Развитие в СССР марксистской науки о первобытном обществе. Первобытная наука

Развитие науки первобытной истории в конце XIX—XX в.

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

Новое учение о первобытном обществе оказало заметное влияние на развитие взглядов многих историков и этнографов того времени, в том числе и таких крупных, как признанный глава английской этнографии Тайлор. Однако в целом марксистское умение о первобытности вызвало враждебное отношение со стороны буржуазной науки. Вступив в борьбу с марксизмом, она отвергла не только историко-материалистическое понимание первобытной истории, но и идеи единства и прогрессивного развития человечества, выдвинутые Морганом и крупнейшими представителями эволюционизма. Борьба с эволюционизмом облегчалась упрощенной прямолинейностью, схематизмом присущих ему построений. Поэтому противники марксизма всегда предпочитали видеть в нем лишь разновидность эволюционизма и «опровергать» его критикой эволюционистских конструкций, ошибок Моргана и т. п.

В 1888 г. вышла в свет книга датчанина Конрада Старке «Первобытная семья, ее возникновение и развитие». Автор поставил своей задачей опровергнуть взгляды эволюционистов на историю брака, семьи и родовой организации. Он утверждал, что основой социального устройства первобытного общества был не род, а моногамная семья, основанная на общности хозяйства и имущества. В первобытной семье счет родства и наследования велся по отцу, матриархат же — более позднее явление. Единомышленником Старке был финн Эдуард Вестермарк (1862—1939), издавший в 1891 г. на английском языке свою книгу «История человеческого брака». Он утверждал, что древнейшей формой брака была патриархальная семья. «Не было такой стадии в развитии человека, — утверждал Вестермарк, — когда бы не существовало брака, и отец всегда был, как правило, защитником и покровителем семьи. Таким образом, человеческий брак есть, видимо, наследие от нашего обезьяноподобного предка».

[adsense]

Немецкий социолог Эрнст Гроссе (1862— 1924) механически сопоставил типы семьи с формами хозяйства и пришел к выводу, что материнский род связан лишь с хозяйством «низших земледельцев», одной из пяти форм хозяйства, установленных классификацией Гроссе. Но при всех пяти формах хозяйства господствовала одна и та же форма семьи: обособленная патриархальная семья.

Попытки выйти за пределы эволюционистских схем сказались на особом интересе, проявленном некоторыми учеными к истории хозяйства и экономических отношений. В этой связи обращают на себя внимание труды немецкого географа и зоолога Эдуарда Хана (1856—1928), подвергшего критике традиционную «трехступенную» схему хозяйственного развития человечества: «охота — скотоводство — земледелие». Хан утверждал, что древнейшей стадией человеческого хозяйства были не охота и рыболовство, а собирательство. Из собирательства развилось примитивное «мотыжное» земледелие, которое было изобретением женщин и в котором применялся преимущественно женский труд. Одновременно мужчины занялись охотой и рыболовством. Позднее произошло одомашнение скота, причем Хан ошибочно связывал его не с хозяйственными потребностями, а с религиозными мотивами. Гораздо менее научной, хотя и ставшей очень известной, была книга немецкого экономиста Карла Бюхера «Возникновение народного хозяйства» (1893). Он считал, что развитие хозяйственной жизни человечества проходило три стадии: замкнутого домашнего хозяйства, городского хозяйства и народного хозяйства. К стадии домашнего хозяйства Бюхер относил народы, живущие родовым строем, народы античного мира и раннего средневековья. Большую же часть первобытной истории он называл «дохозяйственной стадией», или эпохой «индивидуального разыскивания пищи». Совершенно необоснованная концепция «дикаря-одиночки» противоречила всем данным науки о первобытности, накопленным этнографией к концу XIX в.

В конце XIX и особенно в первой половине XX в. за рубежом возникли целые этнографические направления, или школы, создавшие ряд антиисторических построений в изучении первобытного общества. Правда, многие из них не занимались собственно историей первобытного общества, но, изучая так называемые примитивные народы и признавая, что у этих народов сохранились пережиточные черты их древнего быта, они тем самым фактически распространяли свои этнографические концепции на область первобытной истории. Надо учесть и то, что при общей антиисторической направленности этих школ многие их крупные представители внесли заметный позитивный вклад в разработку этнографических и первобытноисторических проблем.

На первых порах едва ли не самым влиятельным антиэволюционистским направлением в буржуазной науке стал диффузионизм, противопоставивший понятию эволюции, исторического прогресса понятие культурной диффузии, т. е. пространственного перемещения культурных явлений.

Появлению диффузионизма предшествовало созданное немецким географом и этнографом Фридрихом Ратцепем (1844—1904) так называемое антропогеографическое учение. В то время как эволюционисты рассматривали каждое явление культуры лишь как звено в цепи эволюции, отвлеченно от конкретных условий его бытования, новым и важным в работах Ратцеля было стремление изучить явления культуры в связи с конкретными, прежде всего географическими условиями, в которых эти явления наблюдаются. В своих трудах «Антропогеография» (1882—1891), «Народоведение» (1885—1888), «Земля и жизнь» (1901—1902) он исследовал вызванные природными условиями различия между культурами народов и формами взаимодействия между народами, такими, как переселения, завоевания, обмен, торговля и т. д. Если эволюционисты представляли себе культурные явления в некоем саморазвитии, в отрыве от создавшего их народа, то для Ратцеля было ясно, что культура создается народом и распространение ее связано с историей народов. Но вместе с тем в антропогеографии Ратцеля были утверждения, вскоре использованные реакционными учеными для выступлений против эволюционизма. Из наблюдений Ратцеля они делали вывод, что развитие общества определяется главным образом географической средой, что из-за разнообразия природных условий человечество не могло развиваться по единым законам и что сходство отдельных явлений культуры у разных народов — результат не сходного уровня развития, а всегда только заимствования их одними народами у других. Таким образом, эволюционистской теории о единстве путей развития человечества был противопоставлен тезис о множественности и даже случайности вариантов исторического развития.

Одной из диффузионистских школ была школа «культурных кругов» в Германии, непосредственным предтечей которой явился крупнейший немецкий этнограф-африканист Лео Фробениус (1873—1923). Картографируя явления культуры, он пришел к выводу, что сочетание целого ряда признаков (главным образом из области материальной культуры) в определенном географическом районе позволяет выделить отдельные культурные провинции («круги»). Однако это само по себе важное и плодотворное для этнографии и археологии открытие получило в трудах Фробениуса совершенно неправильное толкование. Он представлял себе «культуры» как особые организмы, развивающиеся самостоятельно, независимо от людей, подобно живым существам. Культура, считал он, не создается народом, а порождается природными условиями. Она может быть перенесена в иные природные условия, и тогда ее развитие пойдет по другому пути и из взаимодействия старых культур могут возникнуть новые. Эти идеи, так же как и антропогеографическое учение Ратцеля, были подхвачены основателем школы «культурных кругов» Фрицем Гребнером (1877—1934). По Гребнеру, каждый элемент культуры (предметы материального быта, обычаи, религиозные представления и т. п.) происходит из одного какого-то центра, появился лишь раз в истории, в каком-то одном месте, принадлежит к одному «культурному кругу» и вместе с ним распространяется по разным странам. Такой «культурный круг», представляющий искусственно созданное по произвольно отобранным элементам понятие, не развивается во времени, а лишь взаимодействует с другими «кругами» в географическом пространстве. Элементы одного «круга» могут распространяться путем диффузии и накладываться на элементы другого «круга». Вся история культуры — это история перемещений по земному шару нескольких «культурных кругов» и их механических соединений друг с другом («напластований»). Теория «культурных кругов» резко антиисторична: в последовательных ступеняхразвития Гребнер видел лишь явления, относящиеся к различным «кругам». Он считал, что никакой повторяемости, а следовательно, и никакой закономерности в истории человечества и его культуры нет.

Теория Гребнера получила дальнейшее развитие в работах этнографов так называемой венской культурно-исторической школы. Ее создателем и многолетней главой был Вильгельм Шмидт (1868—1954), католический патер, откровенно задавшийся целью доказать изначальность религиозного мировоззрения, частной собственности и патриархальной власти. Шмидт несколько видоизменил гребнеровский метод, внеся в него элементы мнимого историзма, направленного против марксистской концепции исторического процесса. Расположив «культурные круги» по определенной, якобы исторической схеме — от «примитивных пракультур» до «высших культур» народов Старого Света, — он попытался, с одной стороны, сконструировать две параллельные независимые друг от друга линии развития —- патриархальную и матриархальную, а с другой стороны, найти у «патриархальных народов» изначальное существование названных выше институтов и идей классового общества.

Теория «культурных кругов» оказала влияние и на археологию. Австрийский археолог и этнограф Освальд Менгин в своей «Всемирной истории каменного века» (1930) пытался на археологическом материале доказать, что история первобытного общества — всего лишь результат переселения (миграции) отдельных племен, принадлежавших трем разным «культурным кругам». Позднее Менгин, взгляды которого содержали элементы расизма, пришел к сотрудничеству с фашизмом. С подобными же идеями реакционного толка выступил немецкий археолог Г. Коссина (1858— 1931), который занимался разработкой методики этнического определения археологических культур, но видел в них лишь выражение изначальных свойств рас и народов, а в историческом процессе — лишь распространенииэтих свойств путем завоеваний, миграций и заимствований. Крайний националист, пытавшийся в своих исследованиях представить культурное развитие Европы как результат германских завоеваний, Коссина был предтечей археологии фашистской Германии.

[adsense]

Диффузионизм оказал влияние на этнографию и археологию в Англии, хотя английские ученые-диффузионисты были менее последовательны в своих взглядах, чем германские. Видный представитель этого направления в английской этнографии Уильям Риверс (1864—1922) в изданной им в 1914 г. двухтомной «Истории меланезийского общества» пытался совместить эволюционистскую и диффузионистскую точки зрения. Признавая прогрессивное развитие человечества, Риверс в то же время считал важнейшим его стимулом контакты народов и слияние культур. Идеи диффузионизма были доведены до абсурда Г. Эллиотом-Смитом и Уильямом Джеймсом Перри, которые признавали только один мировой центр цивилизации, откуда будто бы она распространилась по всему земному шару: Египет. Выдающийся английский археолог Гордон Вир Чайлд (1892—1957) пытался совместить диффузионистские взгляды с марксизмом. Он признавал основные положения марксистского учения о первобытном обществе и в то же время преувеличивал значение переселения народов и влияние одних культур на другие.

В целом для диффузионизма как особого течения в этнографии и археологии характерны некоторые общие черты. Диффузионисты считали, что все сходное в культурах разных народов является результатом заимствований, миграций или просто диффузии элементов культуры или целых культур. Все важные открытия и изобретения, по их мнению, были сделаны только однажды и распространялись из единых центров. Преувеличивая роль заимствований и переселений в истории культуры, диффузионисты отрицали значение внутреннего развития культуры отдельных народов, что позволяло строить националистические и расистские теории, приписывающие важнейшую историческую роль одним народам и отрицающие такую роль других народов. Было бы, однако, ошибочным приписывать всем диффузионистам расистские взгляды, которые вовсе не являются прямым и обязательным выводом из диффузионизма.

В конце XIX в. почти одновременно с диффузионистским направлением появилось так называемое социологическое течение в этнографии, представленное главным образом в трудах французских ученых.Социолог Эмиль Дюркгейм (1858—1917) считал главным содержанием исторического процесса развитие общественного сознания. Предметом социологии, по его мнению, являются «социальные факты» — общественные учреждения, установления и т. д. Истоки всех общественных институтов Дюркгейм видел в «коллективных представлениях», которые он трактовал как формы общественного сознания, превращенные социальным опытом в принудительно действующие нормы общественного поведения. «Коллективные представления» не заимствуются человеком из его непосредственного опыта, а как бы навязываются человеку общественной средой. В своей книге «Элементарные формы религиозной жизни (Тотемическая система в Австралии)», изданной в 1912 г., Дюркгейм пытался доказать, что единственным источником зарождения религиозных представлений является общественная среда. Бог есть выражение социальных сил, которым человек вынужден подчиняться, не понимая их происхождения. В этой книге Дюркгейм высказал правильный взгляд на тотемизм как на религию родового общества. Вместе с тем он преувеличивал значение религии в истории человечества и приписывал ей положительную роль. В целом социология Дюркгейма была одной из попыток опровергнуть марксизм.Близок к «социологической» школе Дюркгейма французский философ и психолог Люсьен Леви-Брюль (1857—1939). В книге «Мыслительные функции в низших обществах» (1910) (в русском переводе «Первобытное мышление». М., 1930) и в других Леви-Брюль выступил с теорией дологического мышления, якобы характерного для первобытных людей и современных отставших в своем развитии обществ. Он утверждал, что в «низших обществах» преобладают «коллективные представления», не зависящие от опыта и не чувствительные к логическим противоречиям. В первобытном мышлении господствует «закон сопричастия». Это значит, что предмет может быть самим собой и одновременно и чем-то другим («сопричаствовать» в чем-то другом), быть здесь и в то же время в другом месте и т. д. Леви-Брюль называл первобытное мышление «мистическим», так как оно проникнуто верой в таинственные силы и в общение с ними.

Вскоре после первой мировой войны в Англии возникла функциональная школа в этнографии, основателем которой был Бронислав Малиновский (1884—1942). В отличие от культурно-исторической, эта школа рассматривала культуру не как механическое соединение различных элементов, а как единое целое, в котором каждый элемент культуры несет свою социальную функцию. Однако этот правильный тезис получил у функционалистов ложное толкование. Малиновский призывал отказаться от исторического подхода к объяснению явлений культуры, так как ее начало и конец якобы непознаваемы. Функционалисты утверждали, что нужно изучать, как действуют общественные институты, а не как они произошли.

Несколько отличаются от взглядов Малиновского идеи другого видного представителя функционализма Алфреда Реджиналда Рэдклифф-Брауна (1881—1955). Он делил этнографию на две области, каждую со своим специфическим методом: «этнологию», изучающую конкретные факты, касающиеся прошлого и настоящего отдельных народов, действующую «историческим» методом, и «социальную антропологию», исследующую общие законы развития человечества и его культуры. «Социальная антропология» пользуется индуктивным методом, аналогичным методу естественных наук. Сущность его — генерализация, изучение «социальных систем», или «социальных структур». Познание общих законов развития человеческого общества должно опираться прежде всего на изучение ныне наблюдаемого состояния современных отсталых народов, а не на гипотетически реконструируемую историю.

В США сложилась так называемая американская школа исторической этнологии, основанная антропологом, этнографом и лингвистом Францем Боасом (1858—1942). Боас критиковал многие ошибочные взгляды современной науки, в частности диффузионизм, был активным борцом против расизма, часто в анализе конкретных общественных явлений стоял на позициях материализма. Конечной целью науки о человеке он считал реконструкцию истории человечества. Но для этого, писал Боас, надо сначала изучить историю каждого отдельного народа, его языка, культуры, антропологического типа, а также культурного взаимодействия народов внутри картографированных географических ареалов. Основное понятие школы Боаса — «культурный ареал» — характеризуется сплошным распространением не отдельных элементов культуры, а целых серий их; вводятся также понятия «культурного центра» — области наибольшей густоты признаков и «окраинных ареалов», где сочетаются черты соседних районов. Боас признавал существование общих законов развития человечества и его культуры, но, учитывая трудность познания этих законов, призывал к величайшей осторожности при попытках их вывести. Эта справедливая в принципе точка зрения Боаса повела к увлечению краеведческим методом и к отрицанию значения теоретических обобщений, что особенно проявилось в работах его учеников. Боас призывал не переносить наших критериев моральной оценки на народы иного культурного типа. Эта идея Боаса впоследствии легла в основу целого направления в американской этнографии — так называемого релятивизма, т. е. учения об относительности всех морально-оценочных критериев и несравнимости культурных ценностей разных народов.

Теоретические взгляды Боаса и его скептицизм в отношении научных теорий его предшественников, высказанные в очень осторожной форме, в работах его последователей приобрели гипертрофированный характер и в конечном итоге вели к отрицанию единства человеческой истории. Наиболее крайняя антиисторическая точка зрения выражена в работах Александра Гольденвейзера (1880—1940), пытавшегося доказать, что общих законов и общего направления развития человечества не существует, да и само развитие, сам прогресс в его работах ставится под сомнение. Другой ученик Боаса — Роберт Лоуи (1883—1957) в своем большом труде «Примитивное общество» (1921) стремился опровергнуть важнейшие положения учения Моргана. В частности, он утверждал, что самым древним элементом общественной жизни была парная семья, что же касается последовательности других общественных форм (материнский и отцовский род, локальная и племенная организация и т. п.), то о них нельзя сказать ничего определенного и попытки установить их стадиальную последовательность безнадежны. Принципиальные установки «исторической» школы Боаса ярко проявились в трудах Пола Радина (1883—1959), доведшего до педантизма тщательность исследования отдельных культур и проявившего крайнее недоверие к общеисторическим построениям.

После второй мировой войны появились новые социолого-этнографические теории. Таково «этнопсихологическое направление» в американской этнографии, сторонники которого утверждали, что каждому народу свойственна особая «модель культуры», определяемая «структурой характера» данного народа. Эта структура якобы передается от поколения к поколению и остается неизменной, пока на нее не воздействует народ более высокого психического типа. Базисом для исследования структурализации в обществе служит понятие «основной личности», т. е. некоего среднего психологического типа, преобладающего в каждом данном обществе. По мнению этнопсихологов, вполне законно переносить данные психологического изучения личности на общества в целом: какова«основная личность», такова и культура. В мире существует великое множество «моделей культуры», остающихся неизменными на всем протяжении истории — от первобытности до сегодняшнего дня, но отличающихся от других своей «социальной ценностью». Например, глава этнопсихологической школы А. Кардинер утверждал, что судя по постоянству отношения к богу, прослеживаемому на протяжении 5 тыс. лет, структура основной личности западного человека не изменилась. Антиисторизм и колониалистская направленность этнопсихологической школы вызвали резко отрицательную реакцию в среде ученых всего мира.

Бесславный конец этнопсихологического направления ускорил поворот известной части этнографов-теоретиков США к историзму. С 1950-х и особенно с 60-х годов в их среде наметилось новое направление, получившее название «неоэволюционизм». Неоэволюционизм в свою очередь представлен несколькими теоретическими течениями. Одно из них близко к моргановскому пониманию эволюции первобытной истории. Его признанный глава Л. Уайт (1900—1975) и его ученики Э. Р. Сэрвис и М. Д. Салинз стремятся выявить в первую очередь общие черты в историческом развитии человечества (ученики, впрочем, менее последовательно, чем учитель). В этом отношении наиболее содержательны книги Сэрвиса «Первобытная социальная организация» (1962), «Культурный эволюционизм: теория в практике» (1971), «Происхождение государства и цивилизации» (1975) и Салинза «Соплеменник» (1968), «Экономика каменного века» (1972) и др. К этому же направлению примыкают М. X. Фрид («Эволюция политического общества», 1967, и др.) и ряд других этнографов США. Сторонники другого течения, получившего наименование многолинейного эволюционизма, или плюрализма, также стремятся исследовать развитие первобытного общества, но с преувеличенным вниманием к специфическим, не подчиненным общим закономерностям вариантам, обусловленным особенностями природной среды. Взгляды основоположника и главы этого течения Дж. Стюарда (1902—1972) пользуются наиболее широким признанием в этнографии США и других западных стран. Делаются попытки сочетать концепции общей и многолинейной эволюции в так называемом дифференцированном эволюционизме, учитывающем как расхождения, так и сближения линий культурного развития (Р. Карнейро). Другая часть этнографов США отмежевывается даже от неоэволюционизма и пытается подменить закономерности поступательного развития исторических эпох проблемами их структурной характеристики. В этом отношении одно из наиболее видных мест принадлежит Дж. П. Мэрдоку, попытавшемуся показать в своей основной работе «Социальная структура» (1949), что структура общества не обязательно обусловлена ступенью исторического развития. Мэрдок и его последователи пользуются количественными методами для сравнительного («кросс-культурного») изучения народов и их культур, однако материалом для сопоставлений служат не однотипные, а такие разнотипные народы, как, например, папуасы и белорусы.

[adsense]

Неоэволюционизм оказал свое влияние также на развитие первобытной археологии, главным образом в США и в Англии, где в 1960-х годах возникла школа так называемой новой археологии. Ее представители (Л. Бинфорд, К. Флэннери, К. Ренфру и другие) делают упор не на исследовании конкретной истории культуры, а на выявлении закономерностей культурно-исторического процесса (отсюда их другое обозначение — «процессуалисты»).

В то же время в исследованиях этнографов и археологов США, Франции и других западных стран все заметнее становится интерес к историко-материалистической трактовке первобытной истории. Проявляется он, правда, по-разному. В то время как одни ученые добросовестно стремятся осмыслить древнейшее прошлое человечества с марксистских позиций, другие пытаются ревизовать и «улучшить» наследие классиков научного коммунизма. Во всем этом сказываются особенности научного климата на современном Западе: теоретический кризис буржуазного обществоведения, рост влияния марксистско-ленинского мировоззрения, неблагоприятная идейно-политическая обстановка, в которой приходится работать прогрессивным ученым.

В значительной мере отличными от западных путями развивалась этнографическая, а тем самым и первобытноисторическая наука в России. Русская этнография в большей мере, чем западная, испытала влияние марксизма. Так, известный русский ученый Н. И. Зибер (1844—1888) в «Очерках первобытной экономической культуры» (1883) опирался на выводы Маркса и Энгельса и много сделал для популяризации их взглядов в России. В названной книге Зибер впервые поставил вопрос о характере производственных отношений, форм собственности в первобытном обществе и на огромном материале показал, что древнейшими формами ведения хозяйства были общинные, коллективные формы. Испытал на себе влияние марксизма крупный русский историк и этнограф М. М. Ковалевский (1851—1916). В своих работах о семье, роде и общине в первобытном обществе Ковалевский широко использовал славянский и кавказский материал. Он разрабатывал вопросы развития форм родового строя и доказал универсальное распространение семейной общины, что было высоко оценено Энгельсом.

Другой особенностью развития русской этнографии было то, что в нее почти не проникли описанные выше антиисторические построения, распространившиеся с начала XX в. на Западе. Большинство русских ученых продолжали придерживаться эволюционистских взглядов, в то же время многие из них стремились усовершенствовать эволюционизм, преодолеть ограниченность его схем, развить концепции эволюции брака и семьи, происхождения религии, бывшие главными темами трудов этнографов-эволюционистов, и включить в круг научных интересов новые проблемы, такие, как история хозяйства, культурные связи между народами и т. д.

Эволюционистским методом пользовался в своих трудах Д. Н. Анучин (1843—1923), выдающийся ученый, очень плодотворно работавший одновременно в области географии, археологии, антропологии и этнографии истремившийся к объединению трех последних родственных наук. Большое значение для развития науки имели труды В. Г. Богораза (Тана) (1865—1936) и В. И. Иохельсона (1855— 1943), отбывавших царскую политическую ссылку в Колымском крае и там начавших изучение народов Северо-Восточной Азии и их культурно-исторических связей с народами Северо-Западной Америки.

Видными представителями эволюционизма в России была семья этнографов Харузиных. Наиболее известны работы H. Н. Харузина (1865—1900) «Очерк истории развития жилища у финнов» (1895) и «История развития жилища у кочевых- и полукочевых тюркских и монгольских народностей России» (1896), в которых эволюционистский метод был приложен к трактовке явлений материальной культуры. Примером комплексного использования данных этнографии и смежных наук является монография «Русские лопари. Очерк прошлого и современного быта» (1В90). Оставаясь эволюционистом, H. Н. Харузин в этой книге вместе с тем стремился преодолеть односторонность эволюционистского метода, учесть различные культурные взаимовлияния.

С рядом интересных исследований, посвященных вопросам религиозных верований и духовной культуры (культ огня, фетишизм, семейная обрядность), выступила В. Н. Харузина (1866—1931).

Очень заметный след в историографии первобытной истории оставил выдающийся русский этнограф Л. Я. Штернберг (1861 — 1927). Он изучал семейные и родовые отношения, обычное право, верования коренного населения Сахалина и Приамурья. У одной из народностей — нивхов (гиляков) Штернберг обнаружил родовой строй, пережитки группового брака, классификаторскую систему родства. Эти открытия были отмечены ф. Энгельсом. Много нового содержат работы Штернберга по эволюции верований и его обобщающая работа «Первобытная религия» (1936). Для исследований Штернберга характерно комплексное изучение данных языка и культуры.

Показательна критика односторонности эволюционизма со стороны крупного этнографа A. Н. Максимова (1872—1941). В ряде работ он доказывал, что некоторые смелые обобщения Бахофена, Мак-Леннана и других ученых, считавшихся в его время уже классиками науки, не всегда были достаточно обоснованы, и новый фактический материал требует новых обобщений. Главным предметом научных исследований Максимова были вопросы истории семьи и родовых отношений.

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

В этот день:

• Дни рождения
• 1846 Родился Гастон Масперо — французский египтолог, командор ордена Почётного легиона, исследователь тайника с царскими мумиями в Дейр эль-Бахри.
• Дни смерти
• 1887 Умер Лудольф Эдуардович Стефани — российский филолог и археолог, хранитель Отделения классических древностей Эрмитажа.
• 1958 Умер Михаил Яковлевич Рудинский — украинский и советский археолог, доктор исторических наук, основатель Полтавского краеведческого музея.

Свежие записи

arheologija.ru

7.Развитие науки о первобытном обществе в XX веке. (стр.63-79)

На протяжении предшествующего столетия было исключительно много сделано в области реконструкции социальных норм первобытного общества с помощью разнообразного сопоставления и анализа этнологических данных. Сравнительно-типологический метод продемонстрировал при этом все свои сильные стороны, но и показал свою органическую слабость – отсутствие хронологической ретроспективы. После того как стало очевидным, что первобытные люди широко использовали пещеры как места обитания, начался интенсивный поиск пещерных стоянок палеолитических людей в Европе, и особенно во Франции, где они действительно были обнаружены в большом количестве и где в них были найдены не только погребения, но и огромный по разнообразию и количеству каменный материал, предметы из кости, образцы искусства. Все это значительно расширяло исследовательский кругозор и позволяло с помощью археологических материалов подойти к рассмотрению таких конкретных вопросов, о которых археологи и историки первобытного общества в прошлом веке не могли и мечтать. Симптоматичен в этом отношении труд Гуго Обермайера «Доисторический человек», вышедший в 1907 году и переведенный затем на основные европейские языки, в т.ч. и на русский. Он обобщил и критически проанализировал все находившиеся в распоряжении науки данные по археологии и палеоантропологии палеолитического и мезолитического времени, и из его книги видно, как уже много накопилось этих данных в итоге раскопок, проводившихся во многих европейских странах, как разнообразны формы культуры, оставленные древними людьми, и какого высокого технологического и культурного уровня достигло развитие человечества уже к концу палеолита. Возможно, книга Обермайера и была переведена на разные языки не только потому, что она была полной сводкой информации для своего времени, но и демонстрировала внушительные успехи доисторической археологии. Вместе с Обермайером кроме ряда более мелких фигур работал и Брейль, посвятивший основные свои усилия изучению наскальной живописи и мелкой костяной пластики эпохи палеолита и значительно расширивший наши знания в этой области. Не отставали от накопления знаний о палеолите и исследования эпохи неолита и ее значения в истории человечества. В отличие от довольно монотонных памятников эпохи палеолита, которые говорили о более или менее однородной технике обработки камня палеолитическими людьми, неолитические памятники разных территорий демонстрировали с самого начала поражающее разнообразие культурных традиций, выражавшееся и в типе жилых строений, и в характере поселений, и в формах хозяйственного и бытового инвентаря. Стало очевидно, что неолитический человек изобрел керамику и приручил мелкий рогатый скот, овладел навыками земледелия. Все это знаменовало большой прогресс в развитии производительных сил и само разнообразие неолитических памятников позволяло истолковывать его как свидетельство того, что первобытное человечество поднялось на тот уровень технологического и духовного прогресса, на котором культурные изменения приобрели многолинейный характер. Концепция неолитической революции сформирована в конце 1930 годов Г. Чайлдом. Неолитическая революция рассматривалась им как первый значительный скачок в развитии производительных сил общества, при котором произошло оснащение человечества многими технологическими достижениями и который повлиял на все стороны жизни неолитических популяций, включая рост их численности и духовный прогресс. Эта концепция получила практически повсеместное распространение.

В ходе археологических раскопок были открыты погребения не только неандертальского человека, но и верхнепалеолитических людей. Открытие первых остатков австралопитеков в Южной Африке в 1924 году, открытие костных остатков синантропов в Китае в 1927 году, морфологическую дефиницию человека неандертальского вида в первом десятилетии века и обоснование неандертальской фазы в эволюции современной человека в 1927 году – все это крдинальные события, совершенные в XX веке.

Алеш Хрдличка сформулировал подход, названный им самим гипотезой неандертальской фазы в эволюции современного человека и опирался на хронологические, географические и морфологические соображения. Он утверждал непрерывную преемственность в эволюции современного человека, и его взгляды объективно смыкались с представлениями о непрерывном и прогрессивном развитии человеческой культуры. Детский череп, найденный в Тонгсе, Южной Африке в 1924 году и описанный англичанином Р. Дартом, показал, что до питекантропа существовали еще более примитивные переходные формы, уже более продвинутые в эволюционном отношении, чем человекообразные обезьяны, но еще не достигшие уровня развития питекантропов.

В 1938 году вышла книга П.П. Ефименко «Первобытное общество», имевшая достаточно внушительную фактическую оснащенность и теоретическую направленность на реконструкцию основных этапов развития первобытных человеческих коллективов. Ефименко довольно широко, хотя и выборочно, привлек этнологический материал, используя его под вполне определенным углом зрения – сопоставления этнологически описанных обществ с теми или иными этапами или стадиями в развитии первобытного общества.

Интересным теоретическим достижением тех лет была попытка философского осмысления процесса становления человеческого общества. Концепция эта была доведена до уровня конкретизации антропологом Я.Я. Рогинским.

Книга Золотарева «Родовой строй и первобытная мифология» была написана в конце 30-х годов, хотя появилась в свет лишь в 1964 году, поэтому его можно считать не только крупной фигурой в монографическом изучении дуально-родовых отношений, в которых он вы явил сложные структуры, например, подразделение дуальных половин в свою очередь на дуальные части, но и пионером исследования бинарных оппозиций в знаковых системах первобытности, описание и интерпретация которых занимает столь значительное место в современной литературе о первобытном обществе.

Выделение культурных ареалов двух типов – соответствующих так называемым хозяйственно культурным типам и историко-этнологическим областям было произведено М.Г. Левиным и Н.Н. Чебоксаровым в 1946 году, хотя в выделении хозяйственно-культурных типов они шли по стопам Толстова, предложившего это понятие на 17 лет раньше. Под понятием хозяйственно-культурного типа было предложено подразумевать такое сходство явлений материальной и частично духовной культуры в пределах культурного ареала, которое обязано своим происхождением влиянию сходных географических условий и имеет общее происхождение, историко-этнологические области – это области, внутри которых сходство является результатом общности исторической судьбы.

Выдвинутая Першицем понятие «первобытной мононормы» как индискретного соединения права, морали и других поведенческих норм получило широкое призвание в правоведении нашей страны. Леви-Строссу удалось довольно удачно изучить возникновение ряда надстроечных явлений, чем и объясняется успех его работ. Очень много исследований посвящено описанию производственных навыков – земледельческих и скотоводческих, соответствующей терминологии и ее социальным функциям, земледельческому календарю, системам счета. В изучении этого материала и открытий его счетных свойств особенно значительная роль А. Маршака и Б.А. Фролова.

В заключение нельзя не сказать о той совокупности данных, которые доставляются не этнологией, а палеолингвистикой, но которые, как и палеонтология, способствуют реконструкции первобытной ситуации, в данном случае языковой. Сама проблема ареального распространения системы диалектов индоевропейского проязыка была сформулирована А. Мейе и его можно считать предтечей и даже родоначальником современного этапа в развитии индоевропейской лингвистической теории.

К настоящему времени достаточно правдоподобную картину распространения языков разных языковых семей в пределах старого света в III-IV тыс. до н.э. В соответствии с гипотезой Марра, все языки мира развились из четырех звуковых элементов, на основе которых позже, в ходе исторического развития образовалось все лексическое и фонетическое разнообразие современного этапа языкотворчества. Сродни Марру по своим установкам был М. Сводеш, также исходивший из единства глоттогонического процесса и на этом основании постулировавший родство далеких структурно и географических языков, например, атапасксого на западе Северной Америки и Уральских в Западной и Южной Сибири. Ему же принадлежит и система первой языковой хронологии, опирающаяся на лексикостатистику, т.е. на подсчет сходных слов базового словаря. После 60-х годов, на которые приходятся основные достижения Сводеша, его работы были подвергнуты критике и лишь частично принимаются современной лингвистикой, но они, безусловно, были пионерскими и открыли новые горизонты в палеолингвистических реконструкциях.

Остается упомянуть о современном состоянии этих реконструкций. Оно во многом обязано работам В.М. Иллича-Свитыча конца 60-х – начала 70-х годов, продолженным его последователями. Он вскрыл общие и хронологически очень глубокие корни индоевропейских, семитских, картвельских, алтайских и уральских языков и постулировал на этом основании существование в древности огромной по объему макросемьи, которую он назвал ностратической.

studfiles.net

1.Предмет, задачи и значение первобытной истории. (стр. 3-5)

История ПО в ряду исторических дисциплин занимает особое место. Во-первых: это самый длительный период (от появления человека до возникновения государства и классовых государств, примерно 2,5 млн. лет до н.э. – 4 тыс. н.э.). Во-вторых, это заря, начальный этап человеческой истории, когда формируются навыки, знания, которыми мы пользуемся до сих пор и которые определяют наши общественные, экономические, идеологические и личностные стереотипы.

ИПО изучает:

1. Происхождение человека;

2. Зарождение и начальное развитие его хозяйственной и общественной деятельности;

3. Возникновение и первые шаги его материальной и духовной культуры.

Предмет: изучение древних этапов развития человека и общества в целом.

Задачи:

1. Установление основных особенностей первобытного строя;

2. Выявление общих закономерностей, его становления, расцвета и разложения;

3. Изучение условий и форм превращения ПО в классы.

Множество явлений человеческой жизни, в том числе и современной жизни, возникло или стало возникать в седой древности первобытного общества. Назовем только некоторые: жилище и одежда, земледелие и скотоводство, общественное разделение труда, брак семья, нравственность и этикет, полезные знания, искусство и религиозные верования. Чтобы правильно разобраться в эволюции ряда элементов материальной культуры, социальных норм или идеологический представлений, часто приходится обращаться к их истокам. В этом познавательное значение первобытной истории.

В числе проблем, целиком или частично исследуемых на материалах первобытной истории, немало таких, в решении которых десятилетиями проходил, а подчас и теперь проходит водораздел между разными мировоззренческими позициями. Как появился сам человек: в результате закономерной эволюции органической природы или божественным промыслом? Каково происхождение человеческих рас и дает ли оно основания для расистских идей о их неравноценности? Идеологическая масштабность этих и многих других вопросов очевидна. Таким образом, первобытная история имеет также и большое мировоззренческое значение.

Еще один аспект первобытно-исторических знаний не лишен непосредственно практического значения. Ведь многие народы Азии, Африки, Латинской Америки, Океании еще совсем недавно находились или продолжают находиться на различных ступенях разложения первобытнообщинного строя. Черты и остатки этого строя в их жизни требуют анализа, оценки, учета в государственном, экономическом и культурном строительстве, и наука, в том числе первобытно-историческая, не стоит от этого в стороне.

2.Историческая и специальная периодизации первобытной истории. Их взаимосвязь. (стр. 5-12)

Первобытнообщинный строй – самый длительный по времени этап истории (более миллиона лет), поэтому определить его нижнюю грань достаточно точно нелегко. В настоящее время одни ученые считают, что древнейший человек возник 1,5-1 млн. лет назад, другие относят его появление ко времени более 2,5 млн. лет назад.

Не проще дело обстоит с периодизацией первобытной истории, точнее говоря, ее периодизациями, так как параллельно существуют несколько специальных и общая (историческая) периодизации первобытной истории, частично отражающие характер дисциплин, которые участвуют в их разработке.

Из специальных периодизаций наиболее важна археологическая, основанная на различиях в материале и технике изготовления орудий труда. Известное уже древнекитайским и древнеримским философам деление древнейшей истории на три века – каменный, бронзовый (медный) и железный – получило научную разработку в XVIII – начале XX веков, когда были в основном, типологизированы эпохи и стадии этих веков. Каменный век начинается с древнекаменного (палеолита), в котором сейчас большинство ученых выделяют эпохи раннего(нижнего), среднего и позднего(верхнего) палеолита. Затем, следует переходная эпоха среднекаменного века(мезолита), который иногда называют «послепалеолитом»(эпилеолитом), или «преднеолитом»(протонеолитом), иногда же, не выделяют вообще. Заключительная эпоха каменного века – новокаменный век(неолит).

Большое значение имеет синхронизация археологических эпох с геологическими периодами истории Земли. Времени существования человека приблизительно соответствует четвертичный период. Он делится на две эпохи: плейстоцен и голоцен. В плейстоцене значительные пространства Северной Евразии и Северной Америки периодически подвергались оледенению. Обычно насчитывают четыре наступления и отступления ледников и соответственно четыре ледниковые и три межледниковые эпохи. Применительно к Европе для эпох оледенения применяют «гюнц», «миндель», «рисс» и «вюрм». Археологически плейстоцен соответствует палеолиту и мезолиту. Неолит – уже время голоцена.

Археологическая периодизация открывает широкие возможности для абсолютной и относительной хронологии первобытной истории.

Более ограничена по своим целям палеоантропологическая периодизация первобытной история, основанная на критерии биологической эволюции человека. Это выделение эпох существования древнейшего, древнего и ископаемого современного человека, т.е. архантропа, палеоантропа и неоантропа. Палеоантропологическая периодизация в своей наиболее устоявшейся части перекликается с археологической периодизацией первобытности.

При всей важности специальных периодизаций первобытной истории, ни одна из них не в состоянии заменить общей(исторической) периодизации.

Типологический ряд – праобщина(первобытное человеческое стадо), раннепервобытная и позднепервобытная, первобытная соседская(протокрестьянская) общины – и соответствует основным этапам первобытной истории.

studfiles.net

Развитие в СССР марксистской науки о первобытном обществе

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

Ведущую роль в развитии марксистской концепции первобытной истории сыграли ученые СССР. Ими был изучен большой этнографический, антропологический и, что особенно показательно, почти отсутствовавший во времена Энгельса археологический материал, давший новую аргументацию в пользу материалистического понимания истории первобытного общества.

[adsense]

Работы антропологов В. В. Бунака, Г. А. Бонч-Осмоловского, Г. Ф. Дебеца, М. М. Герасимова, М. Г. Левина, М. Ф. Нестурха, Я. Я. Рогинского, М. И. Урысона, B. П. Якимова способствовали складыванию представлений об этапах становления человека, а вместе с тем и путях возникновения человеческого общества. Труды археологов П. И. Борисковского, А. Я. Брюсова, П. П. Ефименко, С. Н. Замятнина, В. М. Массона, А. П. Окладникова, Б. Б. Пиотровского, B. И. Равдоникаса, С. А. Семенова, П. Н. Третьякова, А. А. Формозова и других содержат важнейшие вещественные данные для реконструкции первобытной экономики и культуры. Исследования этнографов А. М. Золотарева, Е. Ю. Кричевского, М. О. Косвена, В. К. Никольского, Д. А. Ольдерогге, С. А, Токарева, C. П. Толстова и других помогли пониманию процессов развития рода, семьи и других институтов первобытности. Советским историкам удалось во многом уточнить и систематизировать наши знания о развитии производительных сил первобытного общества (С. А. Семенов и др.), о праобщине, или первобытном человеческом стаде (П. И. Борисковский, Ю. И. Семенов), о развитии форм родовой организации (М. О. Косвен, Л. А. Файнберг), о путях разложения первобытного общества и формирования раннеклассовых отношений (Ю. П. Аверкиева, Л. Е. Куббель, В. М. Массон, И. И. Потехин, С. А. Токарев, С. П. Толстов и др.). В самое последнее время сделаны первые шаги в изучении этнического процесса первобытности (В. Ф. Генинг, Ю. В. Бромлей, С. А. Арутюнов, H. Н. Чебоксаров). Большую роль в исследовании духовной культуры первобытного человека сыграли работы А. П. Окладникова, А. Д. Столяра, С. А. Токарева, А. А. Формозова, Б. А. Фролова.

Советские ученые уделили большое внимание борьбе с концепциями диффузионизма, функционализма, релятивизма, неоэволюционизма и т. п. В этом отношении важную роль сыграло изучение и научное истолкование тех новых данных этнографии, которые, по мнению противников марксизма, якобы противоречили основным положениям Моргана, развитым Энгельсом. Так, изучая родовую организацию и ее начальную форму — материнский род, советские этнографы показали наличие материнско-родовых пережитков у многих народов Сибири, рассматривавшихся последователями культурно-исторической школы Шмидта и Копперса в качестве типичных представителей патриархальной пастушеской «пракультуры». Обнаружение остатков материнского рода у индоевропейских народов показало беспочвенность утверждений об исконно патриархальном строе «арийских» народов (теория «неарийского матриархата»). Все это явилось подтверждением положения об универсальности родовой организации.

Заметное, хотя и во многом противоречивое влияние на развитие советской науки о первобытном обществе оказали взгляды выдающегося языковеда и археолога Н. Я. Марра (1864—1934). Исходя из созданного им «нового учения о языке», в основе которого лежали утверждение о единстве процесса развития всех языков мира и их стадиальная классификация, Марр утверждал, что смена культур на одной и той же территории всегда отражает стадии местного (автохтонного) развития. Его последователи пошли дальше и отрицали какое-либо историческое значение переселений и заимствований. Они ошибочно попагали, что признание марксистского принципа единства исторического процесса должно вести к отказу от исследования местных этнических особенностей и что социальные изменения могут завершиться полным исчезновением старых черт культуры. Однако, несмотря на указанные ошибки в его разработке, само учение Н. Я. Марра содержало правильные идеи о единстве развития человеческой культуры, о том, что все современные народы являются наследниками исчезнувших племен и народов и что возникли они как результат сложных скрещений на длительном историческом пути.

Многочисленных последователей Марра привлекала в его идеях их антирасистская и антинационалистическая направленность. Работы Марра и его последователей сыграли положительную роль в критике устаревших концепций, в поисках новых методов исследования, но некоторые их положения, а главное — попытки монополизировать науку нанесли вред ее развитию.

В то же время в прошлом в ряде случаев имели место догматический подход к наследию Моргана и канонизация отдельных высказываний Энгельса по частным вопросам, потребовавшим дополнительной разработки в свете вновь накопленных научных фактов. Это не могло не повредить марксистской науке первобытной истории, замедлило ее развитие в нашей стране.

Следует отметить и то обстоятельство, что до недавнего времени советские этнографы, изучая развитие семейно-брачных и общинно¬родовых отношений, не уделяли достаточного внимания первобытной экономике. Этот пробел стал отчасти восполняться только в последние годы (В. М. Бахта, Н. А. Бутинов, В. Р. Кабо, Ю. И. Семенов), что активизировало изучение как специфики первобытной экономики, так и социально-экономической истории первобытности в целом и привело к плодотворному обсуждению таких вопросов, как историческое и функциональное соотношение рода, общины и семьи.

После второй мировой войны к марксистской разработке истории первобытного общества присоединились ученые других социалистических стран. Особенно серьезная работа в этой области ведется в ГДР, где активно обсуждаются и исследуются проблемы антропо- и социогенеза, периодизации первобытной истории, этнографической и археологической методики первобытноисторических рекострукций, путей и механизмов становления классов, государства и права (Г. Геберер, Г. Ульрих, И. Зельнов, В. Зельнов, Г, Грюнерт, Г. Гур и др.). В Венгрии выделяются фундаментальные исследования по вопросам палеодемографии (Я. Нимешкери). Палеоантропологическая и археологическая работа ведется в Болгарии (П. Боев), Венгрии (Л. Габори, П. Липтак), Румынии (О. Некрасова), Чехословакии (Э. Влчек, Я. Елинек), в Югославии (М. Малеш, Д. Хрейович). Во многих странах Восточной Европы ведется работа по изучению отставших в своем развитии внеевропейских народов, в которой ориенталистика смыкается с историей первобытного и раннеклассового обществ.

[adsense]

Как уже отмечалось, марксистское понимание истории первобытного общества распространяется и среди ученых капиталистических стран. Одни из них открыто признают себя марксистами, другие еще только приближаются к материалистическому пониманию первобытной истории, некоторые отвергают марксизм, но, объективно истолковывая факты, невольно приходят в своих работах к историко-материалистическим выводам.

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

В этот день:

• Дни рождения
• 1846 Родился Гастон Масперо — французский египтолог, командор ордена Почётного легиона, исследователь тайника с царскими мумиями в Дейр эль-Бахри.
• Дни смерти
• 1887 Умер Лудольф Эдуардович Стефани — российский филолог и археолог, хранитель Отделения классических древностей Эрмитажа.
• 1958 Умер Михаил Яковлевич Рудинский — украинский и советский археолог, доктор исторических наук, основатель Полтавского краеведческого музея.

Свежие записи

arheologija.ru

Билет 2. Развитие науки о первобытном обществе

Самый ранний этап развития знаний о первобытном обществе связан с наукой древнего мира. С пережитками первобытных отношений приходилось иметь дело египтянам. А в источниках античных, как древнекитайских, можно увидеть уже и систематизирован сведения о соседях. То, что члены развитых классовых обществ видели у соседей, оказывалось во многом непохожим на привычные для них условия и явления, поэтому идея сравнения напрашивалась сама собой.Правда, такое сравнение всегда сопровождалось оценок которая столь же неизбежно бывала почти всегда отрицательно Это особенно характерно для отношения античных и эллинистических авторов к «варварам», т. е. в сущности - ко всем народам которые размещались за пределами сравнительно небольшой части бассейна Средиземного моря (поскольку, скажем, для классической эпохи «варварами» были и члены других классовых обществ, например персы). И все же в таком сравнении объективно присутствовал и положительный момент: осознан некой несопоставимости общественных форм у народов, некоторым принадлежали сами наблюдатели, и у тех, чьи нравы и обычаи они описывали, заставляло задумываться над вопросами общего характера, в частности искать «истоки» замеченных различий. Конечно, в то время такие поиски не привели к сложении определенной системы представлений об общественной организации соседей. Но все же именно авторы античного времени да нам первые описания народов, у которых в пору контактов с античным миром существовал первобытнообщинный строй.Неразрывность описания и осмысления хорошо видна уже примере Геродота (484-425 гг. до н. э.). «Отец истории» только нарисовал картину состояния общества у ливийцев, скифов, сарматов и других народов. Он рассказывает о явления казавшихся эллину курьезными: плетёных круглых лодках у жителей Месопотамии (этот тип судов дошел до наших дней) вооружении и снаряжении разных отрядов персидского войска двигавшегося на Грецию, низкорослых обитателях внутренней Африки и существовании одинаковых обычаев у вавилонян и иллирийских энетов, еще не вышедших в то время из родового строя; счете родства по материнской линии у ликийцев и элементах группового брака у массагетов и агафирсов и многом другом. И описывая все это, Геродот по необходимости задумывается над такими проблемами, как взаимодействие человека и окружающей его среды, возможность существования нежели у греков, форм семейной организации и коллективных форм собственности, хотя ему не пришло в голову приложить увиденное к изучению прошлого самих эллинов.Первый опыт такого приложения принадлежит младшему современнику Геродота - Фукидиду (ок. 460-400 гг. до н. э.). Во введении к «Истории Пелопонесской войны» - так называемая «Археологии» - мы встречаем очень характерное высказывание, в котором присутствуют сразу две важнейшие идеи, пронизывающие пocледующую историю этнографической науки: идея сравнения, идея эволюции. Греки не ограничились частными описаниями. Если Геродота - при рассказе о ликийцах или вавилонянах занимали те или иные особенности их общественного устройства безотносительно происхождения таковых, то жившего одновременно с ним великого философа-материалиста Демокрита Абдерского интересовали именно причины возникновения тех или иных форм общественной организации. Этому интересу обязано зарождение впервые в мировой науке гениальной догад­ки о прогрессивном развитии человеческого общества в ходе непрерывной борьбы за освоение природных ресурсов.Наиболее целостную концепцию общества мы находим у Аристотеля, правда, построенную на материале обще­ственных организмов одной лишь Эллады и применительно к ним. В его трудах мы встречаем уже один из главных тезисов совре­менной истории первобытности. Великий философ впервые поме­щает человека в естественноисторический ряд, подчеркнyв в то же время, что именно общество, социальная среда выделяют его к этого ряда. Не чужда была Аристотелю и идея эволюции. Сама по себе совершенно правильная, она, однако, получила у него приложение, совершенно противоположное исторической действи­тельности. В основу своей концепции эволюции общества Аристо­тель положил расширенную (за счет включения в нее рабов), патриархальную семью. Из таких ячеек выросли, так он считал, древние поселения эллинов, а затем и полис. Мысль о семье как первичной ячейке общества была воспринята позднейшей европейской наукой, для которой Аристотель вплоть до XVIII в. был едва ли не главным авторитетом. В итоге Аристотель оказался родоначальником «патриархальной теории», существовавшей в исторической науке до самого появления учения Л. Г. Моргана в 70-х годах XIX в.В сложении взглядов Аристотеля и их обосновании существенную роль сыграло небывалое расширение географического кругозора греков в результате походов Александра Македонского и образования его огромной империи. Накопление знаний об окружающем античные и эллинистические общества мире продолжалось ускоренными темпами и в пору сложения Римской державы. Так, в «3аписках о Галльской войне», Страбон в «Географии», - все они сообщали интересные сведения о «варварских» народах. И характерно при этом, что если греки этого времени описывали народы, обитавшие исключительно к востоку или юго-востоку от Средиземноморья, то у этих и современных им авторов акцент в немалой степени пере­носится на описание жителей 3ападной и отчасти Центральной Европы.Дальнейшее расширение кругозора римского общества оказалось важным фактором н числе обусловивших появление первой в истории культуры целостной концепции эволюции человеческо­го общества, созданной Титом Лукрецием Каром (ок. 99-55 гг. до гг. э.). В поэме «О природе вещей» мы находим сразу не­сколько плодотворных идей, которые в полной мере нашли при­знание и подтверждение лишь восемнадцать веков спустя.Прежде всего, это утверждение, что все развитие культуры было обусловлено в первую очередь материальными потребностями человека («нуждой»). Далее Лукреций последовательно про­водит мысль о прогрессивном развитии человечества от дикого состояния к цивилизации по пути, отмеченному важнейшими изобретениями: использованием огня, созданием жилищ и одеж­ды.Если в последнем отношении Лукреций не был первооткрывателем (еще в V в. дo н. э. мысль об эволюции человека от дикого состояния под воздействием материальных потребностей, как мы видели, высказал Демокрит), то совершено оригинальна идея римского писателя о трех последовательных эпохах в раз­витии человеческой культуры в зависимости от материала, из ко­торого изготовляются opyдия труда: камня, бронзы или желе­за. Эта идея (примерно в то же самое время высказанная и в древнекитайской философии) в наши дни лежит в основе любой археологической периодизации истории человечества.Все же концепция Лукреция осталась лишь гениальной до­гадкой, не имевшей непосредственного продолжения в научной традиции последующих веков. То нее самое можно сказать и о догадках других авторов тoй эпохи. В целом античность и эл­линизм оставили человечеству в наследство, так сказать, контуры важнейших принципов научного метода исследования любых яв­лений, которые имеют отношение к истории человеческого обще­ства. Принципы эти, обобщённые, например, в недавней работе Ф. Вогета, в полной мере приложимы и к формированию исто­рии первобытного общества как самостоятельной отрасли истори­ческой науки в дальнейшем се развитии. Собственно, и сегодня они остаются эффективными при любом историческом исследовании.Сама по себе идея эволюции человечества по восходящей ли­нии сохраняла свою привлекательность для учёных последующих поколений. Правда, па протяжении средневековья ее разрабаты­вали и формулировали почти исключительно арабоязычные ближне­восточные и североафриканские авторы. На первом месте сре­ди них стоит североафриканский историк Ибн Хальдун (1332-­1406). Ему принадлежала наряду с признанием прогрессивного развития идея о существовании хозяйственных предпосылок этого развития.В целом для средневековья характерен общий идеологический климат, отмеченный полным господством церкви, которая со времен блаженного Августина настаивала на постоянстве и неизменности единожды сотворённого мира, был крайне неблагоприятен для любых попыток развития эволюционистских взглядов.Конечно, остановить накопление знаний об окружавшем сравнительно высокоразвитые общества Средиземноморья и Ближнего Востока мире было невозможно. Такое накопление сведений об обществах, немалая часть которых находилась либо на разных этапах первобытнообщинноrо строя, либо переходила от последнего к классовому обществу, продолжалось па протяжении всей средневековой эпохи. И если в Европе оно замедлилось, то для стран Востока, особенно вошедших в ареал мyсульманской куль­туры, как раз в это время характерно максимальное решение географического и этнографического кругозора. Оно было связанно с путешествиями многих сотен арабоязычных купцов, чиновников, паломников; их впечатления об образе жизни, общественной организации и обычаях увиденных ими народов были зафиксиро­ваны в обширной арабской исторической и географической лите­ратуре. Эта литература сохранила нам достаточно подробные опи­сания народов Центральной и Вocтoчной Европы, Средней Азии и Кавказа и особенно немалого числа народов и государств Тропической Африки. В последнем случае арабские сочинения оста­ются практически единственным нашим письменным источником для всего периода между VII и ХV в.В средневековом Китае тоже происходило накопление знаний о соседних народах - обитателях Центральной и IOro-Восточ­ной Азии. Эти материалы, и арабские и китайские, составили весьма значительный по объёму фонд, который с немалой поль­зой может привлечь в своей работе историк и этнограф.Неверно было бы забывать и об европейских путешественниках этого времени в страны Востока. Это относится главным об­разом к купцам, по также и к официальным или полуофициальным агентам папского престола или тех или иных европейских монархов. Достаточно упомянуть имена Джованни Плано Кapпини, Гийома Рубрука, Марко Поло и нашего соотечестветнника тверского купца Афанасия Никитина.Но все же только с началом эпохи великих географических открытий, т. е. со второй половины XV в., накопление этно­графических знаний в европейских странах приобрело такой раз­мах, который сделал возможным формирование фактической основы для любых исследований первобытности. Британский исто­рик этнографической науки Т. Пеннимэн убедительно показывает влияние представлений о«дикарях» и о ранней истории челове­ческого общества в сочинениях таких английских философов, как Т. Гоббс и Дж. Локк. Вместе с тем в их воззрениях уже фигурирует одна из главных идей, пронизывавших представления о первобытности: в XVIII в., в частности у деятелей французского Просвещения: мысль о «дообщественном» состоянии чело­века и о сложении любых форм общественной организации в результате объединения таких изолированных индивидов на договорных началах для прекращения войны всех против всех.У таких мыслителей XVI -ХVII вв, как Ж. Бодэн, Т. Гоббс или Дж. Локк, интерес к истории возникновения отдельных общественных институтов определенно преобладал над интересом к истории становления общества в целом. Можно отметить, что из всех институтов главное внимание к себе привлекали политические. Представление о прогрессивном развитии человечества в це­лом и отдельных его составных частей было характерно для ев­ропейского просвещения. С именами Ж.-Ж. Руссо и Д. Дидро связан, пожалуй, наивыс­ший расцвет теорий «благородного дикаря», развивавших уже упо­мянутую концепцию «дообщественного» состояния первобытного человека.В представлениях о добродетельном дикаре, т. е. Че­ловеке, не подверженном порокам, которые свойственны общест­ву собственников, классовому обществу. Во всяком случае, собственность в тех ее формах, какие знали просветители. Иначе говоря, речь шла о том, что и собственность признавалась изменяющейся во времени и вместе с тем ясно понималось отличие ее форм в первобытности от того, что существовало в Европе XVIII в.Но концепция «дообщественного» состояния человека в целом не могла считаться перспективной для развития истории перво­бытного общества. Наибольший интерес для последней представ­ляли труды другой группы мыслителей эпохи Просвещения - тех из них, кто в наибольшей степени приблизился к материали­стическим взглядам при объяснении истории человечества (хотя ни одного из них и нельзя назвать материалистом). Среди этих авторов особо следует выделить имена французов А.-Р. Тюрго и Ж.-К. Кондорсе и шотландцев Л. Фергюссона и Дж. Миллара.Общим в их взглядах было прежде всего то, что, создавая общую периодизацию истории человечества они в ее основу , клали эволюцию систем хозяйства и форм хозяйственной деятельности (хотя, скажем, Кондорсе считал подобную эволюцию ступенями «прогресса разума»). Уже у Тюрго (1727-1781) мы встречаем трехчленную систему развития общества: охотники и собиратели; далее в случае наличия пригодных видов животных - одомашнивание последних и пастушеское хозяйство; наконец, земледелие. Среди деятелей французского Просвещения эту схемy впервые упоминает Ш. Л. Монтескье, хотя, строго говоря, сходные мысли можно встретить еще у античных авторов.Тюрго ясно видел связи между уровнем хозяйства и характе­ром социальной организации. Скажем, охотничье-собирательское хозяйство характеризует одновременно значительная этническая дробность. Излишки продукта и первый опыт порабощения себе подобных появляются на второй, скотоводческой стадии развития. А прибавочный продукт, разделение труда и устойчивое общест­венное неравенство возникают на уровне земледельческого хозяйства.Эта же схема лежит в основе концепции Л. Фергюссона (1723-1816). Он делил историю человека на те же три стадии - охотники, пастухи, земледельцы, по пошел дальше Тюрго в опре­делении социальных. последствий различия хозяйственных форм. Признавая что современные ему отсталые народы, известные по этнографическим описаниям, могут служить отражением истори­ческого прошлого народов европейских, он решительно предостерегал исследователей от этноцентризма. Именно у него стадии хозяйства получили названия дикости, варварства и цивилизации. При этом в числе важнейших отличительных черт варварства по сравнению с дикостью Фергюссон называет, наряду с переходом к производящим формам хозяйства, становление понятия о собственности: дикарь не знает собственности, но варвар с ним уже знаком. К этому времени в истории европейской науки произошли два существенных события, каждое из которых сыграло огромную роль в перестройке научного мышления и переходе его к изучению места человека в природе на основе эмпирического анализа, а не только философских подходов. В первую очередь это создание замечательным естествоиспытателем Александром Гумбольдтом монументального произведения «Космос». В нем Гумбольдт подвел итоги предшествую­щему развитию естествознания и нарисовал грандиозную картину природных процессов, охватив их в едином синтезе. И хотя сам автор почти не касался проблемы человека, но чтение его книги закономерно подводило к вопросу о роли человека и человеческого общества в природных процессах и, следовательно, к проблеме определения места человека в природе. Второе событие -появление труда Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора», содержащего стройную концепцию эволюционных преобразований живой природы, опиравшуюся на единый принцип естественного отбора. Дарвин также ничего не писал о человеке, в его книге говорится о нем лишь в одной фразе («Будет пролит свет и на происхождение челове­ка»), и только позже он посвятит происхождению человека специаль­ную книгу. Но логика его труда о происхождении видов была такова, что она неотвратимо наталкивала на вопрос, в какой мере закономерности, открытые в живой природе, -эволюционные про­грессивные преобразования, управляемые естественным отбором, мо­гут быть распространены на человека, подчиняется он им или нет.В связи со всем сказанным проблема места человека в мире живого и в мироздании в целом разрабатывалась в дальнейшем в двух аспектах. Первый из них состоял в попытке представить природную роль чело­вечества, оценить последствия его деятельности в механизме нашей планеты и даже всего мироздания в целом. Французский антрополог и зоолог Аммон де Катрфаж выделял четыре царства природы - минералов, растений, животных и человека; американский палеонто­лог Д. Дана писал о психозойской эре; известный русский геолог Александр Петрович Павлов предложил для четвертичного периода название «антропоген», в котором главным фактором мировых при­ родных изменений является деятель­ность людей. Особенно глубоко эта тема была разработана выдающимся русским натуралистом Владимиром Ивановичем Вернадским, показав­шим огромные масштабы человече­ской деятельности в изменении лица нашей планеты , ее поверхностной оболочки, фауны и флоры, даже гид­рологического режима и климата многих районов мира. Вернадский прозорливо писал и о космической роли человечества, что нашло полное подтверждение в идущем сейчас за­воевании космического пространст­ва. Им же для обозначения пла­нетного масштаба деятельности че­ловечества было предложено поня­тие ноосферы -сферы разума, охватывающей все аспекты человече­ской деятельности и ее результатов в масштабе планеты.Вопрос о месте человека в живой природе был впервые поставлен на научную почву в середине XVIII в., когда Карл Линней включил человека в систему животного царства и, объединив человека вместе с известными тогда обезьянами, выделил в составе млекопитающих отряд приматов. Обширные исследования по систематике и сравни­тельной анатомии обезьян, а также работы по анатомии человека, произведенные во второй половине XVПI -первой половине XIX в., позволили английскому зоологу Томасу Гексли и швейцарскому анатому Карлу Фоггу сделать следующий шаг в определении системати­ческого положения человека и указать на его ближайшее родство с человекообразными обезьянами. После появления в 1871 г. знаменитой книги Чарлза Дарвина «Происхожде­ние человека и половой отбор», в которой был суммирован весь запас знаний в области антропогенеза и сделана попытка применить к чело­веку основные положения эволюци­онной теории, в частности раз­работанное Ч. Дарвином учение о естественном и половом отборе, жи­вотное происхождение человека бы­ло доказано с полной определен­ностью и стало краеугольным кам­нем современной антропологии и материалистической философии. Многочисленные исследования конца XIX-XX в. принесли неисчисли­мые новые доказательства правильности учения о животном проис­хождении человека, наполнили его конкретным содержанием и позво­лили перейти к восстановлению конкретных путей эволюции человека. Особое значение в этом отношении имели находки ископаемых остат­ков древнейших предков человека, которые в настоящее время изве­стны со всех материков Старого Света.С именем Томсена связаны попытки установить хронологию орудий путем классификации их по материалу. Его работу в качестве руководителя по Национальному музею, развил и расширил его ученик и преемник Й. Ворсо (1821-1915). Ворсо, во-первых, на основе различий в погребениях бронзового века (разный ин­вентарь, разные обряды захоронения) фактически создал метод относительной хронологии в датировке. Во-вторых, он показал возможность использования археологических материалов для создания гипотез об этнических, в частности миграционных, процессах древности. Вopco отрицал возникновение индустрии бронзы на территории Дании в результате постепенного развития индустрии каменной, а позже бронзовые орудия появились здесь в результате «вторжения» какого-то иного, нежели созда­тели этих каменных орудий, народа.Следующим этапом по демонстрации тех возможностей, какие открывают классификация по материалу орудий в деле рекон­струкции прошлого, стали работы Нильссона (1787-­1887). В 1834 г. в очерке истории охоты и рыболовства в Скан­динавии, помещенном в качестве приложения и исследования о скандинавской фауне, этот ученый предложил концепцию четы­рехчленного деления эволюции человеческого общества - от охо­ты и собирательства к нации, т. е. развитому производящему хозяйству. Детальная разработка этой концепции была дана не­сколькими годами позднее в работе, посвященной древним обита­телям Скандинавского полуострова. Схема Нильссона включала: «дикость», т. е. охотничье-собирательское и рыболовческое хозяй­ство, номадизм (т. е. кочевое скотоводство), земледелие и «нацию» с высокоразвитым производящим хозяйством, разделением труда и чеканкой монеты. Такое членение истории, на первый взгляд, отличалось от схемы, например, Кoндopce, лишь выделением ско­товодства в особый этап. Но впервые членение предполагалось на основе сопоставления археологических и этнографических мате­риалов, ставших к тому времени известными науке, и притом на первом месте среди критерием здесь стояла археологическая клас­сификация Томсена.Таким образом, в 30-е годы прошлого века уже появились первые предпосылки того, что в наши дни Г. Дэниел обозначил словами «археологическая история первобытности». Однако сами по себе эти теории не рассматривались как противоречащие библейской хронологии; ведь гипотетически все три века - камен­ный, бронзовый и железный - вполне можно было вписать в те шесть тысяч лет, которые отводились истории человека по этой схеме. Поэтому реальная возможность утвердить представление о неизмеримо большей древности человеческого общества появи­лась лишь после того, как библейская хронология была опро­вергнута первоначально в геологии.

3десь таким рубежом стал выход в свет книги крупного анг­лийского геолога Ч. Лайелла «Принципы геологии» в начале 30-х годов прошлого века. Для истории первобытного общест­ва особое значение имело то, что JIайелл практически опроверг креационистские взгляды во всех областях знаний - от собствен­но геологии до истории. После его работ уже ни один серьезный ученый не мог говорить о сотворении мира за шесть рабочих дней. А это придавало совершенно новую убедительность тем палеоли­тическим находкам, которые к этому времени во все большем чис­ле стали появляться в европейских музеях и научных учрежде­ниях.Особо значительны среди них были те, которые обнаружили на рубеже 20-30-х годов Дж. Мак-Ипертт во время раскопок в Пент­ской пещере неподалеку от курорта Торке в юго-западной Анг­лии, П. Шмерлинг - в пещерах Анжиуль близ Ажена и Ж. Буше де Перт - в речных отложениях Соммы возле Аббевнля (соответ­ственно 1824-1829, 1833 и 1837 гг.). Вo всех этих случаях были обнаружены костяки человека и животных давно вымерших ви­дов, в частности шерстистых носорогов и мамонтов, а также каменные орудия. При этом если первые находки Буше де Перта находились в переотложенном состоянии, то в раскопках Мак-­Инери и ПIмерлинга стратиграфия оказалась ненарушенной.Наибольшую последовательность из этих трех исследователей проявил Буше де Перт (1788-1868). В 1838 г. он выступил в Аббевиле с докладом, в котором отнес обнаруженные при раскопках грубые каменные орудия к человеку древнейших времен. Предположение вызвало яростную оппозицию в ученом мире, не говоря уже о широкой читающей публике. Находки Шмерлинга не привлекли сначала особого внимания, а результаты работ Мaк-Инери были опубликованы только после его смерти . Буше де Перт, невзирая на неблагоприятные отклики, продолжал исследования, отстаивая справедливость своего первоначального вывода. Немалую роль в окончательном торжестве его точки зре­ния сыграло то обстоятельство, что при дальнейших раскопках он смог обнаружить орудия и костяки в непереотложенных слоях. И все потребовалось больше 20 лет, чтобы взгляды ученого по­лучили признание лишь после того как раскопки Буше де Перта около Аббевиля посетили несколько крупнейших геоло­гов и археологов того времени, в том числе Ч. Лайелл, Дж. Пре­ствич, Дж. Эванс, их свидетельства сделали мнение французского исследователя общепризнанным, во всяком случае для большинства.Если книга В. Шмидта о собственности может рассматривать­ся как определенный итог традиции изучения первобытного хо­зяйства, начатой еще в конце прошлого века Э. Ханом, то у истоков такой этнографической субдисциплины, как экономическая антропология, т. е. изучение экономических отношений в первобытном обществе, стояли М. Мосс и британский ученый Б. Малиновский. Функционализм - научное направление, соз­данное Малиновским,- почти на три десятилетия сделался веду­щим в британской науке.Собственно история первобытности функционалистов, начиная с самого Малиновского, почти не интересовала. С самого на­чала он отрицал возможность восстановления картины исторического прошлого того или иного народа (Малиновский держался широко распространённого в современной западной науке взгляда, что история начинается лишь с письменных свидетельств, все остальное - либо «предыстория», либо «протоистория»). Этим объясняется резко отрицательное отношение Малиновского к методу пережитков, предложенному еще Тайлором. Если подходить с позиций строгого функционализма, то пережиток невозможен в принципе: ведь речь должна идти об изменении определенной функции культуры в данном обществе. И столь же нелепо, по Малиновскому, диффузионистское пред­ставление о передаче отдельных элементов культуры - это опять-таки бессмыслица, если рассматривать, как делает это функционалистская теория, любое общество и культуру как целостный организм, как систему, ориентированную на удовле­творение потребностей образующих это общество людей как первичных, т. е. чисто биологических, так и вторичных, т. е. порожденных существованием в обществе.Вместе с тем конкретное применение принципов функционального изучения, вне зависимости от взглядов Малиновского и ближайших последователей, позволяет по-новому взглянуть на некоторые черты первобытного общества, н частности на экономику. Еще в 1922 г., практически одновременно с Моссом, Малиновский предложил свое объяснение некоторых обычаев об­мена и кажущейся растраты материальных ценностей, представ­лявшихся исследователям бессмысленными с экономической точки зрения. При анализе обычая «кула» (кольцевого обмена) на Тробрианских островах он исходил из того же представления о реципрокности, что и французский ученый. И хотя основной па­фос своих высказываний по этому поводу Малиновский обращал против «так называемого материалистического объяснения истории, он был вполне прав и том смысле, что требовал «углубить анализ зкономических фактов».А позднее Малиновский по­пытался объяснить многие явления, в том числе и дуальную ор­ганизацию, необходимостью «внутренней симметрии», присущей первобытному обществу, т. е. по сути дела изначальным обменом видами деятельности и соответствующими взаимными обязатель­ствами. Речь шла о том, что к экономике первобытного общества мало, а то и вовсе неприменимы те категории, в которых изучается экономика общества современного.Из основных теоретических посылок Малиновского логически вытекала невозможность оценки тех или иных институтов с точ­ки зрения их прогрессивного или тормозящего прогресс характе­ра. Любой институт должен приниматься как данность, ибо наши мерки к «примитивному» обществу просто неприменимы (надо сказать, что для Малиновского и последователей определение «примитивный» всегда имеет значение «отсталый», но не «перво­бытный»). Для истории первобытности такой подход достаточно опасен, так как не позволяет в должной степени понять и оценить направление развития общества; впрочем, восприятие последнего именно как статичной системы институтов как раз и характерно для функционализма.Еще одна этнографическая субдисциплина, сложившаяся в на­чале 40-х годов, - политическая антропология - также исходила из тезиса об обществе как единой целостной системе. Ее скла­дывание можно связать с именем А. Рэдклиф-Брауна, которого принято рассматривать как: основоположника « британского Струк­турализма». Так же как; и Малиновский, сторонники этого направления почти не проявляют интереса к истории первобытного общества; объекты их изучения - нынешние отсталые общества, преимущественно африканские, реже - азиатские. И все же работы таких учёных, как Э. Ивенс-Притчард, М. Глакмэн или Э. Лич, проливают свет па такие сложнейшие процессы ой истории, как организация власти и управления в обществах, еще не достигших стадии классового развития. Можно сказать, что для иллюстрации того, как происходило разложение перво­бытного общества, как складывалось социальное неравенство и как оно оформлялось соответствующими мерами в институтах и структурах общества, работы политических антропологов дают едва ли не исчерпывающий материал.Что касается структурализма за пределами Великобритании, основателями которого считаются такие учёные, как швейцарец Ф, де Соссюр, американцы Э. Сэпир и К. Пайк, а виднейшим со­временным представителем - французский этнолог К. Леви-­Стросс, то сферой исследований остается скорее не реальная картина общества и жизнедеятельности, а то, как эта жизнедеятельность фиксируется в общественном сознании членов общества и их подсознании. С известной долей огрубления можно сказать совершенно понятно, что реконструкция в лучшем случае возможна.

Билет 3. Антропосоциогенез

Критерии человека. Вопрос о сущности человека, о том, что от­личает его от всего живого и что противопоставляет его остальному мирозданию, т. е. в конечном счете о критериях, с помощью которых могут быть обозначены наиболее фундаментальные особенности че­ловека, волновал мыслителей про­шлого начиная с самых истоков возникновения философии и нау­ки. Разные школы античной фило­софии подчеркивали мыслитель­ные функции человеческой лично­сти, мысль и дух как основные свойства, отличающие человека от других существ. Человек представляет собою венец творения - в этом состоял смысл христианской доктрины , не уточнявшей далее, в чем же это проявляется: человек был создан Богом последним в ряду других существ и после того, как было создано все сущее, - сама по­следовательность его возникнове­ния говорит о его высшей сущ­ности.Христианское учение о челове­ке как о венце творения во многом предопределило отношение евро­пейской науки к проблеме человека на долгие столетия. Философы касались этой проблемы, пытаясь на уровне умозрительного подхода вскрыть особенности человеческого мышления и процесса познания человеком природных и общественных явлений, в идеалистической философии самый примат духа над материей автоматически приводил к возвеличению человека над всей остальной природой, но и в додиалектической материалистической философии особое надприродное место человека, чаще всего в угоду господствующей христианской доктрине, не подвергалось сомнению. Что же касается научного рас­смотрения этой проблемы, то его начало датируется не ранее чем серединой ХIХ столетия.Параллельно с разнообразными попытками оценить деятельность че­ловечества в масштабе планеты после появления упомянутой книги Дарвин­ на шла разработка сравнительно­ анатомической проблемы места человека и его предков в животном мире в целом и внутри отряда при матов, в частности уровня морфоло­гического своеобразия человека и его предков и оценки этого уровня в масштабе зоологической классифи­кации. При этом речь идет не о трудовой деятельности предков человека и коллективов древних и современных людей, а лишь о строении тела и его функциях. На заре истории физический тип становящихся людей во многом еще определял их возможности и поэтому выступал в качестве могущественного фактора исторического развития. Поэтому же история древнейших этапов развития трудовой деятельности и формирования социальной организации неотделима от биологической истории самого человека.Общепринятой классификации приматов нет до сих пор. Разные схемы различаются не только по числу выделенных видов, но и по их группировке. Нет полной договоренности и по вопросу о более крупных подразделениях отряда. Но общим моментом для всех классификаций является выделение в качестве самостоятельного семейства человеко­образных, или антропоморфных, обезьян. Еще Дарвин, видов в них ближайших родственников человека, подчеркивал в то же время, что ввиду крайней специализации ни один ныне живущий представитель семейства не может рассматриваться в качестве предковой формы для человека. Современные взгляды базируются на его точке зрения. Любопытно отметить, что он оказался прав и в оценке сходства той или иной антропоморфной обезьяны с человеком: изучение тонких генетических механизмов с помощью новейших методов показало наибольшее сходство с человеком шимпанзе.Наряду с семейством антропоморфных во всех классификациях отряда приматов выделяется семейство гоминид, объединяющее со­временного человека и его ближайших предков. Для всех представи­телей этого семейства характерны большой мозг, по сложности своего строения превышающий мозг других приматов, выпрямленное поло­жение тела и походка на двух конечностях, подвижная и способная к тонкому манипулированию кисть с развитым большим пальцем, резко противопоставляющимся всем остальным. Таким образом, даже с анатомической точки зрения современный человек и его непосредст­венные предки характеризуются значительным своеобразием, отделя­ющим их от других приматов, даже человекообразных, и оправдывающим их выделение в качестве семейства.Состав семейства гоминид по-разному понимается различными исследователями. Во многих работах отечественных и западноевропей­ских специалистов выделяется в составе семейства один род - собст­венно человека, род Ноmо, включающий все ископаемые формы и современного человека. Эта точка зрения является, однако, далеко не общепринятой. В пределах рода Ноmо обычно выделяют два вида - человек современного вида, или человек разумный, Ноmо sapiens, и ископаемые находки, объединяемые в один вид ископаемого, или примитивного, человека, Ноmо primigenius, или erectus.Из этого подразделения видно, что морфологические различия между современным человеком, с одной стороны, и его непосредст­венными предками - с другой, больше, чем между последними. Имен­но из этого факта исходили отечественные исследователи, выдвинувшие в 30-х годах положение о двух скачках в процессе антропогенеза: одном - при формировании семейства гоминид, дру­гом - при формировании человека современного вида. Их значение в процессе антропогенеза, разумеется, неодинаково. Первый скачок совпадает с появлением отличительных человеческих особенностей в сфере морфологии и ознаменован появлением мышления и языка, формированием зачатков социальной организации и т. д., одним словом, появлением самого человека. Второй скачок отражает лишь образование «готовых» людей из людей «формирующихся и связан со значительными, но все же гораздо меньшими по масштабу преобразо­ваниями в области морфологии и культуры. Эту точку зрения разделяет большинство наших антропологов. Некоторые ученые считают, одна­ко, что морфологические различия между древнейшими и древними гоминидами -питекантропами и синантропами, с одной стороны, и неандертальцами - с другой, не меньшие, чем между неандертальцами и современными людьми. Соответственно количество скачков увели­чивается до трех. Движущие силы процесса антропогенеза. Распространяя на процесс происхождения человека действие биологических закономерностей, Дарвин придавал наибольшее значение половому отбору. Согласно его теории, своеобразие физической организации человека по сравнению с приматами заключается в наличии морфологических особенностей, которые образовались в результате отбора женщинами индивидуумов, выделявшихся определенными преимуществами. Поэтому в процессе размножения такие мужчины оставляли наиболее многочисленное потомство, оказывая решающее влияние на развитие человеческого рода. Дарвин объясн

lektsia.com

Зарождение первобытной археологии в России. Сложение археологии как единой науки

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии» | К следующей главе

Изучая историю археологии, мы сталкиваемся с тем, что отдельные разделы этой науки возникли не только в разное время, но и независимо друг от друга. Было бы неверным писать историю археологии, исходя из того, что присущий людям интерес к прошлому побуждал их изучать те или иные области далекой старины — сначала древности античные, а затем средневековые и первобытные. История развития археологии сложнее. То понимание этой науки, к которому мы пришли сейчас, когда археология рассматривается как наука историческая, не было изначальным. Интерес к древностям во многих странах складывался впервые в среде деятелей искусства, и археология сперва изучала лишь памятники искусства Древних Греции и Рима. Это характерно для Италии эпохи Ренессанса, где собственно и зародилась античная археология (с XIV, а особенно в XV—XVI вв.), и для других западноевропейских стран в ту же и несколько более позднюю эпоху. Неотделима от истории искусствоведения не только история античной археологии; и до сих пор в ряде стран археологи, изучающие античность, работают и организационно и по существу в отрыве от остальных археологов, в контакте с искусствоведами и филологами.

[adsense]

Изучение древнейших этапов истории человеческого общества начинается позднее — уже в XIX в. — и совсем в другой среде — в среде ученых-естественников.

Развитие первобытной археологии теснейшим образом связано с развитием биологии нового времени, с развитием эволюционной теории. И сейчас эта связь во многих местах сохраняется.

Основным изданием французских специалистов по палеолиту является журнал «L’Anthropologie», где публикуются и антропологические статьи, и статьи по палеолиту; в журнале же «Revue archéologique» статьям по палеолиту не находится места. Только археология средневековья возникает в непосредственной связи с развитием исторической науки и с самого своего возникновения обслуживает ее нужды.

Лишь к концу XIX — началу XX в. отмечается сближение трех областей археологии, и определяется единство их задач, но, как видим, еще и сейчас не всюду произошло полное слияние разных отделов науки о древней истории человечества в одну науку. Важные шаги в этом направлении сделаны советскими учеными. Так, впервые в 1930-х годах в Московском университете был создан первый единый курс археологии от палеолита до средневековья.

Необходимо помнить и о том, что связь археологии с историей далеко не везде так неразрывна, как в СССР. Показательно, например, что в Польше нет музеев, отражающих историю страны от палеолита до нового времени, а существуют отдельно археологические музеи (Варшава, Познань, Краков, Лодзь), музеи истории городов (Варшава, Познань), музеи, дающие представление о комплексе исторических памятников (Вавель в Кракове). То, что в Государственном Историческом музее в Москве прошлое СССР от палеолита до XIX в. показано в сплошной экспозиции, служащей образцом для многих местных музеев, является важным вкладом в развитие нашей науки.

В связи со всем этим очень интересно проследить процесс сложения археологии как единой науки, возникновение и соотношение разных направлений археологии в России первой половины и середины XIX в.Как мы уже отметили, в начале XIX в. был краткий период, когда археология в России занималась почти исключительно античностью. В деятельности президента Академии художеств Оленина мы видим и характерную для первых археологов-античников связь о искусством. Вспомним формулировку задач археологии, данную Олениным.

Однако очень скоро в России зарождается археология средневековая. При этом уже первые археологи-медиевисты работают целиком в сфере истории. Уже Ходаковский в 1818—1820 гг. призывает изучать русские городища и курганы «для объяснения древней славянской истории» и пишет одновременно исторические и археологические статьи.

Параллельное развитие славянской и античной археологии способствовало сближению этих двух разделов науки.

Начало исследования первобытных древностей в России падает уже на середину XIX в. Как и во всей Европе, эти исследования начинаются в среде биологов. Видную роль здесь сыграл крупнейший русский биолог — академик Карл Максимович Бэр (1792—1876). 10 октября 1859 г. он выступил в Русском географическом обществе с лекцией «О древнейших обитателях Европы», ознакомив широкую публику с новейшими открытиями в области первобытной археологии во Франции, в Дании и в других странах. В этой лекции Бэр наметил и программу исследований по каменному и бронзовому веку в России.

Бэр указывал на ряд находок бронзовых орудий, в частности, на кельты, доставленные ему с Урала, и впервые в русской литературе высказал мысль, что «чудские копи» Сибири и Урала, описанные еще Лепехиным и Палласом, могут относиться к бронзовому веку. К 1859 г. в России были известны считанные единицы находок каменных орудий. Те орудия, о которых писали ученые XVIII в. были давно утрачены. И Бэр совершенно правильно выдвинул как ближайшую задачу первобытной археологии в России — сбор коллекций каменных орудий и фиксацию условий их находок [1]. В 1862 г. он опубликовал специальную программу «собирания доисторических древностей» [2]. Коллекции стали накапливаться, причем концентрировались они в анатомическом кабинете музея Академии наук, а не в каком-либо историческом или археологическом учреждении. Бэр с этими учреждениями не был связан и, видимо, не очень им доверял. «Мы по большей части теряем опять все то, что не принадлежит к греческому искусству» [3], писал он. Так, при самом зарождении первобытной археологии в России сложилась связь этой области науки не с историей, а с биологией.

И в дальнейшем крупнейшие заслуги в деле изучения каменного века России принадлежат естественникам. Среди них хранитель Зоологического музея Академии наук Иван Семенович Поляков (1847—1887) [4], профессор зоологии, специалист по простейшим организмам (губки, водоросли) и по виноградарству Константин Сергеевич Мережковский (1854—192?), профессор геологии Петербургского университета Александр Александрович Иностранцев (1843—1919) [5]. Эти три человека во многом определили пути русской первобытной археологии.

Карл Максимович Бэр

Можно назвать и другие имена. Первая палеолитическая стоянка в России найдена в 1871 г. под Иркутском Иваном Дементьевичем Черским (1845—1892) [6]. Черский — геолог и палеонтолог, автор блестящих работ о геологии Прибайкалья, о четвертичной фауне Новосибирских островов и района Верхоянска. Он исследовал геологические условия вдоль Якутского тракта — от Иркутска до Верхоленска, изучал район Нижней Тунгузки, оставил зоологические и метеорологические наблюдения [7]. Другая палеолитическая стоянка в Сибири, близ Томска, изучена в 1896 г. Николаем Феофилактовичем Кащенко (1855—1935) [8]. Это — томский профессор, эмбриолог и маммолог — систематик, получивший особую известность работами по акклиматизации растений [9].

С именем создателя научного почвоведения Василия Васильевича Докучаева (1846—1903) связано открытие неолитических стоянок Балахнинской низины. Кроме того, Докучаев изучал мезолитические стоянки Оки — Борки и Елин Бор, участвовал в обследовании палеолитической стоянки Карачарово и многих неолитических окских стоянок [10].

Поселения эпохи неолита и бронзы под Казанью изучали профессор хирургической патологии и терапии Казанского университета Николай Федорович Высоцкий (1843—1922) и другой казанский профессор Александр Антонович Штукенберг (1844—1905), известный своими трудами по палеонтологии палеозоя и геологии Урала и Поволжья [11]. Штукенбергу принадлежит и сводка материалов по бронзовому веку Приуралья [12]. Третий казанский профессор — геолог Петр Иванович Кротов (1852— 1914) также оставил ряд археологических статей [13]. Вспомним, наконец, и о таких, более близких к нам по времени ученых-естественниках, работавших в области археологии, как Д. Н. Анучин и А. П. Павлов.

Пещера Волчий грот близ с. Мазанка в Крыму — первый древнепа¬леолитический памятник, найденный в России (фото О. Н. Бадера)

Таким образом, перед нами не отдельные любители археологии из ученых-естественников, а целая плеяда исследователей, внесших в изучение древнейшего прошлого России очень большой вклад. Достаточно указать на заслуги в области археологии К. С. Мережковского. В 1879 и 1880 гг. в Крыму он впервые в России провел исследования пещер с целью поисков остатков палеолита. Результаты этих двух раскопочных кампаний столь велики, что с ними не могут сравниться многочисленные раскопочные сезоны продолжателей Мережковского [14]. С 1923 г. и вплоть до настоящего времени в Крыму почти без перерыва ведутся исследования палеолита. Сделан ряд замечательных открытий. Но по сути дела в выделении основных этапов палеолита Крыма мы очень недалеко отошли от Мережковского. До сих пор наиболее ранними памятниками Крыма остаются мустьерские стоянки. Наличие мустье в Крыму установил уже Мережковский [15]. В пещере Волчий грот (см. рис. на стр. 77) он открыл первую в России мустьерскую стоянку. Кроме того, он выявил два мустьерских местонахождения — Кабази и Замрук. Последний памятник до находок под Судаком в 1958 г. был единственным в Крыму палеолитическим пунктом на побережье. Характеристика верхнего палеолита Крыма строится на материалах исследованных Мережковским Пещер Сюрень I и Качинский Йавес. Продолжателям Мережковского ни одного памятника верхнего палеолита найти не удалось.

Мезолит в Крыму был также найден Мережковским при раскопках в пещерах Сюрень II и Черкез-Кермен. Он же обнаружил в Крыму открытые поселения с микролитическим инвентарем на плато Яйлы (три стоянки у Кизил-кобы).

Мережковский оставил след в археологии не только как полевой работник. Как убедительно показал С. Н. Замятнин, именно Мережковский, а не А. Мортилье, первый установил, что микролиты относятся к периоду между палеолитом и неолитом, заполняют пресловутый хиатус [16].

Не меньшие заслуги перед археологией имеет и И. С. Поляков [17]. Он разработал другой метод поисков палеолитических памятников. Если Мережковский искал их в пещерах, то Поляков обнаружил палеолит по находкам костей четвертичных животных. Исследования Полякова в Костенках, где уже в XVIII в. находили кости мамонта, были первым опытом в этом направлении, и именно ему мы обязаны знанием классического района верхнего палеолита.

Поляков обследовал и неолитические стоянки на Севере Европейской России, в Верхнем Поволжье, в бассейне Оки, в Сибири и на Сахалине. Поляков же раскапывал Фатьяновский могильник.

Наконец, А. А. Иностранцев оставил нам классический труд о неолите на Ладожском озере [18]. Исследование остатков каменного века дано им необычайно разносторонне.

Константин Сергеевич Мережковский

Помимо материальной культуры неолита, охарактеризованы геологические условия находок, флора, фауна позвоночных, моллюсков и насекомых, антропологические данные, высказаны соображения о климате.Все это показывает, сколь значителен был вклад ученых-естествоиспытателей в развитие русской археологии. Они сделали крупнейшие открытия, нашли новые методы исследования археологического материала [19]. Работы их ставились в тесной связи с биологическими и геологическими проблемами. Это видно не только по книге Иностранцева. Мережковский, параллельно с раскопками, проводил в Крыму антропологические исследования, Черский и Кащенко изучали фауну с палеолитических стоянок, Докучаев использовал археологические наблюдения в почвоведческих и геологических работах.

В то же время мы не обнаруживаем почти никакой связи всех этих ученых с официальной русской археологией.

За исключением маленькой статьи Иностранцева, в «Известиях Археологической комиссии» не напечатано ни одной работы по первобытной археологии России. Исследования Мережковского по палеолиту Крыма проходили в стороне и от Археологической комиссии, и от Московского и Русского археологических обществ. Его статьи печатались в «Известиях Географического общества», в «Трудах» этого общества должна была быть опубликована и монография Мережковского по крымскому палеолиту, к сожалению, не увидевшая свет. В 1870-х годах Мережковский стремился создать в Петербурге антропологическое общество, одной из задач которого должно было стать изучение палеолита. Поляков вел свои исследования на средства того же Географического общества и на средства Академии наук, где тогда археология не была представлена. Кротов, Штукенберг, Высоцкий публиковали работы по каменному веку в «Известиях Казанского общества естествоиспытателей».

Иван Семенович Поляков

Вce это не случайно. Здесь отразились, с одной стороны, равнодушие Археологической комиссии и археологических обществ к первобытной археологии России, чисто естествоведческое направление самих исследователей каменного века — с другой и, наконец, более глубокие политические и идеологические расхождения между археологами-историками и археологами-натуралистами.

Все интересующие нас исследователи сложились как ученые в годы демократического движения 60-х годов XIX в. когда изучение естественных наук играло огромную роль в жизни молодой России. Последователи Писарева видели в естествознании лучшее воплощение того «реального дела», которое властитель их дум противопоставлял «болтовне» школы и университета старого времени. Естествознанию придавался исключительно боевой характер. Интерес к каменному веку был тогда неотъемлемой частью изучения эволюционной теории, одним из звеньев в цепи доказательств право.ты материалистов в борьбе с обскурантами.

Исследователи каменного века России — сверстники демократов 60-х годов, выходцы из той же разночинной среды. В николаевские времена археологией занимались обер-прокурор Сената Оленин, сенатор Сумароков, киевский губернатор Фундуклей, керченский градоначальник Стемпковский; теперь на смену этим представителям родовитого дворянства и чиновной администрации пришли выходец из простой казачьей семьи Поляков, сын бедного сельского священника Докучаев, польский революционер Черский.

Поляков был настолько типичным представителем разночинной интеллигенции, что в споре с Тургеневым о «Новых людах», об образе Базарова известная деятельница женского движения А. П. Философова указывала на Полякова как на одну из самых характерных фигур в поколении «новых людей» [20]. Поляков не состоял в каких-либо народнических группах, но был близок со многими революционерами и привлекался к следствию по делу Кропоткина. [21]

К. С. Мережковский в молодые годы был, по воспоминаниям его брата, «ярым нигилистом». В поэме «Старинные октавы» Дмитрий Мережковский пишет:

Был Костя — старший брат мой — право подом,Но поступил он, возмутившись вдруг,И полный нигилизма модным бредом,На факультет естественных наук.… смеясь над чертом и над богом,Он все, во что я верил, разрушал [22].

В прозаических воспоминаниях Дмитрий Мережковский рассказывает, что Константин одобрял убийство Александра II народовольцами [23].

Александр Александрович Иностранцев

Неудивительно, что у преданных самодержавию археологов николаевской школы не нашлось общего языка с Поляковым и Мережковским. Деятели официальной русской археологии середины XIX в. известны своей ретроградностью. «Археологи возмущали меня своим равнодушием к насущным потребностям народа, — пишет этнограф-каракозовец И. А. Худяков.— Мало того, некоторые из них прямо брали на себя обязанности III отделения. На археологических вечерах и у И. И. Срезневского постоянно можно было слышать о политическом настроении молодежи. «Что Чернышевский? — говорил археолог Григорьев,— Вот в наше время Сенковский был!» — Они там в «Современнике», хотят революцию сделать, — вопиял Срезневский. — Я думаю, все честные люди должны собраться и сделать контрреволюцию и крестовый поход против невежества» [24]. Натуралисты-безбожники, вторгающиеся в сферу истории, естественно, были нежелательными коллегами для таких археологов. И первобытная археология не получила в царской России той поддержки, которую правительство оказывало и античной, и славяно-русской археологии.С другой стороны, сами исследователи палеолита сторонились археологии исторического направления.

В этой связи интересен доклад Иностранцева о периодизации каменного века, сделанный на съезде русских естествоиспытателей и врачей. Весь этот доклад построен на противопоставлении подхода к каменному веку натуралистов и археологов-историков. Иностранцев доказывает, что подход натуралистов правильнее, ибо они изучают и человека, и его окружение, а подход историков узок, случаен, так как они исследуют только особенности обработки кремня. По мнению Иностранцева, классификация палеолита Г. Мортилье, основанная на анализе орудий труда первобытного человека, несостоятельна. Периодизацию каменного века можно дать только на материалах фауны и флоры со стоянок [25].

Правильно отметив необходимость комплексного изучения палеолита, археологи-натуралисты не учитывали того, что подход к исследованию человеческого общества, даже самого примитивного, должен быть иным, чем подход к любым формам природных явлений. Это характерно не только для Иностранцева. В одном из докладов в Географическом обществе Поляков стремился показать «важность и весь интерес изучения остатков каменного века как со стороны изменений, потерпенных самим человеком (как биологическим видом.— А. Ф.), так и со стороны огромных перемен, совершившихся в самой природе и, наконец, со стороны собственно зоотехнической» [26]. Все три аспекта, как видим, биологические.

Эта тенденция отрыва от историков доходит до XX века. В ряде статей предреволюционных лет по проблемам первобытности подчеркивается «антропологический», а не археологический характер работ по каменному веку. Так, в 1913 г. исследователь Мезинской стоянки Ф. К. Волков печалился о забвении естественно-исторических установок специалистов по палеолиту XIX в. в труде Ж. Дешелетта, соединившего в одном издании археологию от палеолита до галло-римского периода. По словам Волкова, книга Дешелетта «очень на руку тем «археологам», которые и до сих пор не могут примириться с палеоэтнологией, как с одной из естественных наук» [27]. В статье видного этнографа Л. Я. Штернберга «Что такое доисторическая археология» также говорится о том, что это раздел антропологии естественно-историческая дисциплина [28].

Таким образом, первые исследователи каменного века России тяготели к естественникам и сторонились археологов не только вследствие пренебрежения к первобытности со стороны археологов, но и в силу своих теоретических установок. Это говорит об их определенной ограниченности, свойственной во многом материалистам писаревской школы

Весьма вероятно, что первобытная археология вообще не вошла бы в круг интересов дореволюционной русской археологии, если бы не деятельность Алексея Сергеевича Уварова (1828—1884). Этот археолог, занимавшийся сначала античностью, посвятивший свои основные работы русской археологии, в последние годы жизни вплотную занялся первобытностью и стремился связать все области археологии воедино [29]. В своей речи на III археологическом съезде он говорил: «Неведение нашей первобытной археологии не может служить предлогом для исключения ее из общего объема всей русской археологии. Хотя теперь, в данную минуту, мы не дошли еще до полного уяснения, каким народам принадлежат все эти памятники, и какое могли иметь влияние эти народы на последующих насельников России, однако, и теперь мы не вправе отрицать a priori всякую связь между этими народами первобытной эпохи с нашими историческими племенами, тем более, что народы бронзового периода в последовательности эпох служили наверно средним звеном между этими племенами каменного века и племенами, упоминаемыми в летописях» [30].

В этих словах заключено ясное понимание исторического характера первобытной археологии как науки, которого не было еще у многих исследователей каменного периода, видевших в своих работах лишь область антропологии или геологии.

Алексей Сергеевич Уваров

Сейчас деятельность А. С. Уварова как археолога рисуется нередко только черными красками [31]. Несомненно, в его работах было много от аристократического дилетантизма, раскопки он вел на невысоком методическом уровне, его политические убеждения были реакционны, но все это не должно заставлять нас закрывать глаза на другие стороны деятельности Уварова. Он был основателем Исторического музея, Московского Археологического общества, инициатором созыва археологических съездов. Создавая Московское археологическое общество, он указал, что двери Общества должны быть открыты для широкой публики. В этом Московское общество, возникшее в период демократического движения 60-х годов, резко отличалось от аристократического кастово-замкнутого Русского Археологического общества в Петербурге, основанного при Николае I. И самое главное, во всех созданных Уваровым археологических учреждениях — в музее, в Обществе, на съездах — изучение древностей первобытных, античных и средневековых было объединено, причем подчеркивались исторические задачи археологии. Сплошная экспозиция Исторического музея от палеолита до ближайших к нам веков была построена уже при Уварове. Всего этого не было во многих западноевропейских странах, где исследования первобытности, античности и средневековья были полностью оторваны как друг от друга, так и от истории. В объединении отдельных разделов археологии — большое прогрессивное значение деятельности Уварова.

Вельможный археолог Уваров коренным образом разошелся с политикой своих коллег из Археологической комиссии в Петербурге в отношении к первобытной археологии и тем сыграл в истории нашей науки далеко не реакционную роль.

Намечая некоторые вехи истории археологии в России мы можем сказать, что в начале XIX в. археология преимущественно занята античностью, главным образом историей искусства и древнего быта. К середине XIX в. намечается поворот к изучению археологии русского средневековья, направление которой становится почти сразу историческим. Сложившаяся в начале второй половины XIX в. в среде биологов первобытная археология биологического направления постепенно входит в общую сферу археологии России, и здесь на смену биологическим интересам приходят интересы исторические. Все это подготовило переход к тому синтезу археологии, который дали в своих работах советские исследователи.

[adsense]

1 Лекция Бэра «О древнейших обитателях Европы» опубликована как приложение в кн. М. И. Шлейден. Древность человеческого рода, происхождение видов и положение человека в природе. СПб., 1865.2 Бэр и Шифнер. О собирании доисторических древностей в России для этнографического музея. «Записки Академии наук», т. I, кн. 1. СПб., 1862, стр. 115—123.3 К. М. Бэр. О древнейших обитателях Европы, стр. 101.4 См. о нем Д. Н. Анучин. О людях русской науки и культуры. М., 1950, стр. 96—104.5 См. о нем С. С. Кузнецов. Отечественные геологи. М., 1958, стр. 54—71.6 И. Д. Черский. Несколько слов о вырытых в Иркутске изделиях каменного периода. «Известия Сибирского отделения РГО», т. III, № 3. Иркутск, 1872, стр. 167—172.7 См. о нем в кн. И. Д. Черский. Неопубликованные статьи, письма и дневники. Иркутск, 1956.8 Н. Ф. Кащенко. Скелет мамонта со следами употребления некоторых частей тела этого животного в пищу современным ему человеком. «Записки Академии паук по физико-математическому отделению», VIII сер., т. XI, № 7, СПб., 1901.8 См. о нем словарь «Русские ботаники», т. IV, М., 1952, стр. 113—116.10 Обзор археологических работ В. В. Докучаева см. в статье: М. З. Паничкина. Мезолитическая стоянка Борки. МИА, № 2, 1941, стр. 149.11 Н. Ф. Высоцкий. Каменный век в Казанской губ. ИОАИЭ, т. XXIII, вып. 6, 1908; А. А. Штукенберг и Н. Ф. Высоцкий. Материалы для изучения каменного века в Казанской губ. «Труды Общества естествоиспытателей при Казанском университете», т. XIV, вып. 5. Казань, 1885.12 A. A. Штукенберг. Материалы для изучения бронзового (медного) века восточной полосы Европейской России. ИОАИЭ, т. XVII, вып. 4, 1901, стр. 165—213.13 П. И. Кротов. К вопросу об относительной древности остатков каменного века на Оке. «Труды Общества естествоиспытателей при Казанском университете», т. X, вып. 2, 1881; его же. О раскопках близ дер. Галкино. ИОАИЭ, т. III, 1884, стр. 180—185.14 К. С. Мережковский. Отчет о предварительных исследованиях памятников каменного века в Крыму. ИРГО, т. XVI, вып. 2, 1880; его же. Отчет об антропологической поездке в Крым в 1880 г. ИРГО, т. XVII, вып. 2, 1881.15 К. Merejkovsky. Station moustérienne en Crimée. «L’Homme», Nr. 10, 1884.16 С. Н. 3амятнин. О возникновении локальных различий в культуре палеолитического периода. «Труды Института этнографии». XVI, М., 1951,стр. 90.17 Основные работы И. С. Полякова по археологии: Антропологическая поездка в Центральную и Восточную Россию. Приложение к т. XXXVII «Записок Академии наук». СПб., 1880; Исследования по каменному веку в Олонецкой губернии, в долине р. Оки и на Верхней Волге. «Записки РГО по отделению этнографии», т. 9. СПб.,; 1882.18 А. А. Иностранцев. Доисторический человек каменного века Побережья Ладожского озера. СПб., 1882.19 Следует, однако, отметить, что первые попытки применить данные биологии при обработке материалов из раскопок относятся к более раннему времени и принадлежат археологам. Уже в 1842 г. Оленин обратился к ботанику Ф. Б. Фишеру (создателю Петербургского Ботанического сада) с просьбой определить породу дерева, из которого сделана лира, найденная при раскопках в Керчи. См. «К истории археологических исследований в южной России. Из переписки А. Н. Оленина». ЗООИД,т. XV, 1889, стр. 109.20 Из переписки И. С. Тургенева. «Звенья», V. М.—Л., 1935, стр. 300.21 П. А. Кропоткин. Записки революционера. М.—Л., 1933, стр. 206, 207 и др.22 Д. С. Мережковский. Полн. собр. соч., т. XIV. СПб.-М., 1912, стр. 177, 178.23 Д. Мережковский. Автобиографическая заметка. В кн. «Русская литература XX века» (под ред. С. А. Венгерова). Изд. -«Мир», кн. 3, [б. г.], стр. 290.24 И. A. Xудяков. Записки каракозовца. М.—Л., 1930, стр. 76, 77.25 А А. Иностранцев. О подразделении каменного периода на отделы. «Речи и протоколы VI съезда русских естествоиспытателей и врачей». СПб., 1880, стр. 265—289.28 ИРГО, т. VIII, № 3, 1872, стр. 128 (протоколы докладов).27 Ф. К. Волков. Новейшие направления в антропологических науках и ближайшие задачи антропологии в России. «Ежегодник Русского антропологического общества при Санкт-Петербурском университете», т. IV. СПб., 1913, стр. 5.28 Л. Я. Штернберг. Что такое доисторическая археология. «Вестник и библиотека самообразования», 1903, стр. 127—132.29 Основные труды А. С. Уварова: Исследование о древностях южной России и берегов Черного моря. СПб., 1851; Меряне и их быт по курганным раскопкам. М., 1871; Археология России. Каменный период., т. I—II. М., 1881.30 А. С. Уваров. Что должна обнимать программа для преподавания русской археологии. Тр. III АС, т. I. Киев, 1878, стр. 33.31 А. В. Арциховский. Археология. В кн. «Очерки по истории исторической науки в СССР», ч. I. М., 1955, стр. 530—533.

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии» | К следующей главе

В этот день:

• Дни рождения
• 1846 Родился Гастон Масперо — французский египтолог, командор ордена Почётного легиона, исследователь тайника с царскими мумиями в Дейр эль-Бахри.
• Дни смерти
• 1887 Умер Лудольф Эдуардович Стефани — российский филолог и археолог, хранитель Отделения классических древностей Эрмитажа.
• 1958 Умер Михаил Яковлевич Рудинский — украинский и советский археолог, доктор исторических наук, основатель Полтавского краеведческого музея.

Свежие записи

arheologija.ru

Наука о первобытной культуре

Культура первобытного общества

Наука о первобытной культуре

Сегодня большинство ученых не ставят знак равенства между культурой и цивилизацией. В отличие от цивилизации, культура существовала всегда и везде, когда и где жил человек. Таким образом, проблема возникновения культуры напрямую связана с вопросом о возникновении человека. Большинство ученых считает, что говорить о человеческом обществе и соответственно о культуре мы можем с того времени, когда завершается биологическое развитие человека (Homo Sapiens), то есть с периода среднего палеолита (примерно 40 тыс. лет назад).

Пожалуй, наиболее верной формулировкой протяженности человеческой культуры в глубь веков можно считать следующую: пока археологи узнают, идентифицируют свои находки, мы можем признавать их проявлениями культуры, так как сам процесс узнавания говорит о единстве психических конструкций, механизма мышления, восприятия современного человека и представителя исследуемой древней культуры. Такая формулировка позволяет отодвигать нижнюю хронологическую границу истории человечества по мере появления новых археологических данных.

Необходимо отметить, что история первобытного общества и его культуры более чем какая-либо другая наполнена гипотезами в силу крайней ограниченности первоисточников. Не случайно этот период развития человечества обозначается учеными как бессобытийная, «спящая» (Э. Леруа-Ладюри) история.

Наука о первобытном обществе и его культуре – самая молодая из сфер исторического знания. Она берет свое начало в XIX в. Именно тогда возникает потребность выделять этот период в истории человечества. Адам Фергюссон в своей работе «Опыт истории гражданского общества» обозначает его как «дикость» в общей схеме исторического процесса (Дикость – Варварство – Цивилизация). Датский археолог К. Томсен выделяет каменный, бронзовый и железный века. При этом каменный век и обозначает интересующий нас первобытный период. Наконец, Ф. Буше де Перт поставил проблему более дробного деления каменного века.

Так появилась общепринятая сегодня периодизация:

Каменный век начинается 2,5 – 1 млн. лет назад и заканчивается 5 тыс. лет назад.

Каменный век делится на:

палеолит 2,5-1 млн. лет назад – 12-10 тыс. лет назад

нижний палеолит 2,5-1 млн. лет назад – 100 тыс. лет назад

средний палеолит 100 тыс. лет назад – 45-50 тыс. лет назад

верхний палеолит 45-40 тыс. лет назад – 12-10 тыс. лет назад

мезолит 12-10 тыс. лет назад – 8 тыс. лет назад

неолит 8 тыс. лет назад – 5 тыс. лет назад

Магистральной линией изучения первобытной культуры стало формирование теории мифа. Оказалось, что именно миф наиболее непосредственно отражает сознание первобытного человека. В мифах содержится информация не только о древнейших мировоззренческих представлениях, верованиях, но и об особенностях мышления, мировосприятия их создателей. Поэтому, отгадав загадку формирования мифа, мы многое сможем узнать о самом первобытном человеке. Сложная проблема порождает и большое количество вариантов ее решения. Так и теория мифа делится на разные научные направления и школы.

Первое как по времени возникновения, так и по значимости направление теории мифа – эволюционизм (от лат. evolutio – развертывание). С точки зрения эволюционизма любое историческое явление – результат единого для всего человечества эволюционного развития. Соответственно, и мифологические образы и сюжеты, и иные социо-культурные явления рассматриваются в контексте эволюционного процесса. Мифологические аналогии, часто встречающиеся в культурах разных народов – результат единства эволюционного пути. При исследовании какого-либо явления социо-культурной жизни этноса представитель этого направления, прежде всего, ищет простую форму, которую и определяет как первоначальную, а все похожие проявления рассматривает как пережитки или следы первой.

К эволюционистскому направлению принадлежит натуралистическая школа теории мифа. Ее представители сводят мифологические сюжеты к солярным и грозовым символам, солнечным и лунным циклам, другим метеорологическим явлениям. Так, например, Н.А. Кун, В. Шварц видели в богах образные обобщения метеорологических явлений. М. Мюллер – автор теории «болезни языка» – считал, что первобытный человек обозначал отвлеченные понятия через конкретные признаки обозначаемого явления посредством метафорических эпитетов. Миф же возникал как результат семантических сдвигов, когда первоначальный смысл метафор оказывался забыт.

Другая эволюционистская школа – антропологическая. Представители этой школы (Э. Тейлор, Э. Лэнг) основывались на сравнительной этнографии. При этом первобытная культура анализировалась через сопоставление с цивилизационной культурой. Ученые антропологической школы были убеждены, что человеческая психика на всем протяжении исторического развития остается тождественна самой себе. Различие сознания человека обосновывается только разницей исторического опыта. С этой точки зрения рассматривается и миф. Он трактуется как своего рода «первобытная наука», характеризующаяся естественными для данной стадии эволюции ошибками и пережитками.

Воспитанником английской антропологической школы был Дж. Дж. Фрезер – основатель ритуалистической школы в этнологии верований. Он выделил три способа мышления, мировосприятия, стадиально сменяющие друг друга в процессе эволюционного развития: магия – религия – наука. Анализируя магический – первобытный способ мировосприятия, Фрезер пришел к выводу о приоритете ритуала над мифом. Именно ритуал был положен представителями этой школы в основу понимания генезиса различных форм культуры. Так, было предложено трактовать мифического минотавра как критского царя в ритуальной маске быка.

Среди исследовательских школ XX века, занимавшихся проблемами первобытной культуры выделяется французская социологическая школа. Ее основателем принято считать Э. Дюркгейма. Дюркгейм и его последователи исходили из убеждения, что мировосприятие человека основывается не только на индивидуальном опыте, но и на коллективных представлениях, причем, именно категории, определяющие свойства вещей, в частности, зафиксированные в мифологической традиции, являются плодом коллективной мысли. Леви-Брюль доказывает, что именно «коллективные идеи» были предметом веры, а не обсуждения. Поэтому идеи коллективного сознания не нуждались в подтверждении индивидуальным опытом. Но это не означает, что коллективные представления – всего лишь результат ошибки, недопонимания. Коллективные идеи обладают огромной социальной значимостью. Так, например, тотемистическая мифология формирует родовую организацию и служит ее поддержанию.

Эволюционистскому направлению противостоит диффузионизм (от лат. diffusio – распространение, рассеивание). Сторонники этого подхода отказываются рассматривать явления культуры и социальной жизни в контексте общечеловеческой эволюции. Картина мира предстает в виде неких самостоятельных культурных кругов. Сходство тех или иных явлений, в частности, мифологические аналогии трактуются как результат проникновения мифологических сюжетов и образов из одного источника в другие этнические культуры. Соответственно, для того, чтобы выявить первоначальную форму, выбирается наиболее сложное и богатое деталями из наблюдаемых явлений культуры. Методику изучения отдельных этнокультурных ареалов разработал американский исследователь нач. XX в. Ф. Боас. Он считал, что для повышения достоверности исследования необходимо ограничиваться небольшой областью с четко определенными границами как при изучении взглядов и обычаев конкретного общества, так и при выявлении их распространения.

В науке XX века происходит сближение этнологии с психологией, что мы и наблюдаем в работах ученых психологической школы. Одним из первых ее представителей можно назвать В. Вундта, который отметил роль аффективных состояний и ассоциативных цепей в образовании мифов (по типу: дыхание – душа – облако – птица – небо). В свою очередь, теория З. Фрейда о подсознательной психике человека, концепция «коллективных идей» Леви-Брюля подтолкнули К.Г. Юнга к его теории генезиса мифов как формы архаического сознания. Юнг связывает рождение мифов, мифологических образов исключительно с «коллективным бессознательным», вместилищем которого являются так называемые «архетипы» - «некие структуры первичных образов коллективной бессознательной фантазии и категории символической мысли, организующие исходящие извне представления». Таким образом, в теории Юнга наследуемое коллективное сознание и индивидуальный опыт воссоединились. И то, и другое мы должны видеть в мифах.

Функционалисты – еще одна школа, родившаяся в этнологических дискуссиях XX века. Ее основателем считается английский этнограф Б. Малиновский. Миф рассматривался им не как отголосок пережитков или донаучное знание, но как форма культуры, выполняющая практические функции важнейшего социального значения. Миф поддерживает традиции и непрерывность племенной культуры за счет обращения к сверхъестественной реальности доисторических событий, миф кодифицирует мысль, миф предлагает определенные правила поведения, моральные нормы, санкционирует обряды, миф мотивирует социальные установления. Миф для первобытного человека – своего рода устное «священное писание», действительность, влияющая на судьбу мира и людей.

На основе уже существующих наработок в этнологии, психологии, социологии возникает еще одна теория происхождения мифов, еще один подход к их трактовке, получивший название – структурализм. Основатель структурализма – французский социолог К. Леви-Строс. Он исходит из утверждения, что явления культуры, подобно языку, имеют неосознанный характер. То есть, подобно тому, как человек говорит на родном языке, строит фразу, не задумываясь о правилах грамматического согласования, так и мифологический сюжет человек создает по законам и в категориях мышления своего общества бессознательно, автоматически. А значит и к мифу можно применить методику, разработанную структурной лингвистикой для анализа языка. Именно сравнительное изучение структур мифов позволяет, по мнению Леви-Строса, познать коллективное бессознательное, то есть, проникнуть в глубинные пласты сознания первобытного человека.

Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 107 | Нарушение авторских прав

mybiblioteka.su

Смотрите также

• Первобытное право
• 
  Первобытный язык
• 
  Первобытный остров
• 
  Первобытный мальчик
• 
  Первобытные символы
• 
  Копье первобытное
• 
  Первобытная наука
• 
  Первобытный инстинкт
• 
  Первобытный язык
• 
  Первобытный арбалет
• 
  Первобытный остров