Древняя русская литература. Древняя русская литература
История современного города Афины.
Древние Афины
История современных Афин

Древняя русская литература. Древняя русская литература


Древняя русская литература | Лингвистика и мировая поэзия

Знакомясь с литературными памятниками Древней Руси, современный читатель без особого труда заметит их отличия от произведений литературы нового времени: это и отсутствие детально разработанных характеров персонажей, это и скупость подробностей в описании внешности героев, окружающей их обстановки, пейзажа, это и психологическая немотивированность поступков, и «безликость» реплик, которые могут быть переданы любому герою произведения, так как в них не отражается индивидуальность говорящего, это и «неискренность» монологов с обилием традиционных «общих мест» — отвлеченных рассуждений на богословские или моральные темы, с непомерной патетикой или экспрессией.

Все эти особенности проще всего было бы объяснить ученическим характером древнерусской литературы, видеть в них всего лишь результат того, что писатели средневековья еще не овладели «механизмом» сюжетного построения, который в общих чертах известен сейчас каждому пишущему и каждому читателю.Все это справедливо лишь в какой-то степени. Литература непрестанно развивается. Расширяется и обогащается арсенал художественных приемов. Каждый писатель в своем творчестве опирается на опыт и достижения своих предшественников. Однако не в этом «неумении» кроется причина тех особенностей манеры повествования, которая дает о себе знать в произведениях литературы Древней Руси.Прежде всего предположению о незрелости литературного мастерства писателей русского средневековья противоречит тот несомненный факт, что в той же самой литературе мы встретим немало подлинных шедевров. Разве не восхищает нас, современных читателей, слог и стиль «Слова о полку Игореве», или отдельных мест русской летописи, или «прелесть простоты и вымысла» легенд о монахах Киево-Печерского монастыря, отмеченная еще А. С. Пушкиным? Когда читатель-неспециалист преодолевает языковый барьер — непонятность древнерусской лексики и необычность грамматического строя — и вчитывается, например, в текст торжественных «слов» писателя XII в. Кирилла Туровского или в текст «Жития Бориса и Глеба», то он не может не заметить, что перед ним высокое искусство слова, что слогу древнерусских писателей присуща особая эмоциональная выразительность, что они чувствовали и умело использовали ритм речи, создавали сложный «рисунок» в построении фразы и целого речевого периода.Вот один из примеров. В Ипатьевской летописи рассказывается о герое «Слова о полку Игореве» — князе Игоре Святославиче. Дружина Игоря окружена половецкими полками, он сам схвачен половцами. И князь горестно восклицает: «Где ныне возлюбленый мой брат? Где ныне брата моего сын? Где чадо рожения моего (рожденное мною дитя, то есть сын Игоря — Владимир. — О.Т.)? Где бояре думающей? Где мужи храборьствующеи? Где ряд полъчный (строй полков)? Где кони и оружья многоценьная? Не ото всего ли того обнажихся!» (Ипатьевская летопись под 1185 г.).Мы понимаем, что пространный монолог Игоря, небольшой отрывок из которого приведен выше, не документален, он сочинен летописцем и лишь в какой-то мере передает действительное душевное состояние князя, на глазах которого гибнет его дружина, смертельной опасности подвергаются близкие — брат, племянник, сын. Да, монолог этот и психологически не очень достоверен: это слишком правильная, слишком олитературенная внутренняя речь героя, к тому же произносимая им в разгар боя. Но как это сделано! Этот анафорический ряд (то есть ряд фраз, начинающихся одинаково — словом «где»), этот параллелизм конструкций («бояре думающей», «мужи храборьствующеи», «ряд полъчный», «кони и оружья многоценьная») и этот обобщающий аккорд, которым завершается ряд риторических вопросов: «не ото всего ли того обнажихся!»— разве это не-искусство слова? А как емки эпитеты: «бояре думающей», то есть те, с которыми Игорь постоянно советуется, те, которые вместе с князем «думают» об устройстве своего княжества. «Мужи храборьствующеи» — не просто «храбрые», а те, для кого храбрость в бою является постоянным, определяющим их качеством.Этот небольшой пример показывает, что речь должна идти не о неумении, неопытности авторов, не о незрелости литературы того времени, а об отличиях литературных систем, о специфике древнерусской литературы, специфике, которая и определяет эти отличия.Прежде всего нужно учесть, что средневековые христианские литературы развивались в совершенно особых условиях, обладали иными, сравнительно с литературами нового времени, функциями и ставили перед собой иные задачи.Приняв христианство, Древняя Русь одновременно получила и письменность и литературу. Об этом процессе приобщения Руси к христианской книжности Византии и Болгарии речь пойдет дальше. Сейчас же отметим лишь следующее. Древнерусские книжники оказались перед лицом сложнейшей задачи: нужно было в возможно кратчайший срок обеспечить создаваемые на Руси церкви и монастыри необходимыми для богослужения книгами, нужно было ознакомить новообращенных христиан с христианской догматикой, с основами христианской морали, с христианской историографией в самом широком смысле этого слова: и с историей Вселенной, народов и государств, и с историей церкви, и, наконец, с историей жизни христианских подвижников. Необходимо было рассказать о том, как — с христианской точки зрения — устроен мир, объяснить смысл целесообразно и мудро «устроенной богом» природы. Словом, нужно было незамедлительно создавать литературу, посвященную сложнейшим мировоззренческим вопросам. Книги, привезенные из Болгарии, не могли обеспечить все эти разносторонние потребности молодого христианского государства, и, следовательно, нужно было переводить, переписывать, размножать произведения христианской литературы. Вся энергия, все силы, все время древнерусских книжников на первых порах были поглощены выполнением этих первоочередных задач. Процесс письма был длительным, материал письма (пергамен) дорогим, и это не только делало каждый книжный фолиант трудоемким, но и придавало ему особый ореол ценности и значительности. Литература воспринималась как нечто очень важное, серьезное, предназначенное обслуживать наиболее высокие духовные потребности.Обстоятельства возникновения древнерусской литературы, ее место и функции в жизни общества определили систему ее исходных жанров, то есть тех жанров, в рамках которых началось развитие оригинальной русской литературы. На первых порах, по выразительному определению Д. С. Лихачева, это была литература «одной темы и одного сюжета. Этот сюжет — мировая история, и эта тема — смысл человеческой жизни». И действительно, этой теме и этому сюжету были посвящены все жанры древнерусской литературы, особенно если говорить о литературе раннего средневековья.Об истории мира рассказывали хроники и хронографы, об истории Руси — летописи, об отдельных важнейших событиях русской и мировой истории — повести (обычно включавшиеся в состав тех же летописей или хронографов). О древнейшем периоде «истории» в ее богословской интерпретации рассказывали библейские книги и излагавшие их с толкованиями и рассуждениями палеи (от греч. палайос — древний).Существовала обширная литература нравоучительных биографий — жития святых, то есть христианских подвижников, либо прославившихся своим благочестием и аскетизмом, либо погибших за свои религиозные убеждения от руки язычников или иноверцев. Большое распространение имели также сборники коротких, обычно остросюжетных рассказов из жизни монахов какой-либо обители — монастыря или скита; такие сборники именовались патериками.Жанры торжественного и учительного красноречия представлены различными поучениями и «словами». В торжественных словах, произносимых в церкви во время службы, прославлялись христианские праздники, раскрывался смысл или символика тех или иных эпизодов и образов Священного писания. В поучениях обличались пороки, прославлялись добродетели, верующие наставлялись в основах христианской морали.Существовали и различные догматические сочинения, трактовавшие сложнейшие богословские вопросы, обличавшие ереси — учения и взгляды, противоречившие официальной христианской догматике или основам христианского мировоззрения.В хождениях рассказывалось о путешествиях в «Святую землю» — в Палестину. Эта «географическая литература» приобретала, таким образом, также особый, нравоучительный смысл: авторы хождений — паломники — обычно излагали библейские предания, связанные с тем или иным городом или районом, но, кроме того, в той или иной степени выходили и за рамки собственно путеводителя по святым достопримечательностям, описывали архитектурные сооружения, природу, местные обычаи.В этом перечне основных жанров древнерусской литературы старшего периода (XI-XIV вв.) мы не встретим ведущих жанров литературы нового времени: ни бытового романа или повести, изображающих частную жизнь частного человека, ни поэзии — лирической или гражданской, ни драматургии. Некоторые из этих жанров появятся в древнерусской литературе, но значительно позднее — в XV или даже XVII в.Значит ли это, что древнерусского читателя интересовали только мировоззренческие проблемы, что духовный мир человека раннего средневековья был иным и кардинальнейшим образом отличался от духовного мира человека XVIII или XIX в.? Отличия, разумеется, были, но дело совсем не в этом. Дело в том, что эти духовные запросы удовлетворялись не литературой, а фольклором. Люди Древней Руси знали и бытовой рассказ-анекдот, и любовную песню, и сказку, и легенду, и богатырский эпос, в котором важнейшим компонентом могла быть и тема любовных похождений героя, добывания невесты и т. д.. Но все эти жанры бытовали в устной форме, дополняя литературу в эстетическом кругозоре людей того времени, дополняя ее, но не конкурируя с ней. Записывать широко распространенные, всем доступные и известные произведения устной словесности на дорогом пергамене, усилиями немногочисленных и чрезвычайно загруженных другими задачами книжников, было также нерационально, как записывать или перепечатывать на машинке описание происшествия; о котором вы можете без труда лично поведать своему знакомому или соседу. Наличие древнерусского фольклора с его разветвленной системой жанров не вызывает сомнения не только потому, что мы можем реконструировать древний фольклор по поздним, дошедшим до нас его образцам, но и потому, что свидетельства о его существовании сохранили сами древнерусские памятники старшей поры — летописи, жития святых, церковные поучения.Но вернемся к системе литературных жанров. Она не была специфической для одной только древнерусской литературы. Если мы обратимся к византийской литературе IX-X вв., то там встретим почти те же самые жанры и в тех же самых пропорциях, что и в литературе Древней Руси. Светские жанры — любовный роман и лирическая поэзия — получат в византийской литературе распространение несколько позднее, в XI-XII вв., и нас должно удивить скорее не то, что при строгой и вынужденной избирательности, к которой принуждали русских книжников условия первых веков развития литературы, эти произведения не попали на Русь, а то, что среди переводов старшей поры мы встретим перевод эпической поэмы (или сказания) о Дигенисе Акрите — сугубо светской, романтическо-героической, с любовными коллизиями как одним из важнейших компонентов сюжета.Говоря о системе жанров древнерусской литературы, необходимо отметить еще одно важнейшее обстоятельство: эта литература долгое время, вплоть до XVII в., не допускала литературного вымысла. Древнерусские авторы писали и читали только о том, что было в действительности: об истории мира, стран, народов, о полководцах и царях древности, о святых подвижниках. Даже передавая откровенные чудеса, они верили в то, что это могло быть, что существовали фантастические существа, населяющие неведомые земли, по которым прошел со своими войсками Александр Македонский, что в мраке пещер и келий бесы являлись святым отшельникам, то искушая их в образе блудниц, то устрашая в облике зверей и чудовищ. Рассказывая об исторических событиях, древнерусские авторы могли сообщить разные, порой взаимоисключающие версии: иные говорят так, скажет летописец или хронист, а иные — иначе. Но это в их глазах было всего лишь неосведомленностью информаторов, так сказать, заблуждением от незнания, однако мысль, что та или иная версия могла быть просто придумана, сочинена, и тем более сочинена с чисто литературными целями, — такая мысль писателям старшей поры, видимо, казалась неправдоподобной. Это непризнание литературного вымысла также в свою очередь определяло систему жанров, круг предметов и тем, которым могло быть посвящено произведение литературы. Вымышленный герой придет в русскую литературу сравнительно поздно — не ранее XV в., хотя и в то время он долго еще будет маскироваться под героя далекой страны или давнего времени.Откровенный вымысел допускался лишь в одном жанре — жанре аполога, или притчи. Это был рассказ-миниатюра, каждый из персонажей которого и весь сюжет существовали лишь для того, чтобы наглядно проиллюстрировать какую-либо идею. Это был рассказ-аллегория, и в этом заключался его смысл.В древнерусской литературе, не знавшей вымысла, историчной в большом или малом, сам мир представал как нечто вечное, универсальное, где и события и поступки людей обусловлены самой системой мироздания, где вечно ведут борьбу силы добра и зла, мир, история которого хорошо известна (ведь для каждого события, упоминаемого в летописи, указывалась точная дата — время, прошедшее от «сотворения мира»!) и даже будущее предначертано: широко распространены были пророчества о конце мира, «втором пришествии» Христа и Страшном суде, ожидающем всех людей земли.Эта общая мировоззренческая установка не могла не сказаться в стремлении подчинить само изображение мира определенным принципам и правилам, раз и навсегда определить, что и как следует изображать. Древнерусская литература, как и другие христианские средневековые литературы, подчинена особой литературно-эстетической регламентации — так называемому литературному этикету. Понятие о литературном этикете Древней Руси разработано в исследованиях Д. С. Лихачева. Он отмечает, в частности, что литературный этикет «слагается: 1) из представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; 2) из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению; 3) из представлений о том, какими словами должен описывать писатель совершающееся. Перед нами, следовательно, этикет миропорядка, этикет поведения и этикет словесный».Наглядно проиллюстрировать осуществление этих принципов литературного этикета поможет нам следующий пример. В житии святого, согласно требованиям этикета, должно было рассказываться о детстве будущего святого, о благочестивых его родителях, о том, как он с младенчества тянулся к церкви, чуждался игр со сверстниками и т. д. Этот сюжетный компонент обязательно присутствовал в житии, при этом он выражался в разных житиях одними и теми же словами: таким образом, существовал не только этикет ситуации (о чем писать), но и этикет выражения (как именно описывать этикетную ситуацию). Вот начальные фразы нескольких житий, принадлежащих разным авторам и написанных в разное время. Феодосии Печерский «душею влеком на любовь божию, и хожаше по вся дьни в цьркъвь божию, послушая божествьных книг с всемь въниманиемь, еще же и к детьмь играющим не приближашеся, якоже обычай есть уным, н(о) и гнушашеся играм их… К сим же и датися на учение божествьнных книг… И въскоре извыче вся граматикия». Нифонт Новгородский «вдан бывает родительми своими учитися божественным книгам. И абие вскоре никако извыкшу книжное учение, и нимало исхожаше с сверстники своими на игры детьския, но паче прилежаше к церкви божий и въсласть почиташе божественная писания». Варлаам Хутынский «по времяни же вдан бысть учити божественым книгам, темже вскоре некосно [быстро] извыче божественая писания… не убо уклоняющеся на некия игры или позоры [зрелища], но паче на прочитание божественных писаний».Обратившись к летописям, мы обнаружим там подобную же картину: совпадают текстуально описания битв, из одних и тех же компонентов состоят княжеские характеристики-некрологи или характеристики церковных иерархов.Но если в творчестве древнерусских книжников столь значительное место отводилось следованию определенным каноническим образцам, то как же обстояло дело с понятием авторства?Подражание авторитетному писателю, заимствование из его произведений не только образов или отдельных фраз, но и целых фрагментов не было признаком творческого бессилия, напротив, все это свидетельствовало о начитанности, высокой книжной культуре и литературной выучке подражателя. В Древней Руси мы встречаемся с двумя диаметрально противоположными решениями проблемы авторства. С одной стороны, большинство из древнерусских произведений анонимно. Многих удивляет, что мы не знаем имени автора «Слова о полку Игореве», но нам не известны авторы очень многих древнерусских произведений, как вполне рядовых в литературном отношении, так и шедевров, подобных «Сказанию о Мамаевом побоище», «Слову о погибели Русской земли» или «Казанской истории».С другой стороны, произведения торжественного и учительного красноречия почти всегда авторизованы. Но тут мы встречаемся с не менее странным явлением — обилием так называемых ложно-надписанных памятников. Это значит, что произведение в рукописной традиции приписывается какому-либо авторитетному богослову или проповеднику, хотя в действительности его автором является совсем другое лицо.Авторы житий чаще называют себя в заголовках своих произведений, но, видимо, здесь сказывается не столько стремление отметить свое авторство, сколько удостоверить своим именем, что житие и сопровождающий его обычно рассказ о чудесах изложены самовидцем — сподвижником или учеником святого.

     * * *

Познакомившись с явлением литературного этикета и с некоторыми принципами работы книжников XI-XVII вв., мы видим, что многое из того, что можно было бы поспешно отнести на счет «неумения» древнерусских авторов, в действительности является свидетельством совершенно иного — высокой книжной культуры писателей, которые именно в силу своей выученности строили свое повествование согласно канонам литературного этикета, охотно демонстрировали свою начитанность, черпая фрагменты и сюжеты из образцовых произведений, из сочинений классиков византийской и славянских литератур. Летописец трафаретно изображал восшествие князя на престол или битву не потому, что не сумел описать это по-своему, а потому, что считал своим долгом следовать чину, ритуалу, или, как мы говорим, литературному этикету.Бедность деталями, бытовыми подробностями, стереотипность характеристик, неискренность речей персонажей — все эти черты присущи многим памятникам древнерусской литературы, в том числе и произведениям писателей-профессионалов, среди которых немало подлинно талантливых авторов. И это, как уже говорилось, отнюдь не художественные просчеты. Напротив, эти черты полностью соответствовали позиции древнерусского книжника, его взгляду на литературу как на высокое искусство, призванное повествовать лишь о значительном, о вечном, стремящееся избегать мирских мелочей и бытовых подробностей.Но нарисованная здесь картина не во всем соответствует действительности: мы изобразили здесь идеал, ту безукоризненно правильную схему, которая объясняет как раз то, что кажется нам в средневековой литературе странным, необычным. Древнерусские книжники были живыми, наблюдательными, а часто и высокоталантливыми людьми, нет-нет да и нарушавшими рассмотренные выше каноны. Именно эти случаи нарушения нам особенно дороги, они привлекают внимание современного читателя, восхищают его. Этим обмолвкам в свое время было дано терминологическое определение — «реалистические элементы». Встречаясь с этим термином, следует, разумеется, учитывать, что он ни в коей мере не соотносим с термином реализм, обозначающим литературное направление. Живые сцены, «сильные детали», то есть подробности, позволяющие создать живую, зримую, убедительную сцену, — все это были не какие-то ростки реализма, приведшие в конце концов к победе реализма как направления в XIX в., а именно аномалии, нарушения основных законов и тенденций средневековой литературы под влиянием живого наблюдения действительности и естественного стремления ее отразить. С этими реалистическими элементами нам придется еще познакомиться при анализе конкретных памятников древнерусской литературы.Несмотря на важную роль литературного этикета, в значительной мере регламентировавшего литературное творчество, древнерусская литература не была литературой без развития, в которой в течение долгого времени повторялись бы одни и те же темы, образы, литературные штампы. Д. С. Лихачев в книге «Человек в литературе Древней Руси» (М., 1970) показал, как эволюционировали стили древнерусской литературы, как вместе с ними изменялся и сам литературный этикет, его принципы, средства его воплощения. Каждая эпоха обладала своим, доминирующим стилем — то это был стиль монументального историзма XI-XIII вв., то экспрессивно-эмоциональный стиль XIV-XV вв., то произошел возврат к прежнему стилю монументального историзма, но на новой основе — и возник так называемый «стиль второго монументализма», характерный для XVI в.В другой своей работе Д. С. Лихачев рассматривает несколько магистральных направлений развития древнерусской литературы, направлений, подготовивших в конечном счете переход от литературы русского средневековья к литературе нового времени. Это возрастание личностного начала в литературе (все более решительное проявление авторского начала, индивидуализация стиля), это расширение социальной среды литературы, то есть социального круга лиц, которые могут стать героями литературных произведений: от святого подвижника или князя в первые века развития русской литературы до кабацких ярыжек (пьяниц), мелкого духовенства, приказного люда, крестьян. Постепенно снижается роль литературного этикета. В частности, это проявляется в том, что вместо этикетного изображения условного характера — своеобразного эталона характера князя, святого, вельможи и т. д. — появляются попытки изображения индивидуальных черт конкретного человека, писатели задумываются над сложностью человеческого характера, над его противоречивостью, изменчивостью в течение времени или в зависимости от обстоятельств.Правда, здесь необходимо сделать одну оговорку. В. П. Адрианова-Перетц показала, что понимание сложности человеческого характера, тончайших психологических нюансов было присуще средневековой литературе уже на самых ранних этапах ее развития. Психологизм проявлялся в учительных словах, моральных сентенциях, отдельных эпизодах летописных рассказов, однако нормой изображения и в летописях, и в повестях, и в житиях было все же изображение этикетных, условных характеров в зависимости от социального положения их обладателей.Увеличение «сектора свободы», как определил это явление Д. С. Лихачев, проявилось также и в том, что писатель стал неизмеримо свободнее в выборе сюжетов или сюжетных ситуаций. В литературу полноправно входит вымысел. Строгая жанровая система, характерная для литературы XI-XVI вв., все более расшатывается; появляются или получают все большее распространение жанры, совершенно не имеющие деловых функций, обильно переписываются произведения народной сатиры, переводные рыцарские романы, нравоучительные, но по сути дела сюжетно занимательные новеллы — фацеции; в XVII в. возникают силлабическое стихотворство и драматургия. Словом, в истории развития древнерусской литературы, особенно в литературе XVII в., мы обнаруживаем повсюду тенденции, сближающие средневековую по своему типу литературу с литературой нового времени.Таковы некоторые основные черты древнерусской литературы XI-XVII вв.

     * * *

В этой книге мы наряду с терминами автор или редактор пользуемся, казалось бы, неопределенным понятием книжник. Это не случайно. Применительно к литературе Древней Руси мы очень редко имеем возможность говорить об авторе как создателе произведения и о редакторе как лице, осуществившем его кардинальную переработку: имена и тех и других чаще всего остаются нам неизвестными. Но зато мы достаточно хорошо знаем, как именно работали безымянные древнерусские книжники. Книжником мы называем человека, причастного к истории литературного текста. По основной функции своей он — переписчик; ведь книгопечатание появилось лишь в XVI в., было весьма скромно по своим масштабам и весьма ограничено по тематике издаваемых книг; основным способом «публикации» древнерусских литературных памятников вплоть до конца XVII в. (а в какой-то части и в XVIII в.) оставалась их переписка.Если переписываемый текст не был освящен особым авторитетом, то есть если это не был текст Священного писания, богослужебная книга или хроника, книжник редко оставался просто переписчиком, он, как правило, подходил к переписываемому тексту творчески, в той или иной степени изменяя его. Иногда такие изменения носили весьма ограниченный характер: переписчик заменял отдельные слова, менял их местами, пропускал или добавлял союзы и частицы, исправлял отдельные неясные или испорченные чтения, но чаще всего перед нами — результат более серьезной творческой работы: перерабатывал текст своих источников летописец; создавал новый компилятивный (то есть составленный из разных источников) текст книжник, работавший над хроникой; осуществлялись коренные стилистические переработки житий, в повестях книжники изменяли сюжетные детали, добавляли или опускали реплики персонажей и т. д. В результате, обратившись к любому древнерусскому памятнику, представленному несколькими списками (а иногда десятками и сотнями списков), исследователь, как правило, убеждается, что среди них нет и двух совершенно идентичных по тексту; есть лишь списки, сильно отличающиеся друг от друга, и списки более сходные. Поэтому нам приходится начинать изучение любого произведения с классификации его списков, распределения их по степени сходства, на редакции, виды, группы. Затем исследователь стремится реконструировать историю текста, то есть установить, в какой группе текстов в наилучшей степени отразился первоначальный, авторский текст, как относятся к этой исходной группе другие редакции и виды, чем было обусловлено изменение текста. Совершенно ясно, что мы имеем дело не просто с непроизвольной порчей текста при переписке (такие случаи есть, но не они определяют историю текста произведения), а с совершенно сознательными изменениями текста под пером отдельных книжников, соединявших в одном лице и переписчика, и редактора. Изучение истории текста древнерусских литературных памятников составляет предмет особой научной дисциплины — текстологии.Изучая любой древнерусский памятник, исследователь должен собрать и изучить все его сохранившиеся списки. Поэтому исследователь-древник (как часто называют специалистов по древнерусской литературе) самым тесным образом связан с хранилищами рукописей. Там его основное рабочее место, там он разыскивает списки интересующего его произведения, исследует их, классифицирует, готовит памятник к публикации или описывает его содержание, изучает историю текста. Несмотря на все невзгоды, которые претерпела древнерусская книжность в течение многовековой своей истории, несмотря на гибель тысяч рукописей во время войн, пожаров, стихийных бедствий, уничтожения древних фолиантов невежественными владельцами (к сожалению, и такие случаи известны!), несмотря на все эти неблагоприятные факторы, до нас дошло несколько сотен тысяч древнерусских рукописных книг.Крупнейшими собраниями древнерусских рукописей обладает Государственная библиотека им. В. И. Ленина и Отдел рукописей Государственного исторического музея в Москве, Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и Государственная библиотека Академии наук СССР в Ленинграде, а также другие библиотеки и архивы Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Калинина, Ярославля, Киева и других городов нашей страны.Каждый год в разные концы страны отправляются экспедиции археографов, которые собирают для государственных хранилищ древнерусские рукописи, спасая их от гибели или забвения (если они хранятся у лиц, не умеющих читать древнерусские тексты, или коллекционеров, хранящих рукописную книгу как ценную диковинку, но не способных и не желающих ее исследовать).Здесь нельзя не вспомнить о плодотворной деятельности недавно скончавшегося большого энтузиаста и прекрасного организатора археографической работы, доктора филологических наук В. И. Малышева (1911-1976). В результате многолетней экспедиционной работы — поездок за рукописями, в которых принимал участие сам В. И. Малышев, а затем его последователи и ученики, в Институте русской литературы АН СССР в Ленинграде собрано более 7000 рукописей XII-XX вв., которые сейчас интенсивно изучаются специалистами.Нередко задают вопрос: насколько исчерпаны наши возможности исследования древнерусской литературы? Несмотря на интенсивное изучение древнерусской книжности, особенно активизировавшееся в последние годы, возможности эти еще беспредельны. Каждый год приносит нам не только новые исследования уже известных (хотя бы по названиям) памятников, но и открытия новых, неизвестных еще памятников литературы; среди тысяч рукописей, хранящихся в архивах и библиотеках, многие сотни еще не изучены по составу, не описаны (то есть не указано, какие именно произведения содержит данная рукописная книга). Поэтому новые находки новых памятников и новых списков ценнейших и редчайших памятников древнерусской литературы, будем надеяться, еще впереди.

Образовательный портал «Древнерусская литература» © 2002 — 2005Этот документ находится по адресу: http://www.drevne.ru/study/vved.htm

wpoet.ru

древнерусская литература - это... Что такое древнерусская литература?

 древнерусская литература

включает в себя произведения XI—XVII вв., причем не только собственно литературные, но и исторические (летописи), описания путешествий (хожения), поучения, жития, послания и т.д. Во всех этих памятниках имеются элементы художественного творчества и эмоционального отражения жизни. Подавляющее большинство произведений не сохранило своих авторов. Общий характер стиля — монументальный историзм.

Рубрика: роды и жанры литературы

Персоналии: Иларион, Симон и Поликарп, Нестор, Кирилл Туровский

Пример: "Слово о полку Игореве"

"Русской литературе без малого тысяча лет. Это одна из самых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X в. Из этого великого тысячелетия более семисот лет принадлежит периоду, который принято называть "древней русской литературой".

...Перед нами литература, которая возвышается над своими семью веками как единое грандиозное целое, как одно колоссальное произведение, поражающее нас подчинением одной теме, единым борением идей, контрастами, вступающими в неповторимые сочетания... Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет — мировая история, и эта тема — смысл человеческой жизни" (Д.С. Лихачев).

Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению. От аллегории до ямба. — М.: Флинта, Наука. Н.Ю. Русова. 2004.

  • драматургические жанры
  • древняя русская литература

Смотреть что такое "древнерусская литература" в других словарях:

  • Древнерусская литература — Древнерусская литература: Древнерусская литература X XI веков Древнерусская литература XII века Древнерусская литература XIII века Древнерусская литература XIV века Древнерусская литература XV века Русская литература (раздел древнерусская… …   Википедия

  • Древнерусская литература X—XI веков — У этого термина существуют и другие значения, см. Древнерусская литература. Содержание 1 Письменность, фольклор и литература X века 2 Литература XI века …   Википедия

  • Древнерусская литература XV века — У этого термина существуют и другие значения, см. Древнерусская литература. Содержание 1 Оригинальные произведения 1.1 1400 е годы 1.2 1410 е годы …   Википедия

  • Древнерусская литература XIV века — У этого термина существуют и другие значения, см. Древнерусская литература. Содержание 1 Оригинальные произведения 1.1 Первая четверть XIV века …   Википедия

  • Древнерусская литература XIII века — У этого термина существуют и другие значения, см. Древнерусская литература. Содержание 1 Оригинальные произведения 2 Переводные произведения …   Википедия

  • Древнерусская литература XII века — У этого термина существуют и другие значения, см. Древнерусская литература. Содержание 1 Оригинальные произведения 2 Переводные произведения …   Википедия

  • Древнерусская литература X–XI веков — Содержание 1 Письменность, фольклор и литература X века 2 Литература XI века 3 Переводные памятники XI века …   Википедия

  • РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Древнерусская литература — Древнерусская литература (конец X—XVII вв.), как и другие средневековые литературы, не выделялась из совокупности остальных памятников письменности, носившей преимущественно «прикладной» — деловой и познавательный характер: церковно… …   Литературный энциклопедический словарь

  • ЛИТЕРАТУРА — (фр. litterature, от littera буква). Словесность, письменность, совокупность письменных и устных памятников слова, принадлежащих известному народу. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ЛИТЕРАТУРА вообще… …   Словарь иностранных слов русского языка

  • ЛИТЕРАТУРА — ЛИТЕРАТУРА, литературы, жен. (лат. litteratura). 1. Вся совокупность письменных и печатных произведений того или другого народа, эпохи или всего человечества в целом; письменность, в отличие от устной словесности. Древнерусская литература. 2.… …   Толковый словарь Ушакова

Книги

  • Древнерусская литература, Риккардо Пиккио. Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. В книге выдающегося итальянского слависта, впервые выходящей на русском языке, сживым чувством и… Подробнее  Купить за 544 руб
  • Древнерусская литература, Риккардо Пиккио. В книге выдающегося итальянского слависта, впервые выходящей на русском языке, с живым чувством и увлечением рассказывается о древнерусских литературных памятниках и книжниках в славянском и,… Подробнее  Купить за 376 грн (только Украина)
  • Древнерусская литература, Риккардо Пиккио. В книге выдающегося итальянского слависта, впервые выходящей на русском языке, с живым чувством и увлечением рассказывается о древнерусских литературных памятниках и книжниках в славянском и,… Подробнее  Купить за 330 руб
Другие книги по запросу «древнерусская литература» >>

literaturologiya.academic.ru

Древняя русская литература

Н. Гудзий

Древняя русская литература в течение долгого времени в большинстве случаев не выделялась из того синкретического целого, в котором элементы литературные и внелитературные находились в слитном недиференцированном единстве. В виду этого при отборе памятников, привлекаемых при обзоре истории древней Р. л., единственно правильным является включение в нее того материала, в котором наличествует в той или иной мере авторская установка на образное выражение, на стилистическое или жанровое оформление, отличное от оформления обычных культурно-исторических памятников, чисто публицистических, исторических, юридических или прикладных.

Письменность на Руси возникла для удовлетворения в первую очередь потребностей государства, опиравшегося на вводившуюся им православную церковь, на церковную идеологию, и потому литература древней Руси на первых порах по содержанию и по форме была прежде всего церковной, религиозно-поучительной. Церковно-религиозные тенденции характерны и для немногочисленных древнейших памятников переводной литературы со светской тематикой. Поскольку церковь в основном была теснейшим образом связана с государством, являясь его политическим агентом, постольку церковная литература служила в большинстве случаев интересам оформлявшегося феодального государства. Покровительство, оказывавшееся государством церкви и церковной литературе, было совершенно естественно, т. к. борьба за укрепление политического строя складывавшегося русского феодализма определяла роль церкви как крупного политического и идеологического фактора в этом процессе. Церковь принимала деятельное участие в политической жизни общества, борясь за интересы его феодальных верхов. «Мирские» вкусы светского человека, стоявшего как на верхах, так особенно на низах социальной лестницы, удовлетворялись гл. обр. устной поэзией, вплоть до половины XVII в. почти не находившей себе доступа в книгу и лишь частично влиявшей на письменную литературу. Односторонность состава древней Р. л. обусловливалась и тем, что церковная среда в старину была не только в большинстве создательницей, но и монопольной хранительницей литературной традиции, сберегавшей и множившей в списках лишь тот материал, который соответствовал ее интересам, и безучастно или враждебно относившейся к материалу, этим интересам не удовлетворявшему или им противоречившему. Существенным препятствием для развития светской литературы на первых порах было и то обстоятельство, что до XIV в. в качестве материала для письма употреблялся пергамент, дороговизна и дефицитность которого исключала возможность сколько-нибудь широкого расходования его на рукописи, не преследовавшие прямых целей религиозно-назидательного характера. Но и религиозно-назидательная литература находила себе свободное обращение лишь в той мере, в какой она одобрялась церковной цензурой: существовал значительный отдел так наз. «ложных», или «отреченных» книг, преследовавшихся и запрещавшихся официальной церковью. Если принять еше в расчет гибель в результате всяких стихийных бедствий (пожары, разграбление книгохранилищ во время войн и т. д.) отдельных литературных памятников, особенно обращавшихся в незначительном количестве списков, то станет совершенно очевидным, что мы не обладаем всем некогда существовавшим материалом древней Р. л., и потому самое построение ее истории по необходимости может быть лишь в большей или меньшей степени приблизительным: если бы не случайная находка в 1795 единственного списка «Слова о полку Игореве», наше представление о древней Р. л. было бы значительно беднее, чем то, какое мы имеем при наличии этого памятника. Но у нас нет уверенности в том, что в древности не существовали однородные со «Словом» памятники, судьба которых оказалась менее счастливой, чем судьба «Слова».

Средством распространения произведений древней Р. л. была почти исключительно рукопись; книгопечатание, появившееся на Руси лишь во второй половине XVI в., обслуживало преимушественно литературу богослужебную не только в XVI, но и почти на всем протяжении XVII в. Рукописная традиция древней Р. л. способствовала изменчивости литературных памятников, часто эволюционировавших в своем идейном содержании, композиционном и стилистическом оформлении в зависимости от исторической обстановки и социальной среды, в которую попадал тот или иной памятник. Понятие литературной собственности на письменное произведение в древней Руси отсутствовало. Переписчик того или иного памятника часто был одновременно и его редактором, не стеснявшимся приспособлять текст к потребностям и вкусам своего времени и своей среды. Отсюда — история древней Р. л. должна иметь в виду не только историю ее памятников, но и историю редакций этих памятников. Свободное распоряжение со стороны редактора авторским текстом было тем более естественно, что автор большей частью не считал нужным указывать свое имя, а в ряде случаев произведения русских писателей подписывались именами популярных византийских писателей для придания написанному большего авторитета. В результате — столь обычная в древней Р. л. анонимность и псевдонимность ряда ее памятников, значительно усложняющая проблему построения ее истории.

Эволюция древней Р. л. в общем шла наряду с эволюцией литературного языка. В основу последнего положен был язык богослужебных книг, пришедших на Русь вместе с принятием христианства, т. е. язык древнеболгарский, иначе старославянский, или церковнославянский. В древнейшее время он воспринял в себя фонетические и морфологические особенности живого русского языка, а в произведениях светского (напр. «Слово о полку Игореве») или полусветского характера (напр. летопись) и лексические элементы русского языка. В начальной стадии истории древней Р. л. принятие староболгарского языка в качестве языка литературного облегчалось сравнительной близостью друг к другу славянских языков. В дальнейшем, особенно в московский период истории древней Р. л., живой разговорный язык гл. обр. в литературных памятниках, не специфически церковных, все более начинает преобладать, становясь во второй половине XVII в. уже господствующим.

Наиболее ранние памятники древней Р. л., как и письменности вообще, относятся к концу первой половины XI в. Центром литературной продукции в этом веке, как и в следующем, была южная Русь, преимущественно Киев, в связи с чем ранний период истории древней Р. л. часто носит название киевского. Но наряду с Киевом, хотя и в значительно меньших размерах, отдельные памятники письменности и литературы зарождались и в других городах как юга (Чернигов, Туров, Галич), так и севера (Новгород, Смоленск, Ростов). Памятники, возникавшие на юге, получили широкое распространение на севере и дошли до нас вообще и в севернорусских списках; язык как южных, так и северных памятников, если не считать отдельных специфически фонетических вариантов, был общий — старый литературный, в своей основе весьма близкий к языку староболгарскому. С этой точки зрения литература XI — нач. XIII вв. должна рассматриваться как литература общерусская. Это — первый этап развития старорусской литературы, совпадающий с первым этапом периода феодальной раздробленности. Второй этап — с XIV до половины XVI в. характеризуется разрывом связи северной и южной Руси и постепенно выступающим с XIV в. внутри этой раздробленности процессом феодальной концентрации, появлением «порядка в беспорядке» (Энгельс), зарождением первичных национальных центров. Итогом этого процесса явилось образование Московского великорусского государства, которое однако ходом внутреннего развития оформляется не в национальное, а в многонациональное государство. Новый период открывается с половины XVI в. — это феодально-абсолютистский период установления и укрепления Московского многонационального феодального самодержавного государства с его переплетением национальной и классовой борьбы. Во второй половине XVI и XVII вв. дворянская литература прочно утверждается; но в то же время в XVII в. уже складывается литература купеческая, вернее посадская — мещанская. На основе феодальных отношений развивалась литература и в XVIII в., когда концентрация феодальной самодержавной власти достигла наивысшего развития, получив яркое идеологическое оформление под широким западным влиянием. Дворянско-феодальная литература этого периода, овладев европейскими формами, достигла предела своего развития. Но вместе с тем к концу этого же периода уже начинают возникать новые капиталистические тенденции, определившие переход к новой формации, и вместе с тем формируются новые течения в Р. л.

Для литературы всего периода XI—XVIII вв. социально-определяющим было, во-первых, формирование идеологии господствующего класса феодалов в его последовательных модификациях; во-вторых, нарастание нового первичного социального противоречия эпохи феодализма — борьбы крестьянства с классом феодалов; в-третьих, рост городской, посадской оппозиции и ее последовательное оформление в буржуазную идеологию в XVIII в. В литературе письменной крестьянство как антагонист господствующего класса по совершенно понятным причинам не могло выступать. Литературный процесс в целом может быть восстановлен поэтому только при учете соответствующих явлений устной поэзии.

Основным фондом для древней оригинальной Р. л. послужила литература византийская, памятники которой известны были на Руси большей частью в югославянских переводах, частично же в русских. Влияние византийской литературы было определяющим для древней Р. л. почти на всем ее протяжении вплоть до половины XVII в. Наличие еще в древнейшую пору и особенно в XV—XVI вв. ряда зап.-европейских по своему происхождению переводных памятников, восходящих к латинским и преимущественно немецким оригиналам, не меняет общего характера древнерусской переводной литературы ничего специфически нового, отличного от традиционного византийского фонда по своей тематике и общей направленности этот западный переводный материал большей частью не представлял. Состав переводного византийского фонда, усвоенного древней Русью, определяется, с одной стороны, степенью ее культурного развития, с другой — принадлежностью русских литературных деятелей преимущественно к церковным кругам: специфически светская литература, свободная от церковно-религиозной окраски, бытовавшая в Византии все же в достаточном количестве, вовсе не была известна на Руси. Помимо богослужебной литературы из Византии к нам перешли произведения житийные, апокрифические, патристические, церковноисторические, наконец в той или иной мере религиозно окрашенная светская по сюжету повесть и с такой же окраской легендарная литература на тему о мироздании и о животном и растительном царствах. Точно так же как и литература оригинальная, переводная литература на русской почве на протяжении всего бытования подверглась в большинстве процессу редакционных переработок и вместе с тем органически включилась в общий литературный поток, стиравший грани между чужим и своим. В этом смысле она стала фактом Р. л. в такой же мере, в какой им стали напр. переводные произведения Жуковского.

Одновременно с принятием Русью христианства к нам перешли в староболгарских переводах богослужебные книги, заключавшие в себе, помимо материала руководившего в организации церковного ритуала, также церковные молитвы и песнопения своими поэтическими формулами воздействовавшие как на книжную, так и на устную словесность. Эти молитвы и песнопения находились в так наз. месячных «Служебных минеях», «Триодях», «Служебниках» и «Требниках». В списке конца XI века до нас дошли служебные новгородские «Минеи» (1095—1097) и от того же века еще несколько недатированных «Миней». Тогда же приблизительно появились на Руси и книги «священного писания» — новозаветные и ветхозаветные.

Из литературы, предназначавшейся для чтения, наибольшей распространенностью пользовалась литература житийная (см. «Жития святых»), при посредстве которой церковь стремилась дать своей пастве образцы практического применения отвлеченных христианских положений. Условный, идеализированный образ христианского «подвижника», жизнь и деятельность которого протекали в обстановке легенды и «чуда», являлся наиболее подходящим проводником той классовой идеологии, которую церковь призвана была насаждать. Переводные житийные произведения издавна обращались у нас или в распространенном виде или в кратком. Первые входили в состав особых сборников, так наз. «Четьих-миней», или существовали самостоятельно, вторые находили себе место в так наз. «Прологах». «Четьи-минеи» существовали на Руси видимо уже в XI в., пролог появился вероятно в XII в. И тот и другой сборники в самом начале своего существования стали пополняться оригинальным русским материалом. В XI—XII вв. в отдельных рукописях известны были у нас переводные жития Николая Чудотворца, Антония Великого, Иоанна Златоуста, Саввы Освященного, Василия Нового, Андрея Юродивого Алексея — человека божия, Вячеслава Чешского (последнее — зап.-славянского происхождения) и др. Кроме того, существовали на русской почве в древнейшее время переводные сборники кратких новелл, повествовавших лишь о каком-либо отдельном назидательном эпизоде из жизни христианского «подвижника» и носившие название «Патериков» или «Отечников». Они объединяли в себе повести о лицах, подвизавшихся в данной определенной местности или в определенном монастыре. Из таких патериков особенно популярны были в старину два — «Лавсаик», или «Скитский патерик», повествовавший о жизни египетских анахоретов и составленный в V в. епископом Палладием Елинопольским, и «Лимонарь» («Луг духовный») или «Синайский патерик» Иоанна Мосха (VII в.), излагавший события из жизни сирийских монахов. Оба патерика в XI в. уже известны были на Руси.

Из Византии пришла на Русь и апокрифическая литература . Преобладающая в апокрифах даже по сравнению с канонической литературой роль вымысла и поэтической фантазии в соединении порой с чертами реализма и морального дидактизма сделала их популярными в читательской среде и обусловила их влияние не только на смежные жанры (жития, паломническая литература), но и на устную поэзию (духовные стихи былины), а также на древнерусское искусство. В списке XI в. дошел до нас отрывок «Деяний ап. Павла и Феклы», в списках XII в. — «Возношение Исайи», «Мучение трех отроков вавилонских и пророка Даниила» и популярное «Хождение богородицы по мукам», красочно изображающее картины адских мучений и милосердие к грешникам богородицы. Элементы внутренней критики и ревизии неумолимой божеской справедливости, присвоенные богородице, и были очевидной причиной причисления памятника к книгам «ложным», или «отреченным». К апокрифам примыкает и известное «Откровение Мефодия Патарского», повествуюшее о конечных судьбах мира и ставшее известным в русской письменности еще до XII в.

Широким распространением с самого начала пользовалась у нас патриотическая литература, т. е. сочинения «отцов церкви», преимущественно Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Лествичника, Иоанна Дамаскина, Афанасия Александрийского, Геннадия Константинопольского. Произведения этих авторов, в ряде случаев представлявшие собой характерные образцы византийского церковного красноречия, находили себе место частично в сборниках, из которых наиболее известны два «Святославовых изборника» (1073 и 1076) и «Златоструй».

Краткие поучительные изречения, афоризмы, выбранные из «священного писания», патриотической литературы и даже из античных светских писателей, составили особый сборник, так наз. «Пчелу», появившуюся на Руси видимо в конце XII в. и представляющую собой перевод двух сборников: Иоанна Стовейского и Максима Исповедника (VII в.), объединенных монахом Антонием (XI в.).

Переводная историческая литература, заключавшая в себе немало повествовательного материала, была представлена у нас в древнейшую пору византийскими хрониками, начинавшими изложение от сотворения мира, трактовавшими всемирную историю, преимущественно еврейскую и византийскую, с точки зрения церковно-религиозной и освещавшими преимущественно факты церковной жизни. Уже в XI в. у нас существовали в переводе хроники Иоанна Малалы (VI в.), Георгия Синкелла (VIII—IX вв.) и Георгия Амартола (Грешника) (IX в.). В позднейшее время у нас стали известны хроники Иоанна Зонары и Константина Манассии — хронистов XII в.

На границе между исторической хроникой и повестью стоит «История иудейской войны» Иосифа Флавия, переведенная, точнее переложенная, видимо, на Руси в середине XI века. Элементами своего стиля, характеризующегося наличием установившихся поэтических формул для изображения картин воинских сражений, она повлияла на стилистику воинских повестей, в частности «Слова о полку Игореве».

www.coolreferat.com

Древняя русская литература - страница 2

Светская переводная повествовательная литература не была особенно многочисленна в древней Руси, очевидно потому, что, несмотря на свою во многих случаях религиозную окраску, она по существу не являлись прямым выражением церковной идеологии, и духовенство, в руках которого гл. обр. было сосредоточено и переводческое дело и распространение литературных произведений, не было заинтересовано в поощрении и культивировании материала, непосредственно не отвечавшего его интересам. В древнейшую пору у нас известны были такие переводные повести, как «Александрия», «Девгениево деяние», повести об Акире Премудром, о Варлааме и Иосафе, об Индийском царстве, сказания о Трое, «Стефанит и Ихнилат».

Повесть об Александре Македонском, содержавшая в себе баснословное жизнеописание знаменитого героя древности, пользовалась огромной популярностью как на Востоке, так и на Западе. Она рассказывала о его необычном рождении, о его подвигах, воинских доблестях, завоеваниях земель, изобилующих всяческими чудесами, о ранней его смерти и изображала Александра как героя, наделенного большим умом, мудростью и жаждой знаний. Она существовала у нас видимо уже в XI—XII вв., и, весьма вероятно, самый перевод ее сделан был на Руси. В XV в. на Русь из Сербии приходит новая редакция «Александрии», так наз. «Сербская», представлявшая собой перевод с особой греческой редакции, подвергшейся романскому влиянию как в языке, так и в сюжете и вытеснившей старый перевод.

Русский текст «Девгениева деяния» восходит к недошедшему до нас тексту византийского романа X в., возникшего на основе византийского эпоса о борьбе греков с сарацинами и повествовавшего о похищении сарацинским царем Амиром знатной греческой девушки, на которой он, принявши христианство, женится, и о подвигах и любовных похождениях сына их Дигениса-Акрита. Перевод греческого романа на русский яз. был сделан не позднее XII—XIII вв. Старейший русский список повести XVI в. находился в одном сборнике со «Словом о полку Игореве».

В «Александрии» и в «Девгениевом деянии» центральной фигурой является идеализированный герой, внешние и внутренние качества которого (физическая сила, внешняя красота, выдающаяся храбрость, богатая духовная одаренность) находятся в полном соответствии с представлением верхов феодального общества о светском герое.

Повесть об Акире Премудром составилась из двух повестей, первоначально существовавших отдельно. В одной из них рассказывалось о судьбе царского советника Акира, оклеветанного перед царем Синагрипом племянником Акира Анаданом, осужденного на казнь, но спасенного от смерти и затем благодаря своей мудрости освободившего царя от чужеземной дани, а в другой — заключалось собрание нравоучений Акира Акадану. На византийской почве обе повести были известны уже в объединенном виде. Повесть об Акире повидимому была переведена с греческого непосредственно на русский язык в половине XI в.

Большой популярностью на Руси пользовалась широко известная на Востоке и на Западе повесть о Варлааме и Иосафе. В основе своей она представляет христианизированную биографию Будды. Русский перевод ее относится очевидно к XI в. Главный интерес повести для благочестиво настроенного читателя заключался в притчах и апологах, в значительном количестве вошедших в нее и представляющих собой христианское осмысление буддийских рассказов.

«Сказание об Индийском царстве», или «Сказание об Индии богатой», написанное в форме послания индийского царя и пресвитера Иоанна к греческому царю Эммануилу и описывающее чудеса, богатство и могущество Индии, возникнув в Византии, стало известно в Суздальской Руси вероятно не ранее XIII в.

Значительно распространены были на Руси и популярные в средневековой Европе сказания о Трое («Троянская история»). Источниками повестей о Трое был не Гомер, а позднейшие сказания, ложно приписываемые греку Диктису и фригийцу Дарету. Во второй половине XV в. в переводе с латинского языка у нас появилась повесть о Трое Гвидо де Колумны (конца XIII в.). Она вошла потом в сокращении в поздний хронограф и в Петровскую эпоху была одной из первых печатных книг.

В числе популярных переводных повестей должна быть названа и дидактическая повесть о Стефаните и Ихнилате, в форме притч о животных излагающая правила, какими должны руководствоваться цари в своем управлении народами. Возникший на индийской почве, составивший в VI в. н. э. сборник «Панчатантра», памятник этот, значительно христианизированный на славянской почве, стал известен на Руси однако не ранее конца XIV — начала XV вв.

Наконец существенным переводным жанром в древнейшую эпоху у нас были сочинения, сообщавшие сведения относительно основных вопросов мироздания. К их числу принадлежали такие памятники, как «Шестоднев» (Иоанна, экзарха болгарского), «Физиолог», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова. Значение их для истории древней Р. л. обусловливается наличием в них большого количества легендарно-поэтического материала в объяснении и описании живой и мертвой природы, свойств и особенностей животных и растений, устройства вселенной.

Ряд перечисленных памятников византийской литературы переведен был с греческого непосредственно на русский язык в пору оживления на Руси переводческой деятельности при Ярославе Мудром, о чем упоминается в летописи под 1037. Но точное определение того, что было переведено именно у нас, в ряде случаев является затруднительным.

Древнейший период истории оригинальной Р. л. (XI—XII вв.), приурочиваемый к начальной поре феодализации Руси, представлен проповедью, житием, повестью, в том числе летописной, описанием путешествий «в святую землю». В качестве собственно литературных памятников должны быть названы лишь те произведения проповеднического жанра, в которых имеют место поэтические или риторические средства словесного выражения. Одним из виднейших проповедников-риторов XI в. был Иларион, первый русский митрополит (с 1051), автор «Слова о законе и благодати», написанного между 1037 и 1050. В нем Иларион проявил себя как воспитанный на византийских образцах талантливый и искусный стилист, а также как незаурядный публицист. Во второй части «Слова» — похвале князю Владимиру, использованной в ряде последующих русских памятников, — Иларион выступает в качестве апологета «русской веры» и русской государственности. Подчеркивая, что Владимир принял христианство не под влиянием Византии, а по собственному почину, автор обнаруживает стремление эмансипировать Русь в культурном и религиозном отношениях от Византии. Иларион отражает национальное самосознание верхов русского феодального общества в пору культурного подъема Руси при Ярославе Мудром, достигая большой силы утверждением положительного образа Владимира, обрисованного в виде благочестивого князя-просветителя.

Еще более показательным материалом для суждения о характере древнерусской риторической речи и художественных ее средств является литературная деятельность выдающегося для своего времени и плодовитого писателя XII в. Кирилла, епископа Туровского (ум 1175), автора ряда «слов», поучений и молитв. Стиль Кирилла Туровского находился в сильной зависимости от образцов византийской литературы. Так же как и Иларион, он пользуется в своих сочинениях символическими уподоблениями, сравнениями и метафорами, иногда беря для этого материал из мира природы и давая, напр. в «Слове на новую неделю по пасце», первые в русской литературе образцы пейзажа. В других своих сочинениях Кирилл Туровский прибегает к драматизации изложения, вводя в рассказ приемы диалогического построения речи.

Элементы символического параллелизма в большой мере присутствуют и в послании автора второй половины XII в., второго русского митрополита Климента Смолятича к смоленскому пресвитеру Фоме. Приемы византийского витийства и риторики сказались и в оригинальных русских песнопениях и похвальных словах XI—XII вв., в частности — в службах и канонах, связываемых с именем печерского монаха Григория (кон. XI — нач. XII вв.).

Из памятников оригинальной житийной литературы в древнейшую эпоху наибольшей популярностью пользовались произведения, связанные с личностями князей Бориса и Глеба. Помимо летописного сказания, вошедшего под 1015 в «Повесть временных лет» (см. ниже), о Борисе и Глебе написано анонимное «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба» (70—80-е гг. XI в.), а также «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» Нестора. В отличие от анонимного «Сказания», повествующего гл. обр. об эпизоде столкновения Бориса и Глеба со Святополком, смерти обоих братьев и гибели Святополка от руки Ярослава, «Чтение» Нестора, обильно использовавшее византийские и житийные шаблоны, рассказывает о важнейших моментах биографии Бориса и Глеба и так. обр. в гораздо большей степени, чем «Сказание», представлявшее собой своего рода историческую повесть, уснащенную кое-где элементами воинских повестей, является собственно житием. Однако благодаря большой своей литературности, лирической окрашенности и наличию приемов драматизации «Сказание» было распространено гораздо сильнее, чем «Чтение». По своей основной тенденции оно, как и «Чтение» Нестора, явилось апологией деятельности киевского князя Ярослава Мудрого. Нестору же принадлежит житие Феодосия Печерского, написанное под значительным влиянием византийского жития Саввы Освященного. Очень показательно, что все указанные жития, как и прочие, сохранившиеся от древнейшей поры, написаны для прославления представителей феодальных верхов — князей светских или князей духовных. Эта тенденция окажется господствующей для житийной литературы во все время ее дальнейшего существования.

Одним из древнейших и широко развившихся видов древнерусской письменности были летописи. Составление летописи заключался в том, что отдельные лица, в большинстве принадлежавшие к княжеско-боярской или монастырской среде, записывали те или иные события, свидетелями которых они были или о которых они от кого-либо слыхали. Эти записи вместе с легендами, повестями или сказаниями о различных лицах и событиях были сведены в отдельные своды, в дальнейшем пополнявшиеся и видоизменявшиеся до тех пор, пока не составился тот первый дошедший до нас свод, который носит заглавие: «Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть».

Из Киева летописание перешло в Переяславль Южный, Ростов, Владимир Суздальский, Переяславль Суздальский, Галич Волынский и т. д. Старшими списками летописных сборников являются «Лаврентьевский» 1377, содержащий в себе вслед за «Повестью временных лет» севернорусский летописный свод, повествующий преимущественно о событиях в Суздальской Руси до 1305, и «Ипатьевский», относящийся к 20-м гг. XV в., помимо «Повести временных лет» заключающий также южнорусский свод, рассказывающий о событиях в Киевской и Галицко-волынской Руси и доводящий изложение до 1292. В списке XIII—XIV вв. дошел до нас Новгородский летописный свод, излагающий судьбы северозападной Руси.

События и факты, рассказанные в летописи, освещались летописцем с точки зрения класса феодалов, с позиции, угодной княжеской власти. Летописец — редактор сводов — неизменно оставался княжеским публицистом.

Значение летописи как специфически литературного материала определяется большим количеством вошедших в нее сказаний, повестей и легенд. В этом материале в значительной мере отражены устные поэтические предания о различных исторических лицах и событиях, в ряде случаев осложненные мотивами и сюжетами, почерпнутыми из фонда международных бродячих рассказов. Таковы легенды «Повести временных лет» об апостоле Андрее, о смерти Олега от своего коня, о мести Ольги древлянам, о белогородском киселе и т. д. Материал летописей для истории древней Р. л. представляет тем большую ценность, что большинство повестей, в нее вошедших, не сохранилось независимо от летописных сводов. Ряд этих повестей, особенно вошедших в Галицко-волынскую летопись, отличается яркостью поэтического языка и образностью выражения.

В древнейшее время зарождается у нас и литература путешествий, паломничеств. Наиболее значительным явлением в этой области было «Хождение» в Палестину южанина игумена Даниила, относящееся к 1106—1107. В основу сочинения Даниила легли дневниковые записи, в которых он записывал все виденное и слышанное им относительно палестинских «святынь». По возвращении Даниила на Русь эти записи были им объединены и обработаны. У него сочетается точное описание топографии Палестины с обилием легендарного и апокрифического материала, почерпнутого частью из книжных источников, с которыми он был видимо хорошо знаком еще прежде, чем предпринял свое путешествие. Наличием этого материала в соединении с лирической окрашенностью всего сочинения и обусловливается отнесение «Хождения», известного во множестве списков с XII по XIX в., к литературным памятникам. В гораздо меньшей степени литературное значение имеет «Сказание мест святых во Цареграде» новгородского паломника Антония — описание путешествия в Константинополь ок. 1200, хотя элементы христианской легенды и апокрифа имеются и в нем.

Драгоценнейшим памятником Киевской Руси, как бы подводящим итоги всему ее литературному развитию, является «Слово о полку Игореве» . Принадлежащее перу выдающегося поэта-дружинника, оно очень ярко отражает идеологию княжеско-боярского класса. Вместе с тем все оно «носит христиански-героический характер, хотя языческие элементы выступают (в нем) еще весьма заметно» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочин., т. XXII, стр. 128). Эстетическая ценность его — в богатстве и оригинальности тех художественных средств, какими пользуется автор, хорошо осведомленный в книжной и устной поэзии своего времени, в той картинности описаний и той лирической взволнованности, с которой он рассказывает об Игоревой беде. «Слово» было, как и большинство памятников древней Р. л., произведением агитационным. Средоточием этой агитации было «Золотое слово» Святослава, непосредственно призывавшее к действию. В лице автора «Слова» феодальный класс, в первую очередь заинтересованный в реванше половцам, нашел яркого и талантливого выразителя своих политических устремлений. Когда половецкая угроза отошла в область прошлого, забылось и самое «Слово», как уже не связанное с практическими задачами современности, но когда события, связанные с Куликовской битвой 1380, напомнили борьбу с половцами, «Слово» вновь почувствовалось как актуальное литературное наследство и было использовано в качестве образца для цикла повестей о «Мамаевом побоище». А затем опять оно надолго было забыто, пока счастливая случайность не воскресила его для читателя уже на рубеже XIX в.

Все основные жанры рассмотренного первого периода — проповедь, житие, повесть — были формами литературного творчества господствующего класса феодалов, поскольку в его руках была политическая и экономическая власть. Дальнейшее развитие феодальных отношений привело в XIII—XVI вв. к борьбе за объединение разрозненных княжеств, которая и завершилась к концу этого периода образованием Московского государства в Волжско-Окском бассейне и к одновременному складыванию Литовско-русского государства. Период XIV—XVI веков — период складывания самостоятельной великорусской, белорусской, украинской литературы. Вначале, в связи с политической децентрализацией северной Руси, ее литература имела областной характер.

Прямым продолжением литературной традиции XI—XII вв. является памятник, возникший в начале XIII в. в результате взаимодействия Севера и Юга и впоследствии образовавший «Киево-печерский патерик». Основой для него послужила переписка епископа владимирского Симона (ум. 1226), бывшего монаха Киево-печерского монастыря, с монахом того же монастыря Поликарпом. В недошедшем до нас письме к Симону Поликарп, отличавшийся незаурядными способностями и начитанностью, выразил недовольство по поводу того, что ему приходится занимать в монастыре положение рядового инока. В ответ Поликарпу, не обнаружившему основной монашеской добродетели — смирения, Симон написал укоризненное письмо, присоединив к нему в назидание гордому монаху несколько кратких рассказов из жизни печерских иноков и повесть о построении печерской церкви. Видимо увещание Симона подействовало на Поликарпа, и он, в свою очередь, в форме обращения к печерскому игумену Анкиндину, дополнил труд Симона рядом новых рассказов из жизни тех же киево-печерских монахов. Оба автора при этом использовали образцы переводной византийской патериковой литературы, в то же время отразив в своих рассказах трения князей с киево-печерским монашеством на почве столкновения экономических интересов тех и других. В дальнейшем, точно когда — неизвестно, писания Симона и Поликарпа были объединены. Старейшая рукопись, заключающая в себе такой объединенный текст с присоединением к нему несторова жития Феодосия Печерского, относится к началу XV в. (1406).

    продолжение

www.coolreferat.com


Смотрите также