источниковедение. Летописные источники. Древние летописные своды примеры

Начальный свод. Дальнейшее исследование текста Повести показало, что в нем содержится ряд фрагментов, нарушающих изложение. Это дало достаточные основания для предположения о том, что в составе Новгородской I летописи сохранился текст летописного свода, предшествовавшего Повести временных лет. При дальнейшем исследовании этого текста оказалось, что в нем, кроме того, отсутствуют все договоры Руси с Греками, а также псе прямые цитаты из греческой Хроники Георгия Амартола, которой пользовался составитель Повести временных лет. Повести временных лет предшествовал свод, который А.А. Шахматов предложил назвать Начальным. Исходя из содержания и характера изложения летописи, его было предложено датировать 1096-1099 гг. По мнению исследователя, он-то и лег в основу Новгородской I летописи.

Дальнейшее изучение Начального свода, однако, показало, что и он имел в своей основе какое-то произведение (или произведения) летописного характера. Это гипотетическое летописное произведение исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и было монотематическим (сюжетным). Годовые даты (хронологическую сеть) в него внес киево-печерский монах Никон Великий в 70-х годах XI в. Идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. Одну из самых ранних дат начала русского летописания предложил Л.В. Черепнин. Сопоставив текст Повести с Памятью и похвалой князю Владимиру Иакова Мниха, он пришел к выводу, что в основе последней лежал свод 996 г.

АА Шахматов также обратил внимание на то, что сам летописец одним из своих источников называет устные предания.

Летописцы, создававшие и редактировавшие Повесть временных лет и предшествующие ей летописные своды, опирались не только на отечественные, но и на зарубежные источники. Почти все они выявлены. Значительную часть их составляют зарубежные хроники, прежде всего греческие. Из них ранние летописцы заимствовали не только фактический материал, но и ряд основополагающих для летописания идей, в частности ту, которую условно можно назвать идеей исторического процесса. Наиболее многочисленны заимствования из так называемого болгарского перевода Хроники Георгия Амартола (т. е. Грешного) и его продолжателя. Сама Хроника была создана около 867 г. и охватывала всемирную историю от Адама до смерти византийского императора Феофила (812 г.). В тексте, которым пользовался составитель Повести временных лет, изложение было доведено до смерти императора Романа (948 г.). Из Хроники были заимствованы сведения, так или иначе связанные с историей славян, и прежде всего с первыми походами руси на Константинополь. Хроника Георгия Амартола послужила также источником для ряда хронологических определений событий ранней истории. В ряде случаев летописец взял из Амартола характеристики исторических персонажей, которые были перенесены на действующих лиц древнерусской истории.

Другим важным источником Повести стал Летописец вскоре константинопольского патриарха Никифора (806-815 гг.), который содержал хронологический перечень важнейших событий всемирной истории, доведенный до года смерти автора (829 г.).

Использовался в Повести и текст еврейского хронографа Книга Иосиппон, составленного в южной Италии в середине X в. В основу его был положен латинский перевод "Иудейских древностей" и пересказ "Иудейской войны" Иосифа Флавия. Основным источником образных представлений первых русских летописцев были произведения сакрального характера, прежде всего Священное писание. Поскольку до 1499 г. славянская Библия как единый кодекс не существовала, остается только догадываться, в каком виде могли использовать летописцы тексты Ветхого и Нового Заветов. Поэтому ключ, точнее один из ключей, к пониманию и истолкованию летописных образов должен крыться в деталях описания, опирающихся на библейские образы.

Для составления летописей широко привлекалась и апокрифическая литература, которая в XI-XII вв. бытовала наряду с богослужебными книгами. Помимо хорошо известных и очень популярных древнерусских переводов "Иудейской войны" и "Иудейских древностей" Иосифа Флавия, к ней можно отнести также Толковую Палею (комментированный неканонический Ветхий Завет). Использовалось составителем Повести и Житие Василия Нового - греческое агиографическое произведение, известное в славянском переводе.

Вопрос 7

Киевское летописание, с одной стороны, как будто продолжало традицию Повести временных лет. С другой - утратило общегосударственный характер и превратилось в семейную летопись киевских князей. Оно велось непрерывно в течение всего ХП в. Однако данными о продолжении такой традиции после 1200 г. исследователи не располагают, хотя известно, что в Киеве в 1238 г. велась какая-то летопись.

Летописание Переяславля Южного зародилось в начале ХП в. и велось вплоть до 1228 г. Начало его было, скорее всего, заложено уже упоминавшимся игуменом Сильвестром, впоследствии переведенным на переяславскую еписконию. Большинство исследователей полагают, что в Переяславле существовали два летописных центра - епископский (по крайней мере, до 1187 г.) и княжеский.

Вероятно, еще в ХП в. начало вестись летописание в Галиче Волынском. К сожалению, галицко-волынские летописи за это столетие почти не нашли отражения в позднейших сводах. И все-таки есть основания ("судя по точности дат и мелочам описания, которые нельзя было передать припоминанием"24) считать, что уже тогда здесь систематически пелись годовые записи. В конце ХШ в. на этом материале было создано единое повествование, лишенное годовых дат. Основной целью его было, как полагает М.Д. Присёлков, "привести и собрать доказательства от истории в свою пользу как обладателя старого Киева на право первенства среди русских княжеств"25. Считается, что его автор был светским человеком, возможно, из княжеской дружины. По стилю его рассказ напоминает произведения византийских "историков", не переведенные па древнерусский язык. Оно-то и составило основу Ипатьевской летописи.

Вопрос 8

К XIV в. относятся первые летописи, претендующие на освещение истории всех Русских земель (хотя на самом деле в них отображались, как правило, лишь события, происходившие и Северо-Восточной Руси). Источниками для изучения зарождения общерусского летописания служат прежде всего Лаврентьевская и Троицкая летописи. Выяснить, как развивалось общерусское великокняжеское летописание, позволяет сличение Тверского летописного сборника XVI в. (дошел в списках XVII в.), Рогожского летописца и Симеоновской летописи.

В связи с тем, что в 1305 г. великим князем владимирским стал тверской князь Михаил Ярославич, центр великокняжеского летописания переместился в Тверь, где, вероятно, еще в конце ХШ в. начинают вестись летописные записи. Создание здесь великокняжеского свода начала XIV п. совпало с усвоением Михаилом Ярославичем нового титула - "великий князь всея Руси". Как общерусский, свод включил не только местные, но и новгородские, рязанские, смоленские, южнорусские известия и имел явную антиордынскую направленность. Свод 1305 г, стал основным источником Лаврентьевской летописи.

Продолжением этого свода стали новые общерусские летописные своды 1318 и 1327 гг., созданные в той же Твери. Их следы дошли в составе более поздних московских летописей (Троицкая и Симеоновская), причем в значительной степени тверской материал был использован "по-московски" (М.Д. Присёлков). Кроме того, остатки тверского летописания за первую треть XIV в. обнаруживаются в Тверском летописном сборнике и Рогожском летописце. В то время летописание в Твери велось непрерывно, год за годом. В ходе работы над сводами 1318 и 1327 гг. тверские летописцы частично отредактировали текст предшествующего свода, дополнив его материалами по истории других русских земель. Это еще больше придавало ему вид общерусской великокняжеской летописи.

С переходом ярлыка па великое княжение в руки Ивана Калиты зародившаяся в Твери традиция общерусского летописания переходит в Москву. Здесь приблизительно в 1389 г. был создан Летописец великий русский. До нашего времени он не сохранился, из-за чего трудно дать ему характеристику. Видимо, в значительной степени его материалами воспользовался составитель Троицкой пергаменной летописи. Однако, как известно, она погибла в московском пожаре 1812 г. Восстановить состав и содержание нового великокняжеского свода позволяет обращение к текстам Рогожского летописца, Симеоновской и Никоновской летописей. Выделив из них сообщения за 1306-1408 гг., восходящие к местным летописным традициям Твери, Суздаля, Ростова, Смоленска, Рязани и Новгорода Великого, "мы получаем едва ли не полностью текст Летописца 1389 г."26. Анализ его показывает, что при князе Юрии Даниловиче в Москве, видимо, летописных записей не велось. Отдельные фрагменты подобной работы (семейная хроника) отмечаются при московском княжеском дворе только с 1317 г. Чуть позднее, с 1327 г. летописание начало вестись при митрополичьей кафедре, перенесенной за год до того в Москву. Судя по всему, с 1327 г. здесь непрерывно ведется единая летопись.

Даже М.Д. Присёлков, предполагавший возможность существования в Москве самостоятельных великокняжеской и митрополичьей летописных традиций, вынужден был признать: "известия московские, великокняжеские, семейные княжеские, церковные и митрополичьи собственно - переплетаются между собою с такою силою, что нет возможности поставить вопрос о слиянии здесь хотя бы двух только источников - великокняжеского и митрополичьего летописцев - и приходится думать об едином центре, для которого одинаково важны были известия и о митрополичьей деятельности, и о деятельности великих московских князей, и даже о семейных делах этих князей за все время 1341-1389 гг., почему все эти известия и смыкались в изложении в одно целое"26а. Мнение о единстве московского летописания в XIV п. разделяет Я.С. Лурье - один из наиболее авторитетных летописеведов последних десятилетий.

Скорее всего, летописание в тот период пелось при митрополичьем дворе. На это указывает характер годовых записей: летописец гораздо внимательнее относится к переменам на митрополичьем престоле, а не на великокняжеском. Впрочем, это вполне объяснимо. Не будем забывать, что именно митрополиты, а не великие князья традиционно имели в то время в своей титу-латуре упоминание "всея Руси", которая им (хотя бы номинально) подчинялась. Тем не менее появившийся свод был не собственно митрополичьим, а великокняжеско-митрополичьим. Этот свод (по датировке А.А. Шахматова - 1390 г.), вероятно, и получил название Летописец великий русский. Следует, однако, отметить, что кругозор составителей нового свода был необыкновенно узким. Московский летописец видел значительно меньше, чем составители тверских великокняжеских сводов. Впрочем, по мнению Я.С. Лурье, так называемый Летописец великий русский по своему происхождению мог быть и тверским.

Следующий этап развития общерусского летописания в существовавших самостоятельных землях и княжествах был связан с усилением роли и влияния митрополита "всея Руси". Таков был итог длительного противостояния московского великого князя и церкви в годы правления Дмитрия Ивановича Донского. С именем митрополита Киприана связывают идею создания нового летописного свода. Он включал историю русских земель, входивших в русскую митрополию, с древнейших времен. В него должны были войти, по возможности, материалы всех местных летописных традиций, в том числе отдельные летописные записи по истории Великого княжества Литовского. Составление его, видимо, началось уже после смерти Киприана, но до приезда на Русь его греческого преемника Фотия. Первым общерусским митрополичьим сводом стала так называемая Троицкая летопись 1408 г., отразившаяся преимущественно в Симеоновском списке, в примечаниях И.М. Карамзина (давшего ей общепринятое ныне название) к "Истории государства Российского" и некоторых других летописях. По мнению Б.М. Клосса, этот свод мог быть составлен в Троицком монастыре Епифанием Премудрым, автором Жития Сергия Радонежского, Я.С. Лурье, однако, настаивает па том, что свод 1408 г. был составлен именно в Москве. При этом исследователь предполагает, что своды 1390 и 1408 гг. были, по существу, двумя редакциями общерусского митрополичьего свода. Характерной чертой его является отсутствие "каких-либо централизаторских и антиордынских тенденций"27.

После нашествия Едигея и в связи с последовавшей затем , борьбой за московский престол между наследниками Дмитрия Донского центр общерусского летописания вновь переместился в Тверь. В результате усиления Твери в 30-х годах XV в. (по последней датировке Я.С. Лурье - в 1412 г.) здесь появилась новая редакция свода 1408 г., непосредственно отразившаяся в Рогожском летописце, Никоновской и (опосредованно) Симеоновской летописях. Однако "задача создания подлинно общерусского летописания (в рамках Северо-Восточной, Московской Руси) и осмысления событий XIV в. ...была решена летописцами лишь в последующем, XV столетии"28.

Вопрос 9

Источниками изучения новгородского летописания. ХII-XIII вв. служат Синодальный список (XIII - первая треть XIV в.) Новгородской первой летописи (старший извод), а также списки Комиссионный (XV в.), Академический (вторая половина XV и.) и Троицкий (вторая половина XV в.), объединяемые в ее младший извод. Их анализ позволяет установить, что в Новгороде с середины XI в. летописная традиция не прерывалась вплоть до XVI в.

История летописания Новгорода Великого. Около 1136 г., по-видимому, в связи с изгнанием из Новгорода князя Всеволода, по указанию епископа Нифонта был создан Софийский владычный свод, переработавший новгородскую княжескую летопись, которая велась с середины XI в. Еще одним источником служил также киевский Начальный свод 1096 г., легший в основу новгородского летописания. Возможно, в создании первого владычного свода участвовал известный клирик Новгородской Софии Ки-рик. В начале ХШ в. появился новый владычный свод. Его создание было как-то связано с падением Константинополя в 1204 г. Во всяком случае, завершался он рассказом о взятии византийской столицы крестоносцами.

Параллельно с архиепископской кафедрой летописные записи велись в Неревском конце Новгорода, в церкви св. Иакова. Гипотеза о существовании здесь летописного центра основана на отдельных упоминаниях, сделанных от первого лица. Именно они позволяют утверждать, что во второй половине XII в. (после 1174 г.) настоятель этой церкви Герман Воята (1144-1188) предпринял литературную переработку Софийского свода. При этом он использовал также какую-то южнорусскую летопись. Его работу продолжил до конца XII в. безымянный летописец, оставивший запись о смерти Германа. Наконец, к середине ХШ в. относится летописная деятельность пономаря Тимофея, который упомянул о себе под 1230 г. Впрочем, на этом уличанская летописная традиция не прервалась. Возможно, сам Синодальный список - одно из ее звеньев.

Hoвгородскoe летописание представлено Новгородской I летописью. Старший извод был доведен до середины XIV в. Он представлен единственным Синодальным списком, начало которого (до 1010 г.) утрачено. В младшем изводе, представленном Комиссионным, Академическим (середина XV в.) и Троицким (XVI в.) списками, а также поздними копиями Академического списка ХУШ и XIX вв., отразилось летописание Новгорода Великого второй половины XIV в. и начала XV в.

Псковское летописание включает ряд списков, объединяемых в Псковскую I (первоначально она доходила до 1469 г.), Псковскую П (доведена до 1486 г.) и Псковскую Ш (изложение выходит за пределы XV в., а в Архивском П списке даже включает начало XVII в.) летописи. Судя по всему, в основе всех трех летописей лежал общий псковский протограф, датируемый 80-ми годами XV в.

Вопрос 10

С начала XVI в. на Руси существовала уже единая общерусская летописная традиция, связанная с великокняжеской канцелярией. По справедливому замечанию Я.С. Лурье, в XVI в. летописание велось с большой тщательностью и полнотой, но было сугубо официальным и жестко централизованным. Летописи XVI в. почти никогда не "спорят" между собой. Они лишь послушно реагируют на изменения в государственной политике.

С первых десятилетий XVI в. вновь активизировалось митрополичье летописание. В 1518 г. появился новый свод, положенный в основу Софийской П и Львовской летописей, а также Уваровского вида Летописца от 72-хязык, Скорее всего, это был официальный свод, полностью лояльный к властям. Составлен он был в церковной среде, возможно, при митрополите Варлааме. В основу свода 1518 г, было положено великокняжеское летописание первых десятилетий XV п. и неофициальный ростовский свод 1489 г., расширенные материалами митрополичьего архива. Наряду с ними одним из важнейших источников свода 1518 г. стал особый церковный свод 80-х годов XV в., оппозиционный великокняжеской власти.

Важным этапом в завершении унификации русского летописания под эгидой Москвы стала Никоновская летопись. Она была составлена в конце 20-х годов XVI в. в Москве, при дворе митрополита всея Руси Даниила Рязанца (1522-1539). Впоследствии Никоновский свод неоднократно дополнялся заимствованиями из официального летописания и был доведен до 1558 г. Основными источниками Никоновского свода, по мнению Б.М. Клосса, были Симеоновская, особая редакция Новгородской V (так называемая Новгородская Хронографическая) и близкая по времени к Никоновской Иоасафовская летописи, Владимирский летописец, Устюжский свод и Русский Хронограф. Никоновская летопись представляет собой наиболее полный свод сведений по русской истории, причем часть из них уникальна. Использование большого количества источников, многие из которых неизвестны, заставляет с особой осторожностью относиться к информации, почерпнутой из Никоновского свода. В первую очередь это касается "избыточных" сведений. И все-таки Никоновская летопись - один из важнейших источников по истории русского средневековья.

Между 1542 и 1544 гг. была составлена Воскресенская летопись - официальная летопись первой половины XVI в. В первоначальных - несохранившихся - редакциях она доходила до 30-х годов XVI ц. Позднейшие редакции были доведены сначала до 1541 г., а затем до 1560 г. В основу Воскресенской летописи положен Mосковский летописный свод 1508 г.

К концу 50-х годов XVI в. относят появление Летописца начала царств, составленного, видимо, при непосредственном участии Л.Ф. Адашева. Он охватывает небольшой период времени - с 1533 по 1556 гг. - и освещает преимущественно две темы: укрепление "самовластия" Ивана IV и присоединение Казани. Основные идеи Летописца близки официальным идеологическим установкам начального периода правления Ивана Грозного. Существенно отредактированные тексты Летописца были использованы при составлении последних двух томов томов Лицевого свода.

Никоновская и Воскресенская летописи представляют вполне оформившуюся единую русскую официальную летописную традицию.

В начале 60-х годов XVI в. только что составленный новый список Никоновской летописи (Патриарший) был использован для создания Степенной книги царского родословия - своеобразного литературно-исторического произведения, само появление которого свидетельствовало об определенных изменениях в подходе к историческому материалу и разложении летописного жанра. Составленная в окружении митрополита Макария (возможно, митрополитом Афанасием), Степенная книга объединила летописные и агиографические тексты и дополнила их устными преданиями. Называется книга так потому, что весь ее текст был разбит на 17 "степеней" (ступеней), по которым как бы двигалась история Русской земли. Основная идея - представить русскую историю как деяния святых московских государей и их предков.

Самым крупным летописно-хронографическим произведением средневековой России стал так называемый Лицевой свод Ивана Грозного. Эта "историческая энциклопедия XVI в." состоит из 10 томов, почти каждая из страниц которого украшена миниатюрами (всего более 16 тыс. миниатюр). Три первых тома посвящены всемирной истории, а последующие семь - русской. Они создавались в царской кпигописной мастерской при соборном храме Покрова Богородицы в Александровской слободе в течение почти целого десятилетия - с 1568 по 1576 г. Будучи единым целым, они освещают историю от сотворения мира до 7075 (1568) г. Том, содержащий начальную русскую историю (изложение начинается с событий 6622/1114 г.), отсутствует. Последние два тома - Синодальная летопись и Царственная книга (переработанная копия Синодальной летописи) - содержат две редакции описания одних и тех же событий, связанных с началом царствования Ивана IV.

Неизвестны и причины прекращения существования летописи как жанра исторического повествования. Лицевой свод стал последним общерусским сводом. После него летописная традиция угасла. И хотя в XVII - первой половине ХУШ в. продолжали вестись местные и частные записи, внешне напоминавшие летописи, они уже не могут дать и не дают общей картины истории страны.

В 1612-1615 гг. появился Пискаревский летописец (известен в единственном списке первой половины ХУЛ в.). Изложение в Летописце охватывает события 1533-1615 гг. и дополнено приписками 1625-1645 гг. Составитель опирался в своей работе на летописи типа Никоновской и Воскресенской.

Самым крупным летописным произведением XVII в. стал Новый летописец. В отличие от предшествующих летописей он охватывает сравнительно небольшой период: от конца царствования Ивана Грозного до поставления на патриаршество Филарета (1619 г.). Время составления Нового летописца - 20-е - начало 30-х годов ХУЛ в. Целью написания Летописца, скорее всего, была попытка дать историко-политическое обоснование воцарению новой династии Романовых, Несмотря на свою краткость, Новый летописец является одним из наиболее авторитетных и информативных источников по истории

В начале 30-х годов XVII в. в западных районах России был составлен Белъский летописец, который сохранился в единственном списке середины XVII в. Его появление связывают с кругами местного служилого дворянства. Начало и конец летописца утрачены, сохранились известия только за 1598-1632 гг. Текст основывается на устных рассказах, записях дворян Бельского и соседнего уездов, местных летописцах, сказаниях и собственных воспоминаниях. Данный летописец является важным источником изучения Смутного времени.

Особое место среди летописных источников занимают сибирские летописи XVII в. (Есиповская, Строгановская и Кунгурская), восходящие к недошедшему "Написанию, како ириидоша в Сибирь...". "Написание" повествовало о походе Ермака и было составлено, вероятно, еще в конце XVI в, кем-то из полковых казацких писарей. В последнее время получила широкое распространение характеристика сибирских летописей как особых редакций этой "повести". Соответственно, они лишь условно могyr относиться к летописному жанру. Скорее всего, в этом случае можно говорить об исторических повестях, имеющих разбивку на годы.

На смену летописям пришли иные исторические произведения. Особую популярность и авторитет в XVII в. приобрели хронографы. В них поэтапно излагалась все история от сотворения мира. Это были или переводы греческих хроник, или собственно древнерусские компиляции, включающие выдержки из Священного писания, греческих хроник и русских летописей. И те и другие получили широкое распространение еще в Древней Руси. Первые переводы византийских хронографов (их принято называть хрониками, чтобы отличить от русских компилятивных хронографов) - Георгия Амартола, Иоанна Малалы, Георгия Синкелла - стали известны здесь еще в XI в. На их основе была составлена первая русская историческая компиляция - Хропоногаф по великому изложению.

Древнейший вид Русского хронографа представлен Хронографом 1512 г. Помимо сведений из всемирной истории, в него вошло значительное количество известий, касающихся русской истории (в основном заимствования из Сокращенных сводов конца XV в.). Видимо, это было связано с оформлением идеи Руси - "третьего Рима". Это удивительно гармоничное и стройное - в композиционном и стилистическом планах - произведение. Вместе с тем, по мнению О.В. Творогова, Хронограф 1512 г. "подобен крепости, строившейся в течение многих лет и отразившей в своем современном виде замыслы и вкусы нескольких поколений строителей"34. Его составители стремились, судя по всему, создать своеобразную историческую энциклопедию, "научный" труд. И эта задача была ими успешно выполнена.

Хронограф 1512 г. получил очень широкое распространение. К настоящему времени выявлено более 130 его списков XVI -первой трети ХУШ в. Он был использован при составлении лицевого летописного свода, а также более поздних редакций Русского хронографа.

В Хронографе Западнорусской редакции, отсутствует вся библейская история, история стран Востока и Руси. Зато он имеет обширное продолжение, излагающее по Хронике Мартина Бельского историю западноевропейских и западнославянских государств с XI в. по 1527 г. Считают, что это объясняется стремлением дополнить уже существовавший Никоновский свод "обзором исторических событий европейских народов"35. Хронограф Пространной редакции не сохранился. Известны лишь восходящие к нему списки Хронографа 1599 г. и Хронографа 1601 г. Основная задача, которую ставили перед собой его создатели, -расширить объем излагающейся информации, не изменяя основы. В этой редакции достаточно ясно прослеживается процерковная тенденция.

Расцвет хронографического жанра относится к XVII в. Созданные в первой четверти столетия редакции 1617 и 1620 гг. разных типов, многочисленные "хронографы особого состава" постепенно вытеснили хронографы XVI в. и почти полностью заменили собой летописи.

В хронографах не только излагались исторические события. В них содержались сведения естественно-научного характера, пересказывались произведения античной литературы, приводились выдержки из святоотеческих произведений, христианские апокрифы, агиографические данные. Это были своего рода средневековые энциклопедии. К сожалению, историки редко прибегают к хронографическим материалам. Между тем использование их в работах по истории древней Руси очень важно, тем более что сюжеты, образы и характеристики, почерпнутые из хронографов, широко применялись в летописании. Поэтому верно понять летописные сообщения зачастую невозможно без обращения к хронографическим компиляциям, которыми пользовались летописцы.

Вопрос 11

ОДНОЙ из важнейших политических функций государства является право формулировать новые нормы жизни общества, издавать законы. Система законодательства непосредственно отражает деятельность государственных институтов по осуществлению этой функции. Именно поэтому изучать политическую историю невозможно без документов, зафиксировавших совокупность всех правовых норм, которые действуют в данном государстве и регулируют отдельные сферы социальных отношений. Политико-юридическая система, которая отражается в законодательстве, является наиболее общей формой социального контроля за поведением человека. По словам В. Бергера, она образует "внешний" концентрический круг социального давления на человека. Наиболее же "тесным" и - соответственно - жестким оказывается круг личных связей человека (прежде всего его отношения в семье), которые peгулировались не светскими законодательными памятниками, а нормами канонического права.

С официальным законодательством человек в добуржуазном обществе сталкивался нечасто. Видимо, с этим связана размытость в древности понятия о законодательном памятнике: все ранние законы передаются в окружении текстов, не имеющих собственно юридического характера. Большая же часть повседневных отношений средневекового человека с окружающими регулировалась нормами обычного права, попросту говоря, традицией. Она слабо рефлексировалась и, как правило, не находила отражения в памятниках письменного права, поскольку не нуждалась в санкции (утверждении законодательной властью). Подобная фиксация - в виде исключения - была возможна в основном в тех случаях, когда обычай приходил в противоречие с новыми отношениями, формирующимися в обществе, и нуждался в некоторой корректировке. Нормы обычного права могли рассматриваться в качестве источника письменных правовых норм, которые были призваны регулировать либо отношения между новыми, прежде не существовавшими социальными группами, либо новые отношения, в которые не вступали члены традиционного общества.

Роль традиции - обычного права в древней Руси, судя по всему, была особенно велика, поскольку в силу ряда культурно-исторических причин здесь отсутствовала рецепция римского права, заложившая основы правовых отношений средневековых государств Западной Европы. В какой-то степени роль, эквивалентную римскому праву, на Руси играли правовые нормы, зафиксированные в Библии. К сожалению, история канонического права и его место в социальной жизни древней Руси изучены пока недостаточно. Основное внимание исследователей по ряду причин в дореволюционной и советской России было обращено па социально-политические и социально-экономические отношения, регулировавшиеся преимущественно нормами уголовного и цивильного права. Пробудившийся в последние годы интерес к истории русской повседневности заставляет внимательнее относиться к памятникам канонического и церковного права на Руси.

При изучении законодательных источников следует помнить, что каждая правовая норма и закон в целом формулируют желательные "стандарты" поведения и поступков. Однако из этого следует, что, пока действует данный закон, соблюдение зафиксированных в нем норм не стало общим правилом. В то же время законы несколько запаздывают относительно самих причин, породивших необходимость формулирования новых правил отношений людей между собой, а также между членами данного сообщества и государством. Кроме того, нельзя забывать, что, по крайней мере, до середины XVII в. на Руси ни один закон никогда полностью не выполнялся. Одной из важнейших причин такого положения было отсутствие со стороны государства возможности контролировать выполнение закона не только па местах, по и в столице. Соответствующих структур аппарата власти (как, впрочем, и самого аппарата как такового) просто не было. Все это задает определенную специфику в изучении законодательных источников и использовании информации, полученной из них в историческом построении.

Определенные сложности в изучении ранних законодательных источников вызывает разделение их на отдельные статьи. При этом учитываются киноварные заголовки, инициалы (или пропуски для них), грамматическая структура фраз. От того, насколько точно осуществлено членение текста, во многом зависит верное понимание как отдельных правовых норм, так и общего смысла законодательного источника.

Не менее сложной оказывается проблема определения, как "работали" (и работали ли вообще) та или иная правовая норма и законодательство в целом. Здесь на помощь приходит сравнение правовых норм с данными актового источниковедения и нарративных источников. В тех случаях, когда это возможно, желательно также привлекать для решения этого вопроса записки иностранцев, часто обращавших внимание на особенности судопроизводства в России.

Вопрос 12

Начальные фазы законотворчества в Древнерусском государстве практически не отразились в дошедшем до нас комплексе письменных источников. Исключением являются ссылки на статьи некоего Закона Русского, которые встречаются в договорах Руси с греками (6415/907 г.: "Олга водивше на роту, и мужи его по Рускому закону кляшася..."; 6420/911 г.: "Аще ли ударит мечем, или бьеть кацем любо сосудомъ, за то ударение или бьспье да вдасть литръ 5 сребра по закону рускому"; 6453/945 г.: "аще украденное обрящеться продаемо, да вдасть и цену его сугубо, и тъ показъненъ будеть по закону гречьскому, и по уставоу и по закону рускому", "аще ли от нея [кубары] возметь кто что, ли человека поработить, или убьеть, да будеть повиненъ закону ру-ску и гречьску", "ци аще ударить мечемъ, или копьемъ, или ка-цемь любо оружьемь русинъ гречина, или грьчинъ русина, да того деля греха заплатить сребра литръ 5 по закону рускому"). На основании сопоставления этих статей с нормами позднейших законодательных памятников (прежде всего с Русской Правдой) М.Б. Свердлов попытался реконструировать этот источник. Подобные реконструкции можно рассматривать пока лишь в качестве рабочих гипотез. Обращает на себя внимание то, что в упомянутых статьях используются греческие единицы веса (литры). Впрочем, это могло быть связано с тем, что договоры с Византией попали в летопись в виде переводов с греческого. В литературе широко распространено мнение, что Закон Русский представлял запись норм обычного права восточных славян. Насколько обоснованна такая точка зрения, сказать трудно. Тем не менее считается, что именно Закон Русский лег в основу первых дошедших до нас памятников письменного права Древней Руси, которые принято обобщенно называть Русской Правдой.

Древнейшим из них является Краткая Правда (20-70-е годы XI в.). Она представляет собой кодекс норм прецедентного права. Всеми этими нормами, видимо, регламентируются отношения в пределах княжеского (позднее также и боярского) хозяйства, вынесенного за пределы официальной столицы государства. Возможно, это определило и название самого памятника "Правда роськая" (от раннего значения слова "русь" - дружинники). Косвенным подтверждением такой догадки может служить то, что в ряде списков Русскую Правду продолжает Закон Судный людей ("людьми" в Древней Руси называли подданных). Именно в княжеско-дружинной среде складывались новые социальные отношения, не регламентируемые традицией: между самими дружинниками, между дружинниками и "служебной организацией", между князем и слугами, князем и свободными крестьянами-общинниками. Все остальное население Киевской Руси в обыденной жизни, скорее всего, продолжало руководствоваться нормами обычного права, нигде не записанными. О них можно судить лишь по косвенным следам, сохранившимся в Русской Правде, Самым ярким из них является, несомненно, обычай кровной мести, об ограничении которого говорится уже в первой статье Краткой Правды.

Краткая Правда сохранилась в двух списках XV в. (в составе Новгородской I летописи младшего извода) и 11 списках XVIII-XIX вв. Ее текст помещен в статье 6521 (1016) г. после сообщения о том, что Ярослав Мудрый дал новгородцам Правду и Устав - за помощь в борьбе против Святополка Окаянного. Текст Русской Правды - явно вставной - в старшем изводе Новгородской I летописи отсутствует.