Семейное насилие на Руси: За что били крестьянских женщин, и как они пытались защититься. Насилие в древней руси
Как на Руси карали за изнасилование
Наиболее суровая кара за изнасилование была введена на Руси в XVII веке – преступников казнили. Прежде за половое насилие чаще всего наказывали штрафами, размер которых колебался в зависимости от социального статуса «порченной».
Мужеложство стало преступлением при Петре I – на протяжении 10 лет военнослужащие, уличенные в содомии, официально приговаривались к сожжению на костре. На вечную ссылку или порку наказание заменили только за несколько лет до образования Российской империи как государства.
«…Аще кто умчить девку или насилить…»
Считается, что на Руси в официальных документах термин «пошибание» (изнасилование) впервые упоминается в Новогородско-Готском соглашении 1189 года, заключенном между русскими и немецкими купцами. Якобы именно у немцев русичи и позаимствовали систему наказаний за бесчестие.
«Церковный Устав Ярослава», церковный нормативный правовой акт XI века, определял размер финансовой контрибуции, накладываемой на насильника, – от одной до пяти гривен золота или серебра. Размер «пошлины» зависел от того, «чьих будет» девица – за боярскую дочку, к примеру, штрафовали по максимуму. Отдельная статья в уставе касалась кары за групповое изнасилование – виновных дополнительно штрафовали на 6 гривен серебром. В обоих случаях вершить дело о наказании должен был князь.
Более серьезным штрафом наказывались за насилие над высокопоставленными девушками (женщинами) и по «Русской Правде» Ярослава Мудрого. Такие дела рассматривали духовная и светская инстанции. Желание жениться на обесчещенной в качестве смягчающего обстоятельства во внимание не принималось, напротив, по церковным и светским понятиям такой зять был неподходящим.
Хуже всего в этом плане положение было у рабынь, надругательство над которыми на Руси грехом не считалось. Хотя в документах упоминается, что если та жаловалась церковному суду, то насильника могли обязать дать невольнице свободу и заплатить в княжескую казну штраф от одной до 15 гривен.
Горе было тому, кто покусился на честь дамы из благородной семьи в XII – XIII веках – собрание законов «Мерило праведное» гласило: за «пошибание» жены или «дчери» надо платить по 40 гривен – и князю, и пострадавшей стороне. Аналогичная «контрибуция», к слову, в те времена накладывалась и на убийц. Поруганная честь боярской жены или дочери стоила уже по 500 гривен – тоже князю и самой жертве. Вдобавок церковный суд приказывал насильнику жениться на девушке и в течение двух лет поститься. А если срамец противился, половину имущества у него отбирали и отдавали обесчещенной.
Среди крестьян наказание за изнасилование было чаще всего во власти их владельца. Когда между князьями на Руси происходили междоусобные столкновения, что случалось довольно часто, количество изнасилований резко увеличивалось, и наказывать в такой ситуации кого бы то ни было, понятное дело, не представлялось возможным.
Казнь
Смертную казнь за изнасилование ввело Соборное уложение, действовавшее на Руси с 1649 почти 200 лет – и после образования Российской империи (1721 год). Насильников умерщвляли посредством залития в горло расплавленного металла, жгли на костре. Помещики вновь оказывались в привилегированном положении, их судили за изнасилование крепостных от случая к случаю.
При Петре I насильник взамен смертной казни мог получить за свое преступление пожизненную каторгу. Тогда же (с 1706 года) начали казнить за мужеложство. Правда, это касалось только военных, гражданское население под такого рода кару не подпадало. Только спустя 10 лет смертную казнь за содомию заменили на телесные наказания (в случае совершения насильственных действий приговаривали к вечной ссылке).
Прежде мужеложство на Руси считалось внеправовым проступком, это была скорее религиозно-нравственная проблема – за проявление содомии церковь накладывала на грешника епитимью на 1 – 7 лет (на такой же срок, что и за обычный блуд).
Читайте также:
cyrillitsa.ru
Бей не жалей. История семейного насилия на Руси
Законодательные новации последних месяцев относительно семейного насилия навевают устойчивое ощущение дежавю. Семейное насилие сопровождает нашу страну всю её историю. Конечно, невозможно сказать, чтобы наш соотечественник непрерывно страдал дома. И всё же домашнее насилие, считавшееся в разные времена более или менее приемлемым, было частью жизни огромной массы людей в прежние эпохи и остаётся в наше время.
"Мой постылый муж поднимается, за шёлкову плётку принимается…"
Древнерусские памятники права уделяли мало внимания домашнему насилию. Одно из первых упоминаний подобных бытовых драм как проблемы мы находим в знаменитом "Домострое". Этот документ приобрёл мрачную — и в действительности незаслуженную славу.
"Домострой", конечно, не имел законодательной силы. Это сборник рекомендаций, советов и назиданий. Однако он интересен именно как представления о должном и возможном. В наше время разделы этой книги, касающиеся поведения в быту, получили скандальную славу. Кажется, что рекомендации "плетью постегать по вине смотря" или "любя же сына своего, учащай ему раны — и потом не нахвалишься им" не оставляют места для дискуссий.
Однако в действительности автор "Домостроя" как раз старался смягчить нравы. Прочтя этот памятник эпохи целиком, мы обнаружим, что в основном он посвящён вовсе не вопросам битья домочадцев, а теме семейной жизни в целом.
Вопросам насилия в семье там уделяется лишь некоторое — не слишком значительное — место. Причём в первую очередь речь шла именно об ограничении свирепости. Мужу, жене и детям предписывается любить друг друга и вообще мужу на жену не гневатися, а жене на мужа всегды жити в любви и в чистосердии.
Более того, "Домострой" детально перечисляет, чего делать не следует:
Не гневатися ни жене на мужа ни мужу на жену а по всяку вину по уху ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком ни пинком ни посохом не колоть никаким железным или деревяным не бить хто с серца или с кручины так бьет многи притчи от того бывают слепота и глухота и руку и ногу вывихнуть и перст и главоболие и зубная болезнь а у беременных жен и детем поврежение бывает во утробе а плетью с наказанием бережно бити, и разумно и болно и страшно и здорова а толко великая вина и кручинавата дело, и за великое, и за страшное ослушание, и небрежение, ино соимя рубашка плеткою вежливенко побить за руки держа по вине смотря.
Да, с современной точки зрения кажутся диковатыми указания не бить по глазам, не избивать жену посохом и не заниматься членовредительством и "вежливенько" работать плетью.
Это, однако, свидетельство мрачных обычаев эпохи. Вся Европа, от Лиссабона до Урала, состояла из людей преимущественно бедных и тёмных, за плечами которых непрерывно стояла смерть. Так что суровые нравы и фоновая жестокость были обычным делом в тогдашних семьях.
На тот момент мало кто нуждался в дополнительном стимулировании, чтобы кого-то бить. А вот ограничить насилие требовалось, и пусть не в рамках нормативно-правового акта, а в неофициальных рекомендациях семейные драки старались ввести в рамки приличия.
Вообще, явление было распространено, к сожалению, повсеместно — семейные драки были обычным делом. Государство по собственной инициативе подключалось к делу только в тех случаях, когда доходило до прямого членовредительства или убийства. Причём наказания в последнем случае различались для мужа и жены: если женщину за мужеубийство советовали закопать живьём в землю (к счастью, в реальности эту варварскую казнь чаще всего заменяли вечным заточением в монастырь), то мужа за аналогичное преступление только били кнутом.
Надо заметить, однако, что XVII век, несмотря на патриархальные нравы, отметился появлением исков жён к мужьям за дурное обращение.
Более того, судебная практика рассмотрения таких дел была довольно обширной. На защите жены, как правило, стояли её родственники, и известны случаи, когда домашних тиранов на полгода-год отправляли в монастырь. Причём жена могла вызволить мужа раньше, для чего составлялась специальная челобитная. Разборы таких дел вели главным образом духовные власти: супруги отвечали за свой брак не только и не столько перед государством, сколько перед небесами.
Избил — можешь развестись
Петровская эпоха и ранняя Российская империя ознаменовались скорее благими пожеланиями, чем реальными усилиями государства и общества по исправлению нравов. С одной стороны, общество становилось более секулярным и менее патриархальным, с другой — русская деревня, составлявшая почти всё население, жила по заветам предков. Однако эпоха медленно менялась. Разнообразные житейские наставления издавались довольно регулярно, и в них уже содержатся новые предложения.
Там советуют поступать с женой так, чтобы она "любила, почитала и не пужалась" мужа. В середине XVIII века некий автор делает и вовсе прорывное заявление: "В вечную и непременную регулу положи сие: чтобы жены никогда не бить". Для XVIII века это заявление выглядит действительно смелым. Муж, безусловно, рассматривался как глава семьи, но осуждение домашней тирании стало общей линией для тогдашних литераторов — и светских, и духовных.
Тогда же появилась практика разводов в случае "биения" жёнами и мужьями друг друга. Она не была массовой, однако само по себе явление уже не рассматривалось как вариант нормы. Правда, до рассмотрения доходили обычно самые вопиющие случаи.
Картина «Семейный раздел». Художник Василий Максимов
Монахини Новодевичьего монастыря, например, как-то раз проводили освидетельствование избитой жены, обнаружив перелом ребра, отсутствие двух зубов, повреждение языка… Причём жалобы на такое обращение исходили часто не от крестьянок, а от дворянок, поповских жён и купчих.
В ногу с церковными властями шагали светские.
Екатерина предписывала лишать чести и прав состояния и сажать в тюрьму семейных "изувечников". Пожалуй, это первый случай, когда отечественное законодательство выделило семейное насилие в отдельную категорию правонарушений.
ХIX век принёс в жизнь нечто новое. Письменное право усложнялось, а взгляды общества на возможное и должное менялись. "Уложение о наказаниях" 1845 года демонстрирует уже очень близкую к современной позицию законодателя:
"За жестокое обращение с женой, доказанное обстоятельствами, особенно в случае нанесения ей ран, муж, по жалобе супруги или её родителей, подвергается наказаниям, определённым за тяжкие побои, раны или увечья. Сверх того, если он христианин, то он предаётся церковному покаянию по распоряжению духовного начальства. Тем же наказаниям и на том же основании подвергается жена, которая, пользуясь слабостью своего мужа, дозволит себе нанести ему раны, увечье, тяжкие побои или иное истязание или мучение".
В случае наступления тяжкого вреда здоровью (дефиниция которого без особых изменений перекочевала в современный УК) без вопросов отправляли в Сибирь на каторгу.
В целом Россия в эту эпоху ничем не отличалась от других держав и шла в общем потоке, направленном на неторопливое, но неуклонное смягчение нравов. К концу существования Российской империи общество уже демонстрировало готовность к эмансипации женщин и полному недопущению избиений в семье.
Правда, одно дело — осознание положения продвинутой частью общества, а другое — повседневная практика. Так, во время опроса, проведённого среди московских студенток в 1908 году, около половины из них сообщили, что подвергались дома телесным наказаниям, многих секли розгами. Что интересно, никто из них не осуждал родителей за такие методы воспитания.
Новые времена
Советская эпоха перевернула всё. Новое общество стремилось перепрыгнуть как можно большее количество ступенек в историческом развитии. Не остался в стороне и щекотливый вопрос. Телесные наказания и вообще битьё сразу же объявили неприемлемыми, а Наркомпрос рассылал гневные отповеди и инструкции по поводу обращения с ближним:
"Недопустимы телесные наказания и наказания в виде лишения пищи, как несовместимые с общественным строем советского государства".
Вообще, в советской педагогике тема рукоприкладства живо обсуждалась. Например, характерный диалог произошёл во время публичной лекции знаменитого педагога Макаренко:
— Вы помните, вероятно, этот случай в "Педагогической поэме". И многие говорят: вот вы треснули Задорова — и всё пошло хорошо. Значит, нужно трескать.
Вопрос спорный. Ударить человека иногда, может быть, полезно, даже взрослого. Есть такие люди, которым следует набить морду. Но никто не может сказать заранее, полезно это или нет.
Я противник физических методов воздействия. И раньше был противником. Я ударил Задорова не потому, что своим педагогическим разумом пришёл к тому, что это хороший метод. И не потому так благополучно всё кончилось, что это был хороший метод, а потому, что Задоров был благородным человеком. Я Задорова избил, а он протянул мне руку и сказал: всё будет хорошо. Редкий человек способен на это.
Если бы на его месте был Волохов, он зарезал бы меня...
Один этот случай ничего не означает. Может быть, педагог и нарвётся на такое благородное существо: треснет его, а тот ему руку пожмёт. Всё может быть. Но это ничего не доказывает. Вообще физическое наказание как метод я не могу допустить, тем более в семье.
...Я не видел ни одной семьи, где физическое наказание приносило бы пользу.
Правда, о чём часто забывают благонамеренные реформаторы всех эпох, реальность куда более инертна, чем высказываемые из кабинета благие пожелания, а средний уровень родителей или даже учителей далеко не походил на тот, что демонстрировал Макаренко, рефлексировавший по поводу единственной затрещины.
На практике бытовое насилие попадало в фокус внимания общества и правоохранителей, только если пострадавшие несли на себе зримые следы травм. В "Крокодиле" 60-х, например, публиковалась в режиме "вредных советов" памятка хулигану:
Когда ты женщину избил
И уличён на месте был,
Не доходя до прокурора,
Женись на ней без разговора.
Потом дерись: хоть трезв, хоть пьян,
— Ты муж, а муж не хулиган…
Кто взял свидетельство о браке,
Тот состоит в законной драке!
Шутки шутками, а битьё в семье считалось привычным явлением. В результате даже в 80-е годы до половины родителей практиковали телесные наказания, иногда даже без конкретной вины, а ради профилактики.
Алексей Солодовников. В советском суде (Развод)
При этом, если педагогические и социальные практики продвинулись далеко вперёд, уголовное законодательство, наоборот, сначала сделало шаг назад. Из УК РСФСР 1922 года было исключено упоминание о правонарушениях конкретно внутри семьи. Снова к этой теме законодатель вернулся только в 1960 году, когда насилие в отношении близкого родственника стало квалифицирующим, усугубляющим вину признаком.
***
Домашнее насилие — безусловное социальное зло. Ещё советская педагогическая пресса отмечала: "Любые способы насилия, оскорбления, унижения представляют опасность для развивающегося детского организма". К этим словам можно только добавить, что для развитого взрослого организма систематическое насилие над ним также губительно.
Особенно опасно то обстоятельство, что рукоприкладство в семье самовоспроизводится. Дерущиеся отец и мать подают пример для детей, а за избиение отпрысков расплачиваются внуки.
В 80-е годы во время социологического исследования девочка девяти лет простодушно сообщила, что своих детей она, конечно, будет бить: "…как меня мама, что они, лучше, что ли?" Этой инерции поколений может хватить очень надолго. При этом проблема даже не всегда осознаётся как проблема: драки в семье рассматриваются просто как часть жизни, а тумаки, раздаваемые детям, — как элемент педагогики.
Между тем практика телесных воздействий на близких регулярно приводит к смертям, вызывает тяжёлые физические и психические травмы.
С января 2015-го по сентябрь 2016 года по данным МВД от рук семейных тиранов погибло 539 женщин и 56 детей. Зачастую они могли жить в случае своевременной реакции правоохранителей и возможности привлечь к ответственности преступника.
Лишь немногие из этих убийств происходили внезапно, чаще всего речь идёт о систематических побоях, кульминацией которых становится вред здоровью, часто фатальный. Дебоширов необходимо остановить — с этим согласны, кажется, все. Однако пути, которыми следует идти к гармоничным отношениям в обществе и семье, к сожалению, далеко не столь очевидны.
hystory.mediasole.ru
Как на Руси наказывали за половые преступления
«…Аще кто умчить девку или насилить…»
Считается, что на Руси в официальных документах термин «пошибание» (изнасилование) впервые упоминается в Новогородско-Готском соглашении 1189 года, заключенном между русскими и немецкими купцами. Якобы именно у немцев русичи и позаимствовали систему наказаний за бесчестие.
«Церковный Устав Ярослава», церковный нормативный правовой акт XI века, определял размер финансовой контрибуции, накладываемой на насильника, – от одной до пяти гривен золота или серебра. Размер «пошлины» зависел от того, «чьих будет» девица – за боярскую дочку, к примеру, штрафовали по максимуму. Отдельная статья в уставе касалась кары за групповое изнасилование – виновных дополнительно штрафовали на 6 гривен серебром. В обоих случаях вершить дело о наказании должен был князь.
Более серьезным штрафом наказывались за насилие над высокопоставленными девушками (женщинами) и по «Русской Правде» Ярослава Мудрого. Такие дела рассматривали духовная и светская инстанции. Желание жениться на обесчещенной в качестве смягчающего обстоятельства во внимание не принималось, напротив, по церковным и светским понятиям такой зять был неподходящим.
Хуже всего в этом плане положение было у рабынь, надругательство над которыми на Руси грехом не считалось. Хотя в документах упоминается, что если та жаловалась церковному суду, то насильника могли обязать дать невольнице свободу и заплатить в княжескую казну штраф от одной до 15 гривен.
Горе было тому, кто покусился на честь дамы из благородной семьи в XII – XIII веках – собрание законов «Мерило праведное» гласило: за «пошибание» жены или «дчери» надо платить по 40 гривен – и князю, и пострадавшей стороне. Аналогичная «контрибуция», к слову, в те времена накладывалась и на убийц. Поруганная честь боярской жены или дочери стоила уже по 500 гривен – тоже князю и самой жертве. Вдобавок церковный суд приказывал насильнику жениться на девушке и в течение двух лет поститься. А если срамец противился, половину имущества у него отбирали и отдавали обесчещенной.
Среди крестьян наказание за изнасилование было чаще всего во власти их владельца. Когда между князьями на Руси происходили междоусобные столкновения, что случалось довольно часто, количество изнасилований резко увеличивалось, и наказывать в такой ситуации кого бы то ни было, понятное дело, не представлялось возможным.
russian7.ru
Бей не жалей. История семейного насилия на Руси | Fresher
Законодательные новации последних месяцев относительно семейного насилия навевают устойчивое ощущение дежавю. Семейное насилие сопровождает нашу страну всю её историю. Конечно, невозможно сказать, чтобы наш соотечественник непрерывно страдал дома. И всё же домашнее насилие, считавшееся в разные времена более или менее приемлемым, было частью жизни огромной массы людей в прежние эпохи и остаётся в наше время.
«Мой постылый муж поднимается, за шелкову плётку принимается…»
Древнерусские памятники права уделяли мало внимания домашнему насилию. Одно из первых упоминаний подобных бытовых драм как проблемы мы находим в знаменитом «Домострое». Этот документ приобрёл мрачную — и в действительности незаслуженную славу.
«Домострой», конечно, не имел законодательной силы. Это сборник рекомендаций, советов и назиданий. Однако он интересен именно как представления о должном и возможном. В наше время разделы этой книги, касающиеся поведения в быту, получили скандальную славу. Кажется, что рекомендации «плетью постегать по вине смотря» или «любя же сына своего, учащай ему раны — и потом не нахвалишься им» не оставляют места для дискуссий.
Однако в действительности автор «Домостроя» как раз старался смягчить нравы. Прочтя этот памятник эпохи целиком, мы обнаружим, что в основном он посвящён вовсе не вопросам битья домочадцев, а теме семейной жизни в целом.
Вопросам насилия в семье там уделяется лишь некоторое — не слишком значительное — место. Причём в первую очередь речь шла именно об ограничении свирепости. Мужу, жене и детям предписывается любить друг друга и вообще мужу на жену не гневатися, а жене на мужа всегды жити в любви и в чистосердии.
Более того, «Домострой» детально перечисляет, чего делать не следует:
Не гневатися ни жене на мужа ни мужу на жену а по всяку вину по уху ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком ни пинком ни посохом не колоть никаким железным или деревяным не бить хто с серца или с кручины так бьет многи притчи от того бывают слепота и глухота и руку и ногу вывихнуть и перст и главоболие и зубная болезнь а у беременных жен и детем поврежение бывает во утробе а плетью с наказанием бережно бити, и разумно и болно и страшно и здорова а толко великая вина и кручинавата дело, и за великое, и за страшное ослушание, и небрежение, ино соимя рубашка плеткою вежливенко побить за руки держа по вине смотря.
Да, с современной точки зрения кажутся диковатыми указания не бить по глазам, не избивать жену посохом и не заниматься членовредительством и «вежливенько» работать плетью.
Это, однако, свидетельство мрачных обычаев эпохи. Вся Европа, от Лиссабона до Урала, состояла из людей преимущественно бедных и тёмных, за плечами которых непрерывно стояла смерть. Так что суровые нравы и фоновая жестокость были обычным делом в тогдашних семьях.
На тот момент мало кто нуждался в дополнительном стимулировании, чтобы кого-то бить. А вот ограничить насилие требовалось, и пусть не в рамках нормативно-правового акта, а в неофициальных рекомендациях семейные драки старались ввести в рамки приличия.
Вообще, явление было распространено, к сожалению, повсеместно — семейные драки были обычным делом. Государство по собственной инициативе подключалось к делу только в тех случаях, когда доходило до прямого членовредительства или убийства. Причём наказания в последнем случае различались для мужа и жены: если женщину за мужеубийство советовали закопать живьём в землю (к счастью, в реальности эту варварскую казнь чаще всего заменяли вечным заточением в монастырь), то мужа за аналогичное преступление только били кнутом.
Надо заметить, однако, что XVII век, несмотря на патриархальные нравы, отметился появлением исков жён к мужьям за дурное обращение.
Более того, судебная практика рассмотрения таких дел была довольно обширной. На защите жены, как правило, стояли её родственники, и известны случаи, когда домашних тиранов на полгода-год отправляли в монастырь. Причём жена могла вызволить мужа раньше, для чего составлялась специальная челобитная. Разборы таких дел вели главным образом духовные власти: супруги отвечали за свой брак не только и не столько перед государством, сколько перед небесами.
Избил — можешь развестись
Петровская эпоха и ранняя Российская империя ознаменовались скорее благими пожеланиями, чем реальными усилиями государства и общества по исправлению нравов. С одной стороны, общество становилось более секулярным и менее патриархальным, с другой — русская деревня, составлявшая почти всё население, жила по заветам предков. Однако эпоха медленно менялась. Разнообразные житейские наставления издавались довольно регулярно, и в них уже содержатся новые предложения.
Там советуют поступать с женой так, чтобы она «любила, почитала и не пужалась» мужа. В середине XVIII века некий автор делает и вовсе прорывное заявление: «В вечную и непременную регулу положи сие: чтобы жены никогда не бить». Для XVIII века это заявление выглядит действительно смелым. Муж безусловно рассматривался как глава семьи, но осуждение домашней тирании стало общей линией для тогдашних литераторов — и светских, и духовных.
Тогда же появилась практика разводов в случае «биения» жёнами и мужьями друг друга. Она не была массовой, однако само по себе явление уже не рассматривалось как вариант нормы. Правда, до рассмотрения доходили обычно самые вопиющие случаи.
Монахини Новодевичьего монастыря, например, как-то раз проводили освидетельствование избитой жены, обнаружив перелом ребра, отсутствие двух зубов, повреждение языка… Причём жалобы на такое обращение исходили часто не от крестьянок, а от дворянок, поповских жён и купчих.
В ногу с церковными властями шагали светские.
Екатерина предписывала лишать чести и прав состояния и сажать в тюрьму семейных «изувечников». Пожалуй, это первый случай, когда отечественное законодательство выделило семейное насилие в отдельную категорию правонарушений.
ХIX век принёс в жизнь нечто новое. Письменное право усложнялось, а взгляды общества на возможное и должное менялись. «Уложение о наказаниях» 1845 года демонстрирует уже очень близкую к современной позицию законодателя:
«За жестокое обращение с женой, доказанное обстоятельствами, особенно в случае нанесения ей ран, муж, по жалобе супруги или её родителей, подвергается наказаниям, определённым за тяжкие побои, раны или увечья. Сверх того, если он христианин, то он предаётся церковному покаянию по распоряжению духовного начальства. Тем же наказаниям и на том же основании подвергается жена, которая, пользуясь слабостью своего мужа, дозволит себе нанести ему раны, увечье, тяжкие побои или иное истязание или мучение».
В случае наступления тяжкого вреда здоровью (дефиниция которого без особых изменений перекочевала в современный УК) без вопросов отправляли в Сибирь на каторгу.
В целом Россия в эту эпоху ничем не отличалась от других держав и шла в общем потоке, направленном на неторопливое, но неуклонное смягчение нравов. К концу существования Российской империи общество уже демонстрировало готовность к эмансипации женщин и полному недопущению избиений в семье.
Правда, одно дело — осознание положения продвинутой частью общества, а другое — повседневная практика. Так, во время опроса, проведённого среди московских студенток в 1908 году, около половины из них сообщили, что подвергались дома телесным наказаниям, многих секли розгами. Что интересно, никто из них не осуждал родителей за такие методы воспитания.
Новые времена
Советская эпоха перевернула всё. Новое общество стремилось перепрыгнуть как можно большее количество ступенек в историческом развитии. Не остался в стороне и щекотливый вопрос. Телесные наказания и вообще битьё сразу же объявили неприемлемыми, а Наркомпрос рассылал гневные отповеди и инструкции по поводу обращения с ближним:
«Недопустимы телесные наказания и наказания в виде лишения пищи, как несовместимые с общественным строем советского государства».
Вообще, в советской педагогике тема рукоприкладства живо обсуждалась. Например, характерный диалог произошел во время публичной лекции знаменитого педагога Макаренко:
— Вы помните, вероятно, этот случай в «Педагогической поэме». И многие говорят: вот вы треснули Задорова — и всё пошло хорошо. Значит, нужно трескать.
Вопрос спорный. Ударить человека иногда, может быть, полезно, даже взрослого. Есть такие люди, которым следует набить морду. Но никто не может сказать заранее, полезно это или нет.
Я противник физических методов воздействия. И раньше был противником. Я ударил Задорова не потому, что своим педагогическим разумом пришёл к тому, что это хороший метод. И не потому так благополучно всё кончилось, что это был хороший метод, а потому, что Задоров был благородным человеком. Я Задорова избил, а он протянул мне руку и сказал — всё будет хорошо. Редкий человек способен на это.
Если бы на его месте был Волохов, он зарезал бы меня…
Один этот случай ничего не означает. Может быть, педагог и нарвётся на такое благородное существо: треснет его, а тот ему руку пожмёт. Всё может быть. Но это ничего не доказывает. Вообще физическое наказание как метод я не могу допустить, тем более в семье.
…Я не видел ни одной семьи, где физическое наказание приносило бы пользу.
Правда, о чём часто забывают благонамеренные реформаторы всех эпох, реальность куда более инертна, чем высказываемые из кабинета благие пожелания, а средний уровень родителей или даже учителей далеко не походил на тот, что демонстрировал Макаренко, рефлексировавший по поводу единственной затрещины.
На практике бытовое насилие попадало в фокус внимания общества и правоохранителей, только если пострадавшие несли на себе зримые следы травм. В «Крокодиле» 60-х, например, публиковалась в режиме «вредных советов» памятка хулигану:
Когда ты женщину избил
И уличён на месте был,
Не доходя до прокурора,
Женись на ней без разговора.
Потом дерись: хоть трезв, хоть пьян,
— Ты муж, а муж не хулиган…
Кто взял свидетельство о браке,
Тот состоит в законной драке!
Шутки шутками, а битьё в семье считалось привычным явлением. В результате даже в 80-е годы до половины родителей практиковали телесные наказания, иногда даже без конкретной вины, а ради профилактики.
При этом, если педагогические и социальные практики продвинулись далеко вперёд, уголовное законодательство наоборот сначала сделало шаг назад. Из УК РСФСР 1922 года было исключено упоминание о правонарушениях конкретно внутри семьи. Снова к этой теме законодатель вернулся только в 1960 году, когда насилие в отношении близкого родственника стало квалифицирующим, усугубляющим вину признаком.
Домашнее насилие — безусловное социальное зло. Ещё советская педагогическая пресса отмечала: «Любые способы насилия, оскорбления, унижения представляют опасность для развивающегося детского организма». К этим словам можно только добавить, что для развитого взрослого организма систематическое насилие над ним также губительно.
Особенно опасно то обстоятельство, что рукоприкладство в семье самовоспроизводится. Дерущиеся отец и мать подают пример для детей, а за избиение отпрысков расплачиваются внуки.
В 80-е годы во время социологического исследования девочка девяти лет простодушно сообщила, что своих детей она, конечно, будет бить: «…как меня мама, что они, лучше, что ли?» Этой инерции поколений может хватить очень надолго. При этом проблема даже не всегда осознаётся как проблема: драки в семье рассматриваются просто как часть жизни, а тумаки, раздаваемые детям, — как элемент педагогики.
Между тем практика телесных воздействий на близких регулярно приводит к смертям, вызывает тяжёлые физические и психические травмы.
С января 2015 по сентябрь 2016 года по данным МВД от рук семейных тиранов погибли 539 женщин и 56 детей. Зачастую они могли жить в случае своевременной реакции правоохранителей и возможности привлечь к ответственности преступника.
Лишь немногие из этих убийств происходили внезапно, чаще всего речь идёт о систематических побоях, кульминацией которых становится вред здоровью, часто фатальный. Дебоширов необходимо остановить — с этим согласны, кажется, все. Однако пути, которыми следует идти к гармоничным отношениям в обществе и семье, к сожалению, далеко не столь очевидны.
Интересная статья? Лайкни или поделись с друзьями!
• Рубрика: история, семья
www.fresher.ru
краткая история домашнего насилия в России.: feminism
«Будешь жить женским умом* - раньше собственной смерти преставишься»(Башкирская народная мудрость)
Причиной насилия над слабым полом в языческий период могли быть не только сами неблаговидные поступки, но даже и подозрения в их совершении. Так в Ростовской земле в 1071 г. во время голода волхвы обвинили женщин в том, что они укрывают продовольствие («обилье держат»). Поверившие волхвам мужчины повели к ним «сестры своя, матерее и жены своя». Волхвы же, пользуясь ловкостью рук, «доказали» свои обвинения «прорезавша за плечемь» женщинам и «вынимаста любо жито, любо рыбу, и убивашета многы жены, и именье ихъ отъимашита собе».[4]Принятие христианства привело к изменению взаимоотношений супругов в древнерусской семье, вследствие постепенного проникновения в общественное сознание морально-этическим норм, проповедуемых новой религией. Любая попытка главенства жены над мужем решительно осуждалась церковью и обществом. Преподобный Моисей Угрин утверждал: «Адам пръвозданный, жене покорився, из раа изгнан бысть. Самсон силою паче все преспе и ратным одолев, последи же женою предан бысть иноплеменником. И Соломон премудрости глубину достиг, жене повинувся, идолом поклонися. И Ирод многы победы сътворив, последи же, жене поработився, Предтечю Иоанна усекну».[4]В древнерусской литературе указывалось и на то, что красота женщины служит орудием сатаны. «Сыну, не взирай на красоту женьскую и сердцемь не жадай ея. Аще и все имение даси ей, тоже некоторые (никакой) ползы обрящеши от нея, но паче к богу въ трехъ въпадеши», - говорилось в «Повести об Акире Премудром». А так как женщины ещё с языческих времен занимались знахарством и колдовством, то после принятия христианства за ними прочно закрепилась и недобрая слава бесовских подруг: «Паче же женами бесовьская волъшвенья бывають; искони бо бесъ жену примети, си же мужа, тако в си роди много волхвують жены чародейством, и отравою, и инеми бесовьскыми козньми». Таким образом, церковь подчеркивала «греховную сущность» представительниц прекрасного пола, и требовала от мужей ведения постоянной борьбы за спасение душ своих жён и собственное спокойствие. Выиграть эту «битву», по мнению людей того времени, можно было только путем полного подчинения жены власти мужа. Поэтому в используемом русским духовенством наставлении «Яко не подобает жены звати госпожею», приписываемом Козьме Халкидонскому, говорится: «Не мози сыну взнести главы женьскы выше мужескы, али то Христу ругаешися. Того ради не подобаеть жены своея звати госпожею, но лепо жене звати мужа господиномъ, да имя Божие не хулится в васъ, наипаче славится». Однако, несмотря на то, что христианская религия подтвердила незыблемость власти мужа над своей женой, он, по всей видимости, все же утратил языческое право на жизнь своей супруги: «Аже кто убиеть жену, то тем же судомь судити, якоже и мужа». Правда, убийство женщины все же считалось менее тяжким преступлением, чем мужчины. Русская Правда определяла наказание за убийство женщины вполовину меньше, нежели за убийство мужчины: «полвиры 20 гривен». На вопрос священника Ильи: «А еже пянъ моужь попьхноули бяхоу, запенъше ногою, и оумреть?» епископ Нифонт ответил: «Полъдушегоубьства есть». Нет сомнений, что за мужем сохранялось право «воспитывать» жену, «отлучать» от грешных дел, применяя при этом, а в случае необходимости, и телесные наказания. Церковный Устав князя Ярослава в своей Пространной редакции налагает на мужа обязанность «казнить» жену в случаях если она «мужа крадеть и обличити ю», и если «будеть чародеица, наузница, или волхва, или зелейница». Таким образом, в Древней Руси с языческих времен за мужем закрепилось право применять насилие по отношению к своей жене.[4]
Время шло, но отношение к женщине в семье не менялось. Многие законы второй половине XIX в., касающиеся личных взаимоотношений супругов носили характер «нравственных изречений ни для кого не обязательных». Так, Статья 106 «Законов о правах и обязанностях, от супружества возникающих» говорила о том, что муж «обязан любить свою жену как собственное тело и жить с нею в согласии, уважать, защищать, извинять ее недостатки и облегчать ее немощи». Большинство общественных деятелей и юристов того времени сходились на мнении, что этот закон «не имеет, и не может иметь никакого юридического значения».[6]Некоторые аспекты личных взаимоотношений супругов, такие как нанесение обиды или оскорблений, не рассматривались законом, как явление «несуществующее и несовместимое с семейной гармонией». Насильственные действия, которые не причиняли существенного вреда здоровью, не подлежали ведению суда. Легкие побои причислялись к личным оскорблениям, а за личное оскорбление, нанесенное мужем, жена не могла подать жалобу в суд. Муж был лишен права подвергать жену физическому наказанию еще в 1845 г., но на практике данный закон так и не нашел своего применения. В 1877 г. за нанесение телесных повреждений жене было осуждено 50 мужей, тогда как за нанесение телесных повреждений мужу - только 1 жена [6] .Другим немаловажным недостатком гражданского законодательства было отсутствие четкой организации и крайняя разбросанность законов, относящихся к брачному союзу, по разным томам, частям и отделам Свода Законов. «Такая разбросанность, и так сказать, чрезполосность действующих законов... крайне затрудняет пользование этим... материалом для юристов». О простой публике в данном случае и говорить не приходится - правовая безграмотность была характерной чертой для большинства населения страны.[6]
В башкирском традиционном обществе жена должна была действовать с разрешения мужа, и если она провинилась, он вправе был наказать её, в том числе и побоями. Один из таких примеров приводит С.Г. Рыбаков: «В кочевке Казаккуловой, расположенной в 50 верстах от г. Верхнеуральска, в июле 1893 г. некто Магафур, вернувшийся со свадьбы домой, приказал своей жене поставить самовар. Та подчинилась с неохотой, сетуя на поздний час и нетрезвое состояние своего мужа. В ответ последовали один за другим удары. Не останавливало расходившегося мужа и то, что жена его была беременной. Услышав вопли и причитания женщины, сбежались соседи, и лишь их вмешательством в драку, а также брата Магафура, драке был положен конец. При этом окружающие, хотя и не одобрили поступок Магафура, но, и жена не смела перечить мужу, считали они. Поэтому она сама виновата в том, что с ней случилось, муж имеет право поступать с женой так, как посчитает нужным» . Подобным образом рассуждал и тептярский зауряд-сотник Губайдуллин из Уфы. Духовное собрание потребовало у него объяснений, почему он бьёт свою жену и отказывается её содержать (при этом и не хочет разводить её от себя). Губайдуллин пишет: «Хотя по шариату, муж обязывается содержать жену по своему состоянию, но только когда она не будет восставать против него, совершать постыдные поступки («она надевала русские женские платья, ходила открытой на рынок, «проматывала и расточала» без пользы деньги, дружила с русскими порочными женщинами), ей строго воспрещается отлучаться самовольно от мужа, и если она это сделает, то лишается права требовать или получать от мужа пособие и содержание во всех отношениях».[3]Башкирка Кашфуллина Сания из деревни Красный Яр Булекей-Кудейской волости Уфимского уезда в прошении в Оренбургское Магометанское духовное собрание писала, что уже после года совместной жизни «жизнь с моим мужем, кажется мне не человеческой, а зверской. Мало того, мой жестокий муж еще позволяет бить меня свекру». А «лучшие» старики деревни удостоверили следствие, что с Санией обращаются хуже, чем с самою злою собакой: бьют и в бане, и в избе, и на дворе, и на улице. Свекор бил Санию до крови каждый день. На упрек же односельчан за жестокое обращение с женой, муж и свекор сказали: «На то она взята, чтобы бить». На основании всех выше сказанных показаний брак их был расторгнут.[3]
Не отставали от башкир и русские крестьяне. В крестьянской семье дореволюционной России домашнее насилие было явлением обыденным и распространенным.Так, в 1884 г. на страницах «Юридического Вестника» была опубликована статья мирового судьи Я. Лудмера содержащая бесчисленные примеры истязаний мужьями своих жён и вызвавшая отклики на страницах различных периодических изданий. Бедственное положение крестьянских жён отмечалось также комиссией по составлению проекта гражданского уложения, комиссией по преобразованию волостных судов и многими исследователями обычного права в России. Примеры насилия над жёнами в крестьянской среде приводит в своём исследовании С.В. Пахман: один муж «привязал к припрягу телеги жену с малым ребёнком на руках и поехал домой деревней, ударяя кнутом по лошади и по жене», другой, «привязал жену к столбу и сёк её по всем частям тела ременною супонью без всякой пощады», третий - заявил волостному суду, что «много раз бил жену и даже уморился бить, хотя проступков за ней никаких не имеет, а если бил, то не знал закона, что нельзя бить жену».[2]
Причину столь плачевного положения крестьянских жён многие исследователи видели в практическом отсутствии возможности расторжения брака и в крестьянском воззрении на жену, как на собственность мужа. Священник одного из уездов Курской губ. писал во второй половине XIX в.: «Крестьянин сознаёт, что он глава жены, что жена должна бояться своего мужа, вот он и выражает своё превосходство перед нею, внушает ей боязнь, уважение к себе кулаком, да вожжами». Дела о жестоких побоях крестьянских жён могли быть начаты волостными судами по жалобе потерпевшей, по заявлению старосты, волостного старшины или крестьян целой деревни.[2]
По крестьянским понятиям, жалоба жены на мужа была более предосудительной для неё самой, нежели для её обидчика, поэтому жёны жаловались суду только тогда, когда их жизнь становилась совершенно невыносимой. Кроме того, по мнению Я. Лудмера, однократное избиение мужем своей жены не являлось по закону наказуемым, для того, чтобы судья имел право посадить тирана-мужа в «кутузку» необходимо «постоянное, разновременное и часто повторявшееся причинение мужем жене своей побоев, оставлявших на её теле следы и знаки, и употребление им в дело палки, ремня, кнута и т.п.». Таким образом, по мнению автора, до тех пор, пока жена не была изувечена, она не могла надеяться даже на временное удаление от мужа.[2]
Заслуживает внимания тот факт, что за жестокое обращение с женой муж наказывался судом лишь с её согласия. Если же жена не требовала наказания для виновного мужа, или заявляла о необходимости принятия каких - либо других мер к установлению между ними согласия, то наказание не назначалось. В этом случае волостной суд ограничивался внушением, которое иногда скреплялось подпиской виновного. В исследовании С. В. Пахмана приводятся примеры подобных решений суда, в которых по просьбам жён «не желавших семейных неприятностей» мужья лишь обязывались подпиской «обращаться с женой как следует», «поступать с женой справедливо и по-человечески», «жену не тиранить», «не чинить жене побоев» и т.д. По мнению исследователей, подобные внушения, а подчас и телесные наказания, которым подвергался виновный муж, не являлись гарантией восстановления мира в семье, более того, подвергнутый розгам муж, чаще всего, становился ещё большим тираном для своей жены.[2]
Волостные суды могли и вовсе не назначать наказание для мужа, в том случае, если жена, по мнению суда, была сама виновата в жестоком с нею обращении. Как по закону, так и по обычаю, муж, в силу своей власти имел право требовать от жены повиновения и почтения и с этой целью «учить» её. Нередкими являлись случаи, когда мужья с целью «исправления» жены, прибегали к истязаниям и побоям, что считалось нормальным в крестьянской среде. А.Я. Ефименко в своём исследовании приводит слова одной крестьянки, которая пришла жаловаться в суд на побои, причинённые ей братом мужа: «Я знаю, что такое право. Мой муж может меня бить и должен, если я ему не противна и если он имеет что-либо против меня. Но от его брата я никак не могу этого сносить: не он мой господин». Таким образом, в крестьянском понимании, побои жены являлись законным и естественным проявлением власти мужа. Они не ставились ему в укор и принимались как должное. Более того, отсутствие этого проявления могло расцениваться как явление ненормальное, нарушающее гармонию супружеских отношений.[2]
С. В. Пахман отмечает также, равнодушное отношение волостных судов некоторых местностей к жестокому обращению мужей с женами. Так, в одной местности было заявлено, что волостной суд не принимает жалоб от жен на мужей, «так как муж считается старшим над женой и ему предоставляется власть её наказывать; муж даром бить свою жену не станет, а если бьёт, значит - она того стоит». Стремление местных судов защитить женщин от насилия со стороны мужей встречало непонимание, а подчас и осуждение со стороны крестьянского населения, так как расходилось с обычно-правовым воззрением на замужнюю женщину, как на собственность мужа.[2]
Не лучшим образом обстояло дело и в городах. Ни одно судебное учреждение не могло в пределах законодательства оградить женщину от дурного и жестокого обращения с ней. Даже при обвинительном приговоре власть мужа над женой восстанавливалась по отбытии им наказания, за исключением тех случаев, когда он лишался всех прав состояния или был приговорен к ссылке, или не принят обществом в свою среду после освобождения из арестантских рот или рабочего дома. Узнав, что их могут освободить от мучений только на короткое время, женщины отказывались от обвинений, прощали мужей, а затем их нередко вынимали из петли.При существовании суда присяжных кара за жестокое обращение с женой была в большинстве случаев только призрачною. Нравственный уровень развития среды, из которой вербовались присяжные, часто приводил к безнаказанности мужей даже при нанесении ими тяжких побоев. В одном судебном деле, где муж, грамотный, достаточно развитый ремесленник, городской житель, убил ушедшую от него жену, присяжные вынесли оправдательный договор. Из записей очевидца: «На суде выяснилось, что жена его имела связи на стороне и вообще особа легкомысленная. Нам случалось быть свидетелями того, как подобный оправдательный приговор вызывал радостное одобрение присутствовавшей в зале публики, выражавшееся аплодисментами. Как же можно радоваться оправданию убийства?» [6] .
В Советском Союзе насилие в семье было «закрытым» вопросом. Им занимались только криминологи и другие специалисты при изучении преступлений, совершённых в семейно-бытовой сфере. Обсуждение этой проблемы на государственном уровне было невозможно по ряду причин. Насилие в семье не могло стать социальной проблемой в стране, где в уголовно-правовой доктрине приоритетными объектами защиты являлись государственные интересы и государственная собственность. Характерно, что в Большой Советской Энциклопедии о сексуальном, моральном, психологическом насилии и других действиях против личности нет даже упоминания [1]. Декларировалось, что в СССР отсутствует почва для насилия. Отдельные его случаи, конечно, имеют место, но они объясняются тем, что в любом обществе есть какой-то процент асоциальных элементов. Причины насилия в семье в СССР связывались (и до сих пор, как правило, связываются) лишь с алкоголизмом, наркоманией, определённым образом жизни, плохими жилищными условиями и т.п.[5].
В конце ХХ века, в результате безнаказанности и вседозволенности, за века прочно закрепившихся в мужском сознании, отсуствия соотвествующих законов по предотвращению насилия и помощи страдающим от него женщинам, российская семья стала самой агрессивной в истории, а инструментарий мужей-садистов значительно пополнился методами превентивной защиты от ухода женщины из ситуации насилия в виде риска киднеппинга, лишения непокорной жены родительских прав и постулатами важности прав отцов. По словам Г. Г. Силласте, «она [семья] все больше превращается в своеобразный полигон для всех форм насилия - от физического до экономического, от сексуального до морально-психологического, когда убить можно и не «распуская рук»[7]. Начиная с 1993 года закон о домашнем насилии в России 40 раз выносился на рассмотрение, но принят так и не был [8].
Кроме того, многими российским психологами, к которым обращаются женщины в ситуации домашнего насилия, активно постулируется идея, что женщины принимают за насилие то, что им не является, а те редкие случаи, когда закрывать глаза и дальше просто уже невозможно, есть результат распространения феминизма и ошибок самих женщин. Для предотвращения насилия нужно «просто перестать плодить насильников». Что, разумеется, является старым-добрым патриархальным способом перенести ответственность с больной головы на здоровую и заболтать проблему. Домашнее насилие представляет собой тщательно спланированное, осознанное создание насильником замкнутого круга из страха, надежды, отчаяния и беспомощности, разорвать который женщине без помощи извне практически невозможно.
* подразумевается, что жить нужно «мужским» умом, т.е. слушаться и подчиняться мужу, не претендуя на собственное мнение. Однако и полностью безвольное существование не приветствовалось: «Хоть ты и женщина, будь решительной», «Хорошая женщина лучше плохого мужчины». Таким образом, избежать ответственности за жизнь и поступки мужчины женщина также не могла (современный пример см. здесь).
Источники:[1] И. Геронимус. Корни домашнего насилия
[2] С.В. Ворошилова. Практика волостных судов по делам о жестоком обращении мужей со своими жёнами.
[3] Ю. А. Иликеева Проявления домашнего насилия против женщин (на примере башкирского общества).
[4] С.В. Омельянчук. К вопросу о насилии против женщин в древнерусской семье.
[5]Т.А. Сидоренкова. Комплексный подход к защите от насилия в семье.
[6] В.С. Сидорова.Личные права и обязанности супругов в гражданском и уголовном законодательстве в России во второй половине XIX века.
[7] E.C. Турутина, T.M. Дмитриева Насилие в семье и репродуктивное здоровье женщины: опыт рефлексии.
.
Полностью с источниками и дополнительным материалом можно ознакомиться
.
feminism.livejournal.com
За что били крестьянских женщин, и как они пытались защититься
Женщина, по мнению крестьянского сообщества, требовала строгого обращения, чтобы присущие ей пороки не взяли над ней верх. Также в деревенской среде считались невысокими интеллектуальные способности прекрасной половины человечества — «у бабы волос долог, да ум короток». Все это формировало систему, где женщина должна беспрекословно подчиняться главе семьи (свекру и мужу). И она, как правило, подчинялась, но не из уважения, а из страха стать жертвой физического насилия.
За любую провинность — невкусно приготовленный обед, нерационально потраченные деньги — женщина могла получить «нравоучение». В селе не говорили «бить», говорили «учить», рукоприкладство вовсе не было чем-то неприемлемым, напротив, считалось обязанностью любого уважающего себя мужика («жену не бить — толку не быть»).
За какие провинности крестьянские женщины могли быть битыми
Возражения, критика действий мужа, — основание для побоев.
Не приветствовалось поведение, которое подрывало мужской авторитет в глазах общественности. Возражения, критика действий мужа, — достаточное основание для побоев. Также порицалась лень, медленный темп выполнения хозяйственных работ, ненадлежащее хранение и использование сырья. Супружеская измена (или только подозрение таковой) могла стать причиной серьезных телесных повреждений. В такой ситуации к процессу «обучения» женщины могли подключиться и другие члены семьи — свекровь и свекр в частности.
Такая жестокость объясняется риском зачать и родить ребенка от чужака. В крестьянской среде рождение нового члена семьи означало, что работать придется больше, а также делить ресурсы на большее количество людей. Перспектива кормить незаконнорожденного крайне нежелательна для главы крестьянской семьи. Не всегда физические истязания по отношению к изменнице были инициативой мужа. Нередко решение о наказании принималось на сходе, а супруг был лишь исполнителем.
Для преступлений против супружеской верности было актуально «вождение» или «посрамление» с элементами физического насилия. В селе Ярославской губернии обманутый муж запряг жену в телегу вместе с лошадью и стал наносить удары кнутом поочередно — то животному, то женщине. Таким образом крестьянин преодолел расстояние в 8 верст. Женщина скончалась.
Физическое насилие применялось при отказе в сексуальной близости мужу.
Мужчина, который отказывался от наказания неверной жены, как пишет кандидат исторических наук З. Мухина, подвергался осуждению и насмешкам. Такое поведение воспринималось как подрыв основ, неспособность быть главой семьи. Физическое насилие применялось в отношении и тех, кто отказывал в сексуальной близости мужу. Специалист по гражданскому праву Е. Соловьев писал, что побои могли последовать из-за отказа быть сожительницей свекра (это явление называется снохачество). Или же наказанием для строптивой родственницы служила более тяжелая работа и постоянные придирки.
Как пишет тамбовский историк В. Безгин, рождение ребенка женского пола тоже могло вызвать негодование родни, это связано с тем, что земельные ресурсы в сельском сообществе распределялись лишь в расчете на мужское население. Рождение девочки не сулило семье расширение надела. Случалось, что побои заканчивались смертью, существуют многочисленные свидетельства, подтверждающие летальный исход. Но такие уголовные дела вести было сложно, так как свидетели происшествия, как правило, давали ложные показания, защищая мужа-деспота от наказания.
Обращение в суд ухудшало положение вещей
«Семейный раздел» (1876), худ. Максимов В.М.
Женщины, которые искали защиты у властей, рисковали. Такая позиция воспринималась сообществом как бунт против семейных традиций. В. Безгин пишет о следующих примерах. После рассмотрения дела в волостном суде Тамбовской губернии о побоях от мужа крестьянку-заявительницу ждало осрамление (публичное вождение по селу в знак осуждения), организованное супругом и свекром. Приговором суда был арест виновного на 7 дней. В Сараевском волостном суде, где разбиралось дело о принуждении свекром крестьянки к интимной близости, было принято наказать истицу за клевету. В качестве меры наказания назначен арест на 4 дня.
Жертва становится убийцей
Самый простой способ прекратить издевательства — вернуться в дом родителей.
Самый простой способ прекратить издевательства — вернуться в дом родителей — осуждался в крестьянском сообществе, так как противоречил православной морали. Не только женщина обретала плохую репутацию, но и те, кто ее приютил, получали звание потворщиков «бабьего своеволия». Жены, которые не могли выносить побоев, решались на убийство. Чтобы не встретить сопротивление физически более сильного человека, преступление совершалось, когда обидчик спал. Орудием убийства служили тяжелые предметы (топор, камень), которыми наносились удары по голове.
Домострой…
Способ, не вызывающий особой неприязни односельчан, — это отравление (как правило, мышьяком). Им пользовались более трети угнетаемых женщин, решившихся на убийство обидчика. Действующее законодательство никак не выделяло этот метод среди прочих, квалифицируя как преднамеренное убийство. Но в крестьянском сообществе демонстрировали некоторое снисхождение к отравительницам. Это объяснялось тем, что преступница действовала не открыто, не проявляла дерзости, не вела себя отчаянно.
pics.ru
за что били крестьянских женщин, и как они могли защититься
Женщина, по мнению крестьянского сообщества, требовала строгого обращения, чтобы присущие ей пороки не взяли над ней верх. Также в деревенской среде считались невысокими интеллектуальные способности прекрасной половины человечества — «у бабы волос долог, да ум короток».
Все это формировало систему, где женщина должна беспрекословно подчиняться главе семьи (свекру и мужу). И она, как правило, подчинялась, но не из уважения, а из страха стать жертвой физического насилия.
За любую провинность — невкусно приготовленный обед, нерационально потраченные деньги — женщина могла получить «нравоучение». В селе не говорили «бить», говорили «учить», рукоприкладство вовсе не было чем-то неприемлемым, напротив, считалось обязанностью любого уважающего себя мужика («жену не бить — толку не быть»).
За какие провинности крестьянские женщины могли быть битыми
Возражения, критика действий мужа, — основание для побоев./ Фото: vozlelesa.ru
Не приветствовалось поведение, которое подрывало мужской авторитет в глазах общественности. Возражения, критика действий мужа, — достаточное основание для побоев. Также порицалась лень, медленный темп выполнения хозяйственных работ, ненадлежащее хранение и использование сырья. Супружеская измена (или только подозрение таковой) могла стать причиной серьезных телесных повреждений. В такой ситуации к процессу «обучения» женщины могли подключиться и другие члены семьи — свекровь и свекр в частности.
Такая жестокость объясняется риском зачать и родить ребенка от чужака. В крестьянской среде рождение нового члена семьи означало, что работать придется больше, а также делить ресурсы на большее количество людей. Перспектива кормить незаконнорожденного крайне нежелательна для главы крестьянской семьи. Не всегда физические истязания по отношению к изменнице были инициативой мужа. Нередко решение о наказании принималось на сходе, а супруг был лишь исполнителем.
Для преступлений против супружеской верности было актуально «вождение» или «посрамление» с элементами физического насилия. В селе Ярославской губернии обманутый муж запряг жену в телегу вместе с лошадью и стал наносить удары кнутом поочередно — то животному, то женщине. Таким образом крестьянин преодолел расстояние в 8 верст. Женщина скончалась.
Физическое насилие применялось при отказе в сексуальной близости мужу./ Фото: ya-russ.ru
Мужчина, который отказывался от наказания неверной жены, как пишет кандидат исторических наук З. Мухина, подвергался осуждению и насмешкам. Такое поведение воспринималось как подрыв основ, неспособность быть главой семьи. Физическое насилие применялось в отношении и тех, кто отказывал в сексуальной близости мужу.
Специалист по гражданскому праву Е. Соловьев писал, что побои могли последовать из-за отказа быть сожительницей свекра (это явление называется снохачество). Или же наказанием для строптивой родственницы служила более тяжелая работа и постоянные придирки.
Как пишет тамбовский историк В. Безгин, рождение ребенка женского пола тоже могло вызвать негодование родни, это связано с тем, что земельные ресурсы в сельском сообществе распределялись лишь в расчете на мужское население.
Рождение девочки не сулило семье расширение надела. Случалось, что побои заканчивались смертью, существуют многочисленные свидетельства, подтверждающие летальный исход. Но такие уголовные дела вести было сложно, так как свидетели происшествия, как правило, давали ложные показания, защищая мужа-деспота от наказания.
Женщины, которые искали защиты у властей, рисковали. Такая позиция воспринималась сообществом как бунт против семейных традиций. В. Безгин пишет о следующих примерах. После рассмотрения дела в волостном суде Тамбовской губернии о побоях от мужа крестьянку-заявительницу ждало осрамление (публичное вождение по селу в знак осуждения), организованное супругом и свекром.
Приговором суда был арест виновного на 7 дней. В Сараевском волостном суде, где разбиралось дело о принуждении свекром крестьянки к интимной близости, было принято наказать истицу за клевету. В качестве меры наказания назначен арест на 4 дня.
Жертва становится убийцей
Самый простой способ прекратить издевательства — вернуться в дом родителей./ Фото: rg.mirtesen.ru
Самый простой способ прекратить издевательства — вернуться в дом родителей — осуждался в крестьянском сообществе, так как противоречил православной морали. Не только женщина обретала плохую репутацию, но и те, кто ее приютил, получали звание потворщиков «бабьего своеволия».
Жены, которые не могли выносить побоев, решались на убийство. Чтобы не встретить сопротивление физически более сильного человека, преступление совершалось, когда обидчик спал. Орудием убийства служили тяжелые предметы (топор, камень), которыми наносились удары по голове.
Способ, не вызывающий особой неприязни односельчан, — это отравление (как правило, мышьяком). Им пользовались более трети угнетаемых женщин, решившихся на убийство обидчика. Действующее законодательство никак не выделяло этот метод среди прочих, квалифицируя как преднамеренное убийство. Но в крестьянском сообществе демонстрировали некоторое снисхождение к отравительницам. Это объяснялось тем, что преступница действовала не открыто, не проявляла дерзости, не вела себя отчаянно.
