Лекция: Агиография Древней Руси. Своеобразие жития как типа текста, его функции. Агиография древней руси

Агиография Древней Руси. Своеобразие жития как типа текста, его

Функции.

Важным средством религиозно нравственного воспитания была агиографическая

литература—житийная, посвященная жизнеописаниям святых. В занимательной форме

здесь давался наглядный урок практического применения отвлеченных христианских

догм. Она рисовала нравственный идеал человека, достигшего полного торжества духа

над грешной плотью, полной победы над земными страстями.

Формирование и развитие агиографической литературы относится к первым векам

существования христианства. Она вбирает в себя элементы античного исторического

жизнеописания, использует ряд черт эллинистического романа, и в то же время ее

происхождение непосредственно связано с жанром надгробной похвальной речи. Житие

сочетает занимательность сюжетного повествования с назидательностью и панегириком. В центре жития — идеальный христианский герой, следующий в своей жизни Христу.

В VIII — XI вв. в Византии вырабатывается каноническая структура жития и основные

принципы изображения житийного героя. Происходит своеобразное иерархическое

разделение житий по типам героев и характерам их подвигов.

Тип героя определяет тип жития, и в этом отношении житие напоминает икону. Подобно

иконе житие стремится дать предельно обобщенное представление о герое,

сосредоточивая главное внимание на прославлении его духовных, нравственных качеств,

которые остаются неизменными и постоянными. Составители житий сознательно

преобразуют факты реальной жизни, чтобы показать во всем величии красоту

христианского идеала. Характер этого идеала накладывает печать на композиционную и

стилистическую структуру жития.

Жизнеописание святого обычно начинается с указания на его происхождение, как правило,

«от благочестивых», «пречестных» родителей, реже от «нечестивых», но и этот факт

призван лишь контрастнее оттенить благочестие героя. В детстве он уже отличается от

своих сверстников: не ведет «пустотных» игр, бесед, уединяется; овладев грамотой,

начинает с прилежанием читать книги ≪священного писания≫, уясняет их мудрость. Затем

герой отказывается от брака или, исполняя родительскую волю, вступал в брак, но

соблюдал «чистоту телесную». Наконец, он тайно покидал родительский дом, удалялся в

«пустыню», становился монахом, вел успешную борьбу с бесовскими искушениями. К

святому стекалась «братия», и он обычно основывал монастырь; предсказывал день и час

своей кончины, благочестиво, поучив братию, умирал. Тело же его после смерти

оказывалось нетленным и издавало благоухание — одно из главных свидетельств святости

умершего. У его нетленных мощей происходили различные чудеса: сами собой загорались

свечи, исцелялись хромые, слепые, глухие и прочие недужные. Завершалась

агиобиография обычно краткой похвалой. Так создавался обобщенный лучезарный образ

святого, украшенный всяческими христианскими добродетелями, образ, лишенный

индивидуальных качеств характера, отрешенный от всего случайного, преходящего.

На Руси с принятием христианства стали распространяться жития в двух формах: в

краткой — так называемые проложные жития, входившие в состав Прологов

(Синаксариев) и использовавшиеся во время богослужения, и в пространной — минейные

жития. Последние входили в состав ЧетьихМиней, т. е. месячных чтений, и

предназначались для чтения вслух за монастырскими трапезами, а также для

индивидуального чтения.

Особой разновидностью агиографической литературы являлись Патерики (Отечники), в

которых давалось не все жизнеописание того или иного монаха, а лишь наиболее важные,

с точки зрения их святости, подвиги или события. Уже, по видимому, в XI в. на Руси был

известен ≪Египетский патерик≫, созданный на основе ≪Лавсаика≫, составленного

Палладием Еленопольским в 420 г. Этот Патерик включал рассказы о египетских монахах,

которые вели успешную борьбу с демонами. Пользовался популярностью также

≪Иерусалимский≫, или ≪Синайский патерик≫ (≪Луг духовный≫), составленный Иоанном Мосхом в VII в. Позже стал известен ≪Римский патерик≫.

Переводная агиографическая литература служила важным источником при создании

оригинальных древнерусских житий. Однако древнерусские писатели внесли в разработку

этого жанра много своего —оригинального и самобытного.

Древнейшим русским житием было, возможно, ≪Житие Антония Печерского≫ —монаха,

первым поселившегося в пещере на берегу Днепра. Впоследствии к Антонию

присоединились Никон и Феодосий, и тем самым было положено начало будущему Киево-Печерскому монастырю. ≪Житие Антония≫ до нас не дошло, но на него ссылаются

составители ≪Киево-Печерского патерика≫.Во второй половине XI —начале XII в. были

написаны также ≪Житие Феодосия Печерского≫ и два варианта жития Бориса и Глеба.

Вопрос 8.

«Сказание о Борисе и Глебе». Характер святости князей-братьев, мотивы

infopedia.su

2. Агиографический канон и национальные особенности древнерусской агиографии. Агиография Киевской Руси.

В Древней Руси понятия «книжной» просвещенности и христианского правоверия не случайно отождествлялись: христианство – религия высокоразвитой письменности. С самого начала своего существования христианская церковь, исполняя завещание апостола Павла «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие» (Евр. 13:7), тщательно собирает и записывает сведения о жизни ее подвижников. Так возникает агиография (греч. агиос – святой, графо – пишу) – литература о жизни и деяниях святых. Святыми почитались христиане, трудами благочестия и пламенной молитвой особо угодившие Богу, удостоенные особой Божьей благодати. После смерти они становятся частью того Божественного Провидения, которое, по мысли средневекового человека, вершит судьбы истории.

«Святые человеки» молятся перед Богом за своих собратьев по вере, а те, со своей стороны, должны воздавать молитвенное чествование им. Жития их составлялись для того, чтобы, как пишет в своем «Житии Феодосия Печерского» Нестор, «приимьше писание и почитающе и, тако видяще мужа доблесть, въсхвалять Бога, и въгодника его прославляюще на прочие подвигы укрепляються» (взяв писание и прочитав его, все могли узнать о доблести мужа и восхвалить Бога, угодника его прославляя, и укрепить души свои для подвигов).

Аскетико-героическая жизнь святого изображается в житиях как школа духовного бытия, которая всем указывает путь к достижению Царства Божия и предостерегает о трудностях на этом пути. Герои житий воплощают высший нравственный идеал, деяния их предстают как манифест высокоморальной жизненной позиции. Идеализация агиографических героев призвана была утвердить внутреннюю мощь, величие и красоту христианского учения. Поэтизация духовного подвига, торжества духа над грешной плотью, нравственного максимализма в противостоянии злу определяет общую идейно-эстетическую направленность житийной литературы. Жизнь, подвиги и учение светочей веры, запечатленные в агиографических памятниках, входят в богатейшую сокровищницу мировой христианской культуры.

Русская Церковь воспитала в своих недрах множество святых подвижников, трудами благочестия и пламенной молитвой стяжавших славу небесных покровителей и защитников родной земли. Первые восточнославянские жития появляются вскоре после официального причисления к сонму православных святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба (канонизированы в 1072 году) и преподобного Феодосия Печерского (канонизирован в 1108 году).

Складывались первые восточнославянские жития в тесной зависимости от наиболее древних образцов византийской агиографии. К тому времени восточноевропейская житийная литература уже имела многовековую традицию, выработала свои четкие жанровые формы и поэтико-стилистические средства. Древнерусские книжники обрели в ранневизантийских житиях высочайшие образцы духовно- религиозной героики, уже сформировавшийся идеал святости.

Первообразом по отношению всех образов святости в агиографии является образ Христа. Свои подвиги герои житий совершают «во имя Христово», а главное – «подобно Христу». Они стремятся делать свою жизнь по священному образцу в ежемгновенном сопереживании со страстями Учителя из Галилеи. Такая, по выражению М. Бахтина, «в Боге значительная жизнь»позволяет преодолеть им свое земное естество, перейти в ранг «земных ангелов»: их святость обозначает особую зону между миром небесным, исполненным добра, чистоты, нравственного совершенства, и миром земным, связанным с понятием греховности, неполноценности, несправедливости. То, что еще при жизни святые – «граждане» сфер небесных, показывает их чудотворение, способность преодолевать материальные законы бытия. Связывают они два мира даже после кончины; посмертные чудеса являются самым важным доказательством святости подвижника, самым веским аргументом при канонизации.

Могущество святости, проявленное в чудотворчестве героев житий, было призвано вызвать трепет, внушить страх, но не страх-испуг, но страх благоговейный, «страх Божий», то есть чувство ничтожности перед безмерно великим, могущественным, благим. Чаще всего чудотворение было проявлением неземного милосердия: чистые сердцем подвижники любви спасают оступившихся, исцеляют недужных, помогают страждущим. Чудесное и реальное описывалось в житиях с одинаковой степенью достоверности.

Агиография по самому своему существу литература церковная, выполняющая роль носительницы Церковного Предания. Составление, переписывание и перечитывание житий было неотъемлемой составной частью церковной жизни, богослужебной и аскетической практики. Церковно-служебное назначение житий обусловило формирование канонической, стандартной схемы, которой должны были придерживаться все агиографы. Она имеет трехчастную структуру и складывается из следующих элементов. Риторическое вступление от автора подводит читателя к самому предмету повествования, содержит уничижительную самохарактеристику составителя жития, его признание в своей неучености, литературной беспомощности и молитвенную просьбу к Богу «просветить». Условно «многогрешный» и «худоумный» агиограф уничижал себя, чтобы возвысить своего героя и избежать обвинения в гордыне. Основная часть начиналась со слова о родителях, которые, как правило, были «христолюбцы благочестивые», затем следовал рассказ о рождении младенца и посвящении его Богу. В рассказе о детстве героя подчеркивалось его отличие от сверстников, благочестие, прилежание в учебе. Далее изображался отмеченный героикой духовного подвижничества жизненный путь святого. Подобно тому как средневековый иконописец, подчеркивая величие святого, рисовал его выше деревьев и холмов, агиограф описывал жизнь своего героя с позиции известного удаления и, следуя установке на его идеализацию, опускал будничные подробности, детали частной жизни. Все внимание в житиях было сосредоточено на «торжественных» моментах жизни героя, том существенном, важном, что должно было окружить его ореолом святости. Цепь эпизодов из жизни святого могла быть связана не только хронологически, но и тематически. Постоянное сравнение агиографического героя с библейскими персонажами, сопровождение рассказа о его деяниях аналогиями из Священного Писания заставляет рассматривать его жизнь под знаком Вечности, как подготовку к вечному блаженству. Угодник Божий всегда знает о времени своей кончины и успевает дать последнее наставление своим ученикам и последователям. Приятие смерти святым – последний апофеоз его земной жизни, преддверие жизни вечной. После описания его торжественного величавого отшествия из жизни, обычно отмеченного чудесными явлениями в природе, следовал «плач», упоминание об обретении нетленных мощей и описание связанных с ними посмертных чудес.

Житие – это рассказ о жизни святого, но рассказ этот не равен простой биографии. В нем дается не образ, но образец, описывается не просто человеческая жизнь, но святое житие. В отличие от биографической повести, где важна связь героя со средой, рост характера, в житиях представала личность с самого рождения сформировавшаяся, имеющая уже вполне «готовую» сущность. Агиографический канон требовал «растворения человеческого лица в небесном прославленном лике», воплощения в герое всей совокупности идеальных качеств, которые должны были проявляться в идеальных деяниях. Агиограф

Главным средством постижения связи и смысла Земли и Неба, мира видимого и невидимого служил в агиографической литературе символический образ. Знаки и символы пронизывают повествовательную ткань каждого жития.

Этикетность русского средневекового мировоззрения предписывала изображать мир согласно определенным принципам и правилам, требовала выражать представления о должном, приличествующем, не изобретая новое, но по строго определенному «чину» комбинируя старое. Поэтому агиограф не стремился увлечь читателя неожиданностью содержания или поразить свежестью форм выражения, напротив, своеобразие биографического материала он старался свести к общему знаменателю. «Общее место», «бродячий» повествовательный штамп (исцеление, умножение пищи, предсказание исхода битв, искушение блудницей и т. д.), повторяющиеся типы поведения героя и трафаретность словесных формул – органический элемент жития как жанра. Регламентированность сюжетно-композиционной модели «праведного жития», трафаретность образов и ситуаций, стандартный набор речевых оборотов собственно и принято называть агиографическим каноном.

Не следует думать, однако, что составление житий сводилось к механическому подбору шаблонов и трафаретов. Это был творческий акт, но особого рода. Агиография – более искусство соединения «своего» и «чужого», нежели искусство индивидуальной творческой инициативы и мерилом мастерства агиографа, критерием художественности было тщательное соблюдение агиографического канона, способность следовать традиции.

Повторяемость эпизодов, стереотипность словесных формул способствовали созданию у читателей и слушателей житий особой нравственной атмосферы, особого рода христианско-православного мирочувствования. Веками формировавшиеся каноны образно- выразительных средств и сюжетных мотивов к тому же были художественно емки и эффективны, могли с наибольшей яркостью и очевидностью проявить вечные и неизменные свойства и силы человеческой души. Поэтизируя истинно достойное в жизни, являя примеры подвижничества, самоотречения от благ во имя высшей правды и, наоборот, осуждая порочное, обличая злодейское, житийная литература всегда вызывала у читателя раздумья, оценочную реакцию, позволяющие ему выработать свое отношение к действительности, усвоить лучшие качества человеческой нравственности. Не случайно, что на Руси жития были самым читаемым литературным жанром, считались авторитетнейшим источником человеческой мудрости.

Киевская Русь была крайне заинтересована в канонизации и прославлении своих национальных святых, поскольку, приняв христианство от Византии, она вынуждена была отстаивать свою духовную, идеологическую и правовую самостоятельность. Византия всячески стремилась препятствовать движению провинциальных церквей к независимости и ревниво относилась к созданию местных культов, поскольку считалось, что это чревато отступлением от догматических основ христианского вероучения. Канонизационная практика была ограничена жесткими правилами и строго централизованна: официально святой мог почитаться только после согласия константинопольского патриарха. Патриархи, как и киевские митрополиты-греки, всячески сдерживали религиозный национализм новокрещенного народа. Сам факт канонизации Бориса и Глеба, а чуть позже Феодосия Печерского, свидетельствовал о признании Византией военной и политической мощи русского государства, высокого призвания Русской Церкви.

Национальное своеобразие древнерусской житийной литературы во многом определяется значительно большей связью с живой действительностью, нежели это допускалось сложившимся агиографическим каноном.

В отличие от византийских образцов древнерусская агиография, особенно раннего периода, тяготела как по содержанию, так и по стилистическому оформлению к жанру летописного рассказа. Сюжетные ситуации в ранних русских житиях насыщены национально- историческими и бытовыми реалиями, связанными с христианизацией Руси, монастырским строительством, княжескими усобицами, освоением новых земель. Конфликты в них зачастую носили «мирской» характер, определялись не столько борьбой с иноверцами, сколько с самоуправством и корыстолюбием князей, отрицательными явлениями в быту.

Герои древнерусских житий зачастую изображались не только аскетами, но и людьми, обладающими вполне мирскими добродетелями, например рачительной хозяйственностью, дипломатическими и воинскими талантами. В обрисовке их образов было много реальных подробностей, живых черт.

Обрамление конкретным и реальным безликих «общих мест», называемые точные даты, исторические имена, ссылки на слова очевидцев приближали повествование к конкретной биографии, а рано обнаружившийся интерес древнерусских агиографов к Древнейшим произведением русской агиографии, дошедшим до нас, является анонимное «Сказание о Борисе и Глебе».

Рассказ о мученической смерти князей Бориса и Глеба, убитых их братом Святополком Владимировичем, помещен в «Повести временных лет» под 1015 годом. На его основе в конце XI века было создано анонимное «Сказание и страсть и похвала святому мученику Бориса и Глеба». Действие в нем по сравнению с летописной повестью более драматизировано, значительно усилена общая панегирически-лирическая тональность. Древнейший список памятника дошел до нас в составе Успенского сборника конца XII – начала XIII века.

Краткое содержание:

У князя Владимира Святославича было двенадцать сыновей от разных жён. Третьим по старшинству был Святополк. Мать Святополка, монахиня, была расстрижена и взята в жены Ярополком, братом Владимира. Владимир убил Ярополка и овладел его женою, когда она была беременна. Он усыновил Святополка, но не любил его. А Борис и Глеб были сыновьями Владимира и его жены-болгарки. Своих детей Владимир посадил по разным землям на княжение: Святополка — в Пинске, Бориса — в Ростове, Глеба — в Муроме.

Когда дни Владимира приблизились к концу, на Русь двинулись печенеги. Князь послал против них Бориса Тот выступил в поход, но врага не встретил. Когда Борис возвращался обратно, вестник рассказал ему о смерти отца и о том, что Святополк попытался скрыть его смерть. Слушая эту повесть, Борис заплакал. Он понял, что Святополк хочет захватить власть и убить его, но решил не сопротивляться. Действительно, Святополк коварно завладел киевским престолом. Но, несмотря на уговоры дружины, Борис не захотел прогнать брата с княжения.

Тем временем Святополк подкупил киевлян и написал Борису ласковое письмо. Но его слова были лживыми. На самом деле он хотел убить всех наследников своего отца. И начал он с того, что приказал дружине, состоявшей из вышгородских мужей во главе с Путыней, убить Бориса.

Борис же раскинул стан на реке Альте. Вечером он молился у себя в шатре, думая о близкой смерти. Проснувшись, он велел священнику служить заутреню. Убийцы, подосланные Святополком, подошли к шатру Бориса и услышали слова святых молитв. А Борис, заслышав зловещий шёпот возле шатра, понял, что это убийцы. Священник и слуга Бориса, видя печаль своего господина, горевали о нем.

Вдруг Борис увидел убийц с обнажённым оружием в руках. Злодеи устремились к князю и пронзили его копьями. А слуга Бориса прикрыл своим телом господина. Этот слуга был родом венгр по имени Георгий. Убийцы поразили и его. Раненный ими, Георгий выскочил из шатра. Злодеи хотели нанести князю, который был ещё жив, новые удары. Но Борис стал просить, чтобы ему позволили помолиться Богу. После молитвы же обратился князь к своим убийцам со словами прощения и сказал: «Братья, приступивши, заканчивайте повеленное вам». Так умер Борис в 24 день июля. Убили и многих его слуг, в том числе Георгия. Ему отрубили голову, чтобы снять с шеи гривну.

Бориса обернули в шатер и повезли на телеге. Когда ехали лесом, святой князь приподнял голову. И два варяга пронзили его ещё раз мечом в сердце. Тело Бориса положили в Вышгороде и погребли у церкви Святого Василия.

После этого Святополк задумал новое злодеяние. Он послал Глебу письмо, в котором писал, что отец, Владимир, тяжко болен и зовёт Глеба.

Юный князь отправился в Киев. Когда он доехал до Волги, то слегка повредил ногу. Он остановился недалеко от Смоленска, на реке Смядыни, в ладье. Весть о смерти Владимира тем временем дошла до Ярослава (ещё одного из двенадцати сыновей Владимира Святославича), который тогда княжил в Новгороде. Ярослав послал Глебу предупреждение, чтобы он не ездил в Киев: отец умер, а брат Борис убит. И, когда Глеб плакал об отце и брате, перед ним внезапно появились злые слуги Святополка, посланные им на убийство.

Святой князь Глеб плыл тогда в ладье по реке Смядыни. Убийцы находились в другой ладье, они начали грести к князю, а Глеб думал, что они хотят его приветствовать. Но злодеи стали перескакивать в лодку Глеба с обнажёнными мечами в руках. Князь стал умолять, чтобы они не губили его юную жизнь. Но слуги Святополка были неумолимы. Тогда Глеб начал молиться Богу об отце, братьях и даже о своём убийце, Святополке. После этого повар Глебов, Торчин, зарезал своего господина. И взошёл Глеб на небеса, и встретился там с любимым братом. Случилось же это 5 сентября.

Убийцы же вернулись к Святополку и рассказали ему о выполненном повелении. Злой князь обрадовался.

Тело Глеба бросили в пустынном месте меж двух колод. Проходившие мимо этого места купцы, охотники, пастухи видели там огненный столп, горящие свечи, слышали ангельское пение. Но никто не догадался поискать там тело святого.

А Ярослав двинулся со своим войском на братоубийцу Святополка, чтобы отомстить за братьев. Ярославу сопутствовали победы. Придя на реку Альту, он стал на том месте, где был убит святой Борис, и помолился Богу об окончательной победе над злодеем.

Целый день длилась сеча на Альте. К вечеру Ярослав одолел, а Святополк бежал. Его обуяло безумие. Святополк так ослабел, что его несли на носилках. Он приказывал бежать, даже когда погоня прекратилась. Так на носилках пронесли его через Польскую землю. В пустынном месте между Чехией и Польшей он скончался. Его могила сохранилась, и от неё исходит ужасный смрад.

С тех пор в Русской земле прекратились усобицы. Великим князем стал Ярослав. Он нашёл тело Глеба и похоронил его в Вышгороде, рядом с братом. Тело Глеба оказалось нетленным.

От мощей святых страстотерпцев Бориса и Глеба стали исходить многие чудеса: слепые прозревали, хромые ходили, горбатые выпрямлялись. А на тех местах, где братья были убиты, созданы церкви во их имя.

У исследователей этого памятника есть все основания утверждать, что «Сказание» подчинено задаче укрепления феодального миропорядка, прославления феодальной верности», «культ Бориса и Глеба... утверждал обязательность «покорения» младших князей старшим». Однако такое традиционное выделение в качестве основы идейного содержания «Сказания» политической идеи родового старшинства сужает идейный и духовно-нравственный смысл подвига страстотерпцев, сводит его значение к политическому уроку. Подвиг Бориса и Глеба прежде всего утверждал общехристианские идеалы и лишь затем, как следствие, идеи государственного строительства того времени, политические идеалы. Борис и Глеб вовсе не невольные жертвы политических интриг, но жертвы «вольные». В своем добровольном приятии мученического венца они руководствовались евангельскими заповедями о смирении, о суетности этого мира, о любви к Господу («все претерпети любве ради»), но отнюдь не исключительно политическим принципом послушания старшему в роду. Да и сама идея родового старшинства вовсе не требовала безусловного повиновения старшему князю, если он совершал преступления. В этом случае сопротивление ему было нравственно оправдано, что и показано в «Сказании» на примере Ярослава. Его мщение однозначно трактуется как действие праведное. То, что Борис отказывается от незаконных притязаний на власть, есть поступок идеального князя, но еще не подвижничество святого. Подвиг его в ином – в решении не сопротивляться Святополку, но, уподобляясь Христу, добровольно пойти на смерть. Борис в своей молитве говорит именно об этом: «Господи Иисусе Христе! Иже симъ образъмъ явися на земли, изволивы волею пригвоздитися на кръсте и приимъ страсть грехъ ради нашихъ, сподоби и мя прияти страсть» (Господи Иисусе Христе! Как ты в этом образе явившийся на землю и собственною волею давший пригвоздить себя к кресту и принять страдание за грехи наши, сподобь и меня так принять страдание). Борис предполагает о нависшей угрозе его жизни со стороны брата: «Нъ тъ, мьмю, о суетии мирьскыихъ поучаеться и о биении моемь помышляеть» (Но тот, чувствую я, кто о мирской суете печется, убийство мое замышляет), однако Бог велит слушать старших, и Борис решает быть послушным Святополку. Его размышления о том, что ему делать, как себя вести – размышления глубоко верующего человека: сопоставляя ценности переходящие и вечные, он приходит к выводу, что «слава и княжения мира сего... все мимоходить и хуже паучины» (слава и княжения в этом мире… все преходяще и непрочно, как паутина).

Как и Христос, Борис и Глеб утверждали своей мученической смертью абсолютный нравственный идеал в обстановке, которая исключала торжество идеально-нравственных начал в поведении человека. А вот то, что воплощенные в поведении братьев христианские заповеди братолюбия, смирения, послушания закладывали морально-политические основы государственного единства Киевской Руси (признание за великим киевским князем безусловного авторитета старшинства), делает их религиозный подвиг одновременно и подвигом общественно-политического содержания. Раскрытие религиозной сути подвига страстотерпцев органически переплетается с трактовкой его политического смысла в посмертной похвале им. Автор просит святых о представительстве перед Богом за Русскую землю, выражая самые насущные чаяния своей эпохи, а именно желание мирной жизни, прекращение братоубийства: «Вама бо дана бысть благодать, да молитва за ны, вамо бо далъ есть богъ о насъ молящася и ходатая къ богу за ны. Темъ же прибегаемь къ вама, и съ сльзами припадающе, молимъся, да не предеть на ны нога гърдыня и рука грешьнича не погубить насъ, и вьсяка пагуба да не наидеть на ны, гладъ и озълобление отъ насъ далече отъженета и всего меча браньна избавита насъ, и усобиьныя брани чюжа сътворита и вьсего греха и нападения заступита насъ, уповающихъ къ вама» (Вам дана благодать, молитесь за нас, вас ведь бог поставил перед собой заступниками и ходатаями за нас. Потому и прибегаем к вам, и припадая со слезами, молимся, да не окажемся мы под пятой вражеской, и рука нечестивых да не погубит нас, и избавьте нас от неприятельского меча и междоусобных раздоров, и от всякой беды и нападения защитите нас, на вас уповающих). Парадоксально, но кроткие, не поднявшие оружие, чтоб защитить даже свою жизнь, святые Борис и Глеб становятся грозными защитниками всей Русской земли от воинских напастей: «Вы намъ оружие земля Русьскыя забрала и утвьржение, и меча обоюду остра, има же дьерзость поганьскую низълагаемъ…» (Вы наше оружие, земли руской защита и опора, мечи обоюдоострые, ими дерзость поганых низвергаем…).

В полном соответствии с агиографическим каноном, содержательную структуру «Сказания» определяет противоборство двух, полярно разведенных в нравственном отношении, миров. Миру света и добра, который олицетворен в образах Бориса и Глеба, противостоит мир тьмы и зла – Святополк и исполнители его воли. Святополк предстает эталоном агиографического злодея. Его мать была «чърницею, грекыни сущу» (монахиней, гречанкой), когда Ярополк Святославич взял ее в жены, прельстившись красотой. Владимир, убив своего брата, получил ее уже «не праздьную сущю» (беременной). Святополк, таким образом, «бысць отъ дъвою отьцю и брату сущю» (сын двух отцов-братьев). Этот генеалогический экскурс в начале «Сказания» не только объясняет безбожное поведение убийцы, но и как бы освобождает Владимира от ответственности за греховные склонности своего пасынка. Судьба Святополка предрешена, он «обречен» на совершение злодеяний еще до своего рождения, ибо «от греховьнаго бо корени зол плод бываеть». Князь знает о тяготеющим над ним проклятии, о том, что с праведниками на том свете ему не быть («с правьдьныими не напишюся»), и потому не колеблется пролить кровь братьев: «азъ къ болезни язву приложихъ, приложю къ безаконию убо безаконие» (я к болезни добавил новую язву, добавлю к беззаконию беззаконие).

«Сказание» глубоко лирично: изображение действий героев, их размышлений неразделимо связано с изображением «осциллограммы» жизни их сердца – от его «сокрушения» до «вознесения». Герои «Сказания» постоянно находятся в чрезвычайно взволнованном состоянии. Каждый не просто идет к своей цели, но страстно желает добиться ее: Святополк «на убийство горяща», Борис стремится «вся престрадати любове ради», Ярослав – отмстить, «не тьрпя сего зълаго убийства». Повышенная эмоциональность приводит героев к ошибкам: радость встречи мешает Глебу распознать убийц, страх настолько глубоко проникает в сердце Святополка, что он видит преследователей там, где их нет. Эмоциональность Бориса так велика, что он одновременно испытывает прямо противоположные чувства: «плакашеся съкрушенъмь сердцем, а душею радость ною гласъ испущааше». Такое внимание автора к «жизни сердца» своих героев не случайно: отличительной чертой русского православия изначально была укорененность христианского вероучения более в сердце, чем в разуме.

Святые в «Сказании» не похожи на мучеников за веру раннехристианской поры, которые всегда изображались гордо бросавшими вызов силам зла и твердыми духом в свои последние минуты. Анонимный автор не боится показать живые человеческие слабости своих героев, делая их подвиг ближе и понятнее читателю.

В житиях общим местом было отмечать телесную красоту святых, особенно молодых, рано погибших, мучеников. («Телеса мученьчьская… красима», – провозглашает в своем «Слове о всех святых» Иоанн Златоуст.) Красота Бориса и Глеба отмечается на протяжении всего «Сказания». Борис, например, перед смертью «помышляаше о красоте… телесе своего», окружающие его жалеют, в том числе и за то, что «красота тела твоего увядаеть». После смерти тело святого не просто осталось нетленно, оно чудесным образом «светло и красьно и целе и благувеню имуще». Автор подробно и торжественно описывает это явное свидетельство славы небесной своего героя. Вместе с тем описание внешности Бориса в заключительной части «Сказания» не соответствует традиционному облику христианского мученика с обязательно присущими ему чертами аскетизма, возвышенной духовности, глубокой внутренней веры. Его облик скорее напоминает доброго молодца из народной лирической песни: «Телъмь бяше красьнь, высокъ, лицьмь круглъмь, плечи велице, тънъкъ въ чресла, очима доброаама, веселъ лицъмъ… крепъкъ телъмь…».

Стиль «Сказания» характеризует обилие выдержек из Псалтыри, Паремийника, частое удвоенное и утроенное сопоставление героев с библейскими персонажами, нагромождение синонимических выражений, отражающих либо экспрессивное состояние героев («сльзами горкыми и частыимь въздыхашемь и стонаниемь многым»), либо нравственно-этическую оценку происходящего («оканьный прьклятыи Святопълкъ съветьникы всему злу и началникы всей неправьде»).

studfiles.net

Русская агиография: общая характеристика — Мегаобучалка

ПЛАН

1. Житийный жанр. История формирования. Категория святости.

2. История создания древнерусских житий и периодизация русской святости.

3. Типы агиографических памятников.

Житие – жанр церковный по происхождению, цель которого – жизнеописание святого, его подвигов, или мучений. Литературу о святых еще называют агиографией (от гр. άγιος “святой“ и γράφω “пишу“). Встречается определение агиографии как научной дисциплины, занимающейся изучением житий святых, богословскими и историко-церковными аспектами святости. Составителей житий называют агиографами. Цель агиографа – рассказать о жизни святого, а именно описать, как и в чем проявлялась его святость, какие подвиги во имя Христа он совершал, какими трудами он ее достиг. И себя агиограф никогда не считал – и не считает сегодня – автором жития. Он только записал жизнь святого. Вот почему часто не ставили своего имени составители житий, агиографы, и потому многие из них до сего дня нам не известны.

Агиографы, как правило, - это монахи, священники, реже – миряне, но обязательно христиане. А поскольку цель христианской жизни – спасение души в вечности, то агиограф и записывает житие такого святого человека как пример для подражания, как возможный и для других путь к святости. В этом дидактизм жития.

Народ, объясняя, что такое святость, назвал человека, ее достигшего, «земным ангелом» или «небесным человеком». Создается житие всегда только после смерти человека через какое-то время, за которое святость его проявилась, стала явной для людей. Чтобы подтвердить и утвердить факт святости человека, проводится его канонизация – причисление к числу святых, что совершается на Церковном Соборе. И к этому моменту обязательно создается икона святого – его образ, отражающий его небесный лик, и пишется его житие, которое тоже запечатлевает лик святого, а не его лицо. Как икона не портрет, так и житие не биография. Называют часто житие «иконой в слове». Содержание жития и его тип зависит от того подвига, который совершал святой. Таких подвигов много. Есть жития о мучениках, о преподобных, о благоверных князьях, о равноапостольных князьях или монахах и т. д. Написанные в разное время, по-разному они освещают историческую действительность, содержат разную степень подробности описания жизни святого, его окружения, обладают разным стилем.

Житие неразрывно связано с Преданием, только не с устным, а со Священным. Житие – это факт Священного Предания. В житии сохраняется историчность повествования: все святые, особенно начального периода русской истории, занимают особое в ней место, являются зачастую главными действующими лицами русской истории (святые равноапостольные Ольга и Владимир, благоверные князья Александр Невский и Дмитрий Донской, церковные писатели – летописец Нестор и митрополит Иларион, гениальные иконописцы Андрей Рублев и Феофан Грек и многие другие.)

История агиографии насчитывает столько лет, сколько прошло от Рождества Христова. Житийный канон находится в Евангелии, в образе Самого Христа. Формы же житийные восходят к античной литературе, к жанру панегирика. Путь к святости - это всегда путь совершения христианских заповедей. В истории христианства выделяются жития мучеников (мартирии), жития святых отцов (преподобных), жития праведных, святителей, равноапостольных, юродивых и мн.др. Жития стали появляться в в Римской империи в первые века христианства (200—209), во время гонений. В 3—4 вв. жития уже широко распространились на Востоке, в Византийской империи и странах Западной Европы. Затем в 4 – 8 вв появились монашеские жития, что связано с возникновением и распространением монашества в Палестине, Египетской пустыни. Канон житийный складывался постепенно и оформился в 9 веке в византийской литературе, откуда и пришел к нам.

История русских житий включает в себя:1. переводные жития и жития первых русских святых – Бориса и Глеба, одновременно первых русских преподобных – Феодосия Печрского, патерик, 2. жития мучеников и благоверных князей периода татаро-монгольского нашествия (Александра Невского, Михаила Ярославича Тверского, Михаила Всеволодовича Черниговского, Довмонта-Тимофея, Дмитрия Донского) 3. жития святых периода русского возрождения (15-16 вв). (Преподобные Сергий Радонежский, Стефан Пермский и др.) 4. Жития праведных жен, совершающих христианские подвиги в миру (т.наз. «мирянский» тип святости: Ульяния Осорьина).

Выдающиеся русские агиографы - преп. Нестор, открывший на Руси житийный канон; Епифаний Премудрый, использовавший стиль «плетения словес», Пахомий Логофет, блестящий стилист; Ермолай Еразм, талантливый писатель и публицист, и др.

В 17 в. жанр жития обретает новые черты, не разрушающие канон: идет процесс «обмирщения», но для житийной литературы это означала не уход от святости, а ее утверждение в бытовой, повседневной жизни мирян.

Г.П. Федотов считает, что в древнерусской святости формировался особый религиозный тип, генетически связанный с общехристианскими началами и византийским наследием. Но он отмечает и отличия.

Г. П. Федотов намечает этапы развития русской святости.

I этап он связывает с Киево-Печерским монастырем и подвигом преподобного Феодосия Печерского, в лице которого "сохранив аскетическую традицию Византии, усилила евангельский элемент, который ставил во главу угла действенную любовь, служение лю­дям, милосердие»

II этап - мистический. Связан с именем преп. Сергия Радонежского – первого русского мистика-исихаста (исихазм –особая практика духовного самоуглубления, молитвы, преображения личности через ее сокровенное единение с Богом). При этом Сергий продолжал и подвиг, начатый Феодосием – трудничества, созидания монастыря, служения людям.

III этап - московский – XVI в – характеризуется столкновением 2-х направлений: «стяжателей» и «нестяжателей» , - в которых по-разному развивалась духовная традиция преп. Сергия.

XVII – XVIII Федотов считает временем духовного упадка (период смуты, раскола, затем преобразований Петра), когда уменьшается количество святых на Руси.

Но в XIX в. он отмечает духовный подъем и IV этап связывает с расцветом Оптиной Пустыни, старчества, и именем преп. Серафима Саровского.

Мы же можем смело говорить о V этапе русской святости – в ХХ веке, который дал нам сонм новомучеников и исповедников российских (1500 человек были канонизированы только на одном Православном Соборе в 2000 году, на самом деле количество прославленных русских мучеников-святых эпохи ХХ века гораздо больше)

Категория святости:

«Святость (гр. agioths, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека к Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией»[1]. «Святость, свойство, присущее Богу, которым Он наделяет лица и предметы. Святость не означает безгрешность, но принадлежность к Богу, устремленность к безгрешности и совершенству. Святой — угодник Божий, наслаждающийся вечным блаженством»[2]. «Святой − значит собственно сияющий или очищающий»[3].

«Святые подвижники Божии образуют видимое звено между нашим миром и небесным Царством Божиим. Это истинно ангельские люди и человеческие ангелы. Восходя от меры в меру, все более и более проникаясь божественным духовным светом благодати, они, подобно раскаленному железу под действием огня, просветляются, как солнце, достигая высших состояний обожения в познании духовных тайн, в Богосозерцании и Богообщении»[4].

«В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как "чада Божиего". Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми»[5].

«Таким образом, святой − это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу… Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла»[6].

Агиографическая литература включает в себя разные формы. Помимо житий, существуют прологи, синаксари, минеи, патерики.

Прологом называется книга, содержащая в себе жития святых, вместе с указаниями относительно празднований в честь их. Минеи – это сборники пространных сказаний о святых в праздниках, расположенных по месяцам. Они бывают служебные и минеи-четии (для чтения). Патерики — специальные сборники рассказов о монахах, подвижниках монастыря или какой-либо местности, могут включать полные жития святых, или отдельные части. Также есть патерики – сборники высказываний святых отцов. Т.е. это жанр более свободный в подборе материала и форме его изложения. В рукописях известны древние переводные патерики (Римский, Синайский (или Лимонарь И. Мосха), Египетский (или Лавсаик Палладия) и др. (см. Лекцию 1).

Типы житий.

Типы житий складывались исторически и зависели от характера и содержания основного подвига святого. Так, первые три века христианства ознаменованы были гонениями на христиан и основной подвиг был – мученический. Так появляются записи свидетелей их мучений. Эти записи затем складываются в жития особого типа – мученические, или мартирии (лат). Последующие века – с 4 по 8-й – это время распространения монашества. Поэтому литература этого периода изобилует монашескими житиями, патериками разного содержания (см. раздел о переводной литературе, материал 1 лекции). Эти жития и называются монашескими, главный подвиг святого относится к преподобническому. (преподобный, т.е. человек, достигший подобия - очень подобен Христу) Известны жития о святителях, о праведных, о юродивых, о равноапостольных, о святых благоверных князьях (чисто русский тип святости), о пустынниках, столпниках, молчальниках, пещерниках и др. Есть святые, соединяющие подвиги, например, монашества и мученичества, тогда их называют преподобномучениками, что отражается в содержании жития. Количество типов святости гораздо больше и часто отражаются они в именованиях святого: «Филарет милостивый», «Иоанн многострадальный» и т.д.

Житийным каноном – т.е. правилом, по которому создается житие – следует считать вовсе не тот трафарет в виде строгой сюжетно-композиционной схемы, который сложился в византийской литературе и был перенесен на русскую почву (этот материал вы найдете в любом учебнике и справочнике). И, заметим, необходимость этой формы не отменяется как формы правильной, истинной. При этом и не обязывается самим жанром, чтобы она была неизменной (в ДРЛ встречаются формы житийной повести, военной или бытовой, или сказания (например, о Борисе и Глебе), т.е. типа повествования внешне не агиграфического). Но главным для жития, тем, без чего его не может быть, остается категория святости, сам факт святости. Если этого факта нет, то никакая правильная житийная форма не сможет быть житием. (пример тому – «Житие» протопопа Аввакума, им самим написанное)

Лекция 6

Первые русские жития.

«Сказание о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского».

ПЛАН

1. Образы святых Бориса и Глеба в «Сказании» и в «Чтении» Нестора.

2. Тип святости, особенность подвига святых Бориса и Глеба.

3. Жанровые и стилевые особенности первого русского жития.

4. Идея святости и тип подвига в «Житии Феодосия Печерского»

Первые русские святые – Борис и Глеб, которым посвящены несколько произведений агиографического характера

Древнерусская литература житий святых собственно-русских начинается с житий Бориса и Глеба, которым посвящен целый ряд текстов, из которых два памятника житийного характера: «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» преп. Нестора и «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба» неизвестного автора. Перу Нестора принадлежит и «Житие Феодосия Печерского». Таким образом, два типа житий открывает ДРЛ: мученическое и монашеское, причем, весьма отличающиеся от византийских образцов своим более свободным отношением к форме при сохранении канона. «Сказание» о Борисе и Глебе» получило большее распространение, известно более 170-ти списков, почему и возьмем для изучения текст «Сказания».

«Сказание о Борисе и Глебе» (полное название: «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба»)

В интерпретации их святости существует спорный момент: некоторые считают их канонизацию политическим актом (Как пишет учебник В.Кускова: для «утверждения своей религиозной самостоятельности», «содействия политическому упрочению основ феодального строя» (В.Кусков. История древнерусской литературы, 1998.), другие не соотносят напрямую с политикой, усматривая в их подвиге, прежде всего, евангельскую мотивацию.

Их тип святости определяется как страстотерпческий, что является, по слову Г.Федотова «смертью в последовании Христу». Он называет их подвиг - «подвигом непротивления», что нужно связать с ценностным выбором, который совершает Борис, а вслед за ним и Глеб. Они своей смертью утверждают ценности мира вечного, Царствия Небесного, вместо мира этого, царства земного, ради которого идет на убийство Святополк.

Особенностями же «Сказания» явилась неожиданная для жития форма «психологизированного» повествования, с описанием внутренних переживаний святых, с экспрессивностью стиля и т.д.

«Житие Феодосия Печерского» (полное название: «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского»)» написано преподобным Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Главный подвиг Феодосия – монашеский. Он является аскетом, моливенником, подвижником, борется с дьяволом, творит чудеса. Он созидает первый на Руси общежитийный монастырь по уставу святого Федора Студита. Главное же его качество, свидетельствующее о достижении им святости – удивительное смирение. Оно подчеркивается на протяжении всего житийного повествования. «Житие Феодосия» составлено Нестором по всем правилам житийного жанра, включающим композиционную трехчастность, традиционные сюжетные мотивы, самоуничижение агиографа, чудеса и т.д. И это никак не помешало Нестору передать особенности быта, речи, подробности исторических реалий, даже некоторую психологизацию портрета матери Феодосия – первого в русской литературе индивидуального женского образа. Отметить нужно писательское мастерство преп. Нестора, выразившееся в стиле, выразительности деталей, в динамичности сюжета, и т.д. Все это сделало «Житие Феодосия» уникальным памятником древнерусской литературы.

Лекция 7

megaobuchalka.ru

Агиография

Агиогра́фия (греч. «описание святых») (от греческого hagios – святой и grapho – пишу, описываю) – отрасль церковной литературы, содержащая описание жизни святых.

При единстве манеры изложения агиографические сказания были разнообразны по жанрам: жития святых, мартирии, повествовавшие о гонениях и пытках мучеников, хождения, чудеса, видения, сказания о чудотворных иконах.

Жития и мартирии разделялись, в свою очередь на повествовательные и панегирические. Первые описывали жизнь и деяния святого, вторые содержали похвальные слова в его честь.

По мере развития житийного жанра был выработан определенный канон повествования. Житийный канон складывается из предисловия и краткого послесловия агиографа, обрамляющих собственно повествование, включающее в себя следующие вехи: похвала родине и родителям святого, чудесное предвозвещение его появления на свет, проявление святости в детском и юношеском возрасте, искушения, решительный поворот на путь духовного спасения, кончина и посмертные чудеса.

Произведения агиографических жанров являются, таким образом, словесными иконами святых, их подвигов и чудесных явлений благодати Божией. Однако агиографический канон сложился лишь к X – XII вв., поэтому ранним житиям свойственно большее формальное разнообразие.

Христианская Церковь с первых дней своего существования внимательно и с любовью собирала сведения о жизни и подвигах ее членов. Источником для повествования о мучениках являлись архивы проконсулов и других римских правительственных чиновников и судей, содержавшие описание допроса и приговора над подсудимым. Отсюда возникло определенное однообразие формы изложения, закрепленное впоследствии каноном. Уже Климент, папа Римский, устанавливает точную запись сказаний о мучениках.

Древнейший сборник Житий святых на Востоке принадлежит Дорофею, епископу Тирскому (IV в.) – «Сказание о семидесяти апостолах», затем «Жития честных монахов» Александрийского патриарха Тимофея (IV в.), сборник Федора Киррского (V в.), «Лимонарь» («Луг духовный» или «Цветник») Иоанна Мосха.

Жития святых встречаются и в сборниках смешанного содержания (прологи, синаксари, минеи, патерики) и в календарях, месяцесловах и святцах. Прологом называется книга, содержащая описание житий святых и указания относительно празднований в их честь. У греков эти сборники назывались синаксарями. Самый древний из них – рукописный Синаксарь из собрания епископа Порфирия (Успенского); затем следует Синаксарь императора Василия (X в.). Русские прологи представляют собой переделки этого Синаксаря. С введением на Руси христианства минеи являются первыми сборниками житий святых. Затем появляются патерики, вначале переводные: синайский («Лимонарь»), азбучный, скитский, египетский; затем по их образу был составлен первый русский «Патерик Киево-Печорский». Календари стали составляться уже в I в. христианства, а в IV в. они были настолько полны, что содержали имена на все дни года. Месяцесловы не столь давнего происхождения. Они обычно прилагаются к богослужебному Евангелию или Апостолу. Древнейший из них приложен к Остромирову Евангелию (XII в.). святцы – разновидность календарей, но содержание их более подробно, и они существуют отдельно. Древнейшие русские агиографические сказания – Жития святых Бориса и Глеба, Феодосия Печерского, составленные прп. Нестором в XII в. В XV в. Как составитель агиографических сборников известен митрополит Киприан: Жития святителя Петра Московского, прп. Сергия Радонежского, прп. Никона, св. Кирилла Белозерского, св. Новгородских архиепископов Моисея и Иоанна, Слово о перенесении мощей св. Петра. XVI в. является периодом расцвета русской агиографии. При его непосредственном участии Макария, митр. Московского были составлены «Великие Минеи-Четьи», в которые были внесены все имевшиеся к тому времени жития русских святых.

Центром христианской культуры на юге России была Киево-Печерская лавра. Киевский митрополит Петр Могила собрал материалы, относящиеся к житиям, главным образом, южнорусских святых, а киево-печерские архимандриты Иннокентий и Варлаам продолжили его дело. Затем к был привлечен св. Димитрий. Впоследствии митрополит Ростовский, который, пользуясь сборником Метафраста, великими Четьями-Минеями Макария и другими пособиями, составил Четьи-Минеи святых всей Церкви, включая южнорусских. Первое издание Житий святых Димитрия Ростовского было в 1711 – 1718 гг.

azbyka.ru

Русская агиография. Древнекиевский период | Я русский

Лекция четвертая

1. Житие как, жанр литературы. Святость как сакральный принцип византийско-православной культуры наиболее рельефно отражается в агиографии, т. е. в житиях святых.

В древнекиевский период, когда еще только устанавливалась церковная жизнь, их состав определялся переводными житиями. В основном это были мартирологи - повествования о первохристианских мучениках, сведенные в сборники типа прологов, патериков, миней . Большое количество их сохранилось в составе Успенского сборника ХП-ХШ вв. Вот лишь названия некоторых из них: «Мучение Ирины», «Мучение Христофора», «Житие и мучение Эразма», «Житие и мучение Вита, Модеста и Крискентии», «Житие и мучение Февронии», «Житие и мучение Феодосии». Пафос этих житий был направлен на утверждение торжества зарождающегося христианства над миром отживающего язычества, что делало их созвучными эпохе крещения Руси.

2. Переводные жития. В центре почти всех переводных житий - поединок императора-язычника (излюбленными типами императоров-гонителей были прежде всего Диоклетиан и Максимиан) и святого, являвшегося по "гласу с небес" обратить в новую веру как можно больше язычников. Если святой "светел лицом" и "мудр зело", "верьи съмыслъм поучался словесьм Божием", то император характеризуется как "беззаконный", "зъловерьныи".

Он отличается непомерной жестокостью и не останавливается даже перед казнями, чтобы заставить святого принести жертвы своим кумирам. Однако святой неустрашим: его оберегают ангелы самого Христа . Поэтому он остается невредим в огне, горячей смоле; палачи гибнут, когда пытаются заживо перепилить святого и т. д. "Избранник Божий" постоянно напоминает: "Аз делу сему несмь виньн", т. е. все происходящее - результат божественного провидения.

Любопытен также факт бездействия языческих богов: они "не могут противитися Христу". В конечном счете святой приводит к крещению "множество от елин" или иных "слепых от невьдьния" людей . Конец жития - описание чудес святого (воскрешение мертвых, исцеление недужных и т. д.), аналогичных чудесам, совершаемым Христом в Евангелиях.

Святой - всегда символ, как символична сама действительность, которую изображает агиограф. В мученических житиях не показано формирование личности; вместо этого дается готовый образец праведника, ревнителя христианской веры. Его "прозрение" всегда внезапно, внушено действием божественной благодати, так что человек неожиданно, как-то вдруг начинает мыслить готовыми формулами. Его ум закрыт для всего мирского, ибо оно - от дьявола. Святой, как маяк, указывает путь к спасительной истине. Этим объясняется громадное влияние житийной литературы на средневековое сознание.

3. Подвижнические жития. Наряду с мученическими житиями на Руси обращались и жития подвижнические, прославлявшие "подвиги" личного смирения и самоуничижения. Святой сам избирал себе образ жизни в соответствии с евангельскими представлениями о добродетельности и чистоте.

Таково именно «Житие Алексея человека Божия», переведенное еще в древнекиевский период. У неких благочестивых жителей града Рима Ефимьяна и его жены Аглаиды, рассказывается в житии, долго не было детей, и вот, по их усердным молитвам и многим милостыням, наконец, у них родился сын, которого они нарекли именем Алексей. Когда отроку исполнилось шесть лет, его "даша и в первое учение и научися всей грамоте и церковьному устроению, якоже и мало время поучивъся и премудр бысть". А там настал черед "оженити" Алексея. Родители нашли ему "невесту отроковицю рода царскаго", сотворили пышную свадьбу и оставили сына своего с молодой женой одних в чертоге, дабы он "познал подружье свое".

Но Алексей поступил иначе: он передал "обрученице" своей венчальный перстень и "отаи" скрылся из дома, уплыв ночью на корабле в Сирию, в город Лаодикию. Там он продал все имевшиеся у него вещи, а деньги раздал нищим. Сам же облачился в худую ризу и приютился на паперти церкви св. Богородицы, "постяся прилежно от неделя до неделе; причащашеся святых тайн и ядяше мало хлеба и мало воды пияше и во всемь житьи своем не спаше всю нощь, и аще ему даяху людие, то все даяше нищим милостыню". Родители долго искали его, но так и не нашли.

Прошло 17 лет. Однажды пономарю церкви, где пребывал Алексей, явилась во сне Богородица и сказала: "Вьведи человека Божия в церковь мою, яко достоин есть царствию небесному". Пономарь долго искал такого человека, но не нашел его. Тогда Богородица во второй раз явилась ему во сне и прямо указала на нищего Алексея: "Убоги, седяи пред дверми церковными, то есть человек Божии". Пономарь сделал, как велела Богородица, и слава об Алексее человеке Божием быстро распространилась по всему городу. Тот же, не терпя воздаваемых ему почестей, снова тайно бежал, оставив Лаодикию, чтобы перебраться в испанскую Каталонию.

Однако корабль, на который он сел, попал в бурю и вынужден был направиться в Рим. Алексей принял это как знак свыше и, никем не узнанный, стал жить в доме своего отца на правах богомольца-странника. Родители были рады иметь у себя такого человека и всячески заботились о его содержании. Досаждали лишь слуги: "овии пхахуть его ногами, а друзии заушахуть его, инии же опаница мыюще и помыями нань възливахуть. Видев же человек Божии, яко сие наученьем бысть дьяво-лимь, он же с радостью приимаше и с весельемь терпяше". Так прошло еще 17 лет.

Почувствовав приближение смерти, Алексей попросил прислуживавшего ему отрока принести ему бумагу и чернила "и все житие свое написа, яко да познають и...". После этого он вскоре умер. Родители и жена его в то время были в церкви. По окончании литургии, в присутствии двух царей и архиепископа, из алтаря вдруг раздался глас: "Придете ко мне вси труждающиеся, обременении, и аз покою вы". Все исполнились страха и пали ниц. Затем из алтаря донеслось снова: "Поищите человека Божия, да помолится за мир". Никто не знал, где найти такого человека, и снова глас возвестил: "В дому Ефимьяне ту есть тело его".

Не только всех присутствующих, но и самого Ефимья-на это известие застало врасплох. В сопровождении целой толпы он вместе с двумя царями и архиепископом направился в свой дом, однако ни жена, ни сноха, ни слуги Ефимьяна ничего не слыхали про человека Божия. Лишь отрок, приставленный к Алексею, высказал предположение, что, возможно, это тот убогий, который уже много лет живет у них в нижней клети. Все бросились туда, но застали Алексея мертвым: он лежал на своей постели, держа в руках "харатию" - написанное им самим собственное житие.

Когда Ефимьян попытался взять его, пальцы рук усопшего еще крепче сжали листы. Он поведал о том царям и архиепископу, пришедшим в его дом. Те, не менее пораженные случившимся, сошли вместе со своими боярами вниз. Цари «глаголаста... к телу святаго: "Рабе Божий, аще и грешна есве обаче но царя есве, а се отец всей вселенеи. Подай же нам харатию свою, да видим, кто еси и что есть написано в харатей сеи». Умерший святой тотчас исполнил их пожелание, и вскоре всем открылась тайна Алексея человека Божия. К мощам его стали стекаться отовсюду люди, получая исцеление от всяких болезней и недугов. Вскоре был установлен и день поминовения святого -17 марта .

Из содержания жития видно, что перед нами -святой тихой жизни, отрекшийся от обычаев своей среды, от родительской воли и семейного благополучия. Он несет на себе крест евангельского послушания, следуя завету Христа оставить мир и все в мире. Его главная задача - по возможности не жить, т. е. не входить ни в какие интересы реальной жизни, не обременять себя размышлениями и заботами о настоящем. Он с покорностью и смирением принимает всякое зло, видя в нем средство испытания, проверки усердия человека в деле бого-угождения. Хотя зло исходит от дьявола, но попускается оно Богом: отсюда следует идея непротивления злу как залог праведной веры.

Влияние переводных подвижнических житий сказалось на всей традиции древнерусской агиографии.

4. Агиографические сочинения Нестора. Первые оригинальные жития на Руси появились уже в XI в. Наиболее древние произведения этого жанра связаны с творчеством киево-печерского монаха Нестора (сер. XI - нач. XII в.), составителя «Повести временных лет». Им были написаны «Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского». Несмотря на зависимость этих житий от византийских канонов, они отразили присущие автору историософское мышление и психологизм.

История гибели сыновей князя Владимира в 1015 г. от руки их сводного брата Святополка предварялась изображением событий от сотворения мира и грехопадения Адама и Евы до воплощения и распятия Христа. Далее речь шла о том, как Слово Божие дошло до русской земли, пребывавшей "в прелести идольстей". Отец богомудрых братьев, как некогда язычник Плакида, уверовал в Христа и привел свой народ к крещению. И вот "посреде темных" явились "две звезды светлее" - святые Борис и Глеб. Они с детства прилежали ко всему божественному и проводили время в молитвах.

Старший из них - Борис - получил княжение во Владимире, а младший жил с отцом, который любил их больше, чем остальных своих сыновей. Святополк, думая, что князь Владимир прочит в преемники себе Бориса, решается убить своего брата. Этой же участи он обрекает и Глеба. В изображении братьев Нестор следует принципам евангельского смирения: они не оказывают сопротивления, а лишь со слезами молятся, торопясь умереть и принять мученические венцы. Житие насыщено библейско-церковными реминисценциями, свидетельствующими о большой начитанности и литературной изобретательности агиографа.

После написания «Жития Бориса и Глеба» Нестор, по его собственному признанию, "понудихся и на другое исповедание приити", т. е. к составлению «Жития Феодосия Печерского». Он не знал лично этого подвижника, умершего в 1074 г., однако прославление имени основателя монастыря считал своим иноческим обетом.

Житие Феодосия по форме также соответствует "правильным", классическим образцам, содержа все необходимые части: вступление, полную биографию от рождения до смерти, рассказ о чудесах и заключение. Однако житие столь богато реальной, исторической конкретикой, что воспринимается скорее не как агиографическое сочинение, а как документально-публицистическое повествование.

Ключом к пониманию смысла жития служит евангельская максима: "Агце кто не оставить отца или матере и вслед мене не идеть, то несть мене достоин". Ее значение обусловливалось актуальными для того времени задачами формирования церковно-монастырской жизни на Руси, создания духовной иерархии. Феодосий, еще в отрочестве усвоивший это наставление Христа, только и помышлял о том, как бы уйти из родительского дома и принять постриг.

Осуществлению этого замысла всячески препятствовала его мать - женщина верующая, но далеко не богомольная. Ей решительно не нравилось, что ее единственное дитя хочет стать монахом: "Молю ти ся, чадо, остани ся таковаго дела, хулу бо наносиши на род свой и не трьплю бо слышати от въсех укаряему ти сущю о таковем деле". Из слов матери Феодосия видно, что отношение к монашеству тогда отнюдь не отличалось особой благосклонностью.

Тем не менее отроку удалось тайно уйти в Киев, где он надеялся обрести "ангельский чин". Он ходил по разным монастырям, но везде требовали денежного вклада. Тогда, узнав, что за городом в "пещере" спасается некий Антоний, Феодосий попросил у него пристанища и пострижения. Так юноша стал монахом, и впоследствии своим аскетизмом он удивил даже видавшего виды духовного наставника .

Между тем мать Феодосия не оставляла попыток найти сына. В конце концов она узнала, что беглец укрылся в пещере Антония. Явившись туда, она требует встречи с сыном, но тот отказывается, дав зарок не видеть никого. По совету Феодосия, мать осталась в Киеве и, чтобы иногда видеть сына, приняла иноческий образ, постригшись в монастыре св. Николая, где она пребывала до конца своей жизни.

Основное место в житии отводится описанию деятельности Феодосия в качестве игумена Печерской обители. При нем были построены церковь и кельи, количество монахов возросло до ста человек, был введен Студийский устав, отрицавший какую-либо частную собственность, установились обширные связи среди киевской знати, щедро поддерживавшей монастырь своими вкладами и подношениями. Феодосию покровительствовал князь Изя-слав Ярославич. Когда братья князя захватили престол, печерский игумен "начат того обличати, яко неправьдьно сътворивъша и не по закону седъша на столе томь". Таким образом, Феодосий - умелый организатор и политик, чье слово весомо, авторитет непререкаем.

Именно поэтому Нестор вводит в житие множество поучений Феодосия на темы моральности и культа. Преобладающее место в них занимали аскетические молитвы. Так, в одном из поучений говорилось: "Молю вы убо, братие, подвигнемся по-стъмь и молитвою и попьцемся о спасении душь наших, и възвратимся от злъб наших, и от пути лукавых, яже суть сии: любодеяния, татьбы и клеветы, праздьнословия, котеры, пияньство, обиеда-ние, братоненавидение. Сих, братие, уклонимъся, не осквьрнавимиси душа своея, нъ пойдем по пути Господню, ведущиймь ны в породу. И възыщем Бога рыданиемь, сльзами, пощениемь и бъдениемь, и покорениемь же и послушанием, да тако обрящем милость от Него".

Совершенно новый мотив жития - это "обещание" Феодосия. Агиограф вкладывает в уста умирающего игумена слова о том, что он и после смерти своей будет благодетельствовать Печерскому монастырю и его инокам: "Се обещаюся вам, братия и отци, аще и телемь отхожю от вас, нъ духомь присно буду с вами. И се елико же вас в манастыри семь умьреть, или игуменъмь къде отсълан, аще и грехы будеть къто сътворил, аз имам о томь пред Богом отвещати" . Знаком же своего пребывания "близь Владыкы Небесьнаго" Феодосий предлагал считать процветание и благополучие устроенной им обители.

5. «Киево-Печерский патерик». С монастырем Феодосия связан еще один замечательный памятник древнерусской агиографии - «Киево-Печерский патерик». Его составителями были владимиро-суздальский епископ Симон и монах Поликарп, жившие в конце XII - первой половине XIII в.

Все началось с того, что Поликарп, недовольный своим положением рядового инока, попросил своего учителя Симона посодействовать ему в получении епископской кафедры. В этом желании его поддерживала княгиня Верхуслава, дочь владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо. Как она писала Симону, ей "и 1000 сребра" не жалко "истеряти... Поликарпа деля". Симону не понравились интриги Поликарпа, и он решил напомнить ему о монашеской добродетели: "Дело не богоугодно хогцеши сътворити. Аще бы пребыл в манастыри неисходно, с чистою совестию, в послушании игумени и всея братии, трезвяся о всем, то не токмо бы во святительскую одежду оболчен, но и вышняго царства достоин бы был".

По его словам, он и сам с радостью оставил бы епископство и вернулся обратно в родную обитель, ибо вся его "слава" и все богатство, собранное им для устроения "суждалскиа церкве", ничто по сравнению с тем, что дает для спасения души пребывание в Печерском монастыре. "Пред Богом ти млъвлю, -писал Симон, - всю сию славу и власть яко кал мнел бых, аще бы ми трескою торчати за вороты, или сметнем валятися в Печерском манастыри и попираему быти человекы, - лутче есть чести временный. День един в дому Божиа матере паче тысяща лет, в нем же волил бых пребывати паче, нежели жити ми в селех грешничих". К своему посланию он прилагал несколько рассказов о печерских иноках, достойных, на его взгляд, почитания и подражания.

Среди них особенно выделялся рассказ о Николае Святоше - бывшем черниговском князе Святославе Давыдовиче (ум. в 1142 г.), правнуке Ярослава Мудрого. Он оставил "княжение и славу, честь и богатство, и рабы, и весь двор ни во что же вмени, и бысть мних". Так он пробыл в монастыре тридцать лет, никогда не покидая его. Всегда старался услужить братии, не гнушаясь никакой работой. Колол дрова, перебирал горох для трапезы, несколько лет был привратником - словом, "не виде его никтоже николиже седяща праздна". Все этому удивлялись, а он отвечал: "Благодарю же Господа, яко свободил мя от мирскиа работы и створил мя есть слугу рабом своим, блаженым сим черноризцем".

Нетрудно видеть, что идеология писаний Симона отражает начавшееся возвышение церкви в период удельно-княжеского раздробления древнерусского государства.

Вторая, и притом большая, часть «Киево-Печерского патерика» написана иноком Поликарпом, которому, судя по всему, это было вменено Симоном в качестве послушания. Принадлежащие Поликарпу тексты характеризуются четкой фабулой и исполнены своеобразного драматизма.

Вот, к примеру, «Слово о Никите Затворнике». Некий брат именем Никита, рассказывается в нем, "желаа славим быти от человек", захотел уйти в затвор. Было это во дни игуменства Никона, когда в монастыре жил еще Нестор Летописец. Никон стал отговаривать Никиту, ссылаясь на его юный возраст, но тот "никакоже внят глаголемых старцем, но, егоже восхоте, то и сътвори: заздав о себе двери и пробысть не исходя". Однажды во время молитвы он услышал вдруг чей-то неведомый голос и сразу почувствовал "благоухание неизреченно". Решив, что это ангел, Никита со слезами стал просить его явиться ему, "да разумно вижу тя".

Голос ответил: "Невозможно человеку во плоти видети мене, и се посылаю аггел мой, да будет с тобою, и ты буди, волю его творя". На самом же деле это был не ангел, а бес; он-то и посоветовал Никите: "Ты убо не молись, но буди почитаа книгы, и сим обрящешися с Богом беседуя, да от них подаси слово полезно приходящим к тебе". Книги, о которых шла речь, были книги Ветхого завета, и Никита их выучил наизусть. За это бес стал помогать ему пророчествовать, да так, что "велми послушаху его князи и бояре". Но тайна скоро открылась: оказалось, Никита не только не почитал Евангелия и Апостол, но даже не хотел беседовать о них с другими. "И бысть разумно всем от сего, яко прелгцен есть от врага" .

Тогда игумен Никон и другие печерские старцы, в том числе Нестор Летописец, пришли к нему в затвор и, помолившись Богу, изгнали из Никиты беса. После спросили его, знал ли он "книгы жидовския". Никита страшно удивился и стал клясться, что он не то что читать, но даже азбуки еврейской не знает и лишь едва обучился русской грамоте. С того времени он строго соблюдал обет монашеского смирения и послушания, во всем стараясь угодить своей братии. После за "послушное житие" Никита был поставлен епископом Великого Новгорода.

Можно предположить, что рассказ о Никите Затворнике запечатлел один из эпизодов той полемики о "Законе" и "Благодати", которая развернулась еще во времена митрополита Илариона и Феодосия Печерского .

Интерес к судьбе неординарной личности выказался и в другой житийной новелле Поликарпа -«Слове о преподобном Моисее Угрине». Моисей вместе со своим родным братом Георгием состоял в дружине князя Бориса. Георгий разделил мученическую участь своего сюзерена, а Моисею удалось избежать "горкааго заколения". Но его постигло другое несчастье: он оказался в плену у польского короля Болеслава. Король привез его в столицу и оставил у себя для услужения. А был Моисей "добр телом и красен лицем".

Однажды увидела его "некая жена от великих, красна сущи и уна (т. е. юна. - А. 3.), имуще богатство много и власть велию". И так возлюбила она Моисея, что готова была сделать его своим мужем. Но Моисей тоже был не прост, он знал из Библии, к чему может привести покорение женщине: за это Адам был изгнан из рая; Самсон был продан иноплеменникам; Соломон поклонился идолам; Ирод, "жене ся поработив, Предтечу усекну". Поэтому Моисей говорит красавице: "Добре вежь, яко не створю воля твоея, ни власти же, ни богатства не хощю, сего всего душевнаа чистота паче телеснаа".

Та, однако, полна решимости сломить упрямство Моисея. Она и уговаривает, и улещает строптивца, обряжает его в цветные одежды и окружает слугами. Но все напрасно. Наконец, она даже "повеле его положити с собою, лобызающи и обьнимаюгци", только и это не помогло ей "привлечи" его "на свою похоть". Моисей даже подтрунил над ней: не думай, мол, "яко не имуща сего дела створити", -просто я "гнушаюся тебе" страха ради Божия. Такое стерпеть красавица уже не могла: "си слышав, жена повеле ему по 100 ран давати на всяк день, последиже и тайныя уды отрезати ему повеле" .

Едва выжив, Моисей тайными путями вернулся в Киев и постригся в Печерском монастыре.

Вряд ли Поликарп, описывая злострадания своего героя, надеялся сделать из него образец для подражания; скорее, его увлекала необычность самой ситуации, в которой оказался Моисей У грин. Так и видится хитрая усмешка не угомонившегося монаха, который все еще живет воспоминаниями о своих былых похождениях. Начатая Поликарпом беллетризация жития не осталась без последствий в дальнейшем развитии этого жанра, ознаменовавшись усилением занимательности и повествова-тельности в московской агиографии.

Материал создан: 01.05.2016

комментарии к статье

iamruss.ru

Древнерусская агиография

   Древнерусская агиография старалась в житиях увековечить в назидание потомству память обо всех отечественных подвижниках благочестия; о некоторых составилось по нескольку житий и отдельных сказаний. Далеко не все эти повествования дошли до нас; многие ходят по рукам на местах, оставаясь неизвестными русской церковной историографии. Я знаю до 250 агиографических произведений более чем о 170 древнерусских святых. Привожу эти цифры, чтобы дать вам некоторое представление о наличном запасе русской агиографии. Дошедшие до нас древнерусские жития и сказания, большей частью еще не изданные, читаются во множестве списков -- знак, что они входили в состав наиболее любимого чтения Древней Руси. Эта распространенность объясняется литературными особенностями агиографии.

Древнерусское житие

   В каждом из нас есть более или менее напряженная потребность духовного творчества, выражающаяся в наклонности обобщать наблюдаемые явления. Человеческий дух тяготится хаотическим разнообразием воспринимаемых им впечатлений, скучает непрерывно льющимся их потоком; они кажутся нам навязчивыми случайностями, и нам хочется уложить их в какое-либо русло, нами самими очерченное, дать им направление, нами указанное. Этого мы достигаем посредством обобщения конкретных явлений. Обобщение бывает двоякое. Кто эти мелочные, разбитые или разорванные явления объединяет отвлеченной мыслью, сводя их в цельное миросозерцание, про того мы говорим, что он философствует. У кого житейские впечатления охватываются воображением или чувством, складываясь в стройное здание образов или в цельное жизненное настроение, того мы называем поэтом. В духовном запасе, каким располагала Древняя Русь, не было достаточно средств, чтобы развить наклонность к философскому мышлению. Но у нее нашлось довольно материала, над которым могли поработать чувство и воображение. Это была жизнь русских людей, которые по примеру восточных христианских подвижников посвящали себя борьбе с соблазнами мира. Древнерусское общество очень чутко и сочувственно отнеслось к таким подвижникам, как и сами подвижники очень восприимчиво усвоили себе восточные образцы. Может быть, те и другие поступили так по одинаковой причине: соблазны своей русской жизни были слишком элементарны или слишком трудно доставались, а люди любят бороться с неподатливой или требовательной жизнью.Жития, жизнеописания таких подвижников, и стали любимым чтением древнерусского грамотного человека. Жития описывают жизнь святых князей и княгинь, высших иерархов русской церкви, потом подчиненных ее служителей, архимандритов, игуменов, простых иноков, всего реже лиц из белого духовенства, всего чаще основателей и подвижников монастырей, выходивших из разных классов древнерусского общества, в том числе и из крестьян: основатель Сийского монастыря на Северной Двине преп. Антоний был даже кабальным холопом из крестьян. Люди, о которых повествуют жития, были все более или менее исторические лица, привлекшие на себя внимание современников или воспоминание ближайшего потомства, иначе мы и не знали бы об их существовании. В народной памяти они образовали сонм новых сильных людей, заслонивший собой богатырей, в которых языческая Русь воплотила свое представление о сильном человеке. Но житие -- не биография и не богатырская былина. От последней оно отличается тем, что описывает действительную, былевую жизнь только с известным подбором материала, в потребных типических, можно было бы сказать стереотипных, ее проявлениях. У агиографа, составителя жития, свой стиль, свои литературные приемы, своя особая задача. Житие -- это целое литературное сооружение, некоторыми деталями напоминающее архитектурную постройку. Оно начинается обыкновенно пространным, торжественным предисловием, выражающим взгляд на значение святых жизней для людского общежития. Светильник не скрывается под спудом, а ставится на вершине горы, чтобы светить всем людям; полезно зело повествовать житие божественных мужей; если мы ленимся вспоминать о них, то о них вопиют чудеса; праведники и по смерти живут вечно: такими размышлениями подготовляет агиограф своего читателя к назидательному разумению изображаемой святой жизни. Потом повествуется деятельность святого, предназначенного с младенческих лет, иногда еще до рождения, стать богоизбранным сосудом высоких дарований; эта деятельность сопровождается чудесами при жизни, запечатлевается чудесами и по смерти святого. Житие заканчивается похвальным словом святому, выражающим обыкновенно благодарение господу богу за ниспослание миру нового светильника, осветившего житейский путь грешным людям. Все эти части соединяются в нечто торжественное, богослужебное: житие и предназначалось для прочтения в церкви на всенощном бдении накануне дня памяти святого. Житие обращено собственно не к слушателю или читателю, а к молящемуся. Оно более чем поучает: поучая, оно настраивает, стремится превратить душеполезный момент в молитвенную наклонность. Оно описывает индивидуальную личность, личную жизнь, но эта случайность ценится не сама по себе, не как одно из многообразных проявлений человеческой природы, а лишь как воплощение вечного идеала. Цель жития -- наглядно на отдельном существовании показать, что все, чего требует от нас заповедь, не только исполнимо, но не раз и исполнялось, стало быть, обязательно для совести, ибо из всех требований добра для совести необязательно только невозможное. Художественное произведение по своей литературной форме, житие обрабатывает свой предмет дидактически: это -- назидание в живых лицах, а потому живые лица являются в нем поучительными типами. Житие не биография, а назидательный панегирик в рамках биографии, как и образ святого в житии не портрет, а икона. Потому в ряду основных источников древнерусской истории жития святых Древней Руси занимают свое особое место. Древнерусская летопись отмечает текущие явления в жизни своей страны; повести и сказания передают отдельные события, особенно сильно подействовавшие на жизнь или воображение народа; памятники права, судебники и грамоты формулируют общие правовые нормы или устанавливают частные юридические отношения, из них возникавшие: только древнерусское житие дает нам возможность наблюдать личную жизнь в Древней Руси, хотя и возведенную к идеалу, переработанную в тип, с которого корректный агиограф старался стряхнуть все мелочные конкретные случайности личного существования, сообщающие такую жизненную свежесть простой биографии. Его стереотипные подробности о провиденциальном воспитании святого, о борьбе с бесами в пустыне -- требования агиографического стиля, не биографические данные. Он и не скрывал этого. Не зная ничего о происхождении и ранней поре жизни своего святого, он иногда откровенно начинал свой рассказ: а из какого града или веси и от каковых родителей произошел такой светильник, того мы не обрели в писании, богу то ведомо, а нам довольно знать, что он горнего Иерусалима гражданин, отца имеет бога, а матерь -- святую церковь, сродники его -- всенощные многослезные молитвы и непрестанные воздыхания, ближние его -- неусыпные труды пустынные. Но время подвигов святого обыкновенно хорошо было известно агиографу по устному преданию, письменным воспоминаниям очевидцев, даже по личным наблюдениям; нередко он сам стоял близко к святому, даже "возливал воду на его руки", т.е. жил с ним в одной келье, был его послушником, а потому при всем его загробном благоговении к памяти небожителя сквозь строгие условности житийного изложения проглядывают обаятельные черты живой личности. Наконец, очень ценны для историографии часто сопровождающие житие посмертные чудеса святого, особенно подвизавшегося в пустынном монастыре. Это нередко своеобразная местная летопись глухого уголка, не оставившего по себе следа ни в общей летописи, даже ни в какой грамоте. Такие записи чудес иногда велись по поручению игумена и братии особыми на то назначенными лицами, с опросом исцеленных и свидетельскими показаниями, с прописанием обстоятельств дела, являясь скорее деловыми документами, книгами форменных протоколов, чем литературными произведениями. Несмотря на то, в них иногда ярко отражается быт местного мирка, притекавшего к могиле или ко гробу святого со своими нуждами и болезнями, семейными непорядками и общественными неурядицами.

studfiles.net

Лекция - Агиография Древней Руси. Своеобразие жития как типа текста, его функции.

Важным средством религиознонравственного воспитания была агиографическая литература—житийная, посвященная жизнеописаниям святых. В занимательной форме здесь давался наглядный урок практического применения отвлеченных христианских догм. Она рисовала нравственный идеал человека, достигшего полного торжества духа над грешной плотью, полной победы над земными страстями.

Формирование и развитие агиографической литературы относится к первым векам существования христианства. Она вбирает в себя элементы античного исторического жизнеописания, использует ряд черт эллинистического романа, и в то же время ее происхождение непосредственно связано с жанром надгробной похвальной речи. Житие сочетает занимательность сюжетного повествования с назидательностью и панегириком. В центре жития — идеальный христианский герой, следующий в своей жизни Христу.

В VIII — XI вв. в Византии вырабатывается каноническая структура жития и основные принципы изображения житийного героя. Происходит своеобразное иерархическое разделение житий по типам героев и характерам их подвигов.

Тип героя определяет тип жития, и в этом отношении житие напоминает икону. Подобно иконе житие стремится дать предельно обобщенное представление о герое, сосредоточивая главное внимание на прославлении его духовных, нравственных качеств, которые остаются неизменными и постоянными. Составители житий сознательно преобразуют факты реальной жизни, чтобы показать во всем величии красоту христианского идеала. Характер этого идеала накладывает печать на композиционную и стилистическую структуру жития.

Жизнеописание святого обычно начинается с указания на его происхождение, как правило, «от благочестивых», «пречестных» родителей, реже от «нечестивых», но и этот факт призван лишь контрастнее оттенить благочестие героя. В детстве он уже отличается от своих сверстников: не ведет «пустотных» игр, бесед, уединяется; овладев грамотой, начинает с прилежанием читать книги «священного писания», уясняет их мудрость. Затем герой отказывается от брака или, исполняя родительскую волю, вступал в брак, но соблюдал «чистоту телесную». Наконец, он тайно покидал родительский дом, удалялся в «пустыню», становился монахом, вел успешную борьбу с бесовскими искушениями. К святому стекалась «братия», и он обычно основывал монастырь; предсказывал день и час своей кончины, благочестиво, поучив братию, умирал. Тело же его после смерти оказывалось нетленным и издавало благоухание — одно из главных свидетельств святости умершего. У его нетленных мощей происходили различные чудеса: сами собой загорались свечи, исцелялись хромые, слепые, глухие и прочие недужные. Завершалась агиобиография обычно краткой похвалой. Так создавался обобщенный лучезарный образ святого, украшенный всяческими христианскими добродетелями, образ, лишенный индивидуальных качеств характера, отрешенный от всего случайного, преходящего.

На Руси с принятием христианства стали распространяться жития в двух формах: в краткой — так называемые проложные жития, входившие в состав Прологов (Синаксариев) и использовавшиеся во время богослужения, и в пространной — минейные жития. Последние входили в состав ЧетьихМиней, т. е. месячных чтений, и предназначались для чтения вслух за монастырскими трапезами, а также для индивидуального чтения.

Особой разновидностью агиографической литературы являлись Патерики (Отечники), в которых давалось не все жизнеописание того или иного монаха, а лишь наиболее важные, с точки зрения их святости, подвиги или события. Уже, повидимому, в XI в. на Руси был известен «Египетский патерик», созданный на основе «Лавсаика», составленного Палладием Еленопольским в 420 г. Этот Патерик включал рассказы о египетских монахах, которые вели успешную борьбу с демонами. Пользовался популярностью также «Иерусалимский», или «Синайский патерик» («Луг духовный»), составленный Иоанном Мосхом в VII в. Позже стал известен «Римский патерик».

Переводная агиографическая литература служила важным источником при создании оригинальных древнерусских житий. Однако древнерусские писатели внесли в разработку этого жанра много своего — оригинального и самобытного.

Древнейшим русским житием было, возможно, «Житие Антония Печерского» — монаха, первым поселившегося в пещере на берегу Днепра. Впоследствии к Антонию присоединились Никон и Феодосий, и тем самым было положено начало будущему Киево-Печерскому монастырю. «Житие Антония» до нас не дошло, но на него ссылаются составители «Киево-Печерского патерика».Во второй половине XI — начале XII в. были написаны также «Житие Феодосия Печерского» и два варианта жития Бориса и Глеба.

www.ronl.ru

Смотрите также

• 
  Варфрейм порабощенный древний
• 
  Древняя ликия история
• 
  Древние окаменелые ракушки
• 
  Древние крестьянские символы
• 
  Порабощенный древний варфрейм
• 
  Иероглифы древние шумерские
• 
  Древний рог террария
• 
  Легенды древних хмелеваров
• 
  Древне шумерский алфавит
• 
  Гороскоп древних мифов
• 
  Достопримечательности древнего константинополя