Лекции по истории древней церкви. Лекции по истории Древней Церкви
История современного города Афины.
Древние Афины
История современных Афин

Лекции по истории Древней Церкви. Лекции по истории древней церкви


Лекции по истории Древней Церкви - читать, скачать

профессор Василий Васильевич Болотов

Содержание

1. Введение в церковную историю I. Предварительные понятия 1. Понятие об истории 2. Понятие о Церкви 3. Работа историка 4. Объективность и конфессионализм в церковной истории II. Вспомогательные науки для церковной истории Палеография. География. Ономатология. Право. Метрология. III. Источники церковной истории 1. Монументальные источники 2. Книжные источники общего характера и их фундаментальные издания 3. Специальные источники церковной истории Греческая церковная историография Латинская церковная историография Церковная историография на восточных языках IV. Разделение церковной истории на периоды 2. История церкви в период до Константина Великого Общий характер этого периода Отдел первый. Христианство и мир языческий: борьба христианства с язычеством в жизни и мысли I. Церковь послеапостольская и Римская империя 1. Мученичество 2. Причины гонений на христиан 1) Отношение к христианству простого народа 2) Отношение к христианству правительства. Общие причины гонений на христиан со стороны правительства Юридические основания гонений на христиан Формы судопроизводства над христианами 3) Отношение к христианству интеллигенции 3. История гонений. Классификация Период первый Церковь sub umbraculo religionis licitae (judaicae) под покровом дозволенной религии (иудейской) Положение христиан до гонения при Нероне Гонение при Нероне Гонение при Домициане Период второй Христианство как religio illicita (недозволенная религия) Век Антонинов Рескрипт Траяна и его значение Мученики при Траяне Рескрипты с именами Адриана, Антонина Пия и Марка Аврелия Мученики при Адриане, Антонине Пие и Марке Аврелии Положение христиан при Коммоде Положение христиан при императорах восточного происхождения и их преемниках до гонения при Декии Период третий. Христианская церковь как общество, гонимое самим правительством Гонение Декия Гонение Валериана Эдикт Галлиэна и положение христиан до гонения при Диоклетиане Гонение при Диоклетиане и его соправителях и положение христиан при их преемниках Действительный характер гонения Диоклетиана и неудача попытки Максимина Христианство как религия дозволенная II. Апологии Христианства и языческая полемика III. Борьба Христианства с языческой мыслью в форме гносиса Опасность для Христианства со стороны гносиса 1. Происхождение и общий характер гносиса 2. Схема содержания гностических систем и их классификация 3. Важнейшие гностические системы Офиты Василид Валентин Сатурнин Маркион Приложение: Манданты (так называемые «христиане Иоанна Крестителя») IV. Распространение христианства 1. Источники сведений о распространении христианства 2. Распространение христианства на Востоке Миссионерская деятельность апостолов в пределах Понто-Боспорского царства, Малой Азии и Парфии (в широком смысле). Христианство в Эдессе Христианство в Египте, Ливии и Пентаполе Христианство в Персии Христианство в Аравии Приложение: Христианство в Эфиопии 3. Распространение христианства на Западе Христианство в Италии и Африке Христианство в Испании Христианство в Галлии Христианство в Германии и на Дунае Христианство в Британии и Ирландии Отдел второй Внутренняя жизнь церкви: выяснение догматического учения и начал церковной дисциплины и обряда. I. Раскрытие учения о Богочеловеке («богословская» стадия по преимуществу: учение о Св. Троице) 1. Учение о Христе, как Боге и теория о Логосе 2. Монархианство А. Монархиане динамисты Б. Монархиане модалисты 3. Учение о Св. Троице Тертуллиана и Оригена и общая схема построения этого учения в доникейский период 4. Учение о человеческой природе Христа в доникейский период 5. Динамическое монархианство Павла Самосатского II. Опыт системы христианского гнозиса Оригена III. Монтанизм IV. Споры о дисциплине и расколы в древней Церкви 1. Раскол Каллиста и Ипполита 2. Расколы Новата и Новатиана 3. Спор о крещении еретиков 4. Раскол донатистов 5. Мелитианский раскол V. Споры о времени празднования пасхи VI. Церковный строй в первые три века христианства 3. История церкви в период вселенских соборов. (I. Церковь и государство. II. Церковный строй) Общий характер этого периода Отдел первый. Церковь и государство I. Обращение в христианство Константина Великого II. Значение национальных особенностей греков и римлян и традиций римского государства и христианской церкви при установлении отношений между церковью и государством III. История отношений между Церковью и государством со времени Константина Великого 1. Религиозная политика Константина Великого и его сыновей 2. Языческая реакция при Юлиане Отступнике 3. Религиозная политика императоров после Юлиана IV. Борьба христианства с язычеством в жизни и мысли V. Права и привилегии церкви в христианском государстве 1. Имущественные права 2. Свобода от податей и повинностей (иммунитет) 3. Судебные привилегии 4. Право ходатайства и право убежища 5. Прочие менее важные законы в пользу Церкви Отдел второй. Церковный строй I. Клир и иерархия 1. Условия вступления в клир 2. Увеличение клира и новые церковные должности 3. Диаконы и пресвитеры 4. Епископы II. Формы церковного союза 1. Парикия, управляемая епископом, и образование приходов в позднейшем смысле 2. Митрополии 3. Экзархаты 4. Патриархаты 5. Притязания римского епископа на главенство в Церкви Вселенской: Римский епископ как папа 6. Соборы 7. Перемены в форме церковного союза 4. История церкви в период вселенских соборов. III. История богословской мысли Предисловие Отдел третий. История богословской мысли I. Споры о Св. Троице (завершение «богословской» стадии споров о Богочеловеке. 1. Арианский спор Происхождение арианства и история арианского спора до первого вселенского собора Первый вселенский собор Борьба с арианством после Никейского собора (325–381) Второй вселенский собор 2. Заблуждения, возникшие в период борьбы с арианством Маркелл Анкирский Фотин, еп. Сирмийский II. Споры христологические («христологическая» стадия споров о Богочеловеке) 1. Время до возникновения несторианского спора Переход от триадологических споров к христологическим: Аполлинарий Лаодикийский Христология противников Аполлинария. Феодор Мопсуэстийский Экскурс: Оригенистические споры в конце IV и начале V века 2. Несторианский спор Догматическая основа спора Побочные осложнения спора и история его до третьего вселенского собора Третий вселенский собор Продолжение спора после собора и примирение Вопрос об осуждении Феодора Мопсуэстийского 3. Монофизитский спор История спора до четвертого вселенского собора Четвертый вселенский собор Спор о догматическом авторитете четвертого вселенского собора и отношение к православию и к монофиситству императоров до Юстина I Распадение монофиситства на толки Торжество православия при Юстине I и осложнения, вызванные папистическими притязаниями Рима. Спор о выражении: «Един Св. Троицы пострада» Юстиниан I и его униональная политика. 4. Спор о трех главах Эдикты Юстиниана о трех главах Причины разногласия между восточными и западными богословами в вопросе о трех главах Пятый вселенский собор Следствия пятого вселенского собора. Общие итоги церковной политики Юстиниана. Политика его ближайших преемников 5. Монофелитский спор Причины возникновения спора и первая его стадия: спор о действиях во Христе Вторая стадия: спор о волях Шестой вселенский собор Марониты III. Иконоборческий спор Мотивы иконоборческого движения История иконоборства Седьмой вселенский собор Причины возобновления иконоборчества после седьмого вселенского собора Иконоборцы второй генерации. Торжество православия Иконоборчество на западе

azbyka.ru

Лекции по истории Древней Церкви - читать, скачать

Содержание

Аннотация Александр Иванович Бриллиантов и его «Лекции по истории древней Церкви» Введение в общую церковную историю История церковной истории Общий характер эпохи Вселенских соборов История арианских споров Арианство История арианства до Никейского собора Никейский Вселенский собор Борьба с арианством после Никейского собора (325–361 гг.) Торжество ариан на основе союза их с восточными епископами (325–361 гг.) Представители оригенизма История арианских споров после Никейского собора. Период второй (361–381 гг.) История утверждения православия на Востоке Второй Вселенский собор История христологических споров в древней Церкви Аполлинарианство История споров о соединении двух естеств в едином лице Богочеловека Христологические воззрения представителей различных направлений в эпоху несторианского и евтихианского споров I. Антиохийская школа и несторианство II. Александрийское направление в христологии Союзники св. Кирилла Александрийского Происхождение монофизитства III. Западная христология Несторианский спор Спор из-за Нестория (428–435 гг.). Начало спора Ефесский собор 431 г. Евтихианский спор Халкидонский Вселенский собор История монофизитского спора после Халкидонского собора Монофизитство и разделение его на секты Отношение к Халкидонскому собору и монофизитству государственной власти до Юстиниана Царствование Юстиниана и Пятый Вселенский собор Пятый Вселенский собор Монофелитский спор и Шестой Вселенский собор    
Аннотация
Александр Иванович Бриллиантов – выдающийся русский церковный историк и замечательный богослов, профессор Санкт-Петербургской Духовной академии с 1900 г., преемник по кафедре истории древней Церкви великого В. В. Болотова, его духовный наследник и продолжатель замечательных традиций русской церковно-исторической научной школы, столь трагически оборвавшейся в 1917 г. «Лекции по истории древней Церкви» – это впервые издаваемый курс лекций А. И. Бриллиантова, читанный им для студентов Санкт-Петербургской Духовной академии на протяжении многих лет. Основное внимание в лекциях уделяется истории триадологических и христологических споров в ранней Церкви на протяжении первых шести Вселенских соборов, формированию христианской догматики и опровержению многочисленных ересей того времени. Несмотря на сложность обсуждаемых в этой книге вопросов, «Лекции…» читаются легко и с неослабевающим интересом, что во многом зависит от стиля А. И. Бриллиантова – строго последовательного, логически выверенного, прозрачного в доказательствах и не лишенного высоких литературных достоинств. Для всех интересующихся историческими путями Православия. Вступительная статья и научная редакция А Ю. Братухина.  
Александр Иванович Бриллиантов и его «Лекции по истории древней Церкви»
Будущий историк Церкви Александр Иванович Бриллиантов родился 17 августа 1867 г. в селе Цыпино в семье священника Иоанна Михайловича, служившего в церкви Илии Пророка. Менее чем в полутора километрах от церкви находился Ферапонтов монастырь (расположенный в черте современного села Ферапонтово между озерами Бородавским и Пасским). Эта обитель была основана около 1398 г. в двадцати километрах от старшего его на год Кирилло-Белозерского мужского монастыря (расположенного в черте современного г. Кириллова). Воспитание, полученное от родителей (Иоанн Михайлович возглавлял местную церковно-приходскую школу), и близость прославленных центров духовной и культурной жизни Новгородской губернии (ныне г. Кириллов входит в Вологодскую область) не могли не оставить следа в душе детей Бриллиантовых. Брат Александра Иван (всего в семье было девять братьев и сестер) первым предположил, что фрески над входом в собор Ферапонтова монастыря и в его интерьере выполнил великий русский иконописец Дионисий (ок. 1440 г. – после 1502/1503 г.). Исследования Ивана Ивановича Бриллиантова стали первым шагом на пути возрождения знаменитой обители: монастырь, упраздненный в 1798 г., был восстановлен в 1903 г. Закрытый после Октябрьской революции, с 1924 г. он стал филиалом Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника. В наши дни часть зданий Ферапонтова монастыря была возвращена Русской Православной Церкви. В возрасте десяти лет Александр Бриллиантов поступил в находящееся при монастыре Кирилловское Духовное училище, после окончания которого с 1881 по 1887 г. учился в Новгородской Духовной семинарии. Свое обучение А. И. Бриллиантов завершил в 1891 г. в Санкт-Петербургской Духовной академии, оказавшись первым в списке выпускников и оставшись на два года при Академии профессорским стипендиатом по кафедре истории и разбора западных исповеданий. В 1892 и 1893 гг. он вел Закон Божий в училищах Санкт-Петербурга, с 1893 по 1900 г. преподавал в Тульской Духовной семинарии, в которой в те годы училось более 450-ти человек. Не ограничиваясь педагогической деятельностью, Александр Иванович продолжает работать над начатым еще в Академии исследованием «Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены». Защитив эту работу в качестве магистерской диссертации 13 июля 1898 г. в стенах СПбДА, Бриллиантов становится магистром богословия. Следующие этапы его карьеры: с 1900 г. – доцент, с 1903 г. – экстраординарный профессор сверх штата, с 1904 г. – штатный экстраординарный профессор, с 1914 г. – доктор церковной истории (honoris causa) и ординарный профессор по кафедре общей церковной истории, на которой он работал до закрытия Академии в 1918 г. А. И. Бриллиантов был председателем ревизионной комиссии библиотеки Академии с 1900по 1918 г., членом Комиссии Святейшего Синода по диалогу старокатоликов с англиканами, участником Поместного собора 1917–1918 гг. С 1906 по 1918 г. он занимался подготовкой к изданию «Лекций по истории древней Церкви» профессора СПбДА Василия Васильевича Болотова (1854–1900), выдающегося церковного историка, богослова, блестящего знатока многих древних и современных языков. В распоряжении А. И. Бриллиантова оказались лишь наброски В. В. Болотова и литографические издания его лекций. Заметим, что и «Лекции по истории древней Церкви» самого Александра Ивановича, предлагаемые ныне вниманию читателей, находились в похожем состоянии. Но об этом – после. «Лекции» же В. В. Болотова были изданы в четырех томах в 1907–1918 гг. Сам Василий Васильевич, считая своей задачей публиковать лишь нечто совершенно новое в науке, не предназначал к печати текст своих лекций, содержащих повторение того, что было исследовано ранее другими учеными. После Октябрьской революции А. И. Бриллиантов не прерывал своей педагогической деятельности, читая в 1918–1919 гг. лекции по истории древней Церкви в Педагогическом институте. 6 декабря 1919 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук (по разряду историко-политических наук, Отделения исторических наук и филологии). В то же время он занимал различные должности, связанные с работой в Едином Государственном Архивном фонде. Любопытно, что в апреле 1920 г. Александр Иванович был командирован в город Кириллов, где прошли его отроческие годы. Кириллов, кстати, тогда входил в Череповецкую губернию. В 1921 г. Бриллиантов стал главным библиотекарем Публичной библиотеки. Не прекращал он и своей научной деятельности, исследуя развитие папской власти в Западной Европе в поздней античности и раннем Средневековье, историю христианской литературы IV века, сочинения Епифания Кипрского, историю монофелитского спора и т. д. К сожалению, многие его работы этого периода остались неопубликованными. Как известно, отношение советского государства к Церкви изменилось в лучшую сторону только во время Великой Отечественной войны.1 Но Александр Иванович не дожил до этих лет. В 1930 г., через год после своего выхода на пенсию, он был арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации С. Ф. Платонова (1860–1933),2 якобы подготавливающей свержение советской власти и реставрацию монархии, а также в том, что он поддерживал сосланных священников материально. Смертный приговор был заменен пятью годами лагерей с конфискацией имущества (1931 г.). Однако уже через год А. И. Бриллиантов был освобожден. Он умер осенью 1933 года в тамбовской ссылке. Согласно другим данным, он скончался в 1934 г. «Лекции по общей церковной истории, читанные студентам LXXIII курса С. – Петербургской Духовной академии проф. Академии Ал. Ив. Бриллиантовым в 1911/1912 учебном году» были изданы в Санкт-Петербурге в 191 1 г. литографическим способом.3 Разрешение на литографию лекций в количестве «60, (3)» экземпляров дал ректор Академии епископ Георгий 1 ноября 1911 г. До нас, однако, эти лекции дошли в виде машинописи со старой орфографией. В конце машинописи имеется приписка: «Издатель – студент Императорской С. – Петербургской Духовной Академии Иван Степанов, 1913 года 31 марта». Очевидно, литографических экземпляров к концу следующего после их издания учебного года стало недостаточно, и в предэкзаменационную пору4 возникла потребность нового «издания», предпринятого уже самими студентами. В машинописи имеются сделанные рукой исправления (например, «волховаие» исправлено на «волхвование», «Коестантинъ» на «Константинъ», «Фотiй» на «Фотинъ») и добавления (например, ссылки на существующий русский перевод некоторых греческих текстов). Не все ошибки в личных и нарицательных именах оказались исправленными: Фалассий назван Фалалеем, Карос – Карасом, Савиниан – Саванианом, Феона Мармарикский – Фомой, Виктор Туннунский – Виктором Тулунским, Первая Юстиниана – Юстиной I, «фтартолатры» – «ареартолатрами» и «φθартолатрами», «афтартодокеты» – «ареартодокетами» и «αθιβартодоксами», «кондовавдиты» – «кандобавдитами». Иностранные фразы, слова и буквы (α, β, γ и т. д.) были вписаны в оставленные для этого при печатании свободные места, ограниченные с двух сторон знаком. «Если иностранное слово содержало буквы, похожие на русские, последние печатались (например, для латинской фразы placuitque nobis, были напечатаны буквы pacieei). Занимавшийся вписыванием студент, очевидно, был достаточно поверхностно знаком с использованными лектором языками. Так, немецкие слова Weltgeschichte (всемирная история) и Naturgeschichte (естественная история) имеют в рукописи вид Weltaeschichte, Naturgechichte. Во французских словах etude (исследование), litteraire (литературный) нет надстрочных знаков. Английские слова and (и), teaching (учение) записаны как ad и teachinge. Отметим, что единственное встречающееся в «Лекциях» еврейское слово (כנני «приобрел») написано верно. Об ошибках в греческих и латинских словах ниже будет сказано особо. Почерк, которым вносились иноязычные добавления, неодинаков. Можно выделить две основные руки, которыми делались вставки. В первом случае греческие слова были записаны весьма неаккуратно, неровно и неразборчиво; буква λ в них напоминает соответствующую русскую заглавную букву, буква π напоминает сочетание υτ. Во втором случае (стр. 177–192, 337–502, 507–528 и др. машинописной копии) – старательно. Для второй руки характерно написание β, μ, ρ с виньеточным «хвостиком», загибающимся под буквой вправо и вниз, τ напоминает письменную латинскую r. Тем не менее, ошибок в греческих цитатах и первой, и второй руки было допущено очень много.5 Изредка иноязычные слова оказываются написанными третьей и, возможно, четвертой рукой (стр. 313, 503, 529 машинописи). Этот почерк похож на первый, только еще менее аккуратен и разборчив. Как говорится, еггаге humanum est: «ошибаться – это свойство человека». Вероятно, не все ошибки нам удалось устранить. Дело в том, что сноски на цитируемые сочинения Отцов Церкви в «Лекциях» отличались неконкретностью; у многих из них не было указано не только название цитируемой работы, но и имя ее автора. Необходимо было находить первоисточник, пользуясь электронным ThesaurusOM Linguae Graecae, сверять текст по нему и вносить соответствующие изменения. Однако не всегда удавалось установить источник цитирования: некоторые произведения, на которые ссылался лектор, не учитываются ThLG. Встречались и такие цитаты, в которых нельзя было распознать ни одного значимого слова. Их приходилось вообще убирать из текста. В греческих цитатах было много лакун, причем часто пропускались ключевые слова. У большинства цитат, авторство которых удалось установить, нами были указаны имя автора, название произведения, номер книги, главы и т. д. В отдельных случаях греческий и латинский тексты в лекторской редакции несколько отличались от современных изданий цитируемых авторов. Речь идет не о заведомых ошибках, а об использовании других слов, ином порядке их в предложении и т. д. Если это не изменяло мысль лектора, цитируемому тексту придавался принятый сейчас облик (например, слово οίκείαν было заменено нами на ιδίαν, см.: Socr. Η. Ε. II, 10, в названии автобиографии св. Григория Назианзина вместо предлога περί использован предлог εις: Εις τον εαυτού βίον). Встречаются в машинописи и замены одного русского слова другим (например, вместо «свадебной песни Соломона» Иван Степанов напечатал «свободной»). Исследование описок и ошибок переписчика в греческих и латинских словах достойно стать объектом исследования графолога. К характерным ошибкам в греческих словах относятся следующие: 1) замена густого придыхания тонким: άπλοΰν вместо απλούν. 2) замена острого и облеченного ударения тупым: άμφόβαλον вместо άμφίβολον, στόλος вместо στύλος. 3) неправильное употребление облеченного ударения: τους вместо τούς. 4) замена одной буквы другой, более или менее похожей по написанию: а) замена τ другими буквами и наоборот: παιρός вместо πατρός, σιωηχονιων вместо σιχοπώντων, όρθοσορων вместо όρθοτόμων, πνευμαχομαχων вместо πνευματομάχων, άνειληφονα вместо άνειληφότα, συνκαπατίθεμαι вместо συγκατατίθεμαι, έχολμησαν вместо έτόλμησαν, άπροβλήτιτον вместо άπρόσληπτον, τοίτυν вместо τοίνυν, б) замена ζ на ξ: ξήλος вместо ζήλος, ξηλών вместо ζήλων, ιδιάξον вместо ιδιάζον, в) замена σ на ζ и на β: Ζαβιвместо Σαβίνος, άπρόβλητιτον вместо άπρόσληπτον, г) замена разных букв на ρ: έπιγέρονε вместо έπιγέγονε, άμφισρητουμενα вместо αμφισβητούμενα, εύλαρέστατων вместо ευλαβέστατων, ήναρκάσθη вместо ήναγκάσθη, д) замена ψ на φ: ύπογράφας вместо ύπογράψας, έγραφα вместо έγραψα, ύπεροφία вместо υπεροψία, ύπέκλεφα вместо ύπέκλεψα, е) замена разных букв на χ и наоборот: έχολμησαν вместо έτόλμησαν, έχυτω вместо έαυτώ, χινών вместо λινών, πνευμαχομάχων вместо πνευματομάχων, ψήχιν вместо ψήφον, θεανδριχή вместо θεανδρική, σλήματι вместо σχήματι, θεομάλους вместо θεομάχους, ж) замена υ или на υ: πολυχρονίου вместо πολυχρονίου, στόλος вместо στύλος, διαμαρτορία вместо διαμαρτυρία, άκατάπανστος вместо ακατάπαυστος, αυτοί вместо αίτιοι, εύ вместо έν, з) замена ι другими буквами: έν τρασίν вместо έν τρισίν, άμφόβαλον вместо άμφίβολον, άληθενός вместо αληθινός, μακρόστεχος вместе μακρόστιχος, δεικνούμενον вместо διικνούμενον, Θεοδόσεον вместо Θεοδόσιον, εκτεσεν вместо έκτισεν и) замена о и на ο: καλάμεν вместо κάλαμον, ψήχιν вместо ψηφον, Παλοια вместо Πάλαια, άναφοεΐσα вместо άναφθεΐσα, к) замена λ и на λ: καδουμένη вместо καλούμενη, φαλεΐν вместо λαλεΐν, συνάλειαν вместо συνάφειαν, λέλημα вместо θέλημα, л) замена ν и на ν: Ήρώμα вместо Ήρώνα, έκ δύο φύσεως вместо έκ δύο φύσεων, τοίτυν вместо τοίνυν, άκαταπανστος вместо ακατάπαυστος, м) замена разных букв на α: θειάν вместо θείων, άνανθρωπήσασαν вместо έwvθpωπϊί(xюαv, н) другие замены: έθεοποίκθη вместо έθεοποιήθη, γεννήθενον вместо γεννηθέντα. 5) замена одной буквы двумя: ερρεινε вместо έμεινε, αμεσιτεύταις вместо άμεσιτεύτως, έστί вместо έπί, άπρόβλητιτον вместо άπροσλήπτον, καιθάλαια вместо κεφάλαια, συγλωμούντες вместо συγγνώμονες. 6) замена двух букв одной: πάλω вместо πάλιν, ήμω вместо ήμΐν, εύτολμοτάτως вместо εύτολμοτάτους, συνάφμα вместо συνάφεια, συγλωμούντες вместо συγγνώμονες. 7) замена одной буквы другой, одинаково звучащей в позднюю эпоху: а) ι вместо η и наоборот: γένιται вместо γένηται, ίδιοτιτος вместо ιδιότητος, κόμιτας, вместо κόμητας, όρθίς вместо ορθής, θέλιμα вместо θέλημα, θελιμάτων вместо θελημάτων, τάξην вместо τάξιν, κτήσμα вместо κτίσμα (любопытно, что через три слова встречается правильная форма κτισμάτων), ώρησε вместо ώρισε, б) о вместо ω и наоборот: πτοχείας вместо πτώχειας, συμφονίαν вместо συμφωνίαν, χορίζω вместо χωρίζω, Θεόδορος вместо Θεόδωρος, γνοριζόμενον вместо γνωριζόμενον, κατητιώντω вместо κατητιώντο, πνευματωμάχοι вместо πνευματομάχοι, πρωσόπω вместо προσώπω, в) ι вместо υ и наоборот: μικροψιχίαν вместо μικροψυχίαν, σινοδικών вместо συνοδικών, πρωτοτίπος вместо πρωτοτύπως, ψιχοτόκος вместо ψυχοτόκος, πολυτευσάμενον вместо πολιτευσάμενον, г) буква θ заменяется на δ (ένανδροοπήσεοος вместо ένανθρωπησεοος), на τ (άντρωπίνης вместо ανθρωπινής, διασθάλτεν вместо διασφαλθέν), на φ (όρφής вместо ορθής) и наоборот (διασθάλτεν вместо διασφαλθέν, μεμθόμενος вместо μεμφόμενος, καιθάλαια вместо κεφάλαια, μορθή вместо μορφή), д) υ вместо η: γέννυσις вместо γέννησις. 8) замена одинаково звучащего в позднюю эпоху сочетания двух букв одной буквой: Ιόυδέων вместо Ιουδαίων, κινή вместо κοινή. 9) пропуск буквы, букв и(ли) ударения: προθμούμενος вместо προθυμούμενος, προκαταγγλτικώς вместо προκαταγ ελτικώς, άποσυναγ ως вместо άποσυνάγοογος, μέλουσαν вместо μέλλουσαν, κατηχηκός вместо κατηχητικός, σύκλεσις вместо σύγκλεισις, αυτοί вместо αίτιοι, βασιλκός вместо βασιλικός. 10) вставка лишней буквы (σ, ι, μ): έλάσχιστα вместо ελάχιστα, κορυφαίσοις вместо κορυφαίοις, συνχέσειν вместо συγχέειν, πραχθένι των вместо πραχθέντων, εμπλασε вместо έπλασε. 11) разбивка одного слова на два: πραχθένι των вместо πραχθένιων, δοκούν τας вместо δοκοΰντας . 12) объединение двух слов в одно: δτμιουργόνιχον вместо δημιουργόν των. 13) усложнение слова: διεφιλοσόφει вместо έφιλοσόφει, άνηρημενένης вместо άνηρημένης, λόγιος вместо Λόγος. 14) пропуск начала слова: μοιωμένην вместо παρωμοιωμένην. 15) появление ν перед к, χ: ένκαινίοις вместо έγκαινίοις, συνκαπατίθεμαι вместо συγκατατίθεμαι, συνκράσει вместо συγκράσει, συνχέσειν вместо συγχέειν. 16) пропуск подписной буквы: κατητιώντω вместо κατητιώντο, συμφωνία вместо συμφωνία, άνηρημενένης вместо άνηρημένης. 17) удвоение буквы: άλληθή вместо αληθή. 18) замена двух букв другими двумя: καταφιναρούσι вместо καταφλυαροϋσι, άποθεματισμόν вместо άναθεματισμόν (изменение приставки). 19) другие ошибки: μοναδιάς вместо μειδιάσας. Ошибки в латинских словах: decit вместо dicit, processit вместо procedit, coefistens вместо coexistens, qundum вместо quamdam, mediutur вместо mediator, connexe вместо connexa, persone вместо persona, seripsit вместо scripsit, sentint вместо sentiret, eo gratia вместо ea gratia, substantia liter вместо substantialiter, sub pari majestate вместо sub parili majestate, resanosque вместо vesanosque, Adu. Rak вместо Adv. Prax, istoria вместо historia, Neofinas вместо Neophitas, cofusus вместо confusus, conjunctas вместо conjunctus, Virgini вместо Virgine (abl.), aperante вместо operante, Theologo вместо Theodoro, oceidentali concilio вместо occidentali consilio, libertati вместо libertate (abl.), ecclesia Romanae вместо ecclesia Romana, hestis вместо gestis, sine de tu fertu вместо sine defectu, naxuria вместо natura, dolerandum вместо dolendum, confitemus вместо confitemur, fale вместо tale, fantummodo вместо tantummodo, phanfasia вместо phantasia, capitorum вместо capitulorum, Oumilda вместо Ormisda, Heges. vicinus apostolorum temporium, «…» isque ad f..J nine «…» sermoni simplici вместо Hegesippus vicinus Apostolicorum temporum, I…] usque ad […] hinc «…/sermone simplici. Приведенный выше подробный анализ ошибок имеет целью, во-первых, провести по возможности всестороннее исследование текста, который был использован при подготовке настоящего издания. Во-вторых, предостеречь читателей дореволюционных богословских и прочих трудов от чрезмерного доверия к существовавшей в ту эпоху лингвистической грамотности населения. В-третьих, дать преподавателям древних языков в духовных училищах и семинариях образцы тех ошибок, которые делали студенты почти век назад. В-четвертых, показать, в соответствии с какими фонетическими нормами читались определенные греческие буквы в стенах Санкт-Петербургской Духовной академии в начале XX в. В-пятых, привести примеры ошибок, могущих быть использованными при изучении различных фонетических и графических закономерностей. В машинописи встречаются ошибки в цифрах (например, вместо »Кол. 1,15« в тексте значилось »Кол. 1,5«, вместо »Мф. 2,13« – »Мф. 2,14«, вместо «Soz. Η. Ε. VI, 4» – «Soz. Η. Ε. IV, 4», вместо «Socr. Η. Ε. Ill, 25» – «Socr. Η. Ε. II, 25», вместо «Socr. Η. Ε. II, 38» – «Socr. Η. Ε. II, 28», вместо «Гормизд (514–523)» – «Гормизд (514–529)», «Пелагий (556–561)» – «Пелагий (556–560)») и в именах. Так, одно и то же имя или слово порой появляется в разных обликах: например, Giiotkin и Gwatkin; «духоборцы» и «духоборы». Латинское название автобиографии Григория Назианзина имеет вид то De vita, то Carmen de uitae (sic!) sua. Наряду с «тритистами» в машинописи появляются «тритенты». В ссылках на работы зарубежных исследователей в «Лекциях» указывается только фамилия ученого и год издания (например, «Losche, 1900») или только фамилия (например, «Спасский, Funk»). При этом фамилии одних исследователей записаны латиницей, фамилии других – кириллицей (например, «Draseke», но «Гарнак»). Поскольку не все выходные данные иноязычных трудов могли быть нами проверены, мы оставляли их без изменения в авторской (вернее, студенческой) редакции. Сочинение Епифания называется то «Панарион», то «Против ересей» (Haer.). В некоторых местах «Лекций» обнаруживается непоследовательность. Так, в главе об Ефесском соборе автор сообщает, что «от восточных были избраны: Иоанн Антиохийский (курсив мой. – А. Б.), Иоанн Дамасский, Имерий Никомидийский, Павел Эмесский, Макарий Лаодикийский, Апрингий Халкидонский, Феодорит Киррский и Элладий Птолемаидский (в Финикии)». Им «было внушено добиваться осуждения анафематизмов Кирилла». В дальнейшем Иоанн под сильным давлением Кирилла «подписал, с незначительными изменениями в тексте, документ об осуждении Нестория и его ереси» и стал проводить соответствующую политику, так что «евфратисийские еписк

azbyka.ru

Лекции по истории Древней Церкви, Раздел 6 - читать, скачать

Настоящий период церковной истории открывается фактом обращения римского императора в христианство. Замена враждебных отношений государства к церкви нормальными, юридическими, превращение христианской религии в государственную,– это событие, в собственном своем элементе коснувшееся лишь внешней стороны церкви, сопровождалось столь обильными последствиями, что не могло не отразиться и на внутреннем строе церковных отношений. Даже такая глубоко внутренняя сторона церковной жизни, как постепенно развивающееся выяснение учения веры, в своих исторических обнаружениях стоит в тесной зависимости от факта изменившихся отношений церкви к государству. Оставайся христианская церковь в своем прежнем положении,– прошли бы целые века прежде, чем состоялся бы вселенский собор. Борьба с ересями отличалась бы иным характером, и если догматические ее результаты были бы те же самые, то, весьма вероятно, ее история была бы значительно другая.

Значение факта новых отношений между церковью и государством для христианской религии понимают различно. Со дней Готфрида Арнольда в значительной части церковной исторической литературы установился обычай – оплакивать эту перемену. У протестантских авторов нередко слышится жалобная нотка: с эпохи Константина датируют «омирщение» церкви. При резком развитии этого взгляда, разность между двумя периодами доводится до противоположности, предполагается разрыв в церковной жизни. Свежая, полная сил и энергии жизнь древних христиан уступает место вялому византинизму, вместо нравственной свободы – цезаропапизм, деспотизм совне и внутри; вместо нравственных идеальных стремлений – погоня за материальными благами и внешним преобладанием. Подобный взгляд и в самой резкой форме и в нашей духовной печати был выставляем как квинтэссенция либеральной научности.

Но богослов, который по своим вероисповедным принципам видит в периоде послеконстантиновском новый фазис развития, когда церковная жизнь входит не только в нормальные, но во многих отношениях даже образцовые формы,– с удовольствием заметит, что теперь в самой протестантской литературе точка зрения Арнольда считается уже отсталой. Ученые, которые в последнее время касались с той или с другой стороны интересующего нас вопроса, не признают уже разрыва между двумя эпохами и Константина не думают делать ответственным за все то, чем церковная жизнь нашего периода невыгодно отличается от предшествующего. Положение, созданное Константином, по большей мере только содействовало, благоприятствовало раскрытию и обнаружению тех темных сторон, которые крылись уже в предшествующей истории церкви. И не особенно трудно убедиться в верности этого взгляда. Противоположное воззрение игнорирует хронологию до того полно, что его можно упрекнуть в неумении считать.

В самом деле, наиболее позорными представителями разлагающих влияний константиновской эпохи считаются те епископы, в которых придворный берет верх над предстоятелем церкви, которые за императорскую благосклонность готовы жертвовать и достоинством своего сана и догматическими убеждениями. Таков был, по общему верованию ученых этого лагеря, Евсевий ке-сарийский. Однако Константин ли создал этого рода тип епископа? Справка с хронологией показывает нам, что Евсевий родился, вероятно, между 253–259 г., что 313-й год застает его зрелым 54-летним мужем и, вероятно, даже епископом кесарийским. Следовательно, ко времени Константина это был уже вполне сложившийся и нравственно окрепший характер, который должен был бы противостоять разлагающим влияниям нового царствования. Другой епископ того же типа – Евсевий никомидийский, был, вероятно, сверстником Евсевия кесарийского: к 320 г. он успел уже переменить виритскую кафедру на никомидийскую. Следовательно, и этот епископ-полупридворный воспитался под всеми благотворными влияниями церкви свободной, не преклонявшей своего колена пред Ваалом цезаропапизма,– церкви мучеников диоклетиановской эпохи.– Словом, хронология говорит нам, что царствование Константина было не настолько продолжительным, чтобы в это время могли занять первенствующую роль в церкви лица, воспитавшиеся под новыми влияниями: разве лишь Урсакий и Валент, игравшие такую позорную роль при Константин, нравственно возросли при новых условиях церковной жизни. Все другие церковные деятели, с которыми вступал в отношения Константин, принадлежат по воспитанию предшествующему периоду и обязаны своим положением свободному выбору верующих, незатронутых влияниями нарождающегося византинизма.

А если мы припомним кое-какие подробности из жизни последних десятилетий этого периода, то увидим, что современники Константина действуют в том же направлении, в каком действовали бы их предшественники, которых смело диоклетианово гонение. Люди эпохи Константина слишком высоко ценят свой союз с императором; но не низко ценил его, например, и епископ Феона, дававший известную инструкцию обер-камергеру Диоклетиана 120. Епископат времени Константина считает в своих рядах лиц недостойных. Как узнаем из Евсевия, и епископы времени Диоклетиана далеко не все были лучезарными светилами религиозного и нравственного; и их деяния были таковы, что нуждались в прикрывающем молчании нашего историка.

Сводя вместе все разнородные следствия происшедшей перемены, мы найдем здесь не упадок на всех пунктах, а поступательное движение. Церковная жизнь входит теперь в свои обычные формы, которые она удерживает и в своей последующей истории. Факт же, открывающий настоящий период церковной истории, будет предметом пререканий до тех пор, пока не будет найдена идеальная форма отношений между церковью и государством. Попытаемся выяснить истинный объем его следствий и меру участия в них обоих вступающих в союз элементов, церкви и государства.

В деле установления новых отношений между этими новыми союзниками многое зависело от личных воззрений первого христианского императора, от мотивов, которыми он руководствовался в усвоении христианства, от искренности его расположения к новой вере.

Для многих протестантских ученых представляется бесспорным, что Константин перешел в христианство не путем внутреннего убеждения. Если так, то факт этот уже не триумф для церкви, и возникает вопрос: зачем церковь приняла такого человека в свои недра? Но подобное толкование обращения («не по внутреннему убеждению») не изменяет существа дела, и факт обращения по-прежнему нуждается в объяснении: если Константин принял христианство, не будучи убежден в его истинности, то где мотивы такого поступка?

Всем известен рассказ древних церковных историков, прежде всего Евсевия, об обращении Константина по случаю видения пред решительной битвой с Максентием в 312 г. креста с надписью: «in hoc vinces» («Сим победиши»). Тропарь: «Креста Твоего образ на небеси видев и, яко же Павел, звание не от человек прием», походит на цитату из церковной истории Фео-дорита; Созомен в числе побуждений к обращению также указывает в особенности на это знамение.

По этому вопросу уже давно написана целая литература. Ставили его в такой форме: имело ли это событие характер чуда или было только провиденциальной случайностью? Дело в том, что около солнца видны бывают иногда полосы, принимающие,– если это явление, «Parhelion», «ложное солнце» – бывает около полудня, форму креста. Но в такой постановке нам задаваться этим вопросом не приходится. В сущности – то и другое представление отделяются лезвием бритвы. Ведь и для чуда не требуется творческого акта: Бог пользуется здесь теми же силами, которые расположены в мировой массе. Чем бы мы ни объясняли этот факт: сверхъестественным ли вмешательством, или естественными факторами,– дело в сущности не изменяется.

Нам приходится считаться с различениями не столь тонкими, а с самой установкой факта. О θεοσημεία (божественном знамении) существуют три рассказа: Лактанция, Евсевия кеса-рийского и Созомена. Руфин, Сократ и Феодорит в счет не идут в данном случае, потому что они передают известия других.

Древнейшее известие идет от Лактанция (De mortibus perse-cutorum, с. 44). Сочинение Лактанция, в котором рассказывается об этом событии, появилось, по моему мнению, в конце 313 года, как думают другие – не позже 315-го 122. Рассказ Лактанция следующий. Константин остановился против моста Мульвия. Приближалось 27 октября. Во время сна (in quiete) Константин получил вразумление (commonitus est), чтобы он изобразил на щитах небесное знамение Бога (coeleste Signum Dei). Константин и сделал так, как ему было открыто: изобразил на щитах монограмму и вооруженный этим знамением выступил в поход. Произошла битва с Максентием, и Константину досталась победа.

О знамении на солнце нет здесь и речи, а повеление изобразить монограмму было получено во сне. Если бы один Лактанций передавал об этом событии, тогда не было бы о нем и никаких споров и дело представлялось бы совершенно естественным. Нужно припомнить, что у Константина было меньше войска, чем у Максентия: галльские легионы считали этот поход делом прямо отчаянным; намерения выступить в борьбу никто не одобрял; в войсках роптали; ауспиции предвещали несчастья. На стороне Максентия были испытанные преторианцы, которые в сражении 27 октября доказали, что они стоили своей репутации: они легли здесь костьми, но не уступили неприятелю ни пяди. Схватка предстояла жестокая, тем не менее Константин шел с уверенностью и этой уверенностью желал заразить и свои войска. Нужно иметь в виду, что отсутствие веры в языческих богов хорошо уживается с разными суевериями. Максентий совершил все языческие sacramenta, вопрошал внутренности жертв, Сивиллины книги. Таким образом все «omina» (предзнаменования) были против Константина. Ему нужно было поднять дух в своем войске. С этой целью он и повелел, быть может, выставить на щитах таинственный знак, заявив воинам, что это даст им победу. Действие этого знамения на умы было тем более мощно, чем менее его понимали. Итак, все по этому рассказу естественно и психологически объяснимо.

Следующий по времени рассказ об обращении Константина принадлежит Евсевию кесарийскому. Он рассказывает об этом событии два раза. Первый раз – в IX книге своей истории (IX, 9, 2), написанной между 313 и 323 гг. Константин изображается у Евсевия высоконравственным человеком, от отца наследовавшим все добрые качества. «Когда он,– рассказывает Евсевий,– шел освобождать Рим, то он призвал в молитве в союзники Бога небесного и Его Слово, Иисуса Христа». О внешних знаках на щитах у Евсевия нет и речи. Константин выступил на борьбу, одержал победу и засвидетельствовал свою веру во Христа. Свидетельство это прикровенного характера: он велел поставить в Риме свою статую, со спасительным знамением креста в руке; в руке статуи был крест, но не крест поднятый, как у проповедника, а копье с вершиною в виде креста. Таким образом, это знамение можно было понимать двояко: язычники полагали, что победа одержана силой оружия Константина, тогда как христиане приписывали это дело силе креста.

Другое известие о рассматриваемом событии находится в сочинении Евсевия кесарийского Vita Constantini, написанном между 337–340 гг. В первой книге этого сочинения (I, 26–31) Евсевий а) передает то же событие, о котором есть рассказ и в истории, и при этом аа) в рассказе о статуе нет ничего нового сравнительно с прежним повествованием. Но бб) когда он говорит о молитве перед походом,– прибавляет: «призвав к себе на помощь Бога всех и Христа и победный трофей – спасительное знамение...», т. е. очевидно св. крест. Но б) сверх того еще ранее Евсевий передает известие о θεοσημεία, предваряя, что факт чудесен, но он заимствован из достоверного источника: сам царь много лет спустя рассказывал об этом и заверил клятвенно. «Около полудня, когда день склонялся к вечеру (по нашему около 3-х часов), император увидел выше солнца (ύπερκείμενον τοϋ ηλίου) знамение креста с надписью: «сим побеждай» (τούτω νίκα – hoc vince). Ужас объял его и свиту. Ночью явился ему Христос с крестом же и повелел сделать подобие его и с этим знамением выступить против своих врагов. Утром Константин рассказал свой сон друзьям, призвал художников и повелел им сделать это изображение (labarum) *. Далее идет описание знамени; описание сводится к тому же, к чему и рассказ Лактанция. Знамя это водружено было на древке и обведено было золотым венком с драгоценными камнями; на шелковой ткани, прикрепленной к древку, были изображения Константина и сынов его. Монограмма украшала и шлем Константина, а о щитах у Евсевия ничего не говорится.

Это слово принадлежит баскам, жителям Пиринеев, но не греческое и не латинское. Могло употребляться и в Галлии, благодаря соседству и близости. Буквальное значение его, вероятно,– «знамя».

Давно неблагоприятно относятся к этому рассказу протестанты, основываясь на его различии от первого рассказа. Но разность эта не имеет значения: Константин мог дополнить рассказ, передать его обстоятельнее и лучше. Пускают в ход догматические соображения: Бог любви и мира будто бы является в рассказе Евсевия богом войны, поэтому весь рассказ нужно предать забвению и презрению, как natürlich erlogen (несомненно вымышленный). Такая критика не заслуживает одного красивого мыльного пузыря. Говорю это не потому, чтобы мы были обязаны отстаивать святость Евсевия, которая – в таком случае – не дает места таким предположениям, но потому, что возражение это методически никуда не годится. Говорят: если все знали об этом событии, то Константину незачем было и клясться. Но когда ставится дело таким образом, я посоветовал бы ученым протереть свои очки. Рассказ о клятве помещается перед повествованием о чуде. А это чудо, которое передает Евсевий, состоит из двух фактов – а) знамения и б) сна.

Для Евсевия рассказ о сне является несомненным потому, что о нем рассказал Константин; а ведь только он один в действительности и мог передать содержание этого сна точно. Предпосылая рассказу о чуде клятвенное заверение Константина, Евсевий является эмпирически тонким психологом; вероятно ли, чтобы ничего о Христе не знавший язычник увидел Христа во сне? Это – обоснованное психологически – сомнение рассеяла в Евсевий клятва Константина. Но суммарное заверение, что клятва была не нужна, хромает и в том случае, если мы центр тяжести в чуде перенесем на θεοσημεία. Говорят: это знамение на небе видели все, и Евсевий мог узнать об этом и не от Константина. Но Евсевий выражается очень осторожно: знамение креста, по Евсевию, видело στρατιωτικόν άπαν, т. е., собственно, все военные; а это, быть может, означает только свиту. Евсевий не употребил выражений στρατιά или στράτευμα, которые бесспорно означали бы все войско. Мысль, что знамение креста на небе было всем известно,– поэтому критически не обоснована. Да притом галльские легионы, вероятно, по выслуге лет военной службы возвратились к себе на родину и там сообщали рассказ о небесном видении, а в Палестину, быть может, ни один солдат из этих легионов и не появлялся; и Евсевию точных известий и о θεοσημεία собрать было неоткуда.

При оценке сказания Евсевия кесарийского о знамении креста не следует опускать параллельных языческих сказаний.

Осенью 313 г. в Галлии оратор Евмений, говоривший похвальное слово Константину, выразился очень неопределенно: «Какой-то бог побудил Константина отправиться в поход, как на победу, обещанную уже богом». Для объяснения этого достаточно одного сновидения. В 321 г. галльский ритор Назарий, говоривший похвальное слово Константину Великому, утверждал, будто во всей Галлии рассказывали, что видны были на небе войска, заявлявшие, что они посланы от Бога. И хотя небесное не является земному, однако видели, как помощь страшно сияла, и щиты, которые воины несли, блестели, а сами они говорили: «Мы идем на помощь Константину». Таким образом, в языческом сказании особенно подчеркивается одна черта – о свете, истолкованном язычниками, как блеске оружия и сиянии щитов. Следовательно, утверждать, что рассказ о кресте покоится на одном Евсевий, не представляется возможным. Утверждать Назарию о видении так смело было неудобно, если бы рассказ о видении не имел в Галлии большой огласки.

Но Евсевий подлежит критике – и серьезной – с другого конца. Отдел о Константине представляет самые плохие страницы в его сочинениях. Он просто не понял рассказа, сообщенного ему Константином. Император не такой собеседник, которого можно интервьюировать и ставить ему вопросы. Он сказал несколько слов, а Евсевий истолковал их по-своему. Настроение Константина обрисовывается очень смутно. Когда он видит крест и надпись, то смущается и не знает, что это означает. Очевидно, он был настолько неосведомлен в христианстве, что и крест ему был неизвестен. Господь является ему во сне, а проснувшись он спрашивает: «Кто это был? Кто явился?» Но потом он для истолкования сна призывает почему-то христианских епископов, которые и собщают Константину сведения о Христе. Как Константин догадался пригласить епископов?...

Бьет Евсевия и другая сторона дела. Константин видит крест с надписью и в сонном видении ему является Христос с крестом. А у себя на знамени и на шлемах он воздвигает не крест, а монограмму Христа. Таким образом, он употребляет особый, неявленный ему знак. Очевидно, Евсевий сбит с толку предвзятым мнением, что Константин видел крест, и в этом смысле понял выражение Константина о небесном Божьем знамении ему. Христианское настроение Константина он усмотрел в том, что Константин поставил свою статую с копьем, увенчанным крестом. Выражения Лактанция о небесном Божьем знамении он не понял. Во всяком случае возможно было перетолкование небесного видения, и все затруднения являются примесью собственных недоразумений Евсевия.

В заключение отметим третье повествование – Созомена о том, что Константину было богознамение (I, 3). Когда Константин отправлялся в поход против Максентия, он видел во сне знамение креста, на небеси блистающее, и представший ангел сказал: «О Константин, сим побеждай» А другие говорят, что явился сам Христос. И затем идет повествование Евсевия. Повествование Созомена очень характерно: оно посвящено Феодосию Младшему и в 440 году передано ему в Константинополе, как наиболее вероятное. Если же в нем и приводится Евсевий, то ему, однако, здесь не придается безусловного значения.

Таким образом, объективная сторона дела передается у историков различно, так что точный характер повествования установить трудно: что видел Константин? во сне или наяву? было ли это явление совершенно естественное или сверхъестественное? Таким образом, этот рассказ по своей неопределенности не может быть предметом исторического повествования, и его можно устранить. Гораздо важнее для нас установить связь между видением и принятием Константином христианства.

Религиозное настроение Константина было крайне неопределенно. Его отец Константий был поклонником солнца, или бога Митры,– культ которого был очень распространен на западе среди войск. Даже во времена Константина изображение этого божества встречалось на монетах, и настроение Константина перед 313 г. было так неопределенно, что Евсевий прав, говоря, что Константин весьма мало знал о христианстве, и его знания сводились почти ни к чему. Принятие христианства было у Константина скорее делом политики, чем религиозного убеждения. Он мог наблюдать, что императоры-гонители христианства кончали жизнь свою несчастно, а отец его Константий, благосклонно относившийся к христианам, умер естественной смертью. Это не могло не наводить Константина на раздумье.

Видение же или откровение во сне не могло произвести в его душе рокового перелома. Сравнение Константина с ап. Павлом неудачно. Эти натуры совершенно диспаратны. В 1666 г. на глазах Ньютона упало яблоко, а в 1687 г. появилась его натурфилософия с объяснением закона тяготения. Миллионы яблок падали и раньше и после Ньютона, однако закон тяготения не был открыт ни раньше, ни после его каким-нибудь самоучкой. Следовательно, одно и то же явление может производить различные впечатления, смотря по различным настроениям. Ньютон был очень наблюдателен, и из известного явления он вывел закон. У ап. Павла пред путешествием в Дамаск все религиозные вопросы доведены были до высшей точки кипения, и потому одно краткое «да» или «нет» могло сразу радикально изменить его настроение. Из Евсевия же видно, что воззрения Константина были неопределенны, и знамение на небеси не давало определенного ответа на несуществующие определенные вопросы: Константин вообще не отличался религиозностью. Он приблизился к христианству не во мгновение ока, а постепенно.

Нет побуждений думать, что до видения знамения Константин был язычник, а после него сделался христианином. Евмений достаточно дает понять это, придавая «богознаме-нию» неопределенную окраску: «какой-то бог». Сенат видел, что Константин в религиозном настроении стоит на особой почве, а не строго языческой. Сенат редактировал надпись на арке Константину (315 г.) в форме довольно неопределенного свойства: «Константин освободил Рим по внушению божества (instinctu divinitatis»). Для сената естественно было написать: «повелением Юпитера», но он чувствовал, что это было бы смело и неугодно Константину. Очевидно, что настроение Константина не было строго языческое. Но не было оно и строго христианское. Если бы сенат и мог скрыть его под указанной формулой, будучи большой силой (как он и сделал, например, усвоив ему имя pontifex maximus, или провозгласив Константина после его смерти, т. е. после принятия им христианства,– богом), то этого никак не мог сделать Евмений. Этот простой галльский ритор вряд ли решился бы на такое толкование, если бы знал, что всем известно христианство Константина.

Сама монограмма могла быть простой аббревиатурой, составленной из греческих букв ХР или РХ,– как угодно. Ее носили все, имеющие имена, начинающиеся этими буквами. Монограмма эта сама по себе ничего не говорила, и только христиане понимали ее как указание на благоприятный поворот в их положении; для язычников же она была неясна. Эта монограмма и потом часто встречается на многих других предметах, так что один ученый считает ее знаком расположения носившего ее к войску. В жизни Константина она была только начальным шагом к христианству. Только одно вероятно, что монограмма эта была употреблена в походе против Ликиния.

Итак, сверхъестественное событие, в чем бы Константин ни полагал в нем центр тяжести, не могло иметь для него решающего значения. Каковы же были мотивы к тому, что Константин дал христианству господствующее положение? – Если он стал на сторону христианства без глубокого религиозного убеждения, то мотивов для этого, очевидно, должно искать в политике.

Вопрос может быть лишь о специальном характере того политического вопроса, с которым он обращался к новой вере, того – пожалуй – расчета, который имел свою долю влияния на обращение Константина. Видел ли он в христианстве людей, в силу своих нравственных убеждений неограниченно преданных правительству? Или он рассматривал их как партию, на которую выгодно было опереться в борьбе со своими соперниками за единодержавие? Первое невероятно; история христиан за три века достаточно показала, что в их убеждениях есть такие тайники, коснуться которых они не позволяют никакому правительству в мире. В свою очередь, как значительная политическая партия, т. е. как готовая, организованная сила, содействием которой можно было воспользоваться в вооруженной борьбе с врагами наличными, христиане не существовали.

Константин видел, что преследования христиан вносили лихорадку в организм римской империи, возбуждали нездоровое настроение умов. При Диоклетиане уже масса язычников не сочувствовала гонениям, и таким образом перелом в отношениях правительства к христианам не представлял опасности со стороны язычества, тем более что и жизнь христиан была устроена так, что они предъявляли самые ничтожные требования. Они хотели только верить в Бога по своему усмотрению, не добивались должностей и даже готовы были отказаться от предоставления их религии особых привилегий (например, дозволения процессий). Для них достаточно было иметь религиозные дома, в которых они свободно могли бы молиться. Константин мог бы этим удовлетвориться, но он идет дальше: дает не свободу только, но и господствующее положение.

К некоторым вещам люди способны относиться безразлично, когда они не выглядят, как личное ограничение. Язычники могли быть настроены не религиозно, могли не защищать своих богов. Но когда христианство становилось религией господствующей, а язычество отодвигалось на второй план, становилось, так сказать, в разряд униженных и оскорбленных, тогда подобный перелом был риском недюжинным.

Важно, очевидно, знать, как много христиан было тогда в римской империи, какой они составляли процент в государстве? 123. Если их было половина на половину, то выбор был, конечно, не труден, ибо христиане были энергичны. Но вопрос терпит крушение даже на том, как велико было население вообще римской империи. По мнению Гиббона, при Константине Великом христиане составляли 120 часть всего населения римской империи. К нему присоединяется и Фридлэндер. Другой историк, Рихтер [Н. Richter, Das west-römische Reich. Berlin 1865 полагает, что христиане составляли 110 часть населения: 5–6 миллионов их приходилось на 45 миллионов язычников. Последняя цифра находит подтверждение в результатах исследования Юлиуса Бэлоха о населении классического мира [Beloch, Die Bevölkerung der griechisch-römischen Welt. Leipzig 1886].

Вообще нужно сказать, что о точной статистике в отдаленной древности нечего и думать. Встречаются у классических писателей записи о плотности населения и приводятся цифровые Данные, например, о составе армии; но к ним следует относиться осторожно. Бэлох пришел к заключению, что на греческом востоке ко времени смерти Августа было 28 милл. жителей, а на латинском западе, с включением земель на Дунае – 26 милл., всего в римской империи 54 милл. В определенности эти цифры разбиваются таким образом: в Европе 23 милл., в Азии 19 12, в Африке – 11 12 милл.; в частности: в Египте – 5 милл., в Италии, Испании, Азии и Сирии по 6 милл.

Для нас интересно, повысилась ли цифра ко времени Константина Великого и насколько? Если положиться на Рихтера, то произошла даже убыль. Во всяком случае важен факт, что при Августе не включалась в состав империи Месопотамия, которая присоединена впоследствии. Но существуют точные признаки, что если население увеличилось, то весьма слабо, а может быть – уменьшилось. В 252 г. в империи появилась чума – pestis, и длилась 15 лет; опустошение было произведено страшное; прореха не могла быть заполнена ко времени Константина. Можно вообще предполагать, что при императорах население не разрасталось. Конечно, ныне всеми уже оставлена легенда, что при императорах водворился деспотизм и всем жилось худо. Напротив, провинциям при республике было хуже. Знатные римляне наживали в Риме долги и отправлялись в провинции для обогащения, а суд и управу в Риме при республике найти было трудно. Такие порядки при императорах были редки и даже невозможны. Таким образом, провинции при императорах находились в состоянии процветания.

Но политика не составляет всего. В Греции еще раньше была заметна убыль населения вследствие недостатка пропитания. Индустрия и торговля служили интересам богатых, масса же населения жила земледелием. В Италии земледелие было экстенсивное: о каком-либо удобрении, например, гуано, не могло быть речи, а такое земледелие истощает почву. Варрон (ум. 27 г. до Р. X.) писал, что на 10 югеров высевается 5 или 6 модиев ячменя и урожай бывает сам 10. Цицерон в своей речи против Верреса говорит также, что урожай в Италии сам 10 и 8, именно из 6 посеянных модиев собирается 48, а при выдающемся урожае – 60. Между тем, Колумелла, писавший при Клавдии (ум. 13 окт. 54 по Р. X.) говорит: «Едва ли кто запомнит случай, когда урожай был сам 5». Таким образом, мы видим падение урожая наполовину. При подобных обстоятельствах жить среднему человеку было трудно. Поэтому цифру Бэлоха, определяющую население империи при Августе в 54 милл., можно принять и ко времени Константина Великого.

Для дальнейших рассуждений важны сведения о населении больших городов: Рима, Александрии и Антиохии. В цветущее время в Александрии всего жителей с рабами было около 12 милл., а при Августе и его преемниках, может быть, увеличилось. В Антиохии в начале нашей эры было 300 тыс. свободных, так что по населению она соперничала с Александрией. Не так ясны сведения о населении Рима. Многие решали этот вопрос и впадали в преувеличения. Соблазнительным п

azbyka.ru

Лекции по истории Древней Церкви, Раздел 5 - читать, скачать

С началом этого периода мы вступаем в строй церковной жизни в общем весьма близкий к тому, какой существует и доселе. Сфера действия, бытовая сторона церковной жизни предшествующего периода, в своих подробностях для нас не совсем представимы: церковь мучеников, общество гонимое, отрицаемое, юридически непризнанное и тем не менее живущее такой жизнью, которая предполагает значительную публичность обнаружений,– представляет явление слишком своеобразное, экстраординарное. Интерес, который возбуждает последующая церковная история,– другого рода – не столько эстетический, сколько практически положительный. Церковная жизнь в настоящем периоде принимает характер нормальный, легче укладывается в выработанные обьщенным опытом формы представления. Этот период посредствует – не хронологически только – между позднейшей церковной историей и ее самым древним периодом. Необыкновенно энергичная церковная жизнь живо напоминает предшествующий период; но она развивается при таких внешних отношениях, которые общи настоящему периоду с последующими. Это сочетание новых форм и древнего содержания и силы сказалось вескими последствиями почти на всех пунктах церковной жизни.

Вопрос об отношении между церковью и государством впервые в этот период явился в более естественной постановке. В течение этих 6 веков эти отношения приняли те формы, которые, с изменениями несущественными, удержались и доселе в большей части христианского мира. Даже те отношения, которые как исключение существуют в немногих христианских государствах,– имеют свои прецеденты в некоторых, правда разрозненных, явлениях этого периода.

Отношения церкви к миру языческому вне пределов римской империи в настоящий период принимают тот миссионерский характер, который они сохраняют и доныне: медленное воздействие массы на массу, постепенное проникновение христиан в среду языческого населения заменяется внешним, большею частью случайным воздействием на мир языческий немногих вольных или невольных эмиссаров мира христианского,– результатом которого является не усиление церкви существующей, а зачатки новой, филиальной.

Внутренние отношения христианского общества вообще принимают такие твердые очертания, что на долю будущего остается лишь детальная их разработка. Главные моменты иерархических отношений, мирян и клира, низшего клира к епископу, внутренние разветвления самого епископата, остаются неизменными. Формы соборного управления, положение клира должностного, чиновного, относительно членов иерархии, обрисовывается достаточно ясно.

История богословской мысли составляет самую блестящую страницу, а одной своей стороной – и специфическую характеристику этого периода. Этот пункт церковной жизни в эти века является центром, к которому тяготеют все жизненные силы христианской церкви. Богословская мысль развивается здесь во всей своей красоте и силе. В энергии ее проявлений, в необыкновенном – для нашего времени – по своей широте и глубине интересе, который богословская мысль возбуждает в различных слоях общества,– чувствуется непосредственность связи этого периода с предшествующим, когда люди жили своими религиозными убеждениями и умели стоять за них до самоотвержения. В сознании величайших представителей церкви нашего периода героическая стойкость за православие была естественной заменой героизма исповедников предшествующего периода. Борьба с различными ненормальными обнаружениями бого-словствующей мысли, непрерывной цепью проходящая через несколько веков,– разрешается настолько ценными в догматическом отношении результатами, что даже консервативный протестантизм не оспаривает их высокого значения. Решение существенных вопросов христианства о Троице, воплощении, благодати в настоящем периоде дано в таких формулах, против которых современное богословие критического оттенка могло выставить довольно острые возражения, но не могло предложить в замену их ничего более цельного, ни даже дать счастливый опыт разрешения выставленных им недоумений. Наряду и совместно с раскрытием содержания христианства на соборах с замечательной мощью развивается и индивидуальная богословская мысль. Греческая церковь этого периода выдвигает целую плеяду столь глубоких и тонких богословов, что другие периоды гордились бы, если бы могли насчитывать их хотя единицами. Латинская церковь также в этот период достигает кульминационного пункта своей богословской производительности, выставляя самого глубокого из своих богословов и самого многостороннего из своих ученых.

Богослужебный строй к концу этого периода – по крайней мере в греческой церкви – достигает своего завершения, и последующая история не привносит в эту область ничего кроме немногих штрихов.

Нравственная жизнь в этот период вырабатывает новые формы аскетического подвига, неизвестные в древней церкви, сохраняющиеся впоследствии на востоке без перемен, на западе развивающиеся во всем разнообразии. Общий нравственный уровень христианской жизни этого периода сближается с последующими,– результат одинаковых общих условий для ее обнаружения; ее экстенсивность развивается не без ущерба для ее интенсивности.

Наконец, если обратить внимание на явления отрицательного порядка,– то и с этой стороны история этого периода сделала несомненный успех. Последующий период характеризуется разделением западной и восточной церкви и необыкновенно быстрым и сильным развитием папства. Но разделение церквей уже в настоящий период намечено не только в своей возможности, не только в благоприятных условиях и причинах, его произведших,– эти причины существовали раньше самого христианства,– нет, оно дано было уже в самом обнаружении: церкви греческая и латинская уже пережили 35 лет (484–519) в формальном разрыве между собой, фактически могли убедиться в возможности существования одной без другой. Равным образом и папство в наш период не только зародилось, но и достигло, хотя и незаметно, довольно значительного роста. Николай I, которым открывается следующий период церковной истории, имел за себя довольно солидные прецеденты; а это был, по образу своих мыслей и действий, вполне средневековый папа.

azbyka.ru

Лекции по истории Древней Церкви, Часть 1 - читать, скачать

Церковная история есть наука историческая и вместе богословская. Она есть наука историческая, поскольку занимается явлениями прошлого; богословская, поскольку предметом ее является прошедшая жизнь Церкви христианской. С этих двух сторон и можно рассматривать ее при установлении понятия о ней, ее задачах и методах. С одной стороны, ей должны быть свойственны те черты, которыми характеризуется вообще историческое знание, и она должна стоять в известном отношении к другим отраслям этого знания. С другой, – входя в круг богословских наук, она должна разделять общие для этих наук предположения и занимать определенное среди них место. Ввиду такого двойственного характера этой науки, очевидно, для ясного понятия о ней необходимо иметь общее понятие о двух различных областях знания, об истории и богословии, – определить занимаемое ею в той и другой области положение.

Греческое слово Ιστορία (по своему филологическому происхождению одного корня со словом οιδα – знаю) означает вообще знание. Такой первоначальный, самый общий смысл этого слова доныне сохраняется в термине «естественная история»: эта «история» в действительности вовсе не есть наука историческая в собственном смысле, а описательная, и слово «история» означает здесь знание вообще.

Но обычно слово «история» употребляется в более ограниченном смысле: под историей понимается не всякое вообще знание, а знание о прошедшем. И этот более тесный смысл слова настолько твердо установился за ним, прошедшее как объект исторического знания признается настолько характерным для этого знания, что «историей» называют и объект знания – само прошедшее, или ряд событий, из которых оно слагается, а не одно только знание, и повествование о нем: делается в этом случае различие между употреблением слова в субъективном и объективном значении. В немецком языке слово Geschichte – история – различается от geschehen – происходить, и указывает прямо на прошедшее (или происшедшее, das Geschehen) как предмет истории; здесь, в обратном порядке, от объекта заимствуется термин для обозначения знания о нем (причем значение Geschichte в немецком языке может расширяться и до Naturgeschichte по аналогии с Historia naturalis).

Но ограничение смысла слова «история» на этом не останавливается. Предметом изучения с исторической точки зрения может являться все существующее во времени и подлежащее изменениям, насколько, разумеется, изменения эти представляют закономерный более или менее процесс, а не являются совершенно случайным для того, что изменяется, или не представляют однообразного повторения одного и того же. Можно говорить, и говорят, например, об истории органического мира, истории Земли, истории всего мироздания, в смысле закономерной последовательности известных изменений, результатом которых является настоящее состояние физического мира или его отдельных частей; этого рода история внешней природы и была бы «естественной историей» в более точном смысле в сравнении с тем, в каком обычно употребляют выражение «естественная история». Такая история мира во всей совокупности его явлений, от звездных систем до мельчайших организмов, от великих мировых катастроф до незначительнейших физических, химических и органических процессов, конечно, существует объективно; но как знание, субъективно, она существует в творческом Уме абсолютного Духа (Ehrhard). А что иногда предлагается с громким именем такой истории, то или почти не переступает пределов описательной науки, или сводится к гипотезам, сколько смелым, столько же нетвердым.

Для духа человеческого история в смысле знания о прошедшем существует собственно и прежде всего как знание о прошедшем самого же духа, как история человечества. Но те или другие явления во внешней природе, хотя бы они и относились к прошедшему времени, не составляют собственно содержание истории, по общепринятому понятию о ней, а именно прошедшая жизнь и судьбы, призванного к обладанию самой природой человечества как совокупности сознательных, мыслящих и волящих существ, живущих и действующих в постоянном взаимодействии между собой и объединяющихся в известные группы как первоначального и естественного, так и позднейшего и более или менее искусственного происхождения. Итак, история есть: а) знание и именно б) знание о прошедшем, в частности в) о прошедшей жизни человечества.

Естественными группами, на которые распадается род человеческий, являются нации; на их основе, но далеко не всегда и вполне совпадая с ними и подвергаясь в течение своего существования многим и разнообразным изменениям, развиваются государства, политические единицы, с той или другой организацией. История народов и государств в их внутренней жизни и внешних отношениях есть так называемая гражданская история – политическая, когда она обращает особое внимание на события государственной жизни, и культурная, когда она изучает разные формы духовного развития и материального быта народов. Объединение в одно целое историй всех отдельных народов и государств дает всеобщую или всемирную историю человечества.

Но наряду с естественными подразделениями рода человеческого на племена и возникшими на почве естественных условий политическими ассоциациями, возвышаясь над всеми национальными и культурными различиями, существует еще универсальное по назначению общество религиозного характера, имеющее в основе принцип сверхъестественного откровения Абсолютного, – наряду с земными государствами стоит независимое от них по внутренней сущности и совершенно отличное по происхождению и цели царство не от мира сего, или, точнее, видимое проявление на земле этого царства – основанная Христом Церковь. В то время как земные государства имеют человеческое происхождение, ставят ближайшей целью земное благополучие своих членов, развиваются и действуют в пределах естественных условий и сил человека, это общество, как божественное учреждение для вечного спасения людей, начало и последнюю цель своего бытия имеет в трансцендентной области; внутренняя жизнь и развитие его при тех или других внешних отношениях, обусловливаемых его существованием в мире, протекают в постоянных отношениях к сверхъестественному. Главой этого общества реально является Основатель его – Богочеловек Христос; одушевляется организм Церкви Духом Божиим. Греческое название этого общества εκκλησία (соответствующее, вероятно, употребленному и Самим Христом в известных местах Евангелия, где упоминается о Церкви, арамейскому или сирийскому «itta», означающему народ в собрании), – будучи перенесено на него с греческих народных собраний, и выдвигает на вид момент призвания (κλήσις) Самим Господом и выделения из среды прочих людей, последователей Христа, с обязательством притом для призванных активного участия в жизни нового общества. Германское «Kirche» и славянское «Церковь» происходят от греческого το κυριακον – дом Господень, место богослужебных собраний христиан, – заключает указание (хотя и косвенным образом) на Господа как главу Церкви. Поскольку Церковь есть совершенно особое, специфическое, отличное от всех других человеческих обществ общество, живущее самостоятельной и особой жизнью, история ее есть особая наука, наряду с гражданской историей, а не интегрирующая лишь часть общей культурной истории человечества.

Таким образом, в то время как гражданская история есть история человечества в естественном его состоянии, церковная история есть история универсального религиозного общества, возникающего в человечестве, поскольку в естественную жизнь его привходит элемент супранатуральный. Что касается отношений между той и другой, то всемирной или всеобщей история человечества могла бы называться лишь насколько она включала бы обе эти науки. На деле наименование «всеобщей» или всемирной истории (нем. Weltgeschichte) утвердилось за гражданской историей.

Положение и значение церковной истории в общей истории человечества и отношение ее к гражданской определяется значением религии вообще в жизни человечества и исключительным значением религии христианской, как откровенной. Религия есть высшее и общее для всех людей проявление духовной жизни, будучи выражением отношений духа конечного к Бесконечному. Эти отношения только и имеют в конце концов высшую и непреходящую ценность для человека, другие отношения к миру преходят вместе с миром. История религий как история высших стремлений и интересов духа человеческого должна быть признана с этой точки зрения и высшей, и важнейшей частью в общей истории жизни человечества. Но в христианской религии навстречу естественным стремлениям человеческого духа исходит сверхъестественное откровение Духа бесконечного и дается полное удовлетворение религиозным потребностям человека; в то же время здесь дается возможность полного осуществления и идеала гуманности, к чему и сводится, собственно, вся задача естественного развития человечества. В христианстве отдельному человеку и всему человечеству указывается и высшая цель жизни и деятельности и даются средства к ее осуществлению. Выше и далее того, что предлагается христианством, человечество не может идти в своем развитии, потому что христианство – не человеческого происхождения. Самый факт откровения Божества, лежащий в основе христианской религии, воплощение Христа, имеет центральное значение для всей истории человечества: только с точки зрения этого факта история человечества может быть понята как единое целое: как история приготовления рода человеческого к принятию откровения Божества в лице Богочеловека, с одной стороны, и как история постепенного просвещения его явившимся в откровении языком светом – с другой. Идея всеобщей истории человечества и обязана прямо своим возникновением христианству, отвергшему языческий национализм древнего мира, и развилась из истории христианства. Но история Церкви есть не что иное, как история христианства в его конкретном проявлении. Ввиду указанного значения христианства, очевидно, она является как бы идеальным центром и важнейшей частью общей истории человечества.

Имея своим предметом христианство с его исторической стороны, как оно проявляется в Церкви, церковная история входит в круг наук, составляющих область христианского богословия. Богословие, научное исследование и разъяснение данных христианской религии получило начало еще во втором веке, когда представителями Церкви призваны были в борьбе с язычеством и гнозисом на службу новой религии средства греческой образованности. Относительно термина «богословие», греч. θεολογία (у греков θεολόγος, «рассуждающий о богах», употреблялось еще до P. X. в языческие времена, например о поэтах VI в. Ферекиде и Эпимениде), – нужно заметить, что первоначально он имел в христианстве буквальный смысл, более узкий, чем в каком он употребляется теперь: им обозначалось именно учение о Боге, о Троице и, в частности, о божестве Христа; в этом смысле «богословами» называются евангелист Иоанн и Григорий Назианзин. Уже в Средние века под teologia Christiana стали иметь в виду вообще учение христианской религии. Долгое время, в продолжение патристического периода и в Средние века, богословие почти одно было исключительно предметом специальной разработки; другие науки примыкали к нему в качестве вспомогательных. Лишь в Новое время произошла эмансипация от него светских наук, через что оно, разумеется, помимо своего исторического права первородства, не потеряло права на первенство перед другими науками по внутреннему значению, но при свойственном Новому времени плодотворном принципе специализации знаний само получило дальнейшее развитие. В области самого богословия специализация выразилась в разделении на отделы богословских наук и требовании методической разработки их соответственно особым задачам.

Обычно принятым ныне разделением богословия является разделение на четыре отдела: 1) богословие экзегетическое, 2) богословие историческое, 3) богословие систематическое, 4) богословие практическое; иногда они сводятся только к трем или даже к двум главным: 1) богословию историческому и 2) систематическому. – Исходным пунктом для богословской науки вообще служат письменные памятники Откровения, священные книги Ветхого и Нового Завета. Непосредственную разработку Писания как первоначального источника богословского знания и берет на себя богословие экзегетическое (сюда относятся так называемые исагогика и критика, с одной стороны, герменевтика и экзегетика – с другой). Задача исторического богословия – изображение истории сообщения человечеству Откровения, с одной стороны, и усвоения его человечеством – с другой (сюда относятся история библейская и церковная). Изложение в системе данных Откровения как высшей истины для мысли и высшей нормы для жизни человеческой, применительно к современной ступени развития христианского человечества и в качестве результата его предыдущей истории, должно дать систематическое богословие, являющееся как бы кульминационным пунктом богословия (апологетика, догматика и этика). Наконец, практическое богословие как вывод из теоретического изучения христианства, его источников, истории и внутреннего содержания дает указания относительно церковно-практической деятельности, имеющей целью проведение данных Откровения в жизнь членов Церкви (пастырское богословие и церковное право, литургика и гомилетика). На экзегетическое богословие высказывается иногда взгляд как на вспомогательную лишь, но не самостоятельную отрасль знания, богословие же практическое имеет прикладной характер теории искусства. Главными отраслями богословского знания во всяком случае является историческое и систематическое богословие.

Церковная история входит в отдел исторического богословия. Чтобы определить ее положение и значение в богословии, нужно определить положение и значение исторического богословия вообще с одной стороны, с другой – частнейшее место, занимаемое ею в последнем.

Необходимость исторического изучения христианства и важное значение его в ряду богословских наук могут быть поняты, если обратить внимание на исторический по существу характер самого христианства как религии. Христианство явилось в мир не как идея, не как результат естественного логического развития, а как факт, как дело или откровение Бога, начавшееся первоевангелием об Искупителе и завершившееся явлением во плоти Самого Бога Искупителя и основанием им Церкви как конкретной исторической величины. Бесполезно было бы стараться проникнуть во внутреннюю сущность его или делать какие-либо практические выводы, оставляя при этом без внимания фактическую его сторону, историю его появления в мире и развития.

Историческое богословие является, таким образом, необходимым предположением и основой систематического и практического; для догматиста, например, знакомство с предыдущим развитием богословской мысли безусловно необходимо, так как он должен считаться с его результатами; историк Церкви, хотя и должен быть богословом вообще, вовсе не стоит в такой зависимости от догматики или какой другой дисциплины.

Что касается другого частнейшего вопроса о положении церковной истории в ряду других богословских наук исторического характера, то первоначально объем исторического богословия вполне совпадал с ней. Как замечено, к историческому богословию, кроме церковной, относится еще библейская история. Последняя, и именно история Ветхого Завета, а не только Нового, рассматривалась прежде церковной (Буддей). Из прежнего времени известны курсы, в которых наряду с новозаветной историей излагается и «церковная» история Ветхого Завета; таков курс реформаторского ученого XVIII в. Венемы (Venema Instit. Η. Ε. ed. 1777–1783).

Ветхозаветное время, однако, было только подготовительным периодом в устроении Церкви в собственном смысле. Далее, обычно и в настоящее время, в курсы церковной истории вводятся хотя бы общие замечания из евангельской истории, о земной жизни и деятельности Основателя Церкви – Христа, и более или менее подробные сведения из истории апостольской. Но и история устроения Церкви в Новом Завете, жизнь Христа и деятельность апостолов, как изображается она в апостольских писаниях, также собственно должны быть отнесены к библейской истории, как и делает это, например, митр. Филарет. Источники истории этого времени – книги Св. Писания требуют иного отношения к себе и иных методов разработки, нежели источники истории дальнейшего времени. Самые события апостольского периода, не говоря уже о жизни Богочеловека, имеют отчасти иное, принципиальное значение в сравнении с позднейшими. Уже одно обилие материала в данном случае должно было вести к образованию особых дисциплин. У протестантов, например, при их особых интересах к истории первых времен христианства, не только в качестве особых дисциплин существуют евангельская история, «Жизнь Христа» (Leben Jesu) и «апостольская история», но сверх того (с 60-х гг. [XIX в.]) появилась еще и т. н. «Neutestamentliche Zeitgeschichte», «история времени, к которому относятся новозаветные события».

История Церкви христианской, если начинать ее и с послеапостольских времен, имеет слишком много и своего материала, и задача ее слишком широка, поскольку она состоит в том, чтобы по возможности точно и всесторонне изобразить жизнь Церкви в ее последовательном развитии. Жизнь Церкви в каждый данный момент является настолько сложной, и вместе с тем к настоящему времени она оказывается уже настолько продолжительной, что необходимым следствием этого для церковной истории как науки и вместе необходимым условием успешной ее разработки является разделение труда и в ее собственной области. С одной стороны, это разделение находит выражение в ограничении пределов исследования прошедшей жизни Церкви известной географической областью, или хронологическим периодом, когда предметом исследования делается история лишь той или другой поместной Церкви или известного лишь периода церковной истории. С другой – в специальной разработке отдельных сторон церковной жизни и деятельности различных церковных учреждений. Последнее имело следствием возникновение целого ряда богословских наук исторического характера, частью совершенно уже обособившихся от церковной истории. Таковы история догматов и символика, патрология и история христианской литературы, христианская археология, история богослужения и история христианского искусства. Из общей церковной истории выделяется, таким образом, совокупность отдельных исторических дисциплин, объединяемых общим термином исторического богословия, – ив дальнейшем можно ожидать и нужно желать продолжения этой специализации исторического исследования. Сама церковная история продолжает при этом быть объединяющим центром для этих дисциплин и должна результаты детального исследования частных наук соединять в единый цельный и живой образ развития церковной жизни.

Таким образом, значение изучения христианства с исторической стороны, иначе – исторического богословия, прямо вытекает из исторического характера христианской религии. Церковная история была первоначально представительницей этого богословия, причем сюда включалась и библейская. Теперь, когда специализация ученого труда, свойственная и всем другим научным областям, вызвала к бытию и в области исторического исследования христианства целый ряд особых наук, общая церковная история имеет значение связующего центра и основной науки в среде всех этих частных дисциплин.

Ближайшее определение задачи и метода церковной истории вытекает из понятия о сущности ее как исторической науки, и некоторые особые обстоятельства налагаются на церковного историка ее богословским характером.

Задача истории вообще – представить по возможности наглядную картину прошедшего, дать точное и связное, соответствующее действительности, изложение фактов прошедшей жизни. Если бы история стала задаваться другими целями, хотя бы, по-видимому, более высокими и чисто научного характера, не говоря уже о целях практических, она через это только бы лишила себя возможности выполнить свою прямую задачу. По разъяснению покойного В. В. Болотова, уже самое филологическое происхождение слова «история» указывает на отличительные черты исторического знания. С филологической точки зрения Ιστορία, как знание или ведение от корня ίδ– - лат. viderë «видеть», в отличие от γνωσις, не предполагает в приобретающем такое знание стремления к проникновению в самую сущность познаваемого. Приобретающий такое знание, исходя из естественной потребности человека иметь вообще знание, ограничивается лишь, так сказать, таким созерцанием объекта, которое не дает повода к сомнениям относительно достоверности познаваемого и в этом смысле вполне удовлетворяет познающего. Другими словами – ιστορία, созерцание, вовсе не есть знание философское. Соответственно этому и история как наука не есть наука философская. Прямая обязанность ее – описать, так сказать, действительность, совершавшуюся во времени, подобно тому как описательные в собственном смысле науки описывают существующую в данный момент действительность. Обсуждение исторических фактов с философской точки зрения, попытки спекулировать, если угодно, относительно сущности исторического процесса, через то, разумеется, вовсе не устраняются сами по себе и не воспрещаются и для историка; но они относятся уже к области философии истории. И если бы историк, прежде чем точно констатировать и изучить наличность фактов, стал выступать с философскими построениями, он уклонился бы через это от прямых обязанностей, налагаемых на него наукой. Тем более нужно сказать это о тех случаях, когда историк по призванию стал бы преследовать в своей науке какие-либо посторонние для непредзанятого чисто научного исследования цели практического характера, полемические или дидактические. Нужно различать между чисто научным исследованием и приложением его результатов для тех или других практических потребностей. Чем менее будет историк думать об этих посторонних для него и второстепенных целях, тем скорее он достигнет прямой цели – познания исторической истины, и тем вернее будут затем достигнуты и цели второстепенные. Задача истории, следовательно, сводится именно лишь к познанию исторической действительности без преследования каких-либо иных целей. Высшее требование от истории есть требование объективности: история должна быть как бы зеркалом, в котором прошедшая жизнь должна отразиться так, как она протекала на самом деле.

Дальнейший вопрос – об исторической методологии. Предмет истории – явления прошлой жизни человечества – дается извне: история имеет дело с эмпирически данным материалом. Другую область эмпирически данного, кроме проявления духа человеческого, представляют явления внешней природы. Процессы физические подлежат вообще математически определенным законам, отсюда – возможность приложения к исследованию их математики и получение математически точных результатов в науке о природе. История не находится в столь выгодном положении. Ее предмет – психические явления, жизнь и деятельность человеческого духа, и не в отдельном притом индивидууме, а в совокупности и бесконечно разнообразном взаимодействии необозримо громадного числа личностей, – является настолько сложным и своеобразным, что никаких математически определенных законов в этой области, которые могли бы в собственном смысле назваться законами, – не открыто. В целом при этом деятельность духа, нужно думать, и не подлежит законам математики: математические определения составляют функцию самого духа, и он со своей деятельностью стоит по существу выше всякой математики. Во всяком случае, историк лишен возможности при помощи каких-либо данных предсказать в будущем или высчитать в прошедшем совершение того или другого события с той несомненностью, с какой делает это, например, по отношению к затмению астроном, уверенный в действительности высчитанного им факта, хотя бы на деле никому не пришлось наблюдать его. Если считать критерием научного характера науки возможность и степень применения математики к разработке ею своего содержания и соответственно этому математическую точность ее положений, история, очевидно, не может быть названа наукой в собственном смысле (причем ту же участь с ней должны разделить и многие другие науки, имеющие дело с однородными с ней явлениями). Такого взгляда на историю, характерного для математически научно настроенного ума, держался, как известно, В. В. Болотов: история, по нему, не наука в строгом смысле слова (как астрономия или физика), так как не знает законов изучаемых ею явлений и не может высчитывать и предсказывать их; наукой же называется лишь honoris causa, но скорее ее нужно считать искусством, и убедительность выводов ее не логическая, а психологическая.

Таким образом, не будучи философской наукой по задаче, история не является наукой математической по методу и степени точности и в пределах принимаемой ею на себя задачи, хотя бы и желала быть таковой. И на самом деле, направленная к точному и связному воспроизведению прошлой действительности деятельность историка во многом является искусством и напоминает, по сравнению, например, Кольбе, деятельность художника, пишущего картину, или, в некоторых случаях, – воссоздающего целую статую из сохранившихся, но не вполне, ее остатков.

Указывается обычно в исторической методике четыре последовательных приема или момента деятельности историка: 1) собрание материала или источников истории, 2) историческая критика или анализ источников, 3) поставление в связь извлеченных из них фактов или синтез и 4) изложение истории. Но из этих четырех моментов первый – собрание или нахождение материала, называемое иногда у немцев эвристикой (Heuristik), само по себе не представляет чего-нибудь специфически характерного для историка; последний – литературное изложение – почти совсем уже выходит за пределы собственно исторической науки; на практике, разумеется, то и другое далеко не безразлично и при характеристике историка в том или другом частном случае не может быть упускаемо. Но характерными для историка, именно как для историка, являются две функции: 1) анализ или историческая критика и 2)синтез.

1) Знание о прошедших событиях возможно собственно лишь настолько, насколько сохранились о них свидетельства в тех или других памятниках, восходящие в конце концов к современникам и очевидцам этих событий. Историк поэтому безусловно ограничен в своей воспроизводящей деятельности известными памятниками для себя. Из них он должен всегда исходить и к ним же возвращаться; историческое изложение должно представлять, по словам Фримана (в его «Методах изучения истории». С. 14, 93, 114), собственно комментарий к оригинальным источникам. Знакомство с историей даже для не историка по профессии, в общеобразовательных целях, признается неполным и поверхностным без ознакомления, хотя бы в самых ограниченных размерах и по отношению к отдельным пунктам, с первоисточниками и их характером. Необходимость иметь дело с литературными памятниками и столь важное значение их для истории (значение так называемых немых источников для истории сравнительно невелико) и заставляет историка принимать на себя прежде всего а) обязанность филологической критики их: критики литературной – так называемой критики высшей, и критики текста – низшей. Прежде чем пользоваться ими, нужно знать, когда и кем они написаны, принадлежат ли тем лицам, которым усвояются, и не заключают ли намеренных искажений и позднейших вставок в своем содержании, т. е. подлинны ли в целом и в частях; с другой стороны – нужно иметь правильный текст их или, по крайней мере, знать цену изданных текстов. Если эту работу филологической критики историку и не приходится выполнять в полном объеме (издание текста исторических памятников, в том числе и богословских, берут на себя нередко и филологи), то он, во всяком случае, должен быть хорошо знаком с ее приемами, чтобы иметь возможность самостоятельно и критически относиться к предлагаемым ему ее результатам, б) Но дело историка этим не ограничивается: для него необходима еще в собственном смысле историческая критика самого содержания своих источников, предполагая, что вопросы о подлинности и цельности их решены и текст их восстановлен. Источники важны для историка ввиду сообщаемых в них фактов. Возникают вопросы: автор того или другого сообщения мог ли знать истину, и если мог, хотел ли сообщить ее. Если сообщение его основывается на показании другого лица, к последнему приложимы опять те же самые вопросы. Вполне определенные правила для решения этих вопросов, несмотря на всю важность решения их, однако невозможны по существу, при разнообразии и иногда крайней скудости тех данных, какими может располагать для этого историк в разных случаях. Предлагаются в этом отношении лишь самые общие указания, частью отрицательного характера. Историк не должен, например, отдавать всегда безусловное предпочтение древним писателям перед позднейшими, так как эти последние могут основываться на старых и неизвестных другим источниках. Своего скептицизма, в вопросах о возможности для автора знать и желании его передать истину, он не должен простирать слишком далеко, без особых оснований, чтобы не получить всюду лишь отрицательных результатов. Но он должен иметь мужество встречаться и с такими почти безусловно отрицательными результатами своей работы, когда в ответ даже на важный вопрос нельзя бывает сказать определенно ни «да», ни «нет», а остается лишь признаться – по-сократовски – в своем незнании. Вообще же соблюсти надлежащую меру в исторической критике, не подвергаясь упрекам в недостатке критического отношения и не вдаваясь в гиперкритицизм, весьма трудно в действительности; руководиться же историку приходится при этом лишь своим, так сказать, чутьем и опытностью. Нельзя не согласиться ввиду этого, что деятельность историка уже в первом моменте, в критической оценке извлекаемых из источников данных, которыми он должен далее воспользоваться, в значительной степени носит характер

azbyka.ru

Лекции по истории Древней Церкви, Раздел 8 - читать, скачать

Для настоящего отдела лекций В. В. Болотова, «Истории богословской мысли» в период вселенских соборов, основной текст дают взятые вместе авторизованные курсы 18856 и 18867 гг., изданные литографским способом. Первый из них оканчивается «генеалогическим деревом» монофиситских сект; второй является продолжением первого, но начинается, после весьма кратких замечаний о временах Юстина I и Юстиниана, лишь с Юстина II. Последняя половина второго курса переписана была для литографии (начиная с ὅρος’a собора 754 г.) рукою самого В. В. Болотова (в конце помечено «κθ παχων. ΧΜ ΑΧΓ» 25 апреля 1887). Оба эти курса объединены, с немалыми по местам сокращениями, в курсе 18889 г., также авторизованном (дата в конце при подписи В. В. Болотова: «18 2IV-89»). В дополнение к тексту этих курсов, частью в замену его, в печатном издании делаются многочисленные и иногда довольно значительные по объему заимствования, с одной стороны, из сохранившихся собственноручных записок В. В. Болотова, с другой – из позднейших неавторизованных курсов, которые составлялись его академическими слушателями на основании записей его чтений и были обычно литографируемы.

В частности, для главы I, 1 (арианский спор), в дополнение к изложению 18856 г. (­18889), заимствования сделаны, кроме автографа, из курсов 18945 и 1899900 гг. I, 2 (Маркелл анкирский и Фотин) издано по курсу 18856 г. Часть главы II, 1 (Аполинарий и Феодор Мопсуэстийский) взята из курса 18856 и затем 18945 и 18978 гг.; истории оригенистических споров (стр. 156–175) в литографированных курсах не имеется, и она воспроизводится по сохранившемуся у проф. прот. П. И. Лепорского рукописному экземпляру записей слушателей 18912 г. II, 2 (несторианский спор) – из указанных же курсов 18856, 18945, 18978 гг. и из автографа (между прочим, отсюда стр. 231–236). II, 3 (монофиситский спор) – из курсов 18856, 18945, 18956, 18978 гг. и из автографа; отсутствующие в курсах 18856, 18867 и 18889 гг. сообщения об отношении к монофиситству и православию Юстина I и Юстиниана (359–384) заимствованы из курсов 18945 и 18978 гг. II, 4 (спор о трех главах) взято также почти исключительно из этих же курсов 18945 и 18978 гг., с незначительными заимствованиями из автографа; сведения о церковной политике Юстина II и Тиверия (434–438) – из курса 18867 г. II, 5 (монофелитский спор) – из курсов 18867, 18923, 18956 и 18978 гг.; запись сообщений о маронитах (501–506) имеется лишь в курсе 18956 г., но в крайне неисправном виде; для исправления до некоторой степени послужили относящиеся сюда заметки в бумагах В. В. Болотова. Глава III (иконоборческий спор) издана по курсу 18867 г., с дополнениями из курсов 18923 и 18956 гг. Особенностью изложения здесь в лекциях В. В. Болотова, писанных, как уже замечено, для литографии в большей части первоначально им же самим, является целый ряд введенных в текст греческих (иногда латинских) выражений и частью длинных тирад, оставленных без перевода. В настоящем издании эти иностранные элементы обычно заменяются русским переводом, как это было уже сделано, хотя далеко не всегда удовлетворительно, слушателями В. В. Болотова в курсах 18923 и 18956 гг.; иностранные слова и фразы или ставятся в скобки, или переносятся в подстрочные примечания, в некоторых же случаях, когда они не представляют ничего особо характерного, совсем опускаются.

Печатная программа В. В. Болотова 1895 г., предыдущие части которой были приведены в предисловиях к II и III тому лекций, для истории богословской мысли в эпоху вселенских соборов указывает следующие подразделения.

V. История богословской мысли аа) преимущественно на востоке. – a) Завершение «богословской» стадии. 1. Первый вселенский собор. 2. Второй вселенский собор. 3. Заблуждения, возникшие под влиянием борьбы против арианства. α) Доктрина Маркелла анкирского. β) Доктрина Фотина сирмийского. γ) Доктрина Аполлинария лаодикийского. – δ «Христологическая» стадия. 1. Третий вселенский собор. 2. Четвертый вселенский собор. 3. Спор о догматическом авторитете вселенского четвертого собора, α) Твердая политика Маркиана и Льва I. Codex encyclius. β) Униональные попытки. «Ἑνωτικὸν» Зенона. «Акакіанская схизма». γ) Распадение монофиситства на толки, δ) Торжество православия при Юстине. Осложнения, вызванные папистическими притязаниями Рима, ε) Спор о выражении: «Един святыя Троицы пострада», ς) Униональные стремления Юстиниана I. η) Спор о «трех главах». 4. Пятый вселенский собор, α) Итоги церковной политики Юстиниана I. β) Церковная политика его преемников, γ) Завершение «христологической» стадии; αα) Причины, объясняющие возникновение монофелитства, ββ) История спора. 5. Шестой вселенский собор, а) Следствия шестого•вселенского собора на западе и на востоке.–с) Иконоборчество. 1. Причины явления. Его характер. 2. Иконоборцы первой генерации – «христианообвинители». 3. Седьмой вселенский собор. 4. Причины возобновления иконоборчества. 5. Иконоборцы второй генерации. 6. Торжество православия. 7. Отношение запада к седьмому вселенскому собору. –бб) История богословской мысли на западе. – а) Споры «христологические». 1. Заблуждение пресвитера Лепория. 2. Адоптиане. – b) Спор о приснодевстве Богоматери. 1. Гельвидий. 2. Боноз. – с) Споры о взаимном отношении свободы и благодати. 1. Пелагианство. – d) Спор оригенистический между Иеронимом и Руфином. – е) Споры по вопросам церковного обряда и аскетики. 1. Иовиниан. 2. Вигилянтий. – f) Спор sui generis. 1. Прискиллиан. – вв) Борьба церкви против заблуждений с дуалистическою основою. 1. Манихеи. 2. Дуалистический элемент в заблуждениях Евстафия севастийского. 3. Ипсистарии. 4. Евхиты (мессалиане). α) в IV–V веке; β) в XI веке. 5. Павликиане. 6. Афинганы. 7. Аревурды. 8. Приложение: Богомилы.

Наиболее важным отступлением от программы, допущенным при издании лекций, является перенесение аполинарианства из главы о триадологических спорах («завершение «богословской» стадии»), где оно помещается у В. В. Болотова, как одно из заблуждений, возникших под влиянием борьбы с арианством, в главу о спорах христологических. Аполинарианство имело само по себе настолько важное значение в истории христологических споров, и затем, чрез посредство своих литературных подлогов, сопровождалось такими важными последствиями для дальнейшей истории этих споров, оказавшись, в отношении к термину μία φύσις, прямым родоначальником монофиситства, что естественнее всего поставить его в начале отдела, посвященного этим спорам. Кроме того, характерною для него с самого уже начала является борьба собственно не против арианства, а против антиохийской христологии (ср. об этом G. Voisin. L’Apollinarisme. Louvian – Paris 1901).

Программа намечает не только историю богословской мысли «преимущественно на востоке» (аа), но и чисто западные богословские споры (бб), и сверх того борьбу церкви против заблуждений с дуалистическою основою (вв). Издаваемый материал обнимает только восточные богословские споры – о Св. Троице, христологические и иконоборческий, и история лишь этих споров была предметом более или менее регулярно повторявшихся чтений В. В. Болотова. Но однажды, по крайней мере, часть одного из курсов, именно 188990 г., была посвящена им и истории западных споров. Записанный и литографированный слушателями В. В. Болотова, но без просмотра и каких-либо поправок с его стороны, курс этот оказывается, к сожалению, крайне неисправным и неудовлетворительным по изложению в настоящем его виде, так что может возникать сомнение касательно пригодности его для издания в целом. Предполагается со временем воспользоваться, насколько будет возможно, и этим материалом для дополнительного тома, где будут помещены разные очерки и отрывки из лекций, не вошедшие по тем или иным причинам в напечатанные уже томы. Что касается истории борьбы церкви с дуалистическими заблуждениями, то по этому вопросу в бумагах В. В. Болотова имеются только немногие отрывочные и краткие заметки. Можно заключить отсюда, что когда-то он останавливался в своих чтениях и на этом отделе; но связного и цельного изложения его лекций в данном случае, по-видимому, не сохранилось.

Приложенный в конце книги указатель имен относится не к одному лишь настоящему IV тому, но и к предыдущему III, содержащему первые два отдела истории церкви в период вселенских соборов («Церковь и государство» и «Церковный строй»).

К требующим исправления местам, как в этом, так и в предыдущих томах лекций, следовало бы, между прочим, присоединить еще и те места, где оказался не проведенным с достаточною последовательностью по отношению к некоторым собственным именам тот способ передачи их по-русски, какой сам В. В. Болотов считал, в конце концов, единственно правильным и желательным, хотя и сам он не всегда и не во всем решался в этом случае быть вполне последовательным, уступая установившемуся обычаю (ср. по этому поводу Христ. Чтение, 1912, I, 155–158). Так, вместо «Сульпиций Север», «Цецилий», «Цецилиан» следует поставить «Сульпикий Север», «Кекилий», «Кекилиан», как писал эти имена В. В. Болотов напр. в 1895 г. (тогда же «Поркий Катон», «Скипион Африканский», в 1893 – «Лукифер», «веркелльский»). Наряду с написанием «Константий», «Флорентий», очевидно, и «Домициан», «Лактанций», должны быть изменены в «Домитиан», «Лактантий». Обычно употребляемое и поставленное всюду в тексте лекций (согласно с написанием у В. В. Болотова) имя «Аполлинарий» должно быть исправлено в «Аполинарий», в виду разъяснений Цана (ср. стр. 134 примеч.).

A. Бриллиантов.

azbyka.ru