Племена, испорченные влиянием других, предаются воровству сознательно, наблюдая возможность получить ту или иную экономиче- скую выгоду. 5. Чем более изолировано то или иное пер- вобытное племя, тем, по-видимому, оно наивнее по отношению в воровству. Примером того мо- гут служить некоторые племена островов Ин- дийского океана. И, напротив, племя, помещен- ное среди других вражеских племен, что встре- чалось гораздо чаще, возводит воровство у не- приятеля в одну из отраслей почетного труда. В результате вышесказанного можно сделать вывод. Все собранные факты указывают на нали- чие в первобытных племенах преступлений против собственности. Преступлениями считались как нарушение правил отдара, так и весьма распро- страненное хищение чужого имущества, иначе говоря, воровство. Строгость того или иного нака- зания находилась в полнейшем соответствии с личностью преступника, с его принадлежностью к племени. Ни у одного из первобытных племен не было ничего напоминающего современную систе- му наказаний за этот вид правонарушений. Воз- вращение или восстановление украденного, иногда с излишком, — сильное наказание за воровство, совершенное внутри племени. Лишение преступ- ника свободы или даже обращение его в рабство встречаются сравнительно редко, во всяком случае, такое наказание применяется гораздо чаще за дру- гие преступления, нежели за воровство. Причина столь легкого отношения к собст- венности состоит в той сравнительно ничтожной роли, какую играет движимая собственность в хозяйственном укладе первобытного общества. Лишь по прошествии десятилетий отношение к собственности изменится, что и повлечет за со- бой создание развернутой системы наказаний. ЛИТЕРАТУРА 1. Салинс М. Экономика каменного века // Советская этнография. — 1974. — № 4. — С. 17. 2. Бабич И.Л. А.М. Ладыженский как исследо- ватель в области юридической этнографии // Этно- графическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 46. 3. Pospisil L. Anthropology of Law: A Com- parative Theory. — New York, 1971. — P. 82. 4. Косвен М. С. Очерки истории первобыт- ной культуры. 2-е изд., — М., 1957. — С. 87. 5. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. — М.-Л., 1957. — С. 139. 6. Семенов Ю. И. Возникновение человече- ского общества. — Красноярск, 1962. — С. 76. 7. Золотарев А. М. Родовой строй и перво- бытная мифология. — М., 1964. — С. 83. 8. Росс Д. Юридические очерки быта эски- мосов // Bild.Univers.XII. — С. 12. 9. Turner G. Nineteen years in Polynesia. — L., 1861. — Р. 93. 10. Харужин Н. Собственность и первобыт- ное государство. — М., 1903. — С. 95. 11. Фуко М. Надзирать и наказывать. — М., 1999. — С. 56. 12. Майнов В. Юридический быт чинусов (по результатам исследований). — СПб., 1871. — С. 76. 13. Ефименко А. Первобытное общество. — К., 1953. — С. 195. 14. Пошман Ф. Новые и достоверные сведе- ния о лапландцах. — СПб., 1792. — С. 63. 15. Зельин К.К. Основные черты историче- ской концепции Помпея Трога // Вестник древ- ней истории. — 1948. — № 4. — С. 47. 16. Rougeyron, Mission de la Nonvello Caledonie // Annales de la Prop. De la Foi, XIII. — 1846. — P.59. 17. Forster G. A voyage round the world. — L.,1877. — P. 73. 18. Зибер Н.И. Очерки первобытной эконо- мической культуры. СПб., 1883. — С. 73.
docslide.com.br
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ
О.Ю. Звизжова, Институт гуманитарного образования и высших технологий, г. Москва ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В ПЕРВОБЫТНОМ ОБЩЕСТВЕ CRIMES AGAINST PROPERTY IN PRIMITIVE SOCIETY В статье рассматриваются преступления против собственности в первобытном обществе, их особенности, виды, причины возникновения . The article deals with crimes against the property in primitive society, their characteristics, types, causes. В процессе развития общества на смену ран- нему первобытному обществу пришло позднее первобытное общество. И если в раннепервобыт- ном обществе безраздельно господствовало рас- пределение по потребностям и его можно было назвать первобытно-коммунистическим, то в позд- непервобытном возникло и начало приобретать все большее значение распределение по труду. Воз- никновение распределения по труду привело к из- менению всей системы социально-экономических отношений. Утверждение трудового принципа рас- пределения с необходимостью предполагало воз- никновение собственности отдельных лиц, по крайней мере, на часть продукта и постепенное проникновение отношений обмена внутрь общины. Если раньше циркуляция общественного продукта внутри общины происходила в форме распределе- ния, то теперь она все в большей степени стала совершаться в форме обмена. В свою очередь воз- никновение отдельной собственности и превраще- ние отношений между членами общины в возмезд- ные с неизбежностью влекло за собой становление имущественного и социального неравенства. Становление новых отношений отнюдь не сводилось просто к переходу от самых поздних форм дележа к ранним формам обмена, хотя это и имело место. С переходом к позднепервобыт- ному обществу произошло своеобразное раз- двоение системы социально-экономических от- ношений. Наряду с системой циркуляции жизне- обеспечивающего продукта возникли особые системы обращения избыточного продукта, ко- торые получили название престижной экономи- ки. Если жизнеобеспечивающий продукт цирку- лировал в основном внутри общин, то избыточ- ный — между общинами. Престижная экономика представляет собой не что иное, как особую систему дарообмена, а именно престижного дарообмена. При этом дары без конца переходили из рук в руки. Возникали линии дарообмена, включавшие множество лю- дей и простиравшиеся на сотни километров. Иногда начало таких линий смыкалось с концом и возникали грандиозные кольца обмена. Дароплатежи были обязательными при опре- деленных жизненных обстоятельствах: рожде- нии, имянаречении, инициациях, вступлении в брак, смерти. Они первоначально, как и любые другие дарения, происходили лишь между чле- нами разных общин и чаще всего совершались на особого рода сборищах — даропредставлениях. Все члены ранней первобытной общины бы- ли обязаны делиться продуктом друг с другом. Она представляла собой один единый дележный круг. С проникновением обмена внутри общины она стала состоять из нескольких тесно связан- ных, но все же различных дележных кругов. Отношения между членами общины, кото- рые принадлежали к разным дележным кругам, все в большей степени становились отношения- ми обмена, предполагавшими эквивалентное возмещение. Виды этого обмена были различ- ными: обмен помощью, платеж за услуги, заем и возврат долга, обмен дарами и товарами. Когда на стадии первобытно-престижного общества в общине вместо одного дележного круга возникло несколько, то важным стал во- прос о фиксации принадлежности человека к тому или иному кругу и проведении достаточно зримых границ между ними. Выходом из поло- жения было прослеживание связей по происхож- дению между людьми, генеалогических отноше- ний между ними. Возникновение престижной экономики име- ло своим следствием появление сложнейшей системы имущественных отношений между чле- нами разных общин. И если вначале эти эконо- мические связи сводились к дарообмену, то по- том возникли отношения займа, товарообмена и др. И все они нуждались в регулировании. Первоначально никакого регулирования не бы- ло. При обмене продуктами и товарами действовал один единственный принцип — принцип эквива- лентности, взаимности, иначе говоря, каждый дар предполагал отдар. Выделяют три основных вида взаимности, присутствовавшие в первобытном об- ществе: генерализованную, сбалансированную и негативную [1]. Генерализованная взаимность не предполагает соответствия между даваемым и по- лучаемым. Человек, получивший что-либо от дру- гого, отплачивает, если может и когда может. От- сутствие взаимности не ведет к разрыву отноше- ний. Человек продолжает давать другому и в том случае, если сам ничего от него не получает. Здесь социальная сторона доминирует над материальной. Сбалансированная взаимность предполагает более или менее точное соответствие между даваемым и получаемым. Здесь одинаково важны как социаль- ная, так и материальная сторона отношений. От- сутствие отплаты или ее неэквивалентность ведут к разрыву связи. Негативная взаимность определяет- ся как попытка получить что-то, не дав взамен ни- чего. Сюда можно отнести выторговывание, выиг- рывание, кражу. Постоянное участие людей в дарообменных отношениях приводило к возникновению конфлик- тов между ними, связанных с затягиванием отдара, дачей явно неэквивалентного отдара, отказа от от- даривания, дачей слишком малого платежа. И если на этапе первобытно-коммунис- тического общества главным источником кон- фликтов между общинами был различного рода ущерб, нанесенный личности, то с развитием дарообменных отношений и возникновением престижной экономики важным источником конфликтов стал имущественный ущерб. Под причинением собственно имущественного ущерба, отличного от ущерба, нанесенного челове- ку, кроме невыполнения человеком его имущест- венных обязательств по отношению к члену другой родственной группы, понималась также кража, уничтожение чужого имущества, потрава полей. Например, у наиболее развитых групп папуасов ссоры часто возникали из-за потрав или кражи свиней (более 6% всех конфликтов у папуасов- хули). В других случаях речь могла идти о посяга- тельстве на чужой земельный участок, краже части урожая и т.д. Поэтому ранние земледельцы и ско- товоды заботились о воспитании с детского возрас- та уважения к чужой собственности. В непосредственной связи с вопросами о признании и узаконении права частной собст- венности находится вопрос о нарушении этого права — воровстве. Благодаря совершенно ори- гинальному характеру, которым отличаются пра- вонарушения этого рода в глазах первобытных народов, факты, сообщаемые относительно этого предмета исследователями, представляют боль- шую значимость. В первобытном обществе кража являлась ос- новным преступлением против собственности. Склонность первобытного человека к воровству, которая часто отмечалась исследователями, объ- ясняется по-разному [2]. Некоторые ученые счи- тают, что первобытные люди при совершении краж руководствовались своими низменными мотивами. Иначе говоря, в среде, где выживание зависело от возможности найти себе пропитание и более безопасное место для ночлега, сильные особи могли сами позаботиться о себе, а те, кто послабее, вынуждены были искать другие пути для выживания. Если отобрать добычу в схватке с более сильными самцами невозможно, самим поймать — тоже не представляется возможным, воровство остается, пожалуй, единственным спо- собом выжить [3]. Иные исследователи в качест- ве основной причины воровства в первобытном обществе называют отсутствие морального регу- лирования, вследствие чего человек, совершая кражу и нанося тем самым имущественный вред другому лицу, не видит в совершаемом деянии отрицательных последствий. Последняя точка зрения не представляется обоснованной, поскольку кража есть тайное по- хищение. Тайно завладевают чужим имуществом потому, что первоначальные нормы запрещали это делать, а не только вследствие того, что за открытое похищение могли покарать на месте. Тем не менее, кражи происходили довольно часто. Причем, как это отмечалось исследовате- лями, кражи чаще всего совершались членами одного рода у другого и происходило это не по- тому, что в первобытном обществе не было по- нятия собственности как такового, а лишь пото- му, что это понятие не распространялось на имущество чужаков или на определенные кате- гории предметов [4]. Поначалу всё имущество, включая орудия труда и оружие, находилось в общеплеменном владении. Первой частной собственностью стали предметы, к которым люди прикасались лично. Если незнакомец пил из чашки, то она станови- лась его собственностью. В дальнейшем всякое место, где была пролита кровь, становилось соб- ственностью раненного человека или группы. Таким образом, частная собственность с са- мого начала вызывала уважение, так как счита- лось, что она заключает в себе часть личности ее владельца. Подобные суеверия были гарантией честного отношения к собственности; полиции для охраны личного имущества не требовалось. Изначально в пределах группы не было воровст- ва вообще, хотя люди без колебаний присваива- ли имущество чужих племен. Член группы, ро- довой или семейной, мог, например, воспользо- ваться для своих целей предметом или орудием, даже если оно и принадлежало другому. Стар- ший член группы мог взять себе предмет, со- ставляющий личное имущество младшего. Так, например, по словам П.И. Борисковского, в кир- гизских племенах взятие старшим в роду без со- гласия младшего вещи не признается нарушени- ем права собственности [5]. Другой исследова- тель, Ю.И. Семенов [6], отметил, что в перво- бытное время существовало право каждого взять у хозяина без всякого разрешения необходимую ему вещь и пользоваться ею, пока есть такая не- обходимость. Хозяин вещи не протестует против взятия у него предмета: в случае нужды он вос- пользуется тем же правом относительно имуще- ства своего соседа. Однако позднее это право признавалось уже исключительно за родственни- ком владельца вещи, а затем и вовсе себя изжи- ло. Следует добавить, что в данный период раз- вития общества, потребности дикаря крайне не- сложны, он не преследует цели разбогатеть или накопить ценности, а раз все необходимое можно получить и так, то не к чему идти на похищение каких-то вещей. Отношения собственности не заканчивались со смертью: в древности личное имущество сжи- гали, позднее — хоронили вместе с покойником, а еще позднее оно переходило по наследству членам семьи или племени. Как уже указывалось, конфликты на почве имущественного ущерба, которые первоначально возникали между членами разных общин, в по- следующем стали возможными и между членами одной общины. Впоследствии, воровством стало признаваться и нарушение права собственности, совершенное внутри племени. Основными при- чинами, способствовавшими развитию подобных конфликтов, стало укрепление племен и широкое развитие дарообменных отношений. За челове- ка, потерпевшего имущественный ущерб в ре- зультате действий члена другой родственной группы, могли вступиться и обычно вступались члены его собственной родственной группы. Од- нако совместные действия в такого рода случаях не были столь обязательными, как в случае убий- ства или причинения иного личностного ущерба. Интересным оставался тот факт, что если воров- ство было совершено в счет невозвращенного долга, то это действие преступлением не явля- лось и никем не наказывалось. Ряд племен не считали преступлением похи- щение предмета, если собственник не заметил отсутствия вещи. Так, например, однажды эски- мос принес обратно железную дверку от лисьей ловушки, которую его брат предварительно ук- рал. Он, по-видимому, пришел к выводу, что хотя воровство и плохо, но это не преступление, если собственник не заметил, что у него что-то укра- дено [7]. В общем, большинство первобытных племен делало различие между личной или общинной собственностью и чужой и осознавало, что кража чужого имущество есть преступление. Исследо- вателем Д. Россом при изучении племен эскимо- сов был приведен типичный пример. «Один из эскимосов, — как рассказывал Росс, — хотел взять наковальню, но, заметив, что не может ее сдвинуть, накинулся на молоток. Но так как про- пажу быстро заметили, то за ним отправились в погоню. Видя, что его догоняют, эскимос бросил молоток в снег и убежал. Эта история дает по- нять, что эскимосы имели представления о дур- ных поступках и воровстве» [8]. Воровство являло собой нарушение интере- сов и прав потерпевшего, и поэтому мера нака- зания вору могла определяться самим потерпев- шим. Наказание назначалось в зависимости от личности преступника, отсюда и разнообразие принимаемых мер. В случае совершения кражи внутри племени пойманного вора нельзя ни ранить, ни убить, ни подвергнуть штрафу, самое большое, что он мог получить от своих преследователей, — это пару ударов. Украденное имущество у него отбирали и просто давали уйти. Не могло идти речи ни о плене, ни о рабстве пойманного вора, хотя в слу- чае, если имуществу потерпевшего был принесет вред, он имел право на компенсацию своих убытков, а именно: забирал понравившуюся вещь у вора в счет возмещения причиненного ему вреда. На практике очень часто наблюдалась несоразмерность украденного и таким образом возмещенного имущества. Характерный пример в своих исследованиях приводит Н.И. Зибер. Се- вероамериканские дикари в случае совершения у них кражи всегда требовали от вора восстанов- ления украденного или покрытия воровства дру- гими способами. Если этого было недостаточно, то пострадавший вместе со своими родственни- ками, вооружившись оружием, мог пойти в хи- жину вора разгромить и забрать принадлежащее ему имущество, и вор не вправе был возражать против этого. Если же обвиняемый чувствовал себя невиновным в преступлении, то он бросался к оружию и сопротивлялся грабежу. Такие дела практически не обходились без кровопролития или убийств. В случае, если обвиняемый, будучи невиновным, убивал своего обвинителя, никако- го дальнейшего удовлетворения не требовалось: его невиновность охраняла его ото всех дурных последствий убийства. Но если обвиняемый дей- ствительно был виновен, он приговаривал сам себя и никогда не оспаривал этот факт. Обви- няемый терпеливо наблюдал как у него забирают последнее имущество, даже если это намного больше того, что он украл. Если в его вещах на- ходили чужую вещь, то она возвращалась тому, кому она принадлежала — дикари никогда не приписывали себе того, чего у них нет. Аналогично наказывались кражи и в племенах Скандинавии. Пострадавшие также восстанавлива- ли свою потерю из собственности виновной сто- роны, даже если она была значительно сильнее, при этом могли забрать любой понравившийся предмет. Общественное мнение по данному вопро- су было единодушно: все племя поддерживал того, кто требует восстановления своих прав. В случае совершения кражи в крупном раз- мере либо совершения краж несколько раз при- менялось более суровое наказание, а именно: вор изгонялся из племени, что на тот период разви- тия общества было равносильно смерти [9]. Сама процедура расследования и наказания во- ра, совершившего преступление внутри общества, сводилась к следующему. В случае обнаружения пропажи какой-либо вещи или, как это часто про- исходило на более позднем этапе развития перво- бытного общества, при краже скота потерпевший старался сначала сам выяснить, кем был похищен скот и где спрятан. При наличии веских причин подозревать кого-либо потерпевший совместно с другими членами своего племени обыскивал жи- лище предполагаемого вора. Если скот находили живым, то на этом преступление считалось рас- крытым и никакого наказания не следовало. Но если к моменту выяснения личности преступника скот был умерщвлен, то жилище вора подверга- лось разграблению всеми членами общины. Все это в очередной раз указывает на преобладание об- щинной собственности над личной и наличие нака- зания за кражу. Более распространенными все же оставались кражи, совершаемые членом одного племени у представителя другого. Основное отличие между воровством внутри племени и за его пределами заключалось в применяемом наказании. Так, у большинства народностей Африки кража у од- ноплеменника наказывается достаточно строго, но воровство у чужеплеменных заслуживает одобрение и похвалу. Баланты считали добле- стью умение красть, высший подвиг — украсть сторожевую собаку так, чтобы этого не заметил ее хозяин. Туземцы Сахары устраивали артели в целях воровства, и в каждом племени имелись свои профессиональные воры. Удачно совер- шенная кража вызывала поздравления и похвалы среди друзей и знакомых вора, разумеется, если совершена была не в самом племени или в союз- ном с ним, а у врага. Туземцы в отношении сво- его соплеменника говорили: «Он храбрый, он ворует у врага» [10]. Виновного в краже потерпевший из другого племени мог наказать с помощью ближайших соседей, не задумываясь о последствиях, так как он выступал защитником интересов общества, особенно когда вора заставали на месте преступ- ления. В случаях «хищения в особо крупных размерах» (скота, продуктов питания) виновного ждало суровое наказание. Примеры разнообраз- ны: вору за кражу могли выбить зубы, избить до потери сознания, разрубить голову и прочее. Чрезмерность совершаемого насилия, по вы- ражению М. Фуко, была одним из «элементов величия правосудия: тот факт, что преступник стонет и кричит под ударами, — не постыдный побочный эффект, он есть сам церемониал пра- восудия, выражающего себя во всей своей силе» [11]. Поэтому восстановление справедливости, с точки зрения первобытных людей, обязательно включало в себя элемент публичности. Наказа- ние должно быть ярким зрелищем, восприни- мающимся всеми как торжество правосудия. Но вместе с этим исследователями был за- фиксирован ряд фактов, указывающих на неже- лание потерпевших применять в отношении к вору какое-либо наказание. Так, например, у племен чинусов кража, безусловно, рассматри- валась как преступление, но возврат похищенно- го удалял всякий след совершенного преступле- ния. Если же вор был застигнут на месте престу- пления, потерпевший забирал у него награблен- ное, но при этом предоставлял ему возможность бежать. Потерпевший и иные преследователи вора остерегались нанести телесный вред пре- ступнику, потому что пролитая кровь вора тре- бовала кровной мести. А племена, измотанные постоянными междоусобицами и кровопролит- ными войнами, не имели возможности и жела- ния развязывать очередной конфликт [12]. Однако лишь немногие первобытные племена осознавали, что развязыванием очередного кон- фликта приносят вред прежде всего самим себе. Чаще всего нежелание покориться решению старшин племени приводило к вполне обоснован- ному, с точки зрения первобытного общества, применению силы. Обиженная сторона развязы- вала вооруженный конфликт, угоняла скот, захва- тывала людей. Само собой разумеется, что другая сторона платила тем же, считая, что у нее взято более, чем следовало. Так, взаимное воровство и убийства все более запутывали отношения между племенами, а ссоры и междоусобия тянулись де- сятками лет и превращались в родовую месть. Говоря о мерах наказания за совершенное воровство внутри и за пределами племени, необ- ходимо отметить, что далеко не во всех перво- бытных племенах за кражу внутри своего племе- ни преступника ждало чисто символическое на- казание. Так, например, лопари [13] строже рас- сматривали преступления, совершаемые в своем племени и приносящие вред интересам друг дру- га, чем преступления, жертвой которых стано- вился посторонний человек. Причина этого — влияние окружающих лопарей племен, в частно- сти — славянских. Славянские племена не толь- ко не внесли нравственных начал, но и развили в лопарях склонность к обману, лживости и тому подобным качествам. Немудрено, что лопари, обманываемые и разоряемые славянами, стали использовать в своих отношениях с ними ковар- ство и ложь — эти естественные орудия слабых и угнетенных людей. Раз освоив такую тактику, лопари не могли уберечься от ее влияния и при- меняли ее практически во всех отношениях с другими племенами. Мелкие кражи, утайки, обманы, недосдачи становились все более и более частыми, но если они были направлены против других племен, то почти не считались преступлениями. По словам Ф. Пошмана, между собой у лопарей кражи не происходили. Он сообщал: к чести лопарей можно сказать то, что у них воровства совсем нет, ни у кого не было ни амбаров, ни сундуков, куда можно было спрятать свои вещи. Но лопари ничего не опасались, оленьи кожи они складыва- ли в лесу, домашние вещи были разбросаны и оставлены возле жилья. Возвращаясь домой поч- ти через полгода, лопарь находит все, что остав- лял, в целостности и сохранности. Если лопарю в отсутствие хозяина вещи требуется какой-то предмет, он забирает его, оставляя клеймо. Это действие не считается кражей, и по возвращении хозяин вещи имеет право требовать возмещения ему убытков. Но если вещь взята тайно, это дей- ствие считается большим преступлением [14]. Не только лопари отрицательно относились к славянским племенам, подобного мнения при- держивались и племена самоедов. У самоедов было распространено воровство скота у славян и зырян, однако они не только не рассматривали данное действие в качестве преступного, а наобо- рот — считали его удачным промыслом. Такое отношение к чужой собственности объяснялось вековой враждой самоедов со славянами, которые систематически путем обмана вытесняли само- едов с их территорий и захватывали их скот. В том или ином виде кражи существовали во всех первобытных племенах. В некоторых из них воровство было очень редко, в других практико- валось постоянно. Очень интересны в связи с этим ранние сообщения китайских летописей о быте тюркских племен, которые относятся к на- чалу IV века: «На домашнем скоте тюрки вообще кладут метки, и если кто в поле и пристанет к чужому скоту, никто не возьмёт его». Данный факт говорит о том, что воровство не практико- валось у тюрков и считалось одним из тяжких преступлений, которое приравнивалось к убий- ству или измене. Теперь сравним этот пример с характеристикой скифов, которую в своё время дал историк античности Помпей Трог: «Самым тяжким преступлением у них считается воровст- во: в самом деле, что было бы с народом, не при- бегающим под защиту крова и владеющим большими стадами животных, если бы воровст- во считалось позволительным. Эта воздержан- ность привила им справедливость нравов. Весь- ма удивительно, кажется, что сама природа даёт им то, чего греки не могут достигнуть путём длинной науки мудрецов и философов и что не- образованное варварство при сравнении оказы- вается выше образованных нравов» [15]. В этой связи можно было бы привести отрывок из напи- санного Ал-Джахизом: «Тюрки не знают ни лес- ти, ни обмана, ни лицемерия, ни наушничества, ни притворства, ни клеветы, ни высокомерия к близким, ни притеснения сотоварищей, они не подвержены к пороку ереси, не присваивают имущества по причине различного толкования закона». Разнообразные условия жизни племен, раз- нообразные традиции и обычаи не позволяют дать исчерпывающий перечень причин, способ- ствовавших развитию воровства в первобытном обществе, но позволяют выделить основные. В качестве одной из основных причин воров- ства можно выделить бедность некоторых пер- вобытных племен. Нищета людей не только во времена первобытности приводила к соверше- нию краж. Как показала история, происходила смена эпох, один строй сменял другой, но отсут- ствие возможности получить желаемую вещь по- прежнему оставалось важным мотивом соверше- ния преступлений. Племена новокаледонцев, по свидетельствам исследователей, беспрерывно воровали друг у друга. Единственным ценным имуществом, ка- кое они имели, был скот. В случае кражи или гибели скота они становились нищими, что при- водило к необходимости воровать. Вполне оче- видно, что даже самый ничтожный предмет для них являлся большим искушением [16]. Анало- гичная ситуация происходила и с многими дру- гими племенами, например с племенем манта- там. Неспособные оказывать сопротивление в борьбе с более сильными племенами, они посто- янно разорялись и изгонялись с занятых ранее земель. Единственным способом выжить в таких условиях для них оставалось воровство. В качестве еще одной причины воровства у первобытных племен можно назвать непонима- ние ими того, что похищение чужого имущества является преступлением. Так, например, племена с Марианских островов называли « Isles des Lar- rons», указывая на огромное количество краж, совершаемых внутри племени. Однако сами ост- ровитяне не осознавали преступность своих дей- ствий и продолжали присваивать себе любое интересующее их имущество, в том числе и при- надлежащее соседним племенам. Недовольство со стороны обворованных соседей часто пере- растало в конфликт, совершенно необоснован- ный, по мнению марианских племен. Часто на совершение краж толкало баналь- ное любопытство, присущее многим первобыт- ным народам. В силу того, что уже в первобыт- ном обществе некоторые племена по своему раз- витию находились впереди других, у них появ- лялись новые орудия, предметы быта, неизвест- ные пока их современникам. Именно эти пред- меты и становились объектами краж. Как заме- тил Г. Форстер при изучении поведения перво- бытных племен о. Таити, народ, потребности которого удовлетворяются с легкостью и способ жизни которого основан на равенстве, практиче- ски не имеет мотивов для воровства [17]. Однако если они и совершают кражи, то порок этот не содержит столь ненавистной природы, как у на- ших современников. Кражи преследуют цели не личной наживы, а банального любопытства. Кража новых предметов для них была равносильно игре, которой они не придавали особой значимо- сти. На украденное имущество они смотрели как на приятные безделушки, не имея не малейшего пред- ставления об их использовании. Однако в остальном таитяне придерживались строгих правил, согласно которым собственность внутри племени считалась священной. Однако это правило не распространялось на имущество других племен. Аналогично объясняются причины краж, со- вершаемых жителями Южных островов. По дан- ным исследователей, члены племени способны были украсть все, что им попадалось под руку, не разбирая, полезна им эта вещь или нет. Но- визны предметов было достаточно для того, чтобы заставить их решиться пустить в ход все способы для совершения воровства, отсюда сле- дует, что они были побуждаемы более детским любопытством, чем нечестной склонностью [18]. Однако нельзя оправдать теми же причинами предрасположенность племен Нутки к воровству. Они были воры в полном смысле этого слова, потому что не крали других вещей, кроме тех, из которых могли извлечь пользу и которые имели в их глазах действительную ценность. К счастью, они испытывали уважение только к металлам. И не касались ни продуктов, ни других подобных вещей. Есть много оснований считать, что на- блюдая за соседними племенами, они замечали, что воровство является надежным источником благосостояния, поэтому и шли на преступления. Внутри самого племени воровство также было весьма распространено, что и приводило к час- тым и многочисленным спорам. Как бы ни были противоречивы, с первого взгляда, приведенные данные исследований отно- сительно склонности различных первобытных на- родов к воровству и способов объяснения этой склонности первобытных народов, они могут быть сведены к следующим главным результатам: 1. В пределах своих собственных общежи- тий первобытные народы очень мало понимают в виновности совершаемого ими воровства или вовсе не имеют о ней понятия, что часто объяс- няется господствующей у них общностью дви- жимого имущества. 2. Нищета и бедность племени зачастую толкают его членов на совершение преступле- ния, при этом не имеет значения, осознает ли преступник общественную опасность своих дей- ствий или нет. 3. При первоначальных отношениях с дру- гими племенами, в том числе с более развитыми, совершаемое воровство объясняется не стремле- нием к завладению чужим имуществом, а ре- зультатом любопытства по отношению к неви- данным предметам. 4. Племена, испорченные влиянием других, предаются воровству сознательно, наблюдая возможность получить ту или иную экономиче- скую выгоду. 5. Чем более изолировано то или иное пер- вобытное племя, тем, по-видимому, оно наивнее по отношению в воровству. Примером того мо- гут служить некоторые племена островов Ин- дийского океана. И, напротив, племя, помещен- ное среди других вражеских племен, что встре- чалось гораздо чаще, возводит воровство у не- приятеля в одну из отраслей почетного труда. В результате вышесказанного можно сделать вывод. Все собранные факты указывают на нали- чие в первобытных племенах преступлений против собственности. Преступлениями считались как нарушение правил отдара, так и весьма распро- страненное хищение чужого имущества, иначе говоря, воровство. Строгость того или иного нака- зания находилась в полнейшем соответствии с личностью преступника, с его принадлежностью к племени. Ни у одного из первобытных племен не было ничего напоминающего современную систе- му наказаний за этот вид правонарушений. Воз- вращение или восстановление украденного, иногда с излишком, — сильное наказание за воровство, совершенное внутри племени. Лишение преступ- ника свободы или даже обращение его в рабство встречаются сравнительно редко, во всяком случае, такое наказание применяется гораздо чаще за дру- гие преступления, нежели за воровство. Причина столь легкого отношения к собст- венности состоит в той сравнительно ничтожной роли, какую играет движимая собственность в хозяйственном укладе первобытного общества. Лишь по прошествии десятилетий отношение к собственности изменится, что и повлечет за со- бой создание развернутой системы наказаний. ЛИТЕРАТУРА 1. Салинс М. Экономика каменного века // Советская этнография. — 1974. — № 4. — С. 17. 2. Бабич И.Л. А.М. Ладыженский как исследо- ватель в области юридической этнографии // Этно- графическое обозрение. — 1995. — № 4. — С. 46. 3. Pospisil L. Anthropology of Law: A Com- parative Theory. — New York, 1971. — P. 82. 4. Косвен М. С. Очерки истории первобыт- ной культуры. 2-е изд., — М., 1957. — С. 87. 5. Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. — М.-Л., 1957. — С. 139. 6. Семенов Ю. И. Возникновение человече- ского общества. — Красноярск, 1962. — С. 76. 7. Золотарев А. М. Родовой строй и перво- бытная мифология. — М., 1964. — С. 83. 8. Росс Д. Юридические очерки быта эски- мосов // Bild.Univers.XII. — С. 12. 9. Turner G. Nineteen years in Polynesia. — L., 1861. — Р. 93. 10. Харужин Н. Собственность и первобыт- ное государство. — М., 1903. — С. 95. 11. Фуко М. Надзирать и наказывать. — М., 1999. — С. 56. 12. Майнов В. Юридический быт чинусов (по результатам исследований). — СПб., 1871. — С. 76. 13. Ефименко А. Первобытное общество. — К., 1953. — С. 195. 14. Пошман Ф. Новые и достоверные сведе- ния о лапландцах. — СПб., 1792. — С. 63. 15. Зельин К.К. Основные черты историче- ской концепции Помпея Трога // Вестник древ- ней истории. — 1948. — № 4. — С. 47. 16. Rougeyron, Mission de la Nonvello Caledonie // Annales de la Prop. De la Foi, XIII. — 1846. — P.59. 17. Forster G. A voyage round the world. — L.,1877. — P. 73. 18. Зибер Н.И. Очерки первобытной эконо- мической культуры. СПб., 1883. — С. 73.
