Каким был самый древний стих? Самое древнее стихотворение
Запись дневника «Начало», поэт Стивенсон Николай
Самые древние стихи были созданы в 23 веке до нашей эры жрицей и принцессой Эн-хеду-ана (En-hedu-ana). Она является самым ранним автором, известным по имени, а также первой поэтессой. Эн-хеду-ана была дочерью основателя Аккадского царства - царя Саргона, и известна по шумерским гимнам о лунном боге (Нанне) и его дочери, богине утренней звезды (Инанне).
Имя Эн-хеду-анна означает "Высшая жрица украшение небес" («эн» –высшая жрица, «хеду» – украшение, «анна» - небеса).
Она самый ранний известный автор литературных произведений в мире, которые были написаны на клинописях примерно 4300 лет назад. Энхедуанна - поэтесса шумерских гимнов, художественных текстов, в которых впервые была использована форма повествования от первого лица. Исследователи считают, что это стало возможным, потому что автор была Жрицей царских кровей.
По меньшей мере, 53 сохранившихся гимна приписываются ее авторству, в том числе 3 гимна посвященных богине Луны Инанне. Именно эти гимны являются одними из старейших примеров поэзии в истории человечества:
In-nin-ša-gur-ra (Гимн в честь Богини Инанны или «Отважная женщина»)
Nin-me-huš-a (Гимн о славной победе Инанны над Эбихом)
Nin-me-šar-ra (Гимн восхваляющий Инанну, как правительницу мира)
Также она написала 42 гимна 42 богам из 42 храмов, которые даровали победы ее отцу.
Энхедуанна была первым не анонимным автором в мировой литературе и писала от первого лица: "Я, Энхедуанна...".
До нее шумерские письмена, преимущественно инвентарного характера, не подписывались, а были анонимными. Энхедуанне, Верховной Жрице Империи, суждено было стать ПЕРВЫМ в истории ПОЭТОМ, подписывающим свои литературные творения. После смерти мудрая астролог, мистик и философ Энхедуанна была обожествлена своими последователями..."
Совет...
Печаль, горечь...
Увы...
Моя госпожа...
милосердие... сострадание...
Я твоя!
Это всегда будет так!
Пусть твое сердце смягчится ко мне!
Пусть твое понимание... сострадание...
Пусть... перед тобой, пусть это будет мое приношение.
Почти в каждой научной области существуют взгляды, опирающиеся на серьезные наблюдения, но, к сожалению, не способные в полной мере, с достаточной глубиной, раскрыть сущность и характер явления. Если они отстаиваются серьезными учеными и в какой-то степени подкрепляются фактическим материалом, то приобретают характер единственной и в своем роде исчерпывающей концепции, окончательного суждения. Я хочу остановиться на двух таких взглядах, довольно укоренившихся в области теории стиха, однако, согласно выводам, которые вытекают из введенного в научный обиход нового материала, хотел бы внести некоторые поправки и дополнения этим материям.
Речь идет о взглядах, касающихся природы самого архаичного стихового строя, в том числе и древнетюркского, его генезиса и происхождения. Один из таких взглядов принадлежит польскому тюркологу Г.Ковальскому, выступившему в 20-е годы XX века интересными наблюдениями об изначальной стадии и национальном своеобразии тюркского стихосложения. Продолжая и развивая взгляды своего предшественника-ориенталиста Б.Фабо [1], он объявил, что «двустрочник или двустишие представляет собой самую древнюю форму тюркской поэзии»и настойчиво доказывал, что характерные для лирической поэзии четырехстрочники и присущие эпическому стиху (говоря «эпический стих», мы имеем в виду текст эпос-дастанов или эпических сказаний, опирающийся на событийность и повествовательность») многострочники получили развитие от этого двухстрочного ряда [2].
Великий стиховед В.М.Жирмунский в своих исследованиях выразил несогласие с Ковальским в вопросе рассмотрения типа двустрочника в качестве изначальной формы и качественной предпосылки эпического стихосложения и пришел к следующему выводу: «Изначальной структурной формой древнетюркского народного эпического стиха является не двучленная строфа, а то, что было мной названо эпической тирадой (или строфемой), т.е. цепочка стихов неопределенной длины, объединенная параллелизмом, «отсюда не обязательно двучленным, часто многочленным». «Такие цепочки стихов соответствуют вообще поступательному движению эпического рассказа у многих народов» [3]. «Тирада» совпадает с употребляемым в нашем литературоведении и фольклористике понятием «сарын» и означает многострочную строфу, построенную из переплетающихся друг с другом поступательных цепочек в структуре поэтических эпос-дастанов.
В настоящее время специалисты в области стиха, с небольшими отклонениями, придерживаются обеих этих точек зрения, а если конкретнее, полагают, что, если двучленная строфа представляет собой самый ранний тип лирического стихотворения-песни, то строй эпос-дастанов, в свою очередь, вырос из архаической формы многострочника, опирающегося на ритмико-синтаксический параллелизм.
Однако в процессе изучения древнейших форм поэзии мы пришли к выводу, что, пожалуй, существовала и третья, намного более архаичная, чем признаваемая Г.Ковальским и В.М.Жирмунским стихотворная форма, являющаяся в какой-то степени архетипом – почвой для каждого из них. В основе этого архаичного типа стихосложения лежит однострочная стихотворная форма, зафиксированная в различных древних письменных памятниках, а также отмеченная в трудах путешественников и этнографов разных поколений. Если быть точнее, то изначальная форма песни-стихотворения представляла собой однострочную речевую формулу, состоящую из одной устойчивой фразы, ориентированной на многократное повторение или речитативное, либо музыкальное исполнение. Именно из-за многократного повтора подобный микротекст, приобретая ритмическую силу, приводил к формированию определенного толка поэтико-музыкального творческого начала.
Мы считаем, что прием создания стихотворения или песни путем последовательного повторения одного и того же оборота или фразы являлся общим праканоном, характерным для ранней поэзии и стихосложения каждого народа. Надо заметить, что упоминаемый архаичный поэтико-музыкальный канон широко использовался у многих полуварварских племен, отставших в своемкультурном развитии и переживающих стадию родоплеменного строя. Об этом свидетельствуют, на наш взгляд, ряд образцов древнего творчества, записанных в прошлом столетии путешественниками и этнографами Европы у представителей африканских, северо-американских племен и жителей островов Океании. Европейский исследователь Бауман, например, при изучении племени бубе на юге Африки, сталкнулся с таким интересным явлением: один из членов племени, промышляющий добыванием со дна морского раковин-жемчужин, во время отдыха на берегу неожиданно запел: «Акула кусает руку бубе». И, не останавливаясь, полуречитативом, полупесней, начинал бесконечно повторять это выражение душераздирающим голосом. Для негров племени бубе, живущих тем, что доставляют со дна океанской пучины жемчуг, конечно, акула являлась фактором опасности и трагедии. И поэтому вскоре, как по сигналу, начатую в форме экспромта под определенную мелодию песню подхватили и другие, и вскоре она превратилась в отражающее их общее состояние коллективную песню:
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе [4].
Исполняемые нараспев с повторами образцы подобных однострочных речитативов в большом количестве зафиксированы у племени бушменов, живущих в Южной Африке. Среди них есть также стихи и заклинания, которые предпосылаются к тому или иному обряду, а также и такие, в которых отсутствует непосредственная связь с практической трудовой деятельностью. Таков, например, текст, исполняемый бушменами во время зазывания солнца:
The sun up there, up there [5].
Солнце высоко, высоко.
А вот песня, которую исполняют воины-бушмены, обращаясь к своему луку, бесконечно скандируя и повторяя такие слова:
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево.
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево [6].
Записанный у живущего в тропических лесах Бразилии племени ботокуд поэтический текст также состоит из отвечающей требованиям праканона строфы из одной строки. Ботокуды исполняли ее в качестве дара своему вождю после одержанной победы и свою радость выражали в форме бесконечного повтора одной и той же хвалебной фразы:
Наш начальник не знает страха [7].
Самое интересное заключается в следующем: среди древних материалов, связанных с творчеством наших древних предков – пратюрков сохранились образцы поэтических произведений – стихов и текстов, состоящих из одной фразы, т.е. повторяющейся одной строки. В зафиксированной в древнекитайских источниках одной записи содержится следующее свидетельство: «По преданию, у Юсуна было две дочери. Обе сестры были очень красивы. Жили они в девятиярусной яшмовой башне. Однажды небесный правитель послал к ним ласточку. Ласточка пролетела над ними, кружилась и кричала «и-и-и». Сестры поймали понравившуюся им птичку и посадили в нефритовый ларец. Через некоторое время они открыли ларец, заглянули, а ласточки и след простыл. Она улетела на север и больше не возвращалась. А в ларчике остались два яичка. Сестры загрустили и стали петь:
Ласточка, ласточка, улетела!
Ласточка, ласточка, улетела!
По преданию, это была самая ранняя северная песня» [8].
В другой, освещающей полулегендарный факт древней записи этот текст завершается знаменательными словами: «Эта песня положила начало северным мелодиям» [9].
Исходя из свидетельств путешественника Чжан Цена, побывавшего у живущих во II в. до н.э. западнее и севернее Китая хуннов и принесшего к себе на родину многие их песни и мелодии, а также, учитывая то, что китайцы называли хуннские песни «северными песнями» [10], на наш взгляд, бесспорно, что понятие «северная песня», «северные мелодии» в вышеприведенных текстах касаются древнего творчества наших пращур – хуннов. Попутно надо добавить, что традицию держать достигших совершеннолетия красавиц, посвященных Тангре в минаретах, мы встречаем также у более поздних хуннов, вернее, в легенде гаогюев, являющихся древними предками уйгуров [11].
Приведем более развернутый текст, построенной на повторении однотипной фразы трудовой песни папуасов, исполнявшейся во время приготовления саго:
Bom, bom marare[12] Саго, делают саго,
Marare, tamole, Делают люди,
Mara, marare, Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают,
Marare, marare Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают.
Исходя из теории стиха, в плане обобщения подобных наблюдений, можно сказать следующее: в музыкально-поэтической проформе, о которой идет речь, однострочники берут на себя и выполняют функции строфы и рифмы. Это объясняется тем, что во время повтора односторочная строфа превращается в противоположность – антистрофу, и, размноженные подобным образом ряды, в свою очередь, формируются за счет схожих по звучанию, но примечательных каждая в отдельности «однострочных» строф.
Выше мы уже говорили о том, что повторяющийся однострочник являет собой древнейшую стихотворную форму не только лирического творчества, но и эпической поэзии. Утверждая это, мы ведем речь об эпохе формирования в народном творчестве эпического стиха или жанра эпос-дастана, строящегося на событийности и повествовательности. Исследования показывают, что в период зарождения народного эпоса еще не сложилась характерная для средневековой классической формы жанра многострочная строфа – тирада, сарын.
Вот записанный в начале ХХ в. европейским ученым Г.Ландманом у племен кивай Новой Гвинеи текст в форме зачатков эпической песни или эпоса мифологического содержания. Он состоит всего из 16 строчек и в нем, как показывает местный мифологический сюжет, рассказывается о наземной (мирской) жизни культурного героя Сидо, первым из папуасов вкусившем смерть (в частности, как он познакомился со своей будущей женой Сагару, сложные их брачные взаимоотношения и гибель за обладание ею в битве с соперником Меури.) Здесь и плач Сагару над останками мужа, скорбное прощанье у реки, объединяющей этот мир с потусторонним, и расставание навекй с любимым. Характерный для жанра героического эпоса поток событий: богатырское сватовство, героическая борьба за невесту и жертвенная смерть за нее – в тексте, основанном на этих же мотивах, не описывается через последовательно разрастающийся сюжет, как это принято в классическом эпосе, а передается только через некие законченные строки, фрагменты, через несущие основные мысли «ключевые» слова, воспроизводящие это содержание. (Для того, чтобы не исказить в переводе значения смыслов, приводим текст эпоса в русском варианте).
1. Я иду на хорошие танцы в Яса.
2. Он тронул юбку девушки в Яса.
3. О, куруа, лестница Сидо, она возвращается назад в Уцо.
4. Сагару приходит рассерженная, располагается в Яса.
5. В Яса Сагару, хорошая женщина, влезает на вершину набеа.
6. Сидо подходит к набеа и думает: «С какой стороны мне рубить его»
10. Сагару отсылает птичку гимае: «Возвращайся на то место, откуда ты пришла».
11. Сидо бьется с лесным человеком Меури каменной дубинкой,
но не убивает его.
12. Мой дорогой супруг, все время он со мной, он преследовал меня все время, теперь он мертв».
13.Маленький попугай, положи мертвого в каноэ.
14.Сагару кладет Сидо в каноэ, везет его на другую сторону.
15.Слабый юго-восточный ветер несет Сидо.
16.Сидо кричит у водной ямы возле Боигу [13].
То, что этот фактически героический эпос в свернутой форме однострочных суждений представлен таким небольшим количеством строк, связано, прежде всего, с самой архаической традицией и древнейшим эпическим каноном. Если быть точнее, то составляющие сердцевину эпоса мифологические герои и положенный в основу эпоса сюжет был, безусловно, знаком членам племени, его исполняющим, и воспринимался фактически в известном контексте. И в данном случае самое интересное – это деление эпоса именно на состоящие из однострочников и получающие в мифологическом контексте полноту смысла микротексты, следовательно, то, что он опирается на тип архаического стихотворения-песни, а, именно, на древнейшую разновидность моностиха. Каждая строка, записанного Ландманом упомянутого эпического произведения, исполнялась, многократно повторяясь запевалой (соло) и огибающими, пританцовывая и исполняя один и тот же мотив, круг – членами племени (хор). Исполнив, таким образом, одну из строк, исполнители переходили на другую, третью и так далее.
Итак, отображение сюжета мифологического содержания через отрывочные микротексты или построенные на многократных повторах самостоятельные однострочники, было свойственно также для героической эпической поэзии архаического или мифологического типа. И это, естественно. Как справедливо пишет знаток эпоса С.Ю.Неклюдов: «Наиболее древние формы эпического повествования, как правило, отличались сравнительно небольшим объемом и соответственно небольшим событийно-временным охватом» [14].
Что касается употребляемой в классическом эпосе формы многострочной тирады – «сарын», то она, на наш взгляд, должно быть, возникла уже на следующей, хронологически более поздней ступени эволюции стихосложения и эволюции строфы. Эволюция стихотворчества по вертикали происходила в форме постепенного перехода от повторения одной и той же строки «слово в слово» к созданию по этому шаблону цепочки аналогий, т.е. в порядке размножения однотипных, но несущих – каждая – новый, дополнительный смысл цепочек.
Список литературы
В.Fabo. Rhytmos und Melodie der turkischen Volkslieder // Keieti Szemle. – Budapest, 1906. – VII. – S. 121–124.
T.Kowalski. Ze studiow nad. forma poezji lodow tureckich. – Krakow., 1921. –
Р. 129–181. Русский перевод этого труда: Ан. Линии. К вопросам формального изучения поэзии турецких народов // Изв. Восточного факультета Азербайджанского гос.университета. – Баку, 1926. – I. – С.: 139–158; 1928. – II. – С. 137–162.
В.М.Жирмунский. О некоторых проблемах теории тюркского народного стиха // Вопросы языкозания. – 1968. – N 1. – 32.
Шурц Генрих. История первобытной культуры – М., 1923. – Вып. II. – С. 585.
С.М. Bowra. Primitiwe song. – London, 1962. – P. 63.
Там же. – С. 68.
Эрнст Гроссе. Происхождение искусства. – М, 1899. – С. 218.
Юань Кэ. Мифы древнего Китая. – М.: Главн. ред. вост. лит-ры, 1987. – С. 123–124.
Там же. – С. 301.
Миклуха Маклай. Собрание сочинений. – М.–Л., 1950. – Т.1. – С. 116–117.
Gunner Landman. The folk-tales of the kiwal papuas. – Helsingfors, 1917. – Acta societatis scientiaris fenrikae. – T.XLVII. – P.116–117.
С.Ю.Неклюдов. Закономерности стадиальной эволюции эпоса Центральной Азии и Южной Сибири // MONGOLICA. Памяти акад. Б.Я.Владимирцова. – М.: Наука, 1986. – С. 76.
A relations between Kazak heroic epics and fantasy stories
shkolakz.ru
Каким был самый древний стих
Каким был самый древний стих?
М.Х.Бакиров,
д.ф.н., профессор
Россия, Казань
Почти в каждой научной области существуют взгляды, опирающиеся на серьезные наблюдения, но, к сожалению, не способные в полной мере, с достаточной глубиной, раскрыть сущность и характер явления. Если они отстаиваются серьезными учеными и в какой-то степени подкрепляются фактическим материалом, то приобретают характер единственной и в своем роде исчерпывающей концепции, окончательного суждения. Я хочу остановиться на двух таких взглядах, довольно укоренившихся в области теории стиха, однако, согласно выводам, которые вытекают из введенного в научный обиход нового материала, хотел бы внести некоторые поправки и дополнения этим материям.
Речь идет о взглядах, касающихся природы самого архаичного стихового строя, в том числе и древнетюркского, его генезиса и происхождения. Один из таких взглядов принадлежит польскому тюркологу Г.Ковальскому, выступившему в 20-е годы XX века интересными наблюдениями об изначальной стадии и национальном своеобразии тюркского стихосложения. Продолжая и развивая взгляды своего предшественника-ориенталиста Б.Фабо [1], он объявил, что «двустрочник или двустишие представляет собой самую древнюю форму тюркской поэзии»и настойчиво доказывал, что характерные для лирической поэзии четырехстрочники и присущие эпическому стиху (говоря «эпический стих», мы имеем в виду текст эпос-дастанов или эпических сказаний, опирающийся на событийность и повествовательность») многострочники получили развитие от этого двухстрочного ряда [2].
Великий стиховед В.М.Жирмунский в своих исследованиях выразил несогласие с Ковальским в вопросе рассмотрения типа двустрочника в качестве изначальной формы и качественной предпосылки эпического стихосложения и пришел к следующему выводу: «Изначальной структурной формой древнетюркского народного эпического стиха является не двучленная строфа, а то, что было мной названо эпической тирадой (или строфемой), т.е. цепочка стихов неопределенной длины, объединенная параллелизмом, «отсюда не обязательно двучленным, часто многочленным». «Такие цепочки стихов соответствуют вообще поступательному движению эпического рассказа у многих народов» [3]. «Тирада» совпадает с употребляемым в нашем литературоведении и фольклористике понятием «сарын» и означает многострочную строфу, построенную из переплетающихся друг с другом поступательных цепочек в структуре поэтических эпос-дастанов.
В настоящее время специалисты в области стиха, с небольшими отклонениями, придерживаются обеих этих точек зрения, а если конкретнее, полагают, что, если двучленная строфа представляет собой самый ранний тип лирического стихотворения-песни, то строй эпос-дастанов, в свою очередь, вырос из архаической формы многострочника, опирающегося на ритмико-синтаксический параллелизм.
Однако в процессе изучения древнейших форм поэзии мы пришли к выводу, что, пожалуй, существовала и третья, намного более архаичная, чем признаваемая Г.Ковальским и В.М.Жирмунским стихотворная форма, являющаяся в какой-то степени архетипом – почвой для каждого из них. В основе этого архаичного типа стихосложения лежит однострочная стихотворная форма, зафиксированная в различных древних письменных памятниках, а также отмеченная в трудах путешественников и этнографов разных поколений. Если быть точнее, то изначальная форма песни-стихотворения представляла собой однострочную речевую формулу, состоящую из одной устойчивой фразы, ориентированной на многократное повторение или речитативное, либо музыкальное исполнение. Именно из-за многократного повтора подобный микротекст, приобретая ритмическую силу, приводил к формированию определенного толка поэтико-музыкального творческого начала.
Мы считаем, что прием создания стихотворения или песни путем последовательного повторения одного и того же оборота или фразы являлся общим праканоном, характерным для ранней поэзии и стихосложения каждого народа. Надо заметить, что упоминаемый архаичный поэтико-музыкальный канон широко использовался у многих полуварварских племен, отставших в своемкультурном развитии и переживающих стадию родоплеменного строя. Об этом свидетельствуют, на наш взгляд, ряд образцов древнего творчества, записанных в прошлом столетии путешественниками и этнографами Европы у представителей африканских, северо-американских племен и жителей островов Океании. Европейский исследователь Бауман, например, при изучении племени бубе на юге Африки, сталкнулся с таким интересным явлением: один из членов племени, промышляющий добыванием со дна морского раковин-жемчужин, во время отдыха на берегу неожиданно запел: «Акула кусает руку бубе». И, не останавливаясь, полуречитативом, полупесней, начинал бесконечно повторять это выражение душераздирающим голосом. Для негров племени бубе, живущих тем, что доставляют со дна океанской пучины жемчуг, конечно, акула являлась фактором опасности и трагедии. И поэтому вскоре, как по сигналу, начатую в форме экспромта под определенную мелодию песню подхватили и другие, и вскоре она превратилась в отражающее их общее состояние коллективную песню:
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе [4].
Исполняемые нараспев с повторами образцы подобных однострочных речитативов в большом количестве зафиксированы у племени бушменов, живущих в Южной Африке. Среди них есть также стихи и заклинания, которые предпосылаются к тому или иному обряду, а также и такие, в которых отсутствует непосредственная связь с практической трудовой деятельностью. Таков, например, текст, исполняемый бушменами во время зазывания солнца:
The sun up there, up there [5].
Солнце высоко, высоко.
А вот песня, которую исполняют воины-бушмены, обращаясь к своему луку, бесконечно скандируя и повторяя такие слова:
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево.
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево [6].
Записанный у живущего в тропических лесах Бразилии племени ботокуд поэтический текст также состоит из отвечающей требованиям праканона строфы из одной строки. Ботокуды исполняли ее в качестве дара своему вождю после одержанной победы и свою радость выражали в форме бесконечного повтора одной и той же хвалебной фразы:
Наш начальник не знает страха [7].
Самое интересное заключается в следующем: среди древних материалов, связанных с творчеством наших древних предков – пратюрков сохранились образцы поэтических произведений – стихов и текстов, состоящих из одной фразы, т.е. повторяющейся одной строки. В зафиксированной в древнекитайских источниках одной записи содержится следующее свидетельство: «По преданию, у Юсуна было две дочери. Обе сестры были очень красивы. Жили они в девятиярусной яшмовой башне. Однажды небесный правитель послал к ним ласточку. Ласточка пролетела над ними, кружилась и кричала «и-и-и». Сестры поймали понравившуюся им птичку и посадили в нефритовый ларец. Через некоторое время они открыли ларец, заглянули, а ласточки и след простыл. Она улетела на север и больше не возвращалась. А в ларчике остались два яичка. Сестры загрустили и стали петь:
Ласточка, ласточка, улетела!
Ласточка, ласточка, улетела!
По преданию, это была самая ранняя северная песня» [8].
В другой, освещающей полулегендарный факт древней записи этот текст завершается знаменательными словами: «Эта песня положила начало северным мелодиям» [9].
Исходя из свидетельств путешественника Чжан Цена, побывавшего у живущих во II в. до н.э. западнее и севернее Китая хуннов и принесшего к себе на родину многие их песни и мелодии, а также, учитывая то, что китайцы называли хуннские песни «северными песнями» [10], на наш взгляд, бесспорно, что понятие «северная песня», «северные мелодии» в вышеприведенных текстах касаются древнего творчества наших пращур – хуннов. Попутно надо добавить, что традицию держать достигших совершеннолетия красавиц, посвященных Тангре в минаретах, мы встречаем также у более поздних хуннов, вернее, в легенде гаогюев, являющихся древними предками уйгуров [11].
Приведем более развернутый текст, построенной на повторении однотипной фразы трудовой песни папуасов, исполнявшейся во время приготовления саго:
Bom, bom marare[12] Саго, делают саго,
Marare, tamole, Делают люди,
Mara, marare, Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают,
Marare, marare Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают.
Исходя из теории стиха, в плане обобщения подобных наблюдений, можно сказать следующее: в музыкально-поэтической проформе, о которой идет речь, однострочники берут на себя и выполняют функции строфы и рифмы. Это объясняется тем, что во время повтора односторочная строфа превращается в противоположность – антистрофу, и, размноженные подобным образом ряды, в свою очередь, формируются за счет схожих по звучанию, но примечательных каждая в отдельности «однострочных» строф.
Выше мы уже говорили о том, что повторяющийся однострочник являет собой древнейшую стихотворную форму не только лирического творчества, но и эпической поэзии. Утверждая это, мы ведем речь об эпохе формирования в народном творчестве эпического стиха или жанра эпос-дастана, строящегося на событийности и повествовательности. Исследования показывают, что в период зарождения народного эпоса еще не сложилась характерная для средневековой классической формы жанра многострочная строфа – тирада, сарын.
Вот записанный в начале ХХ в. европейским ученым Г.Ландманом у племен кивай Новой Гвинеи текст в форме зачатков эпической песни или эпоса мифологического содержания. Он состоит всего из 16 строчек и в нем, как показывает местный мифологический сюжет, рассказывается о наземной (мирской) жизни культурного героя Сидо, первым из папуасов вкусившем смерть (в частности, как он познакомился со своей будущей женой Сагару, сложные их брачные взаимоотношения и гибель за обладание ею в битве с соперником Меури.) Здесь и плач Сагару над останками мужа, скорбное прощанье у реки, объединяющей этот мир с потусторонним, и расставание навекй с любимым. Характерный для жанра героического эпоса поток событий: богатырское сватовство, героическая борьба за невесту и жертвенная смерть за нее – в тексте, основанном на этих же мотивах, не описывается через последовательно разрастающийся сюжет, как это принято в классическом эпосе, а передается только через некие законченные строки, фрагменты, через несущие основные мысли «ключевые» слова, воспроизводящие это содержание. (Для того, чтобы не исказить в переводе значения смыслов, приводим текст эпоса в русском варианте).
1. Я иду на хорошие танцы в Яса.
2. Он тронул юбку девушки в Яса.
3. О, куруа, лестница Сидо, она возвращается назад в Уцо.
4. Сагару приходит рассерженная, располагается в Яса.
5. В Яса Сагару, хорошая женщина, влезает на вершину набеа.
6. Сидо подходит к набеа и думает: «С какой стороны мне рубить его»
10. Сагару отсылает птичку гимае: «Возвращайся на то место, откуда ты пришла».
11. Сидо бьется с лесным человеком Меури каменной дубинкой,
но не убивает его.
12. Мой дорогой супруг, все время он со мной, он преследовал меня все время, теперь он мертв».
13.Маленький попугай, положи мертвого в каноэ.
14.Сагару кладет Сидо в каноэ, везет его на другую сторону.
15.Слабый юго-восточный ветер несет Сидо.
16.Сидо кричит у водной ямы возле Боигу [13].
То, что этот фактически героический эпос в свернутой форме однострочных суждений представлен таким небольшим количеством строк, связано, прежде всего, с самой архаической традицией и древнейшим эпическим каноном. Если быть точнее, то составляющие сердцевину эпоса мифологические герои и положенный в основу эпоса сюжет был, безусловно, знаком членам племени, его исполняющим, и воспринимался фактически в известном контексте. И в данном случае самое интересное – это деление эпоса именно на состоящие из однострочников и получающие в мифологическом контексте полноту смысла микротексты, следовательно, то, что он опирается на тип архаического стихотворения-песни, а, именно, на древнейшую разновидность моностиха. Каждая строка, записанного Ландманом упомянутого эпического произведения, исполнялась, многократно повторяясь запевалой (соло) и огибающими, пританцовывая и исполняя один и тот же мотив, круг – членами племени (хор). Исполнив, таким образом, одну из строк, исполнители переходили на другую, третью и так далее.
Итак, отображение сюжета мифологического содержания через отрывочные микротексты или построенные на многократных повторах самостоятельные однострочники, было свойственно также для героической эпической поэзии архаического или мифологического типа. И это, естественно. Как справедливо пишет знаток эпоса С.Ю.Неклюдов: «Наиболее древние формы эпического повествования, как правило, отличались сравнительно небольшим объемом и соответственно небольшим событийно-временным охватом» [14].
Что касается употребляемой в классическом эпосе формы многострочной тирады – «сарын», то она, на наш взгляд, должно быть, возникла уже на следующей, хронологически более поздней ступени эволюции стихосложения и эволюции строфы. Эволюция стихотворчества по вертикали происходила в форме постепенного перехода от повторения одной и той же строки «слово в слово» к созданию по этому шаблону цепочки аналогий, т.е. в порядке размножения однотипных, но несущих – каждая – новый, дополнительный смысл цепочек.
Список литературы
В.Fabo. Rhytmos und Melodie der turkischen Volkslieder // Keieti Szemle. – Budapest, 1906. – VII. – S. 121–124.
T.Kowalski. Ze studiow nad. forma poezji lodow tureckich. – Krakow., 1921. –
Р. 129–181. Русский перевод этого труда: Ан. Линии. К вопросам формального изучения поэзии турецких народов // Изв. Восточного факультета Азербайджанского гос.университета. – Баку, 1926. – I. – С.: 139–158; 1928. – II. – С. 137–162.
В.М.Жирмунский. О некоторых проблемах теории тюркского народного стиха // Вопросы языкозания. – 1968. – N 1. – 32.
Шурц Генрих. История первобытной культуры – М., 1923. – Вып. II. – С. 585.
С.М. Bowra. Primitiwe song. – London, 1962. – P. 63.
Там же. – С. 68.
Эрнст Гроссе. Происхождение искусства. – М, 1899. – С. 218.
Юань Кэ. Мифы древнего Китая. – М.: Главн. ред. вост. лит-ры, 1987. – С. 123–124.
Там же. – С. 301.
Миклуха Маклай. Собрание сочинений. – М.–Л., 1950. – Т.1. – С. 116–117.
Gunner Landman. The folk-tales of the kiwal papuas. – Helsingfors, 1917. – Acta societatis scientiaris fenrikae. – T.XLVII. – P.116–117.
С.Ю.Неклюдов. Закономерности стадиальной эволюции эпоса Центральной Азии и Южной Сибири // MONGOLICA. Памяти акад. Б.Я.Владимирцова. – М.: Наука, 1986. – С. 76.
A relations between Kazak heroic epics and fantasy stories
girniy.ru
К аким был самый древний стих?
Каким был самый древний стих?
М.Х.Бакиров,
д.ф.н., профессор
Россия, Казань
Почти в каждой научной области существуют взгляды, опирающиеся на серьезные наблюдения, но, к сожалению, не способные в полной мере, с достаточной глубиной, раскрыть сущность и характер явления. Если они отстаиваются серьезными учеными и в какой-то степени подкрепляются фактическим материалом, то приобретают характер единственной и в своем роде исчерпывающей концепции, окончательного суждения. Я хочу остановиться на двух таких взглядах, довольно укоренившихся в области теории стиха, однако, согласно выводам, которые вытекают из введенного в научный обиход нового материала, хотел бы внести некоторые поправки и дополнения этим материям.
Речь идет о взглядах, касающихся природы самого архаичного стихового строя, в том числе и древнетюркского, его генезиса и происхождения. Один из таких взглядов принадлежит польскому тюркологу Г.Ковальскому, выступившему в 20-е годы XX века интересными наблюдениями об изначальной стадии и национальном своеобразии тюркского стихосложения. Продолжая и развивая взгляды своего предшественника-ориенталиста Б.Фабо [1], он объявил, что «двустрочник или двустишие представляет собой самую древнюю форму тюркской поэзии»и настойчиво доказывал, что характерные для лирической поэзии четырехстрочники и присущие эпическому стиху (говоря «эпический стих», мы имеем в виду текст эпос-дастанов или эпических сказаний, опирающийся на событийность и повествовательность») многострочники получили развитие от этого двухстрочного ряда [2].
Великий стиховед В.М.Жирмунский в своих исследованиях выразил несогласие с Ковальским в вопросе рассмотрения типа двустрочника в качестве изначальной формы и качественной предпосылки эпического стихосложения и пришел к следующему выводу: «Изначальной структурной формой древнетюркского народного эпического стиха является не двучленная строфа, а то, что было мной названо эпической тирадой (или строфемой), т.е. цепочка стихов неопределенной длины, объединенная параллелизмом, «отсюда не обязательно двучленным, часто многочленным». «Такие цепочки стихов соответствуют вообще поступательному движению эпического рассказа у многих народов» [3]. «Тирада» совпадает с употребляемым в нашем литературоведении и фольклористике понятием «сарын» и означает многострочную строфу, построенную из переплетающихся друг с другом поступательных цепочек в структуре поэтических эпос-дастанов.
В настоящее время специалисты в области стиха, с небольшими отклонениями, придерживаются обеих этих точек зрения, а если конкретнее, полагают, что, если двучленная строфа представляет собой самый ранний тип лирического стихотворения-песни, то строй эпос-дастанов, в свою очередь, вырос из архаической формы многострочника, опирающегося на ритмико-синтаксический параллелизм.
Однако в процессе изучения древнейших форм поэзии мы пришли к выводу, что, пожалуй, существовала и третья, намного более архаичная, чем признаваемая Г.Ковальским и В.М.Жирмунским стихотворная форма, являющаяся в какой-то степени архетипом – почвой для каждого из них. В основе этого архаичного типа стихосложения лежит однострочная стихотворная форма, зафиксированная в различных древних письменных памятниках, а также отмеченная в трудах путешественников и этнографов разных поколений. Если быть точнее, то изначальная форма песни-стихотворения представляла собой однострочную речевую формулу, состоящую из одной устойчивой фразы, ориентированной на многократное повторение или речитативное, либо музыкальное исполнение. Именно из-за многократного повтора подобный микротекст, приобретая ритмическую силу, приводил к формированию определенного толка поэтико-музыкального творческого начала.
Мы считаем, что прием создания стихотворения или песни путем последовательного повторения одного и того же оборота или фразы являлся общим праканоном, характерным для ранней поэзии и стихосложения каждого народа. Надо заметить, что упоминаемый архаичный поэтико-музыкальный канон широко использовался у многих полуварварских племен, отставших в своемкультурном развитии и переживающих стадию родоплеменного строя. Об этом свидетельствуют, на наш взгляд, ряд образцов древнего творчества, записанных в прошлом столетии путешественниками и этнографами Европы у представителей африканских, северо-американских племен и жителей островов Океании. Европейский исследователь Бауман, например, при изучении племени бубе на юге Африки, сталкнулся с таким интересным явлением: один из членов племени, промышляющий добыванием со дна морского раковин-жемчужин, во время отдыха на берегу неожиданно запел: «Акула кусает руку бубе». И, не останавливаясь, полуречитативом, полупесней, начинал бесконечно повторять это выражение душераздирающим голосом. Для негров племени бубе, живущих тем, что доставляют со дна океанской пучины жемчуг, конечно, акула являлась фактором опасности и трагедии. И поэтому вскоре, как по сигналу, начатую в форме экспромта под определенную мелодию песню подхватили и другие, и вскоре она превратилась в отражающее их общее состояние коллективную песню:
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе [4].
Исполняемые нараспев с повторами образцы подобных однострочных речитативов в большом количестве зафиксированы у племени бушменов, живущих в Южной Африке. Среди них есть также стихи и заклинания, которые предпосылаются к тому или иному обряду, а также и такие, в которых отсутствует непосредственная связь с практической трудовой деятельностью. Таков, например, текст, исполняемый бушменами во время зазывания солнца:
The sun up there, up there [5].
Солнце высоко, высоко.
А вот песня, которую исполняют воины-бушмены, обращаясь к своему луку, бесконечно скандируя и повторяя такие слова:
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево.
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево [6].
Записанный у живущего в тропических лесах Бразилии племени ботокуд поэтический текст также состоит из отвечающей требованиям праканона строфы из одной строки. Ботокуды исполняли ее в качестве дара своему вождю после одержанной победы и свою радость выражали в форме бесконечного повтора одной и той же хвалебной фразы:
Наш начальник не знает страха [7].
Самое интересное заключается в следующем: среди древних материалов, связанных с творчеством наших древних предков – пратюрков сохранились образцы поэтических произведений – стихов и текстов, состоящих из одной фразы, т.е. повторяющейся одной строки. В зафиксированной в древнекитайских источниках одной записи содержится следующее свидетельство: «По преданию, у Юсуна было две дочери. Обе сестры были очень красивы. Жили они в девятиярусной яшмовой башне. Однажды небесный правитель послал к ним ласточку. Ласточка пролетела над ними, кружилась и кричала «и-и-и». Сестры поймали понравившуюся им птичку и посадили в нефритовый ларец. Через некоторое время они открыли ларец, заглянули, а ласточки и след простыл. Она улетела на север и больше не возвращалась. А в ларчике остались два яичка. Сестры загрустили и стали петь:
Ласточка, ласточка, улетела!
Ласточка, ласточка, улетела!
По преданию, это была самая ранняя северная песня» [8].
В другой, освещающей полулегендарный факт древней записи этот текст завершается знаменательными словами: «Эта песня положила начало северным мелодиям» [9].
Исходя из свидетельств путешественника Чжан Цена, побывавшего у живущих во II в. до н.э. западнее и севернее Китая хуннов и принесшего к себе на родину многие их песни и мелодии, а также, учитывая то, что китайцы называли хуннские песни «северными песнями» [10], на наш взгляд, бесспорно, что понятие «северная песня», «северные мелодии» в вышеприведенных текстах касаются древнего творчества наших пращур – хуннов. Попутно надо добавить, что традицию держать достигших совершеннолетия красавиц, посвященных Тангре в минаретах, мы встречаем также у более поздних хуннов, вернее, в легенде гаогюев, являющихся древними предками уйгуров [11].
Приведем более развернутый текст, построенной на повторении однотипной фразы трудовой песни папуасов, исполнявшейся во время приготовления саго:
Bom, bom marare[12] Саго, делают саго,
Marare, tamole, Делают люди,
Mara, marare, Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают,
Marare, marare Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают.
Исходя из теории стиха, в плане обобщения подобных наблюдений, можно сказать следующее: в музыкально-поэтической проформе, о которой идет речь, однострочники берут на себя и выполняют функции строфы и рифмы. Это объясняется тем, что во время повтора односторочная строфа превращается в противоположность – антистрофу, и, размноженные подобным образом ряды, в свою очередь, формируются за счет схожих по звучанию, но примечательных каждая в отдельности «однострочных» строф.
Выше мы уже говорили о том, что повторяющийся однострочник являет собой древнейшую стихотворную форму не только лирического творчества, но и эпической поэзии. Утверждая это, мы ведем речь об эпохе формирования в народном творчестве эпического стиха или жанра эпос-дастана, строящегося на событийности и повествовательности. Исследования показывают, что в период зарождения народного эпоса еще не сложилась характерная для средневековой классической формы жанра многострочная строфа – тирада, сарын.
Вот записанный в начале ХХ в. европейским ученым Г.Ландманом у племен кивай Новой Гвинеи текст в форме зачатков эпической песни или эпоса мифологического содержания. Он состоит всего из 16 строчек и в нем, как показывает местный мифологический сюжет, рассказывается о наземной (мирской) жизни культурного героя Сидо, первым из папуасов вкусившем смерть (в частности, как он познакомился со своей будущей женой Сагару, сложные их брачные взаимоотношения и гибель за обладание ею в битве с соперником Меури.) Здесь и плач Сагару над останками мужа, скорбное прощанье у реки, объединяющей этот мир с потусторонним, и расставание навекй с любимым. Характерный для жанра героического эпоса поток событий: богатырское сватовство, героическая борьба за невесту и жертвенная смерть за нее – в тексте, основанном на этих же мотивах, не описывается через последовательно разрастающийся сюжет, как это принято в классическом эпосе, а передается только через некие законченные строки, фрагменты, через несущие основные мысли «ключевые» слова, воспроизводящие это содержание. (Для того, чтобы не исказить в переводе значения смыслов, приводим текст эпоса в русском варианте).
1. Я иду на хорошие танцы в Яса.
2. Он тронул юбку девушки в Яса.
3. О, куруа, лестница Сидо, она возвращается назад в Уцо.
4. Сагару приходит рассерженная, располагается в Яса.
5. В Яса Сагару, хорошая женщина, влезает на вершину набеа.
6. Сидо подходит к набеа и думает: «С какой стороны мне рубить его»
10. Сагару отсылает птичку гимае: «Возвращайся на то место, откуда ты пришла».
11. Сидо бьется с лесным человеком Меури каменной дубинкой,
но не убивает его.
12. Мой дорогой супруг, все время он со мной, он преследовал меня все время, теперь он мертв».
13.Маленький попугай, положи мертвого в каноэ.
14.Сагару кладет Сидо в каноэ, везет его на другую сторону.
15.Слабый юго-восточный ветер несет Сидо.
16.Сидо кричит у водной ямы возле Боигу [13].
То, что этот фактически героический эпос в свернутой форме однострочных суждений представлен таким небольшим количеством строк, связано, прежде всего, с самой архаической традицией и древнейшим эпическим каноном. Если быть точнее, то составляющие сердцевину эпоса мифологические герои и положенный в основу эпоса сюжет был, безусловно, знаком членам племени, его исполняющим, и воспринимался фактически в известном контексте. И в данном случае самое интересное – это деление эпоса именно на состоящие из однострочников и получающие в мифологическом контексте полноту смысла микротексты, следовательно, то, что он опирается на тип архаического стихотворения-песни, а, именно, на древнейшую разновидность моностиха. Каждая строка, записанного Ландманом упомянутого эпического произведения, исполнялась, многократно повторяясь запевалой (соло) и огибающими, пританцовывая и исполняя один и тот же мотив, круг – членами племени (хор). Исполнив, таким образом, одну из строк, исполнители переходили на другую, третью и так далее.
Итак, отображение сюжета мифологического содержания через отрывочные микротексты или построенные на многократных повторах самостоятельные однострочники, было свойственно также для героической эпической поэзии архаического или мифологического типа. И это, естественно. Как справедливо пишет знаток эпоса С.Ю.Неклюдов: «Наиболее древние формы эпического повествования, как правило, отличались сравнительно небольшим объемом и соответственно небольшим событийно-временным охватом» [14].
Что касается употребляемой в классическом эпосе формы многострочной тирады – «сарын», то она, на наш взгляд, должно быть, возникла уже на следующей, хронологически более поздней ступени эволюции стихосложения и эволюции строфы. Эволюция стихотворчества по вертикали происходила в форме постепенного перехода от повторения одной и той же строки «слово в слово» к созданию по этому шаблону цепочки аналогий, т.е. в порядке размножения однотипных, но несущих – каждая – новый, дополнительный смысл цепочек.
Список литературы
В.Fabo. Rhytmos und Melodie der turkischen Volkslieder // Keieti Szemle. – Budapest, 1906. – VII. – S. 121–124.
T.Kowalski. Ze studiow nad. forma poezji lodow tureckich. – Krakow., 1921. – Р. 129–181. Русский перевод этого труда: Ан. Линии. К вопросам формального изучения поэзии турецких народов // Изв. Восточного факультета Азербайджанского гос.университета. – Баку, 1926. – I. – С.: 139–158; 1928. – II. – С. 137–162.
В.М.Жирмунский. О некоторых проблемах теории тюркского народного стиха // Вопросы языкозания. – 1968. – N 1. – 32.
Шурц Генрих. История первобытной культуры – М., 1923. – Вып. II. – С. 585.
С.М. Bowra. Primitiwe song. – London, 1962. – P. 63.
Там же. – С. 68.
Эрнст Гроссе. Происхождение искусства. – М, 1899. – С. 218.
Юань Кэ. Мифы древнего Китая. – М.: Главн. ред. вост. лит-ры, 1987. – С. 123–124.
Там же. – С. 301.
Миклуха Маклай. Собрание сочинений. – М.–Л., 1950. – Т.1. – С. 116–117.
Gunner Landman. The folk-tales of the kiwal papuas. – Helsingfors, 1917. – Acta societatis scientiaris fenrikae. – T.XLVII. – P.116–117.
С.Ю.Неклюдов. Закономерности стадиальной эволюции эпоса Центральной Азии и Южной Сибири // MONGOLICA. Памяти акад. Б.Я.Владимирцова. – М.: Наука, 1986. – С. 76.
A relations between Kazak heroic epics and fantasy stories
kaz2.docdat.com
Каким был самый древний стих?
Каким был самый древний стих?
М.Х.Бакиров,
д.ф.н., профессор
Россия, Казань
Почти в каждой научной области существуют взгляды, опирающиеся на серьезные наблюдения, но, к сожалению, не способные в полной мере, с достаточной глубиной, раскрыть сущность и характер явления. Если они отстаиваются серьезными учеными и в какой-то степени подкрепляются фактическим материалом, то приобретают характер единственной и в своем роде исчерпывающей концепции, окончательного суждения. Я хочу остановиться на двух таких взглядах, довольно укоренившихся в области теории стиха, однако, согласно выводам, которые вытекают из введенного в научный обиход нового материала, хотел бы внести некоторые поправки и дополнения этим материям.
Речь идет о взглядах, касающихся природы самого архаичного стихового строя, в том числе и древнетюркского, его генезиса и происхождения. Один из таких взглядов принадлежит польскому тюркологу Г.Ковальскому, выступившему в 20-е годы XX века интересными наблюдениями об изначальной стадии и национальном своеобразии тюркского стихосложения. Продолжая и развивая взгляды своего предшественника-ориенталиста Б.Фабо [1], он объявил, что «двустрочник или двустишие представляет собой самую древнюю форму тюркской поэзии»и настойчиво доказывал, что характерные для лирической поэзии четырехстрочники и присущие эпическому стиху (говоря «эпический стих», мы имеем в виду текст эпос-дастанов или эпических сказаний, опирающийся на событийность и повествовательность») многострочники получили развитие от этого двухстрочного ряда [2].
Великий стиховед В.М.Жирмунский в своих исследованиях выразил несогласие с Ковальским в вопросе рассмотрения типа двустрочника в качестве изначальной формы и качественной предпосылки эпического стихосложения и пришел к следующему выводу: «Изначальной структурной формой древнетюркского народного эпического стиха является не двучленная строфа, а то, что было мной названо эпической тирадой (или строфемой), т.е. цепочка стихов неопределенной длины, объединенная параллелизмом, «отсюда не обязательно двучленным, часто многочленным». «Такие цепочки стихов соответствуют вообще поступательному движению эпического рассказа у многих народов» [3]. «Тирада» совпадает с употребляемым в нашем литературоведении и фольклористике понятием «сарын» и означает многострочную строфу, построенную из переплетающихся друг с другом поступательных цепочек в структуре поэтических эпос-дастанов.
В настоящее время специалисты в области стиха, с небольшими отклонениями, придерживаются обеих этих точек зрения, а если конкретнее, полагают, что, если двучленная строфа представляет собой самый ранний тип лирического стихотворения-песни, то строй эпос-дастанов, в свою очередь, вырос из архаической формы многострочника, опирающегося на ритмико-синтаксический параллелизм.
Однако в процессе изучения древнейших форм поэзии мы пришли к выводу, что, пожалуй, существовала и третья, намного более архаичная, чем признаваемая Г.Ковальским и В.М.Жирмунским стихотворная форма, являющаяся в какой-то степени архетипом – почвой для каждого из них. В основе этого архаичного типа стихосложения лежит однострочная стихотворная форма, зафиксированная в различных древних письменных памятниках, а также отмеченная в трудах путешественников и этнографов разных поколений. Если быть точнее, то изначальная форма песни-стихотворения представляла собой однострочную речевую формулу, состоящую из одной устойчивой фразы, ориентированной на многократное повторение или речитативное, либо музыкальное исполнение. Именно из-за многократного повтора подобный микротекст, приобретая ритмическую силу, приводил к формированию определенного толка поэтико-музыкального творческого начала.
Мы считаем, что прием создания стихотворения или песни путем последовательного повторения одного и того же оборота или фразы являлся общим праканоном, характерным для ранней поэзии и стихосложения каждого народа. Надо заметить, что упоминаемый архаичный поэтико-музыкальный канон широко использовался у многих полуварварских племен, отставших в своемкультурном развитии и переживающих стадию родоплеменного строя. Об этом свидетельствуют, на наш взгляд, ряд образцов древнего творчества, записанных в прошлом столетии путешественниками и этнографами Европы у представителей африканских, северо-американских племен и жителей островов Океании. Европейский исследователь Бауман, например, при изучении племени бубе на юге Африки, сталкнулся с таким интересным явлением: один из членов племени, промышляющий добыванием со дна морского раковин-жемчужин, во время отдыха на берегу неожиданно запел: «Акула кусает руку бубе». И, не останавливаясь, полуречитативом, полупесней, начинал бесконечно повторять это выражение душераздирающим голосом. Для негров племени бубе, живущих тем, что доставляют со дна океанской пучины жемчуг, конечно, акула являлась фактором опасности и трагедии. И поэтому вскоре, как по сигналу, начатую в форме экспромта под определенную мелодию песню подхватили и другие, и вскоре она превратилась в отражающее их общее состояние коллективную песню:
^
Акула кусает руку бубе.
Акула кусает руку бубе [4].
Исполняемые нараспев с повторами образцы подобных однострочных речитативов в большом количестве зафиксированы у племени бушменов, живущих в Южной Африке. Среди них есть также стихи и заклинания, которые предпосылаются к тому или иному обряду, а также и такие, в которых отсутствует непосредственная связь с практической трудовой деятельностью. Таков, например, текст, исполняемый бушменами во время зазывания солнца:
The sun up there, up there [5].
^
А вот песня, которую исполняют воины-бушмены, обращаясь к своему луку, бесконечно скандируя и повторяя такие слова:
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево.
Эх, ты, твердое дерево, твердое дерево [6].
Записанный у живущего в тропических лесах Бразилии племени ботокуд поэтический текст также состоит из отвечающей требованиям праканона строфы из одной строки. Ботокуды исполняли ее в качестве дара своему вождю после одержанной победы и свою радость выражали в форме бесконечного повтора одной и той же хвалебной фразы:
^ [7].
Самое интересное заключается в следующем: среди древних материалов, связанных с творчеством наших древних предков – пратюрков сохранились образцы поэтических произведений – стихов и текстов, состоящих из одной фразы, т.е. повторяющейся одной строки. В зафиксированной в древнекитайских источниках одной записи содержится следующее свидетельство: «По преданию, у Юсуна было две дочери. Обе сестры были очень красивы. Жили они в девятиярусной яшмовой башне. Однажды небесный правитель послал к ним ласточку. Ласточка пролетела над ними, кружилась и кричала «и-и-и». Сестры поймали понравившуюся им птичку и посадили в нефритовый ларец. Через некоторое время они открыли ларец, заглянули, а ласточки и след простыл. Она улетела на север и больше не возвращалась. А в ларчике остались два яичка. Сестры загрустили и стали петь:
^
Ласточка, ласточка, улетела!
По преданию, это была самая ранняя северная песня» [8].
В другой, освещающей полулегендарный факт древней записи этот текст завершается знаменательными словами: «Эта песня положила начало северным мелодиям» [9].
Исходя из свидетельств путешественника Чжан Цена, побывавшего у живущих во II в. до н.э. западнее и севернее Китая хуннов и принесшего к себе на родину многие их песни и мелодии, а также, учитывая то, что китайцы называли хуннские песни «северными песнями» [10], на наш взгляд, бесспорно, что понятие «северная песня», «северные мелодии» в вышеприведенных текстах касаются древнего творчества наших пращур – хуннов. Попутно надо добавить, что традицию держать достигших совершеннолетия красавиц, посвященных Тангре в минаретах, мы встречаем также у более поздних хуннов, вернее, в легенде гаогюев, являющихся древними предками уйгуров [11].
Приведем более развернутый текст, построенной на повторении однотипной фразы трудовой песни папуасов, исполнявшейся во время приготовления саго:
Bom, bom marare[12] ^
Marare, tamole, Делают люди,
Mara, marare, Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают,
Marare, marare Делают, делают,
Bom, bom marare, Саго, саго делают.
Исходя из теории стиха, в плане обобщения подобных наблюдений, можно сказать следующее: в музыкально-поэтической проформе, о которой идет речь, однострочники берут на себя и выполняют функции строфы и рифмы. Это объясняется тем, что во время повтора односторочная строфа превращается в противоположность – антистрофу, и, размноженные подобным образом ряды, в свою очередь, формируются за счет схожих по звучанию, но примечательных каждая в отдельности «однострочных» строф.
Выше мы уже говорили о том, что повторяющийся однострочник являет собой древнейшую стихотворную форму не только лирического творчества, но и эпической поэзии. Утверждая это, мы ведем речь об эпохе формирования в народном творчестве эпического стиха или жанра эпос-дастана, строящегося на событийности и повествовательности. Исследования показывают, что в период зарождения народного эпоса еще не сложилась характерная для средневековой классической формы жанра многострочная строфа – тирада, сарын.
Вот записанный в начале ХХ в. европейским ученым Г.Ландманом у племен кивай Новой Гвинеи текст в форме зачатков эпической песни или эпоса мифологического содержания. Он состоит всего из 16 строчек и в нем, как показывает местный мифологический сюжет, рассказывается о наземной (мирской) жизни культурного героя Сидо, первым из папуасов вкусившем смерть (в частности, как он познакомился со своей будущей женой Сагару, сложные их брачные взаимоотношения и гибель за обладание ею в битве с соперником Меури.) Здесь и плач Сагару над останками мужа, скорбное прощанье у реки, объединяющей этот мир с потусторонним, и расставание навекй с любимым. Характерный для жанра героического эпоса поток событий: богатырское сватовство, героическая борьба за невесту и жертвенная смерть за нее – в тексте, основанном на этих же мотивах, не описывается через последовательно разрастающийся сюжет, как это принято в классическом эпосе, а передается только через некие законченные строки, фрагменты, через несущие основные мысли «ключевые» слова, воспроизводящие это содержание. (Для того, чтобы не исказить в переводе значения смыслов, приводим текст эпоса в русском варианте).
1. Я иду на хорошие танцы в Яса.
2. Он тронул юбку девушки в Яса.
3. О, куруа, лестница Сидо, она возвращается назад в Уцо.
4. Сагару приходит рассерженная, располагается в Яса.
5. В Яса Сагару, хорошая женщина, влезает на вершину набеа.
6. Сидо подходит к набеа и думает: «С какой стороны мне рубить его»
10. Сагару отсылает птичку гимае: «Возвращайся на то место, откуда ты пришла».
11. Сидо бьется с лесным человеком Меури каменной дубинкой,
но не убивает его.
12. Мой дорогой супруг, все время он со мной, он преследовал меня все время, теперь он мертв».
13.Маленький попугай, положи мертвого в каноэ.
14.Сагару кладет Сидо в каноэ, везет его на другую сторону.
15.Слабый юго-восточный ветер несет Сидо.
16.Сидо кричит у водной ямы возле Боигу [13].
То, что этот фактически героический эпос в свернутой форме однострочных суждений представлен таким небольшим количеством строк, связано, прежде всего, с самой архаической традицией и древнейшим эпическим каноном. Если быть точнее, то составляющие сердцевину эпоса мифологические герои и положенный в основу эпоса сюжет был, безусловно, знаком членам племени, его исполняющим, и воспринимался фактически в известном контексте. И в данном случае самое интересное – это деление эпоса именно на состоящие из однострочников и получающие в мифологическом контексте полноту смысла микротексты, следовательно, то, что он опирается на тип архаического стихотворения-песни, а, именно, на древнейшую разновидность моностиха. Каждая строка, записанного Ландманом упомянутого эпического произведения, исполнялась, многократно повторяясь запевалой (соло) и огибающими, пританцовывая и исполняя один и тот же мотив, круг – членами племени (хор). Исполнив, таким образом, одну из строк, исполнители переходили на другую, третью и так далее.
Итак, отображение сюжета мифологического содержания через отрывочные микротексты или построенные на многократных повторах самостоятельные однострочники, было свойственно также для героической эпической поэзии архаического или мифологического типа. И это, естественно. Как справедливо пишет знаток эпоса С.Ю.Неклюдов: «Наиболее древние формы эпического повествования, как правило, отличались сравнительно небольшим объемом и соответственно небольшим событийно-временным охватом» [14].
Что касается употребляемой в классическом эпосе формы многострочной тирады – «сарын», то она, на наш взгляд, должно быть, возникла уже на следующей, хронологически более поздней ступени эволюции стихосложения и эволюции строфы. Эволюция стихотворчества по вертикали происходила в форме постепенного перехода от повторения одной и той же строки «слово в слово» к созданию по этому шаблону цепочки аналогий, т.е. в порядке размножения однотипных, но несущих – каждая – новый, дополнительный смысл цепочек.
Список литературы
В.Fabo. Rhytmos und Melodie der turkischen Volkslieder // Keieti Szemle. – Budapest, 1906. – VII. – S. 121–124.
T.Kowalski. Ze studiow nad. forma poezji lodow tureckich. – Krakow., 1921. – Р. 129–181. Русский перевод этого труда: Ан. Линии. К вопросам формального изучения поэзии турецких народов // Изв. Восточного факультета Азербайджанского гос.университета. – Баку, 1926. – I. – С.: 139–158; 1928. – II. – С. 137–162.
В.М.Жирмунский. О некоторых проблемах теории тюркского народного стиха // Вопросы языкозания. – 1968. – N 1. – 32.
Шурц Генрих. История первобытной культуры – М., 1923. – Вып. II. – С. 585.
С.М. Bowra. Primitiwe song. – London, 1962. – P. 63.
Там же. – С. 68.
Эрнст Гроссе. Происхождение искусства. – М, 1899. – С. 218.
Юань Кэ. Мифы древнего Китая. – М.: Главн. ред. вост. лит-ры, 1987. – С. 123–124.
Там же. – С. 301.
Миклуха Маклай. Собрание сочинений. – М.–Л., 1950. – Т.1. – С. 116–117.
Gunner Landman. The folk-tales of the kiwal papuas. – Helsingfors, 1917. – Acta societatis scientiaris fenrikae. – T.XLVII. – P.116–117.
С.Ю.Неклюдов. Закономерности стадиальной эволюции эпоса Центральной Азии и Южной Сибири // MONGOLICA. Памяти акад. Б.Я.Владимирцова. – М.: Наука, 1986. – С. 76.
A relations between Kazak heroic epics and fantasy stories
