ИНФАНТИЦИД. Первобытный инфантицид

ИНФАНТИЦИД И УБИЙСТВА ДЕТЕЙ В ПЕРВОБЫТНЫХ ОБЩЕСТВАХ » WildKids

0

из статьи О. Ю. АртемовойДЕТИ В ОБЩЕСТВЕ АБОРИГЕНОВ АВСТРАЛИИ

"...В отличие от убийства взрослого, убийство ребенка не считалось таким преступлением, в наказании которого заинтересовано все общество в целом. Родители могли отомстить, могли не делать этого. Если мать (или отец) убивала ребенка (такие исключительные случаи зафиксированы в литературе), все окружающие откровенно возмущались, но коллектив в целом ничего не предпринимал для наказания. Будет ли наказан человек, совершивший такой поступок, или нет — это зависело от личных чувств и взаимоотношений родных ребенка. Внутри группы жизнь взрослых, каковы бы они ни были, ценилась значительно выше, чем жизнь детей. До шести-семи лет детьми полностью распоряжались родители и близкие родственники (часто дядя по матери), их действия находили определенную оценку в общественном мнении, но более жесткие способы контроля, по-видимому, отсутствовали. Ребенок — член семьи, но еще не член более крупного объединения.

Дж. Макларен, который долго жил среди аборигенов Кейпйорка в тот период, когда их культура еще не деформировалась под европейским влиянием, приводит в своих воспоминаниях такой случай. Однажды к нему в дом пришла женщина-аборигенка и сказала, что один мужчина из ее группы собирается убить своего двухлетнего сына, так как жена умерла, а он не хочет возиться с ребенком. Многие женщины предлагали взять мальчика на воспитание, но отец наотрез отказался отдать его кому бы то ни было. В конце концов после долгих переговоров Дж. Макларен «купил» мальчика за ружье, несколько одеял и какое-то количество табаку. Случай экстраординарный, и интересен только с одной стороны: намерения этого отца всех приводили в ужас, но при этом люди вели себя так, будто ничего нельзя сделать, будто общество не может применить здесь никаких санкций.

Социальные нормы аборигенов не ставили серьезных препятствий для инфантицида, несмотря на то что аборигенам были известны некоторые способы предупреждения и прекращения беременности. Так, Р. и К. Берндты пишут, что, стремясь прервать беременность, женщины пользовались некоторыми травами, пили горячую (почти кипяток) воду, клали на живот тяжелые камни или туго перетягивали его веревками. При задержке менструации ее пытались стимулировать горячим паром, массажем или тяжелыми физическими нагрузками. Тем не менее многие этнографы, работавшие среди аборигенов в различных районах, сообщают и об инфантициде. Обычно это случалось в кризисные периоды: во время голода или засухи, чаще всего в зонах пустынь. Новорожденных младенцев иногда убивали, если у матери уже был один грудной ребенок: в условиях полубродячего образа жизни охотников и собирателей выходить почти одновременно двоих младенцев было практически невозможно. Убивали также одного из близнецов по тем же соображениям или обоих — по причинам, связанным с суеверным страхом перед этим сравнительно редким явлением. Во многих районах убивали детей, родившихся с какой-либо патологией; в некоторых племенах — детей незамужних женщин, а иногда также детей женщин, умерших во время родов. Вместе с тем некоторые факты дают основание полагать, что убийство новорожденного не считалось преступлением даже и тогда, когда условия жизни вполне благоприятны, а новорожденные не уроды, не близнецы и их матери не имеют других маленьких детей. Женщину, которая сразу после родов задушила своего младенца, могли порицать другие женщины, муж мог побить ее, но и того и другого могло и не произойти. Не оправданные объективными условиями случаи, когда новорожденных убивали отцы или женщины, помогавшие при родах, засвидетельствованы наблюдателями в различных частях страны. Эрнандес знал женщин, которые убили своих здоровых новорожденных младенцев потому, что это были девочки; потому, что ребенок причинил слишком сильную боль, появившись на свет; или даже потому, что «маленькие дети очень грязные и с ними много возни». Однако тому же автору в той же группе аборигенов приходилось видеть, как старая женщина «отчаянно пытается спасти жизнь» младенцу, мать которого погибла во время родов; как юная девушка «любовно и терпеливо» выхаживает слабого и больного младенца — дочь каких-то своих дальних родственников. Булудья, женщина из племени мунгари (Арнемленд), в автобиографическом рассказе, записанном Н. Тонеманом, говорит, что первого своего ребенка она убила, как только он родился: «Я просто зажала ему нос пальцами — и все». Так же она поступила и со вторым. Ей приходилось слышать и видеть, как другие женщины делают это; растить ребенка казалось ей слишком обременительным, и, кроме того, она хотела вместе с мужем и другими молодыми парами участвовать в длительных путешествиях. Но третьего ребенка ее уговорили оставить, она к нему привязалась, потом родила и благополучно вырастила еще шестерых. И все в племени считали Булудью образцовой матерью, потому что она старалась, чтобы дети всегда были сыты и хорошо следила за ними.

По-видимому, только что появившийся на свет ребенок, по понятиям аборигенов,— еще не человек. Тем не менее в традиционных условиях, как утверждают наиболее авторитетные исследователи, инфантицид никогда и нигде не принимал сколько-нибудь значительных размеров. Более или менее широкое распространение он получил только в тех группах аборигенов, культура которых сильно деградировала под воздействием контактов с европейцами."

ПРИМЕЧАНИЕ

Надо заметить, что в обществе австралийских аборигенов действовал принцип полной свободы - каждый может делать то, что непосредственно не затрагивает интересы другого. Поскольку маленький ребенок - собственность родителей, они вправе делать с ним все, что угодно. Никто не может вмешаться от лица общественной морали силой. Это единственно возможный способ сосуществования группы людей в тех условиях, иначе начались бы конфликты, быстро повлекшие массовые смертоубийства. Наше же общество держится вовсе не на высокой нравственности, а на полицейской угрозе наказания. Уберите завтра полицию - и мы начнем резать друг друга просто потому, что давно потеряли этот древний способ существовать мирно.

Забавно, что хотя наше общество в целом не способно следовать древнему опыту, он в полной мере сохраняется в некоторых экстремальных сообществах, например, в тюремных камерах, где вынужденно сосуществуют люди разной веры, и разных, порой диаметрально противоположных убеждений.

Что касается более убийства более старших детей, то по свидетельству Этторе Биокка, прожившей большую часть жизни в племени индейцев Яномамо (Южня Америка), во время налетов на вражеское племя мальчиков убивали беспощадно, а девочек уводили в плен с тем, что они в будущем станут женами воинов.

ИНФАНТИЦИД - это... Что такое ИНФАНТИЦИД?

dic.academic.ru

детство

1.В силу широкой распространенности данного понятия каждый из нас уверен, что знает о детстве все, легко может объяснить это явление и его значение в жизни взрослого человека. Но именно за этим простым с обывательской точки зрения пониманием детства скрывается неопознанность и необъяснимость этого феномена. Как справедливо пишет Я. Корчак, «Мы не знаем детей, хуже того — знаем по предрассудкам» . И еще: «Мы детей не знаем… Мы не умеем объяснить даже те противоречия в детском организме, которые бросаются в глаза: с одной стороны, жизнеспособность клеток, с другой — уязвимость. С одной стороны, возбудимость, выносливость, сила; с другой — хрупкость, неуравновешенность, утомляемость. И ни врач, ни воспитатель не знают, является ли ребенок существом «неутомимым» или хронически усталым»

2. Наука предпринимает многочисленные попытки изучить и объяснить детство с различных точек зрения: философской, культурологической и педагогической (Ш.А. Амонашвили, В.В. Зеньковский, М.С. Каган, Я. Корчак, Н.Б. Крылова, Е.В. Субботский, Р.М. Чумичева и др.), психологической (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, В.Т. Кудрявцев, А.Б. Орлов, Л.Ф. Обухова, А.В. Петровский, З. Фрейд, Д.Б. Эльконин, Э. Эриксон и др.), исторической (Ф. Ариес, Ллойд де Моз, О.Е. Кошелева, Н. Постмен, Л. Поллак и др.), этнографической и социологической (И.С. Кон, М. Мид, Е.М. Рыбинский и др.) и даже экологической (У. Бронфенбреннер). Каждая из этих наук имеет свой уникальный багаж знаний о детстве, который в перспективе обязательно будет обобщен и позволит всего лишь приблизиться к пониманию данного феномена в развитии человечества.

В истории существовало шесть типов отношения взрослых к детству: первобытный инфантицид; бросание взрослыми детей; восприятие детей как материала, пригодного для любых взрослых преобразований детской природы; преувеличение роли правильно организованного воспитания в эпоху Просвещения; социализация ребенка из «верхов» и «низов» общества XIX века; помощь и поддержка детства при сохранении индивидуальности ребенка во второй половине — конце XX века.

Какие же концепции детства могут рассматриваться в качестве методологических ориентиров современной дошкольной педагогики?

Мы постараемся рассмотреть существующие сегодня в психолого-педагогической науке и объясняющие феномен детства фундаментальные авторские концепции, рождение которых произошло в недавно закончившемся XX веке. Необходимо отметить, что таких концепций немного.

Концепция Д.Б. Эльконина. ценность феномена детства, по мнению Д.Б. Эльконина, заключается в присвоении богатств родовой культуры и в процессе этого присвоения осуществляется развитие человека.

Концепция Д.И. Фельдштейна. В исследованиях ученого детство рассматривается как особое явление социального мира, которое ученый определяет функционально, содержательно и сущностно.

Блестящее отражение взгляды Д.И. Фельдштейна на природу детства находят в концепции педагога Ш.А. Амонашвили. Автор определяет детство как безграничность и неповторимость, как особую миссию для себя и для людей. Я говорю о том, что рождение любого ребенка не есть случайность. Люди, окружающие его, нуждались в нем. Может быть, в нем нуждалось и целое поколение, целое общество, даже прошлые и будущие поколения. Человек нужен человеку, и люди рождаются друг для друга. Человек есть подспорье для другого человека. Сама жизнь, бурлящая по своим законам, вызывает к рождению нужного человека. Вот он и рождается со своей миссией»

В концепции В.Т. Кудрявцева уникальность человеческого детства заключается в особом месте детства в социокультурной системе. Именно детство, по мнению ученого, определяет бытие культурного целого и судьбу отдельного индивида.

В концепции новой психологии детства А.Б. Орлова мир детства наряду с миром взрослости совершенно равноправные части, аспекты мира человека. Мир детства, по мнению А.Б. Орлова, обладает своим собственным содержанием, представляющим несомненную ценность для мира взрослости: концентрированной, интегрированной, гармонизированной субъектностью (сущностью), то есть духовностью и нравственностью.

Концепция развития субъективности человека В.И. Слободчикова и Е.И. Исаева позволяет определить самоценность детства, заключающуюся в:

• становлении человеческого тела в единстве его сенсорных, двигательных, коммуникативных функциональных органов;

• развитии субъектных средств регуляции поведения: эмоций, воли и способностей;

• оформлении личностного способа бытия, свободного и ответственного отношения к себе и другим людям.

В концепции выдающегося Педагога Я. Корчака детство — долгие, важные годы в жизни человека. Автор пишет: «Ребенок — существо разумное, он хорошо знает потребности, трудности и помехи своей жизни. …Ребенок строит себя — его все больше и больше; глубже врастает в жизнь»

концепция В.В. Зеньковского. Очень современно и привлекательно сегодня выглядит опубликованная в 1924 году концепция детства, принадлежащая отечественному философу, огослову психологу и педагогу В.В. Зеньковскому.

Возникающие даже при поверхностном анализе феномена детства трудности и противоречия связаны в первую очередь с тем, что детство – категория историческая. Мы можем говорить только о детстве данного ребенка, живущего в данную эпоху, в данных социальных условиях, хотя есть и общие черты с другими поколениями. Самой известной концепцией детства является «психогенная теория истории» (психоистория) Л.Демоза. Психоистория, по Л.Демозу, - это независимая отрасль знания, которая не описывает отдельные исторические периоды и факты, а устанавливает общие законы и причины исторического развития, коренящиеся во взаимоотношениях детей и родителей. В соответствии со своими идеями Л.Демоз подразделяет всю историю Детства на шесть периодов, каждому их которых соответствует определенный стиль воспитания и форма взаимоотношений между родителями и детьми.

Инфантицидный стиль (с древности до IV в. н.э.) характеризуется массовым детоубийством, а те дети, которые выживали, часто становились жертвами насилия. Символом этого стиля служит образ Медеи. 2. Бросающий стиль (IV – XIII вв.). Как только культура признает наличие у ребенка души, инфантицид снижается, но ребенок остается для родителей объектом проекций, реактивных образований и т.д. Главное средство избавление от них – оставление ребенка, стремление сбыть его с рук. Младенца сбывают кормилице, либо отдают в монастырь или на воспитание в чужую семью, либо держат заброшенным и угнетенным в собственном доме. Символом этого стиля может служить Гризельда, оставившая своих детей ради доказательства любви к мужу. 3. Амбивалентный стиль (XIV – XVII вв.) характеризуется тем, что ребенку уже дозволено войти в эмоциональную жизнь родителей и его начинают окружать вниманием, однако ему еще отказывают в самостоятельном духовном существовании. Типичный педагогический образ этой эпохи – «лепка» характера, как если бы ребенок был сделан из мягкого воска или глины. Если же он сопротивляется, его беспощадно бьют, «выколачивая» своеволие как злое начало. 4. Навязчивый стиль (XVII в.). Ребенка уже не считают опасным существом или простым объектом физического ухода, родители становятся к нему значительно ближе. Однако это сопровождается навязчивым стремлением полностью контролировать не только поведение, но и внутренний мир, мысли и волю ребенка. Это усиливает конфликты отцов и детей. 5. Социализирующий стиль (XIX – середина XX в.) делает целью воспитания не столько завоевание и подчинение ребенка, сколько тренировку его воли, подготовку к будущей самостоятельной жизни. Ребенок мыслится скорее объектом, чем субъектом социализации. 6. Помогающий стиль (с середины XX в.) предполагает, что ребенок лучше родителей знает, что ему нужно на каждой стадии жизни. Поэтому родители стремятся не столько дисциплинировать или «формировать» его личность, сколько помогать индивидуальному развитию. Отсюда – стремление к эмоциональной близости с детьми, понимаю, эмпатии и т.д.

Хотя взятая в целом «психогенная теория истории» весьма односторонняя, она способствовала активизации исследований истории детства. Отношение к ребенку, детству в историческом контексте, по словам В.В.Абраменковой, претерпело существенные изменения: «путь от ребенка, как раба, которого можно было продать, к ребенку как цели патриархального брака; от ребенка – маленького взрослого – к ребенку как самостоятельной ценной в себе личности».

Интерес к Детству и само понятие детства практически отсутствовало до 18 века. Как писал Аргос: «Это не значит, что детьми вообще пренебрегали и не заботились о них. Понятие детства не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого». Человечество, как и всякий биологический вид, всегда придавало большое значение продолжению рода. Многие религии считают бесплодие самой страшной божественной карой. Деторождение почти всюду оформляется особыми священными ритуалами. Вот как, например, М.Мид (американская исследовательница, детский этнограф) описывает церемонию рождения ребенка на островах Самоа (Папуа – Новая Гвинея): «Дням рождениям не придают значения на Самоа. Но появление на свет ребенка, как таковое, в семье высокого ранга предполагает большой праздник. В течение нескольких месяцев до родов родственники отца приносят в дар будущей матери пищу, в то же время родственницы с материнской стороны хлопочут над преданным новорожденному. Сами роды – отнюдь не интимное дело. Приличия требуют, чтобы роженица не корчилась от боли, не кричала, не возражала против присутствия 20 – 30 людей в доме, которые, если надо, будут сидеть около нее сутками, смеяться, шутить, развлекаться. Если младенец – девочка, то пуповина зарывается под шелковицу, чтобы девочка была хорошей хозяйкой. Если младенец – мальчик, то пуповина бросается в море, чтобы он стал искусным рыбаком или земледельцем. Затем гости расходятся по домам, мать поднимается с постели и приступает к своим обычным делам, а ребенок вообще перестает вызывать большой интерес у кого бы то ни было. День и месяц его рождения забывается». Что касается инфантицида в первобытном обществе, то большинство исследователей связывают его распространенность, прежде всего, с низким уровнем материального производства.

Народы, стоящие на низшей ступени исторического развития, живущие собирательством, физически не могут прокормить большое потомство. Убийство новорожденных младенцев было здесь такой же естественной нормой, как убийство стариков. Кон приводит пример: «У бушменов мать кормит ребенка грудью до 3 – 4 лет, когда можно будет найти подходящую для него пищу… Часто второй или даже несколько детей рождаются, когда мать еще кормит грудью первого. Но молока матери не хватает на всех детей, да и больше одного ребенка она не смогла бы носить на большие расстояния, которые проходит в поисках пищи. Поэтому нередко последнего новорожденного убивают сразу после появления на свет». Для первобытного общества (да и для последующих - античного и средневекового) характерна была двоякость в отношении к детям. Младенец, одновременно, персонификация невинности и воплощение природного зла. А главное – он как бы недочеловек, существо, лишенное разума. Например, в Уганде женщины и маленькие дети не имеют статуса лиц, воспринимаясь как вещи или как нечто среднее между человеком и вещью. В древней Японии новорожденных признавали полноценными людьми после совершения специальных обрядов. Убийство младенца не считалось тяжким преступлением, считалось «отправить назад», «возвратить» в мир духов. А вот на Филиппинах уже пятимесячный плод считался, в известном смысле, человеком и в случае выкидыша его хоронили с соблюдением всех обрядов. Вместе с тем иметь детей считалось почетным, и все члены общины обычно ласковы и внимательны к детям. На основе изучения этнографических материалов Д.Б.Эльконин показал, что на самых ранних стадиях развития человеческого общества, когда основным способом добывания пищи было собирательство с применением примитивных орудий, ребенок очень рано приобщался к труду взрослых, практически усваивая способы добывания пищи и употребление примитивных орудий. Переход к производящей экономике существенно меняет дело. Дети уже в раннем возрасте могут быть использованы для прополки полей или для присмотра за скотом. Оседлый образ жизни и более надежная пищевая база также объективно способствует выживаемости детей. Отныне инфантицид перестает быть жесткой экономической необходимостью и практикуется не столь широко, в основном по качественным, а не по количественным соображениям. По воспоминаниям античных и средневековых авторов детство было не из легких в те далекие времена: «Кто не ужаснулся бы при мысли о необходимости повторить свое детство и не предпочел бы лучше умереть?» – восклицает Августин. Отец медицины Гиппократ и родоначальник гинекологии Сорон Эфесский деловито обсуждают вопрос о том, какие именно новорожденные заслуживают того, чтобы их выращивали. Аристотель считает вполне справедливым, что ни одного калеку-ребенка кормить не следует. Цицерон писал, что смерть ребенка нужно переносить «со спокойной душой», а Сенека считал разумным топить слабых и уродливых младенцев. Маленькие дети не вызывают у античных авторов чувства умиления, их, большей частью, просто не замечают. Ребенок рассматривается как низшее существо, он, в буквальном смысле слова, принадлежит родителям как прочая собственность. Право полновластно распоряжаться жизнью и смертью детей было отобрано у отцов только в конце IV века н.э. Инфантицид стали считать преступлением только при императоре Константине в 318 году, а к человекоубийству он был приравнен лишь в 374 году. Запрещение детоубийства еще не было также признанием за ребенком права на любовь и, тем более, автономное существование. В Библии содержится около двух тысяч упоминаний о детях. Среди них многочисленные сцены принесения детей в жертву, побивания их камнями, просто избиения; многократно подчеркивается требование любви и послушания детей, но нет ни одного намека на сочувствие к детям и понимание детских переживаний. В Средние века как только ребенок мог обходиться без постоянной заботы своей матери, няньки или кормилицы, он принадлежит к обществу взрослых.

Слово «ребенок» не имело в языке своего современного смысла, который придается ему сейчас. Так, например, в средневековой Германии слово «ребенок» было синонимом понятия «дурак». Детство считалось периодом быстро проходящим и малоценным. Еще одной характерной особенностью Средневековья было то, что дискриминировали детей и в похоронном обряде. Во Франции юных отпрысков знати хоронили на кладбище (как бедных), лишь в конце 17 века им найдут место в фамильных склепах, рядом с родителями. Многие теологи считали ненужным служить заупокойные мессы по детям, умершим до семейного возраста. Безразличие по отношению к детству, по мнению Ф.Ариеса, было прямым следствием демографической ситуации того времени, отличавшейся высокой рождаемостью и большой детской смертностью. Знатные люди пышно праздновали рождение детей, но довольно спокойно переживали их потерю. Монтень писал: «Я сам потерял двоих или троих детей, правда, в младенческом возрасте, если и не без некоторого сожаления, но, во всяком случае, без ропота». Это не значит, что детей не любили. Средневековые хроники, жития святых и документы 16 – 17 веков донесли до нас множество трогательных историй о самоотверженных и ласковых матерях и внимательных воспитателях. Историки много лет спорили, стало ли воспитание детей в Европе в 16 – 17 века более терпимым и либеральным, нежели в Средние века, или, напротив, более строгим, суровым и репрессивным. Как замечает Л.Стоун, в некоторых сферах жизни дети в Средние века и Возрождение пользовались значительно большей автономией, нежели в последующий период. Это касалось режима питания, гигиенической культуры, детской сексуальности, что соответствовало общему «несерьезному» взгляду на ребенка до 7 лет. Некоторые другие стороны детского поведения, напротив, контролировались очень сурово. Строго ограничивалась физическая подвижность младенца. Официально тугое пеленание первых 4 месяцев объяснялось заботой о безопасности малыша, который, как считалось, может искривить свои нежные конечности, оторвать себе уши, выколоть глаза и т.д. Но, вместе с тем, оно избавляло взрослых от многих забот, сковывая активность ребенка, заставляя его дольше спать и позволяя перемещать его как простой пакет. Освободившись от пеленок, мальчики обретали относительную свободу, зато девочки сразу же помещались в жесткие корсеты. Физические ограничения дополнялись духовным гнетом. В начале Нового времени педагогика, как и средневековая, настойчиво доказывает необходимость подавлять и ломать волю ребенка, видя в детском своеволии источник всех и всяческих пороков. По словам известного пуританского проповедника Д.Робинсона, «дети не должны знать, если это можно скрыть от них, что они имеют собственную волю». В 17 веке обучение и воспитание детей постоянно сравнивали с дрессировкой лошадей, ловчих птиц и охотничьих собак, причем все это основывалось на принципе подчинения воли. Телесные наказания, жестокие порки широко применялись как в семье, так и в школе, включая университет. В английских университетах публичной порке подвергали 18-летних юношей. Считалось, что другого способа обучения не существует. Не менее жестко, чем учеба, контролировалась социальная активность ребенка. Дети, даже взрослые, не могли сами выбирать род занятий, не имели решающего, а часто даже совещательного голоса в выборе брачных партнеров. Вот как описывает взаимоотношения детей и родителей в русской семье 16 – 17 веков Костомаров: «Между родителями и детьми господствовал дух рабства, прикрытый ложною святостью патриархальных отношений. Покорность детей была более рабская, чем детская, и власть родителей над ними переходила в слепой деспотизм без нравственной силы. Чем благочестивее был родитель, тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже. Слова почитались недостаточными, как бы убедительны они ни были. Домострой запрещает даже смеяться и играть с ребенком». Согласно Уложению 1649 года дети не имели права жаловаться на родителей, убийство сына или дочери каралось всего лишь годичным тюремным заключением, когда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякой пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 году, причем Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление «во младенчестве», ограждая тем самым жизнь новорожденных и грудных детей. В конце 17 – начале 18 веков нравы постепенно стали смягчаться. Под влиянием нескольких поколений гуманистической пропаганды (Гварино, Э.Роттердамский, Т.Элиот, Я.Коменский и др.) телесные наказания становятся реже, некоторые вовсе от них отказываются. Появляется понятие о человеческом достоинстве ребенка, а позже, о его праве на более или менее самостоятельный выбор жизненного пути.

Изменение отношения к детям в России

В России, как и во многих странах Европы, наблюдались изменения в отношении к детям в направлении от инфантицида к детоцентризму. Однако эти изменения имели свои особенности, обусловленные как религиозными, культурными, семейными традициями, так и территориальными, географическими, экономическими и т. п. причинами.

Древнерусские фрески, житийные иконы, повествующие о жизни святых, изображение Богоматери с младенцем – единственное, что дошло до нас из «семейных портретов» того времени. Детские лица на этих живописных произведениях отличает недетская серьезность. Матери печальны, сдержаны. В книжной миниатюре дети изображены маленькими взрослыми, одетыми во «взрослую» одежду, окруженные людьми, занятыми своим, отнюдь не детскими тревогами и бедами. Это позволяет говорить о том, что на Руси, как и в других государствах того времени, люди не имели представления о детстве как особом периоде жизни человека.

Судя по некоторым церковным документам, материнство в православной концепции брака занимало одно из определяющих мест: лишь ради чистого рождения «чад» допускался сам брак («Жена сотворена единственной потреби – детородства ради»). Отсутствие детей в Древней Руси считалось величайшим несчастьем, «сугубой бранью». Оно могло даже поводом к разводу супружеской пары. Русский фольклор сохранил истории несчастных семей, которых Бог детьми «не пожаловал», стариков и старух, выращивавших себе детишек из бобовых и гороховых зернышек («Мальчик - с - пальчик»), лепивших их из снега («Снегурочка») и т. п. [7]. Малейшие подозрения на бесплодие воспринималось трагически. Для царской «супружницы» это грозило прощанием с короной и заточением в монастырь, как было с женой Василия III Соломонией в 1526 году. Простые же люди бездетных жалели, но подозревали их в каких-то скрытых пороках, проступках, за которые они и несут наказание [7].

Многодетность на Руси, как и у других народов, считалось даром Божьим. Она обеспечивала умножение фамильной собственности, сохраняла семью и род: бесчисленные болезни и моровые поветрия уносили ежегодно десятки тысяч жизней. Тем не менее, на необходимость «поднять», прокормить, воспитать большое число детей родители смотрели не без горечи. Это двойственное отношение к детям отразилось в пословицах и поговорках [4, 6, 7, 11, 12]: «Кабы вы, деточки, часто сеялись, да редко выходили», «У кого детей много, то не забыт Богом», «Беда на беду – два ребенка в году», «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын», «Первые детки соколятки, а вторые воронятки». Одну и ту же пословицу В. И. Даль приводит в противоположном вариантах: «С ними горе, а без них вдвое», «Без них горе, а с ними вдвое». В крестьянских семьях господствовала установка «бог дал, бог взял» и «на живое, так выживет». И не только в крестьянских семьях, но и в дворянских: «Огорченная мать не могла выносить присутствие своего бедного 19-го ребенка и удалила с глаз мою колыбель. По прошествии года с трудом уговорили мать взглянуть на меня…» – вспоминала на рубеже XVIII–XIX веков одна из первых выпускниц Института благородных девиц при Смольном монастыре Г. И. Ржевская [7].

Церковный закон требовал сурово наказывать тех женщин, которые пытались самостоятельно регулировать число деторождений, избегать нежелательных беременностей, прерывать их – отлучение от причастия, постами, покаянием перед священником. Причем, осуждались не только поступки, но и помыслы о них. Так, Устав Ярослава Владимировича (XII в.), князя Галицкого, прямо предписывал немедленно постричь матерей-детоубийц и отправить в монастырь. Тем не менее, измученные частыми родами женщины, продолжали использовать различные «зелия» – добиваясь выкидышей [7].

В борьбе за жизнь ребенка древнерусские церковнослужители настаивали на том, чтобы мать, «блюдя дитя во чреве», не делала в церкви земных поклонов. Суровое наказание – приравненное к каре за детоубийство – ждало мужа, «аще бил жену и оная извергла дитя», особенно если он делал это в нетрезвом состоянии.

Роды считались делом «нечистым». «Нечистой» в течение 40 дней считалась и сама мать: ей не позволялось входить в церковь и есть с другими членами семьи. В первые семь дней приписывалось поститься. Это предшествовало крещению ребенка и его первому причастию (что обычно осуществлялось на третий день после рождения). Кормили грудью долго. Поэтому древнерусские «жени» мечтали о том, чтобы молока было много.

Хорошей супругой считалась супруга многодетная, поэтому рождение дочери – будущей матери – считалось «честью дому». Несмотря на то, что в народной традиции отразилось определенное предпочтение, которое родители оказывали сыновьям перед дочерьми, в семьях, считавших себя благочестивыми, такое предпочтение должно было тщательно скрываться.

Нравственность, целомудрие формировались в ребенке прежде всего матерью. Поэтому именно матерям и были адресованы многие церковные поучения по воспитанию «молодых чад», главным методом которого считались строгость и наказание – но не в смысле физического воздействия, а в смысле убеждения и увещевания. Тем не менее, любое несогласие с требованиями родителей осуждалось: «младу отрочати перед старым молчати». Суровым возмездием угрожала «чадам, злосердием к родителям» и упредительная литература: «Если кто злословит родители своя – есть от Бога и от людей», а «иже кто бьет матерь – от церкви да отлучиться и лютою смертию да умрет. Писамо бо есть: материна клятва искоренит». Но и от самих воспитательниц учередительные сборники ожидали разумной строгости. Ни в одном из них не было призывов добиться подчинения с помощью битья («не озлобияй, наказуя детей»). Сурово осуждались те матери, которые своих детей «кляли» – сквернословно ругали. Однако в повседневной жизни встречалось всякое.

В XVI–XVII веках, как и в X–XV, детей оставляли, бросали, подкидывали (о чем свидетельствуют литературные произведения и юридические документы), но отношение к ним стало меняться; как и в других странах Европы: все чаще дозволялось войти в эмоциональную жизнь родителей, это, однако, исключало их самостоятельное духовное существование. Детей (особенно мальчиков) любили, а подчас и баловали. Не перечившие матерям «чада» вознаграждались лаской и заботой. Великий князь Василий Иванович и его супруга Елена Васильевна так пеклись о здоровье своего первенца, будущего царя Ивана Грозного, что все время обменивались любыми новостями и малейших изменениях его состояния. Отлучаясь из дома, великий князь просил жену, чтобы она «отписывала» ему все подробности, в том числе «и о кушанье Иванове, что Иван сын коли покушает – чтоб мне то ведомо было»[6].

Но к словам и переживаниям подростка, особенно неспокойного и несмирного, мало кто прислушивался. Любое своеволие выколачивали из него как «злое начало» – в ходу давно уже был «Домострой» – здесь и «сокрушение ребер» и «наложение ран», и другие физические методы воздействия со стороны отца. Но ни «Домострой», ни другие современные ему памятники не считали их методами материнского воспитания. Однако в реальной жизни каждая мать, вероятно, далеко не всегда предпочитала слово физическому воздействию. Законы XVI–XVII веков недвусмысленно предоставляли право обоим родителям не только распоряжаться брачной судьбой их детей, не только отдавать их в монастырь или в услужение (по Соборному Уложению 1649 года), но и управлять их действиями, наказывать. Согласно специальной статьи Уложения, дети не могли жаловаться на родителей; убийство сына или дочери наказывалось всего лишь годичным тюремным заключением, тогда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякой пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 году, причем Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление «во младенчестве», ограждая тем самым жизнь новорожденных и грудных детей [4].

И все же матери поднимать руку на ребенка, особенно на дочь, не полагалось, о чем свидетельствуют пословицы того времени: «Мать, умей детей любить, чтоб их души не сгубить», «Замахнись – да не ударь, подыми руку – да опусти», «Не все таской, ино и лаской». В материнских письмах XVI–XVII века не встретишь грубого обращения детям, только «Алешенька», «Васенька», «златокрылая», «свет ненаглядный».

studfiles.net

День рождения в Древней Греции. Часть 2. Традиции отказа от детей и инфантицид в античности...

Что такое инфантицид. Спартанские Апофеты и карфагенский Тофет

Вероятно, стоило бы слегка определиться, что можно считать детоубийством по современным и по античным меркам. Надо отметить, что инфантицид – пожалуй, наиболее безопасная для матери и эффективная мера для ограничения количества детей в семье. Более того, возможно, он и наиболее гуманен в отношении новорожденного. Но оставление на «волю богов» младенца – уголовное преступление по нынешним законодательствам западных стран – в древности не считалось чем-то зазорным. Родителям всегда хотелось верить, что боги его не оставят.

Смерть от голода, холода или утопления не оставляет в веках видимых следов и с течением времени может выглядеть естественной. В этом случае достоверно по костям определяется только возраст смерти, а для установления насильственности смерти требуется какой-то косвенный метод. Ну, например, отсутствие принятого в данной местности похоронного обряда или несвойственное возрастное распределение по шкале естественных смертей. То есть, если пиковое значение смертей в захоронении длительного времени приходится на возраст новорожденного, то налицо неонатицид.

Немногие семьи в античности были достаточно отважны, чтобы оставлять ущербного ребенка. Но множество патологий развития незаметны без специальных современных скринингов в первые недели жизни ребенка, так что поводом для избавления от младенца могли быть только видимые при рождении уродства. Избавление от уже признанного ребенка не приветствовалось. Поэтому из письменных источников и археологических данных нам известно, что детей-инвалидов вполне можно было вписать в общество.

Кроме вышесказанного нам известно, что некоторые религиозные культы могли требовать человеческих жертв, в том числе и младенцев.

На иллюстрациях: надгробные аттические стелы IV в. до н.э. с изображением новорожденных: стела Филонои и стела Амфареты.

В заметке о римских днях рождения я упоминала, как поступали гордые квирины с ненужным ребенком. Осуждение детоубийства появилось в письменных источниках только с распространением христианства. Античные авторы не считали эту проблему достойной обсуждения и осуждения. Так что можно предположить, что подобная практика была распространена довольно широко.

Из греческой же истории любой мало-мальски просвещенный человек сразу вспомнит сверхрациональных спартанцев. О традиции избавляться от уродливых или больных младенцев нам поведал Плутарх (Ликург. 16):

«Отец был не в праве сам распорядиться воспитанием ребенка — он относил новорожденного на место, называемое «лесхой», где сидели старейшие сородичи по филе. Они осматривали ребенка и, если находили его крепким и ладно сложенным, приказывали воспитывать, тут же назначив ему один из девяти тысяч наделов. Если же ребенок был тщедушным и безобразным, его отправляли к Апофетам (так назывался обрыв на Тайгете), считая, что его жизнь не нужна ни ему самому, ни государству, раз ему с самого начала отказано в здоровье и силе».

Однако, как мы уже знаем, в 2007 году эти сведения были опровергнуты заключением пятилетних исследований костей, найденных под Апофетами, – скелетных останков младенцев обнаружено не было вообще. Кости принадлежали мужчинам от 18 до 35 лет. Этому сообщению также противоречит жизнь спартанского царя Агесилая II, который, как известно, был хромым от рождения. Из античных авторов никто, кроме Плутарха, если не ошибаюсь, об этой «традиции» не рассказывает.

На иллюстрациях: вид на Тайгет, на переднем плане древняя и современная Спарты и скала около Кеады, которая считается Апофетами.

На ум приходит и карфагенский ритуал молк, обязывавший родителей жертвовать первенцев Баал-Хаммону. Самые известные упоминания мы находим у Диодора Сицилийского (20. 14. 4-6, здесь речь идет об осаде Карфагена Агафоклом Сиракузским):

«Они также утверждали, что Крон отвернулся от них, поскольку в прежние времена они имели обычай жертвовать для этого бога благороднейших своих сыновей, но в последнее время тайно купленных и выращенных детей они посылали ему в жертву; а когда было произведено расследование, выяснилось, что некоторые принесённые в жертву были подменены. Когда они задумались об этих вещах и увидели вражеский стан под своими стенами, они переполнились суеверным страхом, потому что сочли, что они пренебрегли почитанием богов, которые были утверждены их отцами. В своём рвении загладить вину за своё бездействие они выбрали двести благородных детей и принесли их в жертву публично, а другие, которые были под подозрением, принесли себя в жертву добровольно в количестве не менее трёхсот человек. Был в их городе бронзовый образ Крона, простирающий свои руки ладонями вверх и наклонно к земле, так что каждый из детей, помещённый на это самое (место), скатывался и падал в специальные зияющие ямы, заполненные огнём».

и у Плутарха (О суеверии. 13):

«... сознательно и намеренно они приносили в жертву своих собственных детей, а те, у кого детей для заклания не было, покупали их, словно птенцов или ягнят, у бедняков, и мать ребенка хладнокровно стояла рядом, не издавая ни единого стона, а если даже рыдала и плакала, то вызывала этим только презрение, дитя же ее все равно приносили в жертву, и больше того — все пространство перед идолом наполняли звуками флейт и грохотом тимпанов, чтобы заглушить вопли и рыдания».

Однако археологические исследования тофетов вновь не подтверждают древние сплетни – в массе своей младенцы, «пожертвованные богу», были мертворожденными или умерли естественной смертью. Что, конечно, не отменяет и действительных жертв богам живых детей.

На иллюстрациях: надгробные стелы карфагенского Тофета.

Продолжение следует...

День рождения в Древней Греции. Часть 1. Рождение и первые годы жизни

ulli-u.livejournal.com

ИНФАНТИЦИД - Все будет хорошо!

Инфантицид (детоубийство)- намеренное убийство младенцев, обычно с целью регуляции размера семьи. (

Инфантицид широко известен в мире животных. А люди тоже животные, и ничто животное им не чуждо. Поэтому инфантицид существовал с момента появления человечества.

В древние времена инфантицид был нормой жизни. В греческой мифологии, Гера, увидев что родила уродливого младенца Гефеста, скинула его со скалы. Если кто то забыл, Гера была богиней-хранительницей домашнего очага, покровительницей материнства. Вот такой херовый домашний очаг. В других странах дела обстояли не лучше. Родив ребенка родители решали оставить его в живых или нет. Это было их законным правом и никто их за убийство не осуждал. Можно сказать что инфантицид был стандартным методом планирования семьи. В некоторых государствах (не только в Спарте) родители были обязаны убивать слабых младенцев. Так что египетский фараон и Ирод Велики, отдавшие приказ убить всех младенцев, не были такими уж страшными извергами. Количество реально убитых младенцев нам не известно. Детская смертность была высокой и понять сколько умерло сами, а скольким помогли, мы не можем. Но известно что девочек убивали чаще чем мальчиков.

Изменения наступили в первых веках нашей эры. Убивать детей стало не очень прилично. То есть их все равно убивали, но не афишировали это. А в 4 веке в Римской империи инфантицид был объявлен вне закона. Сказалось влияние христианства. На востоке все было гораздо грустнее. Во многих странах инфантицизм был запрещен только в 20 веке. Так что мы туда не пойдем.

Не смотря на запрет, инфантицид продолжал процветать в Римской империи, особенно в провинциях. Наказание за убийство младенца было меньше чем за убийство взрослого (даже женщины). Но хоть какие то приличия римляне соблюдали. А потом пришли варвары и все опять стало очень плохо. Но христианство наступало, и слава богу. В империи Карла Великого инфантицид был снова объявлен вне закона. Это его конечно не искоренило. Европейцы продолжили убивать детей, а власти и церковь закрывали на это глаза. Истинные размеры инфантицида в Европе нам не известны, историю в те времена писали монахи, которые мало понимали в семейном укладе. Поэтому основные свидетельства поступают от археологов и из судебных записей.

Изменения наступили в 14 веке (в среднем, в некоторых странах раньше, в некоторых позже). Власти начали бороться с инфантицидом. Большинством убийц были одинокие матери. И это логично - они скрывали сам факт внебрачной беременности, поэтому и изловить их было легче. С ними закон был суров. Он вообще был суров с одинокими женщинами имевшими половые связи, даже если речь шла об изнасиловании. Замужних женщин ловили гораздо реже. Им не нужно было скрывать беременность. Они могли рожденного младенца просто уронить, утопить, придавить в кровати, уморить голодом или бросить в костер. Все это сходила за бытовые травмы. Детская смертность все еще была высокой, а о технике безопасности никто не слышал. Периодически таких горе мамаш тащили в суд, но доказательств преступных намерений не находили. А даже если и находили, приговор был не особенно суровым.

Какой процент младенцев убивали мы не знаем. Во первых ловили далеко не всех. Во вторых, как мы и сказали - высокая детская смертность. Церковь инфантицид осуждала (особенно не крещеных), но периодически, особенно в периоды катаклизмов, делала вид что ничего не происходит. Есть мнение что и в средние века девочек убивали чаще чем мальчиков, но однозначных свидетельств этому нет. По видимому в разных регионах было по разному.

Butler, S. M. (2007). A CASE OF INDIFFERENCE? child murder in later medieval england. Journal of Women's History, 19(4), 59-82,163. Retrieved from http://search.proquest.com/docview/203248054?accountid=44866

Cormack, M. (2012). Introduction: Approaches to childbirth in the middle ages. Journal of the History of Sexuality, 21(2), 201-207,364. Retrieved from http://search.proquest.com/docview/1009895880…

Obladen, M. (2016). From sin to crime: Laws on infanticide in the middle ages. Neonatology, 109(2), 85-90. doi:http://dx.doi.org/10.1159/000440876

Janna Gorelik

slavikap.livejournal.com

О меланезийских новорожденных затерянных в капусте и нашем приторном гуманизме

Говорят, чем ближе человек к природе, тем лучше он решает свои популяционные проблемы. Общепризнано, например, что первобытные общества (собирателей и охотников) основанные на присваивающем хозяйствовании, в целом, намного эффективнее решали (и до сих пор решают) демографическую проблему, чем общества производящие (посленеолитические): сельскохозяйственное, индустриальное или современное – постиндустриальное.

Оказывается, секрет демографической эффективности первобытных обществ состоял в «мудрости опыта и обычаев», построенных на потрясающем (с нынешней колокольни) безразличии к человеческой жизни.

Английский антрополог Б. Малиновски описывал, напрмер, что племенам Меланезии не известна зависимость между половым актом и деторождением. Многомесячный разрыв между «причиной» и «следствием» трудно схватывается первобытным умом. Деторождение виделось меланезийцам лишь как некое тривиальное выделение женского организма (забавно, ей богу!). Вот почему все это находило отражение в очень слабых — сравнительно с позднейшими культурами — индивидуальных связях родителей с детьми, сохраняя широкие возможности для инфантицида.

Подобная «демографическая политика» наряду с геноцидом, составлявшим в палеолите,  норму отношений между конкурирующими сообществами, существенно уменьшала вероятность попадания первобытных обществ в т. н. «мальтузианские демографические ловушки». В дальнейшем развитии культуры, однако, эта кажущаяся теперь кощунственной адаптивность была утрачена, что не могло не сказаться на устойчивости существования всех последующих производящих обществ. 

Наверное, я выскажу кощунственную мысль, но я действительно не знаю, что хуже с демографической точки зрения, - первобытный инфантицид и безразличие к человеческой жизни или современный гуманизм. С моей, сугубо личной, точки зрения, нынешнее гуманистическое возведение «ценности человеческой жизни» на небывалые в истории высоты, есть не что иное как проявление крайней/экстремистской формой антропоцентрического эгоизма. Ей богу, смешно и лицемерно прикрываясь гуманистическими интересами, проповедовать откровенный биофашизм по отношению ко всем остальным видам флоры и фауны нашей планеты, и всерьез надеяться заменить биосферу своей уродливой техносферой.

Ну а теперь давайте еще раз поставим наш "некорректный" и, возможно, чисто риторический вопрос:

Что, все-таки, предпочтительнее: демографически эффективное первобытное безразличие к человеческой жизни с сопутствующим инфантицидом, или современный человеколюбчивый гуманизм с сопутствующим перенаселением и неминуемым вырождением?

biomalthus.blogspot.com

Инфантицид и социальная инженерия - Невозможность Ворон

TW - в тексте много информации о насилии в отношении детей, поэтому под врезкой.

Исследование, проведенное антропологиней Лайлой Уильямсон показало, что инфантицид практиковался на всех континентах и во всех типах обществ, от племен до развитых цивилизаций. Причем в 77% случаев это была признанная практика. До не такого уж давнего времени 10-15% детей убивали вскоре после рождения, а в некоторых обществах доля убитых доходила до 50%.

Человечество прошло долгий путь, чтобы возникло общество, в котором хирурги героически спасают недоношенных младенцев, никто не ожидает от детей экономической продуктивности в первые 20 лет жизни, а игра в "вышибалы" кое-где рассматривается уже как чересчур жестокая.

Врач Ларри Мильнер в своем исследовании, посвященному инфантициду в мире (Hardness of Heart/Hardness of Life), признается, что начинал свою работу с вопроса: как кому-то вообще может прийти в голову убить свое дитя? Он полагал, что речь идет о какой-то патологии, о поведении, идущем в разрез с интересами эволюции. Но постепенно он пришел к выводу, что убийство своего потомства в целом ряду стрессовых ситуаций является одним из наиболее "естественных" деяний для человека.

На самом деле, идея, что всякий новорожденный бесценен, идет вразрез с естественным отбором. Самка млекопитающего зачастую тратит больше энергии на вскармливание, чем на вынашивание. Для биолога человеческий инфантицид это пример триаж-сортировки (сортировка оказания медицинской помощи). Еще недавно почти любая женщина вскармливала младенца 2-4 года. Многие дети умирали, особенно в первый год жизни. Чтобы стать бабушкой в такой обстановке, женщине приходилось делать тяжелый выбор и учитывать такие факторы выживания потомства как: его состояние здоровья, свою способность к материнству, наличие старших детей, войну и голод, отсутствие поддержки родных или отца ребенка, свой возраст (способность выносить еще детей).

Марти Дэйли и Марго Уилсон проверили теорию триажа, исследовав выборку 60 различных сообществ, основываясь на данных этнографов. Инфантицид практиковался в большинстве из них, и в 112 случаях этнографы указали его причины. 87% причин соответствовали теории триажа: ребенка не принимал отец, он был нездоров, имел близнеца или старшего брата/сестру близкого возраста, не имел отца, родился в тяжелые времена.

История инфантицида показывает, что когда-то он был не бессмысленным зверством, а особой категорией насилия. Антропологи отмечают, что опрошенные ими матери (или родственники, поскольку матерям было тяжело это обсуждать) горевали об убитых и рассматривали их смерть как неизбежную трагедию. Собственно, название работы Hardness of Heart/Hardness of Life происходит из труда основателя антропологии Эдварда Тейлора XIX в., который писал: "Инфантицид возникает из-за жестокости жизни, а не жестокости сердца".

В нашей культуре предполагается, что счастливая тесная связь между матерью и новорожденным практически инстинктивна. Но, на самом деле, для ее формирования требуется преодолеть определенные психологические препятствия. "Естественная привязанность" далека от автоматизма. Дэйли и Уилсон, а позже антрополог Эдвард Хаген предположили, что послеродовая депрессия - это не результат гормонального дисбаланса, а эмоциональные переживания, связанные с периодом, во время которого принимается решение, сохранить ли ребенка. Матери с ПРД часто чувствуют эмоциональное отторжение от новорожденного и мучаются навязчивыми мыслями о том, чтобы причинить ему/ей вред. Как отмечают психологи, умеренные депрессии дают человеку более трезвый взгляд на мир, чем приподнятое состояние, в котором мы обычно оцениваем наши перспективы. По мере того, как ситуация налаживается, депрессия матери проходит, и многие отмечают, что они влюбляются в своих детей и начинают видеть в них уникальных, бесценных человеческих личностей.

Хаген изучал литературу о ПРД, чтобы проверить свои предположения. Как и предполагалась, ПРД чаще поражает женщин, лишенных социальной поддержки, переживших тяжелые роды, родивших ослабленного ребенка, безработных и жен безработных. Также выяснилось, что ПРД довольно слабо связано с гормональными изменениями, что позволяет предположить, что ПРД - не баг, а фича.

Многие культурные традиции, рассчитанные на то, чтобы не дать матери сблизиться с новорожденным в первые дни его жизни, подтверждают эту теорию. В разных культурах может быть принято минимально прикасаться к ребенку, не давать ему имя, не признавать его как личность до завершения опасного периода (обычно где-то в месяц). Завершение этого периода часто отмечается торжественной церемонией, собственно, откуда могли произойти и наши крестины.

Но не все инфантициды прошлого можно объяснить суровой эволюционной логикой. И одной из разновидностей такого детоубийства является убийство новорожденной девочки просто за то, что она - девочка.

Женский инфантицид стал известен миру благодаря статистике, которая открыла гигантскую нехватку женщин в развивающихся странах. Обычно говорят о ста миллионах женщин (преимущественно речь об Индии и Китае). В некоторых странах женщина может зайти на узи, узнать, что у нее будет девочка, и прямым шагом отправиться на аборт. Можно подумать, что женский инфантицид стал реальностью благодаря таким технологиям распознавания пола, но в Китае и Индии он документировался последние две сотни лет. Повитуха в Китае могла держать у кровати роженицы ведро с водой, чтобы сразу утопить девочку. В Индии существовало множество методов: дать новорожденной таблетку из табака и гашиша, утопить ее в молоке, намазать материнскую грудь опиумом и т.п. И даже если девочек оставляли, они жили недолго. Если у нее был брат, то доступная еда предлагалась, в первую очередь, мальчику. Если ребенок заболевал, то мальчика везли в больницу сразу же, а с девочкой предпочитали подождать и посмотреть.

Такое происходило не только в Азии, но и в Древних Греции и Риме, в Средневековой Европе. Вообще, везде, где убивали новорожденных, девочек убивали чаще. С точки зрения биологии это не логично. Следующее поколение должно делиться на мужчин и женщин примерно поровну. Родители, убивающие детей одного пола, наказывают сами себя сокращением перспективы получить внуков в условиях дефицита девочек (и тоже самое было бы при дефиците мальчиков).

Существует теория, что иметь сына выгоднее, так как число потомков мужчины может быть крайне велико, а женщина, в любом случае, не родит больше определенного числа внуков. С другой стороны, при дефиците дочерей, надежным вкладом в будущее является только очень выдающийся сын, который способен победить в конкуренции за немногочисленных женщин. А даже не очень завидная дочь-невеста, будь она попросту здорова, уже гарантированная жена и мать. Это называют теорией Трайверса-Уилларда, и она работает у некоторых видов, а также, отчасти, в традиционных сообществах людей, где люди с более высоким статусом, как правило, живут дольше и могут привлечь больше партнерш, потому более высокие классы предпочитают иметь сыновей, а низшие - дочерей. Но эта теория объясняет лишь почему, например, высшие классы в Индии более склонны избавляться от дочерей. Она не объясняет, почему ни в каком обществе нет тенденции сокращать исключительно число сыновей. Инфантициды во всем мире либо равноправны, либо имеют форму геницида.

По мнению Стивена Пинкера, феминистская теория, согласно которой к генициду приводит сексизм, также не объясняет его до конца. Каким бы женоненавистническим не было общество, никому не хочется остаться без женщин вообще. В самых тяжелых для женщин обществах, они все равно нужны мужчинам для секса, деторождения, воспитания детей и сбора или приготовления еды. Семьи, избавляющиеся от девочек, хотят, чтобы девочки вокруг жили - пусть только выращивает их кто-то другой. Женский инфантицид - это род социального паразитизма, "проблема безбилетника".

Проблема безбилетника возникает, когда никто не владеет общим ресурсом, в данном случае пулом потенциальных невест. На свободном брачном рынке, где права собственности принадлежат родителям, дочери и сыновья заменимы и никакому полу нет предпочтения. Если вам в доме нужна трудолюбивая невестка или бравый воин, не важно, сколько дочерей или сыновей вы родили, вы всегда сможете "обменять излишки". Предпочтение сыновьям в таком случае отдается на рынке с неравными правами собственности, где родители, по сути, владеют своими сыновьями, но не дочерьми.

Отмечают, что в племенах собирателей инфантицид девочек более распространен в патрилокальном обществе (где дочери уезжают из дома к мужу и свекрам), чем в матрилокальном (где они остаются, а переезжают сыновья). Патрилокальные общества чаще встречаются в племенах, воюющих с близкими соседями - поэтому им нужно, чтобы все воины оставались вместе. Воинственные племена, таким образом, попадают в порочный цикл: они убивают своих новорожденных девочек, чтобы жены поторопились и родили побольше сыновей, чтобы нападать на другие деревни и чтобы защищать женщин в собственной - ресурс, который они сами и уничтожают инфантицидом. Это происходило с племенами гомеровской Греции.

В таких странах как Индия и Китай речь идет также о собственности на сыновей, но не по военным, а по экономическим причинам. В стратифицированных обществах собственность обычно переходит сыну. В Индии низшие касты должны предоставить высокое приданое, чтобы дочь могла выйти за сына из более высокой. В Китае сыновья и невестки обязаны содержать родителей сына, в отличие от дочерей и зятьев (отсюда поговорка "дочь подобна пролитой воде"). Китайская политика "одного ребенка", введенная в 1978 г. сделала эту проблему еще более актуальной. В обоих случаях, сын - это капитал, а дочь - задолженность. И родители решают эту проблему самыми экстремальными способами. Считается, что сегодня инфантициды в Китае сошли на нет, уступив место селективным абортам, которые также нелегальны, а в Индии практика (тоже, конечно, нелегальная) все еще сохраняется. Впрочем, и там и там правительства уже начали понимать, что геницид сегодня - это толпы неуправляемых холостяков завтра.

orfis-sakarna.livejournal.com

Смотрите также

• 
  Первобытное земледелие
• 
  Картинки первобытные
• 
  Первобытное воспитание
• 
  Жизнь первобытных
• 
  Первобытные культуры
• Первобытная экономика
• 
  Первобытный инфантицид
• 
  Картинки первобытные
• 
  Первобытное воспитание
• 
  Первобытные общества
• 
  Первобытный этап