Формы собственности и зависимости. Древний восток форма собственности
Формы собственности и зависимости - История Древнего Востока Библиотека русских учебников
Как считают исследователи, в. Древней. Индии сосуществовали еще экономические сектора: государственный, общинный и частный. Установить соотношение между ними на основе имеющихся источников невозможно. Думают все же, что в оно было неодинаковым в разных регионах и в разные периоды истории и в стране в целом наблюдалась тенденция к расширению частного землевладения за счет сокращения государственного и общинногго.
древнеиндийского общества жило трудом преимущественно свободных крестьян и ремесленников, однако в нем существовали также различные категории зависимого населения. Использовалась, в частности, рабский труд, однако в незначи ческих масштабах. Источниками рабства служили войны, долговая кабала, наследственное рабство, самопродажа и даже воспроизведения себя в кости любимую игру потомков"ариев"основном рабы работали в государственном гос педерастов, однако их нередко держали и рядовые общинники. В. Джатака часто упоминаются семьи, которые держали одного раба или рабыню. Частные рабы были, как правило, домашней прислугой и жили на положении младших родственников своего хозяина. На их плечах лежали ритуально нечистые работы (забой скота, уборка нечистот, прислуживанию в бани и т.п.). Среди рабов, очевидно, количественно преобладали рабыни-нал ожници. Индийские рабы делились на разряды (согласно"Законами. Ману"- на 9 разрядов, а по более поздним"Законами. Совещания"- на 15). За ними сохранялись права и привилегии их варны или касты. Так, раб который принадлежал к варне брахманов, использовался лишь на тех работах, которые не унижали его варны; к нему в обществе относились с соответствующим уважением. Одним словом, формы использования рабов в с тародавний. Индии были настолько мягкими, что в отдельных иностранцев (в. Мегасфена, например) сложилось впечатление, что в ней рабов не существовалоне існувало.
Широко использовалась в. Индии наемный труд. Батраки-кармакары, в отличие от рабов, работавших на хозяина только в течение оговоренного срока и получали от него договорную плату. Характерно, что в внаем шли не из-за бедности (по крайней мере, не всегда из-за бедности), а за дхармой своей касты, считая работу на других своим священным долгом. Как и рабы, батраки-кармакары делились на несколько раз рядов. Религиозно-этические нормы позволяли хозяину бить батрака, держать его в тюрьме, морить голодом и жаждой, калечить, сажать на кол, сжигать заживовцем.
Социальных взрывов древнеиндийского общества, кажется, не знало. Низы безропотно несли на своей шее ярмо, их социальную активность одурманивающее этническая и кастовая разобщенность, а еще больше - индийсь ьки религии, которые переводили вину за существование социальной несправедливости на самих обездоленныхх.
В первой половине I тыс. н е в индийском обществе появилась и набирала силы феодальная форма зависимости. Во-первых, царская администрация начала наделять землей руководителей религиозных сект и других пр риватних лиц, причем на первых порах жалела землю во временное владение, но позднее - уже в пожизненную собственность ("пока светит солнце и луна", как говорилось в жалованных грамотах). Жалувалася не только земля, но и крестьяне, которые на ней работали. Государство предоставляло землевладельцам иммунитетные права, т.е. уступала им часть своих административных, фискальных и судебных функций. Итак, бывшие свободные селя ни становились феодально зависимыми, их заставляли выполнять сеньориальной повинности. Кабальная зависимость в стране становилась наследственной, временные рабы - рабами пожизненными. Впрочем, основой социальной градации стар оиндийського общества - и это была одна из его специфических черт, по-прежнему оставалась не столько имущественное неравенство, сколько варново-кастовая принадлежностьалежність.
uchebnikirus.com
феномен власти-собственности. История Востока. Том 1
Власть и собственность: феномен власти-собственности
Сложившееся на основе земледельческой общины (в какой-то мере это относится и к кочевникам, но типичный вариант – именно земледельческий) протогосударство во многом восходит к нормам взаимоотношений и формам взаимосвязей, веками развивавшимся в рамках общины. Но на основе прежних норм и форм в новых условиях возникали институты иного, более совершенного и развитого типа, – они соответствовали укрупнявшейся и усложнявшейся социально-административной структуре протогосударства. О каких новых институтах идет речь?
В нашей стране, где менталитет XX в. воспитан на идеях марксизма, было еще сравнительно недавно твердо принято считать, что институтами, приходившими на смену первобытной общине, были институты классово-антагонистического общества, основанного на частной собственности и делении населения на классы прежде всего по признаку отношения к этой собственности (имущие и неимущие). Такого рода схоластическая презумпция привела к жесткому постулату, согласно которому все древние общества должны были быть так называемыми рабовладельческими с характерными именно для них антагонистическими классами рабовладельцев и рабов. В истматовском варианте XX в. эта идея марксизма превратилась в догму, была доведена до абсурда, несмотря на то, что сам Маркс был много более сдержан в этом смысле: в его схеме всемирной истории наряду с рабовладельческой (античной) формацией существовал, как о том упоминалось, и «азиатский» способ производства, характерный для Востока и отличавшийся от античного и иных европейских способов производства тем, что в восточных структурах не было частной собственности и классов, а альтернативой господствующему классу было само государство в лице организованного им аппарата власти.
В отличие от Гегеля, делавшего акцент на проблемы именно власти, причем в ее наиболее жесткой из известных человечеству до XX в. форме восточной деспотии, Маркс выдвигал на передний план собственность, говоря о верховной собственности государства на Востоке. Но что это такое – хотя бы с точки зрения главного для Маркса политэкономического критерия? Это собственность или все-таки власть? Сам Маркс, как то явствует из приводившейся выше цитаты, склонен был идентифицировать верховную собственность и государственный суверенитет. Однако до логического конца эта идентификация в его трудах доведена не была. Больше того, сама идея верховной собственности была подвергнута сомнению рядом авторитетных историков-марксистов – факт достаточно редкий, чтобы оставить его без внимания. Так что же все-таки первично в изучаемой нами структуре – деспотизм, беспредел власти или собственность, пусть даже не частная?
Ответ на этот кардинальный вопрос упирается в анализ группы проблем, связанных с оценкой роли институтов власти и собственности в ранних политических структурах, генетически и функционально родственных классическим восточным, стадиально предшествовавших именно им, лежавших в основе восточного деспотизма по Гегелю и «азиатского» способа производства по Марксу. Остановимся кратко на этих проблемах.
Что касается власти, то об этом понятии уже шла речь как в теоретическом плане (со ссылкой на М. Вебера), так и в сугубо историческом: восходившая к древнейшей и абсолютно преобладающей системе социальных ценностей триада престиж – авторитет – власть привела со временем к сложению авторитарного института наследственной власти сакрализованного вождя-царя в протогосударствах. Это было повсюду, включая и предантичную Грецию с ее царями, столь поэтично воспетыми великим Гомером и так хорошо известными по классической греческой мифологии. На Востоке власть такого типа достаточно быстро – в отличие от античной Греции – трансформировалась в деспотическую, хотя не везде одинаково ярко выраженную. Главной причиной этого было отсутствие здесь развитого рыночно-частнособственнического хозяйства, сыгравшего решающую роль в той социальной мутации, которую пережила античная Греция. Деспотизм как форма власти, а если взглянуть глубже, то как генеральная структура общества, возникает там, где нет той самой частной собственности, об обязательном наличии которой, не признавая исключений или хотя бы вариантов, твердила долгие годы абсолютно господствовавшая у нас истматовская схема. Иными словами, деспотизм присущ структурам, где нет собственников. Но это те самые структуры, которые возникали на базе первобытности.
Во всех обществах, о которых выше уже шла речь (кроме античного, отличавшегося от них), понятия о собственности вообще, тем более о частной собственности, просто не существовало. Специалисты, исследующие такие структуры, используют для их характеристики понятия «коллективная», «общинная» «племенная» собственность и т.п., сознавая всю условность этих понятий. Дело в том, что понятие о собственности в коллективах собирателей, кочевников или общинных земледельцев сводилось прежде всего к представлению о праве на ресурсы, которые считались принадлежавшими данной группе и использовались ее членами в процессе их хозяйственной деятельности. Собственно, иначе и быть не могло в те времена и в тех условиях жизни. Основа отношений к ресурсам, от обладания которыми зависело существование коллектива, реализовывалась, таким образом, в терминах владения, т.е. власти: «Мы владеем этим; это – наше». Субъектом власти, владения, распоряжения хозяйственными ресурсами или, если угодно, коллективной собственности всегда был и практически всегда мог быть только коллектив, причем этому никак не противоречило то обстоятельство, что всегда существовало индивидуальное и семейное пользование какой-то частью общего владения, не говоря уже о предметах обихода, жилище, личных вещах, орудиях производства и т.п. Это означает, что и экономическое содержание, и юридическая форма такого рода собственности – именно владение и, как результат владения, власть. Сначала власть только над ресурсами. Но это только сначала.
Выше уже рассматривался процесс сложения и развития института редистрибуции в общине с ее ранними формами неравенства как на уровне семейно-клановой группы, так и в рамках коллектива с его рангово-статусной иерархией в целом. Редистрибуция – это в конечном счете прежде всего власть, причем именно та власть, которая опирается как на экономическую реальность (владение ресурсами группы или общины), так и на юридическую ее форму (право выступать от имени группы или общины, распоряжаться ее достоянием и особенно ее избыточным продуктом). В рамках надобщинной структуры, протогосударства с наследственным вождем, ставшим символом коллектива, неоспоримое право распоряжаться общественным достоянием было функцией высшей власти вождя.
В свете сказанного вполне очевидно, что представление о верховной собственности государства и государя можно понимать только в том плане, о котором идет речь: высшая собственность правителя-символа, олицетворяющего коллектив, производна от реального владения достоянием коллектива и безусловного права распоряжаться его ресурсами и имуществом, причем и то и другое в конечном счете производно от власти. Власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, собственность рождается как функция владения и власти. Власть и собственность неразделимы, нерасчленимы. Перед нами феномен власти-собственности.
Власть-собственность – это и есть альтернатива европейской античной, феодальной и буржуазной частной собственности в неевропейских структурах, причем это не столько собственность, сколько власть, так как функции собственника здесь опосредованы причастностью к власти, т.е. к должности, но не к личности правителя. По наследству в этих структурах может быть передана должность с ее правами и прерогативами, включая и высшую собственность, но не собственность как исключительное частное право владения вне зависимости от должности. Социально-экономической основой власти-собственности государства и государя было священное право верхов на избыточный продукт производителей. Если прежде семейно-клановые группы вносили часть своего продукта в форме добровольных взносов старейшине в качестве скорей символической, нежели реальной платы за его общественно полезный труд, то теперь ситуация стала иной. В надобщинной структуре, в рамках протогосударства вождь имел бесспорное право на определенную часть продукта его подданных, причем взнос с политэкономической точки зрения принимал облик ренты-налога. Налога – потому что взимался центром для нужд структуры в целом, в частности для содержания непроизводительных слоев, обслуживающего их персонала или производителей, занятых в неземледельческой сфере (ремесло, промыслы и т.п.). Налог в этом смысле – высшее право государства как суверена на определенную долю дохода населения. Что же касается ренты, то она проявлялась в праве собственника, субъекта власти-собственности, на определенную долю реализации этой собственности в хозяйствах земледельцев-общинников.
Появление феномена власти-собственности было важным моментом на пути институционализации общества и государства в неевропейском мире. Практически это означало, что прежняя свободная община теряла свои исключительные права владения ее угодьями и продуктом. Теперь она вынуждена была делить эти права с теми, кто в силу причастности к власти мог претендовать на долю ее имущества, начиная от регионального вождя-администратора, будущего владетельного аристократа, которому верховный вождь передавал часть своих высших прерогатив, и кончая общинным главой, все более превращавшимся в чиновника аппарата администрации. Иными словами, возникал и надолго закреплялся хорошо знакомый специалистам феномен перекрывающих друг друга владельческих прав: одна и та же земля (а точнее, право на продукт с нее) принадлежит и обрабатывающему ее крестьянину, и общине в целом, от лица которой выступает распределяющий угодья старейшина, и региональному администратору, и верховному собственнику. И что показательно, эта множественность прав, столь нелепая в обществе с юридически хорошо разработанными частно-правовыми нормами, здесь никого не смущает: коль скоро земля не является частной собственностью и принадлежит всем, то совершенно естественно, что каждый получает свою долю дохода от нее, причем в строгом соответствии с той долей владения ею, власти над ней, которой реально располагает. Вместе с тем важно оговориться, что в множественности прав уже таились зародыши некоторой трансформации прежней структуры, в частности тенденции к приватизации, т.е. к появлению частной собственности (пусть не господствующей и весьма ограниченной в потенциях, но все же частной), до того в описываемом обществе еще не известной.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
history.wikireading.ru
Формы собственности и зависимости - Онлайн библиотека
Как считают исследователи, в Древней Индии сосуществовали еще экономические сектора: государственный, общинный и частный. Установить соотношение между ними на основе имеющихся источников невозможно. Думается все же, что оно было неодинаковым в разных регионах и в разные периоды истории и в стране в целом наблюдалась тенденция к расширению частного землевладения за счет сокращения государственного и общинного.
Староіндійське общество жило трудом преимущественно свободных крестьян и ремесленников, однако в нем существовали также различные категории зависимого населения. Использовалась, в частности, рабский труд, однако в незначительных масштабах. Источниками рабства служили войны, долговая кабала, наследственное рабство, самопродаж и даже проигрывание себя в кости любимую игру потомков "ариев". В основном рабы работали в государственном хозяйстве, однако их нередко держали и рядовые общинники. В джатаках чаще всего упоминаются семьи, которые держали одного раба или рабыню. Частные рабы были, как правило, домашней прислугой и жили на положении младших родственников своего хозяина. На их плечах лежали ритуально нечисты работы (забой скота, уборка нечистот, прислуживание в бани и т.п.). Среди рабов, очевидно, количественно преобладали рабыни-наложницы. Индийские рабы делились на разряды (согласно "Законам Ману" - на 9 разрядов, а по более поздним "Законами Совещания" - на 15). За ними сохранялись права и привилегии их варны или касты. Так, раб, который принадлежал к варны брахманов, использовался лишь на тех работах, которые не унижали его варны; к нему в обществе относились с соответствующим уважением. Одним словом, формы использования рабов в древней Индии были настолько мягкими, что в отдельных иностранцев (в Мегасфена, например) сложилось впечатление, будто в ней рабов вообще не существовало.
Широко использовалась в Индии наемный труд. Наемники-кармакари, в отличие от рабов, работали на хозяина лишь на протяжении оговоренного срока и получали от него договорную плату. Характерно, что в найми шли не через бедность (по крайней мере, не всегда через бедность), а за дхармой своей касты, считая труд на других своим священным долгом. Как и рабы, батраки-кармакари делились на несколько разрядов. Религиозно-этические нормы позволяли хозяину бить наемника, держать его в тюрьме, морить голодом и жаждой, калечить, сажать на кол, сжигать заживо.
Социальных взрывов староіндійське общество, кажется, не знал. Низы безропотно несли на своей шее ярмо, их социальную активность притуплювала этническая и кастовая разобщенность, а еще больше - индийские религии, которые перекладывали вину за существование социальной несправедливости на самых обездоленных.
В первой половине i тыс. н. э. в индийском обществе появилась и набирала силы феодальная форма зависимости. Во первых, царская администрация начала наделять землей руководителей религиозных сект и других частных лиц, причем на первых порах жалела землю во временное владение, но впоследствии - уже в пожизненную собственность ("пока светит солнце и луна", как говорилось в жалованных грамотах). Жалувалася не только земля, но и крестьяне, которые на ней работали. Государство предоставляло землевладельцам імунітетні права, то есть уступала им часть своих административных, фискальных и судебных функций. Итак, бывшие свободные крестьяне становились феодально зависимыми, их заставляли выполнять сеньйоральні повинности. Кабальная зависимость в стране становилась наследственной, временные рабы - рабами пожизненными. Впрочем, основой социальной градации древнеиндийского общества - и это была одна из его специфических черт, как и раньше, оставалась не столько имущественное неравенство, сколько варново-кастовая принадлежность.
