Бунин и. а. - душа русского человека в творчестве бунина. Бунин древний человек

Том 3. Произведения 1907–1914. Автор - Бунин Иван Алексеевич. Содержание - Древний человек *

• • Жанры
    • Фантастика и Фэнтези
      • Альтернативная история 1944
      • Боевая фантастика 3886
      • Героическая фантастика 719
      • Детективная фантастика 541
      • Киберпанк 420
      • Космическая фантастика 1700
      • Научная фантастика 23928
      • Социально-философская фантастика 1487
      • Ужасы и мистика 2986
      • Фэнтези 12731
      • Эпическая фантастика 571
      • Юмористическая фантастика 1758
      • Ненаучная фантастика 120
      • ЛитРПГ 109
      • Ироническая фантастика 24
      • Мистика 286
      • Попаданцы 196
      • Постапокалипсис 84
      • Городское фэнтези 165
      • Сказочная фантастика 63
      • Космоопера 8
      • Ироническое фэнтези 23
      • Готический роман 13
      • Историческое фэнтези 31
      • Стимпанк 15
      • Фантастика: прочее 4
      • Интернет литература 16
      • Боевое фэнтези 3
      • Романтическое фэнтези 9
      • Юмористическая фэнтези 1
      • Зарубежные любовные романы 225
    • Детективы и Триллеры
      • Боевики 2128
      • Иронические детективы 1198
      • Исторические детективы 711
      • Классические детективы 2052
      • Криминальные детективы 1396
      • Крутой детектив 847
      • Маньяки 75
      • Политические детективы 251
      • Полицейские детективы 1062
      • Прочие Детективы 5301
      • Триллеры 3703
      • Шпионские детективы 773
      • Дамский детективный роман 65
      • Юридический триллер 9
      • Техно триллер 6
      • Медицинский триллер 2
      • Зарубежные детективы 1
    • Проза
      • Военная проза 1283
      • Историческая проза 2883
      • Классическая проза 6218
      • Контркультура 417
      • Проза Прочее 1960
      • Прочее Проза 16
      • Русская классическая проза 8132
        • Том 3. Произведения 1907–1914
          • Страницы
            • Страница 1
            • Страница 2
            • Страница 3
            • Страница 4
            • Страница 5
            • Страница 6
            • Страница 7
            • Страница 8
            • Страница 9
            • Страница 10
            • Страница 11
            • Страница 12
            • Страница 13
            • Страница 14
            • Страница 15
            • Страница 16
            • Страница 17
            • Страница 18
            • Страница 19
            • Страница 20
            • Страница 21
            • Страница 22
            • Страница 23
            • Страница 24
            • Страница 25
            • Страница 26
            • Страница 27
            • Страница 28
            • Страница 29
            • Страница 30
            • Страница 31
            • Страница 32
            • Страница 33
            • Страница 34
            • Страница 35
            • Страница 36
            • Страница 37
            • Страница 38
            • Страница 39
            • Страница 40
            • Страница 41
            • Страница 42
            • Страница 43
            • Страница 44
            • Страница 45
            • Страница 46
            • Страница 47
            • Страница 48
            • Страница 49
            • Страница 50
            • Страница 51
            • Страница 52
            • Страница 53
            • Страница 54
            • Страница 55
            • Страница 56
            • Страница 57
            • Страница 58
            • Страница 59
            • Страница 60
            • Страница 61
            • Страница 62
            • Страница 63
            • Страница 64
            • Страница 65
            • Страница 66
            • Страница 67
            • Страница 68
            • Страница 69
            • Страница 70
            • Страница 71
            • Страница 72
            • Страница 73
            • Страница 74
            • Страница 75
            • Страница 76
            • Страница 77
            • Страница 78
            • Страница 79
            • Страница 80
            • Страница 81
            • Страница 82
            • Страница 83
            • Страница 84
            • Страница 85
            • Страница 86
            • Страница 87
            • Страница 88
            • Страница 89
            • Страница 90
            • Страница 91
            • Страница 92
            • Страница 93
            • Страница 94
            • Страница 95
            • Страница 96
            • Страница 97
            • Страница 98
            • Страница 99
            • Страница 100
            • Страница 101
            • Страница 102
            • Страница 103
            • Страница 104
            • Страница 105
            • Страница 106
            • Страница 107
            • Страница 108
            • Страница 109
            • Страница 110
            • Страница 111
            • Страница 112
            • Страница 113
            • Страница 114
            • Страница 115
            • Страница 116
            • Страница 117
            • Страница 118
            • Страница 119
            • Страница 120
            • Страница 121
            • Страница 122
            • Страница 123
            • Страница 124
            • Страница 125
            • Страница 126
            • Страница 127
            • Страница 128
            • Страница 129
            • Страница 130
            • Страница 131
            • Страница 132
            • Страница 133
            • Страница 134
            • Страница 135
            • Страница 136
            • Страница 137
            • Страница 138
            • Страница 139
            • Страница 140
            • Страница 141
            • Страница 142
            • Страница 143
            • Страница 144
            • Страница 145
            • Страница 146
            • Страница 147
            • Страница 148
            • Страница 149
            • Страница 150
            • Страница 151
            • Страница 152
            • Страница 153
            • Страница 154
            • Страница 155
            • Страница 156
            • Страница 157
            • Страница 158
            • Страница 159
            • Страница 160
            • Страница 161
            • Страница 162
            • Страница 163
            • Страница 164
            • Страница 165
            • Страница 166
            • Страница 167
            • Страница 168
            • Страница 169
            • Страница 170
            • Страница 171
            • Страница 172
          • Содержание
            • Иван Алексеевич Бунин Собрание сочинений в шести томах Том 3. Произведения 1907–1914
            • Суходол *
            • Крик *
            • Смерть пророка *
            • Снежный бык *
            • Древний человек *
            • Сила *
            • Хорошая жизнь *
            • Сверчок *
            • Ночной разговор *
            • Веселый двор *
            • Игнат *
            • Захар Воробьев *
            • Ермил *
            • Князь во князьях *
            • Последнее свидание *
            • Жертва *
            • Забота *
            • Будни *
            • Личарда *
            • Последний день *
            • Всходы новые *
            • Копье господне *
            • Иоанн Рыдалец *
            • Худая трава *
            • Пыль *
            • Сказка *
            • Хороших кровей *
            • При дороге *
            • Чаша жизни *
            • Я все молчу *
            • Святые *
            • Весенний вечер *
            • Тень Птицы *
            • Море богов *
            • Дельта *
            • Свет Зодиака *
            • Иудея *
            • Камень *
            • Шеол *
            • Пустыня дьявола *
            • Страна содомская *
            • Храм Cолнца *
            • Геннисарет *
            • Произведения, не включавшиеся в собрания сочинений
            • Проза Бунина 1907–1914 годов
            • Комментарии
            • Выходные данные
      • Советская классическая проза 2182
      • Современная проза 12570
      • Эссе, очерк, этюд, набросок 1
      • Эссе 96
      • Новелла 42
      • Повесть 137
      • Магический реализм 21
      • Сентиментальная проза 20
      • Эпистолярная проза 15
      • Афоризмы 22
      • Антисоветская литература 2
      • Феерия 6
      • Эпопея 2
      • Современная зарубежная литература 11
      • Короткие расказы 1
      • Зарубежная классика 1
      • Русская современная проза 1
    • Любовные романы
      • Исторические любовные романы 4872
      • Короткие любовные романы 5942
      • Любовно-фантастические романы 2491
      • Остросюжетные любовные романы 1079
      • Прочие любовные романы 250
      • Современные любовные романы 6728
      • Эротика 216
      • Роман 152
    • Приключения
      • Вестерны 276
      • Исторические приключения 1778
      • Морские приключения 405
      • Приключения про индейцев 141
      • Природа и животные 760
      • Прочие приключения 1351
      • Путешествия и география 1156
      • Рассказ 557
    • Детские
      • Детская образовательная литература 830
      • Детская проза 2956
      • Детская фантастика 1001
      • Детские остросюжетные 957
      • Детские приключения 684
      • Детские стихи 446
      • Прочая детская литература 2436
      • Сказки 2426
      • Детский фольклор 10
      • Книга-игра 30
    • Поэзия и драматургия
      • Драматургия 995
        • Сценарии 12
        • Мистерия 4
        • Трагедия 9
        • Технофэнтези 4
      • Поэзия 3097
      • в стихах 27
      • Драма 69
      • Экспериментальная поэзия 51
      • Киносценарии 14
      • Эпическая поэзия 15
      • Лирика 114
      • Верлибры 26
      • Водевиль 4
      • Басни 10
      • Визуальная поэзия 4
      • Песенная поэзия 18
    • Старинная литература
      • Античная литература 176
      • Древневосточная литература 180
      • Древнерусская литература 34
      • Европейская старинная литература 160
      • Мифы. Легенды. Эпос 234
      • Прочая старинная литература 103
    • Научно-образовательная
      • Биология 328
      • История 7482
      • Культурология 713
      • Математика 100
      • Медицина 517
      • Политика 896
      • Прочая научная литература 1438
      • Психология 1705
      • Религиоведение 259
      • Технические науки 548
      • Физика 185
      • Философия 1437
      • Химия 51
      • Юриспруденция 290
      • Языкознание 377
      • Государство и право 165
      • Литературоведение 190
      • Геология и география 41
      • Альтернативная медицина 10
      • Педагогика 57
      • Военная история 318
      • Астрономия и Космос 47
      • Шпаргалки 8
      • Иностранные языки 81
      • Психотерапия и консультирование 38
      • Учебники 158
      • Биохимия 2
      • Экология 9
      • Зоология 18
      • Детская психология 12
      • Ботаника 63
      • Обществознание 22
      • Секс и семейная психология 26
      • Ветеринария 3
      • Рефераты 7
      • Биофизика 1
      • Физическая химия 1
      • Органическая химия 2
    • Компьютеры и Интернет
      • Базы данных 3
      • Интернет 59
      • Компьютерное "железо" 12
      • ОС и Сети 52
      • Программирование 89
      • Программное обеспечение 80
      • Прочая компьютерная литература 235
      • Компьютерное "железо" 18
    • Справочная литература
      • Прочая справочная литература 254
      • Руководства 247
      • Словари 123
      • Справочники 466
      • Энциклопедии 1014
      • Путеводители 58
    • Религия и духовность
      • Прочая религиозная литература 390
      • Религия 1397
      • Самосовершенствование 414
      • Эзотерика 1223
      • Православие 192
      • Астрология 8
      • Христианство 94
      • Индуизм 111
      • Иудаизм 10
      • Язычество 5
      • Буддизм 3
      • Протестантизм 6
      • Ислам 8
      • Католицизм 4
      • Хиромантия 2
    • Юмор
      • Анекдоты 132
      • Прочий юмор 886
      • Юмористическая проза 1684
      • Юмористические стихи 112
      • Юмористическое фэнтези 133
      • Сатира 24
      • Комедия 8
    • Дом и Семья
      • Домашние животные 318
      • Здоровье 741
      • Кулинария 781
      • Прочее домоводство 309
      • Развлечения 115
      • Сад и Огород 125
      • Сделай сам 69
      • Спорт 560
      • Хобби и ремесла 457
      • Эротика и секс 565
      • Семейный роман/Семейная сага 16
      • Здоровье и красота 258
      • Коллекционирование 9
    • Жанр не определен
      • Разное 2988
    • Прочее
      • Газеты и журналы 1057
      • Фанфик 80
      • Музыка 36
      • Кино 58
      • Изобразительное искусство 494
      • Театр 24
      • Подростковая литература 85
      • Шахматы 2
    • Фольклор
      • Народные песни 5
      • Народные сказки 48
      • Былины 16
      • Пословицы 6
      • Фольклор: прочее 24
      • Загадки 6
    • Военное дело
      • Боевые искусства 43
      • Военная техника и вооружение 75
      • Военная документалистика 95
      • Cпецслужбы 40
      • Военное дело: прочее 3
    • Техника
      • Транспорт и авиация 156
      • Архитектура 19
      • Радиоэлектроника 36
      • Автомобили и ПДД 19
      • Строительство и сопромат 8
      • Металлургия 1
    • Документальная литература
      • Биографии и мемуары 6248
      • Искусство и Дизайн 225
      • Критика 466
      • Прочая документальная литература 779
      • Публицистика 4403
      • Научпоп 136
  • Авторы
    • Бунин Иван Алексеевич
      • Библиотека мировой литературы для детей. Том 14
      • Стихотворения. Рассказы. Повести
      • Устами Буниных. Том 2. 1920-1953
      • Искусство невозможного. Дневники, письма
      • Публицистика 1918-1953 годов
      • Устами Буниных. Том 1. 1881-1920
      • Антоновские яблоки (сборник)
      • Велга (сборник)
      • Солнечный удар (сборник) 16+
      • Том 2. Произведения 1887-1909
      • Том 3. Произведения 1907–1914
        • Страницы
          • Страница 1
          • Страница 2
          • Страница 3
          • Страница 4
          • Страница 5
          • Страница 6
          • Страница 7
          • Страница 8
          • Страница 9
          • Страница 10
          • Страница 11
          • Страница 12
          • Страница 13
          • Страница 14
          • Страница 15
          • Страница 16
          • Страница 17
          • Страница 18
          • Страница 19
          • Страница 20
          • Страница 21
          • Страница 22
          • Страница 23
          • Страница 24
          • Страница 25
          • Страница 26
          • Страница 27
          • Страница 28
          • Страница 29
          • Страница 30
          • Страница 31
          • Страница 32
          • Страница 33
          • Страница 34
          • Страница 35
          • Страница 36
          • Страница 37
          • Страница 38
          • Страница 39
          • Страница 40
          • Страница 41
          • Страница 42
          • Страница 43
          • Страница 44
          • Страница 45
          • Страница 46
          • Страница 47
          • Страница 48
          • Страница 49
          • Страница 50
          • Страница 51
          • Страница 52
          • Страница 53
          • Страница 54
          • Страница 55
          • Страница 56
          • Страница 57
          • Страница 58
          • Страница 59
          • Страница 60
          • Страница 61
          • Страница 62
          • Страница 63
          • Страница 64
          • Страница 65
          • Страница 66
          • Страница 67
          • Страница 68
          • Страница 69
          • Страница 70
          • Страница 71
          • Страница 72
          • Страница 73
          • Страница 74
          • Страница 75
          • Страница 76
          • Страница 77
          • Страница 78
          • Страница 79
          • Страница 80
          • Страница 81
          • Страница 82
          • Страница 83
          • Страница 84
          • Страница 85
          • Страница 86
          • Страница 87
          • Страница 88
          • Страница 89
          • Страница 90
          • Страница 91
          • Страница 92
          • Страница 93
          • Страница 94
          • Страница 95
          • Страница 96
          • Страница 97
          • Страница 98
          • Страница 99
          • Страница 100
          • Страница 101
          • Страница 102
          • Страница 103
          • Страница 104
          • Страница 105
          • Страница 106
          • Страница 107
          • Страница 108
          • Страница 109
          • Страница 110
          • Страница 111
          • Страница 112
          • Страница 113
          • Страница 114
          • Страница 115
          • Страница 116
          • Страница 117
          • Страница 118
          • Страница 119
          • Страница 120
          • Страница 121
          • Страница 122
          • Страница 123
          • Страница 124
          • Страница 125
          • Страница 126
          • Страница 127
          • Страница 128
          • Страница 129
          • Страница 130
          • Страница 131
          • Страница 132
          • Страница 133
          • Страница 134
          • Страница 135
          • Страница 136
          • Страница 137
          • Страница 138
          • Страница 139
          • Страница 140
          • Страница 141
          • Страница 142
          • Страница 143
          • Страница 144
          • Страница 145
          • Страница 146
          • Страница 147
          • Страница 148
          • Страница 149
          • Страница 150
          • Страница 151
          • Страница 152
          • Страница 153
          • Страница 154
          • Страница 155
          • Страница 156
          • Страница 157
          • Страница 158
          • Страница 159
          • Страница 160
          • Страница 161
          • Страница 162
          • Страница 163
          • Страница 164
          • Страница 165
          • Страница 166
          • Страница 167
          • Страница 168
          • Страница 169
          • Страница 170
          • Страница 171
          • Страница 172
        • Содержание
          • Иван Алексеевич Бунин Собрание сочинений в шести томах Том 3. Произведения 1907–1914
          • Суходол *
          • Крик *
          • Смерть пророка *
          • Снежный бык *
          • Древний человек *
          • Сила *
          • Хорошая жизнь *
          • Сверчок *
          • Ночной разговор *
          • Веселый двор *
          • Игнат *
          • Захар Воробьев *
          • Ермил *
          • Князь во князьях *
          • Последнее свидание *
          • Жертва *
          • Забота *
          • Будни *
          • Личарда *
          • Последний день *
          • Всходы новые *
          • Копье господне *
          • Иоанн Рыдалец *
          • Худая трава *
          • Пыль *
          • Сказка *
          • Хороших кровей *
          • При дороге *
          • Чаша жизни *
          • Я все молчу *
          • Святые *
          • Весенний вечер *
          • Тень Птицы *
          • Море богов *
          • Дельта *
          • Свет Зодиака *
          • Иудея *
          • Камень *
          • Шеол *
          • Пустыня дьявола *
          • Страна содомская *
          • Храм Cолнца *
          • Геннисарет *
          • Произведения, не включавшиеся в собрания сочинений
          • Проза Бунина 1907–1914 годов
          • Комментарии
          • Выходные данные
      • Том 4. Произведения 1914-1931
      • Том 5. Жизнь Арсеньева. Рассказы 1932-1952
      • Том 6. Публицистика. Воспоминания
      • На чужой стороне
      • Поздний час
      • Камарг
      • Кума
      • В одной знакомой улице
      • Мадрид
      • Темные аллеи 12+
      • Галя Ганская
      • Часовня
      • Зойка и Валерия
      • Баллада
      • Сто рупий
      • Весной, в иудее
      • Степа
      • Генрих
      • Пароход "Саратов"
      • Смарагд
      • Визитные карточки

www.booklot.ru

Бунин Иван Алексеевич - Древний человек - Книги

ДРЕВНИЙ ЧЕЛОВЕК

   Рано чувствуется осень, ее спокойствие. Начало августа, а похоже на сентябрь, когда жарко лишь в затишье, на припеке.

   Учитель Иваницкий, человек молодой, но необыкновенно серьезный, глубоко задумывающийся по самому малейшему поводу, медленно поднимается на пологую гору, прогоном через усадьбу князей Козельских. Заложив одну руку за широкий пояс, которым подпоясана его длинная чесучовая рубаха, а другой пощипывая кончики редких белесых усов, учитель горбит свой истяжной стан и щурит зоркие зеленоватые глаза.

   Направо - большой сад за соломенным валом; налево - старая кузня, развалины псарни, пустые сушилки из розовых кирпичей, а между ними - проезд на бесконечное и тоже пустое гумно. В саду, уже поредевшем, тишина, косой солнечный блеск; кое-где золотится паутина; спокойно лежат пятна теней под яблонями; порой с коротким стуком падает в шелковистую, сухую траву спелое яблоко. Дерновая вогнутая крыша кузни вся в наростах мха, бархатно-изумрудных, с коричневым отливом. Раскрытые сушилки тяжелы, грубы, очертаниями своими говорят о чем-то давнишнем. И все это, - мох на кузне, псарня, заросшая лопухами, голые стропила над розовыми стенами, - все так чудесно на ясном голубом небе среди белых круглых облаков. На огромном пустыре гумна воробьи ливнем пересыпаются с одной крапивной чащи на другую. За этими чащами поднимается порозовевший осинник... Учитель идет к Соловьевым, еще раз хочет повидаться с их дедом Таганком. Древен он, как говорят в Козельщине: ему сто восемь, он знаменитость.

   За усадьбой учитель поворачивает налево, в ту широкую улицу, что пролегает между валом гумна и старыми избами бывших княжеских крепостных. Конец ее как бы упирается в небосклон - чуть зеленоватый, сентябрьский. Сентябрь и в верхушках лозин, кое-где растущих перед избами и сквозящих мелкой, желтеющей листвой на белых облаках и лазури; сентябрь в золотистом солнечном свете и прозрачной тени, падающей от изб на улицу, на водовозки прикрытые пегими попонами и армяками... Учитель идет и косится на избы, на их окошечки и крыльца.

   Окошечки крохотные, темные. Крыльца, пороги обросли грязью. Да не лучше и возле них. В крепкой, как чугун засохшей грязи, в которую вросли тряпки, сгнившие лапти, лежат большие камни, на которых летом обедают и ужинают. Дети кричат, перекликаются, лазят по ним. Много детей в Козелщине, и как сопливы они, в каких болячках их щеки и губы!

   - Как тебя зовут? - спрашивает учитель толстого голубоглазого мальчика под лозинкой у двора Фоминых.

   Мальчик молчит. Учитель повторяет вопрос. Мальчик пятится к лозинке, поднимает грудь, надувается так, что багровеет, и молчит.

   Озабоченно бродят куры, раздирают лапами золу, землю, клюют что-то, кудахтают, приманивая цыплят. У двора Климовых спит под водовозкой старуха. Тень от избы скосилась, передвинулась, солнце падает на водовозку, печет лицо, так густо облепленное мухами, точно на нем черный рой привился, печет худой кострец, голые ноги, блестящие от загара. Мальчик в штанах с помочами и шерстяных красных чулках носится среди цыплят, бегающих и на бегу клюющих по земле и по ногам старухи мух, и все норовит затоптать хоть одного из них; цыплята с писком рассыпаются, и он останавливается, выжидает, когда они соберутся в кучку, а как только соберутся, опять со всех ног летит на них.

   Соловьевы разделились. Таганок живет у Глеба. Но учитель идет сперва к двору его другого внука, плотника Григория. Григорий стоит на прогалине между избою и погребом, в проходе на гумна, посреди квадрата из трех ярусов новых, телесного цвета бревен: рубит себе амбаришко. На нем городской картуз, еще не мытая ситцевая рубаха, вздутая розовым измятым пузырем, штаны из чертовой кожи и сапоги. Соловьевы - первые жители в Козельщине. Увидав гостя, он легонько и ловко всекает в бревно блеснувший на солнце топор. Здороваются, садятся на сруб, закуривают.

   - К Таганку? - спрашивает Григории.

   - К нему. Давно не видал...

   - Что ж, дело хорошее. Пройдите, проведайте. Он это любит.

   - А как он? Дряхлеет?

   - Нет, скрипит еще помаленьку. А, конечно, не наше с вами дело: ведь сто восемь. Да и житье, конечно, не сладкое.

   - А что?

   - Да что, надо правду говорить: голодом они его морят, вот главная вещь.

   - Все сноха?

   - Известно, она. Да я так думаю, всему причина брат Иглеб. Его допущение. Он должон защищать, кому же больше? Сам-то Таганок, вы знаете, какой: за всю жизнь цыпленка не обидел.

   - Серьезно, морят?

   - Еще как серьезно-то! У них вон шесть пудов одной ветчины висит, - поверите, ребрышка никогда не дадут. Сами, как праздник, за чай, а он чашечки попросить боится. Ничтожности жалеют...

   - Нда-а, - задумчиво говорит учитель.

   Сипят кузнечики в бурьяне на припеке. Все сохнет, роняет черные зерна: крапива, белена, репьи, подсвекольник. Баба, в красной юбке, в белой рубахе, стоит в чаще конопляников выше ее ростом, берет замашки. За конопляниками сереют риги, желтеют новые скирды.

   - Нда-а, - говорит учитель, едко затягиваясь. - Скирды-то ваши?

   - Нынешний год дал господь, - скромно, боясь сглазить, отвечает Григорий.

   - А чашки чаю жалеют, - ухмыляется учитель. - Что он, и теперь еще хорошо помнит все?

   - На удивление прямо! Все помнит: что когда сделать по дому, что, например, прибрать, купить, где что дешевле, - все первый скажет. Насчет корму, например, разумней его человека нету...

   Проходят к Таганку задами. За двором Григория несколько колодок пчел. Учитель гнется, боится их, а Григорий смеется, уверяет, что пчелы чистого человека не трогают. Тут чуть тянет холодком с севера, под солнцем пыльно и сытно пахнут конопляники. Против конопляников приделано к каменной стене варка нечто вроде шалаша, сбитого из кольев и обшитого замашками. Это и есть летнее жилище знаменитого человека,

   Де-ед? окликает учитель, отворяя дверку. Никто не отзывается - в шалаше пусто. Верно, Таганок в избе. И Григорий уходит искать его. А гость спешит осмотреть шалаш. Все то же. И все так же трогательно. Чтобы не надоедать снохе своим присутствием, сократиться насколько возможно, перебирается сюда Таганок чуть не с великого поста. Гнилые розвальни без оглоблей, покрытые соломки, служат ему постелью. На соломе нет даже попонки. В изголовье, вместо подушки, - свернутый рваный чекмень, и по цвету видно, что чекменю этому полвека. У изголовья - столик из дощечки и кольев; на дощечке - подобие шкатулки, а в ней все добро, все хозяйство Таганка; моток ниток, варежки, тавлинка из бересты с нюхательным табаком... Боже мой, боже мой! Драгоценнейшим даром, даром сказочного долголетия одарила судьба своего избранника! А к чему он тут, этот дар?

   У шалаша лежит большой обрубок, корень дуба На нем дед отдыхает, греется, - обрубок отшлифован полушубком. Учитель садится и ждет. Когда же за углом слышатся шаркающие шаги, поднимается, чтобы уступить Таганку привычное место. Таганок показывается из-за угла, - невысокий, с опущенными плечами, - и подвигается неловко, вразвалку опадая с одной ноги на другую. Ноги толсто опутаны онучами, в больших лаптях. Полушубок, почти голый с исподу, - вытерлась овчина, - стал широк, полы его висят. Большая шапка надета глубоко, немного криво. Увидав гостя, Таганок стаскивает ее обеими руками, как ребенок, кланяется низко. Длинные волосы, уцелевшие вокруг его темного черепа, белы и легки, как ковыль. Легка, бела и косая борода его. Выцветшие, налитые слезами глаза ничего не выражают, кроме не то покорности, не то грусти.

   - Здорово, дедушка, - говорит учитель, садясь на землю, - Как поживаешь? Надевай шапку-то...

   Таганок колеблется. Он, одолев больше века, невольно и сам считает себя особенным человеком. Но заслужил ли он наконец право быть при господах в шапке, этого он еще не знает. Поколебавшись, обеими руками надевает ее.

   - Садись на обрубок-то, тебе покойнее будет... Таганок, помедлив, садится; поправляет полы, складывает на коленях черные руки и что-то думает.

   - Энтих уж нету, - говорит он медленно и так, точно разговаривает не с учителем, а с кем-то другим. - Энтих уж нету, что покоили-то...

   - В старину лучше было? - спрашивает учитель.

   - Гм! - слабо улыбается Таганок. - В два раза лучше было...

   Все старики играют, притворяются чересчур старыми. Таганок не играет. Он нечеловечески прост. Учитель, как всегда, не спускает с него глаз; его волнуют странные мысли: подумать только - при Таганке прошел один из самых замечательных веков! Сколько было за этот век переворотов, открытий, войн, революций, сколько жило, славилось и умерло великих людей! А он даже малейшего понятия не имел никогда обо всем этом. Целых сто лет видел он только вот эти конопляники да думал о корме для скотины! И сидит он так смиренно, так неподвижно. Опустил плечи, сложил на худых коленях черные, спеченные столетием руки, перекрестил искривленные работой и простудой пальцы, а мухи ползают по ним, сучат ножками. Белый мотылек спокойно, как на дереве, замер на его детски худой и черной шее, окаймленной воротом серой рубахи. Шапка надвинута глубоко; из-под шапки видны концы редких, длинных, зеленовато-белых бровей, устало приподнятых. Нижнее веко левого глаза немного разорвано и оттянуто книзу; этот глаз, полный слезою, совсем безжизнен. В правом - слабая мысль, слабая жизнь, чуждая всему нашему миру. Он, этот столетний человек, еще слышит, видит, разумно толкует с внуками о хозяйстве, помнит все, что нужно нынче или завтра сделать по дому, знает, где что лежит, что требует поправки, присмотра... И все же весь он в забытьи, в мире своих далеких воспоминаний. Что же это за воспоминания? Часто охватывает страх и боль, что вот-вот разобьет смерть этот драгоценный сосуд огромного прошлого. Хочется поглубже заглянуть в этот сосуд, узнать все его тайны, сокровища. Но он пуст, пуст! Мысли, воспоминания Таганка так поразительно просты, так несложны, что порою теряешься; человек ли перед тобою? Он разумный, милый, добрый. Следовало бы с благодарностью поцеловать его руку за то, что явил он нам, воплотив в себе редкое благословение неба. Но - человек ли он?

   Говорит Таганок очень медленно, но не путаясь; выражает мысли с трудом, но точно. Он знает, что, волею судьбы, возложена на него обязанность толковать с гостями прежде всего о старине. И сам спешит дать повод к расспросам.

   - Тепло, - говорит он, поводя плечом, что пригрето опускающимся солнцем. - Кровь-то моя уж холодеет... Студился, бывало, часто... А все отчего? В старину ведь в извозы ходили...

   Учитель начинает расспрашивать его. И опять, опять слышит только давным-давно знакомое. Был дед два раза у хохлов, за Воронежем; был два раза в Москве, раз пять в Калуге; и много, много раз в Белеве...

   - Что же? - спрашивает учитель, домогаясь обобщений. - Нравились тебе хохлы?

   - Хохлы-то? - отвечает Таганок, - Ничего...

   И, уже покончив с общим, переходит к частному:

   - Мы туда под сретенье поехали... У меня тогда четыре лошади было... Прокорми-ка их! Ну, поехали туда порожняком... Оттуда пшеницу наклали... Доправили все честь-честью, стали барыши считать... Ан только себя самих да лошадей оправдали...

   - А француза помнишь?

   Таганок думает.

   - Француза-то? - спокойно говорит он. - Это какой в Москву приходил? Нет, не помню...

   - А Москва при тебе велика, хороша была?

   - Большая... Приедем, бывало, в нее. Поставят нас на Болоте в ряд... Мы и стоим... Как хлаг спустят, может значит, купец какой купил что, подойтить, взять свой товар... Ну, подойдет, глянет и отправит его: либо на Воробьиные горы либо еще куда...

   Учитель нервно курит, хмурится: нет, ничего путного не выходит из его расспросов!

   Он щиплет концы усов, собирается с мыслями, стараясь представить себе невозможное, - картину одной из самых долгих человеческих жизней, картину целого столетия; он силится войти в душу и тело этого необыкновенного человека - и никак не может примириться с тем, что говорит необыкновенный человек очень обыкновенно, рассказывает же только пустяки. "Систематически надо, систематически, - думает учитель, - с самого начала надо начать..." Но краткие, трогательные и пустяковые ответы Таганка сбивают с толку, вызывают беспокойство, лишают охоты расспрашивать. "Рано ты начал помнить себя?" - "А бог его знает, не знаю... Ведь мы, - слабо улыбается дед, - народ темный, в лесу живем, пням молимся... Допрежь тут везде леса были..." "Какие леса?" - "А всякие. Дуб, например, сосна... Разбойники водились..." - "Разбойники? Ты историю какую-нибудь о них помнишь?" - "Нет, истории, слава богу, никакой не было..." - "Ну, а село какое было? Меньше теперешнего?" "Все такая же... Церковь только на старом кладбище стояла, а не возле училища... Я четырех попов пережил..." Но каковы были эти попы, похожи ли на теперешних, этого Таганок не умеет рассказать. Но, может быть, он хорошо помнит господ, князей Козельских, и о них расскажет что-нибудь путное? - Помнить-то помнит... Но узнает учитель только то, что было три генерала: Семен Милыч, Мил Семеныч и Григории Милыч: что господа они были хорошие, что особенно "лихим" нравом отличался Мил Семеныч...

   - Тебя пороли? - спрашивает учитель. Однова только. Да еще - в шею раз дал мне Мил Семеныч... На постройке... Я бревно не тое ухватил... Вот продавать - продавали...Возили... осерчал барин на нас, на ребят... Ну, и отправил одиннадцать голов... В энтот, в Белев-то... Ну, привезли нас на базар, постановили друг с дружкой... Подошел бурмистр селезневский... Мы было дюже оробели, да не сошлось что-й-то дело... А за меня хорошо - полтораста пять давали...

   Солнце уже скрылось за далеким полем; гуще и свежее пахнут конопляники в вечерней тени, роса пала на огороды. Почти черное, гробовое лицо Таганка стало еще безжизненнее, глаза совсем остекленели. Ему холодно, он кутается в полушубок, оправляет полы, глубже надвигает шапку и засовывает руки в рукава.

   - Покойник Семен Милыч был крут! А помер он, заступил его место Мил Семеныч, - стало и совсем никуда... Молили мужики, чтобы ему бог смерти дал... А я, бывало, скажу; "Напрасно вы его сбиваете. Не сбывайте, - хуже будет..." Так оно и вышло... Да...

   Таганок отдыхает; потом опять заводит медленную речь:

   - Да... А как помер Мил Семеныч, привезли гроб в засмоленном рундуке... Скрозь рундук дрянь, кровь пролила... Нехорошо помер, без болезни, тело не выболело... Как, значит, кому назначено...

   Учитель с трудом дослушивает этот тяжкий рассказ и поднимается.

   - Ну, прощай, до свидания, дед, - говорит он. - Дай бог тебе еще пожить.

   Таганок кротко поднимает брови.

   - Пожить-то? - отвечает он. - Да ведь и так уж сто с восьмеркой...

   И, помолчав, опускает голову.

   - Но ведь хочется небось?

   - А бог ее знает...

   Но позволь, ты-то сам как чувствуешь?

   - Да что ж чуствовать? Тут чуствовать нечего... Чуствуй, не чуствуй...

   - Позволь: ну, а если бы тебе, например, предложил пять лет прожить или год, - что ты выбрал?

   Таганок слабо улыбается, глядя в землю:

   - А господь ее знает...

   И учитель тупо, долго глядит на него. Потом решительно пожимает его твердую ледяную руку и уходит.

   Он уходит за деревню, в поле, и долго шагает в полутьме по мягкой, пыльной дороге.

   Возвращается уже в сумерки. Не спеша идет по улице. Огней нет, избы темны и тихи. Все спят. Пахнет жильем - как-то особенно. Тепло, по-ночному. Сухо трюкают осторожные сверчки, Вот опять изба Глеба. Она вымазана известкой, слабо белеет. Стекла ее сини от вечера, в них еще слабо отражается небо. Внизу, по земле, реет какой-то еле заметный отсвет, отчего изба и полушубок кого-то сидящего, на голыше возле нее странно выделяются. Кто это? Неужели Таганок?

   - Дедушка, еще здравствуй, - негромко говорит учитель, очень тронутый видом этого одинокого, чужого всему миру человека, пережившего и всех сверстников своих и всех детей их.

   - Кто это? - тихо откликается Таганок.

   - Да я, учитель... Что же ты не спишь?

   Таганок думает. Отвечает он теперь еще медленнее:

   - Да какой наш сон... Древен я... А ночь эта - как медведь идет она на меня...

   "Это не ночь, а смерть", - думает учитель; и, помолчав, спрашивает:

   - Ну, а как же? Пожил бы еще?

   Тихо. Трюкают сверчки. На порог избы вышла дымчатая кошка, сбежала на землю - и стала невидима. Слабо белеет борода Таганка. Темного, гробового лица его не видно. Жив ли он?

   Жив. Долго спустя он отзывается:

   - Пожил бы... И пять годов одолел бы еще... Да за пять-то годов...

   Он, видно, вспоминает сноху, свой шалаш, свою беспризорность, беспомощность.

   И легонько вздыхает:

   - За пять-то годов вошь съест. А то пожил бы.

   8. VII. 1911

lib-ru.do.am

Бунин и. а. - душа русского человека в творчестве бунина

Талант Ивана Алексеевича Бунина, огромный, бесспорный, был оценен современниками по достоинству не сразу, но с годами все более упрочивался, утверждался в сознании читающей публики. Его уподобляли “матовому серебру”, язык именовали “парчовым”, а беспощадный психологический анализ - “ледяной бритвой”. Л. Толстой сказал о его изобразительном мастерстве: “Так написано, что и Тургенев не написал бы, а уж обо мне и говорить нечего”.Он родился в помещичьей семье, в глубинной России, рос в плодородном орловском и елецком подстепье. Гордость за свою родословную, дворянский быт и культуру, специфический уклад целого социального пласта, безвозвратно смытого временем,- все это повлияло на “жизненный состав” Бунина.Бедность, стучавшаяся в родительскую усадьбу, заставила будущего писателя, автора “Деревни”, близко познакомиться с радостями и печалями простого народа. Девятнадцати лет он покинул родовое гнездо, по словам матери, “с одним крестом на груди”, переменил множество профессий - корректора, библиотекаря, статистика, владельца книжной лавки...Главной темой своего творчества Бунин определил изображение “души русского человека”. “Я не стремлюсь описывать деревню в ее пестрой и текущей повседневности. Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина”. Бунин в своих произведениях не давал конкретные ответы на извечные для России вопросы: “Кто виноват?” и “Что делать?”, а лишь пытался их найти, обращаясь к русской истории.Темы “философии истории” и “души русских людей вообще” являются лейтмотивом его “программной” повести “Деревня”. В одном из внутренних диалогов этого произведения Бунин так говорит о русском человеке: “Не хвалитесь... что вы - русские! Дикий мы народ!.. Историю почитаешь - волосы дыбом станут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство...” Жалея народ вообще, Бунин приходит к неутешительному итогу - в своих бедах виноват сам народ.Незамысловатую жизнь крестьян Бунин изображает как бы-тийно значимую, таящую загадки национальной истории. В русском крестьянине и русском человеке вообще Бунина восхищали богатство натуры, талант, своеобразный артистизм, наивность, непосредственность и вместе с тем настораживали невежество сознания и стихийность чувств. Писатель с горечью отмечал смешение разнородных начал в народной жизни: недовольство обыденным и смирение с нечеловеческим существованием; мечтательность, желание подвига, высокий порыв и быстрая утомляемость, переменчивость настроения; доброта, долготерпение одних и безмерное своеволие, прихоть, беспощадный деспотизм других. А в результате - непрактичность, бесхозяйственность, крайний максимализм, неумение выбрать дело по силам, отсутствие прочных культурных традиций в быту, семье, хозяйстве.Герой повести Кузьма Красов, строгий, худой от голода и дум, мучительно размышляет о судьбе великой страны, о ее бесконечных богатствах и нищей убогости: “Чернозем-то какой! Грязь на дорогах - синяя, жирная, зелень деревьев, трав, огородов- темная, густая... Но избы - глиняные, маленькие, с навозными крышами. Возле изб - рассохшиеся водовозки. Вода в них, конечно, с головастиками... Пещерные времена, накажи Бог, пещерные!”Нет, это не Кузьма Красов, а сам автор выносит на суд читателя противоречивые свои думы о судьбе России, о Руси как о целом. Но за современными Бунину горькими картинами жизни крестьянской России он все время видит ее глубинную, многовековую историю, за темными и искалеченными судьбами - огромные, неразбуженные силы, таящиеся в русском человеке.Бунину приходилось слышать много упреков со стороны критиков в том, что жизнь деревни видится ему в слишком уж мрач ных тонах, что он не знает и не понимает народ и даже стремится его очернить. Бунина эти упреки раздражали. “В деревне прошла моя жизнь,- парировал он,- следовательно, я имею возможность видеть ее своими глазами на месте, а не из окна экспресса”. Действительно, Бунин знал деревню так, как никто из писателей, что давало ему полное право на собственное суждение о ней.“Деревня” ознаменовала начало нового плодотворного этапа в творчестве Бунина. В 1910-е годы из-под его пера выходят: повесть “Суходол”, рассказы “Веселый двор”. “Хорошая жизнь”, “Захар Воробьев”, “Худая трава”, “Господин из Сан-Франциско” и “Сны Чанга”. “В эти годы,- вспоминал писатель,- я чувствовал, как с каждым днем все более крепнет моя рука, как горячо и уверенно требуют исхода накопившиеся во мне силы”. Деревенская тема продолжает занимать центральное место в творчестве Бунина и в этот период. Он словно чувствует, что в повести “Деревня” сказал еще далеко не все - внутренний мир крестьянина остался за пределами повести.“История души” была описана Буниным достаточно ясно в повести “Суходол”. Прообразом Суходола послужила родная писателю Каменка. Бунин очень живо нарисовал характеры жителей Суходола, их мир забот и страстей. “Жизнь семьи, рода, клана глубока, узловата, таинственна, зачастую страшна,- пишет Бунин.- Но темной глубиной своей да вот еще преданиями, прошлым и сильна-то она”.Уже на первых страницах повести Бунин создает яркий образ Натальи, которая выступает как наиболее трагическое действующее лицо. Чем глубже погружается Бунин в анализ характеров героев повести, тем очевиднее становится их зависимость от условий реальной действительности, тем категоричнее звучит суждение самого писателя об этих условиях. В повести “Суходол” Бунин стремился доказать, что “быт и душа русских дворян те же, что и у мужика: все различие обусловливается лишь материальным превосходством дворянского сословия”.Бунин с большим сочувствием относился к русскому народу, глубоко верил в его душевное здоровье и могучие нравственные силы, лишь скованные в нем до поры уродливыми формами современной общественной жизни. Не сомневаясь в грядущем возрождении, писатель, однако, придавал несравненно большее значение способности народа переносить жизненные невзгоды, нежели его стремлению активно противостоять им. Таким выступает народ в рассказах “Веселый двор”, “Захар Воробьев”, “Худая трава”, “Сверчок”. Герои этих произведений: кроткая, всепрощающая Анисья, простодушный и добрый богатырь Захар Воробьев, Егор Минаев. Сверчок - являются для Бунина представителями истинной России. Он противопоставляет их миру кулаков и лавочников. На этих людей писатель возлагает надежды на грядущее национальное возрождение. “В отношении людей мужицкого мира в дореволюционных деревенских вещах Бунина все симпатии и неподдельное сочувствие художника на стороне бедных, изнуренных безнадежной нуждой, голодом... унижениями от власть и капитал имущих. В них его особо трогают покорность судьбе, терпение и стоицизм во всех испытаниях голода и холода, нравственная чистота, вера в Бога, простодушные сожаления о прошлом. К людям, так или иначе порывающим с этим исконным крестьянским миром... Бунин беспощаден”,- писал А. Т. Твардовский.Эта непоколебимая позиция Бунина с еще большей силой сказалась в эпоху великих революционных потрясений, когда народ с оружием в руках поднялся на борьбу. В восставших писатель увидел ту слепую, разрушительную силу, которой сам всегда страшился и которую ненавидел. Он отказался признать народ в этих людях и навсегда порвал с этим народом... Бунин провел в эмиграции тридцать три года, где не переставал заниматься литературной деятельностью, в отличие от многих других эмигрировавших русских писателей. Пережив короткий период творческой растерянности, он нашел в себе силы включиться в работу.Трагическое сознание того, что он навсегда потерял Россию, не покидало Бунина до последних дней его жизни. Жизнь вне России поневоле поставила перед ним задачу, к выполнению которой он и без того был подготовлен всем своим предшествующим опытом. Оторванность от родины, обладание исключительно старым историческим материалом и старыми о нем представлениями стали причиной того, что произведения этого периода - “Жизнь Арсеньева”, цикл “Темные аллеи” и некоторые другие - тяготеют к “прошлому, отжившему” и его вечным проблемам.Именно в разлуке с родиной, вдали от нее, у Бунина нашлись самые нежные, самые ласковые слова о ней, которые он раньше, живя в России, стеснялся произнести вслух. Вера в Россию (“Разве можем мы забыть родину? - повторял он.- Она - в душе”), очевидно, и предопределила исключительность судьбы Бунина даже среди богатой талантами русской литературы. Он не только был, но и остается одним из крупнейших русских писателей.Бунинское слово осталось нетленным. Оно вошло в ту сокровищницу прекрасного и вечного, что именуется искусством и к чему всю жизнь стремился художник.

mirznanii.com

Иван Бунин - Магистерия

Противник модернизма

Мы с вами уже довольно много говорили и еще будем говорить о том фрагменте, сегменте русской литературы конца XIX – начала ХХ века, который условно может быть помещен в рубрику «модернизм». Сегодня мы с вами попробуем взглянуть на противоположный полюс и чуть-чуть поговорить о фигуре, стратегии и творчестве Ивана Алексеевича Бунина.

Как я еще попытаюсь показать, он во многом свою позицию выстраивал на противоходе с модернизмом, он во многом осознавал себя, совершенно сознательно, противником модернизма, и об этом мы с вами будем сегодня довольно много говорить. Но прежде чем об этом говорить, именно потому, что это важно, это действительно так, мне хотелось бы сначала сказать вот что. Когда мы говорим об акмеизме, символизме или футуризме, когда мы говорим о противостоянии реализма и модернизма, мы не должны, как мне кажется, забывать про одну важную вещь: что эти границы не всегда накладывались на реальность. Хотя бы потому – это нам сейчас трудно осознать, – что писателей было просто гораздо меньше, чем их сейчас.

А поскольку их было гораздо меньше, то так или иначе в ресторанах писательских, в клубах писательских, на вечерах, на всевозможных обсуждениях литературных произведений, в редакциях они, писатели, постоянно встречались, постоянно сталкивались. Они разговаривали друг с другом, и они читали друг друга.

Если сейчас представить себе, что какой-нибудь писатель будет читать всех остальных русских писателей, которые в этот день написали какое-то произведение, невозможно, да плюс если еще учитывать, что современные русские писатели читают Фейсбук, LiveJournal или еще какой-нибудь ресурс, то тогда, в общем, можно сказать, что заметные писатели все практически произведения друг друга читали или по крайней мере внимательно просматривали. А раз они это делали, то они и реагировали в своих текстах не только согласно собственным каким-то идейным установкам и т.д., но и влияние испытывали друг друга.

И поэтому, когда мы будем говорить о Бунине, давайте будем помнить, что это был человек, который не только противопоставлял себя русскому модернизму, но и испытывал влияние русских модернистов, в том числе и тех, кого он презирал, кому он противостоял. И чтобы поговорить о Бунине и о его позиции, мне кажется, мы не всегда с вами это делаем, но в данном случае немножко поговорить о его биографии, конспективно наметить этапы его жизненного пути необходимо.

Потомок великого рода

И уже самое первое, что о нем обычно говорят, и это важно: Бунин происходит из древнего дворянского рода, и к этому роду принадлежали многие довольно известные деятели русской культуры. «Довольно известные» — это, пожалуй, неудачно сказано; прямо скажем, великие люди. Например, Василий Андреевич Жуковский – об этом мы будем еще говорить. Он был незаконным сыном помещика Бунина.

Например, великий путешественник Семенов-Тян-Шанский. Например, по-своему замечательная, во всяком случае, очень интересная поэтесса Бунина, одна из первых русских поэтесс – она принадлежала к этому роду. И это для Бунина было очень важно, это во многом, как мы еще увидим, определяло его литературную позицию.

Родился он в Воронеже, жил в Орловской губернии. И это тоже существенно, потому что сам Бунин никогда не забывал о том, что вот именно эта полоса России очень много дала великой русской литературе. Сам он говорил так, я цитирую: «В средней России… образовался богатейший русский язык, <отсюда> вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым».

Действительно, ощущение себя потомком Жуковского, ощущение себя земляком, если немножко расширительно понимать это слово, Тургенева и Толстого – это для Бунина было очень и очень важно. И важно также, что этот древний дворянский род некогда богатых землевладельцев, богатых помещиков после отмены крепостного права, как это случалось почти со всеми землевладельцами, все больше и больше разорялся и к тому времени, как Бунин вступил во взрослую жизнь, род разорился совсем. Они были почти бедняками. Конечно,  они не вели такую жизнь, как бедные крестьяне или пролетариат, но тем не менее у Бунина свободных средств не было, т.е. очень рано он ощутил себя не только наследником великого рода, захватывая и литературу тоже, но таким обедневшим наследником, последышем, последним, может быть, представителем вот этого великого рода.

Кроме того, в реальности это привело еще и к тому, что у Бунина не было собственного дома очень долго, что он вынужден был скитаться по провинции, не в Петербурге и не в Москве, потому что, понятно, проживание в Москве или Петербурге, в столицах, обходилось гораздо дороже, чем проживание в провинции.

Почитатель Надсона и Толстого

Во время этих скитаний он, собственно, и начинает заниматься литературной деятельностью. И боюсь, что вам это уже немножко поднадоело и надоест еще больше дальше, но все-таки вынужден сказать, что первым поэтом, которым он увлекся, был Семен Яковлевич Надсон, и первое стихотворение, которое Бунин опубликовал, называлось «Над могилой Надсона», 1887 год.

Вообще у нас, к сожалению, не будет, наверное, времени подробно и специально об этом говорить, но я просто предлагаю вам подумать, если хотите, об этом феномене, об этом эффекте: самый популярный поэт эпохи, Надсон, которым зачитывались самые разные литераторы, от Брюсова и Бунина до Мандельштама и Гумилева, совершенно сегодня забыт. Что так всех их привлекало в этом поэте, в этом чахоточном юноше? Это интересная тема.

Но мы продолжим про Бунина. В это же время, когда он начал заниматься литературой, когда он скитался по России, он увлекся толстовством. Здесь только давайте не путать: он увлекся и произведениями Толстого тоже, но его в это время интересовало, увлекало учение Льва Николаевича Толстого, которое было им изложено в «Исповеди» прежде всего и в поздней такой вещи «Крейцерова соната». И в течение некоторого времени Бунин просто даже и был толстовцем: проповедовал непротивление злу насилием, опро́щение, всепрощение, всеобщую любовь и т.д. И даже в течение некоторого времени он был вегетарианцем, потом, правда, от этого отошел.

Из провинции в столицу

В 1895 году Бунин делает решительный шаг в своей литературной карьере: несмотря на то, что денег у него особенно по-прежнему нет, он бросает службу в Полтаве, в провинциальном городе, где он тогда жил, и приезжает сначала в Петербург, потом в Москву и целиком посвящает себя литературной деятельности.

Вообще этот путь из провинции в столицу – мы с вами об этом еще будем, наверное, немножко говорить – один из самых частых и один из самых, пожалуй, плодотворных путей: когда с накопленным багажом, с услышанной провинциальной речью, со знанием провинциальных характеров молодой или относительно молодой человек приезжал из провинции в столицу, это очень часто оборачивалось интересным литературным дебютом, интересными литературными текстами.

И, приехав в Москву, Бунин сближается как бы одновременно с двумя кругами литераторов. С одной стороны, он знакомится с Чеховым, который становится для него, наряду с Толстым, таким главным нравственным и писательским ориентиром, о котором он говорит как о, цитирую, «человеке редкого душевного благородства, редкой правдивости», и с Куприным, т.е. знакомится с кругом тех, кого условно можно назвать реалистами.

С другой стороны, и это тоже очень важно, первоначально Бунин с очень большим интересом отнесся и к модернистам, и, в частности, к первым русским символистам – Бальмонту и Брюсову, с которыми он знакомится и если и не начинает дружить, то во всяком случае приятельствует уж точно.

Более того, хочу обратить ваше внимание, что первая книга стихов Бунина, а он был не только прозаиком, но и поэтом, выходит в 1901 году в символистском издательстве «Скорпион». В издательстве, которое курирует Брюсов, Бунин выпускает книгу «Листопад», и это как раз то, о чем мы с вами говорили: близость во многом человеческая, которая, может быть, не всегда даже была подкреплена какой-то поэтической близостью, хорошее знакомство позволяют Бунину опубликовать такую книгу.

Разрыв с символистами

Впрочем, дальше происходит то, что Бунина навсегда от символистов отталкивает: Брюсов, главный, наиболее авторитетный рецензент того времени, пишет не слишком доброжелательную рецензию на эту книгу. Бунин был человеком чрезвычайно щепетильным в этом отношении, и происходит его разрыв с Брюсовым, а затем со всеми символистами.

Я процитирую, что Брюсов пишет. «Бунин выбрал себе амплуа писателя природы. Но в поэзии нет и не может быть другого содержания, кроме души человека». И дальше идет такой совершенно убийственный финал этой рецензии: «Первый сборник стихов г. Бунина «Листопад» был записной книжкой наблюдателя. «Да, это бывает» — вот все, что можно было сказать о его первых стихах».

Здесь оскорбительно и жестко звучит не столько даже сама эта характеристика – «Да, это бывает», — сколько вот это «г.», потому что на языке того времени назвать того или иного поэта или прозаика «господином», «господином Буниным» или «господином Северянином», значило показать, что он находится вне большой литературы. Из этого братского круга писателей он перемещался на какую-то периферию. «Ну, вот есть еще такой господин Бунин».

Бунин, конечно, очень сильно обиделся и с тех пор сознательно – еще раз повторю, сознательно – противопоставил себя модернизму. С одной стороны, конечно, этот разрыв человеческий, не нужно его недооценивать, это было важно, что по-человечески они разошлись с модернистами. С другой стороны, по-видимому, и в поэтиках что-то было все-таки разное, раз Брюсов так вот жестко отозвался на стихи. И с этого времени, как пишет Вячеслав Ходасевич, один из самых цепких и внимательных наблюдателей литературы того времени, с 10-х годов, бунинская поэтика представляется – я цитирую опять – «последовательной и упорной борьбой с символизмом».

Отношение к творчеству Ф.М. Достоевского

И вот здесь, прежде чем дальше идти, наверное, стоит сказать еще о том, что не только модернисты, но и главный для модернистов предшествующий писатель, а именно Федор Михайлович Достоевский, всегда Буниным ставился очень низко. Насколько он с восторгом всегда писал о Тургеневе, Чехове, Толстом, Лескове, настолько всегда он при малейшей возможности жестко высказывался о Достоевском.

Юрий Михайлович Лотман, который немножко исследовал эту проблему, сформулировал отношение Бунина к Достоевскому очень хорошо: «Ни Толстой, ни Чехов не мешали Бунину, а Достоевский мешал. Темы иррациональных страстей, любви-ненависти Бунин считал своими. И тем более его раздражала чужая для него стилистическая манера. Достоевский для него был чужой дом на своей земле». Вот то, что Лотман сказал о Бунине и Достоевском, отчасти можно сказать и о Бунине и модернистах.

Бунин описывал человеческую физиологию как никто другой, он умел это делать. Он описывал запахи… В общем, все, что связано с физиологией человека в самом широком смысле этого слова. Он это замечательно умел делать. И это же делали некоторые из модернистов, например, тот же Бальмонт, тот же Брюсов, позднее, например, та же Ахматова. И это Бунина раздражало. По его мнению, они это делали не так, как это следовало делать.

И, соответственно, после отхода, отката от модернистов Бунин сближается с группой писателей, которые называли себя «знаньевцами» (от слова «знание»). Идейным вдохновителем этого общества был Горький. Туда также входили разные писатели – Телешов, Куприн…

 «Антоновские яблоки» как литературоцентричный текст

И вот с этого времени Бунин начинает сознательно противопоставлять себя модернистам. И в 1910 году он пишет и публикует повесть «Деревня» (сам он называл ее романом), которая представляет собой такой главный реалистический текст Бунина. Но мы с вами сегодня будем говорить не об этом тексте, а мы с вами попробуем разобрать ранний текст Бунина, ранний его рассказ, знаменитый рассказ, с которого для многих Бунин, собственно говоря, начался, — «Антоновские яблоки».

«Антоновские яблоки» – рассказ, написанный в знаменательный год. Он написан в 1900 году, т.е. как раз на рубеже двух эпох – эпохи XIX века, которая заканчивается, и эпохи ХХ века, которая только начинается. С одной стороны, мы с вами попробуем понять, как устроен этот текст, с другой стороны, поскольку все-таки мы с вами пытаемся намечать основные вехи истории русской литературы, попробуем понять, в чем своеобразие Бунина как писателя в том контексте, и реалистическом, и модернистском, в котором он оказался.

Что собой представляет этот рассказ? Я надеюсь, я уверен, что все почти его читали. Это довольно короткий текст, представляющий собой описание жизни прежней в сравнении с жизнью новой. И в этом описании жизни прежней не может не обратить на себя внимание одно обстоятельство, как мне кажется, ключевое, важное для объяснения этого текста и для объяснения вообще позиции Бунина. Он описывает те места, те сегменты русской жизни XIX века, которые традиционно до него описывались великими русскими писателями первой или второй половины XIX века. Т.е. он описывает не впрямую очень часто какие-то виды или какой-то род деятельности, а он описывает как бы ориентируясь, ссылаясь на своих предшественников.

Что я имею в виду? Ну, например, он подробнейшим образом, насколько это позволяет короткий рассказ, описывает охоту в своем тексте, причем описывает ее так, что мы сразу вспоминаем очень большое количество описаний охоты в русской литературе от, конечно, Тургенева как автора «Записок охотника» до Некрасова, который описывал охоту.

Или, предположим, если окунуться в более раннее время, Пушкина как автора «Графа Нулина» и, конечно, не может не вспомниться знаменитая сцена охоты в романе Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Более того, как раз описывая охоту, Бунин раскрывает тот прием, о котором я сейчас говорю. Там один из персонажей, готовясь отправиться на охоту, цитирует «Пора, пора седлать проворного донца // И звонкий рог за плечи перекинуть». Что это за строки? Это строки из великого поэта, предшественника Бунина, который умирает как раз в 1910 году, строки стихотворения Афанасия Фета «Псовая охота».

Но не только охота, разумеется. Например, Бунин описывает костер в ночи. Я процитирую. «В темноте, в глубине сада — сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням». Это очень выразительное и очень бунинское описание.

И конечно, оно заставляет вспомнить целый ряд произведений, в которых тоже описывается ночной костер и тени вокруг него, люди вокруг него. Это, конечно, и «Степь» Чехова, где одна из важных сцен – как раз сцена ночного разговора у костра. Это, конечно, и короткий рассказ Чехова «Студент», где, правда, не ночью происходит дело, но тоже у костра. У вечереющего костра студент Иван Великопольский рассказывает двум вдовам историю отречения Петра. И это, конечно – я надеюсь, что вы вспомнили, просто из школьной программы – знаменитый рассказ Ивана Сергеевича Тургенева «Бежин луг», где тоже персонажи сидят у костра и предаются всевозможным воспоминаниям.

И, наконец, одна из ключевых сцен рассказа «Антоновские яблоки» — это описание дворянской помещичьей библиотеки: «Потом примешься за книги, — дедовские книги в толстых кожаных переплетах, с золотыми звездочками на сафьянных корешках». И, конечно, это описание, к которому мы еще вернемся – именно тут, как кажется, находится ключ к пониманию бунинского рассказа – заставляет вспомнить знаменитую сцену из «Евгения Онегина»: Татьяна, в отсутствие Онегина приезжающая в его имение, читающая книги в его библиотеке.

Более того, само описание уходящей жизни, где все уютно, где все мило, где в центре находятся золотые, почти райские плоды – антоновские яблоки – конечно же, заставляет вспомнить об одном из таких самых сладких, самых вкусных длинных рассуждениях подобного рода, об одной из ключевых сцен романа Ивана Гончарова «Обломов» — воспоминания Обломова о его детстве в родной Обломовке, которые просто текстуально перекликаются с рассказом Бунина.

Т.е. мы видим, что рассказ строится не просто как описание каких-то локусов и каких-то мотивов, связанных с XIX веком. Собственно говоря, это такой литературоцентричный текст. Бунин смотрит на уходящую эпоху сквозь призму литературы, свозь призму произведений тех писателей, которые представляют, собственно говоря, этот XIX век. Это Тургенев, Гончаров, Некрасов, Пушкин…

Угасание эпохи

Заметим, что в этом перечне нет Достоевского, Достоевский с его темами отсутствует, знаменательно отсутствует в рассказе «Антоновские яблоки». И вопрос, который хочется задать, это вопрос «А зачем? В чем смысл? Почему Бунин именно так строит свой рассказ?» И ответ кажется простым.

Ответ заключается в том, что Бунин ощущает себя… Одна из важнейших тем рассказа, к концу рассказа возникает тема угасания эпохи, угасания дворянских гнезд – вот я употребил еще одну формулу из произведений великих писателей XIX века – возникает тема угасания, и Бунин ощущает себя последним в этом ряду. Вспомним его биографию. «Разоряются дворяне после отмены крепостного права, кончается эпоха, и вот я последний в этом некогда великом, славном ряду» — это важная тема рассказа.

Но, может быть, еще более важно, еще более интересно, что Бунин ощущает себя так же и по отношению к той литературе, которая кончается. Он не просто писатель рубежа веков – мы с вами немножко говорили об этом, когда говорили о модернистах, об этом новом ощущении. Он делает совершенно другой акцент: я последний в ряду тех великих фигур, которых уже нет. И этой литературы уже, собственно говоря, почти нет. И я – это тоже очень важная тема Бунина, раннего Бунина, по крайней мере – я меньше каждого из них. Я меньше Тургенева, я меньше Чехова, я меньше Гончарова, я меньше Некрасова… Я уже не такой большой, не такой великий, как эти представители этого золотого века, века «Антоновских яблок», но тем не менее я все-таки есть, я представляю собой как бы сумму всех этих писателей, я завершаю ту эпоху, которую они так славно начали.

И, анализируя этот комплекс мотивов, мне хотелось бы обратить ваше внимание на еще одну короткую фразу, разбирать которую мне кажется очень интересно, разбирать которую одно удовольствие, фразу из рассказа «Антоновские яблоки». Как раз описывая библиотеку, он описывает ее так: «А вот журналы с именами: Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина». И мы, мне кажется, должны себя спросить, почему именно этот набор имен? Почему именно эти авторы? Например, почему не «Пушкина», а «лицеиста Пушкина» он пишет?

Мне кажется, ответ довольно простой. Собственно говоря, Батюшков, Жуковский и лицеист Пушкин начинают ту самую эпоху, как бы ее ни называть: эпоху русского романтизма, эпоху великой русской литературы – которая к 1900 году, если не считать Толстого и Чехова, уже как бы завершается, кончается. Причем понятно, почему он говорит и о Батюшкове, и о Жуковском – потому что каждый из них является отцом, если метафорически выражаться, прародителем совершенно определенного направления в русской поэзии. Если с Батюшковым связаны прежде всего элегии, то с Жуковским связаны баллады. А лицеист Пушкин, понятно, начало новой русской литературы. Упоминаются одни поэты, и это, конечно, очень важно.

Жуковский-Бунин

С другой стороны, очень существенно, и я об этом уже сказал, что Жуковский был не только метафорическим предком Бунина – он был настоящим его предком. Он был незаконным сыном помещика Тульской губернии Афанасия Ивановича Бунина, а помещиком Орловской и Тульской губерний был отец автора «Антоновских яблок». И поэтому Жуковский воспринимался не только в качестве прародителя литературы, начинателя великой литературы, но и как бы одного из начальных звеньев той родственной цепи, последним представителем которой Бунин себя считал.

По-видимому, Жуковский, хотя Бунин не очень много о нем написал в результате, был вообще ключевой фигурой. Например, через год после того, как он пишет «Антоновские яблоки», в мае 1901 года он пишет своему брату Юлию, с которым он вообще очень много переписывался, который тоже был писателем, пишет так: «Поклонись Николаю Федоровичу Михайлову, издателю «Вестника воспитания», и спроси у него, не возьмет ли он у меня осенью статью о Жуковском? Ты знаешь, как я его люблю».

Притом что Бунин, вообще говоря, не так уж много статей написал в своей жизни, это не был его жанр – литературно-критические статьи. Но вот о Жуковском он собирался писать специально. Эта статья не была, правда, написана. Но он собирался писать специально, потому что Жуковский оказывался на перекрестье важнейших для Бунина тем – один из рода Буниных, представитель рода Бунинах, и начинатель литературной эпохи.

Теперь я хочу немножко расширить контекст, чтобы больше света упало на рассказ «Антоновские яблоки». Что там соседствует с этими строчками про Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина? А соседствует вот что: «И с грустью вспомнишь бабушку, ее полонезы на клавикордах, ее томное чтение стихов из «Евгения Онегина». И старинная мечтательная жизнь встанет перед тобою… Хорошие девушки и женщины жили когда-то в дворянских усадьбах! Их портреты глядят на меня со стены, аристократически-красивые головки в старинных прическах кротко и женственно опускают свои длинные ресницы на печальные и нежные глаза…»

Мы видим, что Бунин здесь опять скрещивает целый ряд мотивов, связанных с этой темой, важнейшей темой своей и темой рассказа. С темой какой: с одной стороны, литературы прошлого – упоминается «Евгений Онегин» и чтение его стихов, т.е. главный или один из главных усадебных текстов русской литературы, который томно читает бабушка героя. И здесь опять же это, помимо всего прочего, просто связано с биографией. Почему?

После смерти Афанасия Бунина, отца Жуковского, заботы о подрастающем Жуковском взяла на себя как раз его бабушка Мария Григорьевна Бунина. Упоминание о бабушке, таким образом, тоже оказывается связано и с литературной родословной Бунина Ивана Алексеевича уже, и с реальной его родословной.

И чтобы понять, чтобы убедиться в том, что это не моя фантазия и я не сам вчитал все это в текст Бунина, я приведу один из фрагментов позднего письма Бунина, когда он уже был великим писателем, уже получил Нобелевскую премию. И он в третьем лице, понимая свое значение, со стороны на себя глядя, пишет там о себе так: «Он <т.е. Бунин> классически кончает ту славную литературу, которую начал, вместе с Карамзиным, Жуковский»…

Смотрите, вот возникает этот первый мотив, очень важный для нашего рассказа и для понимания позиции Бунина. Бунин – последний писатель в том ряду, в котором первым был Жуковский. А дальше: «…которую начал, вместе с Карамзиным, Жуковский, а говоря точнее – Бунин, родной, но незаконный сын Афанасия Ивановича Бунина, только по этой своей незаконности получивший фамилию Жуковский от своего крестного отца».

Т.е. Бунин сначала пишет о Жуковском как о литераторе, как о великом поэте, начавшем ту эпоху, которую завершает Бунин, а потом он переходит просто на родственные отношения, он пишет о том, что Жуковский был первым в этом ряду, а на самом деле он вообще даже не был и Жуковским, по совести он должен был бы носить фамилию Бунин. И вот этот Бунин-новый, Бунин – автор «Антоновских яблок» завершает эту линию, которую начал Жуковский.

И я думаю, что это первостепенно важно понимать про Бунина как про писателя начала ХХ века и это многое объясняет в его отношении к модернистам, которые, конечно, казались ему теми самыми варварами, которые разрушают все то, чему Бунин поклонялся, разрушают это великолепное здание, великолепный храм, если хотите, которое построили предшественники Бунина. И он этот храм, это здание отстаивал изо всех сил, он пытался, как мог, противостоять варварам-модернистам.

Модернисты в «Чистом понедельнике»

При этом – и на этом мы закончим наш разговор – когда он пишет в 1944 году тот рассказ, который он считал самым лучшим своим рассказом, «Чистый понедельник», и вставляет в него шпильки в адрес модернистов (и «Огненный ангел» обругивается в этом рассказе, и Андрей Белый предстает там идиотом) – это все да. Притом что портрет босого Толстого, наоборот, висит на стене у главной героини, т.е. это противопоставление открыто проходит в рассказе опять, как всегда.

Но при этом, когда Бунин изображает главную героиню рассказа одновременно и реальной девушкой, и одновременно она впитывает в себя и черты России, и когда в конце героиня бросает взгляд из-под платка на главного героя, мы неожиданно понимаем, что не кто иной, как тот, кого Бунин ненавидел, кого Бунин считал поэтом опасным и вредным, а именно Александр Блок с его образом России – прекрасной женщины, бросающей взгляд из-под платка, повлиял на концепцию, еще раз повторю, этого рассказа Бунина, который он сам считал самым лучшим своим произведением.

Наследник Фета во вражде со всеми

Как многие великие прозаики, например, как Набоков, с которым есть основания его сопоставлять, Бунин считал, что прежде всего… Он ценил, конечно, свою прозу, но все-таки главное, что он пишет – это поэзия. Только с поэзией ему как бы меньше повезло, потому что она оказалась затерта этими дурацкими модернистами, не оценившими ее (я пытаюсь за самого Бунина говорить), а вот в прозе, поскольку тут не было такого засилья модернистов-писателей, он смог больше себя выразить.

Но вообще надо сказать, что, конечно, это поэзия не модернистская. Понятно, почему он им не нравился. В поэзии он тоже очень сознательно стремился к ясности, к внятности. Конечно, он наследник Фета прежде всего как поэт. Они тоже Фета читали все. Более того, акмеисты потом тоже будут стремиться к ясности и внятности. И более того, будут критики, которые будут говорить: ну, чего у нас пропагандируют эту ясность и внятность и говорят, что нужно стремиться к равновесию метафизического и реального, когда Бунин уже до них это сделал! Бунин первым позвал к земле человека – это я почти буквально цитирую, – а вовсе никакие не акмеисты.

Но все-таки это была другая установка его как поэта. И не только Брюсов – Блок писал о Бунине чрезвычайно тоже… С одной стороны, он его хвалил, он говорил, что это прекрасные стихи, он признавал в Бунине мастера. Но с другой стороны, это был очень чужой им всем поэт.

Для меня удивительно не то, что они поссорились и разошлись, а все-таки вот как они – я это объясняю и молодостью Бунина, и большей терпимостью его в юности, и, может быть, тем, что он еще до конца как бы тогда не определился, по какому пути ему идти – что как они сошлись, как они вообще некоторое время рядом находились! А он действительно был человеком резким, он действительно высказывался о многих своих современниках жестко. И были какие-то поэты, которые для него просто не существовали, которых он ненавидел. Скажем, вот я говорил, что с Блоком было сложно в разные годы, талант Брюсова или Белого он все-таки признавал, а вот футуристы там, Хлебников, Маяковский – их вообще не было. Это поэтика, которая была ему глубоко чужда. У них он действительно ничего, кажется, не перенимал.

Но я сейчас вспомнил – даже и некоторые модернисты были ему интересны. А, например, его такие старшие и младшие товарищи, как Горький, Леонид Андреев, Куприн и даже Алексей Николаевич Толстой, казалось бы, «красный граф», находящийся на совершенно другом литературном полюсе – он их, конечно, ценил. Притом что опять же обо всех них он высказывался очень жестко, очень резко иногда.

Но тому же Толстому, например, когда прочел «Петра Первого» (не самое, на мой взгляд, прекрасное произведение Алексея Николаевича), он прислал письмо, содержание которого я не поручусь, что точно сейчас процитирую, но смысл был такой, что «Алешка, ты, конечно, сволочь, но писатель ты очень талантливый, замечательный». На это его хватало, чтобы так ценить.

Но что касается пантеона – был ли кто-нибудь, о ком он никогда не говорил плохо? Действительно, Толстой прежде всего, Чехов. Вот эти две фигуры, эти два человека, два писателя… Они не были писателями прошлого для него! Ну, в какой-то момент стали. Но он с обоими был знаком, с обоими довольно тесно общался. Вот они были для него писателями, которые были почти вне критики, он преклонялся и перед тем, и перед другим.

Хотя, впрочем, и про Чехова – не помню, есть ли они в этой подборке, но, скажем, пьесы Чехова он не любил. Кроме «Чайки», все остальное казалось ему дрянью, он считал, что Чехов плохой драматург. Впрочем, он и сам не писал или почти не писал пьес, Чехов не был ему соперником.

magisteria.ru

Т. Никонова. О смысле человеческого существования у Бунина

Т.А. НИКОНОВА

        И.А. Бунин в числе труднопостигаемых художников XX века уже по одному тому, что не укладывается ни в одну из наработанных литературоведческих или культурологических схем. Внешняя простота его сюжетов обманчива. Когда мы готовы воскликнуть: «Реалист!», вдруг обнаруживается, что реалистические механизмы во многих случаях «не работают» или дают ничтожно малый результат. Сегодняшние рассуждения о «модернизме» Бунина имеют под собой основания, но не позволяют выстроить завершенной системы, точно так же как и «мифологические» и «онтологические» подходы к его текстам. И, вероятно, прав автор наиболее систематизированного исследования бунинского творчества Ю. Мальцев, который описал различные слои бунинского художественного мира, не стремясь свести их в единое, до него не обозначенное целое. Нет в творческом наследии великого русского художника того, что мы ищем в нем по аналогии с другими,— единой, всё объясняющей и объединяющей схемы или системы. Наше традиционное причинно-следственное мышление должно опираться на что-то единственное и привычное, от чего мы ведем свой поиск, — на среду, идеал, христианство, язычество и пр. Мы, приступая к изучению нового явления, ищем некую смыслопорождающую основу, от которой, по нашему разумению, как от источника, и идет в своем поиске писатель. Невольно или вполне сознательно мы таким образом подчиняем художника своей современности, тому, что занимает нас сегодня прежде всего. Разумеется, в том и величие художника, что он может ответить на вопросы, которые задают его потомки через многие десятилетия, однако значительно больший интерес представляет круг тех проблем, какие неотступно решал сам художник, что волновало его в первую очередь.

Как и большинство русских художников, И. А. Бунин неоднократно возвращался к вопросу о смысле, цели человеческой жизни. А поскольку жизнь и смерть в земном сознании неразделимы, то главный вопрос, который задавал себе писатель едва ли не с детства («года за два до поступления в гимназию»),— «что за гробом?»[1]. По сути это вопрос о преходящем и суетном, о миге и вечности. «Смерть есть прекращение, изменение той формы сознания, которая выражалась в моем человеческом существе. Прекращается сознание, но то, что сознавало, неизменно, потому что вне времени и пространства…» —выписывает Бунин мысли Л. Толстого (IX, 160), ниже заключая уже «от себя»: «Это живой и радостный возврат из земного, временного, пространственного в неземное, вечное, беспредельное, в лоно Хозяина и Отца, бытие которого совершенно несомненно» (IX, 160).

       Но как для Толстого, так и для Бунина этот вывод не конечен и недостаточен. Сознание писателя не может уложиться в традиционно-религиозную систему. Ведь не случайно И. Бунин в другом месте заметит почти мимоходом: «…никакой ортодоксальной веры не держусь» (IX, 258). Признавая наличие в мире «Хозяина и Отца», в земной жизни художник, как и его герои, ищет другого: «…люди находят спасение от смерти не умом, а чувством» (IX, 165). И Толстого, уверен Бунин, спасали те минуты, когда он не смирялся перед неизбежным, когда он не спрашивал, верит ли он, а просто жил. «А ведь всё в чувстве. Не чувствую этого «Ничто»—и спасен»,— заключает Бунин (IX, 165).

           Но от чего спасен? От неверия или ужаса «Ничто»? Именно на этом пороге — на переходе от рационального к чувственному и наоборот—расходятся герои писателя. Духовно-рациональное и материально-чувственное в бунинском человеке существуют одновременно, но принадлежат словно бы разным его ипостасям. Рационально постигаемое имеет линейную длительность, стремится объяснить мир в логических понятиях, тем самым обретая личностный характер прежде всего в представлениях о земной жизни, конечности человека и т. д. И совершенно в другой плоскости лежит ответ сумасшедшего, встретившегося Толстому на дороге: «…какой такой тот свет? Свет один» (IX, 160). А раз свет один, продолжим мы в этой логике, то и человеческая жизнь не прерывается, просто переходит в иное состояние. Бунин замечает, что такой ответ сумасшедшего Толстому «очень понравился», ибо, с его точки зрения, Толстой «бессознательно, может быть, следовал инстинкту самосохранения, смутно предвидел, куда, к каким жертвам приведет его “демон” » (IX, 162).

        Чувственное господствует в бунинском человеке, оно древнее рационального, теснее связано с миром. Плоть несет в себе генетическую память не только о предках, она словно бы не только тебе принадлежит, а оттого острее позволяет чувствовать связь с миром. Она неподвластна линейному времени, таинственно живет в каждой судьбе, недоступна житейской дешифровке. Тренированный на изучении событийно-каузальной стороны жизни, человеческий разум ищет во всем логики, последовательности событий, останавливаясь перед органично-плотским существованием.

          Для пояснения этой мысли сошлюсь на рассказ «Мелитон». Рассказчик, традиционный для русской литературы интеллигент, а значит, рационалист, пытается понять тайну жизни Мелитона, жившего трудно и долго, а сейчас несуетно ожидающего смерти. Служба в николаевской армии, потеря семьи должны были бы ожесточить старика, если исходить из житейского опыта. Но ничто не оставило ожидаемого следа в душе Мелитона. В конце жизни он так же безмятежен и спокоен, как будто находится в ее начале. И это тем более загадочно, что Мелитон не закрыт для общения, но не дает ожидаемого ответа не от недостатка развития или нежелания. Он находится в иной системе ценностей, живет по-другому, оттого и не понимает обращенных к нему вопросов.

        «Мелитон, отчего ты всегда такой скучный?.. Или горе у тебя какое?»,— спрашивает рассказчик. Ответ старика лежит в иной плоскости: «На то и живем-с, чтобы за грехи каяться» (II, 208 — 209).

       Совершенно очевидно, что перед нами разно проживаемые жизни. Поведение рассказчика и его вопросы рождены традициями русского народничества и просветительства. Мелитон увиден Буниным вне этого привычного силового поля.

            Цитированный выше рассказ демонстрировал различные точки зрения на человека. Рациональное и чувственное в «Мелитоне» отданы разным героям, по этой причине не достигающим понимания. Обычно же обе эти ипостаси живут в бунинском персонаже одновременно, сопрягая сиюминутное и вечное в каждой судьбе. Плотское бытие героя таинственным образом соотносимо с вечным, однако сам герой этой связи объяснить не может, да и не всегда ее ощущает. Дело в том, что Бунин опускает систему мотиваций, которая могла бы чувственные ощущения и догадки вывести на уровень рационально осмысляемых причинно-следственных зависимостей. Необходимости в таком объяснении прежде всего не ощущают сами герои. Присутствие глубинного, независимо от человека существующего смысла его бытия самим персонажем вроде бы и не осознается, а между тем его жизнь проходит в бытийном силовом поле. Можно сказать, что бунинские герои, сами того не сознавая, пишут сценарии своей судьбы, всякий раз интуитивно сверяя свое решение (поступок) с неведомым им планом, с властно ощущаемой модальностью. Эта зависимость, рождая ощущение своей неповторимости, не создает личностного чувства в современном понимании. «Если есть бессмертие, то только в безличности…Божеское начало опять проявится в личности, но это будет уже не та личность. Какая? Где? Как? Это дело Божье»,— выписывает Бунин из дневников Л. Толстого, мучительно ищущего выход из личностного тупика (IX,160).

          Наличие глубинного, внеличностного смысла земного бытия уравнивает всех живущих в их одиночестве и неразгаданности тайны пути. Из человеческой жизни не уходит загадка, ощущение своего предназначения несуетного, небытового. Загадка личностного бытия бросает отсвет на бытовое, повседневное, делая его значительнее. Наличие двух несовпадающих измерений усложняет размышления героя о себе. Бытовое, внешне случайное внезапно может получить иной смысл, прозреваемый, но не осознаваемый героем. Потому и ощущает себя бунинский человек на грани двух миров, в каждом из которых его роль не до конца ему ясна.

       «В этом мире должна быть только одна правда,— третья,— а какая она—про то знает тот последний Хозяин, к которому уже скоро должен возвратиться и Чанг» (IV, 385). Не странно ли, что мысли Толстого, перед которым Бунин благоговеет, и мысли собаки устремлены к одному Хозяину, владеющему последней тайной всего живого? Но для Бунина именно так обозначается беспредельность жизни — в многообразии ее форм, в равенстве всего живого, во взаимной связи и подчиненности. Человек —равный в этом ряду, отмеченный общей для всего живого тайной и единым смыслом. Это обреченность на движение по своей земной дороге, метафорически наглядно обозначенное в рассказе «Перевал», не сообщает бунинскому герою философской торжественности. Жизнь—единственное, что надлежит исполнить человеку на земле. Исходная бытийность позволяет соотносить между собой героев, казалось бы, таких разных произведений, как «Деревня», «Мелитон», «Сны Чанга», «Легкое дыхание», «Жизнь Арсеньева» и др. Различий между ними в онтологическом смысле не больше, чем расхождений между родными братьями Красовыми. Сословное принципиально не важно для Бунина, так как каждый из его героев занят главным делом—реализацией своей земной жизни. Из всего многообразия решений, предлагаемых ему бытом, он должен сделать единственный выбор, даже если это будет ошибка. В конечном итоге разница между героями сводится лишь к тому, как осознают свой поиск герои — как задачу творческую, радостную (Арсеньев, Мещерская) или как тяжкую повинность (Красовы).

       Герои повести «Деревня», во внутренний мир которых автор позволяет нам заглянуть, живут в трагическом осознании ошибочности своего выбора, неугаданности пути. Томится «неотступной думой» Кузьма: «…пропадает, пропала его жизнь» (III, 69). «…Поздно, поздно»,—вторит ему Тихон. Даже Серый, «самый нищий и бездельный мужик в деревне», тоже заключает о себе:«А тут человек без толку пропадает…» (III, 101). «Грустит, жалкует, сам над собой плачет» нелюбимый всеми Дениска, вызывая своим нелепым письмом не только насмешку Тихона Ильича, но и его сочувствие, но чем? Может быть, тем, что и вызвало к жизни нелепое, пародийное Денискино послание?

          Точнее других поддается расшифровке «неотступная дума» Кузьмы, столь характерная для русской народнической литературы конца прошлого века. Путь Кузьмы традиционен для правдоискателя некрасовского толка. Он ищет ответ на мучающий «всех русских самоучек» вопрос «что делать?» в плане прямого социального действия. «Растравляя душу статьями Толстого, сатирами Щедрина» (III, 69), он не может ответить самому себе на естественно возникающий в такой системе рассуждений вопрос: «Для кого и для чего живет на свете этот худой и уже седой от голода и строгих дум мещанин, называющий себя анархистом и не умеющий толком объяснить, что значит—анархист» (III, 91). Его мысль мечется в кругу несоотносимых понятий, принадлежащих разным областям наблюдений. С одной стороны, это мысли о народе, к которым подталкивают статьи Толстого и сатиры Щедрина, с другой — вопросы, которые ставит конкретика быта. «Странник—народ, а скопец и учитель—не народ? Рабство отменили всего сорок пять лет назад,— что ж взыскивать с этого народа? Да, но кто виноват в этом? Сам же народ!» (III, 78). В очередной раз «спутались» мысли Кузьмы, отыскивающего линейный, в поступках зафиксированный выход из ситуации, тупиковой уже по одному тому, что смешаны в ней разные подходы к непростой ситуации.

Кузьма ищет выход не для себя, но для всего народа сразу. Ответы на столь масштабные вопросы он хочет видеть в сфере социального действия, и народ оценен им с позиции человека, ищущего универсального ответа: «…кто виноват?.. сам же народ!». Смешение планов не позволяет Кузьме найти ответ на вопросы, не подлежащие простому решению, а потому в системе народнических поисков его конечный вывод справедлив: «Мы дурновцы, песенка наша спета».

Рисунок судьбы Тихона расшифровывается иным ключом. Его недюжинная энергия, жизненная сила направлены в иную, нежели у Кузьмы, область. Он не принадлежит к тому рационально-созерцательному типу, который представляет Кузьма. Это деятельный русский человек, принимающий правила игры той эмпирической реальности, в которой ему выпало жить. Окрестные мужики ахали, «как это ухитрялся он не разорваться: торговать, покупать, чуть не каждый день бывать в имении, ястребом следить за каждой пядью земли…» (III, 13). И сам Тихон Ильич видел в такой деятельности проявление лучших своих качеств: «Я, брат, человек русский. Мне твоего даром не надо, но имей в виду: своего я тоже трынки не отдам!» (III, 13—14).

В такой системе рассуждений деньги, богатство становятся материализованным, опредмеченным смыслом человеческой жизни. И не случайно Тихон говорит о доступной ему форме справедливости: «твоего даром не надо» — «своего… трынки не отдам». «Пестрая», противоречивая душа русского человека получает уже при рождении знания и догадки, сначала не осознаваемые на бытовом уровне. Их осмысление приходит с возрастом. Поначалу Тихон Ильич воспринимал свои успехи в деле обогащения как некое благословение, как доказательство своего права поступать именно так, а не иначе. «Потеря надежды на детей и закрытие кабаков были крупными событиями в жизни Тихона Ильича» (III, 14). Трудно сказать, что здесь было более грозным знаком—закрытие кабаков или отсутствие детей. Сознавал ведь Тихон, что содержание кабака если не грех, то рядом с грехом. «Мир зла…—это идеальный мир, но вывернутый наизнанку, и прежде всего вывернутое благочестие, все церковные добродетели. Вывернутая наизнанку церковь — это кабак, своеобразный «антирай», где «все наоборот где всех чинов люди все шиворот-навыворот…»[2]. Вспомним толстовско-бунинское: «Какой такой тот свет? Свет один».

 Но кабак в жизни Тихона—это еще и деньги, богатство. А в русском фольклорном сознании деньги, клады имеют два смысла: либо благословение оттуда, либо указание на опасность, предупреждение, достаточно грозное. С другой стороны, клады, как правило, предаются земле: «…богатства, полученные из земли, вверяли ей же под сохранение»[3]. Но с другой, клады, деньги, которыми на Руси, как известно, чаще всего владели купцы, разбойники и солдаты, таят в себе, по преданию, большую опасность.Они бывают заговоренными на определенное число голов. «По понятиям кладовщиков, клад, положенный на столько-то голов (например, «на сорок голов»), причиняет сорока кладоискателям смерть, а сорок первый кладоискатель получает клад беспрепятственно»[4].

В таком контексте изношенный наизнанку «платок заграничный» (см. смысловой ряд «кабака») легко превращается в нечто символическое: «Так вот и я… с жизнью-то своей. Истинно так!» (III, 125; курсив И. Бунина.—Т. Н.). Подобный вывод возможен лишь при наличии у героя «антимирского» сознания, где «всё наоборот», где «мудрые философы мудрость свою на глупость применяют»[5]. И живший до сих пор по законам «антимира», где, «как всегда, хотелось уклониться от дум и разговора о боге, о жизни» (III, 35), Тихон начинает говорить и действовать иначе. «Потеря надежды на детей» превращает в его глазах богатствов «золотую клетку», а в голову чаще всего приходит мысль о смерти. Знаки ее Тихон Ильич начинает видеть во всем. Это «мертвые головы» девочек, которых рожает его жена Настасья Петровна, с сожалением вспоминается сын, которого «прислала» немая кухарка. И словно бы пытаясь откреститься от пагубной силы денег и будучи не в силах от них отказаться, нанимает Тихон в имение солдата Родьку, многозначительно заметив, что «без солдата теперь не обойдешься» (III, 31). Разумеется, Тихон намекает на мужицкие бунты, на житейские обстоятельства, но едва ли один солдат без оружия может выступить реальной защитой. Вспомним к тому же, что взыскивая подати, Тихон Ильич «неутомимо гонял… за становым», но было это тогда, когда достижение богатства воспринималось им как благословение.

Вместе с Родькой появляется и Молодая, а с ней и надежда на то, что не ушла еще жизненная сила, что деньги собрали свою страшную дань. Однако вместо ожидаемого от Молодой ребенка—смерть Родьки и обжигающая догадка: «А не отравила она его?» (III, 41). Душевно Тихон разделяет этот грех с Молодой, горячо кается брату: «Мой грех, брат, мой грех!» (III, 38).

Вспомним слова Мелитона: жизнь дана, чтобы в грехах каяться. Так поступает и Тихон: знает, что греховен, но пытается искупить свой грех, нередко и деньгами. Не любивший «неверного церковного света», он везет Настасью Петровну к угоднику вымаливать наследника, живого ребенка, хотя и крепнет в нем уверенность, что «Бог должен наказать его» (III, 16). Знаков смерти становится всё больше. Странник Макарка сует в руки Тихону картинку с надписью «Жан-Поль Рихтер, убитый молнией», умирает Настасья Петровна, внезапно, по дороге на вокзал (частый мотив в произведениях Бунина—смерть в толпе, в ожидании дороги). И всё это служит для Тихона Ильича доказательством того, что путь его в Дурновке закончился. А потому практические дела отступают на второй план, их место занимают проблемы иного рода.

Суров Бог в бунинском мире, но всё же появляются у Тихона «кощунственные мысли: он все сравнивал себя с родителями святых, тоже долго не имевших детей» (III, 26). И эта параллель, которую Тихон таит в себе, рождает надежду если не на прощение, то на дальнейший путь, на возможность выхода. Первым шагом по этому пути становится свадьба Дениски и Молодой. Ей предшествует сговор Тихона и жениха, в котором внешне много необязательного, разоблачающего героев. Дениску «разоблачают» вещи, Тихона—Денискины ответы. Будущий жених держит «в правой руке дешевый серый чемоданишко, щедро усеянный жестяными шляпками и перевязанный веревкой» ( III, 56), который для Тихона служит доказательством Денискиной глупости и неоправданности его желаний: «Жрать нечего, а чемоданы да книжки покупаешь» (III, 57).

Однако «тема чемодана» получит после сговора иное наполнение. «Дениска вернулся из Тулы и околачивался без дела, болтая по деревне, что хочет жениться, что у него есть денежки и что скоро заживет он за первый сорт. Деревня сперва называла эти россказни брехнею, потом, по намекам Дениски, сообразила в чем дело, и поверила» (III, 118; курсив мой.—Т. Н.).

Денискины намеки на чудесно свалившееся на него богатство («клад») не только делают свадьбу мотивированной и логичной, но выстраивают тот «сюжет», который подспудно живет в сознании дурновцев вопреки бытовому содержанию повседневности. Оказывается, Дурновка, восхищавшаяся хозяйственной «лютостью» Тихона Ильича, всегда знала, что за богатство ему придется платить, а потому готовно наблюдает жертвоприношение Молодой.

Разумеется, в плане бытовых решений Дениску и Молодую никак нельзя считать прямой реализацией «кощунственных мыслей» Тихона Ильича о себе как родителе святых—уж очень разительно содержательное несовпадение, да и не свойственны Бунину прямые символические параллели. Однако сквозь сюжет, который критика 1910-х годов восприняла в традиционном социологизированном плане[6], просвечивают иные глубины, которые точно ощутила Дурновка. Свадьба оценивается ею в системе тех знаков, которые не случайно расставлены Буниным на пути Тихона и которые превращают всё происходящее и его участников в сюжет «изначального мира» (Лихачев), скрытого под внешними, бытовыми проявлениями. В нем своя логика, свои законы.

«В первом мире господствуют благополучие и упорядоченность знаковой системы, во втором—нищета, голод, пьянство и полная спутанность всех значений. Люди во втором—босы, наги, либо одеты в берестяные шлемы и лыковую обувь—лапти, рогоженные одежды, увенчаны соломенными венцами, не имеют общественного устойчивого положения и вообще какой-либо устойчивости, “мятутся меж двор”…»[7]. Денискин «чемоданишко», его постоянные переезды из Дурновки в город и обратно («мятутся меж двор») делают Дениску наиболее удачным кандидатом на ту роль, которую ему отводит Тихон. Щедро именуя своего избранника «архаровцем», «смутьяном», дураком, «толкачом», Тихон лишь подтверждает мысль о принадлежности Дениски к сюжету «изначального мира». В развитии этой параллели автор позволяет нам заметить не только неказистую одежду Дениски (чужая поддевка, разбитые сапоги на коротких ногах), но и его «грустную усмешку», красивые «темные и томные» глаза. Да и в «свадебном» сюжете Дениска удивительно понятлив: он легко разгадывает замысел Тихона, прикидывается дураком в нужный момент, однако и задает «неприлично» прямой вопрос о том, кто ему наречен в невесты, что свидетельствует об осознанном принятии предложенной роли.

«Антимир Древней Руси противостоит не обычной реальности, а некой идеальной реальности, лучшим проявлениям этой реальности. Антимир противостоит святости —поэтому он богохулен, он противостоит богатству—поэтому он беден…»[8]

«Антимирность» всей дурновской свадьбы легко обнаруживается не только в фигуре Дениски, о чем шла речь выше, но и в том, как Дениска и его отец Серый укоренены в дурновской жизни. Вспомним, что после сговора Дениска передает Тихону Ильичу написанное им письмо. Прежде чем прочесть его, Тихон заглядывает в людскую и слышит «историю», которую рассказывает Оська в полном соответствии со скоморошьей традицией — о внезапно разбогатевшем мужике, корыстолюбивом и глупом попе. Это стилистически однородный фон письму Дениски, каракули которого «трудно и скучно» разбирать Тихону, но которое тем не менее написано во исполнение Денискиной роли. Оно странным образом напоминает «Азбуку о голом и небогатом человеке»[9] и его ритуальные жалобы.

Характеристика Серого, которому также отведена важная роль в сюжете свадьбы, столь же беспощадна, как и Дениски. Нищий Серый потому нищ, с точки зрения Тихона и других дурновцев, что ленив. Его легко представить в числе бунтовщиков не только в более поздних «Окаянных днях», но и в «Деревне» (III, 120). Но надо сказать, что Серый странным образом связан с обоими братьями. Пустой и ничтожный человек, по определению столь непохожих Тихона и Кузьмы, он оказывается существенным звеном в их размышлениях. Когда он попадает в поле зрения Кузьмы, то обнаруживает способность к покаянию, к реалистической самооценке. Разговаривая с Кузьмой в темноте своей убогой избы, он «прост, грустен, сознается в своих слабостях. Голос его порою дрожит…» (III, 107), совсем как у Кузьмы Ильича в покаянные минуты.

Но в повести есть Серый, который готовно принимает участие во всех мирских делах и происшествиях, где он отчаянно деятелен, бестолково смел и только из-за того, что рассчитывает на даровое угощение. Именно эту жизнь видят и оценивают дурновцы. Однако есть и то, что Серый рассказывает «от себя», в доказательство своей ценности и хозяйственности. В числе таких рассказов—история о том, как он выдавал замуж дочь (III, 103 — 104). Ее смысл для Серого не в том, что у него нет денег на свадьбу и что бесприданнице обычным способом жениха не сыскать, как понимают слушатели, а в возможности обозначить для себя иную роль (вспомним письмо Дениски!)—заботливого отца и рачительного хозяина: «Еще как свадьбу-то сыграли! На расходы я, брат, жмуриться не стану…» (III, 104).

Такой Серый нужен Тихону в организации свадьбы Молодой и Дениски. Вступив в роль заботливого отца, Серый становится удивительно деятельным. Придя свататься, он говорит «необычайно развязным и ладным тоном», в его поступках и жестах начинает сквозить едва угадываемый, не обыденный смысл. С одной стороны, он «стал заискивать в сыне», как только понял возможность появления «даровых» денег, будущего мнимого богатства. С другой, свадебный сюжет определяет ему роль щедрого свекра будущей невестки. Следуя ему, он дарит Молодой два чугунчика и моток черных ниток, в ответ получая имя в новой роли:

«— Спасибо, батюшка, — поблагодарила Молодая ласковым и особенным тоном» (III, 127).

Но перед нами—свадьба-искупление. В ней Молодой отведена роль жертвы. Она ничему не сопротивляется на протяжении всего действия, пытаясь выжить в тех условиях, какие диктует ей Дурновка. Она «молчит, как убитая», когда с ней говорит Тихон, молчит, когда ее «ежедневно и еженощно» избивает Родька. Она же одобряет свадьбу, не несущую ей радости: «…Это он хорошо придумал»,— оценивает Молодая замысел Тихона, тем самым принимая роль жертвы.

Тема жертвы-искупления свадьбой не исчерпывается. Тихон неоднократно дает возможность «заработать» на своем грехе самому нищему мужику в деревне. Он велит Серому «полакомить овчарок», зарезав старую лошадь, затем тот к свадьбе сына забивает ту самую «худую свинью», что Тихон Ильич прислал в подарок. Но ритуальность всех действий Серого снижена присутствием «изначального мира» (Лихачев). Во всех его действиях есть нечто пограничное, «изнаночное», как и его роль: «…кобыла (приговоренная к закланию.—Т. Н.) с визгом, с желтыми, оскаленными от боли и ярости зубами, с бьющей на снег струей черной крови, кинулась на своего убийцу и долго, как человек, гонялась за ним…» (III, 117).

Мистический и живописный одновременно смысл этой картины лишь подчеркивает двойственность готовящейся свадьбы. Замышлявшаяся Тихоном как искупление своей вины, она не только преображает Дениску и Молодую, давая им новые именования (муж и жена), но окрашивает их же в гибельные тона. В силу вступает родовое осмысление свадьбы, «…как молодые мужчины, так и женщины у нас на Руси (из простонародья), несмотря на всю простоту их незатейливого быта жизни, понимают, что значит вечная связь,— даруемая венцом; связь с лицом неузнанным, часто с порочным, законченная венцом—неразрывна до конца жизни того или другого. Все девушки это понимают ранее супружества, но расчитывают на брак, как на лотерею, известно, не всегда надежную»[10].

В полном соответствии с этой традицией ведет себя и Молодая, сознающая, что и Дениска не в радость, но тем не менее ожидающая от свадьбы едва ли не чуда. «Куда ж, по-вашему, мне деваться?—зло спрашивает она Кузьму.—Век чужие пороги обивать? Чужую корку глодать?» (III, 119). Риторический смыслее вопрошаний явственно не совпадает с тем почти отцовским сочувствием, с каким относится к ней Кузьма. Приняв на себя роль жертвы в замысле Тихона, Молодая «горячо и грубо» отказывается от житейского истолкования свадьбы, на чем настаивает Кузьма. Она остается в том сюжете, по велению которого и устраивает свадьбу Тихон. «За грех мой не свечку поставлю, а сотворю благое. Хоть и лепту одну подам, да за лепту эту попомнит мне господь» (III, 112),—надеется «пестрая душа» русского человека. В ней удивительным образом сочетается стремление к самореализации, желание словно бы опредметить самое жизнь, оставив после себя нечто материальное, с сознанием своей суетности. Живущие совершенно по-разному, герои одинаково страстно ожидают чуда. На этом каждый из них сосредоточен, но ожидание не объединяет героев, а фатально их разводит. Крайне редко дурновец узнает отраженное свое в исповеди другого. Но значительно больше, чем самососредоточенность, разводит бунинских героев по-разному понимаемая повседневность.

«…Так коротка жизнь, так быстро растут, мужают и умирают люди, так мало знают друг друга и так быстро забывают всё пережитое, что с ума сойдешь, если вдуматься хорошенько!» (III, 53). Этот дискурс кажется неожиданным для Тихона, его лексики и уровня понимания мира, но едва ли случаен. Он абсолютно логичен в том глубинном сюжете, который привел его к мысли о смерти и покаянии. Пороговая ситуация всегда обращает человека к онтологическим глубинам. Тихон, с азартом обличающий «народ» («Сквернословы, лентяи, лгуны, да такие бесстыжие, что ни одна душа друг другу не верит!»—III, 123), по вечерам читает требник и диву дается: «как это можно было слова такие сладкие придумать:

— Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду в гробех лежащую по образу божию созданную нашу красоту, безобразну, безгласну, не имущую вида…» (III, 124).

Для Тихона, совсем не в церковном смысле понимающего текст требника, оказываются соотносимыми и взаимопроникающими два мира—реальной жизни, где он «лютый хозяин», и мира «изначального», в котором всё обретает свой истинный вид. Его одновременное существование сразу в двух ипостасях—человека онтологического и первонакопителя—мучительно для него, ноестественно для «пестрой» души русского человека. И в обоих мирах он деятелен и созидателен.

Его брат, апеллирующий в своем поиске к другим духовным источникам, не знает подобного раздвоения. Он весь принадлежит миру современному, его поиск—поиск смысла своего существования в системе социально значимых ценностей. Задающий себе и жизни по форме такие же вопросы, как и Тихон, он не понимает брата на мотивном уровне, ибо ему неведом «изначальный» мир. Вот почему когда Тихон начинает яростно утверждать то, о чем еще совсем недавно столь же страстно кричал Кузьма, то последний не радуется совпадению мнений, а, напротив, испуган: «Он рехнулся!—подумал он , бессмысленными глазами следя за братом» (III, 123).

Миросозерцание Тихона не предполагает нахождение ответов. То беспокойство, которое он испытывает, не может быть опредмечено или подавлено внешними действиями. Оно лишь ими явлено, обозначено, свидетельствует о том, что сознание его направлено на собственный внутренний мир, ориентировано на некую инобытийную значимость.

Подобное качество героя —родовое в бунинском мире. Вся человеческая жизнь, по Бунину, есть процесс познания, где инструментом является сам человек. «Мы живем всем тем, чем живем, лишь в той мере, в какой постигается она лишь в минуты восторга —восторга счастия или несчастия, яркого сознания приобретения или потери; еще—в минуты поэтического преображения прошлого в памяти» (IX, 366).

И мы опять возвращаемся к той мысли, которая так дорога писателю,— постижение смысла человеческой жизни совершается спонтанно, доступно только чувственной стороне человеческого существа. Главным качеством жизни является внутренняя динамика, на которую человек откликается всеми своими чувствами. Чувства же включают человека в естественный жизненный круговорот. В автобиографической заметке писатель замечает, что от мысли о смерти, рождавшей «мучительную тоску, длившуюся целую зиму», его «излечила весна» (IX, 257; курсив мой. —Т. Н.). Как и природа, человек подчинен единому ритму человеческих переживаний. Горячка первой любви настигает каждого тогда, когда «душа менее загрязнилась» (IX, 340), беспамятство старости в равной мере свойственно и благообразному Мелитону, и «ошалевшему от долголетия» Таганку. И в этой повторяемости единство и целостность мира, его вечность. В таком ощущении мира бунинский человек глубоко природен и архаичен. В своей глубине он язычник, которому внятны различные религии и верования, если они созвучны его чувствам «в минуты восторга яркого сознания приобретения или потери». Вот почему бунинского человека трудно свести к одной какой-то формуле или схеме, так как у него всякий раз новый порог возвращения на круги своя. Архаическая вертикаль — главная познающая константа в мире Бунина. Прошлое имеет власть над его героями потому, что прерывает завесу смерти, преодолевает забвения, но не рационально, а чувственно. «Смертная память» всегда материализована в его героях как часть судьбы. Телесное и духовное, вечное и повседневное в ней вступают в драматические отношения, не подчиняясь эмпирике социума, линейному времени, но и не отказываясь от них. Следуя логике смутно ощущаемого «изнаночного мира», в свою очередь не всегда идеального и гармоничного, герой опредмечивает его своей жизнью, превращая быт в бытие.

[1] Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1967. Т. 9. С. 257. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте, с указанием тома и страницы.

[2] Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси.М., 1984. С. 20.

[3] Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия. Собр. М. Забылиным. Репринт: М., 1990. С. 438.

[4] Там же. С. 439.

[5] Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси.С. 20.

[6] Воровский В. В. Эстетика. Литература. Искусство. М., 1975. С. 335—345.

[7] Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси.С. 13.

[8] Там же. С. 17.

[9] Там же.

[10] Русский народ… С. 114.

sobolev.franklang.ru

Биография. Человек, который...: Бунин Иван

Годы жизни 1870-1953

Родился 23 октября 1870 года, в Воронеже, по другим сведениям – в имении родителей под Воронежем.Произошел из древнего дворянского рода, к которому принадлежали поэт В. А. Жуковский, поэтесса Анна Бунина, путешественник П. П. Семенов-Тяньшанский. В 1874 году семья перебралась в семейное поместье в Орловской губернии. Детство прошло в условиях скудеющей дворянской жизни, разорившегося «дворянского гнезда».

Родители отмечали, что с раннего детства Иван выделялся среди других особенным внутренним устройством: «Ни у кого такой души нет». Рано выучился читать, обладал фантазией, был впечатлителен. Большое влияние на Бунина как человека и писателя оказала природа средней полосы России, простой деревенский быт; с их помощью формировалось чувство родины, прекрасного русского языка.

В гимназии Иван проучился 4-5 лет, затем -— только домашнее образование. С мальчиком занимался старший брат Юрий (Юлий), который к тому времени закончил университет, его считали участником народнического движения. Братья одолели полный курс гимназии и частично — университетский. Занимались языками, психологией, философией, общественными и естественными науками; близкие по духу, они бесконечно говорили о литературе.

С семи лет начал писать, а в 17-ть впервые увидел свои стихотворения напечатанными в провинциальной газете «Родина». Пришлось самостоятельно зарабатывать на жизнь: семья Буниных разорилась. Приверженцем русской деревни и патриархальных отношений оставался всю жизнь. В классических по стилю произведениях отразил изменения, происходившие в помещичьей среде («Антоновские яблоки», 1900), пессимизм жизни русского крестьянства («Деревня», 1910). Стихи обладают яркой образностью, отличаются лаконизмом и ясностью, складываются из запахов, красок, звуков. Некоторые критики оценивают их более высоко, чем прозаические произведения. Сборник «Листопад» (1901) получает Пушкинскую премию, которая присуждалась ему трижды; приобретает славу писателя русского пейзажа.

Произведения печатаются и в столичных журналах, он становится известным в литературных кругах, знакомится с М. Горьким, который дает высокую оценку творчества писателя. Напротив, А. Чехов считает его произведения до некоторой степени описательными, перегруженными деталями. Сам Бунин — поклонник творчества и учения Льва Толстого.

Работая в газете «Орловский вестник», знакомится с Варварой Пащенко, возникают отношения, которые продолжаются пять лет. Позднее они найдут отражение в мемуарной повести «Жизнь Арсеньева» (1933).Разрывом заканчиваются отношения Бунина и со второй женой, Анной Николаевной Цакни. В 1905 году скончался их сын Коля, единственный ребенок писателя, других детей у Бунина не было. Переживая жизненный и творческий кризис, отправляется в путешествие по Европе и Азии; пишет о жизни на Востоке, создает путевой дневник «Воды многие».

С 1906 года его сопровождает в поездках Вера Николаевна Муромцева, верная спутница жизни. Впоследствии она написала замечательные воспоминания — «Жизнь Бунина». Обладая терпением, глубоко любя мужа, приняла все перипетии совместной жизни, его непредсказуемый характер. Муромцева осталась верной писателю даже когда, в их семье жила Галина Николаевна Кузнецова, к которой в 1927-1942 годах писатель питал глубокие чувства.

В 1909 году Иван Алексеевич избран почетным академиком Российской Академии наук, приобрел известность в Европе. До 1917 года вышло несколько собраний сочинений Бунина. Октябрьскую революцию не принял, создал книгу публицистики с красноречивым названием «Окаянные дни» (1918).Антон Чехов, русский писателль.Лев Толстой, русский писатель.

В 1933 году Ивану Алексеевичу присуждают Нобелевскую премию. Это — дань русской литературе, сохранившейся в условиях эмиграции. Советское руководство восприняло решение Нобелевского комитета как происки империализма.

Всю войну Бунины провели на юге Франции, на вилле «Жаннет». Писательглубоко переживал за судьбы родины.Книги выходят малыми тиражами. До конца жизни он тоскует о Родине, много болеет и умирает в нищете в 1953 году. Похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем.

www.man-who.ru

Человек и окружающий мир в произведениях Бунина Разное Бунин И.А. :: Litra.RU :: Только отличные сочинения

www.litra.ru

Смотрите также

• 
  Камбоджи древний город
• 
  Крест древней руси
• Экономика древнего междуречья
• 
  Обереги древних людей
• 
  Задачи древнего вавилона
• 
  Древняя столица ассирии
• 
  Древние животные сибири
• 
  10 древних приборов
• 
  О древнем кукельдаш
• 
  Древняя история белоруссии
• 
  Древний шумерский город