Чем древний человек принципиально отличался от современного. Часть 1. Первобытный и современный человек
Чем древний человек принципиально отличался от современного. Часть 1
(предыдущая часть)
Внешние отличия это, вероятно, первое, что бросается в глаза при сравнении доисторических и современных людей. Современные люди иначе выглядят, иначе питаются, ведут существенно отличающийся образ жизни, носят другую одежду, обладают иными навыками и умениями, и так далее. Вдобавок древний человек не знал письменности, обладал примитивными технологиями и был более зависим от сил природы. Все так, и это, безусловно, существенные отличия. Существенные, но не принципиальные. Современные истории «робинзонад», зон военных конфликтов да и вообще жизненных перипетий показывают, насколько внешне может поменяться человек, став практически неотличимым на вид от древнего, но при этом все равно во многом оставаясь современным внутренне.
Какие еще есть отличия? Продолжительностью жизни? Да, в среднем она у древнего человека была небольшой, в исследуемом периоде на разных этапах от 20 до 35 лет. Вроде бы это очень мало, хотя и тут с какой стороны посмотреть. В Российской империи, например, в середине XIX века аналогичный показатель был всего около 24 лет [2, 195], то есть даже заметно ниже, чем в позднем палеолите, где оный составлял порядка 32 лет [3, 16]. Звучит невероятно на первый взгляд, но это так. Дело тут в том, что существенный вклад в формирование малой средней продолжительности жизни вносит чрезвычайно высокая детская (и женская) смертность. Тем же, кому удавалось преодолеть барьер детства, даже неандертальцам, вполне удавалось дожить до 50-60 лет [1, 114]. Таким образом получается, что и в случае с продолжительностью жизни кардинальных отличий нет. Тогда в чем же разница между современным и доисторическим человеком?
Принципиальным отличием стали изменения, произошедшие в сознании человека. Закончив в основном биологическую эволюцию, человек начал эволюцию культурную. Принято считать, что произошло это около 35–40 тыс. лет назад [1, 227]. И как первые представители биологических видов на начальных этапах эволюции были крайне «примитивны», так и человеческое мышление вначале своего развития было сильно ограничено в возможностях сознательной деятельности. Каковы же были эти ограничения?
Дэвид Глэшин бывший австралийский биржевой брокер, ныне – современная версия Робинзона Крузо, живет на необитаемом острове с 1993-го.
Чтобы понять это, необходимо вначале сказать пару слов о мышлении вообще. Отличительной чертой человеческого мышления является речевое оформление мысли на уровне второй сигнальной системы. Причем важно, чтобы речь эта имела определенную грамматическую структуру. Наличие же грамматики, в свою очередь, подразумевает, что у человека существует какая-то система классификации явлений мира, а значит и определенная степень их обобщения. Но вот тут-то первобытный человек и сталкивался с существенными проблемами. Во-первых, ему не хватало языковых средств для выражения общих понятий. Во-вторых, он был ограничен в выборе средств для обозначения степени важности связей между наблюдаемыми явлениями. И как следствие, он с трудом мог выстраивать иерархии или даже просто адекватно связывать явления между собой. Ну и в-третьих, древнему человеку не хватало жизненной практики для проверки адекватности все же построенных им связей [4, 21-22].
Реконструкция современницы наскальных росписей пещеры Ласко (примерно XVIII—XV тысячелетии до н. э.) и современный человек
Во многом похожие сложности испытывает и ребенок, изучающий язык, с той разницей, что ребенок, благодаря родителям, первые слова запоминает со всей их «взрослой» обобщающей нагрузкой, тогда как первобытный человек был вынужден пытаться выражать обобщения лишь с помощью существующих у него на тот момент возможностей. А какие это были возможности? Те, что встречались еще у животных, а именно средств для обозначения частных предметных явлений и непосредственных реакций на воздействия. Как самый просто пример – это сообщение сородичам, что замечена «опасность», или «рычание» в ответ на чужое агрессивное действие. Других возможностей у древнего человека не было, и очень медленно, поколение за поколением, язык и мышление первобытного человека становились богаче и более приспособленными для передачи абстрактных понятий и сложных взаимосвязей.
Реконструкция внешнего вида неандертальца в современной одежде (примерно 50-40 тысяч лет до н. э.)
Массимо Ливи Баччи. Демографическая история Европы. Пер. с итал. А. Миролюбовой. СПб.: «Александрия», 2010. 304 с. ISBN 978-5-903445-11-0 {III}
Бужилова А.П. Homo sapiens. История болезни. М.: Языки славянской культуры, 2005. с. 320. ISBN: 5-9551-0087-3 {IV}
Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада, Москва : Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1990. — 247 с. — ISBN 5-02-017016-Х {7}
Боксер и депутат Государственной думы РФ Николай Валуев. Наши дни
Начало статьи здесь
Юрий Вердеревский, РВС
rvs.su
Глава 2 СОВРЕМЕННЫЕ УЧЕНЫЕ И ПЕРВОБЫТНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вечный Человек
Глава 2
СОВРЕМЕННЫЕ УЧЕНЫЕ И ПЕРВОБЫТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Немногие замечают, как мало знают ученые о доисторических временах. Чудеса науки непрестанно восхищают нас; но они возможны лишь потому, что фактов все больше. Когда речь идет об открытиях или изобретениях, доказательство — это опыт. Но никакой опыт не поможет создать человека или увидеть, как он был создан. Изобретатель может понемногу создавать аэроплан, даже если он складывает цифры на бумаге или куски металла у себя во дворе. Когда он ошибется, аэроплан его поправит, свалившись на землю. Но если ошибется антрополог, рассуждающий о том, как наш предок жил на деревьях, предок, ему в поучение, с дерева не упадет. Нельзя взять к себе первобытного человека, как берут кошку, и смотреть, ест ли он себе подобных и умыкает ли подругу. Нельзя держать первобытное племя, как держат свору собак, и смотреть, насколько развиты племенные инстинкты. Словом, когда занимаешься прошлым, надо полагаться не на опыт, а на свидетельства. Однако свидетельств так мало, что они не свидетельствуют почти ни о чем. Почти все науки движутся по кривой, их непрестанно поправляют факты; наука же о первобытных взлетает ввысь по прямой, ибо ее ничто не поправляет. Но ученые так привыкли делать выводы, что и здесь они придерживаются привычки, оправдавшей себя в других, более плодоносных краях. О гипотезе, сложенной из кусков кости, они говорят, как об аэроплане, сложенном из кусков металла. Дивная, победоносная машина возникла после сотни ошибок. Ученый, занимающийся первобытностью, может спокойно услаждаться первой же своей ошибкой и дальше не идти.
Мы справедливо говорим о долготерпении науки, но здесь справедливей говорить о ее нетерпении. Благодаря описанной трудности ученый слишком спешит. Гипотезы множатся столь быстро, что их лучше назвать выдумками, а никаким фактом их не поправишь. Самый честный антрополог не может знать больше антиквария. У него есть лишь обломки прошлого, и он может только держать их так же крепко, как держал его дальний предок обломок кремня. Причина у них одна и та же — это их единственное орудие, единственное оружие. Антрополог нередко потрясает им гораздо яростней, чем ученый, который может собрать и приумножить факты. Порой он становится почти таким же опасным, как собака, вцепившаяся в кость. Собака хотя бы не высасывает из кости теорий, доказывающих, что люди ни к собакам не годятся.
Как я заметил, нелегко завести обезьяну и смотреть, превратится ли она в человека. Опыта поставить нельзя; казалось бы, тогда скажи, что такое превращение вероятно. Но ученому этого мало — он добывает свою кость или кучку костей и высасывает поистине удивительные вещи. Например, он нашел на Яве часть черепа, судя по форме, поменьше, чем у человека, а неподалеку — человеческую голень и нечеловеческие зубы[33]. Если все это принадлежит одному и тому же существу (что не доказано), нам не так уж легко его себе представить. Но популярная наука легко и быстро создала законченнейший образ. Мы говорим о питекантропе, словно он обычный исторический деятель, вроде Питта[34] или Фокса[35], или Наполеона. В популярных книгах об истории мы видим его портреты рядом с портретами Карла I[36] или Георга IV[37]. Все приметы его перечислены, все волоски сочтены, и, если мы ничего о нем не знаем, мы никогда не подумаем, что перед нами только часть черепа, голень и зубы. О нраве его говорят так, словно прекрасно с ним знакомы. Недавно я читал в одном журнале, что нынешние, белые яванцы живут не слишком праведно, а виной тому — несчастный питекантроп. Охотно верю, что они так живут, но не думаю, что все дело в тлетворном влиянии нескольких костей. Как бы то ни было, костей слишком мало, чтобы заполнить пропасть между нами, людьми, и предком нашим, животным. Я ни в коей мере не отрицаю, что мы с ним связаны; я просто удивляюсь тому, как мало свидетельств нашей связи. Честный Дарвин это признал; потому и говорим мы о «недостающем звене». Но догматичным дарвинистам не по душе такой агностицизм, и термин этот, по сути своей отрицающий, стал положительным, как портрет. О повадках и виде «недостающего звена» толкуют все, хотя это не разумней, чем толковать о чертах пробела или прорехи.
В этом очерке я пишу об истории и религии человека и потому не буду строить догадок о том, каким он был до того, как стал человеком. Возможно, тело его развивалось из тела животного, но мы не знаем фактов, бросающих свет на происхождение его души. Мы ничего не знаем о доисторических людях по той простой причине, что в их время еще не было истории. Выражения типа «история доистории» разрешаются только рационалистам. Если бы священник упомянул о допотопном потопе, его непременно обвинили бы в некоторой нелогичности. Но кто обратит внимание на такие пустяки, читая ученые статьи современных скептиков? Тем не менее слова «история доистории» — совсем не точный научный термин. Они значат просто, что сохранились следы человеческой жизни от того времени, когда человек еще не начал говорить о себе.
Человеческая цивилизация старше человеческих воспоминаний. Люди оставляли образцы искусств раньше, чем занялись искусством письма, — во всяком случае, такого письма, которое мы можем прочесть. Человек не оставил рассказа о своей охоте, и потому все, что мы можем о нем сказать, будет гипотезой, а не историей. Тем не менее рисовал он хорошо, и нет оснований сомневаться, что рассказ его был бы хорошим. Ничем не доказано, что период, не завещавший нам письменных источников, был груб и примитивен. Если люди не писали связных рассказов, это не значит, что они не знали искусств и ремесел. Очень может быть, что на свете сменили друг друга многие забытые цивилизации и было много неведомых нам форм варварства. И какие-то из этих забытых и полузабытых культур были гораздо сложнее, гораздо тоньше, чем принято думать сейчас. Конечно, о ненаписанной истории человечества надо гадать очень осторожно. Как это ни прискорбно, осторожность и сомнение не в чести у современных поборников эволюции. Наша странная культура не выносит неведения. С тех пор как появилось слово «агностик», мы ни за что не хотим признать, что чего-то не знаем.
Однако наше невежество с успехом искупается наглостью. Наши утверждения так безапелляционны, что ни у кого не хватает духа к ним присмотреться; вот почему никто до сих пор не заметил, что они ни на чем не основаны. Еще недавно ученые доверительно сообщали нам, что первобытные люди ходили голыми. Ни один читатель из сотни, наверное, не спросил себя, откуда мы знаем, что носили люди, от которых осталось несколько костей. Они могли носить простые и даже сложные одежды, от которых не осталось следа. Плетения из трав, к примеру, могли делаться все искуснее, не становясь от этого прочнее. Если в будущем откопают развалины наших заводов, с таким же успехом могут сказать, что мы не знали ничего, кроме железа, и обнародуют открытие: фабрикант и управляющий ходили голыми или в железных шляпах и железных брюках.
Я и не думаю доказывать, что первобытные люди носили одежду. Я просто хочу сказать, что мы не вправе судить об этом. Мы не знаем, украшали они себя или нет. Зато мы знаем, что они украшали пещеры. Если они что-то плели или вышивали, плетения не сохранились и вышивки сохраниться не могли. Но они рисовали; и рисунки сохранились. Вместе с ними сохранилось свидетельство о единственных в мире свойствах, присущих человеку и никому другому. Мы не можем сказать, что обезьяна рисует плохо, а человек — хорошо. Обезьяна вообще не рисует, она и не собирается, не думает рисовать. Первая линия рисунка перерезала историю мира.
Один известный писатель говорит, что у наскальных изображений нет религиозной функции, откуда, по-видимому, следует, что у пещерных людей не было религии. Мне кажется, нельзя судить о глубочайших движениях души по тому, что кто-то рисовал на скале с неизвестной нам целью. Может быть, легче изобразить оленя, чем религию; может быть, олень — религиозный символ; может быть, символ изображен где-нибудь еще; может быть, символ этот намеренно уничтожали. Словом, могли случиться тысячи вещей. Но, что бы ни случилось, логика не позволяет сделать вывод, что у первобытных людей не было религиозных символов или, если их и впрямь не было, что тогда не было религии. Однако именно этот случай показывает, как шатки такие домыслы. Немного позже отыскали не только рисунки, но и какие-то дырочки, по-видимому следы стрел, которые и сочли доказательством особой, симпатической магии; рисунки же без дырочек послужили доказательством другого магического действия, призванного приумножать поголовье скота. Не смешно ли хотя бы немного, что наука так успешно служит и нашим, и вашим? Если рисунок попорчен, это докажет одну гипотезу, если цел — другую. И выводы очень уж поспешны — можно было бы предположить, что охотники, окопавшиеся на зиму в пещере, просто развлекались стрельбой из лука. Можно предположить еще многое; но скажите, как же быть с утверждением, что первобытные люди не знали веры? Все эти догадки висят в пустоте. Ими зимой не развлечешься.
В конце концов и в наших пещерах можно найти надписи. Правда, наука не признает их древними, но время сделает свое дело, и, если ученые не изменятся, они смогут вывести немало занимательного из того, что нашли в пещерах давнего, XX века. Например: 1) поскольку буквы нацарапаны тупым лезвием, в нашем веке не было резца, а тем самым и скульптуры; 2) поскольку буквы заглавные и печатные, у нас не было скорописи и малых букв; 3) поскольку складывались они в непроизносимые сочетания, наш язык был сродни гэлльскому, а еще вероятнее — семитским, не изображавшим гласных на письме; 4) поскольку нет причин полагать, что надписи эти — религиозный символ, наша цивилизация не знала религии. Последнее ближе всего к истине; религиозная цивилизация была бы хоть немного разумней.
Кроме того, принято утверждать, что религия возникла очень медленно, постепенно и породила ее совокупность нескольких случайных причин. Чаще всего причины приводят следующие: страх перед вождем племени (тем самым, которого Уэллс с прискорбной фамильярностью зовет Стариком[38]), сны и священные обряды, связанные с воскресением зерна. Я совсем не уверен, что можно сводить живое и единое явление к трем мертвым и не связанным. Представьте себе, что в одной из увлекательных утопий Уэллса описано неведомое нам чувство, сильное, как первая любовь, за которое люди умирают, как умирали за родину. Мне кажется, мы пришли бы в замешательство, узнав, что оно сложилось из привычки к курению, роста налогов и радости автомобилиста, превысившего дозволенную скорость. Мы не сможем связать эти три явления и вообразить чувство, связывающее их. Ничуть не легче связать воедино жатву, сны и вождя. Если они и были чем-то связаны, то именно чувством священного. Я думаю, здравый смысл подскажет, что существовало какое-то мистическое чутье и лишь благодаря ему сны, вожди и посевы могли показаться тогда мистическими, как, впрочем, и теперь.
По правде говоря, это все та же, привычная уловка: дабы что-либо показалось далеким и обесчеловеченным, мы притворяемся, что не понимаем самых простых вещей. Можно сказать, к примеру, что у первобытных бытовала уродливая привычка широко открывать рот и засовывать туда питательные вещества или что жуткие троглодиты попеременно поднимали ноги, чтобы передвигаться. Конечно, если вы хотите, чтобы читатель проснулся и заново увидел чудо еды или ходьбы, вы имеете право на такую выдумку. Но не пишите так, чтобы он заснул и не увидел чудо веры! Кто не считает сны таинственными и не чувствует, что они лежат на темном краю бытия? Кто не ощущает, что смерть и воскресение растений близки к тайне мироздания? Кому не кажутся хотя бы немного священными духовная власть и единение, душа человеческих сообществ? Если все это кажется антропологу чуждым и далеким, могу только сказать, что он несравненно ограниченнее первобытного человека. Для меня ясно, что только мистическое восприятие мира могло пропитать святостью эти разрозненные с виду явления. Тот, кто говорит, что религия произошла от почитания вождя или земледельческих обрядов, ставит высокоусовершенствованную телегу впереди всем знакомой лошади. С таким же успехом можно сказать, что поэзия возникла из обычаев приветствовать наступление весны и вставать на заре, чтобы послушать жаворонка. Действительно, многие молодые люди ударяются в поэзию весной и никакая смертная сила не может удержать их от воспевания жаворонка. Но только определенный вид сознания почувствует поэзию жаворонка и весны. Точно так же определенный вид сознания ощутит мистику сна и смерти. Сознание это — человеческое, оно существует по сей день, мистики до сих пор рассуждают о снах и смерти, поэты пишут о весне. Нет никаких оснований полагать, что кому-нибудь, кроме человека, ведома хотя бы одна из этих ассоциаций. Корова не проявляет наклонности к стихам, хотя слушает жаворонка много чаще, чем поэт. Овца нередко присутствует при смерти себе подобных, но ни в коей мере не поклоняется предкам. Весною многим животным приходит мысль о любви — но не о поэзии. Собака видит сны, но религия столь же чужда ей, как психоанализ. Словом, по какой-то причине естественный опыт животных и даже естественные их чувства не помогают им преступить черту, отделяющую их от творческих проявлений, которые мы называем поэзией и религией, — не помогают и, вероятно, не помогут. Вполне возможно, то есть не противоречит логике, что мы встретим корову, которая постится по пятницам или становится на колени, как вол в легенде о Рождестве. Быть может, насмотревшись смертей, она сложит скорбный псалом; быть может, она выразит в торжественном танце надежду на загробную жизнь. Быть может, навидавшись снов, собака построит храм Керберу[39], как строят храм Троице; быть может, она поклонится Созвездию Пса. Трудно доказать, что то или иное невероятно; однако чутье, называемое здравым смыслом, подсказывает, что животные ничего этого не сделают, хотя и весна, и смерть, и даже сны знакомы им не меньше, чем нам. Остается предположить, что такие события не порождают и тени религиозного чувства ни в каком сознании, кроме нашего. Снова мы пришли к тому же самому: возникло новое, небывалое сознание, которое могло создать веру, как создало рисунок. Материалы для религии лежали мертвым грузом, но только человек сумел найти в них загадки, намеки и надежды, которые находит до сих пор. Он не просто видел сны — он грезил о снах. Он не просто видел мертвых — он видел тень смерти и знал тот таинственный обман зрения, благодаря которому нам кажется, что мы не можем умереть.
Само собой разумеется, что все это я говорю только о человеке. Мы не вправе сказать ни этого, ни чего-нибудь другого о промежуточном существе, соединяющем человека с животными, именно потому, что оно — не существо, а предположение. Мы не вправе утверждать, что питекантроп поклонялся чему бы то ни было; ведь он — видение, мост через пропасть, зияющую между несомненными людьми и несомненной обезьяной. Его сложили из кусочков, потому что он нужен определенной философии. Если обезьяночеловек действительно жил на свете, религия его могла быть сложной, как у человека, или простой, как у обезьяны. Он мог быть чем угодно, от мистика до мифа. Даже самые крайние поборники эволюции не пытаются возвести религию к нему. Даже те, кто во что бы то ни стало хотят доказать грубое и глупое происхождение веры, начинают свои доказательства с бесспорных людей. А доказательства эти говорят все о том же: бесспорные люди уже были мистиками. Они использовали грубый и глупый опыт, как только человек и мистик может использовать его. И снова мы отброшены к простой истине: в какое-то время, очень давно, произошла перемена, о которой не могут рассказать ни кости, ни камни, и человек стал душою живою[40].
Те, кто хотят объяснить происхождение религии, на самом деле хотят его отменить. Им кажется, что все станет проще, если провести длинную, почти невидимую линию. Они берут совершенно разные вещи — скудные свидетельства о происхождении человека и явное, видное всем человечество — и стараются увидеть их так, чтобы они слились воедино. Но это обман зрения. Люди связаны с обезьяной или с «недостающим звеном» не так, как связаны они с людьми. Между ними могли быть промежуточные существа, чьи останки находят то там, то тут. Существа эти могли быть кем-то, кто очень отличался от людей, или людьми, очень отличавшимися от нас. Но о людях, называемых пещерными, этого не скажешь. Мы знаем о них мало; но все, что мы знаем, говорит нам, что они на нас похожи. Мы просто мало знаем о них, они оставили мало свидетельств; но судя даже по тому, что осталось, они такие же обычные, нормальные люди, как и обитатели средневекового замка или греческого города. Глядя с нашей, человеческой точки зрения, мы узнаем в них людей.
Если бы мы, взглянув со стороны, увидели в них животных, пришлось бы признать, что одно животное сошло с ума. Если же мы смотрим на них изнутри, правильно, чутье подсказывает нам, что они не безумцы, а нормальные люди. Мы узнаем члена человеческого братства, где бы мы его ни увидели, — в иностранце, в дикаре, в историческом герое. Например, древнейшие легенды и все, что нам известно о дикарях, свидетельствует о нравственной и даже мистической идее, чей простейший символ — одежда. Поистине, одежда — облачение; человек носит ее, потому что он — жрец. В отличие от животных, он не может ходить голым хотя бы потому, что умрет от холода. Однако люди прикрывают тело даже в теплых краях — из стыда, или ради достоинства, или ради красоты. Иногда кажется, что красоту одежды оценили раньше, чем пользу; почти всегда кажется, что одежда связана с пристойностью. Условности — разные в разных местах и разных веках, поэтому многие думают, что можно от них отмахнуться. Нам удивленно твердят, что стыд — это фикция, ибо многие дикари одеваются не так, как мы. С таким же успехом можно сказать, что нет на свете ни дождя, ни лысины, ни солнечных ударов, ибо шляпы бывают разных и очень странных фасонов. Люди чувствовали повсюду и всегда, что надо защитить или спрятать хоть что-то от глумления или грубости; и обычаи эти, какими бы они ни были, служили достоинству, помогали почитать друг друга. В той или иной степени они связаны с отношениями полов, но это свидетельствует лишь о двух очень важных, изначальных фактах. Прежде всего, первородный грех поистине первороден. Во что бы ни верили люди, они всегда ощущали, что с человечеством что-то неладно. Ощущение греха не давало им ходить голыми, как не давало жить без законов. Особенно сильно проявляется оно в установлении, которое можно назвать отцом и матерью законов, ибо основано оно на союзе матери и отца; в установлении, которое старше царств, а может быть, и всех человеческих сообществ.
Я говорю о семье. Здесь мы снова должны четко различать великое и здравое установление сквозь все его виды и варианты, словно гору сквозь облака. Очень может быть, что семье в нашем смысле слова пришлось бороться с многими заблуждениями и беззакониями. Но она победила их; и вполне возможно, уже была, когда их еще не было. У нас нет оснований думать, что форма не существовала прежде бесформенности. Форма важнее, существеннее бесформенности; материал, называемый человечеством, снова и снова возвращается к ней. Вспомним, например, поразительный обычай, известный под именем кувады[41], и нам покажется, что мы попали в сказочное царство нелепицы. По этому обычаю с отцом обращаются как с только что родившей матерью. Конечно, это свидетельствуем о мистическом восприятии половой жизни, но можно предположить и большее: многие утверждают, что этим обрядом отец берет на себя всю ответственность отцовства. Если это так, смешнейший обычай необычайно значим и торжествен, ибо на нем стоит все, что мы зовем семьей, и все, что мы считаем человеческим обществом. Те, кто копается во тьме начала, говорят иногда, что людьми когда-то правили женщины. Другие думают, что это была просто нравственная анархия и род вели по женской линии потому, что отец был неизвестен и никакой ответственности не нес. Потом в один прекрасный день мужчина решил охранять и воспитывать своих детей; и первый глава семьи — не столько хам с дубиной, сколько порядочный человек, отвечающий за свои действия. Если все было именно так, придется признать, что только тогда человек повел себя по-человечески, тем самым впервые стал истинным человеком. А может быть, матриархат, или беззаконие, или что еще были одним из бесчисленных наваждений, которые мы видели и в исторические времена. Тогда обряд кувады — просто знак, символ торжества над ересью. Мы не знаем в точности, что было тогда, зато мы знаем, что из этого вышло. Мы можем сказать, что семья — основа сообществ, клеточка их тела. С ней связаны все святыни, которые отличают человека от муравьев и пчел. Пристойность — полог ее шатра, свобода — ее ограда, собственность — ее усадьба, честь — ее знамя. На протяжении всей истории мы видим отца, мать, ребенка. Я уже говорил, что, если я не могу ссылаться на догматы веры, я буду апеллировать к морали и философии, иначе не напишешь мало-мальски связной истории. Если я не смогу воззвать к Пресвятой Троице, я воззову к троице земной — к треугольнику, испещряющему века. Самое важное, что было в мире, — тоже треугольник, только обновленный и перевернутый. Точнее, два эти треугольника вместе страшнее для злых сил, чем таинственная пентаграмма[42]. Человеческая семья — отец, мать, ребенок. Святое семейство — Ребенок, Мать и Отец[43]. Все то же, и все иначе; так остается прежним и становится новым преображенный мир.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
fil.wikireading.ru
Чем древний человек принципиально отличался от современного. Часть 1: cultprosvet_mag
(предыдущая часть)
Внешние отличия это, наверно, первое, что бросается в глаза, при сравнении доисторических и современных людей. Современные люди иначе выглядят, иначе питаются, ведут существенно отличающийся образ жизни, носят другую одежду, обладают иными навыками и умениями, и так далее. В добавок, древний человек не знал письменности, обладал примитивными технологиями и был более зависимым от сил природы. Все так, и это, безусловно, существенные отличия. Существенные, но не принципиальные. Современные истории “робинзонад”, зон военных конфликтов, да и вообще жизненных перипетий, показывают насколько внешне может поменяться человек, став практически неотличимым на вид от древнего, но при этом все равно во многом оставаясь современным внутренне.Дэвид Глэшин бывший австралийский биржевой брокер, ныне – современная версия Робинзона Крузо, живет на необитаемом острове с 1993-го.
Какие еще есть отличия? Продолжительностью жизни? Да, в среднем она у древнего человека была небольшой, в исследуемом периоде на разных этапах от 20 до 35 лет. Вроде бы это очень мало, хотя и тут, с какой стороны посмотреть. В Российской империи, например, в середине XIX века аналогичный показатель был всего около 24 лет [2, 195], то есть даже заметно ниже, чем в позднем палеолите, где оный составлял порядка 32 лет [3, 16]. Звучит невероятно, на первый взгляд, но это так. Дело тут в том, что существенный вклад в формирование малой средней продолжительности жизни вносит чрезвычайно высокая детская (и женская) смертность. Тем же, кому удавалось преодолеть барьер детства, даже неандертальцам, вполне удавалось дожить до 50-60 лет [1, 114]. Так что получается, что и в случае с продолжительностью жизни кардинальных отличий нет. Тогда в чем же разница между современным и доисторическим человеком?
Принципиальным отличием стали изменения, произошедшие в сознании человека. Закончив, в основном, биологическую эволюцию, человек начал эволюцию культурную. Принято считать, что произошло это около 35–40 тыс. лет назад [1, 227]. И, как первые представители биологических видов на начальных этапах эволюции были крайне “примитивны”, так и человеческое мышление вначале своего развития было сильно ограничено в возможностях сознательной деятельности. Каковы же были эти ограничения?
Реконструкция современницы наскальных росписей пещеры Ласко (примерно XVIII—XV тысячелетии до н. э.) и современный человек
Чтобы понять это, необходимо вначале сказать пару слов о мышлении вообще. Отличительной чертой человеческого мышления является речевое оформление мысли на уровне второй сигнальной системы. Причем важно, чтобы речь эта имела определенную грамматическую структуру. Наличие же грамматики, в свою очередь, подразумевает, что у человека существует какая-то система классификации явлений мира, а значит и определенная степень их обобщения. Но вот тут-то первобытный человек и сталкивался с существенными проблемами. Во-первых, ему не хватало языковых средств для выражения общих понятий. Во-вторых, он был ограничен в выборе средств для обозначения степени важности связей между наблюдаемыми явлениями. И, как следствие, он с трудом мог выстраивать иерархии или даже просто адекватно связывать явления между собой. Ну и в-третьих, древнему человеку не хватало жизненной практики для проверки адекватности все же построенных им связей [4, 21-22].
Реконструкция внешнего вида неандертальца в современной одежде (примерно 50-40 тысяч лет до н. э.)
Во многом похожие сложности испытывает и ребенок, изучающий язык, с той разницей, что ребенок, благодаря родителям, первые слова запоминает со всей их “взрослой” обобщающей нагрузкой, тогда как первобытный человек был вынужден пытаться выражать обобщения лишь с помощью существующих у него на тот момент возможностей. А какие это были возможности? Те, что встречались еще у животных, а именно средств для обозначения частных предметных явлений и непосредственных реакций на воздействия. Как самый просто пример это сообщение сородичам, что замечена “опасность”, или “рычание” в ответ на чужое агрессивное действие. Других возможностей у древнего человека не было, и очень медленно, поколение за поколением, язык и мышление первобытного человека становились богаче и более приспособленными для передачи абстрактных понятий и сложных взаимосвязей.
Боксер и депутат Государственной думы РФ Николай Валуев. Наши дни
Массимо Ливи Баччи. Демографическая история Европы. Пер. с итал. А. Миролюбовой. СПб.: «Александрия», 2010. 304 с. ISBN 978-5-903445-11-0 {III}
Бужилова А.П. Homo sapiens. История болезни. М.: Языки славянской культуры, 2005. с. 320. ISBN: 5-9551-0087-3 {IV}
Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада, Москва : Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1990. — 247 с. — ISBN 5-02-017016-Х {7}
(к оглавлению)
cultprosvet-mag.livejournal.com
4.2. Л. Леви-Брюль о ментальности первобытного и современного человека.
4.2. Л. Леви-Брюль о ментальности первобытного и современного человека.
Концепцию Л. Леви-Брюля (1857-1939) обычно называют гипотезой о качественных различиях между первобытным и современным мышлением. Термин «ментальность» использован нами не потому, что в наши дни он стал столь модным как во всех науках о человеке, так и в обыденной жизни. И даже не потому, что это – калька с употреблявшегося Леви-Брюлем французского слова mentalite, которое означает отнюдь не только мышление, а и умонастроение, и мыслительную установку, и воображение, и склад ума (см. Шкуратов, 1997). Причина в том, что в своих работах он в большей степени анализировал не мышление, т.е. процесс познавательной деятельности, а именно ментальность, понимаемую современными исследователями как совокупность эмоционально окрашенных социальных представлений[23].
В своих научных поисках Леви-Брюль исходил из идей основателя социологического направления в этнологической науке Э. Дюркгейма. Он использовал одно из базовых дюркгеймовских понятий «коллективные представления», определяемые как система верований и чувств, общая для членов одного общества и не зависящая от бытия отдельной личности. Как подчеркивал Леви-Брюль, коллективные представления передаются из поколения в поколение и «навязывают себя личности, т.е. становятся для нее продуктом не рассуждения, а веры» (Леви-Брюлъ, 1994, с. 20).
Но дальше воззрения двух французских мыслителей расходятся. Дюркгейм с универсалистских позиций анализировал прежде всего то общее, что, по его мнению, преобладает в жизни различных обществ, утверждая, в частности, что нет пропасти между логикой первобытного и современного человека. А Леви-Брюль на основе огромного эмпирического материала – отчетов этнологов, записей путешественников, миссионеров и т.п. – стремился выявить различия между чисто познавательными индивидуальными представлениями и коллективными представлениями «примитивных народов». Последние, по его словам, – «гораздо более сложное явление, в котором то, что считается у нас «представлением», смешано еще с Другими элементами эмоционального или волевого порядка, окрашено и пропитано ими» (Там же, с. 28).
Итак, первой особенностью коллективных представлений французский ученый рассматривает их крайнюю эмоциональную интенсивность: «первобытный человек в данный момент не только имеет образ объекта и считает его реальным, но и надеется на что-нибудь или боится чего-нибудь» (Леви-Брюль, 1994, с. 29).
Второй – центральной – особенностью коллективных представлений Леви-Брюль считает нечувствительность к логическим противоречиям, тогда как научное мышление их избегает. Иными словами, в коллективных представлениях предметы, существа, явления могут быть одновременно и самими собой, и чем-то иным, могут находиться здесь и одновременно в другом месте. Леви-Брюль приводит много примеров того, что для первобытных людей сон столь же реален, как и то, что они видят наяву. Они не различают предметы и их изображения; человека и его имя, представляя имена как нечто конкретное, реальное и часто священное; человека и его тень, рассматривая посягательство на тень как посягательство на него самого; человека и его группу, отождествляя их.
С нечувствительностью к логическим противоречиям связана третья особенность коллективных представлений – непроницаемость для объективного опыта. Опыт не в состоянии ни разуверить первобытных людей в их представлениях, ни научить чему-нибудь: неудача магического обряда не может обескуражить тех, кто в него верит; всегда найдется объяснение тому, почему не помогли фетиши, якобы делающие людей неуязвимыми.
Перечисленные особенности можно понимать как негативные, как отсутствие у «дикарей» логического мышления. Но Леви-Брюль интерпретирует их с позиций культурного релятивизма и вводит новое понятие – пралогическое мышление (или прало-гическая ментальность). Его он не считает алогичным или антилогичным и не рассматривает как стадию, предшествующую появлению логического мышления.
Следует уточнить, что пралогичными Леви-Брюль считает только коллективные представления, которые, по его мнению, не являются мыслью в собственном смысле слова. Французский исследователь особо подчеркивает, что в практической жизни, когда «примитив» мыслит и действует независимо от коллективных представлений, он вполне логичен: «Если его захватит врасплох дождь, то он станет искать убежища. Если он встретит дикого зверя, то постарается убежать от него и т. д. и т. п.» (Там же, с. 64). Этого почему-то не заметили критики Леви-Брюля, утверждавшие, что пралогическое мышление невозможно, так как оно мешало бы человеку ориентироваться в мире.
Коллективные представления имеют собственные законы, наиболее общим из которых является закон сопричастности[24]. формулируя этот закон, Леви-Брюль еще раз подчеркивает эмоциональную насыщенность коллективных представлений, заражающих эмоциями каждого отдельного индивида, в душе которого «перемешиваются страх, надежда, религиозный ужас, пламенное желание и острая потребность слиться воедино с "общим началом"» (Леви-Брюль, 1994, с.28). Это прежде всего потребность в сопричастности своей социальной группе, то, что мы назвали бы потребностью в социальной идентичности. В самой этой потребности не было бы ничего пралогичного, если бы Леви-Брюль не выделял мистического содержания коллективных представлений, понимая мистичность как веру в таинственные силы и в общение с ними:
«Ни одно существо, ни один предмет, ни одно явление природы не выступают в коллективных представлениях первобытных людей тем, чем они кажутся нам. Почти все то, что мы видим в этих явлениях и предметах, ускользает от внимания первобытных людей или безразлично им. Зато последние видят много того в них, о чем мы не догадываемся. Например, для первобытного человека, который принадлежит к тотемическому обществу, всякое животное, всякое растение, всякий объект, хотя бы такой, как звезды, солнце и луна, представляет собой часть тотема, класса или подкласса. Поэтому каждый объект наделен определенными сродством, правами на членов своего тотема, класса или подкласса, обязательствами в отношении их, мистическими отношениями с другими тотемами и т.д.» (Там же, с.29-30).
Леви-Брюль приводит многочисленные примеры того, что в примитивных культурах люди в определенных обстоятельствах не проводят границу между возможным и невероятным, реальным и воображаемым, объективным и мистическим. Они могут отождествлять свою социальную группу с животным или растением, имя которого носят, верить «в интимную связь между человеческой общественной группой и крокодильей или змеиной общественной группой» (Леви-Брюлъ, 1994, с. 363). Именно мистическая сопричастность заставляет представителя южноамериканского племени гуичолов надевать на голову перья орла и таким образом приобщаться к зоркости, прозорливости и мудрости этой птицы.
Итак, согласно концепции Леви-Брюля, для людей из архаических культур не существует двух миров – видимого, осязаемого, физического и невидимого, неосязаемого, «духовного». Для них существует только один – мистически реальный – мир, которому они сопричастны. У «примитивов» отсутствует потребность в познании окружающего мира, их единственное стремление – жить в тесном единстве с ним.
Историческое развитие по Леви-Брюлю заключается в том, что коллективные представления все больше приближаются к индивидуальным представлениям: «интеллектуальный познавательный элемент занимает в них все больше и больше места» (Там же, с. 361). Основным условием освобождения мышления из-под власти закона мистической сопричастности французский ученый считает выделение человеком себя из группы, к которой он чувствует себя принадлежащим, т.е. развитие личностной идентичности. Одновременно с познанием себя у человека возникает и потребность в объяснении мира, в котором он живет, в познании всего того, что раньше непосредственно переживалось. Можно было бы предположить, что прогресс логической мысли должен привести к гибели коллективных представлений, которые образованы по закону сопричастности, а значит, содержат в себе противоречия и не совместимы с опытом.
Но общие для социальных групп представления, выражающие интенсивно переживаемую сопричастность, не исчезли и в наши дни. Научное познание окружающего мира не может полностью заменить непосредственного общения с ним. Сохраняется и стремление поддерживать эмоционально окрашенную идентичность со своей социальной группой. К этим выводам пришел и Леви-Брюль, который в своих поздних работах выдвинул идею о наличии и индивидуальных, и коллективных представлений в любой культуре, у любого человека, т.е. о гетерогенности мышления. Он попытался свести различия между «их» и «нашим» мышлением к различиям в степени его эмоциональности, в доле коллективных представлений среди всех остальных, хотя и продолжал утверждать, что эти различия носят качественный характер.
В научной среде всегда преобладало критическое отношение к идее французского ученого о качественных различиях между примитивным и логическим мышлением. С точки зрения общей психологии, в трудах Леви-Брюля действительно слабо проанализированы особенности логического мышления, что необходимо было бы сделать, пытаясь сравнивать пралогическое мышление с научным.
Но если и можно причислить французского мыслителя к сообществу психологов, то скорее социальных, чем общих. У представителей примитивных культур его интересовало то, что в разных науках и разными авторами называется «социальным восприятием», «переживанием» (вспомним Г. Г. Шпета), «менталь-ностью» (этот термин, впрочем, и использовал Леви-Брюль) и даже «социальным познанием», хотя сам он и отказывал «примитивам» в способности познавать окружающий мир. Леви-Брюль дает глубокий анализ коллективных представлений, к которым мышление не сводится. Но сравнивает он – и противопоставляет друг другу – несопоставимые явления: научное мышление и коллективные представления. Если же пралогиче-скую ментальность сравнивать не с научным мышлением, а с социальным восприятием современного человека, то обнаружится, что между социальными представлениями в разные исторические эпохи больше сходства, чем различий.
Во-первых, социальными психологами в наши дни подчеркивается метафоричность термина «социальное восприятие», которое включает в себя не только восприятие социальных объектов, но и элементы мышления, и интенсивную эмоциональную окраску (см. Андреева, 1997). Отсюда – несомненное сходство представлений, составляющих ментальность первобытного и современного человека. А их различия носят скорее количественный характер, так как в первобытном обществе, где природный космос антропоморфен, а мир человека составляет единое целое с миром природы, доля социальных представлений намного выше.
Во-вторых, при сравнении пралогической ментальности с точки зрения степени субъективности в восприятии мира не с научным мышлением, стремящимся к объективности, а с социальными представлениями современного человека, также не будет обнаружено качественных различий. Социальные представления, несмотря на накопленные человечеством научные знания, крайне субъективны. Заключенные в них стереотипы, предрассудки, иллюзорные корреляции мешают индивидам адекватно воспринимать мир. Многие представления не потеряли и мистического содержания.
Наиболее очевидно это в отношении представлений религиозного характера, на что указывал и сам Леви-Брюль, отмечая, что вера множества культурных умов в воскресение Лазаря не менее несовместима с природой, чем вера в тождество между человеческой и крокодильей общественными группами. Кстати говоря, в этом случае он видит лишь количественные различия, утверждая, что «для пралогического мышления все – чудо, т.е., вернее, ничто не является им; значит, для него ничто не кажется невозможным или нелепым» (Леви-Брюль, 1994, с. 363).
В-третьих, сомнительно и последнее различие, на качественном характере которого настаивал французский ученый: отсутствие познавательного элемента в коллективных представлениях. Леви-Брюль считал, что неадекватное, не соответствующее реальности восприятие окружающего мира не приводит к его познанию, отождествляя последнее лишь с познанием научным. На самом деле, если человек эмоционально сопричастен миру, в котором он живет, и каждому его отдельному элементу, будь то звезда или травинка, это вовсе не значит, что он его не познает. Просто он познает себя и весь окружающий мир в неразрывном единстве, в том числе не разделяя «социальный космос» и «природный космос». Да, для современного человека характерно использование множества категорий, включающих деление на естественное и сверхъестественное, на природу и культуру. Но был ли мир первобытного человека менее дифференцированным? На этот вопрос, полемизируя с Леви-Брюлем, постарался ответить другой французский ученый – наш современник, хотя и родившийся в далеком 1908 году, К. Леви-Строс.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
psy.wikireading.ru
Чем первобытный человек был похож на современного человека
Он поВнешние отличия это, вероятно, первое, что бросается в глаза при сравнении доисторических и современных людей. Современные люди иначе выглядят, иначе питаются, ведут существенно отличающийся образ жизни, носят другую одежду, обладают иными навыками и умениями, и так далее. Вдобавок древний человек не знал письменности, обладал примитивными технологиями и был более зависим от сил природы. Все так, и это, безусловно, существенные отличия. Существенные, но не принципиальные. Современные истории «робинзонад», зон военных конфликтов да и вообще жизненных перипетий показывают, насколько внешне может поменяться человек, став практически неотличимым на вид от древнего, но при этом все равно во многом оставаясь современным внутренне. Какие еще есть отличия? Продолжительностью жизни? Да, в среднем она у древнего человека была небольшой, в исследуемом периоде на разных этапах от 20 до 35 лет. Вроде бы это очень мало, хотя и тут с какой стороны посмотреть. В Российской империи, например, в середине XIX века аналогичный показатель был всего около 24 лет [2, 195], то есть даже заметно ниже, чем в позднем палеолите, где оный составлял порядка 32 лет [3, 16]. Звучит невероятно на первый взгляд, но это так. Дело тут в том, что существенный вклад в формирование малой средней продолжительности жизни вносит чрезвычайно высокая детская (и женская) смертность. Тем же, кому удавалось преодолеть барьер детства, даже неандертальцам, вполне удавалось дожить до 50-60 лет [1, 114]. Таким образом получается, что и в случае с продолжительностью жизни кардинальных отличий нет. Тогда в чем же разница между современным и доисторическим человеком? Принципиальным отличием стали изменения, произошедшие в сознании человека. Закончив в основном биологическую эволюцию, человек начал эволюцию культурную. Принято считать, что произошло это около 35–40 тыс. лет назад [1, 227]. И как первые представители биологических видов на начальных этапах эволюции были крайне «примитивны», так и человеческое мышление вначале своего развития было сильно ограничено в возможностях сознательной деятельности. Каковы же были эти ограничения? Дэвид Глэшин бывший австралийский биржевой брокер, ныне – современная версия Робинзона Крузо, живет на необитаемом острове с 1993-го. Чтобы понять это, необходимо вначале сказать пару слов о мышлении вообще. Отличительной чертой человеческого мышления является речевое оформление мысли на уровне второй сигнальной системы. Причем важно, чтобы речь эта имела определенную грамматическую структуру. Наличие же грамматики, в свою очередь, подразумевает, что у человека существует какая-то система классификации явлений мира, а значит и определенная степень их обобщения. Но вот тут-то первобытный человек и сталкивался с существенными проблемами. Во-первых, ему не хватало языковых средств для выражения общих понятий. Во-вторых, он был ограничен в выборе средств для обозначения степени важности связей между наблюдаемыми явлениями. И как следствие, он с трудом мог выстраивать иерархии или даже просто адекватно связывать явления между собой. Ну и в-третьих, древнему человеку не хватало жизненной практики для проверки адекватности все же построенных им связей [4, 21-22]. Реконструкция современницы наскальных росписей пещеры Ласко (примерно XVIII—XV тысячелетии до н. э.) и современный человек Во многом похожие сложности испытывает и ребенок, изучающий язык, с той разницей, что ребенок, благодаря родителям, первые слова запоминает со всей их «взрослой» обобщающей нагрузкой, тогда как первобытный человек был вынужден пытаться выражать обобщения лишь с помощью существующих у него на тот момент возможностей. А какие это были возможности? Те, что встречались еще у животных, а именно средств для обозначения частных предметных явлений и непосредственных реакций на воздействия. Как самый просто пример – это сообщение сородичам, что замечена «опасность», или «рычание» в ответ на чужое агрессивное действие. Других возможностей у древнего человека не было, и очень медленно, поколение за поколением, язык и мышление первобытного человека становились богаче и более приспособленными для передачи абстрактных понятий и сложных взаимосвязей.
Оцени ответ
nebotan.com
Современный и первобытный человек
Современный и первобытный человек
Так ли на самом деле мы отличаемся от своих далеких предков как принято считать?
Я считаю, что нет.
Современный человек как и первобытный чувствует тревогу по отношению к своему будущему, оно изначально неопределенно и нужно прилагать усилия для того что бы оно складывалось, тревога побуждает человека к действию: первобытного - к охоте, охране своего жилища, современного - к получению работы, обретению социального статуса и т.д. Все эти вещи по сути своей схожи - их исполнение для человека что первобытного, что современного дает уверенность в завтрашнем дне.
Также, я не вижу особой разницы в культуре современной и первобытной, это в обоих случаях результат деятельности людей, способный обеспечить их необходимым: жильем, продовольствием, опытом предыдущих поколений и т.д.
Я не думаю, что человек первобытный был счастливее чем человек современный. Да, первобытные люди питались здоровой пищей, дышали свежим воздухом, не ощущали такой социальной дифференциации, их не волновало глобальное потепление или рост цен на нефть, содержание холестерина в крови, но они голодали, умирали молодыми, болели, им приходилось постоянно бороться за свое существование и первобытный человек испытывал постоянный стресс связанный с этой борьбой.
В жизни первобытного человека крайне важную роль играли символы, весь окружающий мир представал перед ним набором символов, основным и главным было значение, которое несет в себе что либо, а не факт как таковой. Для современного человека символы утратили такую значимость, но символизм сохранился, только реализовывается по большей части в религиозных кругах.
Таким образом, в сущности своей жизнь первобытного человека и жизнь человека современного мало чем отличается, это все та же борьба за существование, неудовлетворенность, и т.п.
stud24.ru
Маханаим/Философия/Наука и религия
"И сотворил Бог человека по образу Своему"
Чтобы понять, что означает "сотворил Бог человека по образу Своему" (Бытие 1:27), нужно прежде всего отдать себе отчет в том, что Библия не есть учебник биологии. Поэтому слово "человек" в библейском повествовании о сотворении мира - это вовсе не обязательно то же самое, что термин "человек", употребляемый в науке.
Для ученого биологический вид Homo sapiens, Современный Человек, определяется, как и любые другие, прежде всего своими физическими характеристиками (череп, челюсти, зубы, тазовые кости, конечности и т.д.), или же, говоря более современным языком - структурой своей ДНК. В библейских же представлениях физические свойства никакой роли не играют. Тот "человек", который появляется в кульминационной точке Книги Бытия и называется "созданием Божиим", отличается только и исключительно своими уникальными умственными, творческими и духовными свойствами. Ни рост, скажем, в 1 метр 80 сантиметров, ни прямохождение, ни гуманоидный череп не имеют никакого значения в той классификации, которую предлагает Книга Бытия. Важнейшей особенностью "библейского человека" является дар речи. Переводчик Библии, Онкелес, который во 2-м веке н.э. перевел ее на арамейский язык, говорит о человеке как о "говорящем существе" (ср. Бытие 2:7). Толкуя этот стих, такие комментаторы Библии как Раши, Саадия Гаон, Сфорно и Рамбан единодушно утверждают, что уникальность человека состоит в том, что он одарен речью и разумом.
Происхождение человека описывается в Книге Бытия словами "и сотворил Господь" (вайивра). Это, однако, не обязательно должно означать физический процесс сотворения. "Сотворение" мы понимаем как образование чего-то фундаментально нового: либо в физическом смысле (сотворение ех nihilo), либо в концептуальном (сотворение радикально нового объекта, такого, например, как живое существо). В этом духе еврейские комментаторы Ветхого Завета и объясняют сотворение человека "по образу и подобию Божьему", понимая под этим те уникальные умственные и духовные качества, которыми одарил человека его Творец.
Сфорно в своих трудах указывает, что слово "человек" (адам на иврите) в выражении "и сотворил Господь человека" надлежит понимать шире, то есть, как род человеческий вообще, а не только как индивидуального человека - Адама.1
Объяснив таким образом значение выражения "библейский человек" (создание Божие, которое говорит, думает и обладает духовными и творческими способностями), мы спрашиваем теперь, каково место первобытного человека в библейской схеме сотворения мира. Относится ли понятие "библейский человек" к первым гуманоидам, появившимся на свете около четырех миллионов лет тому назад? Или только к нашему роду Homo, появившемуся на два миллиона лет позже? Или же, наконец, только к Homo sapiens, Современному Человеку, которому всего 100 000 лет? Даже если мы ответим на последний вопрос утвердительно, то трудность все же заключается в том, что Книга Бытия относит сотворение человека не на сто тысяч, а всего на несколько тысяч лет в прошлое.
Из того, о чем рассказывалось выше, следует, что библейское "сотворение" человека говорит отнюдь не о том, что появилась особь нового типа, а о том, что внезапно и очень решительно изменилась сама натура человеческая. Эти изменения носили такой внезапный, глубокий и революционный характер, что и человеческое общество изменилось при этом во всех своих проявлениях, и именно в этом смысле можно сказать, что нынешнее человечество пережило при этом процесс своего "сотворения". Таков смысл выражения "сотворил Господь человека".
Известны ли науке какие-либо данные, которые подтверждают, что человек и человечество действительно претерпели такие внезапные и радикальные перемены за последние несколько тысячелетий? Самое поразительное, что ответ на этот вопрос гласит: да, известны.
Археология говорит нам, что несколько тысяч лет назад человеческое общество внезапно изменилось настолько, что это смело можно назвать "революцией". Но прежде чем перейти к ней, мы должны сказать несколько слов об истории и культуре первобытного человека.
ЧЕЛОВЕК ПЕРВОБЫТНЫЙ И ЧЕЛОВЕК СОВРЕМЕННЫЙ
Неандертальский Человек
Неандертальцы непосредственно предшествовали Современному Человеку. Они жили на протяжении более чем 100 000 лет по всей Европе, Западной Азии и на Ближнем Востоке. Затем по неизвестным причинам следы их пребывания внезапно теряются. Раскопки, охватывающие последние 30 000 лет, обнаруживают только Современного Человека. (Другие определения, даваемые людям этого периода, такие как кроманьонцы, относятся к культуре соответствующей группы, а не к ее физическому типу. Физически, кроманьонцы были такими же современными людьми, как нынешние французы или китайцы.)
Ученые согласны в том, что Современный Человек не произошел от неандертальца непосредственно. Айан Таттерсолл, профессор отделения антропологии при Музее истории естественных наук, общепризнанный авторитет по истории Неандертальского Человека, пишет:
Вполне вероятно, что от Homo heidelbergensis произошли неандертальцы, а от некоей менее определенной популяции в конце концов произошел современный человек.2
Эрик Тринкаус, профессор Университета Нью-Мексико, еще один специалист по неандертальцам, замечает: "Положение вещей... указывает на то, что современный человек не произошел от локальной неандертальской популяции."3
Мы знаем о доисторическом человеке по тому, что осталось от орудий и продуктов его труда на стоянках первобытных племен. Естественно, казалось бы, рассмотреть, насколько совершенны эти первобытные орудия, и сравнить их с современными. Такое сравнение, однако, было бы неправомерным, потому что большой, хорошо развитый мозг современного человека дает ему очевидные преимущества перед ранним гуманоидом, у которого мозг был гораздо меньше. Общая модель раннего гуманоида, обладающего мозгом меньших размеров, имеет, однако, одно поразительное исключение -Неандертальский Человек. "У неандертальца был мозг такого же размера и такой же сложности, как у нас с вами."4
Чрезвычайно важен вопрос о физических способностях неандертальца. Не был ли этот человек слишком слаб или неуклюж, что и задерживало его культурную эволюцию? Профессор Тринкаус пишет:
Неандерталец был ничуть не менее человечен, нежели нынешний человек; у него была та же прямая осанка, та же физическая сноровка, тот же диапазон и характер движений... хватка у него была посильнее, но на гориллу он ничуть не походил, и управлял своими движениями так же хорошо, как и мы.5
Из предыдущего ясно, сколь многозначительные результаты дает сравнение между культурными достижениями современного человека и человека неандертальского. Существенную разницу, которая при этом выявляется, никак нельзя отнести за счет физических ограничений неандертальцев.
Неандертальская культура
Каковы были орудия труда Неандертальского Человека? Каковы были его достижения в области художественного творчества? Где те большие города, которые он построил? Какие произведения своего мудрого пера оставил он потомкам? Где его морально-этическое учение? Прекрасные картины, волнующие музыкальные произведения, великолепная скульптура, чарующая поэзия, величественная архитектура, роскошные сады и парки, важные научные открытия - где все это? Ответ крайне прост - нигде. За сто тысяч лет своего пребывания на нашей планете неандертальцы очень мало чего достигли по линии развития науки, техники и культуры.
Их основным орудием были остро заточенные кремни, вроде тех камней, которые можно сегодня найти на любом пляже. Не будучи археологом-профессионалом, вообще трудно отличить такое орудие от обыкновенного камня. Професор Таттерсолл объясняет:
Неандертальцы умели одним ударом отщеплять от камня осколок нужной формы, который и служил им инструментом. Орудий, изготовленных из других материалов, у них почти не было. Сомневаются археологи и в их охотничьей сноровке. Ранее предполагалось, что у них была некоторая тенденция к ритуально-символическому поведению и к производству культовых объектов. Современные данные не подтверждают этого.
Хотя неандертальцы и хоронили иногда своих покойников, но это было, повидимому, действием не ритуальным, а чисто бытовым, например, с целью отвадить от стоянки гиен. Действительно, в этих захоронениях нет "могиль-ных даров", которые свидетельствовали бы о наличии ритуала и веры в загробную жизнь...
Неандертальцы неплохо приспособились к трудным условиям позднего ледникового периода, однако творческие устремления Современного Человека были им чужды.6
Что касается достижений в области художественного творчества, то не следует забывать, что все великолепные произведения настенной пещерной живописи, обнаруженные на юго-западе Франции, в Испании и в других местах, принадлежат руке Современного Человека. Пещер, украшенных неандертальцами, обнаружено не было.7
Чем же объяснить такое отсутствие культуры у неандертальцев? Почему Современный Человек был способен на такие коренные преобразования своей окружающей среды, а неандерталец почти не оставил следов своего пребывания на земле? Археологам приходится тщательно выискивать хоть какие-то ощутимые следы его существования. Вспомним, что мозг неандертальца "ничем в принципе не отличается от мозга [Современного Человека] - ни своими интеллектуальными возможностями, ни бихевиористическими."8 У науки просто нет ответа на вопрос о том, почему эти два вида людей, физически так схожие, так разительно отличаются друг от друга по своим интеллектуально-культурным возможностям и достижениям.
Культура Современного Человека
Культурные достижения Современного Человека далеко не сводятся к таким чудесам современной технологии как сверхмощные вычислительные машины и космические спутники. Едва появившись, Современный Человек сразу продемонстрировал свое огромное культурное превосходство над неандертальцем. Археологические данные, подтверждающие это, настолько поразительны, что все ученые единодушно подчеркивают именно далеко идущий технологический прогресс, достигнутый Современным Человеком несколько тысяч лет назад.
Методы изготовления орудий труда резко отличают Современного Человека от Неандертальского... Они отражают качественный скачок в развитии умственных способностей... Современный Человек, сменивший неандертальца, интеллектуально превосходил его во всех отношениях.9
И это, повторяем, при том, что между Современным Человеком и неандертальцем нет никаких физических различий, которые могли бы объяснить столь поразительную разницу между культурами. Средние размеры мозга у них совпадают, не различаются они и по своим физическим возможностям. Поэтому крайний примитивизм Неандертальской культуры представляет собой некую загадку - загадку жизни этих предшественников Современного Человека, столь физически развитых и столь культурно отсталых.
РАЗВИТИЕ СОВРЕМЕННОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ:
НЕОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
С первым же появлением Современного Человека началось постепенное развитие его технологических и художественных навыков. Затем, примерно 10 000 лет тому назад, произошел грандиозный культурный взрыв. Это был, можно сказать, момент величайшего скачка в развитии культуры, охватывающего все аспекты человеческого поведения, какой только знало человечество. Совокупное воздействие всех этих изменений привело к полному перевороту в жизни человеческого общества. Это внезапное появление такого огромного количества технологических и творческих новаций археологи называют Неолитической, или Сельскохозяйственной, революцией.10
Неолитическая революция носила столь всеобъемлющий характер, что вся доисторическая хронология ведет теперь отсчет от нее. Все предшествующие ей времена археологи определяют как Палеолит (древний Каменный век), а последующие как Неолит (новый Каменный век).
Во время Неолитической революции или сразу же после нее человек обрел такие фундаментальные вещи как земледелие, скотоводство, обработка металлов, колесо, первая письменность, гончарное ремесло, ткачество, приготовление пищи (хлеб, вино, сыр, масло), музыкальные инструменты, архитектура и строительство, не говоря уже о многих других. Быстро распространяясь, эти гигантские шаги прогресса способствовали образованию сложных социальных структур, которые вскоре привели к построению первых городов и, тем самым, к возникновению современной цивилизации (сам термин "цивилизация" и означает буквально "градостроительство"). Радикальное значение этих грандиозных культурных и социальных достижений подчеркивается во всех археологических описаниях этого периода. Например:
Критическим моментом в истории человечества было развитие сельского хозяйства, впервые зародившегося 10 000 лет назад на Ближнем Востоке. Появившиеся в результате избыточные запасы пищи сделали возможным возникновение крупных поселений - первых предшественников западной цивилизации.11
Земледелие и скотоводство появились примерно в одно время... Технологический прогресс, овладение новыми материалами (такими, как металлы), новые источники энергии (ветряные и водные)... Стоит лишь сравнить достижения последних 10 000 лет с предшествующими четырьмя миллионами лет существования человека, чтобы убедиться в необычайном ускорении человеческой истории.12
С поразительной скоростью палеолитические охотничьи коллективы превратились в территориально организованные поселения... Одомашнивание растений и животных, образование земледельческих общин, совершенствование гончарного ремесла... художественная отделка его продуктов - все это развивалось очень быстро. Появились бронзовые орудия труда и бронзовое оружие. Появилась письменность, развившаяся из первоначального, пиктографического письма.., ремесла начали специализироваться на производстве самых разнообразных товаров.., вокруг рыночной площади вырос город... Надвигалась урбанистическая революция, мир человеческий изменился в корне, и первые цивилизации начали обретать свои очертания.13
Выращивание культурных растений и скотоводство называется обычно Неолитической Революцией... Эти новые методы добывания пищи изменили жизнь людей коренным образом... они жили теперь в деревнях и поселках, возрастала численность населения, усложнялись социальные структуры.14
Начали вырисовываться основные черты сельскохозяйственной экономики... скотоводство и такие прогрессивные методы земледелия, как искусственное орошение, привели к полному перевороту... население возрастало с огромной скоростью... перемены происходили в невероятном темпе и вызывали далеко идущие последствия.15
Каковы же были причины Неолитической Революции? Что дало толчок всем этим "радикальным", "далеко идущим" и "революционным" изменениям в человеческом обществе? Ответа на этот вопрос никто по-настоящему не знает.
Что побудило людей перейти от охоты и собирания пищи к ее производству? Археологи и антропологи продолжают спо-рить об этом до сих пор. 16
Почему, просуществовав сотни тысяч лет охотой и собиранием растений, человек лишь недавно начал возделывать землю и пасти стада? Вокруг этого вопроса по-прежнему кипят споры.17
ТЕКСТ КНИГИ БЫТИЯ
Попробуем подвести итоги археологическим данным и соотнести их с текстом Книги Бытия. Археологические исследования показывают, что Современный Человек есть культурно уникальное существо ("интеллектуальное превосходство во всех отношениях"18 ), несравненно более развитое и изобретательное, нежели его непосредственный предшественник, Неандертальский Человек. Так обстоит дело, несмотря на то, что последний не страдал никакими видимыми физическими недостатками (мозг его был "такого же размера и такой же сложности, как у нас с вами"19 , по силе и ловкости он "не уступал современному человеку"20), которые могли бы объяснить, почему он так явственно уступает Современному Человеку в смысле культуры и интеллекта.
Начав с постепенного технологического прогресса, Современный Человек внезапно и бурно устремился к обновлению всех сфер человеческой деятельности. Эта удивительная би-хевиористическая революция включала в себя способы добывания пищи, приручение домашних животных и изобретение всевозможных средств труда и художественного творчества; все это в целом "вызывало самые радикальные последствия."21 Этот культурный взрыв, Неолитическая революция, произошел всего несколько тысяч лет назад и полностью преобразовал человеческое общество.
Именно эта внезапная, необъяснимая, всеохватывающая революция и составляет истинный смысл выражения "И сотворил Господь человека", которое мы находим в Книге Бытия. Иными словами, "сотворение" человека относится к тому обстоятельству, что появились совершенно новые модели человеческого поведения, настолько отличающиеся от всех предшествовавших, что эту "революцию" можно уподобить сотворению нового рода человеческого, возникшего из ничего. На это "новое человеческое существо" внезапно снизошел грандиозный дар творческой активности, интеллектуальных способностей и духовности, какими и по сей день отличается библейский человек - "человек Книги Бытия".
События неолитической эпохи согласуются с деталями библейского повествования. Книга Бытия говорит, что Бог благословил людей и сказал им: "и наполняйте землю и обладайте ею" (1:28). Нахманид объясняет, что слова "и обладайте ею" (землею) относятся к земледелию и скотоводству.22
Наука изображает Неолитическую Революцию как всеобъемлющее изменение, внезапно произошедшее во всех областях человеческой деятельности. Археология подтверждает, что человечество действительно овладело землей ("критическим моментом в истории человечества было развитие сельского хозяйства, впервые зародившегося 10000 лет назад на Ближнем Востоке"23) и что оно действительно заполнило землю ("население необычайно возросло" 24). Исполнение божественной воли, таким образом, подтверждалось везде, где археологи вели свои раскопки.
ШКАЛА ОТСЧЕТА ВРЕМЕНИ
Трактовка времени в Книге Бытия не согласуется, казалось бы, с научной шкалой отсчета времени. Библейская традиция, опирающаяся на Книгу Бытия, утверждает, что человек был сотворен менее шести тысяч лет назад, тогда как Неолитическая Революция произошла примерно 10 000 лет назад. Таким образом, между этими двумя событиями получается временное расхождение порядка четырех тысяч лет.
Прежде чем обратиться к этой проблеме, заметим, что, определив библейское сотворение человека как сотворение совершенно нового человеческого общества, мы уже заметно продвинулись в ее решении. Поскольку появление библейского человека относится к периоду Неолитической революции, то есть около 10 000 лет назад, нам уже нет необходимости заниматься многомиллионной историей первобытного человека. Время его сотворения не имеет, по-видимому, никакого отношения ко времени сотворения человека библейского.
Для того, чтобы вполне разрешить проблему этого расхождения во времени, следует обратить внимание на явственное различие между библейским человеком первой главы Книги Бытия и человеком второй главы, лицом по имени Адам. Традиционный календарь, построенный на 6000-летней основе, относится к Адаму.
Библейский комментатор Сфорно считает, что слово "человек", как оно употребляется в первой главе Книги Бытия, относится ко всем особям живых существ, называемым людьми, в то время как конкретный человек - Адам -упоминается только во второй главе25 Книги Бытия. Таким образом, значение древнееврейского слова адам в первой главе (человек Книги Бытия) отличается от его значения (Адам) во второй главе. Разницу между двумя значениями этого слова рассматривали различные еврейские авторы, в том числе Рабби Йосеф Б. Соловейчик.26
Таким образом, проблема совместимости шкал отсчета времени разрешена. Традиционный 6000-летний счет времени начинается с Адама во второй главе Книги Бытия, тогда как библейского человека главы первой можно сопоставить с человеком Неолитической революции, которая произошла на несколько тысяч лет раньше.
УНИКАЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
Мы уже подчеркивали, что человека, созданного согласно книге Бытия "по образу и подобию Божьему", следует понимать как современного человека со всеми его уникальными духовными и умственными качествами. Ниже мы рассмотрим три аспекта уникальности человека.
Речь
Последние несколько тысяч лет были свидетелями невероятного прогресса во всех областях человеческой интеллектуальной деятельности. Важнейшую роль при этом сыграло уникальное свойство человека - его способность разговаривать с себе подобными. Это дает людям возможность опираться на достижения своих предшественников. Знаменитый физик, Исаак Ньютон, заметил как-то: "Я видел дальше других потому, что стоял на плечах гигантов".
Важность речи трудно переоценить. Достижения науки и техники, которые произвели переворот в человеческом обществе, возникли как результат совокупных усилий многих талантливых людей. Благодаря способности людей к коммуникации, ученому нет нужды каждый раз заново "изобретать велосипед" прежде, чем он внесет в науку свою лепту. Возможность строить, опираясь на уже построенное, привел к быстрому технологическому прогрессу, каковой и является отличительным свойством цивилизации.
Дар речи, присущий человеку, есть один из признаков того, что человек создан "по образу и подобию Божьему".
Интеллектуальная любознательность
Только человек проявляет интерес к вещам, которые не влияют непосредственно на его шансы на выживание. Все остальные животные заняты только и исключительно пищей, укрытием от стихий, поисками пары, личной безопасностью, и так далее, для себя самих и для своей семьи, стада или племени. Человек же проявляет глубокий интерес к научному познанию и к художественному творчеству и уделяет немало времени занятиям, не дающим непосредственных практических результатов.
Отличной иллюстрацией к этому феномену является книга, которую читатель держит сейчас в руках. Читая ее, ему трудно надеяться, что при этом возрастет его зарплата, или он станет лучше питаться, или что это как-то улучшит его здоровье. И все же, хотя это не дает ему никаких ощутимых благ, читатель продолжает читать данную книгу, удовлетворяя таким образом свою интеллектуальную любознательность.
Интеллектуальная любознательность, присущая человеку, есть еще один признак того, что человек создан "по образу и подобию Божьему".
Совесть
Самое поразительное свойство человека как уникального существа лежит в области этики. Человек, и один лишь человек, способен принимать сознательное решение опираясь на отвлеченные представления о добре и зле, справедливости и несправедливости. Ради этих представлений он способен пожертвовать своим личным благополучием и даже самой жизнью.
На весь мир прозвучал из Африки голос людей, умирающих от голода и молящих о помощи. У них нет ничего общего со средним американцем или европейцем: раса, религия, язык, идеология, образ жизни - все там другое. Но вид изнуренных голодом детей, глядящих с телевизионного экрана, тронул сердца зрителей, и совесть потребовала, чтобы они жертвовали деньги ради облегчения чужих страданий.
Среди представителей всего животного мира только человек имеет дело с нравственными проблемами. И только человек обладает духовными способностями, позволяющими ему вырабатывать нравственные суждения. Это преимущество, и связанная с ним ответственность, принадлежат нам и только нам, ибо человек был создан "по образу и подобию Божьему".
Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Избери жизнь...
9N. Eldredge and I. Tattersall, 1982, The Myths of Human Evolution (Columbia University Press: New York), стр. 154, 159.
10Строго говоря, есть разница между Сельскохозяйственной революцией и Неолитической революцией, и не везде обе они происходили одновременно. Эти тонкости, однако, представляют больший интерес для профессионала-археолога, нежели для обычного читателя, и в дальнейшем мы рассматриваем обе революции как эквивалентные понятия.
11S. Lev-Yadun, A. Gopher, and S. Abbo, июнь 2000, Science, т. 288, стр. 1602.
12S. L. Washburn, сентябрь 1978, Scientific American, стр. 154.
13E. A. Hoebel and T. Weaver, 1979, Anthropology and the Human Experience (McGraw-Hill: New York), стр. 183,195,201.
14G. H. Pelto and P. J. Pelto, 1979, The Cultural Dimensions of the Human Adventure (Macmillan: New York), стр. 93.
15A. Sherratt, ed., 1980, The Cambridge Encyclopaedia of Archaeology (Cambridge University Press), стр. 407.
16J. Diamond, 1997, Guns, Germs, and Steel (W. W. Norton: New York and London), стр. 109.
17L. G. Straus, G. A. Clark, J. Altuna, and J. A. Ortea, июнь 1980, Scientific American, стр. 128.
18Eldredge and Tattersall, стр. 159.
19Tattersall, стр. 52.
20Trinkaus and Howells, стр. 99.
21Sherratt, стр. 407.
22Nachmanides, commentary on Genesis 1:28.
23Lev-Yadun, Gopher, and Abbo, стр. 1602.
24Sherratt, стр. 407.
25Sforno, commentary on Genesis 1:26.
26J. B. Soloveitchik, весна 1965, Tradition, стр. 5-67, особенно на стр. 10.
Дэвид Глэшин бывший австралийский биржевой брокер, ныне – современная версия Робинзона Крузо, живет на необитаемом острове с 1993-го.
Реконструкция современницы наскальных росписей пещеры Ласко (примерно XVIII—XV тысячелетии до н. э.) и современный человек
Реконструкция внешнего вида неандертальца в современной одежде (примерно 50-40 тысяч лет до н. э.)
Боксер и депутат Государственной думы РФ Николай Валуев. Наши дни
