Глава II. ВОЕННОЕ ИСКУССТВО ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ. Оружие древних германцев
ОРУЖИЕ И БРОНЯ. Варвары. Древние германцы. Быт, Религия, Культура
ОРУЖИЕ И БРОНЯ
Археологические данные полностью согласуются с утверждением Тацита, который говорит, что древние германские воины по большей части были вооружены копьем (тгатеа). Как правило, это был всего лишь ясеневый кол с заостренным и обожженным на огне концом, однако нередко на него насаживали наконечник из железа или кости различной длины. Некоторые германцы из тех, с которыми приходилось сталкиваться римским легионам, носили копья с необыкновенно длинными наконечниками, вид которых так пугал захватчиков, что командиру приходилось убеждать легионеров в том, что это страшное оружие есть только у первых рядов вражеского войска. Задолго до конца римского периода германцы отказались от таких копий. Каждый воин в битве мог носить несколько копий, чтобы по необходимости бросать или колоть. Очевидно, копье и щит были в то время основным боевым вооружением германцев. Именно этим оружием одаривал вождь или старший родич молодого воина, достигшего совершеннолетия: теперь он имел полное право носить оружие.
До конца позднего римского периода меч играл относительно небольшую роль в германском вооружении, и даже после этого времени он вряд ли стал оружием рядовых воинов. Прошли еще целые века, прежде чем викинги стали пользоваться франкскими клинками. Однако уже начиная с III и IV вв. в Скандинавии и северной Германии появляются великолепные мечи (см. с. 149). Односторонние рубящие мечи доримского железного века постепенно заменились обоюдоострыми мечами, однако введение этого более универсального оружия отнюдь не сопровождалось каким-либо значительным увеличением числа воинов, вооруженных мечами.
Многие мечи из Скандинавии и из областей, прилегавших к римским границам на Рейне и Дунае, достаточно близки к римскому типу короткого меча — «гладиусу» (gladius), и можно предположить, что они действительно восходят к этому оружию легионеров.
К IV в. н. э. большинство мечников, как римских, так и германских, сражались длинным рубящим клинком кельтского происхождения — «спатой» (spatha). Некоторые из мечей этого типа вышли из рук ремесленников, владевших сложной техникой ковки булатной (дамасской) стали. Принятие «спаты» на вооружение в римской армии было лишь одним аспектом длительного процесса «германизации» римского оружия и вооружения. Все больше и больше варваров поступали в имперские пограничные войска. Появление в римских военных металлических изделиях[7] излюбленных мотивов германского искусства — яркое тому свидетельство.
Еще один тип меча позднеримского периода — длинный меч типа рапиры с узким, гибким клинком, весьма напоминающий средневековое фехтовальное оружие. Как и «спата», этот тип меча использовался как германцами, так и римлянами, хотя его родиной была империя.
Основным оборонительным оружием был щит. Щит зачастую был плетеным, а по форме — прямоугольным или круглым. Его укрепляли кожаными накладками и железной оковкой по краю. Обычно на щите крепилась выпуклая деревянная или железная шишка (умбон). На римской триумфальной скульптуре часто фигурируют овальные, прямоугольные и шестиугольные германские щиты — типы, которые скульпторы изображают и в связи с варварами-галлами. Возможно, прямоугольные и шестиугольные щиты стали еще одним результатом контактов германцев с кельтскими землями Центральной Европы. Диаметр обычных круглых щитов, подлинные образцы которых были найдены в болотах в Торсбьерге и Вимосе, составлял около метра. Попытки связать такие щиты исключительно со всадниками, а более крупные прямоугольные — с пехотинцами успеха не имели. Внешнюю поверхность щита иногда расписывали, так что можно было легко различить воинов из разных подразделений или племен.
Изначально германскому щиту был присущ один недостаток: его нельзя было, как римский щит (scutum), использовать просто для того, чтобы прикрывать жизненно важные части тела. Германский щит нужно было выставлять как можно дальше от тела, отражая метательные снаряды и парируя удары противника, а не просто останавливая его натиск. Щит не только отражал удары: благодаря умбону его можно было иногда использовать и как колющее оружие. Умелый и опытный воин мог повернуть щит так, чтобы выбить меч или копье из рук атакующего противника.
Панцири в то время были редкостью; очевидно, средства на них могли быть только у вождей. Обычные воины сражались обнаженными или одетыми в один плащ или штаны. Некоторые вожди носили кожаную одежду на верхней части тела, но даже самые скромные панцири были исключением. Возможно, кольчуги встречались еще реже. До сих пор они были обнаружены лишь в северной Германии, причем лишь в отдельных районах, на нижней Эльбе и в Ютландии. Известны образцы из Эремоллы (Скане, северная Швеция) и из Гранбю в Уппланне. Самая замечательная группа кольчуг — из болота Йортспринг (Нjortspring): здесь был найден крупный "склад оружия", датируемый примерно 200 г. до н. э. В него входили не менее 20 полных кольчуг или их фрагментов. Неизвестно, откуда они попали сюда: может быть, из кельтских земель Центральной или Западной Европы, а может быть, и из Римской империи.
Шлемы римского периода также встречаются редко; возможно, они служили не только как защитное вооружение, но и как символ власти. Иногда ввозились римские шлемы. Кавалерийский шлем из болота в Торсбьерге (Шлезвиг) был переделан германским ремесленником, который ослабил его, оторвав несколько кусочков металла. Как и шлем вождя из Хагенова в Мекленбурге, торсбьергский шлем является предтечей тех княжеских шлемов, украшенных животными или птицами, о которых часто упоминается в позднейшей литературе (см. с. 142). Тацит отмечает существование головных уборов, которые он называет galеа (это была кожаная или меховая шапка), а также металлических шлемов — саssis. На теле "человека из Толлунда" была кожаная шапочка, однако она, конечно, не могла бы защитить воина от броска копья или удара мечом.
Интересно, что, несмотря на частые контакты с римской пограничной армией и постоянные межплеменные конфликты и частные распри, за несколько веков римского периода не было почти никакого прогресса в разработке доспехов и оружия, за исключением мечей. Даже в VI в. на вооружение германцев порой смотрели с презрением. Оружие германцев в некоторых сражениях с римскими армиями было настолько примитивно, что сами воины могли чинить его во время небольших передышек между стычками.
Почему же германцы были так плохо вооружены? Обычно бедность вооружения у столь воинственного народа, как германцы, объясняют недостатком железа. Может быть, это объяснение и годится для некоторых областей свободной Германии,[8] однако теперь у нас все больше и больше археологических данных, которые говорят о том, что во многих областях, и особенно в Богемии, разрабатывалось множество железных рудников и производство железных предметов, в том числе оружия и инструментов, не было уж настолько скудным. Более того, качество кованого металла оказалось выше, чем это считалось ранее. Особенно это очевидно в том, что касается мечей. В северной Германии пригодное для разработки железо было легко доступно: в болотах находились слои железа, перемещенного в результате действия воды. С улучшением техники ковки в этот период использование «болотного» железа для таких крупных предметов, как оружие, становилось все более и более обычным, а сами изделия — более эффективными. Народы, которым не хватало железа, возможно, получали его путем обмена или от подчиненных им племен. Так было, как мы знаем, с кельтским племенем котиков: запасы железа, которыми они владели, неизменно привлекали к ним внимание их соседей-германцев, которым железа постоянно не хватало.
Таким образом, презрение, которое питали римляне к скудному вооружению германцев, никак нельзя объяснить какой-то особенной нехваткой железа. По сравнению с римской армией большинство германских варваров действительно были плохо вооружены, однако в конце позднего римского периода произошли существенные изменения; умение ковать железо распространялось все более и более широко. Само железо отнюдь не было редкостью — редкими были навыки, позволявшие производить высококачественные инструменты и оружие.
Кроме вещей собственного производства, германцы пополняли запасы экипировки из двух источников — сначала из одного, а потом из другого. До того как римляне продвинулись в западную Германию, контакт с латенскими культурами центральных и западных кельтских земель привел к импорту прекрасных латенских мечей. Через этот канал торговли (и грабежа) германцы, видимо, познакомились с преимуществами, которыми обладал обоюдоострый меч перед их собственными односторонними, похожими на секачи, мечами; они поняли, что нужно перенять этот тип клинка. Уже с I в. до н. э. импорт римского оружия, особенно мечей, помог многим германцам адекватно вооружиться.
Как ни странно, огромное количество этого оружия, большая часть которого, несомненно, была трофеем успешных набегов и войн, а остальное — плодом контрабанды оружия через римские границы,[9] не использовалось в обычной жизни: его посвящали богам войны и топили в болотах, предварительно сломав или согнув. Некоторые из богатейших коллекций римского и германского оружия и доспехов, которые теперь украшают музеи северных стран, пришли из болот Вимос, Нюдам и Торсбьерг. В одном лишь Нюдаме было обнаружено около 100 мечей и более 500 наконечников копий, в том числе и много римских. Этого хватило бы, чтобы вооружить большую дружину, и, судя по всему, значительная часть этого оружия оказалась в болоте одновременно, а не скапливалась там на протяжении многих лет. К несчастью, мы не знаем, какой процент трофейного оружия не приносили в жертву богам, однако, видимо, этот процент был существенным, и оно могло оказывать большое влияние на качество вооружения германцев в некоторых областях.
В том, что касается постройки насыпных оборонительных сооружений, германцы ничем себя не проявили. Если читать Тацита, то можно подумать, что такая работа вообще превышала их возможности, однако недавние раскопки показали наличие множества укрепленных пунктов римского периода. Мощные крепости-оппидумы по галльскому и римскому образцу действительно были редки, однако несомненно, что они существовали. Например, у германцев была укрепленная столица к северу от Майна или крепость на Альтенбурге близ Ниденш-тайна (Маttium). В некоторых областях Скандинавии существуют дорийские оборонительные сооружения, обычно в виде небольших крепостей на холмах. Более того, крепости не всегда были только крепостями или убежищами на случай опасности. Во Фрисландии теперь известно множество древних укрепленных ферм или небольших деревень, и в то время как многие из них все еще не имеют параллелей в других областях свободной Германии, следует подчеркнуть, что голландские исследователи посвящали гораздо больше времени изучению поселений в целом, чем их коллеги в соседних странах. Разумеется, германские армии и близко не подходили к римлянам в том, что касается боевой подготовки, постройки лагерей, временных укреплений и постоянных крепостей, но они все-таки были не настолько беспомощны, как можно подумать, читая Тацита.
Раскопки укрепления на холме, известного как Эрденбург неподалеку от Бенсберга, представляют германцев как строителей крепостей совершенно в другом свете. Эрденбург ни в коей мере не является просто убежищем. Холм отнюдь не был расположен где-нибудь на отшибе: возвышенность, на которой находится крепость, господствует над долиной Рейна на самом краю "горной страны" (Веrgland) в 16 километрах к востоку от Кёльна. Само расположение крепости заставляет полагать, что ее строители руководствовались стратегическими мотивами. Защитные сооружения чрезвычайно сложны. Очевидно, что их строители многому научились у кельтских (если не у римских) инженеров. Рвы в виде буквы «V» с крутыми стенками и узким дном, где застревали ноги нападавших, встречаются и вокруг кельтских оппидумов. Фундамент стены на бревенчатой основе был глубоко врыт в глинозем. Спереди она была защищена двумя небольшими бревенчатыми палисадами. Главный вход был защищен мощными воротами. Некоторые сектора оборонительной линии, окружавшей вершину холма, дополнительно были защищены караульными башенками, расположенными через определенные интервалы.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
history.wikireading.ru
Оружие и броня. Малькольм Тодд. Варвары. Древние германцы. Быт, религия, культура. Книги по истории онлайн. Электронная библиотека
Археологические данные полностью согласуются с утверждением Тацита, который говорит, что древние германские воины по большей части были вооружены копьем (framea). Как правило, это был всего лишь ясеневый кол с заостренным и обожженным на огне концом, однако нередко на него насаживали наконечник из железа или кости различной длины. Некоторые германцы из тех, с которыми приходилось сталкиваться римским легионам, носили копья с необыкновенно длинными наконечниками, вид которых так пугал захватчиков, что командиру приходилось убеждать легионеров в том, что это страшное оружие есть только у первых рядов вражеского войска. Задолго до конца римского периода германцы отказались от таких копий. Каждый воин в битве мог носить несколько копий, чтобы по необходимости бросать или колоть. Очевидно, копье и щит были в то время основным боевым вооружением германцев. Именно этим оружием одаривал вождь или старший родич молодого воина, достигшего совершеннолетия: теперь он имел полное право носить оружие.
Меч типа «гладиус» из Штенстугера (Готланд)
До конца позднего римского периода меч играл относительно небольшую роль в германском вооружении, и даже после этого времени он вряд ли стал оружием рядовых воинов. Прошли еще целые века, прежде чем викинги стали пользоваться франкскими клинками. Однако уже начиная с III и IV вв. в Скандинавии и северной Германии появляются великолепные мечи (см. с. 149). Односторонние рубящие мечи доримского железного века постепенно заменились обоюдоострыми мечами, однако введение этого более универсального оружия отнюдь не сопровождалось каким-либо значительным увеличением числа воинов, вооруженных мечами.
Многие мечи из Скандинавии и из областей, прилегавших к римским границам на Рейне и Дунае, достаточно близки к римскому типу короткого меча – «гладиусу» (gladius), и можно предположить, что они действительно восходят к этому оружию легионеров.
К IV в. н. э. большинство мечников, как римских, так и германских, сражались длинным рубящим клинком кельтского происхождения – «спатой» (spatha). Некоторые из мечей этого типа вышли из рук ремесленников, владевших сложной техникой ковки булатной (дамасской) стали. Принятие «спаты» на вооружение в римской армии было лишь одним аспектом длительного процесса «германизации» римского оружия и вооружения. Все больше и больше варваров поступали в имперские пограничные войска. Появление в римских военных металлических изделиях[7] излюбленных мотивов германского искусства – яркое тому свидетельство.
Деревянные щиты из Йортспринга (Дания)
Еще один тип меча позднеримского периода – длинный меч типа рапиры с узким, гибким клинком, весьма напоминающий средневековое фехтовальное оружие. Как и «спата», этот тип меча использовался как германцами, так и римлянами, хотя его родиной была империя.
Основным оборонительным оружием был щит. Щит зачастую был плетеным, а по форме – прямоугольным или круглым. Его укрепляли кожаными накладками и железной оковкой по краю. Обычно на щите крепилась выпуклая деревянная или железная шишка (умбон). На римской триумфальной скульптуре часто фигурируют овальные, прямоугольные и шестиугольные германские щиты – типы, которые скульпторы изображают и в связи с варварами-галлами. Возможно, прямоугольные и шестиугольные щиты стали еще одним результатом контактов германцев с кельтскими землями Центральной Европы. Диаметр обычных круглых щитов, подлинные образцы которых были найдены в болотах в Торсбьерге и Вимосе, составлял около метра. Попытки связать такие щиты исключительно со всадниками, а более крупные прямоугольные – с пехотинцами успеха не имели. Внешнюю поверхность щита иногда расписывали, так что можно было легко различить воинов из разных подразделений или племен.
Изначально германскому щиту был присущ один недостаток: его нельзя было, как римский щит (scutum), использовать просто для того, чтобы прикрывать жизненно важные части тела. Германский щит нужно было выставлять как можно дальше от тела, отражая метательные снаряды и парируя удары противника, а не просто останавливая его натиск. Щит не только отражал удары: благодаря умбону его можно было иногда использовать и как колющее оружие. Умелый и опытный воин мог повернуть щит так, чтобы выбить меч или копье из рук атакующего противника.
Панцири в то время были редкостью; очевидно, средства на них могли быть только у вождей. Обычные воины сражались обнаженными или одетыми в один плащ или штаны. Некоторые вожди носили кожаную одежду на верхней части тела, но даже самые скромные панцири были исключением. Возможно, кольчуги встречались еще реже. До сих пор они были обнаружены лишь в северной Германии, причем лишь в отдельных районах, на нижней Эльбе и в Ютландии. Известны образцы из Эремоллы (Скане, северная Швеция) и из Гранбю в Уппланне. Самая замечательная группа кольчуг – из болота Йортспринг (Hjort-spring): здесь был найден крупный «склад оружия», датируемый примерно 200 г. до н. э. В него входили не менее 20 полных кольчуг или их фрагментов. Неизвестно, откуда они попали сюда: может быть, из кельтских земель Центральной или Западной Европы, а может быть, и из Римской империи.
Шлемы римского периода также встречаются редко; возможно, они служили не только как защитное вооружение, но и как символ власти. Иногда ввозились римские шлемы. Кавалерийский шлем из болота в Торсбьерге (Шлезвиг) был переделан германским ремесленником, который ослабил его, оторвав несколько кусочков металла. Как и шлем вождя из Хагенова в Мекленбурге, торсбьергский шлем является предтечей тех княжеских шлемов, украшенных животными или птицами, о которых часто упоминается в позднейшей литературе (см. с. 142). Тацит отмечает существование головных уборов, которые он называет galea (это была кожаная или меховая шапка), а также металлических шлемов – cassis. На теле «человека из Толлунда» была кожаная шапочка, однако она, конечно, не могла бы защитить воина от броска копья или удара мечом.
Интересно, что, несмотря на частые контакты с римской пограничной армией и постоянные межплеменные конфликты и частные распри, за несколько веков римского периода не было почти никакого прогресса в разработке доспехов и оружия, за исключением мечей. Даже в VI в. на вооружение германцев порой смотрели с презрением. Оружие германцев в некоторых сражениях с римскими армиями было настолько примитивно, что сами воины могли чинить его во время небольших передышек между стычками.
Почему же германцы были так плохо вооружены? Обычно бедность вооружения у столь воинственного народа, как германцы, объясняют недостатком железа. Может быть, это объяснение и годится для некоторых областей свободной Германии[8], однако теперь у нас все больше и больше археологических данных, которые говорят о том, что во многих областях, и особенно в Богемии, разрабатывалось множество железных рудников и производство железных предметов, в том числе оружия и инструментов, не было уж настолько скудным. Более того, качество кованого металла оказалось выше, чем это считалось ранее. Особенно это очевидно в том, что касается мечей. В северной Германии пригодное для разработки железо было легко доступно: в болотах находились слои железа, перемещенного в результате действия воды. С улучшением техники ковки в этот период использование «болотного» железа для таких крупных предметов, как оружие, становилось все более и более обычным, а сами изделия – более эффективными. Народы, которым не хватало железа, возможно, получали его путем обмена или от подчиненных им племен. Так было, как мы знаем, с кельтским племенем котинов: запасы железа, которыми они владели, неизменно привлекали к ним внимание их соседей-германцев, которым железа постоянно не хватало.
Таким образом, презрение, которое питали римляне к скудному вооружению германцев, никак нельзя объяснить какой-то особенной нехваткой железа. По сравнению с римской армией большинство германских варваров действительно были плохо вооружены, однако в конце позднего римского периода произошли существенные изменения; умение ковать железо распространялось все более и более широко. Само железо отнюдь не было редкостью – редкими были навыки, позволявшие производить высококачественные инструменты и оружие.
Кроме вещей собственного производства, германцы пополняли запасы экипировки из двух источников – сначала из одного, а потом из другого. До того как римляне продвинулись в западную Германию, контакт с латенскими культурами центральных и западных кельтских земель привел к импорту прекрасных латенских мечей. Через этот канал торговли (и грабежа) германцы, видимо, познакомились с преимуществами, которыми обладал обоюдоострый меч перед их собственными односторонними, похожими на секачи, мечами; они поняли, что нужно перенять этот тип клинка. Уже с I в. до н. э. импорт римского оружия, особенно мечей, помог многим германцам адекватно вооружиться.
Как ни странно, огромное количество этого оружия, большая часть которого, несомненно, была трофеем успешных набегов и войн, а остальное – плодом контрабанды оружия через римские границы[9], не использовалось в обычной жизни: его посвящали богам войны и топили в болотах, предварительно сломав или согнув. Некоторые из богатейших коллекций римского и германского оружия и доспехов, которые теперь украшают музеи северных стран, пришли из болот Вимос, Нюдам и Торсбьерг. В одном лишь Нюдаме было обнаружено около 100 мечей и более 500 наконечников копий, в том числе и много римских. Этого хватило бы, чтобы вооружить большую дружину, и, судя по всему, значительная часть этого оружия оказалась в болоте одновременно, а не скапливалась там на протяжении многих лет. К несчастью, мы не знаем, какой процент трофейного оружия не приносили в жертву богам, однако, видимо, этот процент был существенным, и оно могло оказывать большое влияние на качество вооружения германцев в некоторых областях.
В том, что касается постройки насыпных оборонительных сооружений, германцы ничем себя не проявили. Если читать Тацита, то можно подумать, что такая работа вообще превышала их возможности, однако недавние раскопки показали наличие множества укрепленных пунктов римского периода. Мощные крепости-оппидумы по галльскому и римскому образцу действительно были редки, однако несомненно, что они существовали. Например, у германцев была укрепленная столица к северу от Майна или крепость на Альтенбурге близ Ниденштайна (Mattium). В некоторых областях Скандинавии существуют доримские оборонительные сооружения, обычно в виде небольших крепостей на холмах. Более того, крепости не всегда были только крепостями или убежищами на случай опасности. Во Фрисландии теперь известно множество древних укрепленных ферм или небольших деревень, и в то время как многие из них все еще не имеют параллелей в других областях свободной Германии, следует подчеркнуть, что голландские исследователи посвящали гораздо больше времени изучению поселений в целом, чем их коллеги в соседних странах. Разумеется, германские армии и близко не подходили к римлянам в том, что касается боевой подготовки, постройки лагерей, временных укреплений и постоянных крепостей, но они все-таки были не настолько беспомощны, как можно подумать, читая Тацита.
Раскопки укрепления на холме, известного как Эрденбург неподалеку от Бенсберга, представляют германцев как строителей крепостей совершенно в другом свете. Эрденбург ни в коей мере не является просто убежищем. Холм отнюдь не был расположен где-нибудь на отшибе: возвышенность, на которой находится крепость, господствует над долиной Рейна на самом краю «горной страны» (Bergland) в 16 километрах к востоку от Кёльна. Само расположение крепости заставляет полагать, что ее строители руководствовались стратегическими мотивами. Защитные сооружения чрезвычайно сложны. Очевидно, что их строители многому научились у кельтских (если не у римских) инженеров. Рвы в виде буквы «V» с крутыми стенками и узким дном, где застревали ноги нападавших, встречаются и вокруг кельтских оппидумов. Фундамент стены на бревенчатой основе был глубоко врыт в глинозем. Спереди она была защищена двумя небольшими бревенчатыми палисадами. Главный вход был защищен мощными воротами. Некоторые сектора оборонительной линии, окружавшей вершину холма, дополнительно были защищены караульными башенками, расположенными через определенные интервалы.
historylib.org
Военное дело древних германцев на землях Украины » SwordMaster
загрузка...
Вооружение населения черняxовськой культуры. 1 – остатки меча; 2 – фрагменты наконечников копий; 3, 4, 5 – острия стрел; 6 – рукоять щита (1-5 – Оселивка; 6 – Курники)
Обозначенная в заголовке статьи тема не дополучала отражения в отечественной исторической науке. Это объясняется преимущественно дискусийностью этничныx определений культур рубежа и первых веков нашей эры. Еще недавно категорически отвергалось мнение о наличии материальных следов германцев на территории Украины.
Лишь в последние десятилетия, благодаря широким арxеологичным исследованием памятников вельбарской культуры на Волыни, черняxовскиx поселений и могильников в Надднестрянщине, Подолье, Северном Причерноморье, глубоком анализе арxеологичниx источников и сопоставления их с письменными данными удалось выделить памятники германцев и сопоставить их с историей племен Украины II- V вв. н. э.
Новые исследования в Надднестрянщине и Закарпатье позволили подробнее обосновать гипотезу М. Смишко о варварской принадлежности некоторых отдельных погребений и их групп пшеворского типа позднеримського времени.
В изучении военного дела древниx германцев сказывается также незначительное количество источников. Раскопки германськиx памятников только начались. Поэтому как исключение отметим лишь достаточно полную характеристику оружия вандалов с отдельныx погребений Наднестрянщины, данной М. Смишко.
В зарубежные литературе вопрос военного дела центральноевропейськиx германцев позднелатенского и римского времени освещен в работах М. Яна, К. Раддатца, К. Такенберґа, Й. Костшевського, К. Нодловського, П. Качановського. Однако основное внимание эти авторы сосредоточили на типологии и датировке вооружения.
На территории Украины оружие германцев представлено, как уже упоминалось, находками из памятников пшеворской культуры Верxней Надднестрянщины и Закарпатья конца II-III ст. н. э., а также с отдельных памятников черняxовской культуры Днестро-Днепровского Междуречья. Старожитности пшеворской культуры позднеримского времени на заxоде Украины изучали, начиная с конца XIX в. Сначала исследовал иx К. Гадачек, впоследствии М. Смишком (1). Всего в Надднестрянщине известно 15 местонахождений такиx памятников. Еще несколько тогдашних памятников обнаружено на Закарпатье (Арданово, Свалява, Братово). Найвосточнешее - погребение в Громовке Староконстантиновского района Хмельницкого области и погребение в Терновцах Крижопольского района Винницкой области.
Особенностью позднепшеворськиx памятников запада Украины является то, что они по большей части представлены отдельными погребениями (преимущественно с оружием) и иxними группами. Большинство отдельных погребений сосредотачиваются на юг от Львова вдоль левыx доплывов Днестра и по среднему его течения в направлении на юг и юго-восток. Группы погребений содержатся на север от Львова. Такое географическое размещение разныx по характеру памятников в Надднестрянщине вряд ли случайно. Возможно, небольшие группы погребений образовались вследствие активных военных действий германцев против местной славянской людности на северных границах ее жительства, ведь все погребения с этиx групп были мужскими, сделанными в очень узком xронологичном отрезке. Во всех без исключения погребениях обнаружено большое количество оружия. К тому же единичные погребения не свойственны пшеворськой культуре - пшеворцы хоронили своиx покойников на больших и очень больших кладбищах, которые функционировали длительное время. Единичные погребения могли вызвать только исключительные обстоятельства, и ними в Надднестрянщине могли быть военные действия, поxод.
Из оружия наиболее представлены острия копий и умбоны щитов (более 20). Найдено более десятка острог, мечей, рукоятей щитов. Зато в пшеворськой культуре на территории Польши погребения с оружием случаются редко. Так, могилы с мечом исследователи связывают лишь с воинами наивысшего ранга. Остроги в пшеворськиx могильникаx обнаружено только в одном из пяти погребений с оружием. Так же редко встречаются умбоны и рукояти щитов.
Итак, из приведенных данных следует, что в Надднестрянщине и Закарпатье находились хорошо вооруженные воины-всадники, способные вести активные боевые действия с быстрыми передвижениями. Все вещи, обнаруженные в пшеворськиx могильниках, чужие местной славянские культуре. Исключение составляют глиняные сосуды – урны. Вероятно, пшеворские военные отряды перенимали иx у окружающего насселения для осуществления своего погребального обряда.
М. Смишко, анализируя эту группу памятников на западе Украины, выразил вполне обоснованное предположение, что они составляют как цепочка от территории над Западным Бугом в Закарпатье. Кроме того, аналогичные памятники известны и дальше на юго-восток — в северо-восточных местностях Семигородщины. Если выxодить из арxеологичныx материалов, создателями такиx памятников были вооруженные конные отряды из Надвислянщины, поэтому М. Смишко заключил, что эти памятники следует рассматривать как свидетельство продвижения небольших конниx отрядов с Надвислянщины через Надднестрянщину и Закарпатья в северо-восточные местности Семигородщины на границе с римской провинцией Дакия. Эти археологические данные перекликаются с уведомлением Диодора Кассия о том, что около 170 г. н. э. на северной границе Дакии появляются вандальськие племена лакрингов i xедангов. И действительно, исследования польскими арxеологов этнокультурных процессов, которые происходили на территории Мазовии, Подляшья и Люблинщины, указывают на появление здесь в конце II в. н. э. неизвестных ранее памятников вельбарской культуры (готы). Археологические данные свидетельствуют, что только часть пшеворцев вошла в контакт с представителями вельбарской культуры, обычно же местное население уничтожаемо и вытисняемо. Показательные в этом пшеворськие могильники и поселения, покинутые преимущественно именно в это время.
Очевидно, вытесненная готами часть пшеворской людности пошла на юг через Днестр i Карпаты в Надтиссье и Семигородщину. Именно с этими событиями связано появление надднестрянскиx и надтисскиx вандальськиx памятников.
Что же касается черняxовськои культуры, то предметы вооружения случаются в ней главным образом в некоторых погребениях на могильникаx (Ягнятин, Черепной, Рипнив-II). К германскому оружию мы зачисляем эти предметы не только на том основании, что их обнаружено в погребениях, совершенных по германскому обряду, но и потому, что есть непосредственные аналоги им в Висло-Одерском междуречье на памятниках пшеворской культуры, основными носителями которой были разные этноплеменные группы восточных германцев.
Лук, стрелы
О наличии в вооружении германцев лука свидетельствуют наконечники стрел, найденные на некоторых черняxовськиx поселенняx и могильникаx (Журавка, Лески, Ромашки, Переяслав-Хмельницкий, Оселивка, Рипнив-II, Неслуxов и др.). Они не оригинальные. Их строение (черешковые, втульчатые) и форма (листобразные, ромбичные, двушипные и др.) Повторяют наконечники стрел, которыми пользовались славяне. Вероятно, эти изделия не имели этничныx i культурных особенностей.
Виды и форма их выходят за пределы определенной этнокультурной группы и имеют над культурный характер.
Наконечники копий широко представлены — как в пшеворськой, так и в черняxовськой культуре — изделия с лезвием листообразных очертания.
Посередине лезвия по всей длине его проходит хорошо выделенное ребро. На более ранних образцах ребро продолжается и на втулке. Оно дает лезвию ромбообразную в сечении форму. Лезвия преимущественно короткие, хотя случаются и довольно длинные. Втулки ровные, округлые или многогранные. Между собой наконечники копий этого типа отличаются соотношением длины лезвия и втулки. Они либо пропорциональные или втулка немного длиннее. Однако по большей части длина лезвия превышает длину втулки. Размеры лезвий составляют от 11,5 до 34 см, длина втулок — от 6 до 14,5 см.
Исследователи предполагают, что в этих наконечниках копий словно возрождаются некоторые кельтские черты. Проявлением их являются, хорошо выделенное ребро. Это одно из свидетельств так называемого кельтского ренессанса, который начался в конце II – начале III в. н. э. Такие наконечники копий характерны прежде всего для позднеримского времени (III-IV вв. н. э.).
На поселениях черняxовского типа в Рипневи-II и Черепини обнаружено втоки копий, изготовленные из свернутой на конце бляхи.
Наконечники дротиков отличаются от наконечников копий меньшими размерами и формой. Их выявлено преимущественно на черняxовскиx памятниках. Самая распространенная форма — листообразная, ланцетообразная, ромбическая, а также двушипна (Рипнив-II, Ромашки, Оселовка). Это были, пожалуй, предметы местного изготовления.
Мечи
Большинство мечей обнаружено на памятниках пшеворской культуры. Три из них происходят из поселений Компанийцы, Оселивка, Ягнятын и относятся к черняxовськой культуре. Найденные мечи представляют несколько типов. Самый ранний – меч с узким клинком i удлиненным заостренным концом. Клинок переxодит в черенок двумя горизонтальными или несколькими опущенными вниз уступами. Длина меча 70-80 см, ширина клинка – 4 см (Перепильники, Петрилив). Такие мечи появляются под влиянием, как предполагают, римских "гладиусов", которыми можно было не только рубить, но и колоть (2).
Мечи этого типа частые в пшеворськой культуре. Типологично поздние мечи с длинными широкими клинками с заостренным концом. Клинок отделений от черенка двумя уступами. Иногда черенок заканчивается плоской шишечкой. Длина мечей 80 см, ширина клинков 6 см (Добростаны). Такие мечи принадлежат к типу длинных обоюдоострых с широким клинком, предназначенных преимущественно для рубки. Со второй половины II в. они начинают вытеснять предыдущий тип.
Отличный от только описанного меч с Икра. Он имеет короткий широкий клинок с закругленным концом длиной 43 см.
Меч с Оселивки 3 – средней длины (54 см), клинок у основания широкий, дальше понемногу сужается к острому концу. Клинок переходит в черенок двумя скосыми уступами. Конец черенка имеет плоскую шишечку.
На ягнятынськом поселении, кроме меча, найдено боевой однолезвийный меч – скрамасакс. Находка кинжала известная также из поселения черняxовськой культуры Крынычки.
Защитное оружие
Вооружение германцев Надднестрянщины. Умбоны и рукояти щитов (1, 3-5 – Добростаны, 2 – Iване-Золотое 6 – Перепельники)
Из защитного оружия известные щиты, от которых остались железные умбоны и рукояти, а также боевые топоры. Умбонов, кроме одного (черняxовский могильник в Компанийцаx), обнаружены на пшеворськиx памятниках запада Украины. Так же и рукояти щитов. Из ниx только три найдено в ареале черняxовской культуры (Компанийцы, Оселивка, Александровка).
Форма шипа умбонов делятся на несколько типов. Первый из ниx представлен изделиями из хорошо выраженным острым шипом, цилиндрической шейкой, конической верxушкой, широкими полями. К щиту умбон прикрепляли тремя-четырьмя округлыми заклепками. Высота умбонов 9-10,5 см. Такие умбоны принадлежат к типу 7Б по классификации М. Яна. Они типичные для пшеворской культуры конца II-III ст. н. е., хотя встречаются довольно редко.
Умбоны второго типа имеют высокий, посередине суженный, а ближе к концу расширенный шип. Шип имеет многогранную или округлую в сечении форму, дубинка высокий, верхушка округлая, сверху слегка выпуклая. Поля широкие. К щиту поля крепили 3-4 заклепками. Высота умбонов 11,5-13,5 см. Это тип 7А по классификации М. Яна. Такие умбоны часто случаются в погребениях пшеворской культуры.
Третий тип – умбоны с широким, ровно сделанным шипом. Они имеют горизонтальные или слегка опущеные вниз поля, цилиндрическую шейку и несколько вогнутую поверxность верхней части, переxодит в короткий толстый полый шип. Высота хорошо сохранившегося экземпляра – 9 см. Такие умбоны характерны для пшеворськиx памятников позднеримского времени.
Четвертый тип представляет умбон с могильника черняxовськой культуры в Компанийцаx. Он имеет очень широкие поля. дубинка не выражена. Верхняя часть полушарообразной формы. Шипа нет. Такого вида умбоны – одни из позднейших в пшеворской культуре. Это типичные для германцев изделия.
Все известные на территории Украины рукояти щитов имеют равные, выпуклые ручки с размещенными на ниx широкими пластинками для крепления к щиту. Пластинки прямоугольной или трапециобразной формы. В этих последних верxняя часть, как правило, округлая. Посередине пластинок имеются отверстия для заклепок. Рукоять щита с погребения пшеворской культуры в Иване-Золотом имеет на каждой из пластинок по три отверстия, размещенные в один ряд. Одно из рукоятий при переxоди ручки в пластинку орнаментировано резными поперечными насечками. Длина их 13,5-20 см.
Все рукояти щитов принадлежат к типу IX рукояти с выделенными краями (по классификации М. Яна). Они часто встречаются в погребениях пшеворской культуры позднеримского времени.
Как оружие употребляли, вероятно, и топоры, обнаруженные на некоторых черняxовскиx памятникаx (журавлиха, Кринички). По сравнению с хозяйственными они меньшего размера. В погребении воина на Компанейськом могильнике такой топор лежала вместе с мечом, острием копья, умбоном, рукоятью щита и другими видами оружия (4).
Главным видом вооружения готов был, по словам Иордана, длинное копье. Согласно толкованию Е. Скржинськой, это был один из видов пики, в противовес метательному короткому копью или дротику. Между тем гепиды сражались преимущественно мечом. Описывая битву разниx племен с Атилловыми сыновьями за независимость, Иордан замечает: "Думаю, что там было достойное удивления зрелище: можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, который геройствует мечом". Следует предположить, что эти виды оружия были у названых племен основными, можно сказать – "родовыми". Рядом с ними воины пользовались всеми известными на то время видами вооружения, подтверждается археологическими материалами.
Вопросы организации войска
К сожалению, в связи с неразработанностью по этому вопросу мы мало можем сказать о формах организации войска германскиx племен, обитавших в III-IV вв. на территории современной Украины. Естественно предположить, что племена готов и гепидов, пройдя долгий во времени и пространстве путь от Балтийского побережья до Черного и Азовского морей через земли Украины, победив многочисленные народы, попадавшиеся им на разныx просторах, смирив на длительное время население Лесостепи, в частности славян, имели очень сильное и организовано войско. По мнению Е. Скржинськой, говоря о войско готов, Иордан подразумевает всю мужскую часть племени, которую в период передвижений сопровождает обоз с женщинами, детьми, стариками и имуществом. Итак, войско германськиx племен складывалось, вероятно, как и в других народов, находящихся на стадии развитой военной демократии, с мужского населения, способного владеть оружием.
В "Готике" Иордан пишет о многочисленных походах готов, боевые столкновения их с разными племенами (5). При этом войско готскиx вождей исчислялось на многие десятки, а то и сотни тысяч воинов. Если даже принять во внимание, что до этого в войска вxодили значительные массы покоренных племен, то все же его основу должны составлять сами готы. Возникает вопрос, откуда готские вожди набирали столько воинов?
На наш взгляд, имеющиеся сейчас арxеологичные источники определенной мере могут помочь выяснить этот вопрос. Исследования последнего десятилетия показали, что памятники германцев на Украине, которые определяются как старожитности вельбарской культуры, достаточно многочисленные. Значительное количество такиx памятников открыто не только на Волыни, где они распространены сплошным массивом, но также в Южной Надбужанщине, Средней Надднестрянщине и Надднепрянщине, Молдове. Следы этой культуры достаточно четко прослежено также в Северном Причерноморье, где, как полагают исследователи, было готское государство. На всех этих територияx вельбарськие достопримечательности в чистом или смешанном со составляющими местной культуры виде сосуществовали большей части пополосно со древностями сарматов, гетодакийцев, славян.
Спорадизация готскиx племен в процессе миграции, когда некоторые группировки остались на Волыни и в Лесостепи Восточной Европы вне Причерноморья, подтверждается также сообщениями Иордана. Наверное, ареал таких памятников очерчивает территорию, объединенную в "царство Германарixа" (по описанию Иордана). Очевидно, "царство" представляло собой временное объединение всех или большинства меньших племенных или межплеменных, одно или много этничныx образований под политической эгидой готов. Каждое из этих образований, вероятно, имело меньшую политическую структуру, опиравшейся на родовое или родовообщинное военное объединение готов, которые проживали в указанных селищах среди аборигенов. Видимо, существовала надлежащая организация связи между такими мелкими объединениями, которые вместе образовывали силу, достаточную не только для того, чтобы держать в покорности завоёванные племена, но и чтобы сформировать в нужный момент большие военные объединения для далеких поxодов.
Ласковое солнце, плодородные земли, богатства лесов и озер, создавали прекрасную основу для хозяйственной деятельности, и в итоге, господствующее положение среди местной людности способствовали высокому i устойчивому росту народонаселения, процветанию готскиx племен. Полагаем, именно этими факторами можно объяснить почти двуxсотлетнее господство готов на просторах современных Украины и Молдовы, сохранение в течение длительного времени этнической отдельности.
В конце IV в., Когда готские объединения подверглись разгрому от гуннов и одновременно все более возрастал сопротивление, которое оказывали им покоренные когда-то народы, прежде всего славяне, готы покинули территорию Украины такой же организованной массой, как и двести лет назад пришли сюда и переселились на земли Южной, а затем Западной Европы. Именно в это время на просторах Лесостепи от Вислы до Днепра исчезают археологические памятники вельбарской культуры.
Примечания
Smiszko M. Kultury wczesnego okresu epoci cesarstwa rzymskiego w Malopolsce wschodniej. – Lwow, 1932.
Tackenberg K. Die Wandalen in Nieder-schlesien. – Berlin, 1925.
Никитина Г.В. Могильник у с. Оселивка Кельменецкого р-на Черновицкой области // Могильники черняxовской культуры. – Москва, 1988.
Маxно Є.В. Типи поxовань та планування Компанiївського могильника // Середнi вiки на Українi. – К., 1971. - С.88 - 92.
Йордан. О происxождении и деянияx готов. – Москва, 1968.
Источник: Військово-історичний альманах // Денис КОЗАК. Вiйськова справа давнix германцiв на земляx України
загрузка...
swordmaster.org
Военное искусство древних германцев
Нам нужно только вспомнить об этой цепи развития, чтобы после того, как мы изучили государственный и общественный строй древних германцев, одним взглядом сразу увидеть, какая громадная воинственная сила таилась в этом народе. Каждый отдельный германец в своей грубой, варварской, близкой к природе жизни, в постоянной борьбе с дикими зверями и с соседними племенами воспитывал в себе наивысшую личную храбрость. А тесная спайка, существовавшая внутри каждого отряда, который включал соседей и род, хозяйственную общину и воинское товарищество и находился под начальством предводителя, авторитет которого во всей будничной повседневности распространялся на всю жизнь человека как во время мира, так и во время войны, – эта тесная спайка германской сотни, находившейся под начальством своего хунно, обладала такой прочностью, которую не могла превзойти даже самая строгая дисциплина римского легиона. Психологические элементы, составлявшие германскую сотню и римскую центурию, абсолютно различны, но результат их действия совершенно одинаков. Германцы не упражнялись в военном деле, а хунно едва ли обладал определенной – во всяком случае едва ли значительной – дисциплинарной властью; даже самое понятие собственно воинского повиновения было чуждо германцам. Но еще не расколотое единство всей той жизни, в которой пребывала сотня и которое приводило к тому, что в исторических рассказах сотня называлась также общиной, деревней, товариществом и родом, – это естественное единство было сильнее, чем то искусственное единство, которого культурные народы принуждены достигать посредством дисциплины. Римские центурии превосходили германские сотни по внешней сомкнутости своего выступления, подступа к неприятелю и атаки, по своему равнению и движению строго в затылок, но внутренняя спайка, взаимная уверенность друг в друге, которая образует нравственную силу, была у германцев настолько сильна, что даже при внешнем беспорядке, при полной дезорганизованности и даже временном отступлении она оставалась непоколебленной. Каждый призыв хунно – слово "приказ” мы даже оставляем совершенно в стороне – выполнялся, так как каждый знал, что этот призыв будет каждым выполнен. Паника является слабой стороной, присущей каждой недисциплинированной воинской части. Но даже во время отступления слово предводителя не только останавливало германские сотни, но и побуждало их к новому наступлению1.
Поэтому мы не напрасно установили в предыдущей главе сперва тождество между хунно и альтерманом, а затем тождество между округом, родом, сотней и деревней. Здесь идет дело не о спорном вопросе формального государственно-правового значения, но о раскрытии крупного и существенного элемента в мировой истории. Здесь следует обратить внимание на то, что хунно являлся неизбираемым от случая к случаю предводителем менявшегося и случайно составленного отряда, но прирожденным вождем природного единства. Он носил такое же название и выполнял во время войны такие же функции, как и римский центурион, но отличался от него так, как природа отличается от искусства.
Хунно, который командовал бы не в качестве родового старейшины, имел бы во время войны так же мало значения, как и центурион при отсутствии дисциплины. Но так как он является родовым старейшиной, то и достигает без помощи воинской присяги, строгой дисциплины и военных законов такой же спайки и такого же подчинения, как и его римский тезка, применявший для этой цели строжайшую дисциплину.
Когда римляне порой говорят2 о беспорядке у германцев, или когда Германик, для того чтобы усилить мужество у легионеров, рассказывает им про германцев, что они, "не стыдясь позора и ничуть не беспокоясь, уходят от вождя”, то это с римской точки зрения вполне справедливо. Но если посмотреть с другой стороны, то это как раз и будет доказательством того, насколько прочной была внутренняя спайка среди германцев, ибо даже, несмотря на весьма незначительный внешний порядок, временное отступление и отсутствие настоящего командования, они все же не разбегались и даже не ослабляли энергии своего боевого натиска.
Тактическая форма строя, в котором сражалась германская пехота, получила у древних писателей название "cuneus”, которое новейшими писателями переводится словом "клин” (клинообразный боевой порядок). Однако, это слово может так же ввести в заблуждение, как и наше выражение "колонна”, которым, пожалуй, технически всего правильнее можно было бы перевести вышеприведенный латинский термин. Если мы будем термины "линия” и "колонна” противопоставлять друг другу, то под словом "линия” мы будем подразумевать такое построение, которое больше простирается в ширину, нежели в глубину, а под словом "колонна” – такое построение, которое более тянется в глубину, чем в ширину. Но если эти термины на самом деле постепенно переходят друг в друга, то их употребление в языке далеко отходит от вышеуказанного противопоставления. Такой боевой строй, который насчитывает 12–40 человек по фронту и 6 человек в глубину, мы уже называем "ротной колонной”. Равным образом римляне иногда называли клином такие боевые построения, которые мы должны были бы обозначить как "фаланга” или "линия”. Так, например, Ливий называет пунический центр в сражении при Каннах "очень тонким клином”, хотя здесь, без сомнения, мы имеем дело не только с линейным построением, но даже, по собственному выражению Ливия, с довольно плоским построением. Слово "cuneus” часто обозначает просто-напросто слово "отряд”3.
Хотя из одного слова "cuneus” (клин) еще ничего нельзя извлечь, однако, нет никакого сомнения в том, что наряду с общим значением оно имело также и специфически техническое значение, в котором оно иногда и употреблялось.
О техническом значении этого термина нас, кажется, довольно точно информируют некоторые писатели эпохи переселения народов. Вегеций (III, 19) определяет клин (cuneus) как "множество пехотинцев, которые подвигаются вперед сомкнутыми рядами - впереди более узкими, а сзади более широкими - и прорывают ряды противников”. Аммиан пишет (17, 13), что римляне, т.е. варваризованные римские военные отряды, напали, "выражаясь грубо, по-солдатски, строем, похожим по своей внешней форме на голову кабана”, т.е. "строем, который кончался узким рядом”. А Агаций сообщает, что клин, εμβολον, франков в сражении против Нарсеса имел форму треугольника. Следовательно, клин представляли себе таким образом: впереди стоял один воин, а именно самый лучший; во втором ряду стояло трое, в третьем – пятеро и т.д. Но если вдуматься в это построение, то оно окажется невозможным. Ведь как бы сильно и хорошо ни был вооружен воин, стоящий во главе клина, в то время как он будет поражать своего противника, стоящего в неприятельском ряду, левый или правый сосед этого противника улучит минуту, когда он сможет напасть на него сбоку. Для того, чтобы защитить переднего воина от этого двойного флангового нападения, существует только одно средство: двум крайним воинам второго ряда необходимо быстро прыгнуть вперед. Но окружение продолжается и по отношению к ним. Три воина, образующие теперь вершину клина, подвергаются нападению со стороны пяти противников. И опять крайние воины третьего ряда должны выпрыгнуть вперед. Одним словом, клин, вместо того чтобы ворваться внутрь неприятельского фронта, сплющивается в тот момент, когда он с ним соприкасается, и в кратчайшее время поворачивается в обратную сторону. Все крайние воины, которые вследствие клинообразной формы строя искусственно удерживались позади, устремляются теперь вперед; таким образом, широкая часть треугольника перемещается вперед, а узкая – назад, причем люди, стоявшие на флангах и бывшие раньше впереди, теперь оказываются позади. Следовательно, клинообразная форма не только не достигнет своей цели, но в то время, когда крайние воины задних рядов устремятся вперед, эта форма строя, очевидно, приведет к тому, что вершина клина, зажатая в тиски, понесет самые тяжелые потери. Поэтому нельзя себе представить более бессмысленной формы тактического построения. Ведь как бы тесно ни держались люди друг к другу, отряд всегда останется суммой отдельных людей, которые всегда будут устремляться вперед и никогда не смогут, подобно заостренному куску железа, сконцентрировать все боковое давление на одном острие или на лезвии.
Правильное описание клина сохранилось в античной литературе в двух местах: у Тацита и в конце эпохи переселения народов в "Стратегиконе” императора Маврикия, если он только является автором этого труда (приблизительно 579 г.). "Белокурые народы” – франки, лангобарды и подобные им, – читаем мы в "Стратегиконе”, – нападают отрядами, которые столь же широки, как и глубоки4, а Тацит говорит "о клиньях” (cuneis) батавов следующее: "повсюду тесно сомкнутые, а спереди, сзади и с боков хорошо прикрытые”. "Тесно сомкнутым” отрядом, который со всех сторон – не только спереди и сзади, но и с флангов – одинаково силен, является каре, следовательно, при 400 человек такое построение, когда 20 стоят в ширину и 20 в глубину, а при 10 000–100 в ширину и 100 в глубину. Такой отряд образует не квадрат, а прямоугольник, фронтом которого является его узкая сторона, так как во время перехода дистанция между шеренгами приблизительно вдвое больше дистанций между рядами. Если же теперь перед строем такой глубокой колонны выступит вождь или князь, окруженный своей свитой, находящейся позади него или рядом с ним, то может показаться, что такая колонна увенчана вершиной. Эта вершина является командующей, руководящей частью. Пользуясь современными условиями, мы можем сравнить такое построение с атакой кавалерийской бригады. Впереди находится командир бригады, позади него – три человека: его адъютант и два трубача, затем – два полковых командира со своими адъютантами и трубачами, далее – восемь эскадронных командиров со своими трубачами, затем 32 взводных командира и, наконец, вся масса всадников. Такое построение можно изобразить в виде треугольника, однако, оно применяется лишь во время церемониального марша. Ведь это построение требует не постепенного внедрения в неприятельский строй, а того, чтобы во время войны, несмотря на то, что командиры находятся впереди строя, вся масса, вобрав в себя командиров, одновременно устремилась бы на неприятельский строй. Такова же была, следует думать, и вершина или острие древнегерманской "кабаньей головы”. Когда князь или северный богатырь становился со своей свитой во главе каре, состоявшего из свободных членов общины, то он, бурно устремляясь вперед, увлекал своим натиском вслед за собой всю остальную массу войска. Атака должна была происходить одновременно. Голова колонны вовсе не имела своей задачей пробить вражеский фронт, но во время атаки вся масса войска вслед за своим герцогом должна была нанести удар, подобный удару тараном. Даже при отсутствии головы колонны глубокая колонна могла по своей форме приближаться к форме треугольника. Если такой клин, – скажем, шириной в 40 человек, т.е. насчитывавший 1 600 человек, – сталкивался с более широким неприятельским строем, то в этом случае наибольшей опасности подвергались оба фланговых первой шеренги, так как в момент столкновения им приходилось сражаться не с одним лишь противником, стоявшим прямо против них, но и с его соседом, который угрожал им со стороны. Потому могло свободно случиться, что крылья продвигались вперед с некоторой осторожностью, вследствие чего середина несколько выдавалась вперед. Напротив, внешние части задних рядов в своем натиске легко растекались. Поэтому и без того казавшийся узким фронт колонны должен был на самом деле казаться заостренным, однако, это не было его преимуществом. Это было скорее его деформацией, нежели правильной формой. Чем равномернее наступал весь отряд на противника и теснил его вперед, тем было лучше. Чем храбрее были фланговые, тем меньше следовало подозревать их в том, что они нарочно отставали. Чем ровнее держали ряды задние шеренги, тем острее был удар и сильнее натиск. А предводители должны были принимать все меры к тому, чтобы отряд, подходя к противнику, по возможности точно держал равнение как по фронту, так и в глубину. С началом наступления на противника германская колонна начинала петь "баррит” (”крик слона”) – свою боевую песню. При этом воины держали щит перед ртом для того, чтобы звук, отражаясь от щита, этим усиливался. "Она начинается глухим грохотом, – рассказывает нам римлянин, – и усиливается по мере того, как разгорается бой, достигая силы грохота прибоя морских волн, ударяющихся о скалы”5. Подобно тому как применение тех флейт, звуком которых спартанцы сопровождали движение своей фаланги, послужило нам указанием упорядоченного и равномерного движения (том I, ч. I, гл. II), так и "баррит” указывает нам на тот же самый факт применительно к клину древних германцев.
Если германский клин производил атаку на такой же неприятельский клин и если оба клина выдерживали обоюдный натиск, то с двух сторон надвигались друг на друга задние ряды, пытаясь окружить противника. Если клин производил атаку на фалангу, то он ее либо прорывал, – причем в таком случае противник отступал не только в месте прорыва, но, что весьма вероятно, и по всему фронту, – либо же фаланга выдерживала натиск, и тогда войска, составлявшие клин, продолжали бой, причем им не оставалось ничего другого, как возможно скорее выдвинуть вперед свои задние ряды и, раздавшись в ширину, перестроиться в фалангу. Римский центурион стоял и передвигался в строю фаланги, занимая место правофлангового своей роты. Лишь здесь мог он выполнить все свои функции: сохранение интервалов, командование, метание залпом дротиков и вслед за тем короткую атаку. Германский хунно шел во главе своего клина; когда же несколько родов образовывали большой клин, то они стояли рядом, причем каждый род состоял (по фронту) из двух или трех рядов; перед каждым родом стоял хунно, а перед всем клином князь, окруженный своей свитой. Здесь никогда не командовали метания дротиков залпом; здесь не надо было соблюдать равномерное, установленное правилами расстояние, и атака здесь начиналась штурмовым бегом на значительно большем расстоянии. Предводитель не должен был здесь равняться по соседним отрядам и держать определенное направление. Он устремлялся вперед по тому пути или по тому направлению, которые ему казались наиболее благоприятными, а его отряд следовал за ним.
Глубокая колонна – каре – является первоначальной формой тактического построения древних германцев, подобно тому как фаланга – линия – является такой же первоначальной формой у греков и римлян. Обе формы, повторяю, не являются обязательно противоположными друг другу. Каре не должно непременно иметь столько же шеренг, сколько оно имеет рядов. Оно будет отвечать своему назначению и в том случае, если будет иметь вдвое больше рядов, чем шеренг. Такой отряд мы все еще сможем и даже должны будем назвать каре, так как 70 человек с каждого фланга дают ему возможность самостоятельной защиты. Этот отряд будет, по выражению Тацита, еще "повсюду тесно сомкнутым, а спереди, сзади и с боков хорошо прикрытым”. С другой же стороны, нам пришлось слышать и о таких фалангах, которые были очень глубоко построены. Таким образом, эти формы переходят одна в другую, не имея определенных границ. Но это обстоятельство не уничтожает их теоретической противоположности, и нетрудно вскрыть причину того, почему народы классической древности исходили из одной формы, а древние германцы – из другой, первоначальной формы.
Преимуществом фаланги перед клином являлось непосредственное вовлечение большего количества оружия в сражение. Десятишеренговая фаланга, насчитывавшая всего 10 000 человек, имела 1 000 человек в первой шеренге. Клин же глубиной в 100 человек имел по фронту только 100 человек. Если клин сразу не прорвет фалангу, то он очень скоро будет окружен со всех сторон. Фаланга в состоянии его обойти своими флангами. С другой стороны, слабой частью фаланги являлись ее фланги. Небольшая фланговая атака могла ее опрокинуть. Такая фланговая атака могла быть особенно легко произведена конницей. Германцы обладали сильной конницей, а греки и римляне такой сильной конницей не обладали. Поэтому германцы предпочитали строиться вглубь, чтобы иметь сильные и хорошо защищенные фланги. Греки же и римляне гораздо слабее чувствовали эту потребность. Они могли смело рисковать, принимая более тонкие построения, чтобы иметь на передовой линии как можно больше оружия.
Второй причиной, усиливавшей тяготение каждой стороны к свойственной ей форме построения, является то обстоятельство, что германцы обладали гораздо меньшим и худшим защитным вооружением, нежели греки и римляне с их развитой промышленностью. Поэтому германцы стремились к тому, чтобы выставить в первой шеренге лишь немногих, лучше других вооруженных воинов и пытались усилить атаку натиском из глубины, причем этому не очень вредило недостаточное вооружение воинов, стоявших внутри клина.
Наконец, клин имел еще и то преимущество, что он мог легко и быстро передвигаться по пересеченной местности, не нарушая в то же время своего внутреннего порядка. Фаланга же могла двигаться вперед ускоренным маршем лишь на очень небольшом расстоянии.
Теперь же следует поставить вопрос о том, как велико было каре древних германцев. Образовывали ли они одно, несколько или много каре и как они строились по отношению друг к другу?
Описывая сражение против Ариовиста, Цезарь пишет (1, 51), что германцы построились по родам (generatim), причем на одинаковом расстоянии друг от друга стояли гаруды, маркоманы, трибоки, вангионы, неметы, седузии и свевы. К сожалению, мы на знаем численного состава этого войска (ср. том I). Так как Цезарь располагал в этом сражении 25 000–30 000 легионеров, а германцы во всяком случае были значительно слабее римлян, то их, очевидно, было не более 15 000. Таким образом, они, за исключением всадников и рассыпавшейся легковооруженной пехоты, образовывали 7 клиньев по 2 000 человек в каждом, причем некоторые из этих клиньев имели по 40 человек в ширину и в глубину. Германцы с такой стремительностью ринулись на римлян, что центурионы не успели даже скомандовать легионерам метнуть дротики залпом, так что легионерам пришлось, бросив дротики, взяться за мечи. Германцы, продолжает Цезарь, по своему обыкновению, быстро образовав фалангу, встретили натиск мечей. Я это понимаю так, что когда четырехугольным отрядам германцев не удалось прорвать боевую линию римлян (Цезарь вполне естественно описывает вторую схватку как непосредственно следовавшую за первой), и римляне проникли в промежутки между клиньями с целью охватить их фланги, то германцы из задних рядов устремились вперед, чтобы заполнить интервалы и, таким образом, образовать фалангу. Конечно, это не могло произойти в полном порядке; поэтому в следующей фразе Цезарь уже говорит о "фалангах” во множественном числе; это мы должны понять в том смысле, что германцам не удалось установить одну общую боевую линию. Все это выступление вперед германских воинов из задних рядов является блестящим свидетельством их личной храбрости, так как вследствие неудачной попытки германских клиньев прорвать римскую фалангу была сломлена их главная сила, что оказалось для них в тактическом отношении весьма неблагоприятным. Но вся храбрость германцев разбилась о твердую сплоченность и численный перевес римских когорт, которые к тому же обладали преимуществом большей организованности6.
С этой картиной, которую мы находим в описании Цезаря, вполне согласуются описания сражений у Тацита. Так он пишет (”История”, 4, 16), что Цивилий построил своих канинефатов, фризов и батавов обособленными отдельными клиньями, а в описании другого сражения (5, 16) у него ясно сказано, что германцы стояли не одним общим строем, но клиньями.
Благодаря своей форме германские клинья легко сжимались и не нуждались ни в каких особых упражнениях для передвижения. Когда Плутарх рассказывает о том (”Марий”, 19), что амброны шли в бой одинаковым шагом, отбивая такт ударами в щит, то, конечно, нельзя считать, что эта маршировка была абсолютно точной, как на параде, но вместе с тем необходимо признать, что это явление было следствием вполне естественного порыва. С другой же стороны, германцы могли с большой легкостью, не соблюдая внешнего порядка, беспорядочными толпами или совершенно врассыпную быстро наступать или отступать по лесам и скалам. Единство тактической части сохранялось у них благодаря внутренней сплоченности, взаимному доверию и одновременным остановкам, которые производились либо инстинктивно, либо по призыву вождей. От этого, как мы это уже видели, зависело все. Это гораздо важнее, чем внешний порядок, и гораздо труднее достигается в воинских частях, объединенных одной лишь чисто воинской дисциплиной, чем в естественной корпорации германского рода, находившегося под начальством своего прирожденного вождя – хунно или альтермана. Итак, германцы не только были хорошо приспособлены к правильному сражению, но особенно отличались в боях врассыпную, в нападениях в лесу, в засадах, в ложных отступлениях, – короче, во всех видах партизанской войны.
Вооружение германцев определялось недостатком у них металла. Хотя они уже давно перешли из бронзового века в железный, но все еще не умели, подобно культурным народам Средиземноморья или даже кельтам, увеличивать в зависимости от потребностей запас металла и в соответствии с ним свободно располагать металлом при его обработке7. Следует отметить, что в некотором отношении мы лучше знаем оружие германцев, нежели оружие римлян в классическую эпоху республики, так как германцы, так же как и кельты погребали в могиле рядом с телом покойного его оружие, чего римляне не делали. Это дает нам возможность извлечь из земли оружие древних германцев. Древний германец и его оружие как бы составляют одно целое. Оружие германца является частью его личности. Для римлянина же оружие являлось ремесленным товаром, так же как и он сам в качестве воина являлся звеном, частицей, можно почти сказать, номером той манипулы, в которую он был назначен на военную службу управлением своего воинского округа. Поэтому германцы погребали вместе с воином и его оружие. Эту цепь мыслей можно продолжить еще дальше. Оружие в местах погребения по большей части находят в согнутом виде, т.е. оно было приведено в состояние негодности. Почему? Сперва предположили, что это делалось для того, чтобы удержать грабителей от воровства. Но это вряд ли вероятно, так как согнутое оружие легко снова выпрямить, а с другой стороны, в места погребения часто клали наряду с оружием и украшения. Причина этого скорее в том, что если человек уже больше ни на что не способен, то и его оружие делают бессильным. Тщательным исследованием и сравнительным изучением оружия, найденного в местах погребения, свидетельства римлян о вооружении германцев, правда, кое в чем были исправлены, но в основном эти свидетельства подтвердились. Римляне указывают на то, что лишь немногие воины имели панцирь и шлем; главным предохранительным вооружением был большой щит, сделанный из дерева или плетенки и обитый кожей, голова же была защищена кожей или мехом. В речи, которую Тацит (”Анналы”, II, 14) вкладывает в уста Германику перед одним из сражений, этот римский полководец говорит, что лишь первый ряд (acies) германцев вооружен копьями, остальные же имеют лишь "обожженные на конце или короткие дротики”. Конечно, это было преувеличением, которое допустил оратор для того, чтобы поднять дух в своих войсках. Ведь если бы вся масса германцев действительно была вооружена одними лишь острыми палками, то, несмотря на всю свою храбрость, германцы никогда ничего не смогли бы сделать с римлянами, прекрасно вооруженными с ног до головы. Лучше осведомляет нас относительно германского вооружения Тацит в "Германии” (гл. 6), где он сперва также говорит, что германцы имели мало длинных копий и мало мечей, а затем – что их главное оружие называется "фрамой”, которое он и в других местах нередко упоминает (”Германия”, 6, 11, 13, 14, 18, 24). Судя по описанию Тацита, это оружие было похоже на древнее копье греческих гоплитов (тяжеловооруженных воинов). Лишь позднее мы находим у германцев в качестве боевого оружия боевой топор8.
Неясно, каким образом сочетались в клинообразном строе длинные копья с коротким оружием. Германик в своей приведенной выше речи утешает своих солдат, указывая на то, что в лесу такими копьями не так удобно пользоваться, как дротиками и мечами. Поэтому можно предположить, что длина германских копий равнялась длине сарисс и копий ландскнехтов, что нам не кажется невозможным.
Так как длинное копье носилось двумя руками, то воин, несший такое копье, уже не мог держать в руках щита. Поэтому мы должны предположить, что длинными копьями были вооружены латники. Стоя в первом ряду и, возможно, чередуясь с воинами, державшими щит, для того чтобы быть слегка прикрытыми их щитом, воины, вооруженные длинными копьями, образовывали голову наступавшего клина. Как только эти воины могучими ударами прорывали неприятельский строй и приводили его в смятение, тотчас же вслед за ними наступали воины, вооруженные фрамами, и устремлялись в произведенный ими прорыв. Если бы не существовало такой тесной связи между длинным копьем и коротким оружием, то длинным копьем нельзя было бы пользоваться в схватке врукопашную. Даже сам копейщик должен был для продолжения и успешного окончания боя иметь при себе в качестве запасного оружия меч или кинжал.
Дело представится гораздо проще, если мы примем, что необычайная длина германских длинных копий есть не что иное, как преувеличение, допущенное в рассказах римлян и явившееся в результате сравнения этих длинных копий с коротким дротиком римлян. Если длина копья не превышала 12–14 футов (3,65–4,25 м) и его можно было держать в одной руке, что давало возможность воину в другой руке держать щит, то такое длинное копье немногим отличалось от фрамы. Поэтому в четырехугольном отряде можно было свободно по желанию размещать воинов, не обращая особенного внимания на вид оружия.
Существенным вопросом является следующий: раз греки и римляне, равно как, позднее, средневековые рыцари защищали свое тело хорошим предохранительным вооружением, необходимым для рукопашных схваток, то каким же образом могли германцы обходиться без такого предохранительного вооружения? Я долго придерживался той мысли, что германцы надевали на себя шкуры зверей, которые истлели в могилах. Но на многочисленных сохранившихся изображениях германских воинов мы этого нигде не видим9. Напротив, источники говорят нам о том, что германцы не имели никакого другого предохранительного вооружения, кроме щитов. Это объясняется тем, что фаланга и легион были в большей степени приспособлены для одиночных боев, чем германский четырехугольный отряд. Этот последний предназначался для того, чтобы смять противника своей глубокой массой. Если это ему удавалось, то оставалось лишь преследовать неприятеля. Следовательно, в предохранительном вооружении нуждались, как мы это увидим позднее у швейцарцев, только внешние ряды. К тому же в бою врассыпную, который для германцев имел, пожалуй, больше значения, чем бой в клинообразном строю, легкость в движениях была настолько важна, что ради нее германцы отказывались от всякого иного предохранительного вооружения, кроме щита.
Германцы очень широко пользовались дротиком. Замечательно то, что германцы перестали пользоваться луком и стрелами, которые им были известны еще в бронзовую эпоху и которые снова вошли в употребление лишь в III в. н. э. Источники и археологические находки в полном соответствии друг с другом ясно говорят нам об этом10.
late-roman.ru
Немецкие значки «оружие древних германцев»
Значок «оружие древних германцев»-01
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
250 руб.
значок нордический щит -02
оригинал, маркированный
диаметр 30 мм
250 руб.
значок нордический щит -03
оригинал, маркированный
диаметр 30 мм
250 руб.
Значок «оружие древних германцев»-04
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
250 руб.
Значок немецкий -05
Оригинальный значок.
2*3 см.
250 руб.
Значок «оружие древних германцев»-06
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
250 руб.
Значок «оружие древних германцев»-07
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
250 руб.
Значок «оружие древних германцев»-08
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
150 руб.
Значок «оружие древних германцев»-09
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
150 руб.
Значок «оружие древних германцев»-010
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
150 руб.
Значок «оружие древних германцев»-011
Оригинальный маркированный значок- топор.
2*3 см.
150 руб.
www.hochgebirgs.ru
Оружие и броня. Малькольм Тодд.Варвары. Древние германцы. Быт, религия, культура. История древней Евразии
Археологические данные полностью согласуются с утверждением Тацита, который говорит, что древние германские воины по большей части были вооружены копьем (framea). Как правило, это был всего лишь ясеневый кол с заостренным и обожженным на огне концом, однако нередко на него насаживали наконечник из железа или кости различной длины. Некоторые германцы из тех, с которыми приходилось сталкиваться римским легионам, носили копья с необыкновенно длинными наконечниками, вид которых так пугал захватчиков, что командиру приходилось убеждать легионеров в том, что это страшное оружие есть только у первых рядов вражеского войска. Задолго до конца римского периода германцы отказались от таких копий. Каждый воин в битве мог носить несколько копий, чтобы по необходимости бросать или колоть. Очевидно, копье и щит были в то время основным боевым вооружением германцев. Именно этим оружием одаривал вождь или старший родич молодого воина, достигшего совершеннолетия: теперь он имел полное право носить оружие.
Меч типа «гладиус» из Штенстугера (Готланд)
До конца позднего римского периода меч играл относительно небольшую роль в германском вооружении, и даже после этого времени он вряд ли стал оружием рядовых воинов. Прошли еще целые века, прежде чем викинги стали пользоваться франкскими клинками. Однако уже начиная с III и IV вв. в Скандинавии и северной Германии появляются великолепные мечи (см. с. 149). Односторонние рубящие мечи доримского железного века постепенно заменились обоюдоострыми мечами, однако введение этого более универсального оружия отнюдь не сопровождалось каким-либо значительным увеличением числа воинов, вооруженных мечами.
Многие мечи из Скандинавии и из областей, прилегавших к римским границам на Рейне и Дунае, достаточно близки к римскому типу короткого меча – «гладиусу» (gladius), и можно предположить, что они действительно восходят к этому оружию легионеров.
К IV в. н. э. большинство мечников, как римских, так и германских, сражались длинным рубящим клинком кельтского происхождения – «спатой» (spatha). Некоторые из мечей этого типа вышли из рук ремесленников, владевших сложной техникой ковки булатной (дамасской) стали. Принятие «спаты» на вооружение в римской армии было лишь одним аспектом длительного процесса «германизации» римского оружия и вооружения. Все больше и больше варваров поступали в имперские пограничные войска. Появление в римских военных металлических изделиях[7] излюбленных мотивов германского искусства – яркое тому свидетельство.
Деревянные щиты из Йортспринга (Дания)
Еще один тип меча позднеримского периода – длинный меч типа рапиры с узким, гибким клинком, весьма напоминающий средневековое фехтовальное оружие. Как и «спата», этот тип меча использовался как германцами, так и римлянами, хотя его родиной была империя.
Основным оборонительным оружием был щит. Щит зачастую был плетеным, а по форме – прямоугольным или круглым. Его укрепляли кожаными накладками и железной оковкой по краю. Обычно на щите крепилась выпуклая деревянная или железная шишка (умбон). На римской триумфальной скульптуре часто фигурируют овальные, прямоугольные и шестиугольные германские щиты – типы, которые скульпторы изображают и в связи с варварами-галлами. Возможно, прямоугольные и шестиугольные щиты стали еще одним результатом контактов германцев с кельтскими землями Центральной Европы. Диаметр обычных круглых щитов, подлинные образцы которых были найдены в болотах в Торсбьерге и Вимосе, составлял около метра. Попытки связать такие щиты исключительно со всадниками, а более крупные прямоугольные – с пехотинцами успеха не имели. Внешнюю поверхность щита иногда расписывали, так что можно было легко различить воинов из разных подразделений или племен.
Изначально германскому щиту был присущ один недостаток: его нельзя было, как римский щит (scutum), использовать просто для того, чтобы прикрывать жизненно важные части тела. Германский щит нужно было выставлять как можно дальше от тела, отражая метательные снаряды и парируя удары противника, а не просто останавливая его натиск. Щит не только отражал удары: благодаря умбону его можно было иногда использовать и как колющее оружие. Умелый и опытный воин мог повернуть щит так, чтобы выбить меч или копье из рук атакующего противника.
Панцири в то время были редкостью; очевидно, средства на них могли быть только у вождей. Обычные воины сражались обнаженными или одетыми в один плащ или штаны. Некоторые вожди носили кожаную одежду на верхней части тела, но даже самые скромные панцири были исключением. Возможно, кольчуги встречались еще реже. До сих пор они были обнаружены лишь в северной Германии, причем лишь в отдельных районах, на нижней Эльбе и в Ютландии. Известны образцы из Эремоллы (Скане, северная Швеция) и из Гранбю в Уппланне. Самая замечательная группа кольчуг – из болота Йортспринг (Hjort-spring): здесь был найден крупный «склад оружия», датируемый примерно 200 г. до н. э. В него входили не менее 20 полных кольчуг или их фрагментов. Неизвестно, откуда они попали сюда: может быть, из кельтских земель Центральной или Западной Европы, а может быть, и из Римской империи.
Шлемы римского периода также встречаются редко; возможно, они служили не только как защитное вооружение, но и как символ власти. Иногда ввозились римские шлемы. Кавалерийский шлем из болота в Торсбьерге (Шлезвиг) был переделан германским ремесленником, который ослабил его, оторвав несколько кусочков металла. Как и шлем вождя из Хагенова в Мекленбурге, торсбьергский шлем является предтечей тех княжеских шлемов, украшенных животными или птицами, о которых часто упоминается в позднейшей литературе (см. с. 142). Тацит отмечает существование головных уборов, которые он называет galea (это была кожаная или меховая шапка), а также металлических шлемов – cassis. На теле «человека из Толлунда» была кожаная шапочка, однако она, конечно, не могла бы защитить воина от броска копья или удара мечом.
Интересно, что, несмотря на частые контакты с римской пограничной армией и постоянные межплеменные конфликты и частные распри, за несколько веков римского периода не было почти никакого прогресса в разработке доспехов и оружия, за исключением мечей. Даже в VI в. на вооружение германцев порой смотрели с презрением. Оружие германцев в некоторых сражениях с римскими армиями было настолько примитивно, что сами воины могли чинить его во время небольших передышек между стычками.
Почему же германцы были так плохо вооружены? Обычно бедность вооружения у столь воинственного народа, как германцы, объясняют недостатком железа. Может быть, это объяснение и годится для некоторых областей свободной Германии[8], однако теперь у нас все больше и больше археологических данных, которые говорят о том, что во многих областях, и особенно в Богемии, разрабатывалось множество железных рудников и производство железных предметов, в том числе оружия и инструментов, не было уж настолько скудным. Более того, качество кованого металла оказалось выше, чем это считалось ранее. Особенно это очевидно в том, что касается мечей. В северной Германии пригодное для разработки железо было легко доступно: в болотах находились слои железа, перемещенного в результате действия воды. С улучшением техники ковки в этот период использование «болотного» железа для таких крупных предметов, как оружие, становилось все более и более обычным, а сами изделия – более эффективными. Народы, которым не хватало железа, возможно, получали его путем обмена или от подчиненных им племен. Так было, как мы знаем, с кельтским племенем котинов: запасы железа, которыми они владели, неизменно привлекали к ним внимание их соседей-германцев, которым железа постоянно не хватало.
Таким образом, презрение, которое питали римляне к скудному вооружению германцев, никак нельзя объяснить какой-то особенной нехваткой железа. По сравнению с римской армией большинство германских варваров действительно были плохо вооружены, однако в конце позднего римского периода произошли существенные изменения; умение ковать железо распространялось все более и более широко. Само железо отнюдь не было редкостью – редкими были навыки, позволявшие производить высококачественные инструменты и оружие.
Кроме вещей собственного производства, германцы пополняли запасы экипировки из двух источников – сначала из одного, а потом из другого. До того как римляне продвинулись в западную Германию, контакт с латенскими культурами центральных и западных кельтских земель привел к импорту прекрасных латенских мечей. Через этот канал торговли (и грабежа) германцы, видимо, познакомились с преимуществами, которыми обладал обоюдоострый меч перед их собственными односторонними, похожими на секачи, мечами; они поняли, что нужно перенять этот тип клинка. Уже с I в. до н. э. импорт римского оружия, особенно мечей, помог многим германцам адекватно вооружиться.
Как ни странно, огромное количество этого оружия, большая часть которого, несомненно, была трофеем успешных набегов и войн, а остальное – плодом контрабанды оружия через римские границы[9], не использовалось в обычной жизни: его посвящали богам войны и топили в болотах, предварительно сломав или согнув. Некоторые из богатейших коллекций римского и германского оружия и доспехов, которые теперь украшают музеи северных стран, пришли из болот Вимос, Нюдам и Торсбьерг. В одном лишь Нюдаме было обнаружено около 100 мечей и более 500 наконечников копий, в том числе и много римских. Этого хватило бы, чтобы вооружить большую дружину, и, судя по всему, значительная часть этого оружия оказалась в болоте одновременно, а не скапливалась там на протяжении многих лет. К несчастью, мы не знаем, какой процент трофейного оружия не приносили в жертву богам, однако, видимо, этот процент был существенным, и оно могло оказывать большое влияние на качество вооружения германцев в некоторых областях.
В том, что касается постройки насыпных оборонительных сооружений, германцы ничем себя не проявили. Если читать Тацита, то можно подумать, что такая работа вообще превышала их возможности, однако недавние раскопки показали наличие множества укрепленных пунктов римского периода. Мощные крепости-оппидумы по галльскому и римскому образцу действительно были редки, однако несомненно, что они существовали. Например, у германцев была укрепленная столица к северу от Майна или крепость на Альтенбурге близ Ниденштайна (Mattium). В некоторых областях Скандинавии существуют доримские оборонительные сооружения, обычно в виде небольших крепостей на холмах. Более того, крепости не всегда были только крепостями или убежищами на случай опасности. Во Фрисландии теперь известно множество древних укрепленных ферм или небольших деревень, и в то время как многие из них все еще не имеют параллелей в других областях свободной Германии, следует подчеркнуть, что голландские исследователи посвящали гораздо больше времени изучению поселений в целом, чем их коллеги в соседних странах. Разумеется, германские армии и близко не подходили к римлянам в том, что касается боевой подготовки, постройки лагерей, временных укреплений и постоянных крепостей, но они все-таки были не настолько беспомощны, как можно подумать, читая Тацита.
Раскопки укрепления на холме, известного как Эрденбург неподалеку от Бенсберга, представляют германцев как строителей крепостей совершенно в другом свете. Эрденбург ни в коей мере не является просто убежищем. Холм отнюдь не был расположен где-нибудь на отшибе: возвышенность, на которой находится крепость, господствует над долиной Рейна на самом краю «горной страны» (Bergland) в 16 километрах к востоку от Кёльна. Само расположение крепости заставляет полагать, что ее строители руководствовались стратегическими мотивами. Защитные сооружения чрезвычайно сложны. Очевидно, что их строители многому научились у кельтских (если не у римских) инженеров. Рвы в виде буквы «V» с крутыми стенками и узким дном, где застревали ноги нападавших, встречаются и вокруг кельтских оппидумов. Фундамент стены на бревенчатой основе был глубоко врыт в глинозем. Спереди она была защищена двумя небольшими бревенчатыми палисадами. Главный вход был защищен мощными воротами. Некоторые сектора оборонительной линии, окружавшей вершину холма, дополнительно были защищены караульными башенками, расположенными через определенные интервалы.
oldevrasia.ru
Глава II. ВОЕННОЕ ИСКУССТВО ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ. — МегаЛекции
Военные успехи зависят, как мы в этом уже смогли убедиться в I томе настоящего труда, не от одной, а от двух совершенно различных причин. Первая причина, которая раньше всего бросается в глаза, заключается в храбрости и физической пригодности отдельного воина. Другая причина заключается в прочности внутренней спайки между отдельными воинами в тактической единице. Как ни различны по своей природе обе эти силы - пригодность каждого отдельного бойца и внутренняя спайка между ними в воинской части, - все же нельзя вторую силу целиком отделить от первой. Как бы хорошо ни была обучена и тесно сплочена воинская часть, но если она будет состоять из одних лишь трусов, то она окажется ни на что не способной. Но если воинская масса обладает хотя бы умеренной дозой мужества и если к этому присоединяется второй элемент - корпоративность, то это создает такую воинскую силу, перед которой принуждены отступить все проявления личной храбрости. О фалангу греческих граждан разбилась рыцарская храбрость персов, причем дальнейшее развитие этой тактической части - фаланги, давшее новые, более утонченные формы, вплоть до тактики боевых линий и когорт, является существенным содержанием истории античного военного искусства. Римляне всегда побеждали не потому, что они были храбрее своих противников, но потому, что благодаря своей дисциплине они обладали более крепкими тактическими частями. Это говорит о том, как важно, но в то же время и как трудно было образовать из первоначально неповоротливой фаланги множество маленьких оперативно подвижных тактических частей.
Нам нужно только вспомнить об этой цепи развития, чтобы после того, как мы изучили государственный и общественный строй древних германцев, одним взглядом сразу увидеть, какая громадная воинственная сила таилась в этом народе. Каждый отдельный германец в своей грубой, варварской, близкой к природе жизни, в постоянной борьбе с дикими зверями и с соседними племенами воспитывал в себе наивысшую личную храбрость. А тесная спайка, существовавшая внутри каждого отряда, который включал соседей и род, хозяйственную общину и воинское товарищество и находился под начальством предводителя, авторитет которого во всей будничной повседневности распространялся на всю жизнь человека как во время мира, так и во время войны, - эта тесная спайка германской сотни, находившейся под начальством своего хунно, обладала такой прочностью, которую не могла превзойти даже самая строгая дисциплина римского легиона. Психологические элементы, составлявшие германскую сотню и римскую центурию, абсолютно различны, но результат их действия совершенно одинаков. Германцы не упражнялись в военном деле, а хунно едва ли обладал определенной - во всяком случае едва ли значительной - дисциплинарной властью; даже самое понятие собственно воинского повиновения было чуждо германцам. Но еще не расколотое единство всей той жизни, в которой пребывала сотня и которое приводило к тому, что в исторических рассказах сотня называлась также общиной, деревней, товариществом и родом, - это естественное единство было сильнее, чем то искусственное единство, которого культурные народы принуждены достигать посредством дисциплины. Римские центурии превосходили германские сотни по внешней сомкнутости своего выступления, подступа к неприятелю и атаки, по своему равнению и движению строго в затылок, но внутренняя спайка, взаимная уверенность друг в друге, которая образует нравственную силу, была у германцев настолько сильна, что даже при внешнем беспорядке, при полной дезорганизованности и даже временном отступлении она оставалась непоколебленной. Каждый призыв хунно - слово "приказ" мы даже оставляем совершенно в стороне - выполнялся, так как каждый знал, что этот призыв будет каждым выполнен. Паника является слабой стороной, присущей каждой недисциплинированной воинской части. Но даже во время отступления слово предводителя не только останавливало германские сотни, но и побуждало их к новому наступлению15.
Поэтому мы не напрасно установили в предыдущей главе сперва тождество между хунно и альтерманом, а затем тождество между округом, родом, сотней и деревней. Здесь идет дело не о спорном вопросе формального государственно-правового значения, но о раскрытии крупного и существенного элемента в мировой истории. Здесь следует обратить внимание на то, что хунно являлся неизбираемым от случая к случаю предводителем менявшегося и случайно составленного отряда, но прирожденным вождем природного единства. Он носил такое же название и выполнял во время войны такие же функции, как и римский центурион, но отличался от него так, как природа отличается от искусства.
Хунно, который командовал бы не в качестве родового старейшины, имел бы во время войны так же мало значения, как и центурион при отсутствии дисциплины. Но так как он является родовым старейшиной, то и достигает без помощи воинской присяги, строгой дисциплины и военных законов такой же спайки и такого же подчинения, как и его римский тезка, применявший для этой цели строжайшую дисциплину.
Когда римляне порой говорят16 о беспорядке у германцев, или когда Германик, для того чтобы усилить мужество у легионеров, рассказывает им про германцев, что они, "не стыдясь позора и ничуть не беспокоясь, уходят от вождя", то это с римской точки зрения вполне справедливо. Но если посмотреть с другой стороны, то это как раз и будет доказательством того, насколько прочной была внутренняя спайка среди германцев, ибо даже, несмотря на весьма незначительный внешний порядок, временное отступление и отсутствие настоящего командования, они все же не разбегались и даже не ослабляли энергии своего боевого натиска.
Тактическая форма строя, в котором сражалась германская пехота, получила у древних писателей название "cuneus", которое новейшими писателями переводится словом "клин" (клинообразный боевой порядок). Однако, это слово может так же ввести в заблуждение, как и наше выражение "колонна", которым, пожалуй, технически всего правильнее можно было бы перевести вышеприведенный латинский термин. Если мы будем термины "линия" и "колонна" противопоставлять друг другу, то под словом "линия" мы будем подразумевать такое построение, которое больше простирается в ширину, нежели в глубину, а под словом "колонна" - такое построение, которое более тянется в глубину, чем в ширину. Но если эти термины на самом деле постепенно переходят друг в друга, то их употребление в языке далеко отходит от вышеуказанного противопоставления. Такой боевой строй, который насчитывает 12-40 человек по фронту и 6 человек в глубину, мы уже называем "ротной колонной". Равным образом римляне иногда называли клином такие боевые построения, которые мы должны были бы обозначить как "фаланга" или "линия". Так, например, Ливий называет пунический центр в сражении при Каннах "очень тонким клином", хотя здесь, без сомнения, мы имеем дело не только с линейным построением, но даже, по собственному выражению Ливия, с довольно плоским построением. Слово "cuneus" часто обозначает просто-напросто слово "отряд"17.
Хотя из одного слова "cuneus" (клин) еще ничего нельзя извлечь, однако, нет никакого сомнения в том, что наряду с общим значением оно имело также и специфически техническое значение, в котором оно иногда и употреблялось.
О техническом значении этого термина нас, кажется, довольно точно информируют некоторые писатели эпохи переселения народов. Вегеций (III, 19) определяет клин (cuneus) как "множество пехотинцев, которые подвигаются вперед сомкнутыми рядами - впереди более узкими, а сзади более широкими - и прорывают ряды противников". Аммиан пишет (17, 13), что римляне, т.е. варваризованные римские военные отряды, напали, "выражаясь грубо, по-солдатски, строем, похожим по своей внешней форме на голову кабана", т.е. "строем, который кончался узким рядом". А Агаций сообщает, что клин, i^PoAov, франков в сражении против Нарсеса имел форму треугольника. Следовательно, клин представляли себе таким образом: впереди стоял один воин, а именно самый лучший; во втором ряду стояло трое, в третьем - пятеро и т.д. Но если вдуматься в это построение, то оно окажется невозможным. Ведь как бы сильно и хорошо ни был вооружен воин, стоящий во главе клина, в то время как он будет поражать своего противника, стоящего в неприятельском ряду, левый или правый сосед этого противника улучит минуту, когда он сможет напасть на него сбоку. Для того, чтобы защитить переднего воина от этого двойного флангового нападения, существует только одно средство: двум крайним воинам второго ряда необходимо быстро прыгнуть вперед. Но окружение продолжается и по отношению к ним. Три воина, образующие теперь вершину клина, подвергаются нападению со стороны пяти противников. И опять крайние воины третьего ряда должны выпрыгнуть вперед. Одним словом, клин, вместо того чтобы ворваться внутрь неприятельского фронта, сплющивается в тот момент, когда он с ним соприкасается, и в кратчайшее время поворачивается в обратную сторону. Все крайние воины, которые вследствие клинообразной формы строя искусственно удерживались позади, устремляются теперь вперед; таким образом, широкая часть треугольника перемещается вперед, а узкая - назад, причем люди, стоявшие на флангах и
бывшие раньше впереди, теперь оказываются позади. Следовательно, клинообразная форма не только не достигнет своей цели, но в то время, когда крайние воины задних рядов устремятся вперед, эта форма строя, очевидно, приведет к тому, что вершина клина, зажатая в тиски, понесет самые тяжелые потери. Поэтому нельзя себе представить более бессмысленной формы тактического построения. Ведь как бы тесно ни держались люди друг к другу, отряд всегда останется суммой отдельных людей, которые всегда будут устремляться вперед и никогда не смогут, подобно заостренному куску железа, сконцентрировать все боковое давление на одном острие или на лезвии.
Правильное описание клина сохранилось в глубокой античной литературе в двух местах: у Тацита и в конце эпохи переселения народов в "Стратегиконе" императора Маврикия, если он только является автором этого труда (приблизительно 579 г.). "Белокурые народы" - франки, лангобарды и подобные им, - читаем мы в "Стратегиконе", - нападают отрядами, которые столь же широки, как и глубоки18, а Тацит говорит "о клиньях" (cuneis) батавов следующее: "повсюду тесно сомкнутые, а спереди, сзади и с боков хорошо прикрытые". "Тесно сомкнутым" отрядом, который со всех сторон - не только спереди и сзади, но и с флангов - одинаково силен, является каре, следовательно, при 400 человек такое построение, когда 20 стоят в ширину и 20 в глубину, а при 10 000-100 в ширину и 100 в глубину. Такой отряд образует не квадрат, а прямоугольник, фронтом которого является его узкая сторона, так как во время перехода дистанция между шеренгами приблизительно вдвое больше дистанций между рядами. Если же теперь перед строем такой колонны выступит вождь или князь, окруженный своей свитой, находящейся позади него или рядом с ним, то может показаться, что такая колонна увенчана вершиной. Эта вершина является командующей, руководящей частью. Пользуясь современными условиями, мы можем сравнить такое построение с атакой кавалерийской бригады. Впереди находится командир бригады, позади него - три человека: его адъютант и два трубача, затем - два полковых командира со своими адъютантами и трубачами, далее - восемь эскадронных командиров со своими трубачами, затем 32 взводных командира и, наконец, вся масса всадников. Такое построение можно изобразить в виде треугольника, однако, оно применяется лишь во время церемониального марша. Ведь это построение требует не постепенного внедрения в неприятельский строй, а того, чтобы во время войны, несмотря на то, что командиры находятся впереди строя, вся масса, вобрав в себя командиров, одновременно устремилась бы на неприятельский строй. Такова же была, следует думать, и вершина или острие древнегерманской "кабаньей головы". Когда князь или северный богатырь становился со своей свитой во главе каре, состоявшего из свободных членов общины, то он, бурно устремляясь вперед, увлекал своим натиском вслед за собой всю остальную массу войска. Атака должна была происходить одновременно. Голова колонны вовсе не имела своей задачей пробить вражеский фронт, но во время атаки вся масса войска вслед за своим герцогом должна была нанести удар, подобный удару тараном. Даже при отсутствии головы колонны глубокая колонна могла по своей форме приближаться к форме треугольника. Если такой клин, - скажем, шириной в 40 человек, т.е. насчитывавший 1 600 человек, - сталкивался с более широким неприятельским строем, то в этом случае наибольшей опасности подвергались оба фланговых первой шеренги, так как в момент столкновения им приходилось сражаться не с одним лишь противником, стоявшим прямо против них, но и с его соседом, который угрожал им со стороны. Потому могло свободно случиться, что крылья продвигались вперед с некоторой осторожностью, вследствие чего середина несколько выдавалась вперед. Напротив, внешние части задних рядов в своем натиске легко растекались. Поэтому и без того казавшийся узким фронт колонны должен был на самом деле казаться заостренным, однако, это не было его преимуществом. Это было скорее его деформацией, нежели правильной формой. Чем равномернее наступал весь отряд на противника и теснил его вперед, тем было лучше. Чем храбрее были фланговые, тем меньше следовало подозревать их в том, что они нарочно отставали. Чем ровнее держали ряды задние шеренги, тем острее был удар и сильнее натиск. А предводители должны были принимать все меры к тому, чтобы отряд, подходя к противнику, по возможности точно держал равнение как по фронту, так и в глубину. С началом наступления на противника германская колонна начинала петь "баррит" ("крик слона") - свою боевую песню. При этом воины держали щит перед ртом для того, чтобы звук, отражаясь от щита, этим усиливался. "Она начинается глухим грохотом, - рассказывает нам римлянин, - и усиливается по мере того, как разгорается бой, достигая силы грохота прибоя морских волн, ударяющихся о скалы"19. Подобно тому как применение тех флейт, звуком которых спартанцы сопровождали движение своей фаланги, послужило нам указанием упорядоченного и равномерного движения (том I, ч. I, гл. II), так и "баррит" указывает нам на тот же самый факт применительно к клину древних германцев.
Если германский клин производил атаку на такой же неприятельский клин и если оба клина выдерживали обоюдный натиск, то с двух сторон надвигались друг на друга задние ряды, пытаясь окружить противника. Если клин производил атаку на фалангу, то он ее либо прорывал, - причем в таком случае противник отступал не только в месте прорыва, но, что весьма вероятно, и по всему фронту, - либо же фаланга выдерживала натиск, и тогда войска, составлявшие клин, продолжали бой, причем им не оставалось ничего другого, как возможно скорее выдвинуть вперед свои задние ряды и, раздавшись в ширину, перестроиться в фалангу. Римский центурион стоял и передвигался в строю фаланги, занимая место правофлангового своей роты. Лишь здесь мог он выполнить все свои функции: сохранение интервалов, командование, метание залпом дротиков и вслед за тем короткую атаку. Германский хунно шел во главе своего клина; когда же несколько родов образовывали большой клин, то они стояли рядом, причем каждый род состоял (по фронту) из двух или трех рядов; перед каждым родом стоял хунно, а перед всем клином князь, окруженный своей свитой. Здесь никогда не командовали метания дротиков залпом; здесь не надо было соблюдать равномерное, установленное правилами расстояние, и атака здесь начиналась штурмовым бегом на значительно большем расстоянии. Предводитель не должен был здесь равняться по соседним отрядам и держать определенное направление. Он устремлялся вперед по тому пути или по тому направлению, которые ему казались наиболее благоприятными, а его отряд следовал за ним.
Глубокая колонна - каре - является первоначальной формой тактического построения древних германцев, подобно тому как фаланга - линия - является такой же первоначальной формой у греков и римлян. Обе формы, повторяю, не являются обязательно противоположными друг другу. Каре не должно непременно иметь столько же шеренг, сколько оно имеет рядов. Оно будет отвечать своему назначению и в том случае, если будет иметь вдвое больше рядов, чем шеренг.
Такой отряд мы все еще сможем и даже должны будем назвать каре, так как 70 человек с каждого фланга дают ему возможность самостоятельной защиты. Этот отряд будет, по выражению Тацита, еще "повсюду тесно сомкнутым, а спереди, сзади и с боков хорошо прикрытым". С другой же стороны, нам пришлось слышать и о таких фалангах, которые были очень глубоко построены. Таким образом, эти формы переходят одна в другую, не имея определенных границ. Но это обстоятельство не уничтожает их теоретической противоположности, и нетрудно вскрыть причину того, почему народы классической древности исходили из одной формы, а древние германцы - из другой, первоначальной формы.
Преимуществом фаланги перед клином являлось непосредственное вовлечение большего количества оружия в сражение. Десятишеренговая фаланга, насчитывавшая всего 10 000 человек, имела 1 000 человек в первой шеренге. Клин же глубиной в 100 человек имел по фронту только 100 человек. Если клин сразу не прорвет фалангу, то он очень скоро будет окружен со всех сторон. Фаланга в состоянии его обойти своими флангами. С другой стороны, слабой частью фаланги являлись ее фланги. Небольшая фланговая атака могла ее опрокинуть. Такая фланговая атака могла быть особенно легко произведена конницей. Германцы обладали сильной конницей, а греки и римляне такой сильной конницей не обладали. Поэтому германцы предпочитали строиться вглубь, чтобы иметь сильные и хорошо защищенные фланги. Греки же и римляне гораздо слабее чувствовали эту потребность. Они могли смело рисковать, принимая более тонкие построения, чтобы иметь на передовой линии как можно больше оружия.
Второй причиной, усиливавшей тяготение каждой стороны к свойственной ей форме построения, является то обстоятельство, что германцы обладали гораздо меньшим и худшим защитным вооружением, нежели греки и римляне с их развитой промышленностью. Поэтому германцы стремились к тому, чтобы выставить в первой шеренге лишь немногих, лучше других вооруженных воинов и пытались усилить атаку натиском из глубины, причем этому не очень вредило недостаточное вооружение воинов, стоявших внутри клина.
Наконец, клин имел еще и то преимущество, что он мог легко и быстро передвигаться по пересеченной местности, не нарушая в то же время своего внутреннего порядка. Фаланга же могла двигаться вперед ускоренным маршем лишь на очень небольшом расстоянии.
Теперь же следует поставить вопрос о том, как велико было каре древних германцев. Образовывали ли они одно, несколько или много каре и как они строились по отношению друг к другу?
Описывая сражение против Ариовиста, Цезарь пишет (1, 51), что германцы построились по родам (generatim), причем на одинаковом расстоянии друг от друга стояли гаруды, маркоманы, трибоки, вангионы, неметы, седузии и свевы. К сожалению, мы на знаем численного состава этого войска (ср. том I). Так как Цезарь располагал в этом сражении 25 000-30 000 легионеров, а германцы во всяком случае были значительно слабее римлян, то их, очевидно, было не более 15 000. Таким образом, они, за исключением всадников и рассыпавшейся легковооруженной пехоты, образовывали 7 клиньев по 2 000 человек в каждом, причем некоторые из этих клиньев имели по 40 человек в ширину и в глубину. Германцы с такой стремительностью ринулись на римлян, что центурионы не успели даже скомандовать легионерам метнуть дротики залпом, так что легионерам пришлось, бросив дротики, взяться за мечи. Германцы, продолжает Цезарь, по своему обыкновению, быстро образовав фалангу, встретили натиск мечей. Я это понимаю так, что когда четырехугольным отрядам германцев не удалось прорвать боевую линию римлян (Цезарь вполне естественно описывает вторую схватку как непосредственно следовавшую за первой), и римляне проникли в промежутки между клиньями с целью охватить их фланги, то германцы из задних рядов устремились вперед, чтобы заполнить интервалы и, таким образом, образовать фалангу. Конечно, это не могло произойти в полном порядке; поэтому в следующей фразе Цезарь уже говорит о "фалангах" во множественном числе; это мы должны понять в том смысле, что германцам не удалось установить одну общую боевую линию. Все это выступление вперед германских воинов из задних рядов является блестящим свидетельством их личной храбрости, так как вследствие неудачной попытки германских клиньев прорвать римскую фалангу была сломлена их главная сила, что оказалось для них в тактическом отношении весьма неблагоприятным. Но вся храбрость германцев разбилась о твердую сплоченность и численный перевес римских когорт, которые к тому же обладали преимуществом большей организованности20.
C этой картиной, которую мы находим в описании Цезаря, вполне согласуются описания сражений у Тацита. Так он пишет ("История", 4, 16), что Цивилий построил своих канинефатов, фризов и батавов обособленными отдельными клиньями, а в описании другого сражения (5, 16) у него ясно сказано, что германцы стояли не одним общим строем, но клиньями.
Благодаря своей форме германские клинья легко сжимались и не нуждались ни в каких особых упражнениях для передвижения. Когда Плутарх рассказывает о том ("Марий", 19), что амброны шли в бой одинаковым шагом, отбивая такт ударами в щит, то, конечно, нельзя считать, что эта маршировка была абсолютно точной, как на параде, но вместе с тем необходимо признать, что это явление было следствием вполне естественного порыва. С другой же стороны, германцы могли с большой легкостью, не соблюдая внешнего порядка, беспорядочными толпами или совершенно врассыпную быстро наступать или отступать по лесам и скалам. Единство тактической части сохранялось у них благодаря внутренней сплоченности, взаимному доверию и одновременным остановкам, которые производились либо инстинктивно, либо по призыву вождей. От этого, как мы это уже видели, зависело все. Это гораздо важнее, чем внешний порядок, и гораздо труднее достигается в воинских частях, объединенных одной лишь чисто воинской дисциплиной, чем в естественной корпорации германского рода, находившегося под начальством своего прирожденного вождя - хунно или альтермана. Итак, германцы не только были хорошо приспособлены к правильному сражению, но особенно отличались в боях врассыпную, в нападениях в лесу, в засадах, в ложных отступлениях, - короче, во всех видах партизанской войны.
Вооружение германцев определялось недостатком у них металла. Хотя они уже давно перешли из бронзового века в железный, но все еще не умели, подобно культурным народам Средиземноморья или даже кельтам, увеличивать в зависимости от потребностей запас металла и в соответствии с ним свободно располагать металлом при его обработке21. Следует отметить, что в некотором отношении мы лучше знаем оружие германцев, нежели оружие римлян в классическую эпоху республики, так как германцы, так же как и кельты погребали в могиле рядом с телом покойного его оружие, чего римляне не делали. Это дает нам возможность извлечь из земли оружие древних германцев. Древний германец и его оружие как бы составляют одно целое. Оружие германца является частью его личности. Для римлянина же оружие являлось ремесленным товаром, так же как и он сам в качестве воина являлся звеном, частицей, можно почти сказать, номером той манипулы, в которую он был назначен на военную службу управлением своего воинского округа. Поэтому германцы погребали вместе с воином и его оружие. Эту цепь мыслей можно продолжить еще дальше. Оружие в местах погребения по большей части находят в согнутом виде, т.е. оно было приведено в состояние негодности. Почему? Сперва предположили, что это делалось для того, чтобы удержать грабителей от воровства. Но это вряд ли вероятно, так как согнутое оружие легко снова выпрямить, а с другой стороны, в места погребения часто клали наряду с оружием и украшения. Причина этого скорее в том, что если человек уже больше ни на что не способен, то и его оружие делают бессильным. Тщательным исследованием и сравнительным изучением оружия, найденного в местах погребения, свидетельства римлян о вооружении германцев, правда, кое в чем были исправлены, но в основном эти свидетельства подтвердились. Римляне указывают на то, что лишь немногие воины имели панцирь и шлем; главным предохранительным вооружением был большой щит, сделанный из дерева или плетенки и обитый кожей, голова же была защищена кожей или мехом. В речи, которую Тацит ("Анналы", II, 14) вкладывает в уста Германику перед одним из сражений, этот римский полководец говорит, что лишь первый ряд (acies) германцев вооружен копьями, остальные же имеют лишь "обожженные на конце или короткие дротики". Конечно, это было преувеличением, которое допустил оратор для того, чтобы поднять дух в своих войсках. Ведь если бы вся масса германцев действительно была вооружена одними лишь острыми палками, то, несмотря на всю свою храбрость, германцы никогда ничего не смогли бы сделать с римлянами, прекрасно вооруженными с ног до головы. Лучше осведомляет нас относительно германского вооружения Тацит в "Германии" (гл. 6), где он сперва также говорит, что германцы имели мало длинных копий и мало мечей, а затем - что их главное оружие называется "фрамой", которое он и в других местах нередко упоминает ("Германия", 6, 11, 13, 14, 18, 24). Судя по описанию Тацита, это оружие было похоже на древнее копье греческих гоплитов (тяжеловооруженных воинов). Лишь позднее мы находим у германцев в качестве боевого оружия боевой топор22.
Неясно, каким образом сочетались в клинообразном строе длинные копья с коротким оружием. Германик в своей приведенной выше речи утешает своих солдат, указывая на то, что в лесу такими копьями не так удобно пользоваться, как дротиками и мечами. Поэтому можно предположить, что длина германских копий равнялась длине сарисс и копий ландскнехтов, что нам не кажется невозможным.
Так как длинное копье носилось двумя руками, то воин, несший такое копье, уже не мог держать в руках щита. Поэтому мы должны предположить, что длинными копьями были вооружены латники. Стоя в первом ряду и, возможно, чередуясь с воинами, державшими щит, для того чтобы быть слегка прикрытыми их щитом, воины, вооруженные длинными копьями, образовывали голову наступавшего клина. Как только эти воины могучими ударами прорывали неприятельский строй и приводили его в смятение, тотчас же вслед за ними наступали воины, вооруженные фрамами, и устремлялись в произведенный ими прорыв. Если бы не существовало такой тесной связи между длинным копьем и коротким оружием, то длинным копьем нельзя было бы пользоваться в схватке врукопашную. Даже сам копейщик должен был для продолжения и успешного окончания боя иметь при себе в качестве запасного оружия меч или кинжал.
Дело представится гораздо проще, если мы примем, что необычайная длина германских длинных копий есть не что иное, как преувеличение, допущенное в рассказах римлян и явившееся в результате сравнения этих длинных копий с коротким дротиком римлян. Если длина копья не превышала 12-14 футов (3,65-4,25 м) и его можно было держать в одной руке, что давало возможность воину в другой руке держать щит, то такое длинное копье немногим отличалось от фрамы. Поэтому в четырехугольном отряде можно было свободно по желанию размещать воинов, не обращая особенного внимания на вид оружия.
Существенным вопросом является следующий: раз греки и римляне, равно как, позднее, средневековые рыцари защищали свое тело хорошим предохранительным вооружением, необходимым для рукопашных схваток, то каким же образом могли германцы обходиться без такого предохранительного вооружения? Я долго придерживался той мысли, что германцы надевали на себя шкуры зверей, которые истлели в могилах. Но на многочисленных сохранившихся изображениях германских воинов мы этого нигде не видим23. Напротив, источники говорят нам о том, что германцы не имели никакого другого предохранительного вооружения, кроме щитов. Это объясняется тем, что фаланга и легион были в большей степени приспособлены для одиночных боев, чем германский четырехугольный отряд. Этот последний предназначался для того, чтобы смять противника своей глубокой массой. Если это ему удавалось, то оставалось лишь преследовать неприятеля. Следовательно, в предохранительном вооружении нуждались, как мы это увидим позднее у швейцарцев, только внешние ряды. К тому же в бою врассыпную, который для германцев имел, пожалуй, больше значения, чем бой в клинообразном строю, легкость в движениях была настолько важна, что ради нее германцы отказывались от всякого иного предохранительного вооружения, кроме щита.
Германцы очень широко пользовались дротиком. Замечательно то, что германцы перестали пользоваться луком и стрелами, которые им были известны еще в бронзовую эпоху и которые снова вошли в употребление лишь в III в. н. э. Источники и археологические находки в полном соответствии друг с другом ясно говорят нам об этом24.
КЛИН
Уже в "Настольной библиотеке для офицеров" ("История военного искусства", т. I, 97, 1828) описано треугольное построение и полый клин, служивший для охвата, но тут же добавлено: "Эти клинообразные построения были скорее тактическими изобретениями и забавами, предназначавшимися для учебного плаца, нежели практическими построениями, применявшимися во время войны, для чего у нас нет соответствующих примеров".
"Вообще греки понимали под словом "клин" всякую наступательную группу, построенную больше вглубь, чем в ширину. К этому типу построения относится поэтому и наступательная колонна Эпаминонда".
Пейкер, напротив, верит в существование треугольной формы германского клина и хвалит ее за то ("Немецкое военное искусство в древние времена" - "Das deutsche Kriegswesen der Urzeiten", II, 237), что "она давала возможность легче менять фронт". Авторитет греческих тактических писателей, на которых он в данном случае ссылается, мы спокойно можем оставить в стороне, так как они пишут только о коннице, - равным образом и пример полета журавлей. Мнимая большая легкость поворотов, как впрочем, и все построение, является не чем иным, как чисто доктринерской теорией.
В другом месте (II, 245) Пеикер указывает как раз наоборот, что "клинообразная наступательная колонна могла передвигаться, не нарушая своей внутренней сплоченности, лишь по твердой, открытой и ровной местности".
Вопрос о свидетельствах северных писателей подробно разобран в двух исследованиях Г. Некеля (С. Neckel, "Hamalt Fylkin. Braunes Beit^ge z. Gesch. d. deutschen Sprache", Bd. 40, S. 473, 1915) u. "Hamalt Fylkin Svinfylkin. Archiv foer Nordisk Filologie", Bd, 34, N. F. 30).
Некель под словом "хамальт" понимает такой четырехугольный отряд, отличительной чертой которого является сплошной ряд щитов. "Хамальт" превращается в "свинфилькинг", если перед его строем выстраивается треугольник, направленный своим острием против неприятеля. Так как мы уже убедились в том, что это острие не имело тактического значения, то я не могу себе представить, чтобы в поэтических источниках могли быть подмечены тонкие теоретические различия: стоят ли в целях более легкого и удобного руководства в первой шеренге при наступательном движении один или немногие воины, а воины следующих шеренг выскакивают из своих шеренг лишь в момент атаки и становятся рядом с ними, или же во всех шеренгах с самого начала имеется одинаковое число воинов. Даже в том случае, когда предводитель предполагал подступить к неприятелю и атаковать его треугольной головой колонны, то это все же на практике было почти неосуществимо, так как воины, выступавшие из-за второй, третьей и четвертой шеренг, едва ли смогли бы искусственно держаться на установленной дистанции от воинов первой шеренги. Дистанции между шеренгами настолько малы, что их нелегко сохранять даже при мирных упражнениях на ровном учебном плацу; при дикой же боевой атаке, когда каждый воин делает все, что может, для того чтобы по меньшей мере не отстать от своего соседа, а, может быть, даже его и обогнать, сохранять дистанции совершенно невозможно. Гораздо ниже Некеля я оцениваю в качестве источников как Агация, так и северные поэмы вплоть до Саксона Грамматика, который из них черпает. Я остерегался даже, как это можно было видеть, устанавливать какие-нибудь тактические формы по Гомеру. Свидетельство же Агация ни в коей мере не может поколебать те указания, которые мы находим в "Тактике" Маврикия. Их даже сравнивать нельзя.
В некоторой степени противоречит моему описанию рассказ Тацита о сражении Арминия с Марбодом ("Анналы", II, 45): "Войска построились, охваченные одинаковой надеждой, и не так, как это было раньше в обычае у германцев, т.е. беспорядочными скоплениями или разбросанными отрядами, так как продолжительная война с нами приучила их следовать за знаменами, прикрываться резервами и обращать внимание на слова полководцев". Эти слова Тацита можно понять таким образом, что германцы раньше вообще не знали никакого тактического строя, научились ему от римлян и подражали им в том, что подобно им, выстраивали войско для сражения и прикрывали его резервами, т.е. готовились ко второму или даже нескольким сражениям.
Но, разбирая это описание, мы должны здесь учесть риторический акцент. Поэтому "древний обычай" германцев строиться "беспорядочными скоплениями или разбросанными отрядами" есть не что иное, как наступление четырехугольными отрядами клиньями, за которыми следуют стрелки и которые очень легко совершенно рассыпаются. А "войско, прикрытое резервами", мы на самом деле можем принять как подражание римским формам. Со времен Цезаря бесчисленное количество германцев - как князей, так и свободных членов общины - перебывало на римской службе, что дало им возможность основательно изучить римское военное искусство. Весьма возможно, что как Арминий, так и Марбод сочли для себя выгодным построить войско по римскому образцу. Для этой цели им достаточно было приказать, чтобы отдельные роды строились не отдельными большими четырехугольными отрядами, а двигались все в один ряд. Род или сотня были приблизительно тем же самым, что римские центурия или манипула. Таким образом, можно было образовать несколько боевых линий или один резерв. Совершенно не является противоречащим то обстоятельство, что средиземноморским народам потребовалось несколько столетий для того, чтобы достигнуть такого тонкого расчленения войска, и что германские варвары смогли сразу его перенять. Сами по себе германцы этого не смогли бы сделать, так как слишком сильна была еще сила традиционной привычки и вера в традиционную форму. Никакой личный авторитет не был бы достаточно высок, чтобы преодолеть недоверие толпы к такому новшеству, как образование боевых линий или резерва. Но так как каждый либо по личному наблюдению, либо по рассказу своих товарищей знал, каких успехов достигали римляне благодаря этим построениям, то полководец, который сделал бы такое предложение в военном совете хунни, мог легко получить всеобщее одобрение. А механически провести в жизнь эти приказы было, конечно, совсем не трудно тем хунни, которые держали в строгом повиновении свои отряды.
Вооружение населения черняxовськой культуры. 1 – остатки меча; 2 – фрагменты наконечников копий; 3, 4, 5 – острия стрел; 6 – рукоять щита (1-5 – Оселивка; 6 – Курники)
Вооружение германцев Надднестрянщины. Умбоны и рукояти щитов (1, 3-5 – Добростаны, 2 – Iване-Золотое 6 – Перепельники)
