Поэзия Японии: экскурс в историю. Поэзия древней японии
Японская поэзия | "Бесконечная ци"
Японская поэзия
В сокровищнице мировой литературы особняком стоит японская поэзия, явление уникальное и очень интересное. Жанром японской поэзии является хокку (хайку), нерифмованное трехстишие, состоящее из семнадцати слогов. Об этом уже говорилось в предыдущих статьях.К отличительным особенностям хокку относятся: свободное изложение, простота и изящество поэтического языка.Хокку ведет свое начало от танка, в переводе с японского — короткая песня. Танка — это нерифмованное пятистишие, которое состоит из 31 слога. В первой и третьей строке по пять слогов, во второй, четвертой и пятой — по семь слогов. В некоторых случаях присутствует и шестая строка, которая является усиленным вариантом пятой. Целое стихотворение или составляющие стихи танка никак нельзя разделить на равные половины. Танка — древняя поэтическая форма, структура которой предполагает возможность импровизации и совершенствование мастерства. Как поэтическая форма танка консервативна, однако это отнюдь не мешает поэтическому и художественному развитию.
Японская поэзия образна и символична, полна намеков и полутонов. Символы для японцев имеют особое значение.
Японские стихи заставляют подняться над суетой обыденности, задуматься о красоте окружающего мира. Каждый миг жизни уникален и неповторим, но для того чтобы наслаждаться им, нужно уметь видеть многообразие и великолепие, которое окружает человека.
Японская поэзия развивалась несколько столетий. В древних японских летописях были найдены песни, созданные в VI веке или даже раньше, в период завоевания Японии далекими предками современных японцев. В VII веке происходило зарождение и становление японской монархии.
Поэтическим произведениям, относящиеся к IV—VII векам, не свойственны созерцательность, восхищение красотой природы, цветами, птицами. В те времена японские песни отличались воспеванием воинственности, смелости, отваги. Древние японцы были отчаянными, неутомимыми воинами, ценящими силу и храбрость. Но в их жизни были не только сражения, но и празднества, на которых звучали веселые и торжественные песни.
Основателем монархии в Японии был император Дзимму-тенно (V век до н. э.). Считается, что именно он создал очень много литературных поэтических произведений.
Книгопечатание в Японии ведет свое начало с VIII века, к тому времени японская поэзия уже вполне сложилась как жанр, приобретя свои неповторимые особенности, делающие ее узнаваемой и запоминающейся. До XIX века японская поэзия развивалась самобытно, только потом стало ощущаться европейское влияние.
Японская литература делится на периоды в зависимости от местонахождения императорской резиденции. Это было связано с тем, что в древние времена расположение резиденции императора менялось, когда на престол входил новый монарх.
Претендент на престол жил всегда вдалеке от правящего монарха. И, соответственно, когда после смерти императора власть переходила к наследнику, менялось место резиденции правителя.
Только в 710 году в Наре была утверждена столица, после этого резиденции монархов оставались в одном и том же месте. Однако через некоторое время стало ясно, что местоположение столицы не слишком удобно с политической точки зрения, и императорская резиденция была перемещена в Нагаока, где оставалась до 794 года, потом — в Киото.
С именем первой столицы связано название Нарского периода японской литературы. Это VIII век, характеризующийся интенсивным развитием искусства и литературы. Главным литературным памятником этого времени считается историческая летопись Кодзики, в которой содержатся сведения о событиях далекого прошлого, мифы о начале японской истории, о происхождении императоров.
По сравнению с древними японскими песнями в поэзии Нарского периода уже нет такого простодушного выражения чувств, веселости, наивности и легкости. Эта поэзия отличается элегическим настроением. Воспеваются страдания неразделенной любви и тихие радости человеческой жизни. Произведения пронизаны тоской по родине, печалью. Большое значение имеет красота природы, которая передается с особой тонкостью и изысканностью. Очевидной становится созерцательность. Авторы стихов словно наблюдают за жизнью вокруг, за окружающим миром, не являясь при этом участниками совершающихся вокруг них событий. Мотив созерцательности, отстраненности свойствен буддизму. Поэтому на протяжении всей истории в японской поэзии такие мотивы имеют главенствующее значение. Форма литературных произведений Нарского периода очень необычна. Существовали только короткие стихотворения, а длинных поэм и прозаических произведений нет. Краткость и лаконичность стихотворной формы, безусловно, ограничивает поэта, не дает ему возможность сполна проявить свою фантазию. Но вместе с тем именно в такой краткой форме автор получает возможность как можно более сжато и емко выразить свои чувства и настроения, показать красоту окружающего мира.
В начале IX века была составлена большая антология «Манъёсю», или «Изборник десяти тысяч листьев». В ней содержатся образцы поэзии Нарского периода. Антология включает в себя около 5000 стихотворных произведений, которые были созданы в течение 130 лет, с конца VII века до IX века.Вот как образно выразился поэт Фунъя-но Арисуэ, стихи которого включены в более поздний сборник «Кокин ваквсю»,о создании «Манъёсю»:
997 Сложено и преподнесено Государю в годы правления Дзёган в ответ на его вопрос «Когда была составлена антология «Собрание мириад листьев»? [370]Листья те, Государь,с дубов приснопамятных Нарыоблетели давнопод холодным дождем осенним,обернувшись словами песен…Фунъя-но Арисуэ
В 794 году из Нары императорская резиденция была перенесена в Киото. В те времена город называли Хейандзю, поэтому второй период японской литературы называется Хейанский, по названию столицы империи.
Хейанский период продолжался с 800 по 1186 год. Это расцвет японской поэзии. В это время преобладало женское творчество. Основные произведения были созданы представительницами прекрасного пола.Образцы поэзии Хейанского периода входят в сборник «Кокин вакасю» («Кокинсю»), или «Изборник старых и новых песен Ямато». Сборник был составлен по приказанию императора Дайго в 905 году, а издан в 922 году. В сборник входит около 1100 стихотворений на различные темы. В «Изборнике» собраны образцы японской поэзии IX — начала X века. Произведения написаны на различные темы: природа и времена года, песни странствий и разлуки, любовная лирика и т. д. Известный японский филолог Камо Мабути (1697—1769) писал: «По тому, каковы песни Ямато, можно судить о том, как менялись времена от самой древности до наших дней».Темы стихов в это время регламентировались. Опять привожу пример из Кокин вакасю:
1002 Список поэтических тем в форме «длинной песни», преподнесенный Государю вкупе с собранием старинных песен [375]
С Века грозных Богов
тянулась чреда поколений,
коих не сосчитать,
как коленцев в бамбуковой роще,
и во все времена
слагали печальные песни,
уподобясь душой
смятенной разорванной дымке,
что плывет по весне
над кручей лесистой Отова,
где кукушка в ночи
без устали горестно кличет,
вызывая в горах
далекое звонкое эхо,
и сквозь сеющий дождь
звучит ее скорбная песня.
И во все времена
называли китайской парчою
тот багряный узор,
что Тацуты склоны окрасил
в дни десятой луны,
в дождливую, мрачную пору.
Зимним садом в снегу
все так же любуются люди
и с тяжелой душой
вспоминают, что близится старость.
Сожалеют они,
что времени бег быстротечен,
и спешат пожелать
бесчисленных лет Государю,
чтобы милость его
поистине длилась вовеки.
Пламя страстной любви
сердца ненасытно снедает —
как сухую траву
огонь пожирает на поле
подле Фудзи-горы,
что высится в землях Суруга.
Льются бурной рекой
разлуки безрадостной слезы,
но едины сердца,
отростки цветущих глициний.
Мириады словес,
подобно бесчисленным травам,
долго я собирал,
исписывал свиток за свитком —
как прилежный рыбак,
что в море у берега Исэ
добывает со дна
все больше и больше жемчужин,
но еще и теперь
не вмещает мой разум убогий
все значенье и смысл
добытых бесценных сокровищ.
Встречу я Новый год
под сенью чертогов дворцовых,
где провел столько лун
в своем бескорыстном служенье.
Вняв веленью души,
Государевой воле послушен,
я уже не гляжу
на стены родимого дома,
где из щелей давно
трава Ожиданья пробилась,
где от вешних дождей
циновки давно отсырели…
(Ки-но Цураюки)«Японские стихи о горе Фудзи»: Японские стихи о горе Фудзи
Поэтические произведения, входящие в антологию «Манъёсю» и «Кокин вакасю», заметно отличаются. Стихи, вошедшие в сборник «Манъёсю» более просты, искренни, в них ощущается сила и напряженность чувств. А поэзия «Кокин вакасю» отличается тонкими оттенками чувств и настроений, загадками полутонов и намеков. Незримо присутствует настроение некоей вселенской грусти, тоски и печали. Грань между явным и призрачным стирается, сон и явь сливаются воедино. В Хейанский период создавались не только поэтические, но и прозаические произведения.
После расцвета наступил упадок японской литературы. Это было связано с тем, что изменился государственный строй. Императорская власть всячески содействовала развитию искусства и литературы. Но когда к власти пришло военное сословие — сёгуны, роль императорской резиденции уже не была столь значительной.
Большой Будда
Большой Будда в Камакуре. 1252 год.Камакура была основана в 1192 году и служила оплотом самурайской власти, являясь одновременно храмовым городом.
В конце XII века в Камакуре произошло утверждение сёгуната сёгуном Иоритомо. Это стало началом нового периода японской литературы — Камакурского, который продолжался с 1186 по 1332 год.
Сначала страной управляла семья Иоритомо, затем — семья ХодзиоСкачать Хякуин иссю перевод Сановича.
хякунин иссю Санович.docxСто стихотворений ста Поэтов (Сборник классических японских танка, составленный в 1235 году Фудзивара-но Тэйка)В эпоху сёгуната в стране наблюдалось упрочение позиций буддизма, появилось множество новых буддийских монастырей. Наука была сосредоточена в среде монахов. Литература становится более грубой и воинственной. Теперь уже среди поэтов и писателей практически нет женщин. Поэтические и прозаические произведения стали не в чести. Основными литературными произведениями в Камакурском периоде стали мемуары и исторические сочинения. Тем не менее, стихи не исчезли, но стали несколько иными. В этот период, в 1205 году, была составлена антология «Синкокинсю», «Новый изборник старых и новых песен Ямато». Составителем сборника был потомок знатного рода Фудзивара но Тейка (Садаиэ, 1162—1241), талантливый поэт и литератор.
Антологии создают атмосферу тоски и печали о невозвратимо ушедшем. Таинственность и загадочность бытия приобретают особый смысл, становится главным мотивом введений. Через 30 лет Фудзивара но Тэйка собрал антологию «Сто стихотворений ста поэтов». Этот сборник своеобразен. Здесь нет строгого разделения произведений по каноническим темам. Тэйка располагал имена так, чтобы по ним можно было наблюдать историю танка.
Следом идет период Намбоку-цио, который продолжался с 1332 по 1392 год. Это период «южного и северного дворов». Такое название возникло потому, что власть принадлежала двум императорам. Один находился в Киото ставленником сёгунов, резиденция другого императора находилась в провинции Ямато.В это время жил и творил Нидзё Ёсимото (1320-1388)-настоящее имя Фудзивара Ёсимото. Литературная деятельность Нидзё Ёсимото охватывала различные аспекты: он выступал на поэтических турнирах, создавал произведения в жанрах кёку и вака, открыл собственную школу танка — Нидзёха.Однако более всего его имя связано с рэнга. Совместно со своим учителем Гусаем, он составил антологию «Цукубасю», в которую вошло 2170 произведений в жанре рэнга.Следующий период — Муромаци, который продолжался с 1392 по 1603 год. Название связано с городом в провинции Киото, там развивалась новая династия сёгунов. В эти два периода развитие японской литературы практически остановилось. В обществе главенствовали иные ценности, культура и искусство не имели особого значения.
После периода Муромаци началась эпоха Эдо, продолжавшийся 1603 по 1867 год. В это время формирования твердого феодального строя, литература уже не является привилегией высшего света, она направлена и на простой народ. Именно поэтому литературные произведения утрачивают особую изысканность и утонченность. Изящество слов и выражений уходит на второй план. Появляются низкие литературные жанры.1869 году власть сёгунов пала, императорская резиденция была перенесена из Киото в Токио.В стране установилась абсолютная монархия. Начался новейший период японской литературы, который получил название Токийский. С этого времени на развитие японской литературы оказывают значительное влияние европейские идеи. Поэзия претерпела изменения: появляются тенденции отступления от формы танка, возникают новые типы стихов, в которых ощущаются европейские тенденции.
Расскажем о некоторых японских поэтах.
Какиномото но Хитомаро Утагава Куниеси 1798-1861
Какиномото но Хитомаро считается первым великим японским поэтом.
Мибу-но Тадаминэ так пишет о Хитомаро:О, сколь счастлив наш рок,
что некогда, в давние годы,
славный Хитомаро
пребывал в пределах Ямато.
Хоть незнатен он был,
но искусство песни японской
он вознес до небес
и оставил потомкам память. (Кокинивакасю)
Его роль в развитии национальной японской поэзии была очень велика. О жизни поэта известно крайне мало. Он служил при дворах императоров Дзито и Момму, но не занимал важных и значительных должностей. Зато поэт много путешествовал по родной стране. Поэтические произведения Хитомаро стали основой дальнейшего развития японской поэзии. Его произведения вошли в антологию «Манъёсю». Также в антологию включены несколько сотен произведений народной и литературной д:эзии, собранные и записанные им.
Кахиномото-но-Хитомаро.
Как хвост фазана,длинна пора ночная.Увы, как долготомиться, засыпаяна ложе одиноком!
Другой известный поэт Ямабе-но-Акахито жил в первой половине VIII века. Он служил при дворе императора, но важных должностей не занимал. Более подробных сведений о нем нет. Но лирические творения Акахито пережили века. Ямабе но Акахито стремится к слиянию с природой. Его произведения на редкость гармоничны, изысканны и красивы. Ямабэ Но-Акахито, как и Какиномото но Хитомаро, считается одним из самых знаменитых японских поэтов.
Из «Песен ста поэтов» (Хякунин иссю
Ямабе-но-Акахито
Домой иду я,покинув берег Таго,и что же вижу?Уже вершину Фуджиокутал снег блестящий!пер. «Пр. Б.» — Николай Николаевич Бахтин (Нович)
Я белые цветы в саду тебе хотелапоказать.Но снег пошёл. Не разобрать, гдеснег и где цветы!Из сборника «Манъёсю»Перевод А. Брандта,
Когда к островам
Довелось мне причалить,
Как завидовал я кораблям из Куману,
Плывущим в Ямато!
Только ветра подули,
Боясь, чтобы волны не встали,
Под защиту
Узкой маленькой бухты Цута
Мы решили укрыться…
Вот достойные рыцари
На охоту светлейшую вышли,
И придворные дамы
Волочат подолы пурпурной одежды…
О, кристальная отмел
Я в весеннее поле пошел за цветами,
Мне хотелось собрать там фиалок душистых,
И поля
Показались так дороги сердцу,
Что всю ночь там провел средь цветов до рассвета!
Matazo Kayama
Когда бы, украшая не одну весну,стояли вишни лето всё в цвету —ценили б меньше мы их красотуИз сборника «Манъёсю»пер. А. Брандтъ
Абэ но Накамаро (698—770), талантливый литератор и поэт, был благородного происхождения. В 19 лет его отправили в Китай на учение, некоторое время он служил в Китае при дворе императора Сюаньцзуна. Он не вернулся на родину. По китайскому преданию, он погиб в море, на что указывает следующее место в одном стихотворении китайскаго поэта Литайпе: «Блестящая луна (т. е. Накамаро) не вернулась домой, но погрузилась в зелёное море». Абэ но Накамаро писал стихи на китайском и японском языках. Некоторые из его поэтических произведений вошли в антологию «Кокин вакасю».
Скоро конец разлуке…Душа уже видит во сне блестящиекрыши Касуги, и дом на родной стороне,и всякий лист на деревьях, и на лугуцветы, и дальнего леса контуры в серебря-ном свете луны.пер. А. Брандт
«Хякунин иссю» 7.Под небом дальнимя думаю печально,на месяц глядя:горит ли этот месяци над горой Микаса?Пер. Николай Николаевич Бахтин (Нович)По мнению японцев, это стихотворение принадлежит к числу прекраснейших стихотворений всего собрания
Цураюки (ок. 868—945 или 946) — талантливый литератор, поэт и прозаик, потомок старинного рода. Он оказал значительное влияние на развитие японской литературы. В 905 году по приказу правителя Дайго Цураюки возглавил комитет самых известных поэтов того времени. Их произведения вошли в антологию «Кокинсю». В предисловии к антологии Цураюки высказался о происхождении и сути японской поэзии, а также о ее роли в жизни японцев: «Без всяких усилий движет она сердцами божеств земных и небесных, вызывает сострадание даже у духов умерших существ, невидимых взору…». Цураюки был родоначальником жанра литературного дневника. Также он считается великим мастером экспромта. Стихи его выразительны и лаконичны.
Отомо но Якамоти (ок. 716—785) — великий японский поэт, потомок древнего и могущественного воинского рода. Он — классик японской поэзии, один из пяти канонических поэтов восьмого века. Якамоти – сын Отомо Татибо, был самураем из знаменитого рода и занимал при императорском дворе высокие должности.Якомоти был удивительно гармоничным человеком, и эта вселенская гармония ясно ощущается при чтении его стихов. Жизнь поэта была полна невзгод и страданий. Ему довелось занимать высокие посты, но не избежал он опалы и изгнания. Отомо Якамоти был безраздельно предан своему правителю, однако поэта оклеветали, подозревая его в участии в заговоре. Только спустя много лет подозрение с него было снято.
Как гуси дикие, что вольной чередойНесутся с криком выше облаков,Ты далеко была…Чтоб встретиться с тобой,Как долго я блуждал, пока пришел!
Из песен к возлюбленной,присланных с цветами померанцев
Померанцы, что цветут предо мною,Возле дома, среди множества ветвей,Как хотел быНочью с ясною луноюПоказать возлюбленной своей!
Ужель придя к любимому порогу,Тебя не увидев,Покинуть вновь твой дом,Пройдя с мученьем и трудомТакую дальнюю дорогу!
Когда, подняв свой взор к высоким небесам,Я вижу этот месяц молодой, —Встает передо мной изогнутая бровьТой, с кем один лишь разМне встретится пришлось!
Всегда перед зарей — прислушаться лишь надо —Осеннею порой,Едва забрезжит день,Здесь, сотрясая гор простертые громады,Рыдает горько в одиночестве олень.
Как будто отголоски дальней бури,Что с цвета слив сорвали лепестки, —Так слухи о тебе…И вот люблю я снова,И счастлив я, и больше нет тоски!
Как только наступает вечер,Я открываю дверь в свой домИ жду любимую,Что в снах мне говорила:«К тебе я на свидание приду!»
Сложено при видеЦветов гвоздики у порога дома
Вот расцвела в саду моем гвоздика,Что посадила милая моя,Мне говоря:«Когда настанет осень,Любуясь на нее, ты вспоминай меня!»
Сто чинов придворных,Слуг придворных много,Но средь них одна — любимая моя,Та, что безраздельно сердцем моим правит,Та, что постоянно в думах у меня!
Безжалостная милая мояО жалости ко мне совсем забыла!Когда подумаю —Ведь до каких границТы человеческое сердце иссушила!
В душеВсегда храню любовь к тебе.Но не судьба нам встретиться с тобою,И горя, и тоски я полон!Лишь издали любуюсь на тебя…
Ни дня, ни ночиЯ не различаю,Тоскою по тебеПолна душа моя,Наверное, во сне ты видела меня?
Того человека,Что пощады, как видно, не знает,Я люблю безответной любовью…И от этой любвиТак печально на сердце…
На тысячи мелких кусковСердце мое раскололось, —Так сильноТебя люблю я.Ужель ты не знаешь об этом?
Чем жить мне так,Как я живу,Чем без тебя в тоске томиться,Хотел бы в дерево, в скалу я превратиться,Чтоб ни о чем не тосковать!
Страны, где бы не было совсем людей,Такой страны ужели нет на свете?Чтобы уйти тудаС любимою моейИ с ней наедине забыть страданья эти!
О, эти встречиТолько в снах с тобой, —Как это сердцу тяжело…Проснешься — ищешь, думаешь — ты здесь.И видишь — нет тебя со мной…
В бренном этом мире, где я прожил долго,Я еще не видел красоты такой…Слов не нахожу —Такой занятныйМаленький мешочек, вышитый тобой.
Когда я уходил домойРассветной раннею порою,Моя любимаяБыла полна тоски,И грустный образ все стоит передо мной…
И даже в лжиВсегда есть доля правды!И, верно, ты, любимая моя,На самом деле не любя меня,Быть может, все-таки немного любишь?
Лишь потому, что много глаз людских,Мы не встречаемся с тобою.Но даже в сердце, я не скрою,Нет мысли у меняТебя забыть!
Я развязал свой шнур в надежде,Что хоть во снеУвидимся с тобой,Но, видно, ты о встрече не мечтаешь,Поэтому и в снах не снишься мне.
И позапрошлый год,И год прошедший,И этот год — все так же я люблю!Но деву милую моюПо-прежнему мне трудно встретить!
Как белая роса, что, засверкав, леглаНа травах возле дома моего,Так жизньНедолговечна, как роса,Но мне ее не жаль, раз нет с тобою счастья!
сложено в горе месяц спустя,когда начал дуть осенний ветер
Хоть знаю я, что этот мир не вечен,Где смертные живут,И все же оттого,Что дышит холодом теперь осенний ветер,С тоской я вспоминал ее!
И дальше мы с тобойДолжны молчать,Зачем же вновьМы начали встречаться?Ведь все равно ничем не кончится любовь…
Плач о возлюбленной
Если б знал я, где лежит тот путь,По которому ты от меня уйдешь,Я заранееЗаставы бы воздвиг,Чтобы только удержать тебя!
(перевод А. Глускиной)
Яманоэ Окура (665—733 или 660—733) — японский поэт- писал стихи на японском и китайском языках. Занимал при дворе незначительные должности. В 726 году Яманоэ Окура стал наместником провинции Тикудзэн.
Принцесса Нукада (VIII век) — знаменитая японская поэтесса, возлюбленная принца Оама, который в дальнейшем стал императором Тэмму (время правления 673— 687), и жена старшего брата принца, императора Тенчи. Писала стихи о человеческих чувствах, страданиях, любви и ревности.
Поделиться ссылкой:
Понравилось это:
Нравится Загрузка...
Похожее
Автор: Наталья
В течение жизни мне довелось много учиться и постоянно работать с новой информацией.
Я участвовала в экспедициях на Тюменский Север для сбора материалов по языкам народов Севера их культуре и верованиям. Так же неоднократно участвовала в научных семинарах в Новосибирске (по языкам народов Севера), Томске, Новокузнецке, Москве.
Много лет занималась преподавательской и лекционной деятельностью. Переводила стихи с английского языка. Есть публикации.
Прошла стажировку по латинскому языку и антиковедению при МГУ.
Преподавали в Омском государственном университете.
Посещала тренировки Тай Цзицюань в начале 90-х годов. Посмотреть все записи автора Наталья
turisheva.ru
1. Древнейшая японская поэзия. До танка.
1. Древнейшая японская поэзия. До танка.Часто можно услышать, что японская литература и японская поэзия сформировались исключительно в средневековье и вообще являются одними из самых молодых "литератур и поэзий" мира. Часть правды в этом утверждении есть, ведь складываться японская литература начинает в VII веке, однако далеко не вся.Дело в том, что Япония тех лет (и всей своей дальнейшей истории) – это некое противоборство. С одной стороны откровенное регулярное заимствование пятитысячелетней китайской культуры, с другой же – столь же регулярные попытки от нее отмежеваться и найти что-то по-настоящему свое.В Китае было принято при императорском дворе изъясняться стихами, использовать каллиграфию, живопись, музыку, одним словом, искусства в Китае ценили всегда. Неудивительно, что в Японии это все тоже стали ценить. В Китае принято обучать аристократов грамоте? В Японии это тоже стали делать. Одним словом, в Японии почти все начинали делать "как в Китае", а продолжали чем-то своим, оригинальным.В 7-м веке Япония заимствует у Китая его иероглифы и это время – начало японской литературы. Но можно ли сказать, что до этого не существовало легенд, мифов, стихов и песен? Конечно же нет, их рождает каждый народ и у каждого народа они уходят в глубокую древность.Беда только в том, что некому и зачастую нечем сохранить все это народное творчество, чтобы потом можно было найти истоки развившихся классических жанров, уже оторвавшихся от своего "простонародного" прошлого.Первый жанр японской поэзии – танка. Развлечение аристократов, способ выражения лирических чувств, любовной переписки и даже дипломатических посланий. Уметь писать на танка должен был каждый настоящий аристократ, причем ценилась тонкость языка и образов, а также некоторая запутанность выражений (вы же должны были передать тайные послания явно). Но можно ли представить себе, чтобы танка появилась на ровном месте? Конечно же нет. Танка – короткая песня или мидзикаута – родилась из ритмических напевов, сопровождавших любые коллективные действия "простого народа". В первую очередь – гребцов на судах. Островное происхождение Японии сказывалось на протяжении всей ее истории и в значимых вещах, и в мелочах. В частности, в распространении морских рыболовных промыслов, создании кораблей и военных действиях на них. Так же, как и на любых галерах, ладьях викингов и других кораблях этой эпохи, ритм гребцам задавался песней. Сендоутой, в данном случае.Песни были у крестьян и представителей других групп населения. Делились песни по видам человеческой деятельности и по длине. Длинные песни назывались нагаута, а короткие – мидзикаута. Последние и стали танка в 7-м веке.Теперь надо обратиться к особенностям японского языка и попробовать все же понять, в чем разница между японскими стихами и стихами остального мира.Японский язык основан на слогах, у них слоговая азбука, об этом уже говорилось. Но что это дает для стихосложения? Интересной особенностью языка можно назвать отсутствие ударных и неударных положений слога. Это очень важно, ведь европейское стихосложение (и стихосложение индоевропейских языков вообще) основано на чередовании ударных и неударных гласных. Именно они рождают строфы.В Японии этого не только нет, но и быть не может – таков у них язык. У них нет долгих и коротких звуков (впрочем, это связано с отсутствием ударения).Ритм языка может быть задан только числом слогов. Больше просто не на что опираться. И действительно, древние японские ута могли иметь самые разные длины: от трех до 11 слогов. Уже в 1-м веке нашей эры появляются первые сборники таких стихов. Однако совсем короткие трехслоговые стихи быстро вышли из употребления, почему-то задерживаются стихи с 5 и 7 слогами, а также с 4 и 6. Нечетные победили, и к уже упомянутому 7-му столетию стали практически доминирующими, а еще через 2-3 столетия просто единственными. Теперь все японские стихи так или иначе записываются комбинациями 5 и 7 слогов. Сложно сказать, почему получилось именно так. Возможно, в дело вмешалась случайность, может быть, число 5, бывшее священным у китайцев, как-то повлияло и на японцев, одним словом, причины победы 5 и 7 строф остаются неизвестными. Самая короткая ута – это ката-ута, трехстишие. Подразумевается, что в ней 5, 7 и 7 слогов (всего 19). Существовала удвоенная ката-ута, где подряд чередовались 5, 7, 7 и снова 5, 7,7 слогов (всего 38 слогов). Такая песня называлась ута седока (сентока). Посередине полагалось делать длинную паузу (в поэзии это называется цезура).Был вариант 5, 7, 5 слогов, эта песня называлась хаи-каи (хайкай) или хокки (всех слогов 17).Мы уже почти получили что? Правильно, танка.Если к хаи-каи добавить еще две строфы по 7 слогов в каждой, мы получим 31 слог танка или мидзика-ута (миика-ута). Известное сегодня всему миру чередование 5, 7, 5, 7, 7. После третьей строфы полагалось сделать длинную паузу, что позже стало не совсем обязательным, а еще позже просто отпало.Кстати, забавными являются те факты, что элегический греческий дистих имел тот же 31 слог. Дистих, как это следует из названия, - это стихотворение составленное как бы из двух. Элегический требовал, чтобы первый был написан гекзаметром, а второй пентаметром. Вот, например, дистих Архилоха: «Плачем я ничего не поправлю, а хуже не будет,Если не стану бежать сладких утех и пиров». Русские частушки и татарские песни тоже часто приближаются к "магическим числам" в 30, 31 и 32 слога, причем – и это еще интереснее – если смотреть настоящие частушки, то легко обнаружить, что с ударениями в слогах они обращаются очень вольно и звучать они начинают самым странным образом:Что ты, милый, редко ходишь?Редко, наредко, редко!Через редкое свиданьеПозабыть тебя легко.
Все подружки шьют подушки, А я кружево вяжу. Все подружки вышли замуж, А я в девушках сижу. (и там, и там по 30 слогов. Частушки взяты из собрания Наталии Макаровой, конкретно эти, кажется, от Александра Боброва)http://klassikpoez.boom.ru/chast.htm
Но оставим литературные парадоксы и вернемся на Дальний Восток. Думаете, дошли до танка, и на этом все закончилось? Как бы ни так! Если к танка прибавить еще одну строфу в 7 слогов, мы получим "след Будды" или Буссоку-Секитаи (некоторые полагают, что это не к танка добавляется строфа, а к хаи-каи три строфы по 7 слогов). Всего опять получается 38 слогов, т.е. буссоку-секитаи уже длинная песня.Кстати, тут очень уместно будет забежать вперед и рассказать о ренгах. Ренга – это поэтическое соревнование, игра, развлечение, способ провести время, блеснуть в обществе, в общем, ренга – это целый мир. В ренгу могли играть вечер, а могли и несколько лет. Подробнее о ренге мы еще поговорим, а сейчас скажем только, что вначале в ренгу играли двое. Причем первый должен был взять первую часть танка ДО ПАУЗЫ. Но эта часть – это полная хаи-каи (5,7,5)! Второй же должен был добавить две строфы по 7 слогов. Следующий снова написать хаи-каи, следующий закончить…Таким образом, видно, что более древние формы стихов, не дошедшие не только до нас, но даже до позднего средневековья Японии, на самом деле серьезнейшим образом влияли на классическую японскую поэзию и органично влились в ее строгую форму, оказавшись составной частью.Если ренга или рэнга стала популярной и дожила даже до наших дней (даже наши русские любители писать хайку играют во всевозможные ренги, например, у Графа Мура), то другие формы канули в Лету. Да, конечно, они были, эти формы, не думаете же вы, что ренга была единственным видом поэтической игры? Ханка – это более простая форма ренги. Ханка могла писаться "как попало", главное, чтобы заканчивалась она танкой 5, 7,5,7,7, причем танка должна быть заключением или дать краткое содержание предыдущего повествования ханка. Ханка часто использовалась в театрах, а завершающая танка выражала, таким образом, ее краткое содержание.Танка считается твердой поэтической формой, в отличие от ханка, нагаута или мидзикаута. Их формы могли меняться, поэтому считаются нетвердыми. Нагаута строилась на попарном чередовании 5 и 7 слоговых строф. Количество строф могло быть любым, а вот завершиться нагаута могла только строфой ката-ута, т.е. чередовались 5, 7, 5, 7,..5, 7, 7. Существовала даже бесконечная песня има-ио-ута, где попросту чередовались 7 и 5 слоговые строфы до бесконечности с паузой после каждого 4-го стиха. Кстати, има-ио-ута – это очень странная по японским меркам форма, хотя вы могли это и не заметить. Дело в том, что в остальных формах первой строфой должна идти 5-слоговая. А тут идет 7-слоговая, и других подобных форм в японской поэзии или нет, или нам остались неизвестны. Многие исследователи полагают, что тут дело в китайском влиянии, которое привило на японскую почву другую форму.Постепенно танка, как форма с твердо обозначенным числом слогов и строф, становилась центральной формой, вокруг которой "крутились" все остальные. Наконец, как это часто случается, если где-то есть строгие правила, а рядом их нет, следование строгим правилам стало считаться более "приличным" или, если угодно, более правильным. Танка стала становиться элитным стихотворением и стремительно стала отдаляться от собственно народной песни уты, уходя в аристократические круги. Конечно, этот процесс сопровождался и изменением языка с "простонародного" на "аристократический" и классический. Грубые слова и выражения, неблагозвучные фразы и т.п. изгоняются из танка, в обществе же рождается аварэ – культ прекрасного. Танка и аварэ становятся неразрывно связанными, и одно уже не существует без другого. Это все замечательно, но язык танка становится далеким от народного языка, в нем появляется "окольный" стиль, намеки, условности, которых не было в исходных формах. Все то, что мы так ценим в японской поэзии сегодня.И случилось это, как мы уже знаем, в VII веке нашей эры.
В Европе давно прижилась мода писать на хайку, в России тоже находятся любители этого жанра. Острым остается вопрос, можно ли передать суть японской поэзии, суть языка, где слоги равноударны и равнодлительных, средствами совсем других языков, построенных на совершенно других принципах. Волей-неволей все авторы, владеющие индоевропейскими языками, пользуются и метром, и рифмой. Они просто не могут иначе. Но в японском языке всего этого нет, там господствует гармония 5 и 7.Некоторые переводчики с японского, например, Глускина, полагают, что точнее всего японские стихи можно передать стихами с рифмой, более привычными нашему слуху. Ведь и то, и то – поэзия. Есть переводчики, считающие, что нужно просто писать прозой, но четко соблюдать число слогов, и тогда можно почувствовать ту удивительную волну японской поэзии, которую можно услышать только на ее родном языке. Есть даже предложения писать японские стихи только ударными слогами-униками. Но это приводит к серьезному искажению языка и не может считаться равноценным эквивалентом.Судите сами:пример ката-ута: Дом мой стая не дом.Ах, я в нем, как гость... где ты?Там, где смерть, иль там, где жизнь? (взято у И.Рукавишникова)Хаи-Каи:Меч его был сталь.Шлем на нем был сталь и медь.Дух его — он жив.(взято у И.Рукавишникова)Так что все непросто с простыми японскими стихами.
world-japan.livejournal.com
Японская поэзия | Японский язык онлайн
…Без всяких усилий движет она небом и землею
Пленяет даже богов и демонов, незримых нашему глазу
Утончает союз мужчин и женщин
Смягчает сердце суровых воинов… Такова песня.
Ки-но Цураюки. Из предисловия к изборнику «Кокинсю»
Наверное, у всех народов песни и стихи рождены одним «источником», но только у японцев песня не подразумевает музыку в обязательном порядке. «Песня не равна поэзии, но она не выше и не ниже ее». Вот так многозначно принято выражаться у японцев.
Виды японской поэзии:
Танка – короткая лирическая песня.
Сэдока – шестистишье.
Рэнга – цепь словообразов, распадающаяся к концу.
Хокку – самостоятельный жанр, популярный и в наше время.
Ута – пятистишие, служит как приложение к нагаута.
Нагаута – баллада, очень длинная.
Хайку – традиционная поэзия Японии.
Синквейн – 5 нерифмованных строк.
Кёка – сатирический жанр поэзии (безумные стихотворения).
Ракусю – сатирическая поэзия ХІІІ-ХІV веков.
Одним из первых свидетельств о монументальности поэзии, который сейчас считается «памятником» поэтического начала, является антология «Манъёсю». Перевод этого названия также не однозначен: «Собрание песен за много веков» или «Собрание мириад листьев». Эта антология датируется VIII веком и поделена на 20 частей, а они в совокупности насчитывают 4 500 стихов. Этот поистине уникальный сборник составлен из произведений за 4 века!
«Манъёсю» содержит все виды и формы японской поэзии. Самой интересной, как ни странно, является социальная поэзия. Сама по себе она в те времена была редким явлением. И, конечно же, в этой антологии очень много анонимных стихов. Это очень показательно, потому что когда делались подобные антологии в более поздние времена, стихи, авторство которых неизвестно, не включались.
Вторым свидетельством развития поэзии стал сборник «Кокинвакасю» из 26 свитков и 1111 стихов. Помимо деления на лирические и пейзажные, там представлены: стихотворные жалобы, поздравления, стихи о путешествиях, акростихи.
Эта антология собиралась по императорскому указу, который считал своим долгом позаботиться о наследии поэтов своего и других веков. Что интересно, предисловие на китайском языке написал Ки-но Ёсимоти, поэт и великий знаток поэзии, которого признавал даже японский император. Так вот, этот сборник является наиболее успешной и основательной попыткой поведать читателю об истории поэзии в Японии. Именно «Кокинвакасю» установил правила построения танка и сделал эту форму канонической.
Начиная с XII века, в Японии становится популярным рэнга – стихотворная цепь, которая ближе к концу распадается на звенья. Эта форма взяла свое начало от танрэнга (короткая форма рэнга), которые слагались двумя разными поэтами – первые три строки в 7 слогов писал один поэт, последние две строки другой. А дальше форма развилась в тёрэнга и кусари рэнга, которые писали уже несколько поэтов.
В Камакурскую эпоху рэнга приобрело свои каноны, и его форма трансформировалась. Теперь в нем должно было быть сто строк, и появились такие направления, как бездуховные рэнга мусин и душевные рэнга усин.
Первые – это не бездуховность в буквальном понимании, а та форма стиха, которая наполнена юмором, иногда скабрезным. Душевные же – это элегантная форма выражения серьезных понятий.
К концу эпохи Камакура рэнга, как самая популярная форма, приобрела исключительных мастеров. Именно в то время появились поэты, которые посвящали свою жизнь исключительно этой словоформе. Среди многих мастеров был Нидзё Ёсимото, который был учеником знаменитого Гусай. Вместе они составили сборник рэнга, своего рода антологию и свод канонов, по которым надлежало их сочинять. К этому прибавили свой вклад Синкэй и Такаяма Содзэй, которые создали трактат, в котором подчеркивали важность утонченной красоты (усин, югэн).
А дальше формой стиха усин рэнга занялась группа поэтов, которая задалась целью довести эту поэзию до совершенства. Возглавил группу Соги, к нему присоединились Сотё, Инавасиро Кэнсай, Сёхаку. Хоть цель и казалась недостижимой, но этим поэтам удалось достичь совершенства формы, и это признано всеми в Японии. Однако после смерти Соги быстро наступил упадок жанра усин рэнга.
Но ничто не умирает просто так, на смену этой форме пришли хайку, хайкай и хокку. Они были как бы переходными формами от мусин рэнга. Эти трехстишья впитали в себя юмор, остроумие.
Для поэтического направления хайкай характерным являлось форма хайгон – разговорный стиль, заимствование слов и китайских слов, словосочетаний, которые не допускались раньше в лексикон поэтической словоформы.
Конечно же, в том, как писать и что использовать, не обошлось без борьбы за правила и каноны. Мацунага Тэйкоту пропагандировал формалистический подход. Он хотел, чтобы в конечном итоге хайкай утвердился в благородной, элегантной форме придворного искусства. После смерти этого поэта его своду правил был брошен вызов уникальной школой поэтов под главенством Сияма Соин. Он делал акцент на комические аспекты. В школе Сиямы возникло направление якадзу хайкай. Оно представляло собой практику свободных ассоциаций, на основе которой нужно было в одиночку придумать как можно больше стихов.
В XIX веке искусство хайкай так распространилось, что число сочинителей переросло в плохое качество. Прорвать эту плотину второсортной поэзии смог один лишь Кобаяси Исса, который воспевал любовь к насекомым и природе, мелким зверькам, а также много писал о свой нищете.
XIX век также ознаменовался появлением плеяды поэтов-романтиков. Они стали настоящими движителями нового стиля, которые не желали признавать традиции и ратовали за европейскую поэзию. Перемены наступили незамедлительно и в поэзии, эпоху назвали золотым веком синтайси. Эти невероятные перемены были ознаменованы появлением сборника Симадзаки Тосона. Лирика этого поэта отразила в себе эпоху социальных перемен. И как раз тогда же появился Дои Бансуй, который провозглашал романтизм. Симадзаки и Дои резко отличались друг от друга. Дои выпустил сборник, где рассказывал о проблемах бытия и вечном вопросе поиска своего места в этой вселенной. А Симадзаки выражал искреннюю, юношескую радость весне, природе, любви.
Вот в таких тонах японская поэзия встала на пороге ХХ века. Незачем и говорить, что замечательных поэтов было гораздо больше, чем перечислено. И стихотворные «битвы» молодых сочинителей со старыми очень интересны, особенно если читать сами стихи. Но невозможно в одной статье уделить внимание каждому. Поэтому переходя к веку нынешнему, хотим упомянуть, что в эти годы японские поэты уже узнали Рембо, Верлена, Малларме, Бодлера и других европейских поэтов, прославившихся жанром символизма. И это, несомненно, повлияло на то, что привнесли в него японцы своим пониманием вещей, природы и взгляда на мир.
И если классическая поэзия может быть сложновата для вас, то современная вам по силам. Но ни в коем случае не полагайтесь на перевод, зачастую для одного стихотворения можно сделать 10 переводов – и ни один не будет точен до конца. Для этого лучше читать текст в оригинале. Если вы хотите подтянуть знания японского или изучить его с нуля – приглашаем вас на наши курсы японского языка!
Европейцы и люди нового света встретили десятые-двадцатые годы ХХ века, полные энтузиазма и уверенности, что в самое ближайшее время мир будет покорен. Уже существовали романы Жюля Верна, технический прогресс пришел на смену старой лошадке. В искусство влились новые люди, молодые и активные, которые хотели не просто отречься от старого, они хотели кардинально нового.
В поэзию Японии новшества ворвались через экспериментаторскую поэтическую строку Кавадзи Рюко. Он быстро нашел много единомышленников, которые отказались от символизма, отказались от старописьменного бунго и вывели в мир живой разговорный жанр. Возникло множество натуралистических школ. Среди новых поэтов особо выделялся Фукуси Кодзиро, который слагал стихи об истинном хозяине богатств планеты – человеке. Именно в эти времена поэзия стала демократичной, она разговаривала не только с аристократической элитой и начитанными людьми, но и с простолюдинами. Появилась «народная школа» поэтов, из которых вышли настоящие классики, такие, как Исикава Такубоку.
Если вам показалось, что в воздухе тех времен стали витать социалистические настроения, так оно и есть. Так называемая «пролетарская» литература и поэзия в частности стали передавать правду о тяжелых буднях простых людей. И вот на этой волне поднялись на вершину поэты, жившие в изгнании, со своими остроумными стихами о самосознании крестьян и рабочих, а в авангарде находились поэты с творчеством, возникшим под влиянием «левого» западного искусства.
Кто же стоял в противоположном лагере? Уже под конец 20-х годов ХХ века на основе журнала «Си то сирон» появилось влиятельное сообщество, ратовавшее за идеалы сюрреализма и четкое разграничение политики и поэзии. Возглавил это движение знаменитый Нисиваки Дзюндзабуро.
У японского модернизма пролетарские корни. Немного иронично звучит, но это правда. Поэзия наполнилась формалистическими приемами, которые нетрадиционное новое направление не могло ни воспользоваться и не явить Японии такого автора, как Миядзава Кэндзи.
Конечно, не обошлось и без радикально настроенной молодой поросли, которая хотела место под солнцем для «потока сознания» без правок и ограничений и для так называемого «автоматического письма». Лучшие из этих поэтов – Оно Тодзабуро, Мурано Сиро и другие. Еще при жизни они были признаны мастерами модернизма, искусно использующими технику, не отрываясь от реальной жизни.
Конец 30-х годов. Японию осветило новое явление – журнал «Сики», который дал начало «неангажированной лирике». С другой стороны в поэтический мир хлынуло течения объединения «Рэкитэй», которые объявили себя анархистами. Возглавлял это сообщество Накахара Тюя, и пропагандировал он соединение буддийской абстракции философского направления и эстетику нонсенса. Эти два потока поэзии очень долго бурлили и будоражили умы, но впереди была Вторая мировая война.
Японию как государство ожидало крушение. Национальные идеалы и моральные ценности людей, которые привели к тем трагическим событиям, о которых мы все знаем, были отвергнуты.
Новые поэты стремились постичь суть Зла и найти то Добро, которое можно противопоставить силам разрушения. Обвинителями прошлого стал Канэко Мицухару. Появилась фронтовая поэзия Аюкава Нобуо и других знаменитых поэтов, рассказывающих об ужасе войны. «Левое движение» активно пропагандировало «демократическую поэзию». Они стали утрачивать свои позиции, но все еще были популярны среди, так сказать, «не согласных».
В конце 50-х объединение «Арэти» выпустило в свет поэзию, полную разочарования. В целом поэтические круги перевели свое внимание на отрицание и поиск. И во всем этот проглядывалось искание даже не новой формы, а старых ценностей.
Традиционные гуманистические ценности теперь заново открывались в лирике о дружбе, любви, милосердии. Таникава Сюнтаро был поистине одним из лучших поэтов того времени, который сумел показать не только японцам, но и мировому искусству эстетику новой поэзии. А впереди еще предстояло открыть неоавангард, анархию поэтического бунта, нонконформистское направление и нигилистическое движение, которое бунтовало уже не против устоев в Японии, а против устоев мира.
А какие известные японские стихотворения вызывают у вас наибольший отклик? Вам нравится японская поэзия? Если да, то какого периода? Расскажите в комментариях.
Конечно, чтобы понять японскую философию, заложенную в поэзию, необходимо потрудиться, однако научиться читать по-японски можно всего за неделю! Не верите? Пройдите по ссылке и получите видео курса «Как выучить хирагану за неделю»!
nihon-go.ru
Поэзия Японии: экскурс в историю
Во второй половине VIII веке появилась антология поэзии «Манъёсю». Двадцать её частей содержат на своих страницах 4500 стихотворений, которые собирали больше четырех веков. Поэзия Японии, отраженная в сборнике – это элегии и оды, легенды и строки на социальные темы. В нем собраны воедино все, бывшие в то время, стихотворные формы. Это и, так называемая, короткая песня, в которой чередуются метрические единицы с пятью и семью слогами.
Формы поэзии Манъёсю
Общее число слогов в таком произведении равно 31 (5 – 7 – 5 – 7 — 7). А вот нагаута – форма, которая больше подходит к устному народному творчеству и напоминает собой балладу. Или седока – шестистишье, в нем метрические единицы представляют собой следующий ряд – «5 – 7 – 7 – 5 – 7 – 7». Здесь вы можете познакомиться не только с народной поэзией и фольклором, но и с умением владеть словом таких известных придворных поэтов как:
Якамоти,
Акахито,
Хитомаро,
Окура.
Данная антология, несомненно, дает возможность проследить все периоды становления японской поэзии, насладиться лирикой её звучания и остаётся памятником эстетики японской культуры.
С более поздними творениями поэтов Страны восходящего солнца можно познакомиться посредством антологии «Кокинвакасю», это название в переводе на русский звучит, как «Собрание старых и новых песен Японии».
Сборник вобрал в себя двадцать свитков разнообразной тематики. Шесть из них посвящено смене времени года, пять поют о любви, один рассказывает о странствиях. Дальше уделено внимание поздравлениям, жалобам, расставаниям, акростихам. «Кокинвакасю», была составлена по указанию самого императора.
Составителями стали такие известные поэты, как:
Ки — но Цураюки со своим кузеном Ки — но Томонори,
Мибу — но Тадаминэ,
Осикоти — но Мицунэ.
Предисловие к данной антологии впервые было попыткой написать всю историю японской поэзии, попробовал это сделать именно Цураюки на родном языке. А написать то же самое, но уже на китайском удалось Ки — но Ёсимоти.
Конечно же, вполне естественно, что сборник обогатили стихи шести мудрецов – поэтов:
17 произведений Нэндзё,
5 стихов Фунъя — но Ясухидэ,
30 поэтических творений Аривара — но Нарихира,
одно Кисена,
18 стихов Оно — но Комати,
три Отомо — но Куронуси.
Основные авторы представлены 244 произведениями. Особенно большое наследие Цураюки – больше сотни.
Вклад в поэзию Японских стихотворцев
Священнослужитель Сосей и придворная дама Исэ оставили по 10 своих творений в сборнике. А по большому счету «Кокинвакасю» представлена более чем 120 известными поэтами того времени: сотней мужчин и тридцатью женщинами. Однако остались четыреста пятьдесят блестящих творений поэзии, авторы которых неизвестны. Этот сборник по праву является некой утверждающей вехой изысканного стиля и танка.
XII век, а это была эпоха междоусобных войн, дал несколько другое развитие литературы в то время. Новый жанр японской поэзии называется рэнга. Старинное японское искусство — стихоплетение, некая игра, немного сродни буриме. Это интересная цепь из стихотворных строчек, которая разделяется на отдельные звенья. Начало было положено появлением танрэнга – коротких, из 31 слога ренга, из двух отдельных блоков.
Первый из трёх строк с последовательностью «5 – 7 – 5» сочинялся одним поэтом, второй из 7 слогов совершенно другим. А, уж, это дало толчок к возникновению тёрэнга или длинных рэнга, которые еще назывались цепочкой «кусари рэнга».
Всё произведение растягивалось на несколько отдельных блоков с чередой слогов «5 – 7 – 5» и «7 – 7», которые складывались бывало одним, но чаще несколькими мастерами этого жанра. Камакурская эпоха славилась такими поэтами. Сам император Го – тоба был наделен подобным умением. А так же Фудзивара — но Иэтака и Фудзивара — но Садаиэ. Со временем жанр рэнга развивался и усложнялся.
Чуть позже нормой в нем стали уже 100 строк, но блоки чередовались тем же количеством слогов, что и раньше. Зато появились два течения:
Душевные, юмористические усин.
Элегантные и серьезные мусин, в переводе означает бездуховные.
Последние десятилетия этой эпохи установили довольно строгие правила сочинения рэнга, однако появилось очень много поэтов, которые творили именно в этом жанре.
Например, Гусай со своим преданным учеником Нидзё Ёсимото не только приложили к этому искусству все свои творческие усилия, но и составили антологию жанра и описали правила сочинения стихов. Синкэй и Такаяма Содзэй тоже были необыкновенно умелы в этом направлении.
У него было много последователей, сумевших довести сие искусство до совершенства. Сотё, Инавасиро Кэнсай, Сёхаку и Соги, который и возглавил эту поэтическую группу. Стострочная рэнга, вышедшая из – под их пера, считается величайшим достижением японской поэзии.
Когда Соги умер, для жанра настали времена упадка. Поэзия Японии обогатилась тогда хокку, хайку, хайкай – трехстишьями, которые родились от мусин рэнга и акцентировались на остроумие и юмор.
В наши дни мы имеем счастье соприкоснуться с этой прекрасной литературой, оценить все совершенство умения соединять слова и мысли.
Видео: Поэзия Японии, важные детали
www.jtheatre.info
2. Древнейшая японская поэзия. Обрядовые песни
На чем мы остановились?На эпохе Нара.
Итак, к этому моменту танка выделяется из всех мыслимых ута, поскольку ее форма твердо определена. В танка начинают очень активно играть аристократы, она стремительно отдаляется от простых смертных. В Японии появляется своя литература, как поэзия, так и проза.Вообще говоря, ута – это скорее народная песня. Поначалу любое стихотворение было ута, потом появился некоторый оттенок. Народная, "чисто японская" (а не китайская) литературная поэзия стала называться вака. Или опять же ута – это название какое-то время еще сохранялось. А вот "чисто народный" вариант, своего рода частушки называлась каё.Проза в Японии тоже не просто проза, скорее это некая очень длинная песня, поэма или, как говорят иногда специалисты "песенно-повествовательный жанр". Вы помните, как обычно пишут рассказы про японскую поэзию или вообще про поэтов? Немножко текста – немножко стихов… Так вот японский прозаический текст так и выглядел. Либо проза – предисловие, либо "сноска-пояснение" к стихам, либо просто шел текст, а стихи к нему были как бы иллюстрацией (кстати, очень часто иллюстрация тоже присутствовала).Иначе говоря, прямо с момента рождения, почти все виды японского искусства были пронизаны связями с соседними областями. Вон, про картину-стихи или э-ута можно посмотреть информацию на сайте Владимира Юделевича, художника-керамиста (как бы не единственного в России, работающего с этим жанром). Но это только отдельное направление, а на самом деле "картина-стихи", "музыка-стихи", "сад-стихи", "камни-стихи", в общем "весь мир – стихи" – это и есть японское искусство.В дело еще и религия примешивалась. Любые шаманские учения характерны обожествлением и одушевлением всего мира во всех его проявлениях. Несколько фундаментальных монотеистических религий так сильно смешивались с местными верованиями, что в результате обретали их форму. Это случилось в Тибете (религия Бон), это случилось и в Японии.Если думаете, что это сильно большая редкость, то вспомните детство и скажите честно – вам никогда не сообщали, что "цветы живые, им больно, рвать их нельзя?" Ну, или там больно дереву, разрушенной игрушке, мало ли чему еще? Это оно самое и есть – следствие языческих шаманских учений. Так что это много у кого есть, но вот в ярко выраженной форме выделяется на Дальнем Востоке.Второе замечание, которое я хочу здесь сделать, - это обожествление логоса. Это тоже встречается повсеместно, помните? "Вначале было Слово, Слово было Бог…"Японцы тоже считали что-то такое интересное, в частности, были твердо убеждены, что у слов есть душа (котодама). Чего вы хотите при таком подходе?Обо всем, что видишь, не говори, что это не цветок, обо всем, что думаешь, не говори, что это не луна. Мацуо БасёАх, да. И называлось такое повествование ута-моногатари. Можно встретить множество самых разных "моногатари", начиная с "Гэндзи-моногатари" или "Повести о принце Гэндзи" – едва ли не первом романе, который вышел в мире. Я тут попробовала поискать, почему так вдруг популярна стала ренга – поэтическая игра – у аристократов? Где бы найти ее следы в народе?Находится два момента. Во-первых, те самые повествования. Бродячие "менестрели", которые передавали истории в стихотворно-прозаической форме. Были даже особые песни путешествия "митиюки". Позже они перекочевали в драмы Но. Во-вторых, утагаки. Утагаки – штука сложная. Это и обряд, и хоровод, и… посиделки на завалинке, если переводить в славянскую форму.Кстати, в Японии уже тогда существовали утавасэ – поэтические турниры, прототипы будущих ренг, существовал еще ряд поэтических игр. Например, обмен любовными строфами во время хоровода. Женская половина хора обменивалась с мужской. Могли обмениваться и отдельные певцы противоположных полов. Вот это и называлось утагаки или утачаки. (У нас тоже частушками полагалось обмениваться).Аналог утагаки можно найти, наверное, в любой культуре мира. Есть некоторые факты, что утагаки пришла из Китая, поскольку там есть описание, что княжество Вэй и княжество Ба скакали и пели, взявшись за руки, но мне представляется это сравнение несколько натянутым. Известно, что и славянские, и германские, и индийские… в общем, все народы мира имели аналогичные обряды.А вот обрядом это было точно. Вспомним про котодаму. Слова обладают магической силой, силой заклинания. Во время кагаи-утагаки полагалось не только обмениваться стихами между парами или мужским и женским хором, там еще и возносилась слава богам. Короче говоря, хитрая была игра, с очень мистическим смыслом, не говоря уж о том, что во время утагаки можно было и о браке договориться или обменяться словами любви, т.е. эмоциональный накал тоже был запредельным. Был молодежный вариант, был вариант для взрослых, в общем, полный набор возможностей отношений полов.Но и это еще не все, поскольку любая молитва должна была быть песней, а сочинять песню означало молиться. Хорошая песня – хороший урожай, все живы остались, что тут непонятного? Значит, молиться надо хорошо, кто лучше всех это делает – тот вообще молодец, его все уважать будут.Вот вам и корни поэзии у аристократов, как мне представляется.А почитать об этом можно у А.Е. Глускиной в предисловии к "Манъёсю" и у Т.П. Григорьевой в "Японской художественной традиции".А как это выглядело я немножко покажу, воспользовавшись 16-м свитком Нихон сёки.СВИТОК XVI История тут о том, как наследный принц собирался взять в жены девушку из рода Мононобэ Кагэ-пимэ. А она к тому моменту успела "вступить в связь" с сыном министра Матори по имени Сиби. Когда принц прислал к ней свата, она сказала, что недостойна принца и просит встречи в некотором месте, которое называлось Тубаки-ити (на нем и происходили обрядовые игрища утагаки). Дальше цитирую:"Принц был рассержен, но виду не подал. Пошел он к условленному месту, замешался среди людей на утагаки, за «песенным плетнем», схватил Кагэ-пимэ за рукав и, то останавливаясь, то идя с ней рядом, стал ее улещивать.Тут вдруг появился Сиби-но оми и встал между принцем и Кагэ-пимэ. Тогда принц выпустил рукав Кагэ-пимэ, повернулся и встал лицом к Сиби. И сказал в песне так:Смотрю на изгибы волнСтремнины прилива —И вижу — рядомС приплывшей рыбой сибиЖена стоит. Сиби спел ответную песню:О, принц! Значит ли это —Входи, входи, сын министраЗа восьмислойный заморский плетень? Принц тогда сказал в песне так:Длинные мечи,Что подвешены к поясу,Остались в ножнах.Однако пройдет время —И, думаю, что мы еще столкнемся. Сиби-но оми спел в ответ:Хоть и желаетПринцВозвести частый плетень,Но не так уж тебе везет,Не сплести тебе его! Принц тогда сказал в песне так:Плетень сына министра,Из лозы в восемь коленцев, — Коли низ с грохотом дрогнет,Земля затрясется, —Сломается тот плетень из лозы. Принц тогда послал песню Кагэ-пимэ, сказав так:О, Кагэ-пимэ! СтоящаяУ цитры кото!Если б была ты жемчужиной,То это была бы жемчужина моллюска аваби,О которой всегда мечтал! Сиби-но оми ответил в песне за Кагэ-пимэ:Свисают концыПарчового поясаНаследного принца.Но никому, [Кроме Сиби], не отвечу взаимностью."
((пер. Л. М. Ермаковой, А. Н. Мещерякова)Текст воспроизведен по изданию: Нихон сёки - анналы Японии. Т. 1. М. Гиперион. 1997)
Так что песни пелись самые разные. Кстати, кончилась история плохо, Сиби был убит в тот же день, жена осталась безутешной. Примерно там же и в тех же условиях родились и народные танцы (удивляет ли вас, что у танца тоже была своя душа?) Сегодня они носят термин кагура. Там родился театр, там родились маски, там… ну, в общем, я думаю, что любое воображение поработает за меня и лучше объяснит вам, что и как там происходило.На сегодняшний день подобный вид фольклора в Японии можно считать полностью утраченным, но японская поэзия родилась из этих вот обрядовых пений.Кстати, исследования, которые проводили с племенем мяо в Южном Китае, показывают, что обрядовые песни были не только любовные или "рабочие". Впрочем, это как бы очевидный факт, но во время этнографической экспедиции НИИ археологии "Манъёсю" из г.Нара, он был подтвержден. Обряды делались для всего – гаданий, путешествия в страну духов, мертвых, предложениях войны и мира, даже просто пожелания добра чему бы то ни было, с жертвоприношениями и без.Песня была всюду. Все было песней. Все было магией.Обо всем, что видишь, не говори, что это не цветок, обо всем, что думаешь, не говори, что это не луна. Мацуо Басё
В общем-то на этом я закончу с периодом до танка, дальше буду рассматривать собственно танка, точнее к Манъёсю. Древние формы постепенно отмирали, в отдельных видах уже почти не встречались. Но переходили в другие типы, виды, формы и жанры искусства, поэтому иногда их следы можно увидеть даже в наши дни.
world-japan.livejournal.com
О классической японской поэзии - вака
Дамы и господа, в нашей культурной среде довольно популярны формы японской поэзии.
Многие знают, что есть такие хокку - трехстишия, которые не нужно рифмовать, и в которых вторая строчка длиннее остальных. Некоторые занимаются сочинением таких трехстиший, и с удовольствием... Также многие слышали, что есть еще такие танка. Но что это пятистишия, знает уже существенно меньше людей, но им при этом известно, что их тоже не нужно рифмовать, как и хокку. И некоторые занимаются сочинением таких пятистиший, не очень, правда, представляя, какими они должны быть, какой длины там строчки... И это все хорошо. На самом деле. А вот что не хорошо - так это то, что некоторые из некоторых сочинителей полагают себя настоящими творцами японской поэзии.
И вот поэтому, для тех, кому интересна настоящая классическая японская поэзия, я хочу о ней рассказать.
Истоки
Японская классическая поэзия ведет свой отсчет с VIII века от Рождества Христова (господа и дамы, на минуточку, отвлекитесь и оцените древность - о, настоящую древность! - поэтической традиции, которая зародилась еще в те времена, когда не существовало абсолютного большинства современных европейских государств и даже наций. Форма японского стихосложения древнее, чем фольклор многих народов...). С этого момента принято отсчитывать создание собственной японской школы стихосложения вака, построенной на формальном поэтическом упорядочении народных песен и утверждающей свои принципы, отличные от принципов заимствованной китайской школы стихосложения канси. Собственно, канси - это была школа написания японцами стихов на китайском языке. Аристократия очень долго полагала канси единственно "высокой" формой поэзии, вплоть до эпохи Мэйдзи. Но появившаяся в VIII веке школа вака начиная с X века (эпоха Хэйан - время разрыва отношений Японии с Китаем) успешно вытесняла канси.
Одно из поздних изданий антологии "Манъёсю"
К концу VIII века принадлежит древнейший памятник японской классической поэзии вака: антология "Мириада листьев", "Манъёсю" (здесь игра слов - "мириад листьев" одновременно понимается как "множество осенних листьев" и как "множество страниц со стихами"). Это сборник из четырех с половиной тысяч стихотворений, среди которых около двух с половиной сотен баллад тёку, нескольких десятков простонародных шестистиший сэдоку, остальные все - "короткие песни" танка, четко выверенные 31-сложные лирические пятистишия.
Нужно сказать несколько слов о них.
Сэдоку - это фактически народные песни, рефреном повторяющие дважды одно трехстишие. Строгая формула требует некоторых изменений во втором трехстишии, отчего получается 38-сложное шестистишие по формуле 5-7-7-5-7-7. Но изменения во второй части стиха незначительны, эта форма поэзии считалась слишком непритязательной и потому непрестижной, и широкого распространения так и не получила.
Баллады тёку - лирические стихи, дословно означающие "длинная песнь". Баллада тёку может быть очень длинной, нередки тёку в 50 стихов, есть единицы размером и до ста. Каждый стих тёку - это пятистишие по формуле 5-7-5-7-7 (число означает количество слогов в строке). Тёку были очень сложны в написании, а также, при дороговизне туши, шелка и бумаги (необходимых для записи), доступны только очень богатым людям.
Поэтому несравненно большую популярность приобрели танка. Танка дословно означает "короткая песнь", это лишь одно пятистишие, аналогичное стиху в тёка, но куда более ёмкое и тщательно составленное, призванное выразить в "короткой песне" тот же смысл, что и в "длинной".
Танка были очень популярны и еще по одной причине. Они идеально подходили для любовной переписки. Не только, впрочем, для любовной, но она особенно способствовала широчайшему распространению формы танка.
Традиция писать письма
Нельзя не сказать, что традиции переписки в японском обществе, особенно высшем, столь же древние, как и поэзия, а скорее всего, и еще древнее. Очевидно, привычку вести активную переписку японская аристократия заимствовала у китайского императорского двора в эпоху Нара (VII-VIII века н.э.), до эпохи Хэйан, когда японцы старательно копировали государственные институты, традиции и обычаи высшего общества Поднебесной Империи. В Китае же большие расстояния, сложная система управления территориями и государственными структурами требовали самых активных сношений государственных лиц друг с другом и довольно качественных средств связи. В Китае была изобретена бумага; не просто грамотность, но настоящая каллиграфия обязательно входила в систему образования аристократии, а умение изящно и кратко составить емкое послание ценилось, как важнейшее качество государственного мужа. В Китае было хорошим тоном придавать даже деловым посланиям поэтическую форму (а к самим посланиям прилагать символ поэтического образа - цветок, лист, ветку). Очевидно, эти традиции были полностью заимствованы японским обществом, и не были утрачены после эпохи Нара.
Японка эпохи Хэйан
Во времена Хэйан (VIII-XII века н.э.) Японская аристократия (представлявшая собой систему разнообразных кланов) по большей части пересматривала своё отношение к Китаю. Главным новшеством было провозглашение доминирующей государственной религии - синтоизма, а пришедший из Китая буддизм, хотя и не был подвергнут гонениям (многие могущественные кланы уже исповедовали буддизм к тому времени), был тем не менее решительно отодвинут от прямого влияния на государство.
Однако вернемся к поэзии. Для неё оказалось судьбоносным, что во время Хэйан была создана своя, независимая от китайской, слоговая азбука (точнее, даже две - хирагана и катакана), что позволило не просто переносить образцы китайской поэзии на японское произношение, но создавать свои, собственные стихи и поэтические традиции. Вот в этот момент вака из практически устного творчества переходит в разряд полноценных поэтических школ со своими принципами и начинает бурно развиваться. И это развитие активно поддерживается аристократией, которая начинает вести переписку в поэтической форме танка (стоит отметить, что название "танка" было принято в гораздо более позднее время, в эпоху Хэйан пятистишия называли или "ута" - песня, или "вака" - японская песня, японские стихи.)
Оформление классического канона
Достойно примечания, что развитию национальной поэзии всячески способствовала политика государства. При императорском дворе, на самом высшем уровне, проводились поэтические состязания "утаавасэ" (от "ута"). Эта традиция поэтических состязаний, хотя и прерывалась несколько раз, живет при дворе японской монархии и в наши дни. По примеру императора проводить "утаавасэ" старались и многочисленные даймё (главы кланов, землевладельцы и высшая военная знать Японии, появившиеся в эпоху Хэйан, принимавшие пожизненную клятву верности от безземельной знати - самураев). Турниры проводились только для поэзии на японском языке, только среди последователей школы вака.
Поэтесса IX века Оно-но Комати. Поздний рисунок.
Развитие вака за время Хэйан достигает такого многообразия, что уже в Х веке по приказу императора Дайго был составлен новый сборник: антология "Кокин вакасю" или "Собрание старых и новых японских песен". Название не должно вводить в заблуждение, это были не те песни, которые поют, это были "песни", которые читают. Причем, в отличие от прежнего сборника "Мириад листьев" новый сборник был именным - его составил известнейший поэт эпохи Ки-но Цураюки, включив в него, кроме своих, также произведения ста двадцати других поэтов (в том числе тридцати женщин, и среди них чудная Оно-но Комати), общим числом 1111 стихов в антологии, разделенные на 20 частей.
Антология "Кокин вакасю", "Старые и новые японские песни" стала каноническим сборником в японской классической поэзии, она утвердила новые правила стихосложения и закрепила особенность целого ряда поэтических форм.
Пожалуй, на этих особенностях также следует остановиться подробнее.
Дело в том, что разбитие на слоги именно с такой размерности: пять-семь-пять-семь-семь не случайно, к этому привели конкретные традиционные приёмы вака.
Например, приём "изголовье" (макура-котоба). В первую строку первой строфы ставится эпитет. Эпитет сильный, яркий. И традиционный - "извечный", "великий", "блистающий", "играющий", "подобный заре", "подобный закату" и прочие (большинство их адекватно одним словом не переводятся на русский язык). Особенность применения этих эпитетов в том, что:
Все они должны относиться только к определенным образам. Например, эпитет "извечный" относится к образам "небеса", "луна", "дожди", "облака", ко всем небесным образам, но вот к образу "море" или "горы" его применить нельзя, это грубая ошибка! К образу моря относился эпитет "белопенный", к образу женщины эпитет "черный, подобный богине", относился к описанию волос. И т.д.
Все они имеют или пяти-, или семисложное строение: "хисиката-но" (извечный), "аратама-но" (новояшмовый), "нубатама-но" (подобный плодам тута), "курогами-но" (черный, подобный богине), "сиронами-но" (белопенный)
Таким образом, "изголовье" сразу же задавало стихотворению ритмический и образный рисунок. Начиная с "изголовья" строфу, поэт сразу же получал готовую пятисложную первую строчку и развивал образ далее.
Другой распространённый прием называется "связка" (какэтоба), приём практически не переводимый. Он построен на огромном числе омонимов (слов, имеющих разное значение, но одинаково звучащих, таких, как "коса", "град") в японском языке. Одно и то же слово по-японски означает и "долгие размышления", и "долгие дожди", другое слово означает и "цвет", и "чувства". Использование таких слов-связок в стихотворении придаёт ему неуловимую глубину и богатство ассоциаций: поэт говорит о долго идущем дожде, но намекает на долгие раздумья; говорит о расцветании садов в глухой забытой деревне, но намекает на оживление забытых чувств.
Тщательное составление антологий и глубокие познания истоков вака сделали к концу времени Хэйан распространенным прием "связанных слов" (хонкадори), или скрытое цитирование. Он заключается во включении в свое стихотворение одной или двух строк из другого известного стихотворения, иначе раскрывая образ, или по-своему обыгрывая тот же смысл. И это не считается плагиатом - напротив, это считается очень сильным приёмом, свидетельствующим, кроме прочего, о глубоких познаниях поэта в классической поэзии.
Одна из страниц "Кокин вакасю". Позднее издание
Приемов в вака еще много, я не буду описывать их все, моя задача - пояснить, что форма стихосложения в японской поэзии сложилась такой, какая есть, не случайно, не по чьей-то прихоти, она основана на особенностях японского языка и японского правописания, и шлифовалась многие века сотнями поэтов в тысячах произведений.
Вернемся к истории.
Укрепление традиций и новый жанр
По завершении эпохи Хэйан Япония вступила в череду средневековых расколов, переворотов и усобиц, к ослаблению власти императорского двора и установлении сёгуната (военно-феодальной диктатуры при номинальной монархии). Могущественные кланы Фудзивара, Минамото, Тайра оспаривали друг у друга верховную власть и воевали, воевали... Времена Хайан сменило время Тюсэй (XII-XVI века)
В этот непростой момент японской истории традиции поэтической переписки основали новый поэтический жанр - рэнга.
Рэнга - это, собственно, и есть переписка, стихотворная цепочка из отдельных писем-звеньев. Автор пишет первую строфу к танка, по формуле пять-семь-пять слогов, отправляя послание. Ответ приходит в виде второй строфы семь-семь слогов. Получается танка. Но переписка на этом на заканчивается, следует следующее послание, а к нему ответное... Может показаться, что два человека совместно пишут тёка, но нет, рэнга, в отличие от тёка, не имеет сквозной темы, более того, каждое следующее послание-стих отвечает только непосредственно на предыдущее, а все прежние стихи со своими смыслами и образами совершенно не учитываются. Поэтому рэнга - это не песнь, а цепочка стихов, и в ней смысл, тон и стиль меняются от звена к звену, связанные только с соседями по цепочке.
Этот оригинальный жанр быстро вошёл в моду, появилось деление на "усин-рэнга" - лирические, высокодуховные; и "мусин-рэнга" - комические, бездуховные. Популярностью пользовались оба стиля, но лишь усин-рэнга получили официальное признание. Поэт Нидзё Ёсимото из клана Фудзивара в XIV веке составил новую антологию вака "Цукубасю" исключительно из рэнга более чем пятисот поэтов общим числом более двух тысяч стихов. Ёсимото теоретически обосновал новые правила стихосложения, причем сделал это также в виде рэнга, в произведении "Цукуба мондо", построенном как диалог знатного человека со старым поэтом. В отдельном сочинении под названием Синкэй он изложил все правила сочинения рэнга, выделив два принципа: "усин" - духовное содержание, и "югэн" - эстетическое совершенство.
Последователи Ёсимото, такие поэты, как Соги, Инавасиро Кэнсай, Сёхаку, Сотё довели жанр усин-рэнга до совершенства. А мусин-рэнга стал считаться "низким" жанром.
Запись рэнга на картине с монастырем в горах
Популярность рэнга к ХV веку достигла пика. Проводились турниры по рэнга, составлялись сборники, практически не осталось философской или эстетической темы, которой не была бы посвящена соответствующая поэтическая цепочка-диалог. Умение быстро и точно ответить собеседнику двумя семисложными или тремя пяти-семи-пятисложными строками было отточено утонченными аристократами, учеными мужами и героями-любовниками до предела.
Эпоха воюющих провинций
Но, как всегда, вслед за расцветом вскоре наступил и упадок. Упадок совпал по времени с одним из самых драматических моментов истории Японии. Сёгунат погряз в распрях, и к концу XV века клан Асикага не смог удержать центральную власть. Страна погрузилась в настоящую гражданскую войну на несколько поколений. Это время получило название Сэнгоку (сэнгоку дзидай), или "Эпоха воюющих провинций", и длилось до середины XVII века - 200 лет. Страна развалилась на мелкие княжества, руководимые своими даймё, которые признавали то одного, то другого предводителя сильного клана "великим полководцем" - сёгуном. Кланы и их вассалы (какун по-японски) непрерывно воевали за право центральной власти. Страна была опустошена.
Достойно примечания, что именно во время Сэнгоку Япония начинает торговые сношения с Европой. Что имеет своё объяснение - натуральная экономика была в кризисе, а непрекращающаяся война требовала средств. И именно внешняя торговля, которую так активно стремились проводить европейские страны в это время, смогла дать некоторый экономический рост, так необходимый даймё для укрепления своего положения и своих притязаний.
Португальский корабль. Роспись на ширме XVI века
Вывозя из Японии местную экзотическую для Европы продукцию, португальсткие торговцы, в частности, начали поставлять в страну первые образцы огнестрельного оружия. Порох из Китая японцам был известен давно, но его применение в качестве индивидуального оружия привело к перевороту в военном искусстве. С середины XVI века аркебузы португальского и собственного производства берутся на вооружение наиболее активными и влиятельными кланами.
В конце концов, гражданскую войну в Японии завершили не кланы, а армейская верхушка. Бывшие наёмники, известные своими победами на службе разным кланам Ода Набунага и Тоётоми Хидэёси объединяют под своими знаменами мощную армию, в значительной степени вооруженную огнестрельным оружием, громят в ряде сражений крупнейших претендентов на главенство в стране и захватывают столицу. А примкнувший к ним молодой и решительный глава клана Токугава, Минамото но-Иэясу, после еще целого десятилетия подавления мятежей в окраинных провинциях, основывает новую династию сёгуната. И с середины XVII века до почти самого конца XIX века длится эпоха клана Токугава, известная как эпоха Эдо.
Да, упадок страны и гражданские распри не способствовали развитию высокой поэзии, тем более, что жанр усин-рэнга к этому времени уже пережил свой расцвет. Но зато оказались действенными стимулами для "низкого" жанра мусин-рэнга. Юмористические поэтические цепочки оказались очень удобными средствами и дли политической сатиры, и для издевательских памфлетов, и просто для не слишком взыскательного развлечения. Конечно, строгих форм, установленных ещё Ёсимото, в этих стихах никто и не собирался придерживаться.
Можно даже сказать, что благодаря упадку централизованной культурной традиции и популярности несерьёзного жанра мусин-рэнга, содержание поэзии впервые за время существования вака взяло верх над формой. Форма стала не диктовать содержание, а служить удобным инструментом для выражения поэтами мыслей и чувств.
И нет ничего удивительного, что это упрощение формы породило вскорости еще один новый жанр - хайкай.
Несерьезный низкий жанр
Вообще-то несерьезные стихи, написанные с нарушениями строгого канона, можно найти еще в приложениях к антологии танка "Кокинвакасю" XII века. Там они представлены скорее как примеры неправильного написания и искажения высокого смысла поэзии. Этакие шуточки и пародии.
Но развитие рэнга и мусин-рэнга вывело эту практику из-под клейма "неправильности" и "недопустимости". Появляется термин "хайкай", что можно перевести как "смешная смесь" или "смешное выворачивание". Появляется хайкай вначале из приема скрытого цитирования.
Поэт Нисияма Соин
Если помните, я упоминал, что хорошим тоном в пятистишиях танка было использовать одну-две строки известных поэтов для придания стихам дополнительного смысла. Этот приём и взял на вооружение жанр хайкай. Только смысл цитируемых строчек не раскрывался или обогащался новыми толкованиями, а извращался, выворачивался наизнанку и попросту осмеивался. И здесь еще в "низком" смысле использовался классический приём "какэтоба", "слов-связок", омонимов, и стихи также получали двойной и тройной скрытый смысл, но только не возвышенный, а низменный, самый обыденный и приземленный, и поэтому смешной.
Само название жанра "хайкай" происходит от названия первой строфы в вака. Первая строфа из трех строк во всех стихах, 17-ти сложная, построенная по формуле пять-семь-пять, издревле носит название "хокку". Именно первую строфу стали использовать создатели нового жанра для написания своих пародий, они писали новые хокку к известным по антологиям пятистишиям танка, оставляя нетронутой вторую строфу из двух семисложных строчек, придавая старым известным стихам неожиданный и смешной смысл. Можно привести вольный перевод известной по "Кокинсю" танка поэта Сайгё:
На вишни в цвету Любуюсь, и тем милей, Чем дольше смотрю.
И опадают цветы, Печаль мне этим даря.
К этому танка поэт Соин спустя несколько веков написал свою хокку:
Вот уж вдоволь-тонасмотрелся на цветы -шеи не согнуть...
Замена авторской хокку на новую, смысл стиха, как видите, изменяет полностью. Это и есть хайкай.
Хайкай зародился еще в Эпоху воюющих провинций, на рубеже XVI-XVII веков, основоположником жанра считается Мацунага Тэйтоку. Он ввел в оборот сам термин и даже основал новую поэтическую школу, которая занималась исключительно составлением первых строф хокку, называемые в таком оторванном виде хайку. До нашего времени дошли оба термина, они оба правильные, хотя чуть более точным называть самостоятельные трехстишия все-таки "хайку". Но это будет позже, а во время Сэнгоку новый жанр еще только пробовал свои силы.
Мастерская. Роспись на ширме эпохи Эдо
Вряд ли является совпадением расцвет принципиально нового жанра с окончанием гражданской войны и началом эпохи Эдо. Новая эпоха характерна прежде всего развитием торговли и ремесел, быстрым ростом городов. Горожане, как новый массовый социальный слой, состоящий из хозяев лавок и мастерских, торговцев и зажиточных купцов, ремесленного люда, предъявили и массовый спрос на доступные развлечения и доступные виды культуры. Именно в эпоху Эдо в Японии расцветает театр в самых разных видах, активно развивается архитектура, а в поэзии оглушительной популярностью пользуются относительно простые, не отягощенные излишними формальными рамками, остроумные и лирические малые формы. Это время расцвета хайкай.
Огромную популярность по всей стране к концу XVII века завоевала школа Данрин. Её основатель, пересмешник Нисияма Соин, превыше всего ценивший в поэзии остроумие и честность, описал новые правила короткого стихосложения трехстиший хайку. Из всех формальностей была оставлена лишь 17-ти сложная структура пять-семь-пять.
Кружки любителей поэзии хайку школы Данрин возникали по всей стране. Очень скоро хайку вовсе оторвалась от танка и стала любимым способом актуального поэтического комментария: на события в своём городе и стране, на смену погоды, на представления в театре... на всё. Хайку стала общедоступной поэтической формой.
Конечно, при всей своей доступности и популярности, хайку нуждалась в упорядочении и хоть каком-то каноне, чтобы кроме площадной формы искусства, фактически городского фольклора, претендовать хоть на что-то большее. Хайку нуждалась в настоящих поэтах.
Хайку, которую знают все
К концу XVII века оформились главные претензии к хайку, не позволяющие ей претендовать на роль адекватной лирической поэзии: изобилие вульгаризмов, небрежность в отборе лексики, некорректность сравнений и эпитетов, простая неискренность и даже лживость в изображении действительности.
Поэтом, сформировавшим полноценный новый жанр, стал великий Мацуо Басё.
Говоря о классической японской поэзии, нельзя не рассказать об этом поэте, почитаемом и изучаемом в Японии больше, чем в России почитается и изучается А.С.Пушкин.
Поэт Мацуо Басё
Мацуо Басё (1644-1694) не простого происхождения, и даже не из среды горожан. Он был сын самурая, но карьере воина предпочел поэзию. Будучи частью высшего общества своего времени, Басё не опускался до низких жанров, он успел снискать славу настоящего мастера рэнга, до того, как обратил внимание на хайку. Кроме того, Басё был философом, последователем буддийского учения Дзэн, автором ряда трактатов на философские темы.
Живя в одиночестве в своем маленьком доме, в столице Эдо, Басё увлекся хайку, и всё своё представление о мире, о жизни, о человеке, понятом и пережитом в традиции учения дзен-буддизма, вложил в свои лирико-философские хайку. Очередной городской пожар (картонно-деревянный Эдо горел чуть не каждый год) уничтожил его дом, лишив всего имущества, и обрёк на бродяжничество. Но бедность и странствия только помогли поэту глубже проникнуться возможностями простых стихов. Честность чувств и мыслей, наблюдательность и вдумчивость, отрешенность от соблазнов и суеты, предельная точность в изложении, наполненность смыслом каждого слова и беспощадное отбрасывание лишнего - вот те принципы, которыми руководствовался Басё в создании своих хайку.
Эти принципы и стали первым каноном для хайку, выведя жанр из низов и поставив его в один ряд с традиционными и признанными жанрами вака.
Нельзя не сказать, что достойного перевода хайку Басё не существует, ибо они построены на тончайших ассоциациях, понятных только знатоку японского языка, только знатоку японской истории и культуры, только знатоку дзенской философии. Самое знаменитое хайку Басё называется "Старый пруд":
Фуру икэ яКавадзу тобикому Мидзу-но ото
Наиболее адекватным переводом представляется такой:
Пруд совсем зарос. Лишь лягушки тихий всплеск. Тишь и старый храм.
При этом придется пояснить, что в оригинале нет слова "храм". Однако его необходимо добавить в перевод, ибо каждому японцу ясен поэтический образ "старого пруда" - пруд обязательно есть при каждом буддийском храме, а то, что пруд зарос, говорит о заброшенности храма... Вот такие трудности перевода.
После смерти Басё долгое время никто не мог сравниться с ним в мастерстве "высоких" хайку. Наметился было даже упадок, школы последователей Басё скатывались в простое подражание Старцу (прозвище Басё), эпигонству и халтуре, но хайку удержал на высоте талант и мастерство Ёсы Бусона.
Поэт Ёса Бусон
Ёса Бусон (1716-1783) был художником и тонким поэтом-лириком. Будучи большим почитателем Басё и одним из организаторов движения за увековечивание памяти предшественника, очищения и канонизации его наследия, Бусон был при этом поэтом совсем иного стиля. Его хайку лишены суровой аскетичной философии Басё, зато богаты искренней радостью, лирическими описаниями природы, тонкими эстетическими сравнениями. Бусон, в отличие от Басё, был не отшельником, а эпикурейцем, и своё отношение к жизни также воплощал в хайку - красочных, изящных, жизнелюбивых. Но одновременно Бусон утверждал канон Басё, и в своих стихах был предельно честен в чувствах, высок в мыслях и точен в формах.
Вот характерный пример хайку Бусона:
Ливень грозовой!За траву чуть держитсяСтайка воробьёв.
Хайку ждали новые вершины, открытые талантом Ёсы Бусона. Упадка не случилось, произошёл новый взлёт. Нет, нельзя сказать, что хайку того времени представляли собой сплошь шедевры, искусство трехстишия распространилось слишком широко, чтобы не испытать на себе известного отпечатка посредственности, но развитие этого жанра не остановилось, и следующим великим мастером хайку стал Кобаяси Исса.
Поэт Кобаяси Исса
Кобаяси Исса (1763-1828) был сыном простого крестьянина. В 13 лет он покинул деревню и отправился в Эдо учиться ремеслу. Ничему толком не выучившись, в 25 лет Исса открывает в себе любовь к поэзии и старательно овладевает этим мастерством в одной из столичных поэтических школ. И становится странствующим поэтом. Деревенское детство и нищая юность дали основу главному направлению творчества Иссы - созерцательности простой, нерукотворной природной красоты, уважение к тяжелому труду и к доле работающего человека. Исса отрыл третью ипостась хайку, после суровой философии Басё и яркой образности Бусона это лаконичная и где-то простоватая, простодушная неприкаянность, лёгкость бродячего поэта. Его хайку почти так же просты и безыскусны, как у Басё, но вместо философской созерцательности наполнены созерцательностью жизненной, обыденной. Его эпитеты почти столь же богаты и сильны, как у Бусона, но за ними скрыто понимание не приукрашенной правды жизни.
Типичные примеры поэзии Иссы:
Бедные блохи! Быстро в лачуге моей Вы отощали...
Ползи, улитка, К самой вершине Фудзи, Тихонько и вверх.
И только после Иссы поэзия хайку, да и вообще вся японская классическая поэзия вака испытывает признаки застоя и деградации. Но это уже опять не столько проблемы литературы, сколько проблемы культурной жизни в целом, проблемы страны, всей нации. Ведь нельзя забывать, что литература - это прежде всего отражение жизни, она не существует отдельно от того, чем живут люди, её творящие. А в начале XIX века эпоха Эдо приходит в настоящий упадок. Япония катастрофически отстаёт от темпов развития народов не только в Европе, но и в соседней Азии, экономика не справляется с задачами конкуренции и обеспечения социальных потребностей, внешняя торговля стала источником не прибылей, а убытков, государственная система устарела и недопустимо коррумпирована... Страна стояла на пороге системного кризиса, и перед лицом новых, неизвестных ранее вызовов, культурная жизнь не могла быть оторванной от действительности. Упадок страны привел к упадку классической поэзии.
Конец Золотого Века
Эпоха Эдо завершилась свержением сёгуната Токугава и обновлением страны в 1868 году, известном, как "революция Мэйдзи" или "реставрация Мэйдзи". Началась новая эпоха в истории Японии. А вместе с эпохой Эдо закончился Золотой Век японской классической поэзии.
Поэзию тоже ждало обновление, эпоха Мэйдзи открыла Японию всему миру, а самой Японии весь мир и мировую культуры тоже, Япония испытала влияние романтизма, натурализма, сентиментализма европейской и американской литературы, стали появляться новые писатели и поэты, основатели новых жанров...
Но это были уже совсем-совсем новые жанры, лежащие далеко за рамками классической японской поэзии вака. После хайку новых жанров в вака так и не появилось. И судя по всему, уже не появится. Это, конечно же, не значит, что классическая поэзия в Японии умерла - вовсе нет. И танка, и рэнга, и особенно хайку по прежнему остаются самыми популярными и распространенными поэтическими жанрами в Японии. Они просто стали классикой - такой классикой, которая служит воспитателем хорошего вкуса, хранителем традиций, опорой национальной культуры.
Современная же японская поэзия живет иными канонами, открывает и штурмует другие вершины. А вака стала историей - живой, активно связанной с настоящим, но все же историей.
Краткий словарик:
Вака - дословно "японская песнь". Встречается также название "ута" - просто "песнь". В данный момент охватывает все формы классической японской поэзии, от средневековья до наших дней: танка, хайкай, сэдока и прочие.
Сэдока - шестистишие из 38 слогов, из двух 19-сложных трехстишия по формуле 5-7-7-5-7-7. Поэтическая форма раннего средневековья. Прямо происходит от песенной традиции.
Тёка или нагаута - дословно "длинная песнь". Строится из 31-сложных пятистиший по формуле 5-7-5-7-7, количество стихов в произведении не ограничено. Содержание тёка точнее всего определяется понятием "баллада". Характерная форма средневековой поэзии.
Танка или мидзикаута - дословно "короткая песнь". Состоит, в отличие от тёка, лишь из одного 31-сложного пятистишия по формуле 5-7-5-7-7. Самая популярная форма поэзии в средневековье.
Рэнга - дословно "нанизанные строфы". Своеобразный жанр поэтической переписки. Сколь угодно длинное произведение, представляющее собой написанное двумя или более поэтами чередование 17-ти и 14-ти сложных строф по формуле 5-7-5\7-7\5-7-5\7-7... и т.д, объединенных передачей смысла в каждой связке, от строфы к строфе. Жанр "высокой" поэзии в средневековье.
Хайкай - комический жанр, пародирующий первую строфу "короткой песни" под названием хокку (с конца XIXв - хайку), построенной соответственно в виде трехстишия по формуле 5-7-5, и меняющий весь смысл танка на юмористический и даже сатирический. До времени позднего средневековья считался "низким" жанром, потом получил признание и всеобщую популярность.
Хокку или ха́йку (допустимы оба названия) - изначально первая 17-ти сложная строфа танка, построенная по формуле 5-7-5, позже самостоятельный жанр, сначала исключительно комический, позже лирический, аналогичный лиризму танка. Получил большую популярность в Новое время.
klubkom.net
ПОЭЗИЯ ДРЕВНЕЙ ЯПОНИИ[19] VII–VIII вв - Японские пятистишия - Автор неизвестен - rutlib2.com
Какиномото Хитомаро
Вздымается волна из белых облаков, Как в дальнем море, средь небесной вышины И вижу я Скрывается, плывя В лесу полночных звезд, ладья луны.
Из плача о возлюбленной
В горах осенних — клен такой прекрасный, Густа листва ветвей — дороги не найти!.. Где ты блуждаешь там? Ищу тебя напрасно: Мне неизвестны горные пути…
Опали листья алые у клена, И с веткой яшмовой передо мной гонец. Взглянул я на него И снова вспомнил Те дни, когда я был еще с тобой!..
Из плача о гибели придворной красавицы
Когда увидел я течение реки, Что унесла тебя навек от нас, Прекрасное дитя, Такой еще тоски Не знала никогда моя душа!
В те дни, когда еще была ты с нами Дитя из Оцу, и встречались мы, Я мимо проходил, Тебя не замечая, И как теперь об этом я скорблю!
Разлучаясь с женой
У вороного моего коня Так бег ретив, что сразу миновали Места, где милая моя живет… Как в небе облака Они далеки стали!
Несущиеся вихрем листья клена среди осенних Гор. Хотя б на миг единый Не падайте, скрывая все от глаз. Чтоб мог увидеть я Еще раз дом любимой!
Покидая страну Ивами
Там, в Ивами, Возле гор Такацуну, Меж деревьями густыми, вдалеке, Видела ли милая моя, Как махал я ей, прощаясь, рукавом?
По дороге, где иду, На склонах гор Тихо-тихо шелестит бамбук… Но в разлуке с милою женой Тяжело на сердце у меня!..
Плач о жене
Луна осенняя, что нас видала вместе, Мир озаряет вновь, взойдя на небосвод, А милая моя, Что любовалась ею, Все дальше от меня за годом год!..
Где горы Хикитэ, Где путь лежит в Фусума, Оставил навсегда я милую жену. И вот, когда иду тропою горной, Мне кажется — и сам я не живу!
* * *
Ах, сколько ни гляжу, не наглядеться мне! Прекрасны воды рек, что в Ёсино струятся. Конца им нет… И так же — без конца К ним буду приходить и любоваться.
* * *
В прославленной стране В Инами На взморье поднялась огромная волна, И встала в тысячу рядов она, От взора спрятав острова Ямато!
* * *
От ветра свежего, что с берега подул, У мыса дальнего Нусима, с гор Авадзи. Мой шнур, что милою завязан был, Как будто к ней стремясь, По ветру заметался…
* * *
На полях, что лежат предо мною, Я вижу, как блики сверкают Восходящего солнца, А назад оглянулся Удаляется месяц за горы…
* * *
Тиха морская гладь У берегов Кэй… Как срезанные травы гомо, Разбросанные плавают вдали Челны рыбацкие на взморье.
* * *
Нет никаких известий о тебе, В морской дали не видно островка, И средь равнины вод, Качаясь на волне, Лишь белоснежные восходят облака…
* * *
Возможно ль, что меня, кому средь гор Камо Навеки скалы станут изголовьем, Все время ждет с надеждой и любовью, Не зная ни о чем, Любимая моя?
* * *
Огни для ловли рыб В открытом море, Что на равнине вод сверкают вдалеке, Огни далекие вы разожгите ярче, Чтоб острова Ямато видеть мне!
* * *
На миг один, короткий, как рога Оленей молодых, что бродят в поле летом, На краткий миг — и то Могу ли позабыть О чувствах милой девы этой?
* * *
Яшмовых одежд стих легкий шорох. О, какой тоскою полон я, Не сказав любимой, Что осталась дома, Ласкового слова, уходя…
Ямабэ Акахито
Когда из бухты Таго на простор Я выйду и взгляну перед собой, Сверкая белизной, Предстанет в вышине Вершина Фудзи в ослепительном снегу.
* * *
На острове этом Карани, Где срезают жемчужные травы морские, Если был бы бакланом, Что живет здесь, у моря, Я не думал бы столько, наверно, о доме!
* * *
Когда к островам Довелось мне причалить. Как завидовал я Кораблям из Куману, Плывущим в Ямато!
Вот в Кацусика, в этой стране, В этой бухте Мама, Верно, здесь, наклонившись, Срезала жемчужные травы морские Тэкона… Все о ней нынче думаю я.
* * *
Я не могу найти цветов расцветшей сливы, Что другу мне хотелось показать; Здесь выпал снег, И я узнать не в силах, Где сливы цвет, где снега белизна…
* * *
Когда ночь наступает, Ночь, как черные ягоды тута, Там, на отмели чистой, Близ деревьев хисаки, Часто плачут тидори…
* * *
В этом Ёсино дивном, Здесь, в горах Кисаяма, На верхушках высоких зеленых деревьев Что за шум подымают Своим щебетом птицы?!
* * *
В этой бухте Вака, Лишь нахлынет прилив, Вмиг скрывается отмель, И тогда в камыши Журавли улетают, крича…
* * *
Я в весеннее поле пошел за цветами. Мне хотелось собрать там фиалок душистых. И оно показалось Так дорого сердцу, Что всю ночь там провел средь цветов, до рассвета!
* * *
Меня ты любила На память об этом Цветы нежных фудзи, что льются волною, Ты тогда посадила у нашего дома, А теперь — полюбуйся их полным расцветом!
* * *
Там, где остров на взморье, У брегов каменистых, Поднялись над водою жемчужные травы морские… И когда наступает прилив и от глаз их скрывает. Как о них я тогда безутешно тоскую!
* * *
На острове Абэ У скал, где бакланы, Бегут беспрестанно вдоль берега волны, И я эти дни беспрестанно тоскую, Исполненный думой о далеком Ямато!
* * *
Там, где птицы мисаго, В изгибах прибрежных Зеленые травы «скажи-свое-имя», И ты их послушай, скажи свое имя! Пусть даже родители знают об этом!
* * *
Там, где Асука воды, Не покинет вдруг заводь Туман, разостлавшийся легкою дымкой, Не такой я любовью люблю, Чтобы быстро прошла…
Яманоэ Окура
Итак, друзья, скорей в страну Ямато. Туда, где сосны ждут на берегу! В заливе Мицу, Где я жил когда-то, О нас, наверно, память берегут!
* * *
Приснился мне цветок душистой сливы, И мне сказал доверчиво во сне: Считаюсь я цветком Столичным и красивым, Так дай же плавать мне в вине!
* * *
Когда бы в облаках я мог парить, Как в небесах парят свободно птицы?.. О, если б крылья мне, Чтоб друга проводить К далеким берегам моей столицы!
* * *
Ах, неприступным, вечным, как скала, Хотелось бы мне в жизни этой быть! Но тщетно все. Жизнь эта такова, Что бег ее нельзя остановить!
* * *
Отважным мужем ведь родился я, Ужель настал конец короткого пути Без славы, Что могла из уст в уста, Из года в год, из века в век идти?!
* * *
Для чего нам серебро, Золото, каменья эти? Все — ничтожно. Всех сокровищ Драгоценней сердцу дети!
* * *
Много платьев у ребенка богача, Их вовек ему не износить, У богатых в сундуках Добро гниет, Пропадает драгоценный шелк!
А у бедного — простого платья нет, Даже нечего ему порой надеть. Так живем… И лишь горюешь ты, Ничего не в силах изменить!
* * *
Грустна моя дорога на земле, В слезах и горе я бреду по свету. Что делать? Улететь я не могу, Не птица я, увы, и крыльев нету!
* * *
Ныне сердцу моему Не утешиться ничем! Словно птица, что кричит, Скрывшись в белых облаках, Громко, в голос плачу я!
* * *
Без надежды день за днем, Только в муках я живу И хочу покинуть мир. Но напрасны думы те Дети преграждают путь.
* * *
Словно пена на воде, Жизнь мгновенна и хрупка, И живу я, лишь молясь: О, когда б она была Длинной, прочной, что канат!
Отомо Табито
Когда большими хлопьями на землю Снег, словно пена белая, летит И нет конца ему, Всегда в минуты эти Столицу Нара вспоминаю я!
* * *
Даже скалы В Хаято, средь быстрых потоков, Красотой не сравнятся С водопадами Ёсино, Где играют форели!
* * *
Траву «позабудь» Я на шнур свой подвешу, Чтоб о старом селенье У горы Кагуяма Позабыть навсегда!
* * *
Как журавль в тростниках В бухте той Кусакаэ Бродит в поисках пищи, Так и я… Как мне трудно! Как трудно без друга!
* * *
Вот и время пришло Миг домой возвращаться… Но в далекой столице Чей мне будет рукав Изголовьем душистым?
* * *
Изголовье из рук, Что лежали на шелковой ткани И всегда обнимали любимую нежно. Ах, навряд ли еще человека я встречу, Для кого они будут служить изголовьем!
* * *
В покинутом доме, В далекой столице, Когда в одиночестве спать мне придется, О, тяжко мне будет, намного труднее, Чем было в моем одиноком скитанье!
* * *
В том саду, что вдвоем Мы сажали когда-то С любимою вместе, Поднялись так высоко, Разветвились деревья!
* * *
Не белой ли сливы цветы У холма моего расцветали, И теперь все кругом в белоснежном цвету? Или это оставшийся снег Показался мне нынче цветами?
Из песен о вине
О пустых вещах Бесполезно размышлять. Лучше чарку взять Хоть неважного вина И бездумно пить до дна.
* * *
Лишь бы на земле Было счастье суждено! А в иных мирах Птицей или мошкой стать Право, все равно!
* * *
Суемудрых не люблю, Пользы нет от них ничуть! Лучше с пьяницей побудь: Он, хотя бы во хмелю, Может искренне всплакнуть.
* * *
Чем никчемно, так, как я, Человеком в мире жить, Чашей для вина Я хотел бы лучше стать, Чтоб вино в себя впитать!
Отомо Якамоти
Чем так мне жить, страдая и любя, Чем мне терпеть тоску и эту муку, Пусть стал бы яшмой я, Чтоб милая моя Со мной осталась бы, украсив яшмой руку!
Послание жене, написанное в изгнании
Пусть жалок раб в селении глухом, Далеком от тебя, как своды неба эти!.. Но если женщина небес грустит о нем, Я вижу в этом знак, Что стоит жить на свете!
* * *
Когда ты спросишь, как теперь я сплю Ночами долгими один, — одно отвечу: Да, полон я тоски О той, кого люблю, Кого я больше никогда не встречу!
Из песен к возлюбленной, посланных с цветами померанцев
Померанцы, что цветут передо мною, Возле дома, среди множества ветвей, Как хотел бы Ночью с ясною луною Показать возлюбленной моей!
Пусть бы ты полюбовалась ими, А потом могла бы и кукушка петь… Ведь, в цвету раскрывшись, померанцы Из-за песни громкой понапрасну Могут слишком рано облететь!
Плач о возлюбленной
Если б знал я, где лежит тот путь, По которому ты от меня уйдешь, Я заранее Заставы бы воздвиг, Чтобы только удержать тебя!
* * *
Когда ночами, полные печали, Слышны у моря крики журавлей И дымкою туман Плывет в морские дали, Тоскую я о родине моей!
* * *
Ужель, придя к любимому порогу, Тебя не увидав, Покинуть вновь твой дом, Пройдя с мученьем и трудом Такую дальнюю дорогу!
* * *
Цветы душистых слив, что опадают Во множестве весной В моем саду, Как будто в небеса сперва взлетают И наземь падают, как белый снег…
* * *
О, только так на свете и бывает, Уж таковы обычаи земли! А я и ты Надеялись и ждали, Как будто впереди у нас века!
* * *
Когда, подняв свой взор к высоким небесам, Я вижу этот месяц молодой, Встает передо мной изогнутая бровь Той, с кем один лишь раз Мне встретиться пришлось!
* * *
Сегодня на рассвете раннем Осенний ветер холодом дохнул. И близится пора, Когда наш дальний странник — Гусь дикий — с криком улетит.
Из песни вызывания дождя
Показавшаяся нам Туча белая, плыви, Затяни небесный свод И пролейся здесь дождем, Чтоб утешить нам сердца!
* * *
Мне в одиночестве Внимать тебе печально. Кукушка, я тебя прошу, Лети туда, на склоны гор Ниу, II песню спой ему в краю том дальнем!
* * *
О, слышен ли, как раньше, аромат Цветов татибана, что распустились здесь? Наверно, от дождя, Что нынче ночью лил, Когда кукушка пела, он исчез…
* * *
От еле уловимой дрожи крыльев Кукушки, распевающей средь лета, Цветы осыпались… Как видно, час расцвета Уже прошел для вас, цветы лиловых фудзи!
* * *
Всегда перед зарей — прислушаться лишь надо Осеннею порой, Едва забрезжит день, Здесь, сотрясая гор простертые громады, Рыдает горько в одиночестве олень.
* * *
Взглянул я вверх, на белизну снегов, Что на мосту небесном засверкала. Сорочий мост Для встречи звезд готов И понял я, что ночь уже настала!
* * *
Говорят, что наступило время Ласточкам весенним прилететь, Гуси дикие, О родине жалея, С криком исчезают в облаках…
* * *
Как гуси дикие, что вольной чередой Несутся с криком выше облаков, Ты далека была… Чтоб встретиться с тобой, Как долго я блуждал, пока пришел!
* * *
Как будто отголоски дальней бури, Что с цвета слив сорвала лепестки, Так слухи о тебе… И вот люблю я снова, И счастлив я, и больше нет тоски!
* * *
Как только наступает вечер, Я открываю дверь в свой дом И жду любимую, Что в снах мне говорила: «К тебе я на свидание приду!»
Нукада
Прощание с горами Мива
Горы Мива! Неужели скроетесь теперь навеки? О, когда бы в небе этом Облака имели сердце, Разве скрыли б вас от взора?!
* * *
Когда б могла заранее я знать, Что ждет тебя беда Страшнее всех печалей, Я завязала бы святой запрета знак, Чтоб удержать на месте твой корабль!
Отомо Саканоэ
Когда бы ты стал яшмой дорогой, Я, на руки ее надев, не знала б муки, Но в мире суетном Ты только человек, И удержать тебя мои бессильны руки…
* * *
Бывают думы, от которых в сердце Как будто наплывают облака; Так в час, когда туманов вешних дымка Повсюду стелется, Сильна любви тоска!
* * *
О, если сердце чистое такое, Как в алтарях святые зеркала, Ты милому однажды отдала, Пусть люди после осуждают это, Что будет значить для тебя молва?
* * *
Как плачущий журавль Среди равнин Такэда, Раскинувшихся предо мной вдали, Не зная отдыха, все плачет о подруге, Вот так же я тоскую о тебе!
* * *
О, любящее мое сердце, Что думает: «Прекрасен ты!» Оно — как воды быстрые реки: Пускай плотины не дают бежать потокам, Те все равно сметут помехи на пути!
* * *
Беспечно веселясь, Давайте пить вино! Ведь даже травам и деревьям Весною — суждено цвести, А осенью — опасть на землю!
Каса
Как плачущий журавль во мраке черной ночи Лишь слышен крик его издалека, Ужели также буду плакать я, Лишь вести о тебе из стран далеких слыша И больше никогда не видя здесь тебя?
* * *
И даже мелкий тот песок на побережье, Где будешь много, много дней брести, С моей тоскою может ли сравниться? Ответ мне дай, Страж островов морских!
* * *
Печалясь о тебе, Страдая безысходно, У Нарских гор Под маленькой сосной Стою, исполненная горем и тоской!
* * *
Ах, о моей любви Ты не сказал ли людям? Я видела во сне, Что ларчик дорогой Открыли — и оставили открытым…
* * *
Пускай цветы душистой белой сливы Чудесною горой подымутся вокруг. Но все равно Как на тебя, любимый, Я наглядеться не смогу на них!
* * *
Во сне я ныне увидала, Что положила рядом с ложем Бранный меч. О, что же та примета означала? С тобой увидимся, мой друг!
Такэти Курохито
В Сакура надо мной Журавли в небесах пролетают, крича. Верно, в бухте Аютигата Ныне схлынул прилив с берегов. Журавли надо мной пролетают, крича…
Кавабэ Миябито
Все эти дни о нас Шумит молва людская! О, если б яшмой драгоценной ты была! Я на руки б тогда надел тебя И в одиночестве не тосковал бы ныне!
Отомо Момоё
О, если б ты сказала мне, что любишь. На самом деле вовсе не любя, То знай, что боги рощ святых Микаса, Среди полей Ону Твою раскрыли б ложь!
Хасибито Оура
Взглянул я вверх. Там, где небес равнина, Я вижу — тонкий, светлый лук Натянут и подвешен в небе, Прекрасен будет мой полночный путь!
Камо
Корабль в Цукуси Не пришел еще, И все же, несмотря на это, Заранее пришла ко мне печаль О том, что ты далеко где-то…
Аки
О, волны взморья в белой пене У берегов страны Исэ! Когда б они цветами были Собрал бы все И в дар послал тебе!
Кура Навамаро
Кристально дно морское Тихой бухты, Что блеском фудзи лепестков озарена: И оттого водой покрытый камень Блестит, как жемчуг дорогой!
Хадзи Митиёси
Ночь, как черные ягоды тута, Как будто сошла на землю: Шкатулки бесценная крышка Гора Футагами — закрыла Луну, что спустилась за горы…
Неизвестный автор
Нет, не надеюсь я Жить вечно на земле, Подобно облакам, что пребывают вечно В прекрасном Ёсино, Средь пиков Мифунэ…
Сану Тиками
Послания возлюбленному, находящемуся в изгнании
Сказали мне, что человек пришел, Вернувшийся недавно в дом родимый; Услышала Едва не умерла, Подумав про себя: «Не ты ль пришел, любимый?»
* * *
Лучше было б вместе мне с тобой уйти, Все равно держать один ответ. Проводив тебя, Хоть и осталась здесь, Радости мне тоже больше нет!
* * *
В доме ночью близкие твои, Верно, сном спокойным не уснут. «Нынче, нынче ли?» Все думают и ждут, А тебя все нет, любимый мой!
* * *
Не спуская взора с зелени сосны, Сосны «мацу» — это значит «ждать», Буду ждать тебя… Скорей ко мне вернись! О, пока не умерла я от тоски!
* * *
Лишь ради дня желанного, поверь, Когда придешь ты, Возвратясь домой, Я остаюсь еще на свете жить, Не забывай об этом никогда.
Накатами Якамори
В ответ на послания возлюбленной
Я еще не стал Ни прахом, ни землей, И из-за меня, любимая моя, Ты уже в волненье и тоске. Вот она — любовь!
* * *
О тебе я в думах и тоске. О, когда бы встретиться с тобой Хоть на краткий миг! Мне без твоих очей Вряд ли суждено на свете жить!
* * *
Горы и заставы миновал, Прежде чем явился я сюда. О, тоска! Когда надежды тщетны Встретиться с любимою своей.
* * *
«О, как далека ты от меня!» Думаю с тоскою я теперь. Но в разлуке дальней все равно Не изменится Моя любовь!
* * *
Ты не думай, милая моя, Что вдали я не могу любить. Даже день один, Одну лишь только ночь Я без думы о тебе не в силах жить!
* * *
Новояшмовых годов Как бы долго ни тянулась нить. Сколько бы в разлуке нам ни быть, Все равно и думы даже нет, Что неверной может быть любовь!
* * *
О, если только вовсе нет богов На небе и земле, О, только лишь тогда Мне будет суждено судьбою умереть, Не встретившись с тобой, любимая моя!
Из старинных посланий
Как прибрежные птицы у бухты Муко Прикрывают крылом молодого птенца, Так берег ты меня… И в разлуке с тобой, Верно, мне суждено умереть от любви…
* * *
Если б только могла дорогая моя В путь со мною уйти На большом корабле, Так хотелось бы плыть и лелеять ее, Словно птицы птенца — прикрывая крылом!
* * *
Когда причалишь ты У дальних берегов И встанет пред тобой густой туман, Знай — это горький вздох, дошедший до тебя. Чтоб рассказать о горести моей!
* * *
Едва придет осенняя пора, Как снова мы увидимся с тобою. Зачем же ты полна такой тоскою, Что на пути моем Встает густой туман?
Из песен странствий
На корабль поднялись мы В Отомо, у Мицу, И, отдавшись волнам, мы отплыли в дорогу. На каких же теперь островах отдаленных Суждено нам построить шалаши для ночлега?
* * *
Словно черные ягоды тута, Ночь, должно быть, сменилась рассветом: В бухте Яшмовой вижу, Как, в поисках пищи, Журавли пролетают, крича, надо мною.
* * *
Верно, бурными стали У морского владыки В белой пене шумящие волны на взморье, Вижу — скрылись надолго за островом дальним Молодые рыбачки…
* * *
В рассвета алый час, Когда грустил о доме, Вдруг возле мыса, где ладья плыла, Раздался легкий всплеск весла… О, эти юные рыбачки!
* * *
Пусть мой рукав, Скользя по дну, в воде, Промокнет весь… насквозь. Я не уйду отсюда Без этих раковин «забудь-любовь»!
* * *
«Не я ль один Плыву на лодке ночью?» Подумал я, когда волна меня несла, И в тот же миг в дали безбрежной моря В ответ раздался легкий всплеск весла!..
* * *
Меж гор В опавших алых листьях клена Плывущих кораблей Плененная красой, Я вышла на берег, чтоб встретиться с тобой!
* * *
Только осень настанет И корабль мой причалит здесь снова, Принесите с собой и оставьте на отмели мне, Чтобы мог позабыть о любимой, — «ракушки забвенья», Белоснежные волны далеких, безбрежных морей!
* * *
Твой корабль, Что уходит из бухты Такасики ныне, По пути наклоняя морские жемчужные травы, Буду ждать я с одной и единственной мыслью: О, когда же он снова придет?
* * *
В тоске о милой Я уснуть не в силах, А в это время, скрытые от глаз туманной дымкою, В час алого рассвета, Я слышу, гуси дикие кричат…
* * *
Когда спускается луна За гребни гор, На взморье вдалеке мелькают Огни костров, что разжигают, Приманивая рыбу, рыбаки.
* * *
Вот он, остров Молитвы! Там молились святыням О тех, кто в пути, где подушкою служит трава. Верно, много веков он стоит среди водной равнины, И, как прежде, о странниках дальних Молитва идет к небесам…