История охоты с ловчими птицами на Руси. Охота на древней руси
История охоты с ловчими птицами на Руси
Вот опять не спиться что-то, не сомкнуть усталых глаз – Соколиная охота видится в который раз. Взмыв над соснами свечою, с круга плавного стремглав, Пущенный, как тетивою, воздух свистом разорвав, Белый кречет бьет внезапно в жертву молнией живой, Стопроцентно сделав ставку между небом и землей. А сокольничий в парадном, в шапке с мехом из бобра, Не сводивший с птицы взгляда, торопит уже коня... И щемит, щемит на сердце непонятная печаль – То ли по векам ушедшим, то ли мне Россию жаль. Вот и я молюсь и верю что однажды в вещем сне: Мне приснится кречет белый и сокольник на коне…
(Юрий Максимов)
С
трасть к охоте свойственна человеку с глубокой древности. И всегда рядом с человеком находились его верные помощники – собаки и ловчие птицы. Но соколиная охота – зрелище незабываемое! Грациозные птицы способны совершать без отдыха до 70 ставок, развивая при нападении на жертву скорость до 100 метров в секунду, а добыча сокольников не шла ни в какое сравнение с другими охотами! Cоколиная охота исторически развивалась только там, где есть открытые пространства, позволяющие наслаждаться зрелищем воздушного боя. В Средние века, несмотря на свою популярность во многих странах Европы, соколиная охота в силу законодательных ограничений оставалась уделом лишь высшего сословия. В английской книге об охоте «Boke of St. Albans» от 1486 года говорилось, что охотиться с ловчими птицами имела право только знать, а простолюдины карались смертной казнью. Например, королю надлежало охотился с белым гренландским соколом, герцогу – с сапсаном, рыцарю – с ястребом.
ZOO•БИЗНЕС №5/2014
Соколиная забава
Северная соколиная охота
Обучение охотничьих птиц
Тайна за семью печатями
Сокльничьи и помытчики
Наряды сокольников
Век бунташный, царь Тишайший
Духовенство официально осуждало соколиную охоту, но, как и все миряне, втайне увлекалось ею.
Соколиная забава
На Руси охота с ловчими птицами была известна с давних времен. К нам она пришла из Великой степи, от кочевников-хазар, населявших территорию Нижнего Поволжья, а также от славян племен, контактировавших с германцами и скандинавами. Свое влияние оказывали и контакты с Византией – обычаи и развлечения византийского двора не остались без внимания киевской знати. Но каково бы ни было происхождение этой забавы, в самых первых письменных источниках соколиная охота предстает перед нами во всей красе, причем в большей степени не как промысел, а как княжеская потеха.
Да, в Киевской Руси соколиную охоту почитали и любили. В IX веке на Подоле стоял соколиный двор, где князь Олег серьезнейшим образом занимался разведением птиц для охоты. А при князе Ярославе Мудром охота с ловчей птицей была широко распространена среди русской знати. К этому же времени относится и первый свод законов, так называемая «Русская Правда», где имеется ряд статей об охоте и ловчих птицах, за воровство которых полагался большой штраф: «А если украдут чужого пса, ястреба или сокола, то платить вознаграждения потерпевшему 3 гривны».
Внук Ярослава Мудрого, киевский князь Владимир Всеволодович также охотился с ловчими птицами. Упоминание об этом содержится в летописном тексте «Поучения Владимира Мономаха»: «На посадников не полагаясь, ни на биричей, сам делал, что было надо; весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах и о ястребах заботился». Игорь, князь Северский, судя по Ипатьевской летописи, попав в плен к половцам, тоже охотился с ястребами.
Северная соколиная охота
В северо-восточной Руси соколиная охота была не менее популярна, нежели в южной, хотя условия ее были другими – из-за обширных лесов и болот. Особенно в этом плане выделялся Великий Новгород, стоящий на пересечении главных торговых дорог, одна из которых соединяла Восток с Западом – «Волжский путь», а другая Юг и Север – «Путь из варяг в греки». Год от года интерес к соколиной охоте со стороны новгородской знати возрастал, возрастала и потребность в охотничьих птицах. Таким образом ловля хищных птиц становится здесь прибыльным делом. Именно в связи с широким развитием соколиной охоты во времена правления князя Андрея Александровича – сына Александра Невского, на княжеской печати появляется конный сокольник. К этому времени относится сохранившаяся грамота князя к посадникам, казначеям и старостам Заволочья о предоставлении его ватажникам корму и подвод, когда те будут возвращаться с птицами с моря. Ссылки же в этой грамоте на своего отца «а как пошло при моем отце и при моем брате» говорят нам о том, что и Александр Невский имел свой интерес в птичьем промысле.
История охоты с ловчими птицами на Руси
Еще на заре создания русского государства сокол появляется как гербовая фигура – символ основателей династии первых князей Руси. Загадочные фигуры на монетах и печатях Рюриковичей, на перстнях и подвесках, принадлежавших князьям и их дружинникам, и даже на кирпичах Десятинной церкви в Киеве не что иное как силуэт атакующего сокола. Кстати, само слово «рюрик» («рериг», «рарог») идентифицируется с названием сокола: в современных славянских языках – польском, словацком, чешском – этим словом обозначают балобана. Кстати, изначально на гербе Москвы был изображен всадник с соколом на руке.
Насколько сильно новгородские князья любили соколиную охоту, подчас в ущерб своим прямым обязанностям, показывают летописи. В 1135 году новгородцы упрекали своего князя Всеволода Мстиславича: «Почто ястребов и собак собра, а людей не судяше и не управляаше». А спустя почти 130 лет подобный упрек они вменили в вину уже Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишъ, и многы ястребы и соколы држиши? Отнял еси у нас Волхов гоголиными ловцы и иныя воды утечными ловцы, а псов држиш много, отнял еси у нас поле заечьими ловцы». Упоминание одних лишь ястребов в первом эпизоде неслучайно – территории, где проходили охоты, были большей частью покрыты лесами, что делало ястреба наиболее подходящей птицей для охоты. Кроме того, достать его было гораздо проще, чем сокола.
Новгородские товары шли в Европу и на Восток, и крупные сокола наравне с пушниной ценились очень дорого. Вплоть до потери своей независимости город обладал монополией на добычу крупных северных соколов, кречетов и частью белых ястребов. Например, при посещении Новгорода Иваном III в 1476 году знатные люди в числе даров преподнесли государю ловчих птиц: князь Василий Шуйский – двух кречетов и сокола, Казимер – двух кречетов, Яков Короб и сын его Иван – по кречету. После потери независимости все новгородские промыслы, связанные с севером, перешли в подчинение Москвы.
Обучение охотничьих птиц
В охоте с ловчими птицами использовали ястребов, соколов и кречетов. Для этого их «вынашивали», то есть приучали ловить диких птиц и мелких животных. Птица должна была с налету бить добычу в несколько приемов или «ставок». Причем по способностям к охоте соколы и кречеты были более предпочтительны, нежели ястребы.
Ловчих птиц «помыкали», то есть добывали. Места, где их ловили, в старину назывались «помчищами», а люди, ловившие их, звались «помытчиками». Способы и приемы ловли этих птиц передавались по наследству от отца к сыну – это была семейная тайна. «Помыкание» соколов и кречетов было делом весьма хлопотным и зависело исключительно от опыта и находчивости помытчика. Ловили птиц при помощи снастей, к которым в виде приманки привязывали живых голубей. Для охоты отлавливали соколов как старых (дикомытей), так и молодиков. Но старые трудно поддавались обучению, поэтому молодых «помыкали» чаще, причем в первую очередь обращали внимание на их привязанность к родному гнезду. Птицу, которая рано покидала гнездо и перелетала с ветки на ветку, называли «ветвенником». Такие птицы были хороши для охоты, но натаскивание их требовало большого труда и терпения. Если молодая птица дольше других оставалась в гнезде, то ее называли «гнездовой». Они ценились выше, потому что были послушнее и при вынашивании требовали гораздо меньше труда.
Пойманных птиц раз в год доставляли в Москву на княжескую сокольню, обычно к Рождеству, или самое позднее – к Масленице. Доставка соколов и кречетов была сопряжена с большими трудностями. Их везли в особенных повозках, в каждой – по четыре-шесть птиц. Повозка представляла собой короб, внутри обитый овчиной, чтобы птицы не получили повреждений и у них не заломились крылья при толчках.
В Москве соколы и кречеты поступали на княжескую сокольню, и уже здесь их начинали приучать к охоте. Этим занимались княжеские сокольники. Чтобы победить врожденную дикость птиц и сделать послушными охотнику – «вежливыми», их подвергали голоду и бессоннице. Для этого птицу носили при себе днем и ночью, не давая ей ни на минуту заснуть. Затем приучали к различным охотничьим принадлежностям и к дичи, на которую она должна была охотиться. С этой целью сокола или кречета притравливали к битой птице или чучелу, а в самом конце обучали прилетать на зов. Что интересно, для ястребов набирались особые слуги – «садовники ястребьи», которые дрессировали их для охоты.
Тайна за семью печатями
Московские соколы высоко ценились не только на Востоке, но и на Западе. Многие неоднократно пытались узнать, где именно в России добывается столь великолепная птица. Однако государственную тайну составляли не только места, где ее ловили, но и пути, по которым помытчики доставляли кречетов в Москву. Доставка птиц происходила по особым правилам, нарушение которых сурово наказывалось. На вопрос иностранных гостей: «Где же ловится такая превосходная птица?», следовал один ответ: «Во владениях нашего великого государя». Заволжье, Печора, Урал, Сибирь, берега Белого моря – основные «засекреченные» территории добычи пернатых «охотников».
История охоты с ловчими птицами на Руси
В XIII – XIV веках интерес к соколиной охоте в Новгородской земле принимает такие масштабы, что светские сюжеты на эту тему начинают проникать даже в священные книги – в качестве иллюстративного материала. Так в новгородской псалтыри XIV века изображен сокольник с ловчей птицей на руке в виде буквицы. Изображение сокольника и хищной птицы присутствует и на новгородских свинцовых буллах. В частности, в раскопе, датируемом 1420-м годом найдена печать Великого Новгорода с изображением человека с птицей на правой руке.
В период монголо-татарского ига ловчие птицы нередко становились частью дани, которую русские князья выплачивали Золотой Орде. Один белый кречет приравнивался по стоимости к трем чистокровным скакунам. Кроме того, долгие столетия кречеты считались одним из самых ценных подарков. Так, в государства, которые зависели от Москвы, направлялись кречеты-«презенты». Их преподносили в знак поощрения. Равные по силе княжества получали «дары». Ну, а к тем, кого Москва опасалась, послы везли так называемые «поминки» – дары из живых птиц и зверей. Случалось, что птица в дороге погибала. Несмотря на это посольство все равно передавало крылья и голову сокола, – такое подношение тоже считалось подарком.
Сокльничьи и помытчики
Надо сказать, специалисты по лову и обучению птиц на Руси ценились во все времена. Грамоты великих князей, врученные помытчикам и сокольникам в XIII-XVI веках, давали им особые права и привилегии, поскольку добыча соколов и кречетов была делом государственным.Сокольи и кречатьи помытчики считались слугами государевыми, которые по своему положению и правам резко отличались от «черни». Когда помытчики везли птиц в Москву, всякий обязан был оказывать им помощь, а власти – предоставлять нужное количество корма и подвод. Сам Василий III приложил печать к грамоте 1507 года, согласно которой сокольники освобождались от повинностей и выплачивали только налог полтора рубля в год «за соколы». Кроме того, помытчики не были подвластны суду местных властей, кроме случаев убийств или разбоя, да и то если бы их захватили на месте преступления. Ежели же на помытчика жаловался посторонний, то дело разбирал сам Великий князь или государев Сокольничий, который происходил из родовитых бояр. Всех, даже рядовых сокольников, Великий князь Московский одаривал поместьями. Сокольники имели свои вотчины и крестьян.
Однако при всем этом у помытчиков были и свои строгие правила поведения: им запрещалось пить, курить, предаваться азартным играм и блуду, «дабы птицам дурно не учинялось» от безнравственности людей. А продажа пойманных сверх списка птиц на сторону сурово каралась. Из летописей нам известно имя первого Сокольничьего при Василии III – это Кляпик Еропкин.
При Иоанне IV Васильевиче соколиная охота становится не просто развлечением, а основой дипломатических отношений и пополнения царской казны: с русских и иноземных купцов стали взимать подати голубями для пропитания соколов. В это время царские сокольники населяют в Москве целую слободу. В Белокаменной появляется храм Св. Трифона Чудотворца, который считается защитником полей и угодий. Народное предание связывает строительство Храма с чудесным спасением царского сокольничего от неминуемой опалы. Молодой царский сокольничий, сын богатого и знатного боярина по имени Трифон Патрикеев, упустил любимого государева сокола. Разгневанный царь приказал ему отыскать сокола не позже трех дней под страхом жестокого наказания. Три дня и три ночи сокольничий провел в лесу в тщетной надежде найти сокола и горячо молил о помощи Святого Трифона. Наконец, усталый и измученный, он присел отдохнуть, задремал и увидел сон. Перед ним предстал Святой Трифон на белом коне с птицей в руках и сказал, что потерянный сокол сидит на сосне невдалеке от того места, по направлению к востоку. И действительно, очнувшись от сна, сокольничий скоро разыскал сокола и в благодарность за чудесную помощь построил Св. Трифону сначала часовню, а потом храм.
Наряды сокольников
Если охотничий костюм древнего русича почти не отличаются от повседневной одежды, то наряды царских сокольников поражали роскошью. Красные кафтаны, расшитые двуглавыми орлами и оконтованные золотой вязью. На ногах – сапоги телячьей кожи с высокими носками, загнутыми вверх, из красного или золотого сафьяна. Богато декорированная перчатка на одну руку. Стоил такой костюм недешево. В зависимости от своего положения, сокольник получал атлас или сукно для кафтана, бархат и соболей – для шапки, кожу и сафьян – для сапог. Если в царской охоте принимали участие иностранные гости, то эффектные наряды сокольников усиливались за счет особых «крыльев», украшенных разноцветными лентами из шелка. «Крылья» крепились при помощи ремня на поясе.
Кроме клобука – шапочки, в которой птица отдыхала после охоты, костюм ловчих птиц царского двора включал: нагрудник, обносцы, нахвостник и должик. Обносцы – это кольца, обычно из кожи, которые надеваются на лапы птицы. Должиком называют шнур, один конец которого крепится к обножкам, а другой сокольник держит в руке – нечто вроде поводка для собаки.
Особенное место в наряде птицы занимали колокольчики – разные по размеру и звучанию. По их звону сокольник, не видя птицы, мог легко определить, чем она занята в данный момент и где находится. Так, если звонил хвостовой колокольчик – птица сидит на пойманной добыче. Сегодня колокольчики крепятся на ноги птицы и на центральные рулевые перья, чтобы по звуку найти хищника в высокой траве или в кустах. Сбруя же для ловчих птиц отделывалась особенно богато, в ходу были расшитые шелком золотом и серебром, украшенные перьями и жемчугом клобучки и нагрудники из бархата и других дорогих тканей.
Век бунташный, царь Тишайший
Особенно большое распространение соколиная охота получила в царствование Алексея Михайловича – Тишайшего, отца Петра I. При нем она была доведена до небывалой роскоши, стала едва ли не первой среди царских охот. Сам же Алексей Михайлович называл себя охотником «достоверным», то есть истым.
Известна история, повествующая о чудесном спасении царя во время охоты от медведя в окрестностях Саввино-Сторожевского монастыря. После этого Алексей Михайлович охладел к подобным потехам. Лай собак, рев зверей, кровь, предсмертные конвульсии зверей – все это стало раздражать государя. Кроме того, годы его уже не позволяли, как прежде, целый день комфортно сидеть в седле, преследуя жертву. И он увлекся истинно царской забавой – соколиной охотой, в которой стал докой.
«Птичья потеха», по свидетельствам современников, стала едва ли не единственной его страстью. Зачастую он предавался ей в ущерб государственным делам. Царь и специально выезжал на охоты, и никогда не упускал случая поохотиться по дороге куда-либо, например, на богомолье в Сергиев Посад, Коломну, СаввиноСторожевский монастырь. В подмосковных селах Коломенское и Семеновское появляются потешные дворы, где содержатся более 3000 ловчих птиц – не только соколов, но и кречетов, кобчиков, ястребов, орлов.
Во главе сокольников стоял «начальный сокольник», назначение которого на должность обставлялось специальной церемонией. Эта церемония подробно описана в «Уряднике сокольничия пути» – книге, созданной Алексеем Михайловичем лично и за 500 лет не утратившей своей актуальности. Как человек, с одной стороны, искренне влюбленной в соколиную охоту, а с другой – несомненно, тонко чувствующий и обладающий поэтическим даром, он создал наполовину художественное произведение, заполненное тем не менее важной и ценной информацией по приручению, содержанию охотничьих птиц и правильной охоте с ними. «Красносмотрителен же и радостен высокого сокола лет. И зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя и забавляет веселием радостным и веселит охотников сия птичья добыча», – писал царь в 1656 году.
Тишайший не только знал имя каждой своей птицы, но и собственноручно придумывал им названия. Охотно верится, что он действительно был счастлив, наблюдая за своими птицами!
В дальнейшем при сильном развитии соколиной и псовой охоты, организация ее распалась на два больших отдела – Сокольничий путь и Ловчий путь. В ведении Сокольничего пути были сосредоточены все дела, касающиеся соколиной охоты. Ловчий же путь ведал делами звериной охоты. Штат его состоял из псарей конных и пеших, конюхов, охотников или ловчих. Все они считались вольными слугами государевыми и подчинены были только Ловчему.
При Петре I соколиная охота начала приходить в запустение. Петр сократил Тайный приказ, урезал число сокольничих, забрал сыновей и забрил их в потешные полки. Правда, потом он пытался восстановить утерянное искусство, но безрезультатно. Устная традиция, на которой, собственно, все и держалось, была прервана. Поэтому в конце XIX века в Россию приглашали голландцев, чтобы возродить традиции русской соколиной охоты. К сожалению, попытки были не так успешны, как ожидалось, и в нынешнем виде охота с ловчими птицами являет собою лишь жалкое подобие некогда роскошной княжеской забавы.
Лилия ВИШНЕВСКАЯ.
zoobusiness.kiev.ua
Княжеская и царская охота
Охота как традиция
Еще с доисторических времен человек занимался охотой, чтобы выжить. С развитием общества цели, способы и орудие охоты менялись. Если в первобытном обществе охота была главным занятием и основным источником пищи, то ближе к средневековью она приобрела характер обрядов и ритуалов. По мере истребления опасных для жизни и скотоводства хищных зверей, охота как способ пропитания отошла на второй план. Хотя, по силе привычке и врожденной наследственности это занятие осталось одним из любимых способов получения удовольствия для состоятельных слоев населения.
Образ жизни человека совершенствовался, племена становились оседлыми, возникали более крупные центры поселения. Тут же возникала и новая проблема – из-за регулярной охоты дичь возле крупных поселений уменьшалась, а местные землевладельцы ввиду личных удобств запрещали другим охотиться на своих землях. В Западной Европе первыми из таких «собственников» стали каролингские короли, создав исключительные права охоты для частных лиц. С развитием феодализма охота все больше превращалась лишь в средство для забавы высших классов общества, а крестьяне лишались прав охоты даже на своих землях. В конце средневековья была организована охотничья регалия, дававшая преимущественное право государства на охоту, что разорительно сказывалось на крестьянском населении.
Несмотря на право поземельной собственности, чуть позже издается закон об охоте, который серьезно регулируется государством в интересах казны и народного хозяйства. Здесь уже даже высшие сословные населения при желании поохотиться должны были уплатить государству для получения специального королевского разрешения.
Великокняжеская охота на Руси
С древних времён охота на Руси считалась свободным промыслом для всех, но князья пользовались особыми привилегиями, вытекавшими из их земельных прав и отчасти из их высокого положения. Лучшие охотничьи угодья в завоеванных областях отходили во владения князей. Ловчий путь (например, «Московский путь»), обозначавший все княжеские угодья в том или другом уезде, делился на станы, в каждом из которых было несколько деревень и починков, которыми заведовал ловчий. Насколько велики были доходы от угодий, можно судить по свидетельству Флетчера: «за удовлетворением всех дворцовых издержек на жалованье штату оставался ещё огромный излишек в виде шкур и мехов, дававших при продаже до 230000 р.».
Владимир Мономах наиболее точно выразил народную мысль об охоте, сказав: «всё же то дал Бог на угоды человеком, на снедь, на веселье» - по поводу обилия птиц и зверей. Игорь Рюрикович стал первым известным истории князем – охотником, с его увлечением тесно связана женитьба на Ольге. В средневековье охота считалась лучшей школой для подготовки воинов к боевой жизни и обязательной традицией, поэтому большинство древнерусских князей занимались ей. Например, сохранилось множество красноречивых сведений, как Иван Калита, Симеон Гордый, Дмитрий Донской ревниво оберегали свои «сокольничьи и ловчии пути».
Возможно, ввиду крещения Руси и соответствующих перемен, история умалчивает об охотах князя Владимира, а из 12 его сыновей лишь о Мстиславе и Ярославе сохранились известия, относящиеся к их княжеским ловам. О сыне Ярослава Всеволоде сохранились некоторые сведения по поводу орудия и способов охоты в его время, из которых видно, что уже в XI в. в великокняжеской охоте употреблялись тенета.
Сын Всеволода Владимир Мономах представляет собой вполне законченный образ князя-охотника. Среди черт его характера наиболее выражены безграничная отвага, покоящаяся на убеждении, что смерть не приходит раньше, как в урочный час, и выносливость, не признающая усталости, пока дело не доведено до конца. Современники Владимира Мономаха также были страстными охотниками - Даниил Романович Галицкий, провожая своё войско в 1255 г., собственноручно убил рогатиной трёх здоровых кабанов.
Многие новгородские князья увлекались охотой настолько, что нарушали права частной охоты и попросту забывали, что в их обязанности еще входит управление областью. Между князьями и господином Великим Новгородом не раз возникали конфликты по этому поводу. Что касается московских князей, то они интересовались охотой больше с фискальной точки зрения. Охота, по их мнению, должна была служить в большей степени средством пополнения государственного бюджета, чем забавы ради. Хотя, время Василия III можно по праву назвать расцветом великокняжеской охоты в Москве – он преподносил свои охоты так, что они поражали всех своей грандиозностью.
По способам производства древнерусскую охоту можно разделить на звероловство и охоту в собственном смысле. На птиц охотились с помощью перевесов - даже у княгини Ольги были свои перевесы по Днепру и по Десне. Владимир Мономах при охоте на зверя всегда имел при себе хорошо заточенный меч, а Василий III носил два длинных охотничьих ножа, продолговатый кинжал, топор с ручкой из слоновой кости и кистень. При царе Иоанне Грозном стало употребляться для охоты и огнестрельное оружие.
Княжеская и царская охота делилась на птичью и псовую. Охота с ловчими птицами всемирно известна как истинно царская забава, которая на Руси проводилась высокопоставленными князьями. Такая охота производилась при помощи ястребов, соколов и кречетов «выношенных» - они были приучены ловить диких птиц и мелких животных. Псовая охота носила тот же характер, что и птичья. В княжеской псовой охоте денег не жалели - здесь годилась не только местная порода борзых, но и восточная дорогая порода.
Царская охота на Руси
Достоверно известно, что Иоанн IV ещё мальчиком начал охотиться, имея тягу к зрелищам крови, мучений и смерти. Царь Фёдор Иоаннович любил тешиться зрелищем медвежьих потех и боев с медведями, а Борис Годунов, судя по рассказу Горсея, был известным соколиным охотником. Михаил Федорович больше всего любил охоту на медведей, царь Алексей Михайлович с детства предпочитал птиц. Алексей Михайлович по собственному выражению был «охотник достоверный», т.е. истинный – во время поездок на охоты он приказывал раскинуть роскошные шатры, которыми заведовал шатерничий, сопровождавший царя.
Все царские охоты проводились при помощи охотников ловчего пути, под общим руководством ловчего и псовника. До 1616 г. царская псарня помещалась в Белом Царевом городе, а затем была переведена на Старое Ваганьково в Москве, где для неё построили новые помещения. Для звериной и соколиной охот имелись особые охотничьи лошади - для личного царского обихода.
Кроме лука со стрелами охотники вооружались копьями, протазанами, вилами и рогатинами, из огнестрельного оружия - пищалями, самопалами, карабинами и пистолетами. В особых случаях царские охотники выезжали на богато убранных конях, но кони государевы отличались еще большей роскошью и богатством. Наряд царских ловчих птиц состоял из следующих составных частей: клобучок, нагрудник, нахвостник, обножи, сильца, должик и колокольцы. Ценность каждого наряда согласовалась с достоинством птицы, для которой он предназначался, например, кречеты - царские любимцы, блистали золотом, серебром и драгоценными каменьями. Все лица, состоявшие при царской охоте, каким бы ни было их положение, считались на действительной царской службе.
Император Пётр II большую часть своего недолгого царствования проводил в охотничьих поездках, следовавших одна за другой. Больше всего ему нравилась псовая охота – при Петре II появилась заимствованная с Запада охотничья должность егермейстера. После Петра на престол вступила Анна Иоанновна, которая внимательно следила за устройством учреждений придворной охоты. Анна Иоанновна была большим почитателем зрелищ травли зверей - ни до неё, ни после, этот вид забавы не практиковался в таких масштабах. Любимым её занятием была также ружейная стрельба. В царствование Анны Иоанновны в Петербурге было построено несколько зверинцев, зверовых и охотничьих дворов, где помимо коллекций редких зверей и птиц, содержались звери для травли и птицы - для ружейной охоты императрицы.
Со смертью Екатерины II соколиная охота навсегда прекратилась. Именным указом от 1827 г. император Николай I исключил последних помытчиков из придворного звания. При императорах Павле, Александре I и Николае I наступило время полного затишья в императорской охоте. Охота вошла в состав министерства императорского двора и стала исключительно псовой охотой. Благодаря императору Александру II традиция охоты ради забавы возобновилась, и господствующей стала ружейная охота. В начале XIX в. императорская охота из Петербурга была перенесена в Петергоф, а в 1858 г. из Петергофа - в Гатчино, где находится и поныне.
Автор: Н. Кутепов
ohotuslugi.ru
Псовая охота на Руси - Издания
ОБРЕТЕНИЕ ИСТИНЫ
Начиная с XII в. появляются упоминания о псовой охоте в сохранившихся археографических памятниках. В 1135 г. новгородцы, раздраженные своим тогдашним князем Всеволодом Мстиславичем, писали ему: «Почто ястребов и собак собра?» По прошествии почти полутора веков (1270 г.) новгородцы обратились теперь уже к брату Александра Невского, Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишь и многи ястребы и соколы держиши? ...А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьими ловцы...».
А вот и еще один летописный рассказ о псовой охоте той поры из апокрифической повести «О зачале Москвы и о князе Даниле Суздальском», включенной в состав позднейших Новгородских летописных сборников: «В лето 6789 (1280 г.) месяца Октября в 29 день... И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления (т.е. ловли зверями-псами) заецев. И бысть ему на поле...» Кстати, тот же отрывок говорит и о наличии во времена «князя Данила Суздальского» – сына Александра Невского, будущего князя московского Даниила Александровича, гончих собак: «И злая княгиня Улита... сказала: «Есть у мужа моего пес выжлец...»
Если после прочтения грамоты 1135 г. у читателей могли возникнуть сомнения в породной принадлежности собак, служащих, наравне с ястребами, забавой новгородскому князю, то летописный текст 1270 г. полностью их рассеивает. Пожалуй, даже очень большой скептик не решится отнести собак, способных ловить зайца в чистом поле, к какой-либо иной породе, кроме борзых.
Страстными охотниками были и потомки Даниила Московского – в княжение Димитрия Донского (1377 г.) за р. Пьяной в нижегородских окрестностях, не страшась нападения ордынцев, «князи и бояре старейшие, вельможи и воеводы, ти все поехаша, ловы деюще, утеху себе творящее, мнящееся яко дома».
Начиная с «Духовной грамоты» серпуховского князя Владимира Андреевича (1410 г.) широко употребляется летописцами слово «псарь», впервые встречающееся в летописях 1159 г. Особенно же частые упоминания о псарях относятся к XV в., а в 1504 г. в «Духовной грамоте» великого князя московского Иоанна Васильевича III упоминается уже и княжеская псарня, располагавшаяся поблизости от Москвы в с. Луцинском на р. Яузе.
Изображения верховых охотников с собаками можно встретить не только на миниатюрах сравнительно позднего Летописного Лицевого Свода и сохранившегося в двух списках XV в. более раннего (предположительно XIII в.) протографа Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, но и на монетах, так называемых «чешуйках» князей Московского и Тверского великих княжеств XIV–XV вв.
Но и в этот раз мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой – несмотря на обилие изображений, ни летописи, ни нумизматические памятники по-прежнему не дают нам четкого объективного представления о породах собак, использовавшихся охотниками средневековой Руси. Тут надо учитывать, что в те времена у нас не было письменной традиции освещать какие-либо бытовые подробности. Сказывалось и негативное отношение к собакам и охоте-«лову» православной церкви. «Аще кто не по Бозе живет... ловы творит, с собаками... и всякое дияволе угодие творит... прямо все вкупе будут во аде, а зде прокляты».
Кроме того, не существовало у нас и живописи в ее современном понимании, а лишь подчиненная строгим канонам иконопись, с невозмутимой глубиной верования, благочестивым символизмом и наивностью художественных приемов.
Мастера-изографы вовсе не стремились реально передавать облик изображаемого объекта. Их задачей было не изображение конкретного собора в том или ином городе, не рисунок конкретной лошади или собаки, а лишь обозначение наличия собора, лошади или собаки. Забегая вперед, замечу, что несмотря на многие весьма подробные текстовые описания псовой охоты и русских борзых, их первые графические изображения появились только во второй половине XIX века! Даже в книге «государева стремянного» А.М. Венцеславского «Псовая охота вообще», вышедшей в свет в 1847 г., мы видим копии западных гравюр, представляющих ружейную охоту на лося, выдру и лишь одну с картиной травли зайца европейскими гладкошерстными борзыми.
Поэтому мы вынуждены признать, что реалистичное, более или менее объективное представление об интересующем нас предмете в средние века мы сможем получить лишь из уст посещавших Русь иностранцев, оставивших путевые заметки (например, из знакомых нам «Записок» С. Герберштейна»), или из материалов будущих археологических экспедиций.
Первой ласточкой подобного рода исследований стали проведенные весной – летом 2007 г. раскопки так называемого Подола на юго-восточном склоне Боровицкого холма в Московском Кремле, неподалеку от Замоскворецкой (Беклемишевской) башни. По словам старшего научного сотрудника отдела археологии Музеев Московского Кремля Д.О. Осипова, наряду с двусторонней берестяной грамотой, клобучком и путлищами для ловчих птиц и другими находками (всего более 5000), археологи смогли обнаружить в культурном слое рубежа XV–XVI вв. и левую плечевую кость скелета гончей собаки. Будем надеяться, что в скором времени в ученый обиход будут введены и скелеты русских борзых.
Первой же достоверно известной отечественной рукописной книгой, повествующей о псовой охоте, стал «Охотничей регул принадлежащий да псовой охоты» (далее – «Регул») с авторским посвящением царю Алексею Михайловичу, составленный «рижским немцем стольником Христианом Ольгердовичем сыном фон Лессиным» в 163(?)5 г. и переведенный на русский язык «смоленским шляхтичем Аркадием Станкевичем».
Сразу замечу, что датировка протографа, сделанная на основании двух сохранившихся копий, судя по всему, была выполнена неверно, и вероятнее всего «Регул» следует относить к 1645 или 1675 г. На эту мысль наводят два немаловажных обстоятельства: во-первых, в 1635 г. Алексей Михайлович еще не занял родительского престола, а во-вторых, само появление даты в привычном нам летоисчислении в первой половине XVII в. представляется невероятным. Летоисчисление от Рождества Христова было принято в России лишь при Петре Первом. Ранее же оно производилось от «сотворения мира», т.е. к любой привычной нам дате следовало прибавить еще 5508 лет. Таким образом, 1635 г. автоматически становился 7143, год воцарения Алексея Михайловича (1645) – 7153 и т.д. Кроме того, в допетровской Руси не пользовались арабскими цифрами для обозначения дат и чисел, заменяя их комбинациями символов кириллицы. Все это наводит на мысль, что при одном из многочисленных копирований рукописи «Регула» очередной переписчик не только перевел старинное русское летоисчисление в более привычное ему самому или заказчику, но и ошибся либо с арифметическими расчетами, либо с прочтением старинной датировки в оригинале.
Сравним, 7143 г. (1635) – «ЗРМГ» и 7153 г. (1645) – «ЗРНГ», а допустим, 7183 г. (1675) – «ЗРПГ». Отбрасывая версию появления рукописи в 1635 г. как несостоятельную, мы без труда убедимся, что наиболее схожими по написанию являются именно 7153 и 7183 г., которыми я и предлагаю предположительно датировать «Регул».
С содержанием «Регула» мы можем познакомиться в двух сохранившихся списках конца XVIII столетия.
Один из них, сохранявшийся ранее в архиве графов Паниных, был передан в редакцию «Природы и охоты» основателем и редактором дореволюционного исторического журнала «Русский архив» Петром Ивановичем Бартеневым и опубликован Сабанеевым в № 3–4 за 1886 год. Согласно сообщенной редакцией «Природы и охоты» датировке (сделанной, по всей видимости, самим П.И.Бартеневым), рукопись этого списка (назовем его, как это предлагалось ранее, Панинским) относилась к 1780 г. После публикации в «Природе и охоте» рукопись «Регула» была возвращена в архив Бартенева, из которого впоследствии исчезла. На сегодняшний день ее местонахождение нам неизвестно.
Второй список, сохраняющийся в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, дошел до нас в составе конволюта, в котором помимо собственно «Регула» содержится еще один памятник отечественной охотничьей литературы – «Книга о порядочном содержании псовой охоты», подаренный предшественнице РНБ – Императорской Публичной библиотеке в 1860 г. известным археографом и библиофилом А.Мясниковым. В связи с чем вполне уместно дать ему название Мясниковского списка. Датируется Мясниковский список 1782 годом.
Оба списка – и Мясниковский, и Панинский, содержат ряд отличий друг от друга. Помимо орфографических особенностей и незначительных изменений в заглавии в Мясниковском списке присутствует глава 17-я «О сарных ребрах», отсутствующая в Панинском. Глава о болезнях лошадей (40-я) более чем в 1,5 раза полнее; присутствуют незначительные отличия и в текстах других глав. К огромному сожалению, и Мясниковский, и Панинский списки представляют собой очень плохо выполненную малограмотными переписчиками копию не дошедшего до наших дней протографа, с большим числом позднейших вставок, исправлений и добавлений, не только искажающих смысл произведения, но порой и делая отдельные его места сложными для прочтения.
Состоит «Регул» из посвящения царю Алексею Михайловичу и 40 глав текста, рассказывающего об обязанностях ловчего, статях борзых и гончих, порядке ответственности перед владельцем охоты как простых охотников, так и самого ловчего, об умении распознавать достоинства и недостатки собак, принципах собаководства и ветеринарии.
«Регул принадлежащей до псовой охоты» содержит в себе и первое описание псовых борзых, фактически ничем не отличающееся от более поздних аналогичных документов XIX–XX вв., в том числе и от ныне действующих стандартов породы. Описаний никаких других пород борзых собак в «Регуле» не содержится. Автор «Регула», подытоживая свой, накопленный к 63 годам охотничий опыт, пишет: «голова сухая и продлинновата без перелома, щипец ту же длинность имеет; без подуздины; зазор – навыкате; степь или наклон – облая; о соколке неописую; ноги передние – прямые, без поползновения; также и задние; а правило – длинное, в серпе; псовина и лисы – в подобие вихров; длинная псовина висящая какая бы шерсть ни была наподобие кудели... ногти как у передних ног, так и у задних ног – короткие и крутые, чтоб так как башмаком стучать должна, притом же ноги (как) передние, так и задние – сухие; о степи не описываю – облая или шатровая; а доказываю только о ребрах и о черных мясах: чтобы черные мяса – крутые, отвислые вподрез; если у кобеля – и подборы тонкие внатуге, притом, чтобы отвислые; а если у сучки – примечать черные мяса тем мне кажется лучше, продлинноваты и к тому же и крепкие мочи... Быть крепкому, как в заду, так и в переду широку, между крестцов чтоб четыре пальца свободно укладывались; ребра – низкие, свислые, притом же – плотные; при всех этих примечаниях кобелю должно наперед упасть, а суке должно быть в колодке».
Мало чем отличается (за небольшим исключением) от сегодняшней и терминология, употребляемая автором «Регула»: «У гончей собаки называется хвост – гон или серпало, а рыло называется – чутьем; у борзой называется правилом – хвост, а глаза – зазор, ноги передние называются – лапа (до сустава), а от сустава до колена – цевка, а от колена до степи – мышка, а задние ноги от начала ногтей называются – зацепы, как у задних, так и у передних, а от задних ногтей до сустава называются – пазанок, а от сустава до колена называется – сальце, а от колена кверху – черные мяса; а что под пахом перепонка у кобеля называется это – подборы, а у суки это – помочи; степь называется – это наклон у кобеля, а у суки не наклон, но степь, а у гончей собаки называется не зазор, но глаза».
Завершая рассказ об этом замечательном памятнике русской охотничьей литературы, мне хотелось бы процитировать взятое из текста «Регула» описание идеального настоящего псового охотника: «Похвальный охотник – кобель резов, сам на коне бодр, арапник на руке, нож на бедре, едет – не робеет на любого зверя».
Хочется также отметить, что позднейшие умозаключения А.П. Мазовера о том, что «в первом труде о псовой охоте на Руси, «Регуле принадлежащем до псовой охоты», написанном фон Лессингом (1635 г.), автор говорит, что русские борзые собаки произошли от западных хортов и татарских борзых (вероятнее всего, восточных борзых)», – совершенно беспочвенны, поскольку подобных слов в «Регуле» попросту нет и никогда не было!
Вне всякого сомнения, появление в середине – конце XVII в. произведения, призванного «регулировать» организацию псовых охот, убедительно доказывает нам, что этот вид охоты находился вовсе не в зачаточном первобытном состоянии, а уже достиг к тому времени в пределах Московской Руси широчайшего распространения и расцвета.
Недаром в 1686 г. молодой царь Петр Алексеевич, защищая поля подмосковных землевладельцев от напрасной потравы многочисленными псовыми охотниками и стараясь сохранить в лесах и полях диких зверей, был вынужден выпустить указ со словами: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».
Алексей Оболенский
6 ноября 2008 в 14:37
www.ohotniki.ru
История древней Руси - » Охота и рыболовство
Сельское хозяйство в домонгольский период
У северных восточнославянских племен источником мясной пищи служила и охота, имевшая здесь, несомненно, большее значение, чем на юге. Добычей охотников, судя по археологическим материалам, являлись главным образом такие животные, как лось, благородный и северный олень, косуля, медведь, заяц. Среди костей животных, находимых на городищах и селищах при археологических раскопках, кости диких животных составляют, однако, не больше 15—20%. Это показывает, что охота как источник мясной пищи имела минимум в пять раз меньшее значение, чем скотоводство. Велась охота и на пушных зверей, на бобра, рысь, лисицу и выдру. В нижних слоях городища Старая Ладога, относящихся к VIII—X вв., найдены при раскопках три деревянных лука длиной 0.80—0.85 м. Судя по характеру обработки, эти луки являлись частями самострелов, которые ставились на звериных тропах.
Большое значение в хозяйстве имела, несомненно, рыбная ловля. Север изобиловал многочисленными реками и озерами, где можно было сооружать «заколы», ставить сети, бить рыбу острогой и т. д. Многочисленные указания на рыбную ловлю, — кости рыб, грузила, крючки, костяные иглы для вязания сетей и т. д.,— встречаются при раскопках каждого древнего славянского городища или селища.
Археологические памятники не сохранили никаких определенных данных о лесных промыслах у восточнославянских племен, южных и северных. Но они, несомненно, играли заметную роль в их хозяйстве. Здесь имеются в виду такие промыслы, как сбор дикорастущих плодов и ягод, сбор грибов, добыча дегтя и смолы, наконец, сбор меда диких пчел. Одно из первых славянских слов, записанных Приском, секретарем восточно-римского посольства в лагере Аттилы, это — «мед», — древний славянский напиток, приготовляемый из пчелиного меда.
Великокняжеская охота на Руси
Царская охота на Руси
