Бескорыстные бюрократы: как в императорском Китае отбирали и обучали чиновников. Чиновники в древнем китае
Китай чиновники | История мира
Чиновничество, делившееся на девять рангов, каждый из которых имел две категории — основную и приравненную, со времени Тан стало все больше отбираться на служебные посты посредством системы государственных экзаменов.
Испытания для чиновников практиковались в Китае еще с середины II в. до н. э. и эпизодически позже, в частности в начале VI в. в империи Лян. Но как система, как официально признанный и ставший нормативным канал выдвижения на служебную должность экзамены сложились именно в период Суй-Тан.
При Тан существовало уже восемь различных степеней, которые могли получить кандидаты в чиновники. На рубеже VII—VIII вв. были особо введены экзамены для дворцовых сановников и военных чинов.
Однако система экзаменов отнюдь не была «демократическим» институтом, обеспечивавшим высокую социальную мобильность, хотя юридически их имели право держать все «свободные простолюдины». Получение степени сопряжено было с определенной подготовкой, образованностью. В школы же, где осуществлялась такая подготовка, можно было попасть, лишь обладая социальным престижем или имея материальные средства. В столичных школах учились главным образом дети чиновников, а два училища были специально предназначены исключительно для детей императорской фамилии, родовитой знати и высших сановников . Чиновники древнего Китая ….
Дети высших чиновников и аристократов автоматически получали чиновный ранг (хотя сначала более низкий, чем их родители). Провинциальные школы служили для выдвижения местной элиты. Кроме того, экзамены никогда не оставались единственным каналом к выдвижению. Многие получали должности по праву рождения или же по рекомендации вышестоящих чинов. Исследователи отмечают, что прошедшие через экзамены составляли значительное меньшинство в чиновных слоях.
history-of-world.ru
Как в императорском Китае отбирали и обучали чиновников
Отрывок из книги «Империя ученых» философа Владимира Малявина о том, как Китае во времена правления династии Хань формировалась бюрократия — от «достойных и добрых» чиновников до повсеместной коррупции и патронажа.
Карьеризм и засилье личных связей превратили ханьскую бюрократию в пародию на самое себя
Отрывок из книги «Империя ученых» философа Владимира Малявина о том, как Китае во времена правления династии Хань формировалась бюрократия — от «достойных и добрых» чиновников до повсеместной коррупции и патронажа.
"Бюрократия раннеимператорского Китая по многим пунктам, и прежде всего свойственным ей порядком отбора чиновников, существенно отличалась от бюрократической организации поздних империй с ее отлаженным механизмом экзаменационной системы. Ученые люди средневековья находили государственное устройство ханьской державы примитивным и благоприятствовавшим коррупции. С их мнением можно согласиться — в конце концов исторически малоопытная ханьская бюрократия представляла ранний этап становления бюрократической государственности. И все же многое из того, что позднейшие критики ханьских институтов считали недостатком, ханьским современникам показалось бы скорее достоинством. Государственные мужи Хань отнюдь не стремились полностью обезличить и унифицировать процедуру выдвижения на службу. Не регламенты и статуты, а личные достоинства кандидата и умение распознать «истинный талант» были для них главными условиями благого правления. Они подходили к политике с меркой не среднего человека, а гения, идеология затмевала для них административную практику. К примеру, когда сановник Цзо Сюн в 30-х годах II в. предложил ввести возрастной ценз для рекомендуемых на службу, он сделал исключение для тех, кто окажется подобным добродетельнейшему ученику Конфуция Янь Хою. И претенденты немедленно нашлись. Персоналистские воззрения той эпохи еще откровеннее выразили влиятельные противники формы, прямо заявлявшие, что в империи принято «отбирать на службу по личному таланту и не связывать себя установленными правилами» [Дун Хань хуэйяо, с. 83].
В ханьской политической культуре человек еще не заслонен «системой»; за ним признаются и, более того, от него требуются исключительные личные качества, ставящие его выше всяких формальностей. Ханьский двор не только допускал, но и, по всей видимости, сознательно ориентировался на сосуществование различных методов и критериев отбора на службу, причем значимость каждого из них менялась по мере политической эволюции империи.
От прежних времен ханьская династия унаследовала правило, в соответствии с которым чиновник в ранге 2 тыс. даней и выше после трех лет службы мог рекомендовать на службу близкого родственника, обычно брата или сына (привилегия жэнь). Если рекомендованный выдерживал испытательный срок, его назначали на штатную должность. Хотя этот обычай, неоднократно подвергавшийся критике как противоречащий принципу отбора служащих по личным доблестям, в 7 г. до н. э. был запрещен, он неоднократно упоминался в позднеханьских источниках и в среде тогдашней бюрократии и отнюдь не считался незаконным [Bielenstein, 1980, с. 133].
В начале царствования Хань среди чиновников имелись так называемые бо ши — официально назначенные «знатоки» разных политических доктрин, имевшие своих учеников. Взойдя на престол, У-ди повелел, в противовес указанной системе, ограничиться преподаванием пяти конфуцианских канонов. С этой целью в 124 г. до н. э. была учреждена Столичная школа (тай сюэ) с 50 учащимися, отобранными провинциальными властями. Учащимся предлагались на выбор экзамены трех степеней сложности, и в случае успеха они могли претендовать на невысокие должности. Численность обучающихся в школе постепенно возрастала. К середине I в. до н. э. их насчитывалось 200 человек, а к рубежу н. э. — свыше тысячи. В 4 г. н. э., когда реальная власть находилась в руках Ван Мана, было решено, что 40 учащихся, успешнее других выдержавшие экзамен высшей степени сложности, должны начать службу при дворе; 20 лучших учащихся по экзамену среднего уровня зачислялись в свиту наследника престола; 40 лучших учащихся по экзамену низшего уровня назначались учеными советниками в провинциальную администрацию [Хань шу, цз. 88, с. 5 б].
Первый император позднеханьской династии Гуан У-ди также покровительствовал конфуцианским эрудитам. Он ввел в школе преподавание 14 экзегетических традиций и отстроил комплекс учебных зданий за южными воротами столицы — местонахождение школы, отныне ставшее традиционным. Однако источники умалчивают о квоте для лиц, попадавших на службу после сдачи экзаменов, и есть основания полагать, что учеба в школе не обещала быстрой карьеры. В 103 г. двору доносили о разброде и пренебрежении обязанностями, царящими среди преподавателей и учащихся, а через год поступили сведения о том, что в школе вообще не проводится ни занятий, ни экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 44, с. 7а, цз. 32, с. 9а–б]. В дальнейшем школа пришла в полное запустение: многие здания обветшали и обрушились, двор заняли под огороды и пастбище, деревья были срублены на дрова. В 131 г. школа была восстановлена: новый комплекс состоял из 240 построек, насчитывавших в общей сложности 1850 комнат; была упорядочена процедура экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 3 б, цз. 48, с. 11а–б]. По указу 146 г. в школу направлялись дети всех штатных чиновников, и в последующие два десятилетия ее учащиеся сыграли яркую роль в политической жизни империи. В целом, однако, школа имела больше символическое значение, и ее роль как канала пополнения бюрократии была совершенно ничтожной. Это обстоятельство, конечно, не умаляет того общеизвестного факта, что в ханьской империи конфуцианское образование стало, по выражению Бань Гу, «дорогой к чинам и наградам».
Подавляющее большинство штатных служащих отбиралось по личному выбору власть имущих. Наиболее почетным считалось, разумеется, приглашение, исходившее от самого императора (чжэн чжао). В таких случаях кандидата в чиновники полагалось доставить ко двору в так называемом государственном экипаже (гун чэ). Приглашенному не гарантировалось назначение на должность, и, если он по каким-либо причинам не оправдывал надежд государя, его отсылали обратно. […]
Уже к концу II в. до н. э. качества гипотетических кандидатов стали определять в стереотипных формулах: «достойные и добрые» (сянь лян), «безупречные и прямые» (фан чжэн), «говорящие прямо и крайне усердные» (чжиянь цзицзянь). В позднеханьское время появились новые категории рекомендуемых, такие как «праведные» (юдао), «совершенно почтительные» (чжисяо), «непорочные и простые» (дунь пу) и др. Изредка эдикты ограничивали круг рекомендуемых лицами, сведущими в военном искусстве или законах. Отобранные кандидаты прибывали во дворец, где держали своеобразный экзамен: подавали императору так называемую ответную записку (дуй цэ), в которой излагали свои взгляды по насущным вопросам государственной политики. Если их советы получали одобрение правителя, кандидаты могли сразу занять высокий пост в администрации.
Нерегулярные указы о рекомендации на службу достойных мужей, разумеется, не могли удовлетворить потребности империи в административных кадрах. Правительство нуждалось в постоянном и фиксированном их притоке. Эту задачу первым попытался решить У-ди, повелевший в 130 г. до н. э. ежегодно от каждой области и удела рекомендовать двору по два человека, отличавшихся «почтительностью к родителям» и «бескорыстием». Поначалу новая мера, по-видимому, не встретила должного энтузиазма. Во всяком случае спустя два года пришлось ввести наказания для провинциальных администраторов, игнорировавших распоряжение [Хань шу, цз. 6, с. 7а]. С консолидацией ханьского режима отбор «почтительных и бескорыстных» (сяо лянь) превратился, однако, в основной канал регулярного пополнения штатной бюрократии. Именно так начинали свою карьеру большинство героев жизнеописаний в книге Фань Е. Сама категория «почтительный и бескорыстный» приобрела синтетический характер, впитав в себя все основные критерии квалификации служилых людей. Например, позднеханьский сановник Лю Лун «за начитанность в канонах был выдвинут как почтительный и бескорыстный» [Хоу Хань шу, цз. 76, с. 22а]. О большом значении данного звания свидетельствует стремление двора уточнить квоту отбора его обладателей. В 29 г. было решено, что в областях и уделах следует выдвигать одного «почтительного и бескорыстного» от 200 тыс. жителей. Там, где численность населения не достигала этой цифры, «почтительного и бескорыстного» полагалось выдвигать один раз в два года, а в областях с населением менее 100 тыс. человек — один раз в три года [Хоу Хань шу, цз. 37, с. 20 б]. Спустя девять лет были введены некоторые льготы для северных пограничных районов.
В столице отобранные кандидатуры вначале подвергались проверке. Случалось, что правителям областей, сделавшим неудачный выбор, приходилось на время оставлять службу. В132 г. по предложению Цзо Сюна для «почтительных и бескорыстных» учредили экзамены на знание конфуцианских канонов и делопроизводства [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 6 б]. Утвержденные дворцовыми ведомствами кандидаты проходили испытательный срок в качестве ланов, составлявших непосредственный резерв бюрократии. Ланы не имели постоянных поручений и выполняли главным образом обязанности императорской охраны. Ежегодно специальное ведомство давало оценку их службе, руководствуясь в качестве критерия так называемыми четырьмя качествами добродетельного поведения, каковыми считались «искренность и великодушие», «непосредственность и простота», «скромность и уступчивость», «воспитанность и благочестие» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 2 б]. По-видимому, большинство ланов начинали служебную карьеру с поста правителя уезда.
При раннеханьской династии среди лиц, которых следовало рекомендовать на службу, часто упоминались «выдающиеся таланты» (сю цай). В середине I в. вследствие табу на личное имя Лю Сю, первого императора династии Поздняя Хань, употреблялся термин «блестящий талант» (мао цай). По эдикту 36 г. отбор «блестящих талантов» стал регулярной практикой. Право ежегодно рекомендовать одного кандидата по данной категории получили инспекторы округов и несколько высших сановников. Каждый год звания «блестящего таланта» могли быть удостоены 18 человек. «Блестящие таланты», среди которых бывали и те, кто ранее был рекомендован как «почтительный и бескорыстный», освобождались от испытательного срока и сразу получали назначение на должность. Тем же эдиктом 36 г. высшие чины получили право рекомендовать около двух десятков «бескорыстных служащих» из числа тех, кто уже находился на службе [Дун Хань хуйяо, с. 282].
Система рекомендаций, дававшая к середине II в. более 200 кандидатов в штатные чиновники ежегодно [Ван Фу, с. 64], не была ни единственным, ни даже самым удобным каналом бюрократической карьеры. Не меньшую роль в административной практике ханьской империи играли прямые назначения на должность (пи чжао), которые не сопровождались какими-либо формально регламентированными экзаменами и проверками. Так набирали свой штат не только провинциальные правители, но и начальники столичных ведомств, которые могли затем обеспечить своим протеже быстрое продвижение наверх. […] Из многочисленных упоминаний в позднеханьской биографической литературе явствует, что прямое назначение на должность в центральном аппарате котировалось выше рекомендации по категориям «почтительный и бескорыстный» и «блестящий талант». Зачастую высокопоставленные сановники брали себе на службу тех, кто уже имел эти звания.
В ханьском Китае различные методы выдвижения на службу образовывали в итоге своеобразную иерархию, в рамках которой нерегулярные формы отбора как бы корректировали систему регулярных рекомендаций. В этой иерархии можно выделить следующие основные ступени: назначение, или так называемое учтивое приглашение (ли цин) на службу в провинциальную администрацию, рекомендация по категории «почтительный и бескорыстный» от области и «блестящий талант» от округа, нерегулярные рекомендации, назначение на должность в аппарате трех гунов, призыв ко двору по представлению высших сановников, чрезвычайное приглашение императора.
Чтобы оценить характер столь сложной структуры политических отношений, необходимо вначале определить факторы, влиявшие на выбор кандидатуры. Важнейшие из них нам уже известны. С одной стороны, соперничество между претендентами на чиновничий титул в местном обществе заставляло отдельные семьи бороться за первенство и ревниво оберегать завоеванные привилегии. С другой — то же соперничество побуждало их столь же ревниво следить за успехами конкурентов, апеллируя при необходимости к неким «объективным», всеми разделяемым критериям оценки кандидатов, требуя беспристрастности и гласности отбора. Как следствие, критерии легитимации претензий кандидатов оказывались весьма неоднозначными и даже откровенно противоречивыми. Обычно их врожденная противоречивость проявляла себя в резком расхождении между идеалом «справедливого» выдвижения на службу и действительностью административной рутины.
Обе указанные тенденции — стремление к господству и ориентация на некое «общее мнение» — отчетливо прослеживаются в низовых звеньях бюрократии. О появлении в позднеханьский период потомственной служилой элиты в провинциальном обществе уже говорилось. Резонно предположить, что звание «почтительного и бескорыстного» жаловалось в первую очередь ее представителям. Цао Цань в надписи на посвященной ему каменной стеле охарактеризован как наследственный обладатель звания «почтительный и бескорыстный» в третьем поколении [Ван Фанган, с. 606]. У чиновника Цзу Юэ (III в.) предки в восьми поколениях имели звание «почтительного и бескорыстного» [Шишо синьюй, с. 7, 93].
Вместе с тем служилые семьи стремились обосновать свои привилегии ссылками на поддержку земляков, а сама процедура отбора сохраняла пафос публичности. Признательность и любовь «жителей округи» — постоянная тема в надгробных надписях и биографической литературе позднеханьского периода, а «общее мнение» земляков выступает главным условием служебной карьеры. […]
Ряд сообщений источников свидетельствует о большой силе «общего мнения» местной элиты. […] Однако приоритет «общего мнения» отнюдь не исключал той системы отношений, при которой, как записано в биографии Ван Фу, власть имущие «по очереди друг друга выдвигали» [Хоу Хань шу, цз. 49, с. 2а]. Отбор на службу был целиком внутренним делом управляющих и отличался тенденцией к постоянному сужению сферы отбора. Оттого заключенная в институте «общего мнения» социальная идея, как мы сможем убедиться, не создала устойчивых норм публичной политики.
Отмеченные факторы обусловили характер эволюции центральной бюрократии. В позднеханьской империи явственно обозначилась тенденция к складыванию прослойки именитых служилых семейств, члены которых наследственно занимали высшие должности в бюрократическом аппарате. Таких семей можно насчитать около двадцати. Большинство из них приобрели высокое положение еще в раннеханьское время, некоторые — только при Поздней Хань. […]
Аристократизация бюрократии означала превращение ее в замкнутый консервативный слой, преследовавший собственные интересы. Однако упрочение социальной иерархии внутри правящих верхов позднеханьской империи и формирование в ней обособленного круга служилой знати не вели к сословному размежеванию общества. Социальный статус оставался производным от положения на бюрократической лестнице и потому не мог не быть весьма подвижным и неустойчивым. Не существовало и четкого критерия родовитости происхождения. […]
В конечном счете истинные мотивы выдвижения на службу не всегда были ясны и самим современникам. Так, Чжу Му, родившийся в потомственной служилой семье, девятнадцати лет занял пост инспектора в областной управе. Вновь прибывший правитель области спросил его:«Вы молоды. Служите ли вы инспектором области благодаря влиянию семьи или личной добродетели?» В ответ Чжу Му в характерном для той эпохи стиле без обиняков сравнил правителя области с Конфуцием, а себя с Янь Хоем, любимейшим учеником Конфуция [Хоу Хань шу, цз. 43, с. 6 б].
Надо подчеркнуть, что определенное размежевание господствующего класса позднеханьской империи на горизонтальные страты сопровождалось укреплением вертикальных структур, связывавших чиновников разного статуса. В числе последних следует назвать прежде всего институт ученичества. Первоначально термин «ученик» (мэнь шэн, мэнь жэнь, мэнь ту) относился к учащимся частных конфуцианских школ — весьма многочисленной социальной группе в позднеханьское время. Фань Е в предисловии к разделу «Конфуцианцы» своего исторического труда отмечает: «Со времени Гуан У-ди военное дело потеряло значение, все занимались только изучением канонов. Носившие одежды конфуцианцев, восхвалявшие древних правителей, странствовавшие от школы к школе, собиравшиеся толпой в лекционных залах заполнили страну. Путь в тысячу ли к знатоку канонов не считали далеким, останавливались в каждой школе, за учение платили сотни тысяч монет. К тем, кто, имея славу и блестящую репутацию, держал открытыми двери дома и принимал учеников, записывалось не менее 10 тыс. человек» [Хоу Хань шу, цз. 79 б, с. 22а]. […]
К тому времени отношения учителя и ученика вышли за рамки системы образования и превратились в универсальную форму патронажа. В ученики добровольно шли те, кто искал покровительства влиятельного лица в расчете на выгоды такого альянса. Хотя временами «ученики» могли почти сливаться с прочими категориями зависимого люда — скажем, служить в дружине или работать на полях патрона, — их преданность нередко вознаграждалась успешной карьерой. […]
К слову сказать, многие позднеханьские стелы с панегириками в адрес чиновников были воздвигнуты по инициативе и на средства их благодарных учеников. Очевидец краха империи Сюй Гань резюмировал: «Во времена правления Хуань-ди и Линди от гунов и цинов до инспекторов округов и правителей областей никто не заботился о государственных делах, все думали только о привлечении гостей… объявляли себя учителями, а не учили, ученики же не перенимали их науку и, хотя старались походить на достойных людей, вели себя, как рабы. Иные преподносили дары, давали взятки, чтобы укрепить свои личные связи [с хозяином]» [Сюй Гань, цз. 2, с. 13а–б].
Добавим, что во II в. связи учителя и учеников уже приобрели потомственный характер. Сын сановника Ли Гу после казни последнего скрывался от властей вместе с «учеником» отца. На стеле в честь сановника Ян Чжэня выбиты имена почти двухсот учеников. Стела была сооружена спустя сорок лет после смерти Ян Чжэня, и в тексте эпитафии сказано, что ученики «исполняли свой долг в течение трех поколений», т. е. служили сыну и внуку Ян Чжэня [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 206].
В позднеханьское время появилась также категория «бывших служащих» (гу ли). К ней принадлежали служащие, обязанные своему начальнику-патрону прямым назначением на должность. […] Попавшие на службу путем прямого назначения считались «бывшими служащими» выдвинувшего их лица даже в том случае, если они впоследствии поднимались до высших постов [Хоу Хань шу, цз. 33, с. 21а, цз. 44, с. 16 б]. Подобно ученикам, «бывшие служащие» могли хранить верность и потомкам патрона, нередко в благодарность за когда-то оказанную честь (и в надежде на новые выгоды) одаривая их деньгами.
Личностные отношения внутри позднеханьской бюрократии следует рассматривать как часть всей политической структуры того времени. Они были оборотной стороной процесса аристократизации, окостенения бюрократии, препятствовавшей социальной мобильности. В то же время они были следствием возросшей конкуренции за место в бюрократическом аппарате, сведшей на нет попытки упорядочить систему регулярных рекомендаций. От личностных связей ждали выгод обе стороны. Служилая знать стремилась с их помощью привязать к себе своих подчиненных. В позднеханьское время постоянно слышатся жалобы на то, что высшие чины выдвигают неопытных юнцов, которые смогут в будущем отплатить за оказанную услугу [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 5 б, цз. 63, с. 10 б]. Со временем количество «учеников» и «бывших служащих» стало общепризнанной мерой могущества знатного чиновничества. Подобная тактика находила отклик в низших слоях служилого люда.
Требование беззаветной преданности патрону составляет отличительную, неизвестную прежде черту позднеханьской бюрократии. Появилась концепция «двух правителей», согласно которой верность патрону приравнивалась к верности государю. Наиболее усердные «ученики» и «бывшие служащие» соблюдали по умершему покровителю 25-месячный траур, который полагалось носить только по отцу и матери (обычай ношения 25-месячного траура тоже распространился в позднеханьский период). Они могли самовольно покинуть свой пост, чтобы прийти патрону на помощь, обрить себя наголо в знак того, что разделяют его вину, а подчас и силой освободить его из-под стражи. Увольнение чиновника даже официально влекло за собой изгнание со службы его протеже. Во II в. вера в правосудие оказалась настолько вытесненной этикой личного долга, что даже казнь обвиненного в коррупции чиновника воспринималась современниками как месть со стороны когда-то истребленного им рода [Хоу Хань шу, цз. 31, с. 21а].
Непотизм, патронаж, карьеризм, засилье личных связей в конце концов превратили ханьскую бюрократию в пародию на самое себя. В критиках пороков позднеханьской администрации нет недостатка. Сошлемся на Ван Фу, который изображает служилое общество миром лжецов и лицемеров, где тупиц выдают за «блестящие таланты», негодяев — за почтительных сыновей, стяжателей — за бессребреников, клеветников — за правдолюбцев, невежд — за мудрецов и т. д." опубликовано econet.ru
В устах конфуцианцев забота о благе народа (т.е. крестьянах, составляющих 90 % населения Древнего Китая) всегда была важным орудием в борьбе за осуществление социального идеала.
С точки зрения конфуцианского бюрократического государства не имущество, не богатство, а род занятий был основным социальным критерием при подразделении его подданных на сословия. При этом делении высшим слоем официально считалось сословие шеньши, следующим - земледельцы, затем шли ремесленники и торговцы, слуги и рабы и т.п. В соответствии с этим традиционным представлением о стратификации общества в китайской конфуцианской империи существовало и другое: все земледельцы и землевладельцы, как богатые, так и бедные, это народ, тот самый народ, по отношению к которому государство, согласно Конфуцию и Мэн-цзи должно было выступать как старший (т.е. управитель, заботящийся о народе и взимающий налоги и повинности) и как отец (т.е. покровитель, заботящийся о благосостоянии и процветании подопечных). Накладываясь одно на другое, обе эти традиционные для Китая позиции стратификации, в конечном итоге, приводили к тому, что в глазах государства, т.е. официально господствующих оценках, принципиальная разница между богатыми и бедными землевладельцами сказывалась, а взаимоотношения этих богатых и бедных (арендные отношения) оставались как бы за пределами сферы деятельности и непосредственных интересов государства. Для государства и олицетворяющего его мощь административно-бюрократического аппарата те и другие были народом, о благоденствии которого власти должны были заботиться. В идеальном же мире Конфуция существовали взаимная иерархия, в которой каждый знает свое место и уважает тех, кто стоит выше. Общественный порядок основан на этой системе поведения, соответствующего положению человека. Как утверждается в «Великом Учении», мир начинается с нравственной культуры личности и порядка в семье. Затем этот порядок распространился вширь, на общество, правительство и саму Вселенную, как круги на воде. «Древние, когда желали установить образцы добродетели для людей во всем мире, сначала должны были завести хорошее правление в своих государствах. Желающие правильного владычества в государстве должны сначала упорядочить семейную жизнь. Желающие упорядочить семейную жизнь сначала должны усовершенствовать свой характер. Стремящиеся усовершенствоваться сначала должны очистить свои сердца. Если кто желает очистить сердце, он должен сначала достигнуть искренности в помыслах. Тот же, кто желает искренности помыслов, должен сначала расширить знания. Достижение знаний зависит от изучения вещей».
Независимо от того, к какому рангу принадлежал китайский народ, у них всегда были определены обязанности перед государем. К примеру, высокопоставленные чиновники, и даже принцы, на аудиенции у императора должны были падать ниц. Стоя на коленях, они три раза били челом об пол. Сановники, имевшие высокий ранг, преклоняли колени перед императором, становясь на подушечку. Чиновники рангом пониже становились на колени прямо на пол.
Следующими в иерархической лестнице стояло служивое сословие «ши». Они могли подняться выше, но это было очень нелегко, в то же время они боялись в любой момент лишиться должности и очутиться в низших слоях общества. Ши находились на основных военных должностях, из них формировался средний и низший класс чиновников, они были носителями древних и современных знаний, владели землями, домами, мастерскими.
После ши шел простой народ, ремесленники, торговцы.
В «Сяо Цзин» (канонической книге о сыновней почтительности) приведены правила следования сыновней почтительности применительно к разным сословиям.
В главе II «Тянь Цзы» написаны слова Учителя применительно к Сыну Небы, который говорил, что тот, кто любит своих родителей, не осмеливается ненавидеть родителей других людей; тот, кто уважает своих родителей, не осмеливается презирать родителей других людей. Его любовь и уважение достигают своего предела (совершенства) в служении родителям; а добродетель и воспитание распространяются на весь народ и служат образцом для всей страны. Это, в самом деле, является проявлением сыновней почтительности Сына Неба.
А в главе «Фу син Шан шу» сказано: «Если правитель совершенен в своих делах, то бесчисленный народ видит в нем свою опору».
В главе III говорится о сыновней почтительности к чжухоу. «Если те, кто на верху не надменны, то, хотя их позиция высока, им не угрожает опасность быть свергнутыми; если они ограничивают свои расходы и блюдут законы, то, хотя их амбары заполнены, они не расточительствуют. Если их позиция высока, но им не угрожает опасность быть свергнутыми, то они долго сохраняют свое высокое положение; если их амбары заполнены, но они не расточительствуют, то они долго сохраняют свое богатство. Если богатство и высокое положение остаются при них, то после этого они смогут сохранить свое государство и обеспечить спокойствие своему народу. В этом и проявляется «сыновняя почтительность» чжухоу».
Стоящие ниже чем чжухоу на социальной лестнице, цины и дафу, не должны носить одеяния, произносить речей и не совершать поступки, которые не соответствуют правилам, установленным третьими правителями. Больно, если эта триада достигает совершенства, лишь после этого они смогут сохранить храм своих предков. В этом и проявляется сыновняя почтительность цин и дафу.
В главе V приведены правила достойного поведения мелких чиновников – ши. «Ши должны служение отцу брать в качестве образца, чтобы служить матери, ибо любовь к отцу и матери должна быть одинаковой. Они должны служение отцу брать в качестве образца, чтобы служить правителю (цзюнь), ибо уважение к отцу и правителю должно быть одинаковым. Поэтому мать получает их любовь, а правитель получает их уважение, а тем, кто получает вместе и любовь, и уважение, является отец. Поэтому с сыновней почтительностью служить правителю означает быть послушным. Если преданность и послушание ши лишены изъянов и они используют эти качества, чтобы служить вышестоящим, то только после этого они смогут сохранить свое жалование и титул и защитить свои жертвоприношения. В этом и проявляется сыновняя почтительность ши».
Независимо от своего положения в обществе – богат ты или беден, являешься ли императором или всего-навсего раб – весь китайский народ объединяла некая вера, вера в загробную жизнь, которая представляла собой неотъемлемую часть Сяо – культа предков. Китайцы верили, что душа продолжает жить и после смерти человека. И главная забота о душе умершего падала на того члена семьи, который при жизни был ей ближе всех. Таким считался старший сын покойного. Так как душа предка существовала вечно и постоянно требовала жертв, то не должна была нарушаться и преемственность лиц, приносящих ей жертвы: умершему отцу приносил жертвы его старший сын, последний также должен оставить после себя сына и т.д.
После смерти главы семьи хозяином дома становился старший сын, которому должны были подчиняться все младшие родственники. Истинными правителями семейства являются его усопшие предки, их всесильная воля священна, то он, как первородный сын, по требованию культа предков наследует звание главного семейного жреца, как посредник между членами семьи и предками, облекается властью, которая не в его собственно руках заключается, а принадлежит предкам и через него получает только реальное осуществление. Таким образом, вся постановка древнекитайского семейства определялась культом предков, незримо живущих за гробом.
Старшего сына называли Чжун-Цзы, что по-русски буквально означает «сын могилы», т.е. на него возлагались обязанности совершать жертвоприношения на могиле отца.
Почтительный сын должен следить за возрастом родителей и говорить об этом иносказательно, что не мешает ему ко дню 60-летия, а это по китайским понятиям приравнивалось к важному этапу, подарить отцу и матери гроб. Эту нужную вещь ежегодно подвергали ремонту, подкрашивали новым слоем лака и шпатлевки. Такая демонстрация готовности учащалась до ежесезонной, когда родители достигали 70 лет, до ежемесячной, когда возраст доходил до 80 лет, а после 90 лет гроб должен был подвергаться осмотру и находиться в состоянии полной готовности ежедневно.
В древние времена, - говорится в «Яньтилуне», - гробом служил глиняный сосуд, способный только-только вместить тель усопшего. Если же хоронили в деревянном гробу, то доски едва скрывали останки, пряча от взоров людей волосы и зубы покойника. Затем стали делать внешние гробы из тунгового дерева, но не покрывали их тканью, стали использовать расписные внутренние гробы, но не украшали их резьбой. Ныне же богатые обивают их стены склепа вышитыми тканями и делают на них надписи, люди среднего достатка готовят внешний гроб из катальпы, а внутренний из камфорного дерева, бедняки же кладут в погребение шелковую одежду, узорчатые мешочки и яркие узлы с утварью.
По древнему обычаю траур по родителям следовало соблюдать три года, обычно же он соблюдался 27 месяцев. Замужняя дочь носила траур по родителям в течение года. Во время траура по отцу или матери сын не должен был причесываться и бриться, не имел права есть мясо, пить вино, смеяться, слушать музыку, не разрешалось в это время праздновать календарные или семейные праздники, юбилеи и т.д. Сыновьям, дочерям и женам в знак траура по родителям и мужьям полагалось в первый год носить одежду белого цвета, во второй год серого, в третий черного. Обычай обязывал сыновей при трауре по родителям носить в течение 100 дней белые хлопчатобумажные шнурки, вплетенные в косы. Дочери должны были вначале также носить в волосах белые шнурки (100 дней), а затем черные (1 – 2 года).
Еще до смерти тяжело больного домашние, готовясь к его кончине, все в доме чистили и убирали. Больного переодевали, сами меняли одежду, следили за родителями и заботились о том, чтобы мужчина испустил дух на руках мужчины, женщина – женщины. Сразу же после смерти старший из родственников, беря с собой кое-что из одежды, взбирался на крышу дома и громким голосом взывал к душе покойника, приглашая одуматься и возвратиться в тело. После этого начинался траур с рыданиями и подпрыгиваниями, но он не мешал делу. Покойника, особенно если он был важный человек, правитель, сначала облачали в легкие одежды, вместо той, в которой он умер, после обмывания тела, срезали ногти, даже мыли голову. Затем полное одевание с использованием костюмов в зависимости от положения и звания умершего, а также бинтов и полотен. При этом оба обряда (легкое и полное одевание) сопровождались детально разработанными церемониями, строго в соответствии со значимостью социального статуса, который имел покойный. В рот покойнику, особенно знатному, клали кусочек нефрита (по другой версии несколько раковин): Сыну Неба – 9, князю – 7, сановнику (дафу) – 5, чиновнику (ши) – 3. Хоронили знатного человека лишь через 3 – 5 месяцев, причем массивный гроб несли к месту похорон с помощью мощных канатов 300 – 500 носильщиков.
А вот кончина императора представлялась знатью как национальное бедствие. Причем он никогда не «умирал», а лишь «превращался в небесного гостя». В знак траура по усопшему в течение ста дней мужчинам запрещалось брить голову, а женщинам носить украшения. Чиновники в этот период не имели права устраивать свадьбы, театры прекращали представления. По древнему обычаю при объявлении национального траура подданные императора могли даже умертвить себя вместе со своими сыновьями, выразив тем самым безграничную верность государю.
А места поклонения императорам были особенно роскошны. Они находились не только в столице, но и во многих провинциях. В каждой усыпальнице служили жрецы, их помощники, а также стражники для охраны от грабителей и музыканты, игравшие во время церемоний. Все они содержались за счет специальных налогов, собираемых с окрестных жителей.
А при похоронах аристократии, в частности сына правителя, в жертву приносили 3 тележки мяса. В других случаях в могилу клали некоторые вещи и пищу. «Ли цзи» объясняет этот обычай так: «Никто никогда не видел, чтобы покойник пользовался этим, но этим никогда не пренебрегали, дабы заставить людей не отворачиваться от мертвых. Но вот сопогребать живых слуг с умершим хозяином – это против Ли».
Мертвым служат иначе, посредством уважения и жертвоприношения в храмах предков. Согласно «Ли цзи» погребали покойника на северной окраине и головой к северу в сторону храма.
Почитание предков проявилось и в поклонении их могилам, причем внимание уделялось не только уходу за могилами, но и выбору «правильного» участка для захоронения, поскольку считалось, что «правильное» место благотворно действует на покойника и не менее благотворно сказывается на живых. Могильные земли поэтому считались неприкосновенной собственностью семьи, их нельзя было ни продать, ни заложить. Хоронили умерших обычно на каком-либо возвышенном месте, при этом старались выбрать холм, очертания которого напоминали бы то или иное священное животное. На могилах совершались жертвоприношения – душе гуй и душе шэнь, улетевшей на Небо. Древние китайцы различали души по (она появлялась в человеке в момент зачатия) и хунь (входила в человека с его первым вздохом). Душа по после смерти человека уходила вместе с ним в могилу и превращалась в душу гуй, для которой в могилу клали все предметы, необходимые для «адекватного» посмертного существования. Если предметов было достаточно, а родственники покойного регулярно совершали жертвоприношения, душа гуй оставалась спокойной. В противном случае, как считалось, она могла озлобиться и причинить вред как родственникам, так и посторонним людям. Душа хунь после смерти человека возносилась на Небо и превращалась в духа шэнь. Впоследствии из этого «разделения» душ сформировалось деление духов на злых (гуй) и добрых (шэнь). По замечанию Л.С.Васильева, «особое внимание» к духу шэнь было уже в древности, причем считалось, что именно эта душа, попадая на небо, становится там чем-то вроде посредника между людьми и сверхъестественными силами.Соответственно с приписываемыми этой душе важными функциями сфера ее распространения оказалась достаточно ограниченной. Простые люди вообще не имели души шэнь. Знатные после своей смерти имели душу шэнь, действовавшую на небе в зависимости от ранга ее обладателя на протяжении жизни одного или нескольких поколений. И только сам великий правитель, прямой потомок Шанди, имел право едва ли не на вечное пребывание на небе в качестве духа шэнь. Впоследствии эти правила несколько видоизменялись, и духами шэнь оказывались обычные люди, но далеко не все, а, как правило, незаурядные, проявившие себя в чем-либо и обожествленные после смерти.
Позднее стали считать, что в момент совершения обряда жертвоприношения, душа шэнь нисходит в специальную табличку с именем покойного, хранившуюся в семейном или родовом храме. Это было не «повседневное», а «загробное» имя, которое для умершего выбирал обычно его старший сын. Этим «загробным», или «храмовым», именем покойный назывался во время совершения обряда в храме предков. По замечанию Л.С.Васильева, «подавляющее большинство китайских правителей древности и императоров известны нам именно под их храмовыми именами».
Безусловная власть прошедшего над настоящим и будущим, господство умерших над живыми, всего явственнее выражаются в тех жертвах, которыми потомки покупают у предков право на существование. Культ предков, бывший некогда основным элементом в одном Китае, доселе сохранил за собой преобладающее значение религиозное и бытовое.
Всякий раз, когда следовало приносить жертвы и поклоняться духу усопшего предка, одни из его родственников (обычно внук, а за неимением такового и другой член семейства) облачался в парадные одежды покойного, являлся его представителем и действовал его именем. Впоследствии вместо живого человека для ритуального воплощения предка стали служить деревянные статуи, шелковые куклы, наконец, соломенные чучела и бумажные изображения.
Что же касается человеческих жертвоприношений, то в практике встречались и таковые, на что имеются прямые исторические указания. Обычай заживо погребать жен с их умершими мужьями, несомненно, существовал в Китае. К примеру, с императором Цинь-ши-хуан-ди были похоронены все его жены, не имевшие детей. Он устроил себе огромный склеп в горе Ли. Он освещался неугасаемыми лампами, которые горели на человеческом жире.
Помимо жен, вместе с усопшими погребали и его слуг, если таковые имелись при жизни. С циньским князем У-гуном было погребено 66 человек, а с Му-гу-ном, князем того же удела – 177 человек. Когда гроб упомянутого императора Цинь-ши-хуан-ди был поставлен в могильную комнату, то в нее загнали всех мастеров, околнчивших устройство могилы и замуровали их.
Подводя итог, можно сделать вывод, что культ сяо затрагивал интересы всего китайского общества. А Конфуцию, который вообще не любил придумывать нового, осталось только актуализировать его и сделать частью общего культа древности, когда жили мудрые правители и их добродетельные подданные, ставшие предками нынешних правителей и подданных соответственно. Он вывел почитание предков за пределы сравнительно узкого круга знатных семейств, из локального родоплеменного обихода и сделал его общественно значимым ритуалом, обязательным для всего населения страны.
biofile.ru
как в императорском Китае отбирали и обучали чиновников — T&P
«Теории и практики» завершают спецпроект «Заумные гниги» с главами из научпоп-изданий, которые вошли в длинный список премии «Просветитель» — 2016. В последнем выпуске отрывок из книги «Империя ученых» философа Владимира Малявина о том, как Китае во времена правления династии Хань формировалась бюрократия — от «достойных и добрых» чиновников до повсеместной коррупции и патронажа.
Бюрократия раннеимператорского Китая по многим пунктам, и прежде всего свойственным ей порядком отбора чиновников, существенно отличалась от бюрократической организации поздних империй с ее отлаженным механизмом экзаменационной системы. Ученые люди средневековья находили государственное устройство ханьской державы примитивным и благоприятствовавшим коррупции. С их мнением можно согласиться — в конце концов исторически малоопытная ханьская бюрократия представляла ранний этап становления бюрократической государственности. И все же многое из того, что позднейшие критики ханьских институтов считали недостатком, ханьским современникам показалось бы скорее достоинством. Государственные мужи Хань отнюдь не стремились полностью обезличить и унифицировать процедуру выдвижения на службу. Не регламенты и статуты, а личные достоинства кандидата и умение распознать «истинный талант» были для них главными условиями благого правления. Они подходили к политике с меркой не среднего человека, а гения, идеология затмевала для них административную практику. К примеру, когда сановник Цзо Сюн в 30-х годах II в. предложил ввести возрастной ценз для рекомендуемых на службу, он сделал исключение для тех, кто окажется подобным добродетельнейшему ученику Конфуция Янь Хою. И претенденты немедленно нашлись. Персоналистские воззрения той эпохи еще откровеннее выразили влиятельные противники формы, прямо заявлявшие, что в империи принято «отбирать на службу по личному таланту и не связывать себя установленными правилами» [Дун Хань хуэйяо, с. 83].
В ханьской политической культуре человек еще не заслонен «системой»; за ним признаются и, более того, от него требуются исключительные личные качества, ставящие его выше всяких формальностей. Ханьский двор не только допускал, но и, по всей видимости, сознательно ориентировался на сосуществование различных методов и критериев отбора на службу, причем значимость каждого из них менялась по мере политической эволюции империи.
От прежних времен ханьская династия унаследовала правило, в соответствии с которым чиновник в ранге 2 тыс. даней и выше после трех лет службы мог рекомендовать на службу близкого родственника, обычно брата или сына (привилегия жэнь). Если рекомендованный выдерживал испытательный срок, его назначали на штатную должность. Хотя этот обычай, неоднократно подвергавшийся критике как противоречащий принципу отбора служащих по личным доблестям, в 7 г. до н. э. был запрещен, он неоднократно упоминался в позднеханьских источниках и в среде тогдашней бюрократии и отнюдь не считался незаконным [Bielenstein, 1980, с. 133].
В начале царствования Хань среди чиновников имелись так называемые бо ши — официально назначенные «знатоки» разных политических доктрин, имевшие своих учеников. Взойдя на престол, У-ди повелел, в противовес указанной системе, ограничиться преподаванием пяти конфуцианских канонов. С этой целью в 124 г. до н. э. была учреждена Столичная школа (тай сюэ) с 50 учащимися, отобранными провинциальными властями. Учащимся предлагались на выбор экзамены трех степеней сложности, и в случае успеха они могли претендовать на невысокие должности. Численность обучающихся в школе постепенно возрастала. К середине I в. до н. э. их насчитывалось 200 человек, а к рубежу н. э. — свыше тысячи. В 4 г. н. э., когда реальная власть находилась в руках Ван Мана, было решено, что 40 учащихся, успешнее других выдержавшие экзамен высшей степени сложности, должны начать службу при дворе; 20 лучших учащихся по экзамену среднего уровня зачислялись в свиту наследника престола; 40 лучших учащихся по экзамену низшего уровня назначались учеными советниками в провинциальную администрацию [Хань шу, цз. 88, с. 5 б].
Первый император позднеханьской династии Гуан У-ди также покровительствовал конфуцианским эрудитам. Он ввел в школе преподавание 14 экзегетических традиций и отстроил комплекс учебных зданий за южными воротами столицы — местонахождение школы, отныне ставшее традиционным. Однако источники умалчивают о квоте для лиц, попадавших на службу после сдачи экзаменов, и есть основания полагать, что учеба в школе не обещала быстрой карьеры. В 103 г. двору доносили о разброде и пренебрежении обязанностями, царящими среди преподавателей и учащихся, а через год поступили сведения о том, что в школе вообще не проводится ни занятий, ни экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 44, с. 7а, цз. 32, с. 9а–б]. В дальнейшем школа пришла в полное запустение: многие здания обветшали и обрушились, двор заняли под огороды и пастбище, деревья были срублены на дрова. В 131 г. школа была восстановлена: новый комплекс состоял из 240 построек, насчитывавших в общей сложности 1850 комнат; была упорядочена процедура экзаменов [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 3 б, цз. 48, с. 11а–б]. По указу 146 г. в школу направлялись дети всех штатных чиновников, и в последующие два десятилетия ее учащиеся сыграли яркую роль в политической жизни империи. В целом, однако, школа имела больше символическое значение, и ее роль как канала пополнения бюрократии была совершенно ничтожной. Это обстоятельство, конечно, не умаляет того общеизвестного факта, что в ханьской империи конфуцианское образование стало, по выражению Бань Гу, «дорогой к чинам и наградам».
Гуан У-ди — первый император поздней династии Хань; Гао-цзу — первый император династии Хань
Подавляющее большинство штатных служащих отбиралось по личному выбору власть имущих. Наиболее почетным считалось, разумеется, приглашение, исходившее от самого императора (чжэн чжао). В таких случаях кандидата в чиновники полагалось доставить ко двору в так называемом государственном экипаже (гун чэ). Приглашенному не гарантировалось назначение на должность, и, если он по каким-либо причинам не оправдывал надежд государя, его отсылали обратно. […]
Уже к концу II в. до н. э. качества гипотетических кандидатов стали определять в стереотипных формулах: «достойные и добрые» (сянь лян), «безупречные и прямые» (фан чжэн), «говорящие прямо и крайне усердные» (чжиянь цзицзянь). В позднеханьское время появились новые категории рекомендуемых, такие как «праведные» (юдао), «совершенно почтительные» (чжисяо), «непорочные и простые» (дунь пу) и др. Изредка эдикты ограничивали круг рекомендуемых лицами, сведущими в военном искусстве или законах. Отобранные кандидаты прибывали во дворец, где держали своеобразный экзамен: подавали императору так называемую ответную записку (дуй цэ), в которой излагали свои взгляды по насущным вопросам государственной политики. Если их советы получали одобрение правителя, кандидаты могли сразу занять высокий пост в администрации.
Уже к концу II в. до н. э. качества гипотетических кандидатов стали определять в стереотипных формулах: «достойные и добрые» (сянь лян), «безупречные и прямые» (фан чжэн), «говорящие прямо и крайне усердные» (чжиянь цзицзянь). Впозднеханьское время появились новые категории рекомендуемых, такие как «праведные» (юдао), «совершенно почтительные» (чжисяо), «непорочные и простые» (дунь пу) и др. Изредка эдикты ограничивали круг рекомендуемых лицами, сведущими в военном искусстве или законах. Отобранные кандидаты прибывали во дворец, где держали своеобразный экзамен: подавали императору так называемую ответную записку (дуй цэ), в которой излагали свои взгляды по насущным вопросам государственной политики. Если их советы получали одобрение правителя, кандидаты могли сразу занять высокий пост в администрации.
Нерегулярные указы о рекомендации на службу достойных мужей, разумеется, не могли удовлетворить потребности империи в административных кадрах. Правительство нуждалось в постоянном и фиксированном их притоке. Эту задачу первым попытался решить У-ди, повелевший в 130 г. до н. э. ежегодно от каждой области и удела рекомендовать двору по два человека, отличавшихся «почтительностью к родителям» и «бескорыстием». Поначалу новая мера, по-видимому, не встретила должного энтузиазма. Во всяком случае спустя два года пришлось ввести наказания для провинциальных администраторов, игнорировавших распоряжение [Хань шу, цз. 6, с. 7а]. С консолидацией ханьского режима отбор «почтительных и бескорыстных» (сяо лянь) превратился, однако, в основной канал регулярного пополнения штатной бюрократии. Именно так начинали свою карьеру большинство героев жизнеописаний в книге Фань Е. Сама категория «почтительный и бескорыстный» приобрела синтетический характер, впитав в себя все основные критерии квалификации служилых людей. Например, позднеханьский сановник Лю Лун «за начитанность в канонах был выдвинут как почтительный и бескорыстный» [Хоу Хань шу, цз. 76, с. 22а]. О большом значении данного звания свидетельствует стремление двора уточнить квоту отбора его обладателей. В 29 г. было решено, что в областях и уделах следует выдвигать одного «почтительного и бескорыстного» от 200 тыс. жителей. Там, где численность населения не достигала этой цифры, «почтительного и бескорыстного» полагалось выдвигать один раз в два года, а в областях с населением менее 100 тыс. человек — один раз в три года [Хоу Хань шу, цз. 37, с. 20 б]. Спустя девять лет были введены некоторые льготы для северных пограничных районов.
В столице отобранные кандидатуры вначале подвергались проверке. Случалось, что правителям областей, сделавшим неудачный выбор, приходилось на время оставлять службу. В132 г. по предложению Цзо Сюна для «почтительных и бескорыстных» учредили экзамены на знание конфуцианских канонов и делопроизводства [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 6 б]. Утвержденные дворцовыми ведомствами кандидаты проходили испытательный срок в качестве ланов, составлявших непосредственный резерв бюрократии. Ланы не имели постоянных поручений и выполняли главным образом обязанности императорской охраны. Ежегодно специальное ведомство давало оценку их службе, руководствуясь в качестве критерия так называемыми четырьмя качествами добродетельного поведения, каковыми считались «искренность и великодушие», «непосредственность и простота», «скромность и уступчивость», «воспитанность и благочестие» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 2 б]. По-видимому, большинство ланов начинали служебную карьеру с поста правителя уезда.
При раннеханьской династии среди лиц, которых следовало рекомендовать на службу, часто упоминались «выдающиеся таланты» (сю цай). В середине I в. вследствие табу на личное имя Лю Сю, первого императора династии Поздняя Хань, употреблялся термин «блестящий талант» (мао цай). По эдикту 36 г. отбор «блестящих талантов» стал регулярной практикой. Право ежегодно рекомендовать одного кандидата по данной категории получили инспекторы округов и несколько высших сановников. Каждый год звания «блестящего таланта» могли быть удостоены 18 человек. «Блестящие таланты», среди которых бывали и те, кто ранее был рекомендован как «почтительный и бескорыстный», освобождались от испытательного срока и сразу получали назначение на должность. Тем же эдиктом 36 г. высшие чины получили право рекомендовать около двух десятков «бескорыстных служащих» из числа тех, кто уже находился на службе [Дун Хань хуйяо, с. 282].
Мужчины за беседой, Поздняя Хань
Система рекомендаций, дававшая к середине II в. более 200 кандидатов в штатные чиновники ежегодно [Ван Фу, с. 64], не была ни единственным, ни даже самым удобным каналом бюрократической карьеры. Не меньшую роль в административной практике ханьской империи играли прямые назначения на должность (пи чжао), которые не сопровождались какими-либо формально регламентированными экзаменами и проверками. Так набирали свой штат не только провинциальные правители, но и начальники столичных ведомств, которые могли затем обеспечить своим протеже быстрое продвижение наверх. […] Из многочисленных упоминаний в позднеханьской биографической литературе явствует, что прямое назначение на должность в центральном аппарате котировалось выше рекомендации по категориям «почтительный и бескорыстный» и «блестящий талант». Зачастую высокопоставленные сановники брали себе на службу тех, кто уже имел эти звания.
В ханьском Китае различные методы выдвижения на службу образовывали в итоге своеобразную иерархию, в рамках которой нерегулярные формы отбора как бы корректировали систему регулярных рекомендаций. В этой иерархии можно выделить следующие основные ступени: назначение, или так называемое учтивое приглашение (ли цин) на службу в провинциальную администрацию, рекомендация по категории «почтительный и бескорыстный» от области и «блестящий талант» от округа, нерегулярные рекомендации, назначение на должность в аппарате трех гунов, призыв ко двору по представлению высших сановников, чрезвычайное приглашение императора.
Чтобы оценить характер столь сложной структуры политических отношений, необходимо вначале определить факторы, влиявшие на выбор кандидатуры. Важнейшие из них нам уже известны. С одной стороны, соперничество между претендентами на чиновничий титул в местном обществе заставляло отдельные семьи бороться за первенство и ревниво оберегать завоеванные привилегии. С другой — то же соперничество побуждало их столь же ревниво следить за успехами конкурентов, апеллируя при необходимости к неким «объективным», всеми разделяемым критериям оценки кандидатов, требуя беспристрастности и гласности отбора. Как следствие, критерии легитимации претензий кандидатов оказывались весьма неоднозначными и даже откровенно противоречивыми. Обычно их врожденная противоречивость проявляла себя в резком расхождении между идеалом «справедливого» выдвижения на службу и действительностью административной рутины.
Обе указанные тенденции — стремление к господству и ориентация на некое «общее мнение» — отчетливо прослеживаются в низовых звеньях бюрократии. О появлении в позднеханьский период потомственной служилой элиты в провинциальном обществе уже говорилось. Резонно предположить, что звание «почтительного и бескорыстного» жаловалось в первую очередь ее представителям. Цао Цань в надписи на посвященной ему каменной стеле охарактеризован как наследственный обладатель звания «почтительный и бескорыстный» в третьем поколении [Ван Фанган, с. 606]. У чиновника Цзу Юэ (III в.) предки в восьми поколениях имели звание «почтительного и бескорыстного» [Шишо синьюй, с. 7, 93].
Вместе с тем служилые семьи стремились обосновать свои привилегии ссылками на поддержку земляков, а сама процедура отбора сохраняла пафос публичности. Признательность и любовь «жителей округи» — постоянная тема в надгробных надписях и биографической литературе позднеханьского периода, а «общее мнение» земляков выступает главным условием служебной карьеры. […]
Ряд сообщений источников свидетельствует о большой силе «общего мнения» местной элиты. […] Однако приоритет «общего мнения» отнюдь не исключал той системы отношений, при которой, как записано в биографии Ван Фу, власть имущие «по очереди друг друга выдвигали» [Хоу Хань шу, цз. 49, с. 2а]. Отбор на службу был целиком внутренним делом управляющих и отличался тенденцией к постоянному сужению сферы отбора. Оттого заключенная в институте «общего мнения» социальная идея, как мы сможем убедиться, не создала устойчивых норм публичной политики.
Отмеченные факторы обусловили характер эволюции центральной бюрократии. В позднеханьской империи явственно обозначилась тенденция к складыванию прослойки именитых служилых семейств, члены которых наследственно занимали высшие должности в бюрократическом аппарате. Таких семей можно насчитать около двадцати. Большинство из них приобрели высокое положение еще в раннеханьское время, некоторые — только при Поздней Хань. […]
Аристократизация бюрократии означала превращение ее в замкнутый консервативный слой, преследовавший собственные интересы. Однако упрочение социальной иерархии внутри правящих верхов позднеханьской империи и формирование в ней обособленного круга служилой знати не вели к сословному размежеванию общества. Социальный статус оставался производным от положения на бюрократической лестнице и потому не мог не быть весьма подвижным и неустойчивым. Не существовало и четкого критерия родовитости происхождения. […]
В конечном счете истинные мотивы выдвижения на службу не всегда были ясны и самим современникам. Так, Чжу Му, родившийся в потомственной служилой семье, девятнадцати лет занял пост инспектора в областной управе. Вновь прибывший правитель области спросил его:«Вы молоды. Служите ли вы инспектором области благодаря влиянию семьи или личной добродетели?» В ответ Чжу Му в характерном для той эпохи стиле без обиняков сравнил правителя области с Конфуцием, а себя с Янь Хоем, любимейшим учеником Конфуция [Хоу Хань шу, цз. 43, с. 6 б].
Цай Лунь — китайский сановник династии Хань, изобретатель бумаги; У-ди — седьмой император империи Западная Хань; Лю Сян — историк.
Надо подчеркнуть, что определенное размежевание господствующего класса позднеханьской империи на горизонтальные страты сопровождалось укреплением вертикальных структур, связывавших чиновников разного статуса. В числе последних следует назвать прежде всего институт ученичества. Первоначально термин «ученик» (мэнь шэн, мэнь жэнь, мэнь ту) относился к учащимся частных конфуцианских школ — весьма многочисленной социальной группе в позднеханьское время. Фань Е в предисловии к разделу «Конфуцианцы» своего исторического труда отмечает: «Со времени Гуан У-ди военное дело потеряло значение, все занимались только изучением канонов. Носившие одежды конфуцианцев, восхвалявшие древних правителей, странствовавшие от школы к школе, собиравшиеся толпой в лекционных залах заполнили страну. Путь в тысячу ли к знатоку канонов не считали далеким, останавливались в каждой школе, за учение платили сотни тысяч монет. К тем, кто, имея славу и блестящую репутацию, держал открытыми двери дома и принимал учеников, записывалось не менее 10 тыс. человек» [Хоу Хань шу, цз. 79 б, с. 22а]. […]
К тому времени отношения учителя и ученика вышли за рамки системы образования и превратились в универсальную форму патронажа. В ученики добровольно шли те, кто искал покровительства влиятельного лица в расчете на выгоды такого альянса. Хотя временами «ученики» могли почти сливаться с прочими категориями зависимого люда — скажем, служить в дружине или работать на полях патрона, — их преданность нередко вознаграждалась успешной карьерой. […]
К слову сказать, многие позднеханьские стелы с панегириками в адрес чиновников были воздвигнуты по инициативе и на средства их благодарных учеников. Очевидец краха империи Сюй Гань резюмировал: «Во времена правления Хуань-ди и Линди от гунов и цинов до инспекторов округов и правителей областей никто не заботился о государственных делах, все думали только о привлечении гостей… объявляли себя учителями, а не учили, ученики же не перенимали их науку и, хотя старались походить на достойных людей, вели себя, как рабы. Иные преподносили дары, давали взятки, чтобы укрепить свои личные связи [с хозяином]» [Сюй Гань, цз. 2, с. 13а–б].
Добавим, что во II в. связи учителя и учеников уже приобрели потомственный характер. Сын сановника Ли Гу после казни последнего скрывался от властей вместе с «учеником» отца. На стеле в честь сановника Ян Чжэня выбиты имена почти двухсот учеников. Стела была сооружена спустя сорок лет после смерти Ян Чжэня, и в тексте эпитафии сказано, что ученики «исполняли свой долг в течение трех поколений», т. е. служили сыну и внуку Ян Чжэня [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 206].
В позднеханьское время появилась также категория «бывших служащих» (гу ли). К ней принадлежали служащие, обязанные своему начальнику-патрону прямым назначением на должность. […] Попавшие на службу путем прямого назначения считались «бывшими служащими» выдвинувшего их лица даже в том случае, если они впоследствии поднимались до высших постов [Хоу Хань шу, цз. 33, с. 21а, цз. 44, с. 16 б]. Подобно ученикам, «бывшие служащие» могли хранить верность и потомкам патрона, нередко в благодарность за когда-то оказанную честь (и в надежде на новые выгоды) одаривая их деньгами.
Личностные отношения внутри позднеханьской бюрократии следует рассматривать как часть всей политической структуры того времени. Они были оборотной стороной процесса аристократизации, окостенения бюрократии, препятствовавшей социальной мобильности. В то же время они были следствием возросшей конкуренции за место в бюрократическом аппарате, сведшей на нет попытки упорядочить систему регулярных рекомендаций. От личностных связей ждали выгод обе стороны. Служилая знать стремилась с их помощью привязать к себе своих подчиненных. В позднеханьское время постоянно слышатся жалобы на то, что высшие чины выдвигают неопытных юнцов, которые смогут в будущем отплатить за оказанную услугу [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 5 б, цз. 63, с. 10 б]. Со временем количество «учеников» и «бывших служащих» стало общепризнанной мерой могущества знатного чиновничества. Подобная тактика находила отклик в низших слоях служилого люда.
Требование беззаветной преданности патрону составляет отличительную, неизвестную прежде черту позднеханьской бюрократии. Появилась концепция «двух правителей», согласно которой верность патрону приравнивалась к верности государю. Наиболее усердные «ученики» и «бывшие служащие» соблюдали по умершему покровителю 25-месячный траур, который полагалось носить только по отцу и матери (обычай ношения 25-месячного траура тоже распространился в позднеханьский период). Они могли самовольно покинуть свой пост, чтобы прийти патрону на помощь, обрить себя наголо в знак того, что разделяют его вину, а подчас и силой освободить его из-под стражи. Увольнение чиновника даже официально влекло за собой изгнание со службы его протеже. Во II в. вера в правосудие оказалась настолько вытесненной этикой личного долга, что даже казнь обвиненного в коррупции чиновника воспринималась современниками как месть со стороны когда-то истребленного им рода [Хоу Хань шу, цз. 31, с. 21а].
Непотизм, патронаж, карьеризм, засилье личных связей в конце концов превратили ханьскую бюрократию в пародию на самое себя. В критиках пороков позднеханьской администрации нет недостатка. Сошлемся на Ван Фу, который изображает служилое общество миром лжецов и лицемеров, где тупиц выдают за «блестящие таланты», негодяев — за почтительных сыновей, стяжателей — за бессребреников, клеветников — за правдолюбцев, невежд — за мудрецов и т. д. [Ван Фу, с. 29]. […]
theoryandpractice.ru
Китайская экзаменационная система кэцзюй: экзамен для чиновника
Главная страница » Китай » Философия и культура Китая » Китайская экзаменационная система кэцзюй: экзамен для чиновника
Китайская экзаменационная система (кэцзюй 科举) – существовавшая в прошлом одна из основ китайской государственности и системы образования. Во многом благодаря ей конфуцианство даже в годы забвения оставалось фундаментом китайской культуры. Предполагалось, что лишь сдав сложный экзамен, чиновник может получить государственную должность.
Выезд чиновника во времена Конфуция. Реконструкция. Храм Конфуция, Пекин
История развития экзаменационной системы в Китае
Экзамены на замещение чиновничьих должностей в Китае проводились уже начиная с III века до н.э. Первый задокументированный письменный экзамен датируется 165 годом до н.э., он считается самым ранним в мире среди подобных мероприятий. Их инициатором был известный ханьский конфуцианец и государственный деятель Дун Чжуншу (ок.179-104 до н.э.).
Экзаменам-кэцзюй предшествовала «система девяти рангов», начало формирования которой было положено в эпоху Хань (206 до н.э. – 220 н.э.) и достигшей расцвета в эпоху Троецарствия (220-280). С 134 года до н.э. приказом императора вменялось отбирать по всем провинциям из чиновников высшего ранга наиболее способных людей, чтобы они прошли обучение у книжников, знатоков конфуцианских канонов.
Создателем «системы девяти рангов» считается Чэнь Цюнь, министр царства Вэй (одно из трех царств, 220-265). Местные правители обязаны были рекомендовать талантливых кандидатов на посты в правительстве, в соответствии с девяти степенями (рангами). Однако здесь таился существенный изъян: фактически, только богатые и знатные члены общества имели возможность получить должность.
Для устранения недостатков «системы девяти рангов» в 609 году при династии Суй (581-618) была введена система государственных экзаменов, которая с некоторыми перерывами просуществовала до 1905 г. и была отменена императрицей Цыси (1835-1908, фактическая правительница Китая с 1861 г.).
Особенности китайской экзаменационной системы
Система кэцзюй была эгалитарной: формально к сдаче экзаменов допускался любой мужчина вне зависимости от статуса; на первых порах исключение составлял лишь класс торговцев. Участники Тайпинского восстания (1850-1864) также требовали участия женщин.
Подготовка к экзаменам начиналась с самого раннего детства. Для успешной сдачи экзаменов требовалось прекрасное владение литературным языком вэньянь, знание наизусть канонических произведений. Поэтому преимущество имели выходцы из обеспеченных семей, чьи родители имели возможность нанять учителей. В 1173 году, при императоре Шицзуне, правившего под девизом Дадин (1123-1189, на престоле с 1161 года) чжурчжэньской династии Цзинь (1115-1234), были введены параллельные экзамены на чжурчжэньском языке.
На экзаменах нужно было продемонстрировать знание «Пяти канонов», а позднее, с XII века – «Четверокнижия». Тем самым, любой образованный человек, вне зависимости от своих личных религиозных и философских пристрастий, становился носителем конфуцианской морали.
Пятиканоние, или Пятикнижие у-цзин 五经 — собрание пяти древних текстов-канонов, написанных приблизительно в VI—V вв. до н.э. и восстановленных по памяти в эпоху Хань после сожжения конфуцианской литературы в 213 г. до н.э. по приказу Цинь Шихуанди. Сюда входят:
«Чунь-Цю» 春秋 — «Весны и осени» (летопись царства Лу, написанная, по преданию, Конфуцием).
Первоначально сюда еще включался шестой канон «Юэ-цзин» 乐经 — «Канон о музыке», впоследствии утраченный и частично включенный в качестве отдельной главы в Ли цзи.
Четверокнижие сы шу 四书 — свод канонических текстов, собранных философом Чжу Си (1130-1200) в качестве введения в конфуцианство и снабженных его комментариями:
«Лунь-юй» 论语 — «Суждения и беседы»,
«Мэн-цзы» 孟子 — «Сочинения философа Мэн Кэ»,
«Да сюэ» 大学 — «Великое учение»,
«Чжун юн» 中庸 — «Срединное и неизменное».
Императорский трон в павильоне Биюн, где император читал лекции будущим чиновникам. Императорская академия и Храм Конфуция, Пекин
Восьмичленное сочинение
В XI веке китайский реформатор Ван Аньши (1021-1086) предложил в качестве формы аттестации на государственных экзаменах использовать сочинение-рассуждение. В 1370 году первый император династии Мин Хунъу (Чжу Юаньчжан, 1328-1398, правил с 1368 года) утвердил его в качестве официальной формы. А в XV веке появился термин багувэнь 八股文 — «восьмичленное сочинение». Его форма и количество знаков были строго регламентированы, некоторые слова и выражения не допускались как оскорбительные. Запрещались и исторические аллюзии, относящиеся к временам позднее жизни конфуцианского философа Мэн-цзы (372-289 до н.э.). Оно должно было быть написанным архаическим языком гувэнь 古文 и иметь четкую структуру:
1) Вступление по-ти 破题 (досл. «удар по теме») ‒ два предложения прозой, вводящие в тему.
2) Развитие и прояснение темы чэн-ти 承題 (досл. «собирать тему») ‒ пять предложений прозой, поясняющие и уточняющие тему.
3) Общее рассуждение ци-цзян 起讲 (досл. «начало рассуждения») ‒ прозаический текст: раскрытие темы с общим рассуждением.
4) Зачин рассуждения ци-гу 起股 (досл. «первоначальный раздел») ‒ 4, 5, 8 или 9 параллельных рассуждений, определенных экзаменационным заданием, развивающие первоначальный аргумент. Параллельные предложения должны были иметь общую структуру и передавать разными словами близкие значения. Экзаменуемый должен был продемонстрировать искусство подбирать синонимы.
5) Центральное рассуждение чжун-гу 中股 (досл. «центральный раздел») ‒ писалось свободной ритмической прозой с неограниченным числом параллелей.
6) Завершающее рассуждение хоу-гу 后股 (досл. «задний раздел») — писалось ритмической прозой с параллелями, обсуждались темы, не вошедшие в центральное рассуждение.
7) Увязка рассуждений шу-гу 束股 (досл. «связывающий раздел») ‒ последний аргумент; без ограничения количества предложений — от 2 до 5 пар параллельных рассуждений, связывающие все тематические линии рассуждения.
8) Большая увязка подхода к теме и экспозиции темы да-цзе 大结 (досл. «большой узел») — итог сочинения, заключительные замечания, написанные прозой с возможностью самовыражения и творчества.
Три ученые степени
В начале эпохи Сун (960-1279) система кэцзюй приобрела трехступенчатый вид. В эпохи Мин и Цин, когда территория страны значительно увеличилась, появились дополнительные градации внутри каждой ступени. В своем окончательном варианте по итогам сдачи государственных экзаменов присваивались следующие степени:
1. Шэнъюань 生员, или сюцай 秀才 — обладатель диплома первой степени. Экзамен проводился в ежегодно на уровне уезда.
аньшоу 案首 — шэнъюань с лучшим результатом;
гуншэн 贡生 — старший лиценциат.
2. Цзюйжэнь 举人 — обладатель второй степени. Экзамены проводились раз в три года в провинциальном центре.
цзеюань 解元 — цзюйжэнь с лучшим результатом;
хуэйюань 会元- цзюйжэнь с лучшим результатом по итогам предварительных экзаменов;
гунши 贡士 — цзюйжэнь, прошедший этап предварительных экзаменов.
3. Цзиньши 进士 — обладатель высшей степени на экзамене. Экзамены проводились в столице в присутствии императора раз в три года.
цзиньши цзиди 进士及第 — обладатель первой степени по результатам экзамена;
чжуанъюань 状元 — «образец для подражания во всём государстве», обладатель лучшего результата среди получивших первую степень;
банъянь 榜眼 — «с глазами, расположенными по бокам, косоглазый», обладатель второго результата среди получивших первую степень;
таньхуа 探花 — «избранный талант», обладатель третьего результата среди получивших первую степень;
цзиньши чушэнь 进士出身 — обладатель второй степени по результатам экзамена;
тун цзиньши чушэнь 同进士出身 — обладатель третьей степени по результатам экзамена.
Экзаменационные помещения
Экзамены на замещение государственных должностей продолжались в течение нескольких дней. В это время соискатели жили в специальных помещениях, которые назывались каочан 考场 или каопэн 考棚. Они примыкали друг к другу, однако переговариваться экзаменующимся было строго-настрого запрещено. В свою очередь, экзаменационные помещения размещались внутри экзаменационного двора гунъюань 贡院, огороженного глухой стеной.
Экзаменационные помещения на экзаменационном дворе в Запретном городе. Фото конца эпохи Цин (1644-1911)
В кабинке с трудом мог поместиться один человек. Внутри неё находились две доски. На одной можно было сидеть, другую использовать в качестве письменного стола. Или переместить одну из досок вниз, и тогда получалось подобие постели, на которой получалось спать только согнувшись. Покидать кабинку было запрещено. С собой соискатель брал запас еды, туалетную емкость, плошку с огнем и свечу, письменные принадлежности и тему сочинения.
Экзаменационные кабинки
Первые экзаменационные дворы появились в эпоху Тан (618-907). В Пекине экзаменационный двор появился в 1415 году и насчитывал более 9000 помещений. Раз в три года осенью здесь проводились экзамены на должность в провинции, которые назывались цю-ши 秋试 или 秋闱 цю-вэй (осенние экзамены). Они продолжались 9 дней и состояли из 3 сессий, каждая по три дня, начинались 9, 12 и 15 числа 8-го месяца по лунному календарю. Также раз в три года проводились экзамены на соискание должности на государственном уровне. Они назывались чунь-ши 春试 или 春闱 чунь-вэй (весенние экзамены). Их продолжительность также была 9 дней, три сессии по три дня, начинались 9, 12 и 15 числа 2-го месяца по лунному календарю.
Вид на экзаменационный двор в Пекине, фото конца эпохи Цин
Самый большой экзаменационный двор располагался в Нанкине. Он начал функционировать в 1168 году, в эпоху Южная Сун (1127-1279). Период его расцвета пришелся на время правления династий Мин (1368-1644) и Цин (1644-1911). Одновременно здесь могло поместиться 20644 соискателя.
Экзаменационный двор в Нанкине, 1888 год
Промахи и успехи
По итогам экзаменов соискатель получал возможность занять должность на соответствующем уровне. Хотя в действительности далеко не все кандидаты, успешно сдавшие экзамены, получили искомое. Многие из них были вынуждены устраиваться на работу в школы, где готовили учащихся к экзаменам.
Несмотря на все меры предосторожности, во время экзаменов имело место и списывание, и прямой подкуп экзаменаторов, что подчас приводило к аннулированию результатов экзаменов.
Рубашка-шпаргалка
Во дворе Императорской академии в Пекине на каменных стелах высечены имена всех цзиньши династий Мин и Цин, общее число которых достигает 50 тысяч человек.
Каменные стелы с именами сдавших императорские экзамены. Императорская академия, Пекин
И хотя в 1905 году китайская экзаменационная система была отменена, её влияние на китайскую культуру прослеживается до сих пор.
Культура древнего Китая: Два чиновника с хорошим воспитанием
В древнем Китае придавали большое значение воспитанию добродетелей в своих детях. Описанные в этой статье два чиновника являются примером хорошего воспитания. Китайский иероглиф «воспитание» (также можно перевести как «учить», «обучать», «воспитывать») — 教 — состоит из двух частей: 孝 — «сыновняя почтительность», и攴 — «бить», «воспитывать». В свою очередь, иероглиф 孝 (сыновняя почтительность) состоит из двух частей: «старый» (или взрослый) и «ребёнок». Это означает, что дети должны слушаться старших и уважать их. Иллюстрация: EpochTimes.com.ua
Многие считают дореволюционный Китай государством обрядов и добродетелей. Мы расскажем о двух чиновниках, которые своими поступками подали пример честного служения своей стране.
Куан Йе, военный чиновник высокого уровня, был повышен до должности помощника правителя в центральной части Китая при династии Мин. Он быстро поднимался в должности благодаря тому, что усердно трудился.
Однажды он отправил по почте своему отцу одежду из красивой красной ткани. Это был дорогой подарок. Его отец, когда увидел посылку, подумал, что вещь была получена нечестным путём, и отправил её обратно, даже не открывая. Он написал своему сыну: «Ты ещё не сделал достаточно, чтобы принести людям пользу, а уже посылаешь такой роскошный подарок! Ты хочешь запятнать моё доброе имя!» С тех пор Куан Йе ещё более старательно работал над своими недостатками, чтобы стать безукоризненно честным чиновником, который не берёт взятки и служит на благо людям.
Другой высокопоставленный чиновник по имени Чжу Чан жил во времена династии Мин. Родился он в Шахэ — сегодняшней провинции Ганьсу, расположенной на севере центральной части Китая. В его частном доме не было прислуги, и он сам управлял своим хозяйством. Его одежда была простой, и ел он обычную еду. Люди того времени считали, что он достоин уважения за свои добродетели.
Однажды отец Чжу Чана приехал в эту местность как чиновник. Люди были удивлены, что его отец ещё более благороден, чем сам Чжу Чан. Придя домой к сыну, отец Чжу Чана своими словами и поведением продолжил наставлять его и вдохновлять быть честным в своей работе, строго следуя принципам благородного человека.
В дополнение к большим способностям, Куан Йе и Чжу Чан были честны и справедливы в значительной мере благодаря тому, что имели хорошее воспитание.
Больше историй о древнем Китае читайте на странице EpochTimes.com.ua/ru/china/culture. О том, как была разрушена культура древнего Китая, читайте в шестой части редакционных статей «Великой Эпохи» — «Девять комментариев о коммунистической партии»: Комментарий 6. Коммунистическая партия Китая разрушила традиционную культуру.
Цинь Цзысин
По материалам: en.minghui.org, «Семь примеров самосовершенствования», Лан Ин, династия Мин. Читайте также: Культура Китая: Подслушивать на дорогах и рассказывать на тропинках — идиома 65 История Китая (57): Чжао Юнь — преданный, храбрый и честный генерал
www.epochtimes.com.ua
Культура древнего Китая: Два чиновника с хорошим воспитанием | Clearharmony
Культура древнего Китая: Два чиновника с хорошим воспитанием Цинь Цзысин
В древнем Китае придавали большое значение воспитанию добродетелей в своих детях. Описанные в этой статье два чиновника являются примером хорошего воспитания. Китайский иероглиф «воспитание» (также можно перевести как «учить», «обучать», «воспитывать») — 教 — состоит из двух частей: 孝 — «сыновняя почтительность», и攴 — «бить», «воспитывать». В свою очередь, иероглиф 孝 (сыновняя почтительность) состоит из двух частей: «старый» (или взрослый) и «ребёнок». Это означает, что дети должны слушаться старших и уважать их.
Многие считают дореволюционный Китай государством обрядов и добродетелей. Мы расскажем о двух чиновниках, которые своими поступками подали пример честного служения своей стране.
Куан Йе, военный чиновник высокого уровня, был повышен до должности помощника правителя в центральной части Китая при династии Мин. Он быстро поднимался в должности благодаря тому, что усердно трудился.
Однажды он отправил по почте своему отцу одежду из красивой красной ткани. Это был дорогой подарок. Его отец, когда увидел посылку, подумал, что вещь была получена нечестным путём, и отправил её обратно, даже не открывая. Он написал своему сыну: «Ты ещё не сделал достаточно, чтобы принести людям пользу, а уже посылаешь такой роскошный подарок! Ты хочешь запятнать моё доброе имя!» С тех пор Куан Йе ещё более старательно работал над своими недостатками, чтобы стать безукоризненно честным чиновником, который не берёт взятки и служит на благо людям.
Другой высокопоставленный чиновник по имени Чжу Чан жил во времена династии Мин. Родился он в Шахэ — сегодняшней провинции Ганьсу, расположенной на севере центральной части Китая. В его частном доме не было прислуги, и он сам управлял своим хозяйством. Его одежда была простой, и ел он обычную еду. Люди того времени считали, что он достоин уважения за свои добродетели.
Однажды отец Чжу Чана приехал в эту местность как чиновник. Люди были удивлены, что его отец ещё более благороден, чем сам Чжу Чан. Придя домой к сыну, отец Чжу Чана своими словами и поведением продолжил наставлять его и вдохновлять быть честным в своей работе, строго следуя принципам благородного человека.
В дополнение к большим способностям, Куан Йе и Чжу Чан были честны и справедливы в значительной мере благодаря тому, что имели хорошее воспитание.
Больше историй о древнем Китае читайте на странице EpochTimes.com.ua/ru/china/culture. О том, как была разрушена культура древнего Китая, читайте в шестой части редакционных статей «Великой Эпохи» — «Девять комментариев о коммунистической партии»: Комментарий 6. Коммунистическая партия Китая разрушила традиционную культуру.
Чиновничество, делившееся на девять рангов, каждый из которых имел две категории — основную и приравненную, со времени Тан стало все больше отбираться на служебные посты посредством системы государственных экзаменов.
