Дети Сварога. Мифы восточных славян. Энциклопедия для любознательных, стр. 1. Мифы древних славян читать
Читать книгу Мифы славян для детей и их родителей. Меч Сварога Александра Асова : онлайн чтение
Александр АсовМифы славян для детей и их родителей. Меч Сварога
Посвящается светлой памяти бабы Любы
То не сказка-побаска, то жизнь бывала…
Вы открыли Волшебную книгу. Самую настоящую! В ней много удивительных историй, сказаний, или, как говорят люди учёные, – мифов. Их рассказывали в старину наши прабабушки и прадедушки своим внукам – нашим бабушкам и дедушкам. Ох, и давно это было!
Потом эти сказания забылись… Но не везде. Есть одно чудесное место вдали от больших городов, в лесах за Волгою, у озера Светлояр. Вот там-то эти сказы помнят очень хорошо.
Ведь, как известно любому, кто бывал в мире русских сказаний, там сокрыт невидимый град Китеж. Не простые это места, заветные… Здесь свято хранятся самые сокровенные русские сказы и песни.
Некогда из тех сказочных мест, из своего детства и юности, вышел и я. А ныне живу, и уже давным-давно, в Москве. Это большой город, где мало верят в сказки. Но и теперь я часто переношусь в прошлое в своих книгах, да и в снах. А порою и просто беру билет на поезд и возвращаюсь на родину. А там ждёт меня наш старый дом, изба на высоком яру над Волгою-рекой.
И теперь я беру с собою сына, чье имя Ярослав – тоже память об озере Светлояр. Ведь это – озеро Ярилы-бога, коего почитали в старину жившие здесь берендеи, сказочные наши предки.
И тут передаю ему те же сказы, или ста́рины, что рассказывала здесь, на крылечке под старыми яблонями, моя бабушка Люба.
А также и другие, что мною были собраны, услышаны в иных местах, да и в снах. И вновь будто открываю калитку в детство…
Ой, и мало я ценил то время! И жалею сейчас об этом. Это было обычно: и сказки, что сказывала баба Люба, и русская печка, и куры в сенях, и ткацкий станок на чердаке, и домотканая рубаха. И… куричий бог, крынкою висевший на заборе, и дух-шилишига, копошащийся за печкой, и волшебный урошный камень, что оберегает от всех бо́лестей и го́рестей.
А рядом, чуть не под окнами, катит волны величественная, святая Волга-матушка. И здесь же Пановы горы, укрывающие колдовские тайны панов – древних подземных жителей. А окрест – сказочные Берендеевы леса.
Недалече и само Ярилино озеро – Светлояр, в коем сокрылся город святых праведников, героев и старых наших князей – Китеж. И путь к тому граду открывается ныне лишь во снах, и охраняет его сам Медвежий Царь. А ведь он и есть сам древний бог Велес, батюшка Ярилы…
Спустя годы я понял, что всё это были чуть ли не последние приметы старины. И что в городах о такой жизни только слышали, да и в деревнях по-старому уже тогда мало кто жил. А ныне, почитай, и вовсе никто не живёт.
В те годы я и начал сам рассказывать сказки. Рассказывал соседским детям и то, что слышал от бабы Любы, и то, что узнавал из книг. А уже в школе, с друзьями и с помощью родителей, мы устроили краеведческий музей. Вот так с ведания о крае родном и начался наш путь в сказку.
Мы собирали местные предания, старинные книги, изучали старославянский язык. И тогда же соприкоснулись с волжской тайнописной традицией, поныне мало известной и ещё менее изученной.
Это были «Глубинные-голубиные книги», а также «Златые чепи», писанные заветными письменами. И в них, так же как в сказах и песнях нашей земли, что хранились в тайных скитах, находились те сокровенные былинные сказы, что стали ныне «Песнями Гамаюновыми».
Теми Песнями, по коим в школах теперь и изучают русские языческие сказания и мифы, и кои пересказаны старым словом да сказовым строем в книге, которую вы сейчас читаете…
И ещё, уже в школьные годы, мы изучали, и не только по учебникам, древнюю историю родного края – Поволжья, Владимирщины и Костромы.
С годами ширился охват земель, где собирались нами сказы и предания старины. И мы также собирали книги разных учёных людей в библиотеки и делились ими с друзьями, как настоящим сокровищем.
Наши искания истоков традиции устремлялись и за рубежи России. Взоры обращались и за границы стран, где говорят на языках, похожих на наш. Ведь все начальные эпические предания и Европы, и Азии имеют один исток.
И мною также уже после школы, университета был издан русский эпос «Книга Коляды». И изводы его, такие как «Песни Гамаюна», «Песни Алконоста» и «Песни Сирина».
Изданы мною и переводы болгарского эпоса «Веды славян». А также русские языческие летописи: «Велесова книга», «Ярилина книга»; и ещё булгаро-татарская «Летопись Бараджа – крылатого змея».
И всегда я не разделял эпическую традицию на славянскую, татарскую, финскую, а также индийскую, и даже иранскую, китайскую и иные. Какой бы древний источник я ни открыл, оттуда изливались песни и сказы, знакомые мне с детства, ибо древнейшие мировые мифы лучше сохранились на Руси. Древние русские боги только надели личины былинных богатырей, бояр, святых.
В волшебном и сказочном, былинном мире нет границ между народами. Сказочные образы свободно перетекают из Руси в Грецию, Иран, Индию, Китай. Им не препятствуют ни горы, ни пустыни, ни моря.
Однако исток мирового эпоса находится на Руси, именно русская традиция более древняя.
И всегда при работе со старыми текстами я ощущал будто помощь извне – от родителей и предков наших, и от тех, что были православными, и от считавшихся язычниками.
И от отца и мамы, и от бабушки Любы моей… Они уже покинули нас, но любовь их с нами и они будто всё равно где-то рядом… Там, на крыльце под яблонями, в старой нашей волжской избе…
* * *
Многое вспоминается из детства… Пред глазами, как осколки цветного стекла в калейдоскопе, мелькают дни, праздники и будни…
Много разных мелочей, но из них и состоит наша жизнь, и каждая из них по-своему важна.
Да ведь и все другие сказы о древних богах русских также в старину были связаны с календарными праздниками Кологодья…
Напомню о тех праздниках и здесь, прежде чем сказы волшебные пересказывать. А то всё уж забылось, быльём поросло. Мало кто ныне помнит, как, да и когда, их праздновали. И сроки забыты, и смысл тёмен, всё спутано-перепутано. Но мы всё же начнём распутывать сей клубок…
И так покатится он через леса на горы… И мы пойдём вслед за ним, за тридевять земель, за тридевять морей, разматывая нить памяти рода нашего…
I. Сказы Рода Рожанича
Прилети, Гамаюн, птица вещая,через море раздольное,через горы высокие,через тёмный лес, через чисто поле.Ты воспой, Гамаюн, птица вещая,на белой заре, на крутой горе,на ракитовом кусточке,на малиновом пруточке…Птица вещая, птица мудрая,много знаешь ты, много ведаешь…Ты скажи, Гамаюн, спой-поведай нам…Отчего зачался весь Белый Свет?Солнце Красное как зачалось?Месяц светлый и часты звёздочкиотчего, скажи, народились?И задули как ветры буйные?Разгорелись как зори ясные?..
Присказка
Весна-красна́ пришла!.. С румянцем, с вешним солнышком-колоколнышком! С розовеющей корой на оживших кустах, с юными клейкими листочками.
А вот и первую пчёлку тепло погнало из улья… Выбралась она, прошлась по летку́, прихорашиваясь, крылья расправила и метнулась, победно зажужжав… Ищет окрест проталинки и первые подснежники… Весна! Вот ты и с нами! Прилетела на крыльях пчелиных.
А Зима-то! Ой, матушка-то наша седовласая… Отвыла метелями, оттрещала напоследок морозами… И вдруг, когда устали ждать, обессилела, осела грязным сугробом… и вдруг зажурчала весело ручьём!
Ей-то поначалу не поверили. Она то отступала, то вновь шастала по лесам – грозила, леденила, мела… Силой ледяной похвалялась. Ещё вчера!..
Но вот уже и нету её! А почему так? Да всё оттого, что мы её проводили на Масляной неделе. Спровадили лютую! Сожгли чучелом из тряпья да ветоши, соломой набитым. А весеннее Ясно Солнышко блинами зазвали…
– Взялась весна-то… – так гова́ривала баба Люба. – На Красну горку1 Красная гора – праздник начала весны и языческий Новый год. Отмечался в старину на весеннее равноденствие 21/22 марта нового стиля, когда день становится равен ночи.
[Закрыть] взялась. На яре́ц, на самый початок…
– Бабусь, а бабусь! – канючу я, ещё малец с мизинец. И дёргаю бабу Любу за юбку. – А что это – ярец?
– Ярец-млад – то первый месяц по зиме, на почин весны ярой. Так-то по старине́ сподобнее бала́кать-то… Белояром его та́ко же и́но кличут. Се колого́дью крестьянску начало… Но зачинается оный-то не с поча́тку марта, а по-позжее, егда Солнце Ярово горе́ воздымается…
Я щурю глаза, гляжу прямо на Солнце – юное, но уже не по-весеннему жаркое, ярое… И будто вижу: легко ступая по золотистой пыльце, нисходят к нам от терема Солнца, как из сказки, златокрылые добрый молодец и красна девица…
Ярец-Белояр – это ты пришёл к нам! Первый месяц весенний. Пришёл как юноша златовласый, зеленоглазый, с букетом подснежников. Бог Вешний, бросивший Зиму и берущий в супруги Весну!
А где же быть свадьбе Белояра и Весны Яровой? Не в оврагах и буераках, не в чащобах тёмных… Там ещё снег и сон зимний… А на горе Красной, пригретой Ярилою – Ясным Солнышком.
Красная горка! Ярец-Белояр, юный весенний бог, уже там! Оттого и розовеет молодая кора и вишенье расцветает! И Красная горка укрывается белою кисеёю лепестков, как зардевшаяся от смущения невеста на выданье… Белое на розовом!..
А мы уже повесили ленточки на берёзе белой. И они трепещут на ветру… И там же, на Красной горке, лежит Бел-горюч камень Алатырь. И на нём, на Кресте Солнечном, распят весенний бог Белояр в лютую Зиму… Крыжень-бог на Кре́се солнечном! Он же имеет и имена иные, тайные – Бус, Святояр и Даждь-бог!..
А для бабы Любы он ещё и «Исус Кре́стос» – бог крестьянский. Смертию смерть поправший и во гробе́ живот даровавший… Старый русский бог!
И не верит она отцу, смеющемуся: да разве ж он русский? А вот так… Русский и всё тут! И волосы его цвета спелой ржи, и глаза зелёные… И это он Бусом Белояром воскрес волею Вышней и обручился с Весною Яровой. А от того Буса Вешнего, что взошёл на Красную гору, цветёт вишня. А на вишне той Гамаюн птица вещая поёт песни весенние…
И от песни той, да любви ярой, припекает Солнышко Красное. И под вешним Солнышком тают снега, и мир вновь рождается – и так возрождается. И то не слёзы текут с Красной горы, а ручьи бегут. И стекаются они в потоки, и будят сонные, скованные льдом реки…
И вот сама Волга-матушка очнулась от зимнего сна. Взломала ледяные оковы… Вздулась. И, грохоча, сметая ветхие мостки, пошла… Понесла в тёмной воде грязные льдины, смывая с берегов листву и лежалый мусор, бурля у свай и причалов. И уткнулась в плотину, разбилась, закрутилась, пробуя её на крепость…
Не сейчас… Но капля и камень точит, и река свалит преграду, как уносит время все дела наши…
И зашумел, набрал силу потеплевший вешний ветер. И жизнь, ещё сонная, пробилась на чёрных проталинах, пахнула живыми запахами от реки, защебетала на все лады…
* * *
Весна-красна́ уже в силу вошла, да и месяц ярец-постный весь прошла…
– Нонче перелом поста, щука ходит без хвоста… – улыбается баба Люба и кивает в сторону крыльца. Там за дверью, в сенях, – отец. Он копается в рыбацких снастях.
– Отчего ж без хвоста-то? – дивлюсь я.
Мне отвечает отец, выходя с удочками и сачком:
– Не́што сам не знаешь? Мы вон тоже почитай всю зиму маялись, бились, аки рыба об лёд, в городской суете, покуда в деревню не вернулись. Так и щука билась, пока лёд хвостом не пробила и весна не наступила… Весело нам стало, да только щука свой хвост потеряла!..
Мы шли к реке, всегда теперь тёмной, хоть половодье уже сошло. Тут, за плотиною, всегда разлив и водная ширь до края неба… Волжское море! Так его тут и зовут: мо-о-оре!.. Здесь Волга стоит высоко, врезаясь в притоки, обтекая острова и образуя заводи, в глуби коих и теперь видны топляки, стволы и леснины.
Нас трое рыбаков – отец, я и старший брат мой Андрюха. Спустившись по обрыву к реке, мы освобождаем нашу лодочку-бударку от цепи. Сталкиваем её в воду, оставляя на прибрежном песке борозду и свои следы. Рыболовные снасти, удочки и сачки, брошены на днище. И вот уже вёсла легли в пазы и… вперёд! В море! Греби правой, табань левой! Вороти нос к волне!
Отец мой, Игорь Иванович, строитель судов и потомственный рыбак, как и многие в нашем роду. И старую мудрость рыбачью отец освоил вполне. И нам её передал. И мы с братом всегда следили, как он готовил снасти и как крючки привязывал особыми узлами.
– Вот этот узел для леща… Видите, как завязан? Колечко и перекрестье. Это знак Солнца. Потому как лещ – рыба солнечная, свет и простор любит… А это узел для щуки…
– И этот узел тоже – знак тайный?
– Эта петёлка… означает яйцо. Да! Но не простое яйцо, а золотое. Что наш мир породило… – значительно подмигнув, отец затянул петельку на ушке двужального крючка с блесной.
Петля в самом деле похожа на яйцо. А как отец её затянул, она обратилась в заговоренный узелок.
Волшебство! Слова отца, уж не знаю как рыбу, а меня впечатлили. Выходит, рыбу ловят не абы как, а на заколдованные узелки… А они ведь ещё и старые наши письмена…
А баба Люба посмеивается и поясняет:
– Наши деды ска́зывали, как по Рожденью Мира из моря-окияна явилася Щука-Калуга. Она-де и держала в зубах это-само Яйцо. Из желтка онаго после родилось Солнце Красно, из белка – небо, а из скорлупы – Матушка Земля… С тех пор все щуки возомнили себя невесть кем. Лёд по весне хвостами бьют – будто разбивают! А заметивши что-то круглое да блестящее в глубине, сразу – хвать! А вдруг се и окажется то-само Яйцо Золотое?
– Да-да… – кивает, соглашаясь, отец. – Вот потому-то щуки очень даже легко на такие узелки загово́ренные да блёсны ловятся.
– Пап, неужели ты веришь, что те рыбы, коих мы тут ловим, читают эти самые узлы? – изумляюсь я.
Брат мой Андрей – а он завсегда насмешник – уверяет меня с искрой в глазу:
– А как же, рыбы не враз наживку глотают. Вначале узлы разбирают, послание читают. Если завязано, мол, им угощенье, – ам!.. И всё, на крючке. А нет – плывут себе прочь…
– А вот мы и проверим, обучены ли рыбы грамоте старой… – усмехается отец. – Попадутся ли на крючок, как иные глотатели книг…
Рыбалка удалась на славу. Щука и лещ клевали вовсю. А ведь вышли мы на лов поздновато по причине необоримой лени… Такая удача рыбацкая – не иначе как из-за загово́ренных узелков да волшебных блёсен!
А после на море разразилась гроза. Молнии ви́лись над нами, как драконы золотые, ирбисы небесные… Те, что рождаются, согласно поверью волжскому, из шаров-молний, золотых яиц. Говорят же, что и наш мир от такого яйца родился…
И мы едва утекли домой под потоками ливня… Мокрые, но весёлые! Принимайте улов богатый, родные наши!
* * *
И вот мы уже дома, в избе. И баба Люба с мамою колдуют у печи. Готовится уха из щуки, поделённой на всех по старому обычаю.
А вот и главное блюдо на разговенье – утка с яблоками. И к ней в придачу «яблошник» – только он не из яблок готовится, а из картошки, что у нас по-старому зовут «чёртовым яблоком».
Это вроде как просто пюре… Просто, да не просто! Вы такого и не едали небось. На парном-то молоке распущенное, да в горшке томлённое на жару и пару, в русской печи… Лакомство нежнее птичьего молока!
А вот и пироги с вишнею! К чаю самоварному! Ой ты, Самовар Самоварыч! Собеседник живой, сверкающий золотом и сам довольный собой. На еловых шишечках гретый, сапогом раздутый. От него-то и тепло, и дух особый, лесной, шишечный по дому расходится… И входит весь за один присест! Чай-то пить – не дрова рубить!..
А я сижу за столом, за чаем, размышляю… Вишенье-то в пирогах то Злату Вышню угодно. Ему почтенье шишечное угощенье…
А Щука мир родила из Яйца Золотого, вот и подают её с яйцами ва́реными… А «чёртов яблошник» да утка с яблоком в клюве… Это ведь тоже из старого сказа картинка лубошная…
Какого? Да всё того же – о Рождении Мира. И об Утке, желавшей заглотить Алатырь-камень, дабы обрести власть над всем Белым Светом… Ой и наивная! Против неба пошла! Так потому у неё и не вышло ничего дельного! И нужно отобрать у неё яблочко-то печёное из клюва, да и самим проглотить его. Вкусно-то страсть как!.. Волшебство!..
Вот и отошли праздники… И вечер уже, и голова кло́нится к подушке стёганой. И половицы поскрипывают, и поёт сверчок… Не пора ли песни петь колыбельные да сказы сказывать?.. Бабусь, а бабусь!
Ох, и много есть сказов о богах прежних, о волшебниках и колдунах, да чудесных существах. Много их и в книгах старых, глубинных-голубиных… Есть они и в песнях баюнных-гамаюнных….
И мне их сказывали… И пора уже теперь мне пересказать их и сыну моему, и вам… Как то было в годы старые, в прошлом уж веке, в старом нашем селе берендеевом…
Как Род-батюшка наш мир породил
Давным-давно, когда само время было безвременьем, а всякая быль – небылью, не было ни света ни тьмы, ни ночи ни дня, ни воды ни земли.
И весь наш Мир заключался в крохотном зародыше, в Золотом Яйце, которое явилось из небытия по воле Вышнего Родителя.
А в том Золотом Яйце за златой его скорлупой спал сам Прародитель всего сущего – бог Род. И видел он сны про мир чудесный. Будто всё в этом мире правильно устроено. Всему есть место – и Солнцу Красному, и Месяцу Ясному, и звёздам частым, и Земле Матушке. А на Земле – горам высоким, долинам широким, лесам дремучим, а также морям глубоким, рекам быстрым и озёрам синим.
И тогда родилась в душе Рода – Любовь, ибо полюбил он тот Мир чудесный. А сила Любви – великая сила, ничто не устоит пред нею. И потому Род силою Любви расколол свою темницу – Яйцо Золотое. И Любовь явилась из Яйца и заполнила собою всё сущее.
И так Род породил Вселенную – бесчисленное множество звёздных миров, а также наш земной мир. А в нём породил Род небеса звёздные, а под ними поднебесье и море раздольное.
И утвердил Род в колеснице огненной Гром гремящий и Молнию блескучую. Бог Солнца Ра, явившийся из лица Рода-батюшки, был утверждён в золотой ладье-колеснице, и несли её по небу кони златогривые с крыльями лебедиными. А Ясный Месяц был утверждён – в ладье серебряной. И не просто то были ладьи, то были летучие корабли, что распускали крылья и летели, как птицы в поднебесье, либо выпускали колёса и катились, пробивая колею в облаках.
А после воспела сие деяние великое вещая птица Гамаюн: «Солнце вышло тогда из лица Его, Самого Рода небесного, Прародителя и Отца богов. Месяц светлый – из груди Его. Звёзды частые – из очей Его. Зори ясные – из бровей Его. Ночи тёмные – да из дум Его. Ветры буйные – из дыхания…»
Так в изначальные времена родил Род-батюшка небесное царство – Правь, где поселились боги горние и вышние.
А затем породил он и царство поднебесное, где поселились люди, животные, птицы и рыбы – Явь. А за гранью Яви учредил Род мир духов и снов – Навь. И установил Род в том мире Законы Прави, отделив Свет от Тьмы, Правду от Кривды.
После сего породил Род-батюшка сияющую в сердце мира Полярную звезду. И учредил там свою обитель, вознеся Трон Предвечный. И с той звезды сошли Небесная Корова Земун и Коза Седуня, а из их сосцов разлилось по Вселенной звёздное молоко, кое и стало Млечным Путём, звёздною дорогою в горних высях.
Затем под Полярной звездою Род породил Бел-горюч камень Алатырь. И взял он тот камень, стал взбивать им звёздное молоко. Но вместо масла из молока явилась Мать Сыра Земля.
А как родилась она, сразу же сокрылась в океане-море, ибо не нашла она на чём упокоиться среди бушующих волн.
Так сам Род, ставший и Отцом и Матерью всего сущего, породил всё, что мы видим окрест, – всё, что при Роде, – всё, что мы зовём Природой.
* * *
У Рода-батюшки много забот в звёздных мирах. Просто ли следить за всяким рождением, звезды ли, человека ли, зверя или рыбы, да и самого малого родника в чаще лесной?
А кому быть хозяином в небе? Кому следить за порядком на земле? Ведь поначалу всё рождённое Родом никак не находило себе места. Солнце Красное да Месяц Ясный сбились с пути и блуждали без толку и проку. Океан смешался с небом. Звёзды метались, как стая мотыльков. Да и земля сокрылась в развёрстой бездне.
И тогда разделился бог Род сам в себе, отделил Отца от Матери, и так породил Сваро́га, хозяина Сварги, царства богов и горних духов. И наделил его великой творящей силою, дал ему молот громовый, коим тот и выковал твердь небесную.
Матерью же всего сущего стала супруга Сварога, имя коей Матерь Сва. И явилась она солнечной Лебединой девою. А поскольку Сварог и Матерь Сва зажили в супружестве мирно да ладно, и в мире всё устроили по ладу, то и прозвали их Ладом и Ладою. И поныне любимых жён мужья зовут ласково – ладами и лебёдушками.
И вот поднял сильномогучий бог Сварог над морем-океаном выкованное им небо звёздное. И утвердил его на двенадцати звёздных столпах, каждый из которых подпирал созвездие зодиака.
И там, в небесной выси, Сварог проложил путь для Солнца Красного, дабы не мешкая кони златокрылые, впряженные в летучую ладью, неслись за облаками от рассвета до заката, с востока на запад.
И путь годовой, солнопутье, также провёл бог Сварог солнечной ладье среди звёзд, дабы каждый раз от рождения молодого Месяца, затем полнолуния и до новолуния, Солнце гостило только в одном из двенадцати созвездий зодиакальных.
Так сотворил Сварог-отец Синюю Сваргу – заоблачную страну богов.
И затем оглядел из заоблачья бог Сварог поднебесный мир. И увидел, что под ним лишь бездна морская, но не видно в море-океане Земли-матушки. Той, что должна кормить и лелеять всё, что в мире рождается.
Опечалился Сварог-отец, и из думы его, из печали лютой, явилась вдруг Уточка Мировая. И поплыла та Уточка по морю-океану, стала резвиться в его волнах и перелетать с гребня на гребень, и вертеться там и поскакивать. Да так хитро́, будто «уточка» на старом ткацком станке. И учинила она тот мир тоже творить по своему разумению, как ткачиха ткёт узор.
Поручил Сварог сей Мировой Уточке отыскать в бездне морской сокрывшуюся Землю.
И дважды ныряла Уточка на дно моря-океана. Но недостало ей сил донести в клюве даже малую толику земли.
И тогда обратился Сварог к самому Прародителю:
– О всемогущий Род-батюшка, помоги нам достать из пучины морской Землю-матушку!
Тут в третий раз нырнула Уточка в пучину. И по воле Рода доставила немного земли в клюве своём.
Взял горсть земли Сварог. И стал её в ладонях мять, желая вылепить Землю, как гончары лепят из глины горшки, а потом закаляют их в печи́.
И вновь воззвал к Роду всевеликому:
– Помоги мне, Род Рожанич, вдохнуть дух и силу в Мать Сыру Землю – кормилицу нашу!
Тут по воле Рода-батюшки да по повелению Сварога-отца стало греть и закалять Землю-мать Солнышко Красное, а затем принялся остужать её Ясный Месяц. А потом ветры буйные сдули комок земли с ладони Свароговой, и упал тот в море.
И по слову животворящему Сварогову разрослась там Мать Сыра Земля. Явила среди моря сушу, горы высокие и долины широкие. И стала взращивать она и кормить всё рождённое Родом.
А чтоб Земля снова не ушла в пучину, Род родил под нею многосильного змея Юшу, коему отныне было предназначено удерживать на себе алмазное основанье Земли.
И так пела о нём птица Гамаюн: «Если Юша-змей пошевелится, Мать Сыра Земля поворотится…»
* * *
Бел-горюч камень Алатырь был рождён в начале времён самим Родом-батюшкой. Да как явился он, сразу же сокрылся в бездне морской.
Но нашла его вместе с Землёю-матушкою в сей пучине Мировая Уточка. А когда по велению Рода она отдала комочек земли Сварогу, сам камень Алатырь тайно сокрыла в клюве, дабы властвовать в мире.
И был тот камень поначалу мал. Но Сварог-отец произнёс животворящее Слово, и Земля-мать, а с нею и Алатырь-камень стали расти и тяжелеть.
Уточка не смогла его удержать в клюве, и потому уронила. Там же, где упал Бел-горюч камень Алатырь, поднялась Алатырская гора.
Велика сила Бел-горюч камня Алатыря, ибо покоится на нём звёздное небо! Алатырь предстаёт и горою великою, но может быть и камнем малым. Он мал и велик, лёгок и тяжёл…
Когда Сварог-отец ударял по Алатырю молотом, как по наковальне волшебной, тотчас же из искр рождались боги горние.
На горе же Алатырской был разбит Сварогом сад Ирийский. Посреди сада возросло Древо Мировое, что ушло корнями в глубины неведомые Матери Сырой Земли. А ветвями своими это древо скрепило Мироздание.
И вокруг той горы Алатырской и Древа Мирового поднялись горы и могучие деревья великих богов.
Как на горушке Сарачинской поднялось кипарисово дерево – древо смерти, печальное дерево. А на белой горе Березани поднялась берёзонька белая – вверх кореньями, вниз ветвями.
На златой горе Алатырской распустился Ирийский сад. Там поднялось вишнёвое дерево, рядом – солнечный дуб вверх кореньями, вниз ветвями-лучами и яблоня с золотыми волшебными яблоками – кто отведает злато яблочко, тот получит вечную молодость.
Ходят по Ирийскому саду дивные звёздные звери. Поют там и опереньем блистают чудные райские птицы: Гамаюн, Сирин, Алконост с роднёй пернатой.
Серебрятся там ручьи хрустальные, устланные самоцветами, и златопёрые рыбы плещут в ручьях.
И в том Ирийском саду – лужайки зелёные, а на лугах – трава мягкая, шёлковая, а цветы во лугах – лазоревые.
* * *
Средь сада того Ирийского был возведён волшебным зодчим Китаврулом Суревичем великий храм Света Предвечного.
Потому Алатырь – также алтарь, камень-жертвенник Вышнему. На нём Всевышний Прародитель – Сам приносит в жертву Себя и обращается в камень Алатырь.
Ведь Алатырь – не только гора либо камень. Это сердце Мира. У него семь образов чу́дных, рассыпанных по Белу Свету.
И эти камни именуются на языке альвов, что живут близ Алаты́рской горы, так: золотой Алатырь, белый Мелане́ль, алый Лелигра́ль, синий Мерли́р, бурый Мистра́ль, зелёный Верли́ль и чёрный Марабе́ль.
В земном же мире Алатырь явлен горою Эльбрус. С Эльбруса-Алатыря стекает Белая река Алатырка.
iknigi.net
Читать Мифы древних славян - Афанасьев Александр Николаевич - Страница 1
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Богатый и, можно сказать, единственный источник разнообразных мифических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями. Чтобы показать, как необходимо и естественно создаются мифы (басни), надо обратиться к истории языка. В жизни языка, относительно его организма, наука различает два различных периода: период его образования, постепенного сложения (развития форм) и период упадка и расчленения (превращений).
Всякий язык начинается с образования корней или тех основных звуков, в которых первобытный человек обозначал свои впечатления, производимые на него предметами и явлениями природы. Возникавшее понятие пластически обрисовывалось словом как верным и метким эпитетом. Еще до сих пор в наших областных наречиях и в памятниках устной народной словесности слышится та образность выражений, которая показывает, что слово для простолюдина не всегда есть только знак, указывающий на известное понятие, но что в то же время оно живописует самые характеристические оттенки предмета и яркие, картинные особенности явления. Приведем примеры: зыбун – неокреплый грунт земли на болоте, пробежь – проточная вода, леи (от глагола лить) – проливные дожди, сеногной – мелкий, но продолжительный дождь, листодер – осенний ветр, поползуха – мятель, которая стелется низко по земле, одран – тощая лошадь, лизун – коровий язык, куроцап – ястреб, каркун – ворон, холодянка – лягушка, полоз – змей, изъедуха – злобный человек, и проч.; особенно богаты подобными речениями народные загадки: мигай – глаз, сморкало, сопай и нюх – нос, лепетайло – язык, зевало и ядало – рот, грабилки и махалы – руки, понура – свинья, лепета – собака, живулечка – дитя и многие другие, в которых находим прямое, для всех очевидное указание на источник представления. Так как различные предметы и явления легко могут быть сходны некоторыми своими признаками и в этом отношении производят на чувства одинаковое впечатление, то естественно, что человек стал сближать их в своих представлениях и придавать им одно и то же название или, по крайней мере, названия, производные от одного корня. Предмет обрисовывался с разных сторон и только во множестве синонимических выражений получал свое полное определение. Но должно заметить, что каждый из этих синонимов, обозначая известное качество одного предмета, в то же самое время мог служить и для обозначения подобного же качества многих других предметов и таким образом связывать их между собою. Здесь-то именно кроется тот богатый родник метафорических выражений, чувствительных к самым тонким оттенкам физических явлений, который поражает нас своею силою и обилием в языках древнейшего образования и который впоследствии, под влиянием дальнейшего развития племен, постепенно иссякает. В обыкновенных санскритских словарях находится пять названий для руки, 11 – для света, 15 – для облака, 20 – для месяца, 26 – для змеи, 35 – для огня, 37 – для солнца и т. д.
Теперь представим, какое смешение понятий, какая путаница представлений должны были произойти при забвении коренного значения слов; а такое забвение рано или поздно, но непременно постигает народ. Более и более удаляясь от первоначальных впечатлений и стараясь удовлетворить вновь возникающим умственным потребностям, народ обнаруживает стремление обратить созданный им язык в твердо установившееся и послушное орудие для передачи собственных мыслей. А это становится возможным только тогда, когда самый слух утрачивает свою излишнюю чуткость к произносимым звукам, когда силою долговременного употребления, силою привычки слово теряет наконец свой исконный живописующий характер и с высоты поэтического, картинного изображения нисходит на степень абстрактного наименования – делается ничем более, как фонетическим знаком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку. Большая часть названий, данных народом под наитием художественного творчества, основывалась на весьма смелых метафорах. Но как скоро были порваны те исходные нити, к которым они были прикреплены изначала, метафоры эти потеряли свой поэтический смысл и стали приниматься за простые, непереносные выражения и в таком виде переходили от одного поколения к другому. Понятные для отцов, повторяемые по привычке детьми, они явились совершенно неразгаданными для внуков. Сверх того, переживая века, дробясь по местностям, подвергаясь различным географическим и историческим влияниям, народ и не в состоянии был уберечь язык свой во всей неприкосновенности и полноте его начального богатства: старели и вымирали прежде употребительные выражения, отживали как грамматические формы, одни звуки заменялись другими родственными, старым словам придавалось новое значение. Вследствие таких вековых утрат языка, превращения звуков и подновления понятий, лежавших в словах, исходный смысл древних речений становился все темнее и загадочнее, и начинался неизбежный процесс мифических обольщений, которые тем крепче опутывали ум человека, что действовали на него неотразимыми убеждениями родного слова. Светила небесные уже не только в переносном, поэтическом смысле именуются «очами неба», но в самом деле представляются народному уму под этим живым образом, и отсюда возникают мифы о тысячеглазом, неусыпном ночном страже Аргусе и одноглазом божестве солнца; извивистая молния является огненным змеем, быстролетные ветры наделяются крыльями, владыка летних гроз – огненными стрелами. Смотря на громоносную тучу, народ уже не усматривал в ней Перуновой колесницы, хотя и продолжал рассказывать о воздушных поездах бога-громовника и верил, что у него действительно есть чудесная колесница. Там, где для одного естественного явления существовали два, три и более названий, каждое из этих имен давало обыкновенно повод к созданию особенного, отдельного мифического лица, и обо всех этих лицах повторялись совершенно тождественные истории – так, например, у греков рядом с Фебом находим Гелиоса.
Ничто так не мешает правильному объяснению мифов, как стремление систематизировать, желание подвести разнородные предания и поверья под отвлеченную философскую мерку, чем по преимуществу страдали прежние, ныне уже отжившие методы мифотолкования. Не имея прочных опор, руководясь только собственною, ничем не сдержанною догадкою, ученые, под влиянием присущей человеку потребности уловить в бессвязных и загадочных фактах сокровенный смысл и порядок, объясняли мифы каждый по своему личному разумению; одна система сменяла другую, каждое новое философское учение рождало и новое толкование старинных сказаний, и все эти системы, все эти толкования так же быстро падали, как и возникали. Миф есть древнейшая поэзия, и, как свободны и разнообразны могут быть поэтические воззрения народа на мир, так же свободны и разнообразны и создания его фантазии.
Следя за происхождением мифов, за их исходным, первоначальным значением, исследователь постоянно должен иметь в виду и их дальнейшую судьбу. В историческом развитии своем мифы подвергаются значительной переработке. Каждое явление природы, при богатстве старинных метафорических обозначений, могло изображаться в чрезвычайно разнообразных формах; формы эти не везде одинаково удерживались в народной памяти: в разных ветвях населения выказывалось преимущественное сочувствие к тому или другому сказанию, которое и хранилось как святыня, тогда как другие сказания забывались и вымирали. Что было забываемо одною отраслью племени, то могло уцелеть у другой, и наоборот, что продолжало жить там, то могло утратиться здесь. Те поэтические образы, в каких рисовала народная фантазия могучие стихии и их влияние на природу, почти исключительно были заимствуемы из того, что окружало человека, что по тому самому было для него и ближе и доступнее; из собственной житейской обстановки брал он свои наглядные уподобления и заставлял божественные существа творить то же на небе, что делал сам на земле. Но как скоро утрачено было настоящее значение метафорического языка, старинные мифы стали пониматься буквально, и боги мало-помалу унизились до человеческих нужд, забот и увлечений и с высоты воздушных пространств стали низводиться на землю, на это широкое поприще народных подвигов и занятий. Шумные битвы их во время грозы сменились участием в людских войнах; ковка молниеносных стрел, весенний выгон дождевых облаков, уподобляемых дойным коровам, борозды, проводимые в тучах громами и вихрями, и рассыпание плодоносного семени = дождя заставили видеть в них кузнецов, пастухов и пахарей; облачные сады и горы и дождевые потоки, вблизи которых обитали небесные боги и творили свои славные деяния, были приняты за обыкновенные земные леса, скалы и источники, и к этим последним прикрепляются народом его древние мифические сказания.
online-knigi.com
Читать Дети Сварога. Мифы восточных славян. Энциклопедия для любознательных - Буйнова Татьяна Юрьевна - Страница 1
Дети Сварога
Древнейшие мифы восточных славян
От редакции
(предисловие для взрослых)
Эта книга — первая попытка в доступной для детей форме пересказать древнейшие мифы восточных славян в полном объёме.
Речь пойдёт о мифологии, сформировавшейся в период ранней истории славян (до конца I тысячелетия нашей эры) и представлявшей собой совокупность мифов и мифологических представлений, в основе которых лежали, по мнению большинства учёных, древнейшие индоиранские религиозные верования.
По мере расселения славян с территории между Вислой и Днепром, из района Карпатских гор на запад до Эльбы, на север до южных берегов Балтийского моря, на восток до Днепра и на юг до северной части Балканского полуострова, происходила дифференциация мифов и обособление вариантов славянской мифологии.
В результате сформировались три основных локальных варианта мифологических представлений: мифология балтийских славян; мифология южных славян, из-за раннего принятия христианства наиболее бедная источниками; и мифология восточных славян, племенными центрами которых были Новгород и, позднее, Киев. Этот третий вариант дольше остальных — до X–XI веков — сохранял своё значение фундамента религиозной и культурной жизни народа, и в дошедших до нашего времени источниках он представлен значительно полнее, а потому именно он и был взят за основу для нашей книги.
Но есть одно и главное «но», которое по сей день остаётся камнем преткновения для всех, кто так или иначе занимается культурой и верованиями восточных славян дохристианского периода. Дело в том, что в период формирования и господства в культурной жизни славянских народов эта мифология не была систематизирована или сколько-нибудь полно зафиксирована в письменных источниках. В то время как следы древних индоевропейских представлений мы находим в ведической литературе, а знакомство с греческой мифологией облегчается благодаря трудам Гесиода и других античных авторов, ничем подобным исследователь не располагает, когда речь заходит о мировоззрении древних славян.
Нельзя забывать и о том, что тексты, наиболее полно отражающие мифологические представления славян, были созданы авторами, боровшимися за искоренение языческих верований среди славянских народов. Было бы ошибкой ставить знак равенства между языческим культом и мифологией. Однако их активное взаимовлияние — факт очевидный как для современников той далёкой эпохи, так и для историков последующих веков. И конечно, в период ожесточённой полемики между сторонниками и противниками только начинавшего своё утверждение на территории славянских народов христианства это не могло не сказаться негативно и на полноте, и на объективности созданной авторами картины.
Безусловно, основанием культурной жизни современных славянских народов является христианство, его священная история и система этических норм. Но даже самые наблюдательные из нас зачастую не подозревают, сколько в наших представлениях, обычаях, традициях сохраняется элементов древних мифологических образов. Здесь, впрочем, воспользуемся примером всем известного праздника Масленицы, давно уже потерявшего значение языческого ритуала, но и не вошедшего в систему православных праздников. Тем не менее многие и сейчас отмечают Масленицу как неделю, предшествующую Великому посту.
Тот факт, что древнейшие представления зачастую оказывались чрезвычайно стойкими к любым социальным и культурным изменениям, а многие древние мифологические персонажи, герои и сюжеты мифов оказались адаптированы и переработаны христианской церковью, говорит об их большой значимости для духовной жизни славянских народов.
Думается, причина не только в том таинственном очаровании, которым обладает история и традиция для большинства людей, но и в нравственном богатстве нашей древней культуры, в её художественной ценности. Эта древняя культура с детства проникает в нас через сказки, былины, песни, частушки, через бабушкины рассказы. Мы чувствуем её значимость, но не всегда зноем те мифологические сюжеты, которые культивировались нашими предками, не можем оценить изначальный масштаб фигур, которые позже стали основой для сказочных мотивов. Всем известные сказочные Кощей Бессмертный, Баба Яга и многие другие герои — лишь осколки огромного мифологического древнеславянского «зеркала», лишь «пародии» на древних славянских богов.
Как же восстановить разрушенные древнеславянские мифологические сюжеты, если первоисточников не сохранилось? Лишь с помощью анализа научных данных, письменных и вещественных источников, с помощью реконструкции и последующей художественной обработки фактического материала.
Обладая такими источниками, как летописи, средневековые хроники, анналы, позднейшие фольклорные и этнографические собрания, обладая данными, полученными в результате изучения истории и современного состояния языков славянских народов, их фольклора, древнейших памятников искусства, располагая археологическими находками, современный исследователь может надеяться хотя бы приблизительно восстановить содержание древних мифологических представлений. Используя имеющиеся в этих источниках данные, составители представленной книги стремились обобщить культурные, художественные и нравственные аспекты славянской мифологии, сюжеты и образы, оставившие след в тысячелетней истории народа, «вынося за скобки» вопросы веры, религиозную составляющую славянских мифов, — пропаганда язычества как веры ни в коем случае не входила в задачу нашего издания.
На этом пути тоже есть свои подводные течения и камни, о которые запросто может разбиться лодка любого литературного повествования. Это, в первую очередь, разобщённость и несвязанность отдельных мифологических сюжетов. Как всегда в фольклоре, существует большое количество часто противоречащих друг другу сюжетных вариантов и просто фактических пробелов, которые можно заполнить лишь с помощью художественного осмысления информации из различных источников, не всегда поддающихся однозначной интерпретации.
Здесь на помощь приходят художественная адаптация и обобщение, собирательность образов. Ради общей логики повествования подчас приходится жертвовать некоторыми фактами, реконструировать связи между отдельными мифологическими сюжетами и образами, опираясь на гипотезы исследователей и собственную интуицию. Поэтому книгу, которую мы предлагаем нашим читателям, нельзя считать строго научным изданием — в том числе и потому, что единого взгляда на древнеславянскую мифологию нет даже в научной среде.
Главной нашей задачей было: пользуясь методом компиляции, опираясь на научные исследования и художественную обработку мифологического материала, представить славянские мифы в виде цельного и доступного для любой возрастной группы повествования.
Возможно, будут и другие попытки, имеющие равные с нашей права на существование. И чем больше их будет, тем лучше узнают наши дети о древней культуре своего народа, — как известно, знаний никогда не бывает слишком много. Мы лишь пытаемся проложить путь в этом направлении и дать детям то, что будет им полезно и интересно.
Редакция выражает благодарность нашим научным консультантам — почётному профессору РАЕН Андрею Львовичу Цехановичу и кандидату исторических наук Евгению Владимировичу Миронову — за плодотворное и заинтересованное сотрудничество, за их знания и талант исследователей, которыми они щедро делились с редакцией в процессе подготовки книги в печать.
Спасибо всем, кто принимал участие в выпуске этой книги!
online-knigi.com
Статья «Мифы древних славян. Где тебя леший носит?»
« Где тебя леший носит!» — наверняка Вам не раз случалось произносить эти слова в длительном ожидании. А задумывались ли Вы о том, откуда взялось это выражение и кто такой леший? С детства родители и бабушки рассказывали нам мифы древних славян о странных и загадочных лесных жителях, творящих чудеса в лесу. Согласно славянской мифологии, Леший – дух и хранитель леса, помогающий людям найти правильную дорогу. Но в разных сказках эти лесные существа описываются по-разному. Не всегда это такая сказка где добро побеждает зло! Иногда их представляют как некрасивых, и даже уродливых на вид человечков, а иногда Леший - вполне дружелюбное существо. Так какой же Леший в мифах древних славян приходил на помощь нашим предкам? Здесь можно славянские мифы скачать бесплатно.
«Сказка о том, как Леший помог Малуше брата выручить»
Книга о. Бояновой «Боги и люди»
«Северная сказка» — мифы древних славян
Пошли как- то девки на болото за клюквой. Снег сошёл, и перезимовавшую под снегом ягоду уже хорошо было видно, издалека краснела. Та клюква, что перезимовала, очень ценилась в народе - кислинка в ней ослабевала, ягода целебная становилась и вкусная. Парнишка за ними увязался, лет шести малец.
Мать не пускала, а он выплакал- выпросил с сестрой пойти. Сестра не хотела сначала его брать, а потом пригрозила:
— Ладно, но только отстанешь в лесу, сразу получишь.
Пришли они на клюквенное место, ягоды собирают в кузова, девки поют, шутками- частушками перебрасываются:
— Я, бывало, ручки грела
У милёнка в рукаве.
А теперь он, что- такое,
Не приходит он ко мне, –
звенел колокольчиком голос певуньи.
— Говорят, я не красива,
Просто не красавица,
но не все красивых любят,
а кому что нравится,
— откликалась ей другая.
— Выйдет туча грозовая,
убьёт серого коня,
чтоб не ездил мимо дома,
не расстраивал меня,
— доносилось в ответ.
Перекликаются девки частушками, а парнишка ягодки в свой кузовок кидает, помалкивает, а сам по сторонам поглядывает. Хоть девки-то недалеко, слыхать их хорошо, а все боязно как-то. Выбрал сухую кочку, передохнуть решил. Присел ненадолго. А потом, хоть солнышко ещё слабое, угрелся и придремал. А девки заговорились, запелись, увлеклись ягодой, да и забыли про парнишку, ушли далеко.
Набрали кузова, потянулись к дому. Только у деревни вспомнили:
— А Ванятка–то где?
Стали кликать, аукать, все пустое.
— Да он, поди уже дома! – на том и порешили.
Но мать уже у ворот встречает:
— А Ванятка где? – спрашивает.
Обмерла девка, стала голосить:
— Ой, мамонька, ой, родная! Видать, Ванятку в лесу забыли!
Оттаскала её мать за косы, а сама к соседям - народ собирать, Ванятку искать.
— А ты, Малушка, с ними иди, без Ванюшки не возвращайся!
Малуша до клюквенной поляны народ довела, они стали кругами ходить, Ванюшку кликать. А Малуша к сосне прислонилась и стала дядьку Лешего звать: «Дядя Леший, покажись не белым волком, не черным вороном, не елью колючей, а таковым, как я есть, видом человеческим». Это она сразу надумала Лешего спросить. Девки в той деревне с Лешим дружили, страхов о нем не слушали, гостинцы ему носили. Так ещё со времён молодости теперь уже старой- престарой бабки Веселины пошло. Она с Лешим подружилась и девок молодых тоже научила, как с ним о чем говорить, а о чем лучше помалкивать.
Не успела Малуша и глазом моргнуть, как куст напротив неё заколыхался, закачался, и перед Малушей предстал Хозяин леса - сам Леший. Вроде на вид мужик, как мужик, но руки как сучья корявые, глаза глубоко посажены, так и сверлят тебя, а одежда, как из листьев сшита. Но Малуша уже видела не раз Лешего, вид его был ей привычен. Выделял он Малушу из других девок, потому что она слышать и видеть умела. Слышала голос каждой травинки и зверушки, понимала, что той нужно, видела то, что простым глазом увидеть немыслимо. Вот Леший ей всегда услужить- то и старался - то заветную черничную полянку покажет, то на грузди наведёт. Малуша на колени упала, молит:
— Дяденька Леший! Помоги Ванюшку сыскать. Забыла я его в лесу.
Помолчал Леший.
— Да, Малушка, не в добрый час ты его в лес взяла! Видел я его. И рассказал, что видел…Побелела Малуша.
— Как же мне его найти теперь, да домой вернуть? Дяденька Леший, помоги, чем можешь!
— Ох, нелегко это сделать, Малуша! И страшно мне поперёк САМОЙ идти!
— Ты только дорогу покажи, да своим помощникам накажи, чтобы с дороги не сбивали, в топь не затянули…
— Ну да ладно! Где наше не пропадало! Без жернова на шее дна не достанешь. Я тебе провожатого дам, а как в терем попадёшь, с собой его возьми, обратно дорогу он укажет.
— А кого ж ты мне назначишь в провожатые? — засомневалась Малуша.
Помощники у Лешего, мелкие лешачки по имени Туросик, Стукач, Свида – существа были довольно опасные и коварные. Зловредный Туросик любил принимать вид тура или оленя с золотыми рогами. Появится, мелькнёт золотыми рогами, охотник за ним, отбежит Туросик подальше, опять манит, так и заведёт охотника в болото. А Стукач изображал стук топора дровосека. Заблудится кто, бродит кругами, вдруг слышит- топор стучит. Он туда, а стук удаляется, так и кружит бедолага по лесу. А выберется или нет, это, как кому повезет. Стерег лес Леший с помощниками. Охотника, посягнувшего на зверя с детенышем, или рыбака, который ловит рыбу, когда она нерестится, всех кто на легкую, неправедную добычу надеется, ждала грозная расплата. Но если кто лес любит, зря травинку не сорвет, звереныша малого не обижает, того друзьями считали.
— Не опасайся, мы своих друзей не обижаем. Свида пойдет, – обнадежил Леший. И приказал:
— Свида, выходи.
Заколыхался воздух, и перед Малашей предстал рыжий лис, красуясь шикарным пушистым хвостом.
— Ух, ты!- восхитилась Малуша,- а прошлый раз ты вроде филином ухал!
— То прошлый раз было, - погладил Свиду Леший. -Вот такой провожатый тебе и нужен. Он хоть кем обернуться может. И слушай, что он советовать будет. Свида у нас мастер. Всякие ловушки насквозь видит.
Поблагодарила Малуша дядьку Лешего и говорит Свиде:
— Ну, пошли, Рыженький. Только так, чтобы я успевала за тобой.
Засмеялись оба – и Леший, и Свида.
— Своим ходом тебе и до зимы не дойти! Но для друга семь верст не околица! Садись на Свиду, да держись крепче!
А Свида вроде вырос, выше стал и пошире. Ну, впрямь, конек – небольшой росток, только еще мягкий и пушистый.
Села Малуша на него верхом, а он приказывает:
— Держись крепче, глаза зажмурь и не открывай, пока я не велю.
Так Малуша и сделала. Ветер в лицо ударил, только свист стоит, это мчится Малуша на рыжем лисе выше леса стоячего, ниже облака ходячего.
А с Ванюшкой за это время вот, что произошло.
Задремал он, значит, на болотной кочке. А проснулся от того, что кто-то лизнул его в лицо. Открыл Ванюшка глаза и обмер. Прямо перед ним морда здоровущего волка…А рядом еще такой же волк. Ванюшка вообще-то с животными дружил, собаки его слушались. И тут он обмер только от неожиданности, но скоро в себя пришел. Смотрит на волка, а тот язык на сторону и даже улыбается как- будто. Ванюшка и погладил его. Волк ничего, не против. И другой тоже голову подсунул, погладь, мол, и меня. А Ванюшке что терять. Обнял обоих, да ласковые слова наговаривает. Совсем разнежились волки. Легли рядом, будто охраняют.
— Это что за зверюшку вы мне отыскали?
Вдруг сердитый такой женский голос послышался. Поднял глаза Ванятка, а там красавица, но в мужской одежде, колчан со стрелами за спиной, рядом конь - огонь, копытами от нетерпения постукивает - поигрывает. Вот уж правду говорят: бодрый сам наскочит, на смирного бог нанесет. Ванюшка хоть мал был, но не по годам умен.
— Это же Девана, Богиня охоты! – вспомнил он. Рассказывали, бывало, что силой она пошла в батюшку, Перуна – громовержца, а гордостью непомерной и красотою — в матушку, дочку Дыя, Бога неба. От обоих родителей усвоила волшебные умения: могла в любого зверя оборотиться, в рыбу морскую и в могучую птицу. Потому и стала великой охотницей. Она скакала по лесам в сопровождении двух матерых волков, которые слушались ее как обычные собаки. Любую дичь добывала и не знала в своей забаве себе равных.
Оробел, парнишка, аж голос потерял, но во все глаза смотрит, не налюбуется красотой неписанной. А Деване смешно стало.
— Ну, что уставился?
Ванюшка потупился, но с силами собрался и выговорил:
— Ты такая красивая, никто красивей быть не может, даже ни на небе, ни на земле такую красоту не найти!
— Ну, ты хоть и мал, а знаешь, что сказать, - улыбнулась Девана.
— На беду девкам вырастешь. А как ты в лесу оказался?
Ванятка все объяснил: как увязался, как отстал, как уснул. Кузовок свой поднял, протягивает Деване:
— Испробуй целебной ягоды!Девана тут еще больше развеселилась.
— И обходительный такой! Прямо как Ярило весной! – и заливается смехом. А потом и говорит:
— Уж больно хорошо ты меня веселишь. Возьму – ка я тебя в терем. Погостишь, а потом, может быть, я тебя домой отправлю. А может и у себя оставлю. Там видно будет…
Ванятка и слова вымолвить не успел, закинула она его на коня, сама сзади села. И помчался конь быстрее ветра, только замелькало все вокруг, успевай вглядывайся. Волки за ними, тоже ногами быстро перебирают, не отстают. Терем у Деваны был в самой чаще заповедного леса. Кругом деревья вековые, кустарники непролазные, колючие, крапива жгучая. Но перед Деваной расступались, дорогу давали. Чужому, если не знал заповедного слова, близко даже подойти не удавалось. Муж Деваны - Святобор, Бог леса,- за лесом и бором наблюдал, чтоб по берегам рек и озер деревья не рубили, порубщиков строго наказывал. Леший с помощниками ему подчинялись, но Девану больше побаивались – уж больно скорая она была на раздачу. Ванятка головой крутит, по сторонам смотрит, все ему интересно. Мир, что огород, все в нем растет. А как лес расступился, да терем перед ними предстал, и вовсе дух захватило.
Терем высокий, под облака, всеми красками играет, башенки, окошки с наличниками, узоры на них всякие вырезаны. Загляденье, а не терем.
— Заходи, гостем будешь! - приглашает Девана. Зашел Ванятка, огляделся, век такой красоты не видывал! А тут и муж Деваны, Бог Святобор вышел.
— Ты где его нашла? – спрашивает. Объяснила Девана. Недовольно покачал головой Святобор:
— Это, считай, все равно, как птенца из гнезда вынуть, теленка от матки отлучить. Неладно ты это сделала, Девана.
А Девана поперек себя слов не терпит, вскинулась вся:
— Тоже, сравнил! Ничего с ним не сделается, а мне скучно.
Покачал головой Святобор, но больше спорить не стал, а повел Ванятку в комнату, где стоял большой стол, стулья вокруг. Усадил Ванятку за стол, велел прислужникам накормить гостя. Нанесли еды всякой диковинной, наелся Ванюшка, в сон потянуло, а сказать стесняется. Так и задремал за столом. Глянул
Святобор, улыбнулся по-доброму и отнес его сам на кровать широкую, прикрыл одеялом пуховым.
— Заснула твоя игрушка. Совсем ведь малое дитя, ему материнский пригляд нужен.
— Ну, скучно мне, понимаешь, скучно! Все лучше того, как нет ничего! Отец запретил мне между мирами гулять, развлекаться от души, а я ему в этом клятву дала. А как было весело! Плавала белорыбицей в океанах и морях, превращалась в грозную птицу Магур и страх наводила на весь земной мир. Одной рукой метала булаву, а другой копье и подхватывала их за сотню верст от того места, где метнула в небо. Если бы не Макошь, богиня судьбы, да не сплела бы она невод, ни за что не изловил бы меня отец, когда унырнула я от него в море белорыбицей. Не поймал бы, так правила бы я сейчас тремя мирами сразу, сидела бы на троне Сварога, отца всего сущего! А сейчас вот заперта в этих заповедных лесах, где и поохотиться всласть ты не разрешаешь! Одно развлеченье нынче лучше двух завтра. Пойми, умираю я от скуки!
Приголубил он Девану, как малого ребенка, но ничем помочь не может. Да. Тесно и скучно ей в заповедном лесу. Но кабы на добра коня не спотычка, и цены б ему не было. Никогда не позволит ей Перун возжелать трон Сварога, повелителя Прави и Яви! Так и остался Ванюшка в тереме. Быстренько все осмотрел, со всеми перезнакомился, ест, пьет вволю, да уже и по родителям скучать начал. А Девана про него уже и не помнит, быстро надоела ей новая игрушка.
Стал Ванятка домой проситься. Но Девана ни в какую. Мол, подрастешь немного, буду тебя обучать кое- чему. А пока, мол, живи здесь. Не привыкла, значит, свое от себя отпускать. Сколько сможется, столько и хочется. Много сможется, вдвое хочется.
А Малуша?
А Малуша, тем временем, уже к самому лесу заповедному на рыжем лисе добралась. Велел он ей глаза открыть и перестать дергать шерсть. Вроде сердитым прикидывается. Слезла Малуша, обняла лиса за шею, приласкалась и спрашивает:
— А дальше - то как?
— Легко начать, да не легко кончать. Кабы я знал, да кабы ведал!
— А дядя Леший сказал, что ты мастер. Велел тебя слушаться.
— Ну, раз так, значит слушайся, – подобрел Свида.
— Сейчас я в цветок Перунов цвет обернусь. Это цветок самого Перуна- громовержца, отца Деваны. Ты этот цветок в руке держи впереди себя, он как пропуск будет. Лес тебя и пропустит. Но как только ступишь на поляну, цветок позади себя на землю опусти. Но не кидай с размаху, я не люблю это, - опять как бы осердился Свида.
— А я превращусь в мошку и под косу к тебе спрячусь. Да смотри, не прихлопни случайно, - прикрикнул. Но Малуша уже поняла, что покрикивал он больше для порядка.
— Потом пойдешь в терем. Увидишь там Девану, что Ванятку увезла и муж ее, Святобор, Бог леса, тоже там будет. Назовись. Но как попала сюда, смотри, не проговорись, а то и нам наказанье будет, и ты вовек отсюда не выберешься. Да и на Святобора глаза сильно не пяль. Девана все свое при себе держит, а ты девка видная. Озлобиться может. А дальше посмотрим, как дело будет оборачиваться. Там и решим, что делать.
Сказано – сделано. Поднялась Малуша на узорчатое крылечко. Забоялась было, потом думает:
— Семь бед, один ответ!
И постучала в дверь. Открывает прислужник – то ли человек, толи тень от человека, не поймешь.
— Тебе чего?
— Я за Ваняткой пришла.
Впустил прислужник, ждать велел. А Малушу в дрожь бросает, тут и боязнь, тут и ожидание, что будет, чем закончится. Такие чудеса, что дыбом волоса.
Видит, выходят мужчина и женщина. Оба статные, красивые, одежда на них златоцветьем переливается. Идут плавно, степенно. Поняла, что это и есть Святобор и Девана. И вдруг из- за них, как выкатился, Ванятка.
К Малуше бросился, заплакал, обнимает ее, а сам причитает, мол, домой к матушке - батюшке хочет. Малуша его на руки и к дверям. Счас, мол, и пойдем!
Плакать перестань.
— А ну, стой, – окликнула повелительно Девана. Малуша так и застыла, как окаменела. Ни рукой, ни ногой.
— Повернись, - снова команда. Ноги сами развернулись.
— Отпусти мальца, - командует Девана.
— Ну уж нет! - прижимает еще сильнее Малуша брата.
— Надо же, - удивилась Девана. А в девке-то сила есть.
— Это любовь сестринская, - негромко и как-то печально прошептал Святобор.
Девана сделала вид, что не слышит.
— А как ты вообще-то сюда попала? Кто пропустил? - вдруг спохватилась богиня.
— Шла-шла и дошла. Была в лесе, а стала здеся. Бывает порою, что и река течет горою.
— Отговариваться ты мастерица. Впрочем, какая разница, как попала. Главное, ты здесь. И, чтобы я отпустила твоего брата, ты должна выполнить три задания, - решила развлечься Девана.
— Соглашайся, но проси, чтобы Святобор судьей был, - слышит Малуша, как Свида ей тихонько шепчет. Малуша чин чином все и исполнила.
Поклонилась Деване, согласна, мол, на испытанье, потом поклонилась Святобору, попросила быть судьей в этом споре. Святобор согласие дал и обещание сказал – судить по чести и совести.
— А теперь отпусти мальца, – приказывает Девана.
— Отпусти, — тихонько советует Свида. Отпустила Малуша брата, а сердце екает, что напрасно, мол, это делает.
— Не трусь,— шепчет Свида.
Девана увела Ванятку в другую комнату, и вдруг оттуда вылетают девять сизокрылых голубей. Девана зерна бросила, все клюют, воркуют.
— Ну, найди своего брата, — усмехается Девана.
А Малуша глаз прищурила, оглядела голубей. Видит над одним вроде как иначе воздух колышится, светится по- другому. И сидит он в сторонке печальный, к зерну не подходит.
Малуша подошла к этому голубю, взяла на руки, поцеловала, глянь, а она уже не голубя, а братика на руках держит.
-— Победила Малуша, — объявил Святобор.
— Посмотрим, как она со вторым справится, — уже злиться начала Девана. Привыкла, чтоб все по ней было. Зайца знать по ушам, медведя по когтям, а упрямца по делам. Опять взяла Ванюшку, завела в комнату, выскакивают оттуда девять одинаковых щенков. Все прыгают, к Малуше ластятся, а у одного слезки в глазах.
— Наш этот, со слезками, — шепчет Свида.
Да Малуша и так видит, отличается он от других , так же, как тот голубок заколдованный. Малуша щенка схватила, к себе прижала, он мальчиком обернулся, слезы так и бегут.
— Победила Малуша, — объявил Святобор во второй раз. А Девана уже опять к себе Ванютку тянет. Он уже обессилил от таких превращений. Да делать нечего. Выше лба уши не растут. Понимает, что потерпеть еще нужно.
И вот выходят из комнаты девять одинаковых мальчиков. Все одеты одинаково, рост один и тот же. И взгляд одинаковый, печальный. Малуша смотрит и так и этак - нет, все мальчики одинаковые, ни над одним воздух не колышется, цветами не играет.
— Помогай, Свида, — шепчет.
— Не вижу я Ванятку!
— Все, теперь или пан, или пропал,- еле слышным шепотом отвечает Свида.
— Смотри внимательно, над каким я покружусь, да опять спрячусь. Деване на глаза никак мне нельзя попасться.
Мальчики выстроились в ряд, стоят смирно, глядят перед собой, не моргнут. Пошла Малуша вдоль ряда. Все одинаковые, и никакой мошки не видать! Дошла до конца, постояла, пошла обратно. Вглядывается вроде как в лица, а сама чуть поверх головы смотрит. И увидела! Над третьим с конца мошка мелькнула и спряталась.
— Этот, — твердо так сказала Малуша и прижала мальчика к себе. Прижимает его и чувствует, как по шее мошка поползла и скрылась под косой. А малец как был бесчувственный, заколдованный, таким и остается.
— А ты уверена? – ухмыляется Девана. Малуша молчит, только крепче прижимает к себе мальца, целует его, слезами обливает. Верит Свиде больше, чем себе.
— Девана, расколдуй мальчишку, - приказал Святобор.
— Прекрати издеваться.
Девана сильно удивилась этим словам. Была уверена, что Святобор на ее стороне. Но послушалась. Ванятка вдруг пошевелился, обнял Малушу покрепче, а сам говорит Деване:
— Спасибо тебе. Хорошо у тебя было, но я домой хочу. Отпусти нас.
— Ну что же, — говорит Девана.
— Вырос камешек в крутой горе, излежался промеж атласа, да бархата, снова в гору захотел. Но небывалое это дело, чтобы меня кто-то в состязаниях победил. Кто тебе помогал?
Малуша молчит, что она ответить-то может?
Тут Святобор вмешался.
— Ей, — говорит,— любовь сестринская великая да дружба крепкая помогли. Это, Девана, посильнее, чем твое колдовство.
Малуша посмотрела на Святобора и поняла, что он все знает. Святобор поймал ее взгляд, улыбнулся и подмигнул. А сам повернулся к Деване и говорит:
— Умеешь выигрывать, умей и проигрывать. Прикажи – ка стол накрыть, нужно гостей дорогих покормить — попоить перед дорогой, а потом мы вдвоем и отвезем их к опушке леса.
Девана, как будто и не она только что злостью исходила, приказала, быстро все исполнили. Сели за стол, разговоры пустые пошли, едят, пьют. Потом Святобор поднялся, все вслед за ним встали. Вышли из терема, а там два красавца коня белогривых, масть в масть. Удила грызут, копытами от нетерпения стучат. Святобор Девану подсадил в седло, а позади нее Малушу примостил.
— Держись крепко за пояс, не отпускай! - шепнул. А сам Ванятку впереди себя посадил. Расступился лес заповедный, помчались кони, долго ли недолго, а оказались у опушки леса, дальше уже луга и пашня родной деревни. Высадили Боги своих седоков.
— Ты, малец, слушайся сестру, другой такой на свете нет. Ванятка только кивает в ответ. А Девана ему щенка из-за пазухи вытащила.
— Вот, — говорит, — тебе от моих волков подарочек. Очень они тебя полюбили, хотят, чтобы их сынок с тобой вырос. Ванютка так и вцепился в щенка, сомлел от радости.
— А в тебе, девушка, — говорит Девана, — сила большая природная. Не трать ее попусту на забавы. Сняла браслет с руки и подает Малуше. Носи в память обо мне.
Малуша Деване и Святобору в ноги поклонилась, а Святобор ей лукаво улыбнулся и палец ко рту прижал. Кивнула ему Малуша, поняла.мол. Развернули боги коней и вмиг исчезли из виду. Но зато возник Свида, теперь уже в человеческом облике, чтоб мальца не наводить на мысли.
— Свидимся, Малушка. Скоро сыроежки пойдут, приходи ломать. И исчез. Малуша и ответить не успела. А Ванятка так и вовсе его не заметил.
Ну, а как их дома встретили, это другой рассказ. Но ни Малуша, ни Ванятка словом не обмолвились, где они побывали. В лесу и точка. Только внукам, когда вроде как сказку рассказывали, так об этом речь вели. Никто, конечно, не поверил. Хотя браслет Малуша сберегла и внучке любимой потом передала. А щенок вырос в такого сторожевого пса, что все диву давались. Ну и пошла от него порода особая. С виду волки, но верные, как собаки.
КНИГА О. БОЯНОВОЙ «БОГИ И ЛЮДИ»
Читайте нашу следующую статью - новую сказку из книги «Наузы. Славянская магия узелков».
Другие сказки:
northernfable.ru
МИФЫ ДРЕВНИХ СЛАВЯН - Короткий пересказ и изложение произведений литературы - краткое содержание книг - комментарий - сокращенное изложение школьных произведений - Краткое содержание произведений - биография авторов - краткий пересказ произведений
Все произведения школьной программы в кратком изложении по зарубежной литературе 5-11 классы
ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
МИФЫ НАРОДОВ МИРА
МИФЫ ДРЕВНИХ СЛАВЯН
Древние славяне, как и другие народы, имели богатую мифологию. Их мифы складывались из их верований и представлений об окружающем мире. Славяне обожествляли и одухотворяли природу. Например, богом неба и небесного огня был Сварог.Древние славяне считали, что Сварог научил их хлебопашеству. Сын Сварога — Дажбог (Даждьбог), бог Солнца, был особенно любим. Верховным богом в Киевской Руси считался Перун, которому покорялись все небесные стихии. Ярило — это бог живой природы, защитник растений. Но был и бог зла — Чернобог, покровитель всех злых сил, враг света и мира людей.Всю природу человек древнего славянского мира воспринимал живой, могущественной и стремился жить с ней в полном согласии.
Народный миф о солнцеЛежала Мать-Сыра-Земля во мраке и стуже. Была она мертва — ни света, ни тепла, ни звука.И сказал вечно юный и радостный светлый Яр: «Взглянем сквозь тьму кромешную на Мать-Сыру-Землю, хороша ль, пригожа ль она? » И пламень взора светлого Яра в одно мгновение пронизал неизмеримые слои мрака, что лежали над спавшей Землей. И где Ярилин взор прорезал тьму, там воссияло солнце красное.Мать-Сыра-Земля ото сна проснулась, жадно пила она золотые лучи живоносного света, и от того света жизнь разлилась по ее недрам. И вылетали из ее недр поднебесные птицы, и выбегали лесные и полевые звери, и всякая рыба заплавала в ее реках и морях.И все жило, все любило, все пело хвалебные песни отцу — Яриле и Матери-Сырой-Земле.Потом Земля породила человека. И когда вышел он из недр земных, ударил его Ярило по голове яркой молнией, и от той молнии ум в человеке зародился.Прошло время. И стала слабеть сила Ярилы. Мать-Сыра-Земля стала тосковать, боясь, что все замерзнет. Ярило утешил ее, сказав, что скоро вернется, а пока для поддержания тепла на земле послал Огонь.
Комментарий. В очень красивом и светлом мифе о солнце древние славяне объясняли свое понимание зарождения жизни на Земле, смены времен года и появления огня.
scribble.su
Читать онлайн "Мифы древних славян" автора Афанасьев Александр Николаевич - RuLit
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Богатый и, можно сказать, единственный источник разнообразных мифических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями. Чтобы показать, как необходимо и естественно создаются мифы (басни), надо обратиться к истории языка. В жизни языка, относительно его организма, наука различает два различных периода: период его образования, постепенного сложения (развития форм) и период упадка и расчленения (превращений).
Всякий язык начинается с образования корней или тех основных звуков, в которых первобытный человек обозначал свои впечатления, производимые на него предметами и явлениями природы. Возникавшее понятие пластически обрисовывалось словом как верным и метким эпитетом. Еще до сих пор в наших областных наречиях и в памятниках устной народной словесности слышится та образность выражений, которая показывает, что слово для простолюдина не всегда есть только знак, указывающий на известное понятие, но что в то же время оно живописует самые характеристические оттенки предмета и яркие, картинные особенности явления. Приведем примеры: зыбун – неокреплый грунт земли на болоте, пробежь – проточная вода, леи (от глагола лить) – проливные дожди, сеногной – мелкий, но продолжительный дождь, листодер – осенний ветр, поползуха – мятель, которая стелется низко по земле, одран – тощая лошадь, лизун – коровий язык, куроцап – ястреб, каркун – ворон, холодянка – лягушка, полоз – змей, изъедуха – злобный человек, и проч.; особенно богаты подобными речениями народные загадки: мигай – глаз, сморкало, сопай и нюх – нос, лепетайло – язык, зевало и ядало – рот, грабилки и махалы – руки, понура – свинья, лепета – собака, живулечка – дитя и многие другие, в которых находим прямое, для всех очевидное указание на источник представления. Так как различные предметы и явления легко могут быть сходны некоторыми своими признаками и в этом отношении производят на чувства одинаковое впечатление, то естественно, что человек стал сближать их в своих представлениях и придавать им одно и то же название или, по крайней мере, названия, производные от одного корня. Предмет обрисовывался с разных сторон и только во множестве синонимических выражений получал свое полное определение. Но должно заметить, что каждый из этих синонимов, обозначая известное качество одного предмета, в то же самое время мог служить и для обозначения подобного же качества многих других предметов и таким образом связывать их между собою. Здесь-то именно кроется тот богатый родник метафорических выражений, чувствительных к самым тонким оттенкам физических явлений, который поражает нас своею силою и обилием в языках древнейшего образования и который впоследствии, под влиянием дальнейшего развития племен, постепенно иссякает. В обыкновенных санскритских словарях находится пять названий для руки, 11 – для света, 15 – для облака, 20 – для месяца, 26 – для змеи, 35 – для огня, 37 – для солнца и т. д.
Теперь представим, какое смешение понятий, какая путаница представлений должны были произойти при забвении коренного значения слов; а такое забвение рано или поздно, но непременно постигает народ. Более и более удаляясь от первоначальных впечатлений и стараясь удовлетворить вновь возникающим умственным потребностям, народ обнаруживает стремление обратить созданный им язык в твердо установившееся и послушное орудие для передачи собственных мыслей. А это становится возможным только тогда, когда самый слух утрачивает свою излишнюю чуткость к произносимым звукам, когда силою долговременного употребления, силою привычки слово теряет наконец свой исконный живописующий характер и с высоты поэтического, картинного изображения нисходит на степень абстрактного наименования – делается ничем более, как фонетическим знаком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку. Большая часть названий, данных народом под наитием художественного творчества, основывалась на весьма смелых метафорах. Но как скоро были порваны те исходные нити, к которым они были прикреплены изначала, метафоры эти потеряли свой поэтический смысл и стали приниматься за простые, непереносные выражения и в таком виде переходили от одного поколения к другому. Понятные для отцов, повторяемые по привычке детьми, они явились совершенно неразгаданными для внуков. Сверх того, переживая века, дробясь по местностям, подвергаясь различным географическим и историческим влияниям, народ и не в состоянии был уберечь язык свой во всей неприкосновенности и полноте его начального богатства: старели и вымирали прежде употребительные выражения, отживали как грамматические формы, одни звуки заменялись другими родственными, старым словам придавалось новое значение. Вследствие таких вековых утрат языка, превращения звуков и подновления понятий, лежавших в словах, исходный смысл древних речений становился все темнее и загадочнее, и начинался неизбежный процесс мифических обольщений, которые тем крепче опутывали ум человека, что действовали на него неотразимыми убеждениями родного слова. Светила небесные уже не только в переносном, поэтическом смысле именуются «очами неба», но в самом деле представляются народному уму под этим живым образом, и отсюда возникают мифы о тысячеглазом, неусыпном ночном страже Аргусе и одноглазом божестве солнца; извивистая молния является огненным змеем, быстролетные ветры наделяются крыльями, владыка летних гроз – огненными стрелами. Смотря на громоносную тучу, народ уже не усматривал в ней Перуновой колесницы, хотя и продолжал рассказывать о воздушных поездах бога-громовника и верил, что у него действительно есть чудесная колесница. Там, где для одного естественного явления существовали два, три и более названий, каждое из этих имен давало обыкновенно повод к созданию особенного, отдельного мифического лица, и обо всех этих лицах повторялись совершенно тождественные истории – так, например, у греков рядом с Фебом находим Гелиоса.
