Законы и традиции на Руси. Охота в древней руси

Охота на тура в древней Руси

Не удивительно, что охота занимала чрезвычайно важное место в хозяйственном укладе. По археологическим данным, даже в земледельческих поселениях славян Среднего Поднепровья (Киев, Чернигов, Переяславль) 40 % всех найденных костей, принадлежало диким животным.

В языческом обществе охота носила отпечаток ритуально-магического действа. Образ охотника-волхва, слившегося с природой в акте оборотничества, запечатлен в былине, или, скорее, охотничьей поэме о Вольге Святославиче (Волхе Всеславьиче), который умеет, «повернувшись зверем», «заворачивать» в силки куниц, лисиц, черных соболей, «поскакучих зайчиков и малых горностаюшков», а также, приняв птичий облик, ловить гусей, лебедей, «ясных соколов и малую птицу-пташицу».

Сакральный характер имела и охота на тура — самого крупного и опасного животного Восточноевропейской равнины. Тур считался священным животным практически у всех племен и народов, которые расселились в ареале его обитания. Сакральным «сердцем» минойской цивилизации была тавроката́псия (ταυροκαθάψια) — ритуальные прыжки через быка. Отголоском «священных игр» с быком-туром является испанская коррида, дожившая до наших дней.

 «Родиной» туров, по всей видимости, является Северная Африка — там они водились уже в эпоху палеолита. Примерно тогда же их присутствие отмечено и в Европе. Мы знаем об этом по наскальным рисункам из палеолитических пещер Испании, Франции, Италии. В изображениях туров, как правило, подчеркнуты их мощь, выдающаяся холка и угрожающе направленные вперед рога.Наскальное изображения тураИгры с быком на Крите. Микенский период

Судя по найденным останкам, туры достигали 180–190 см в холке, голова крупного тура весила 34 кг, а отдельно рога — 14 кг. Настоящая боевая машина из мяса, костей и жесткой косматой шерсти.

Подробные месопотамские изображения сцен царской охоты на туров позволяют восстановить все этапы этого крайне рискованного предприятия. Вот охотники делятся на две группы. Первая располагается двумя цепями по сторонам стада, замыкаясь позади полукругом. По условному сигналу эти ловцы с криком выскакивают из засады, пытаясь направить туров к месту, где добычу ожидает вторая группа — царь со своими гостями и слугами. Туры некоторое время колеблются, выжидают. Один из них, огромного размера и грозного вида, опустив голову, бросается на ближайшего всадника так стремительно, что тот не успевает увернуться. Одним махом страшных рогов тур подбрасывает в воздух лошадь вместе с седоком, словно охапку сена, и галопом устремляется по направлению к горам. Никто не отваживается его преследовать. Остальные туры бросаются врассыпную, но натыкаются на охотников. Начинается истребление взрослых особей. Животных разят всеми видами оружия — стрелами, копьями, мечами. Царь, как и положено, верхом преследует самого крупного зверя, догоняет его и на всем скаку, схватив его за рог, вонзает кинжал в загривок. Огромная туша валится с ног, как подкошенная…

У убитых на охоте животных прежде всего сдиралась шкура, вырезалась печень и лучшие мясные части. Телят угоняли домой, где либо забивали, либо выращивали.

О европейских турах первыми упоминают древнеримские писатели — Страбон, Варрон, Виргилий и другие. Павсаний оставил описание охоты на туров в Греции: всадники загоняли животных в заранее приготовленные ямы, перед которыми расстилались намасленные воловьи кожи — поскользнувшись на них, туры скатывались на дно ловушки.

Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне» привел первое свидетельство об охоте на туров в Западной Европе. «По величине, — пишет он, — они немного уступают слонам; по фигуре похожи на наших коров и быков».

По сведениям Плиния, варвары, обитавшие за Дунаем, пили хмельные напитки из турьих рогов. Тацит писал о турах, выступавших на цирковой арене в сражениях с гладиаторами.

В эпоху раннего средневековья охота на туров порой выливалась в грандиозную бойню. Так, Карл Великий устроил в честь прибывших к нему багдадских послов невиданную по масштабам облаву на туров. Однако гости пустились в бегство, как только увидели косматых чудищ. Карл же, привычный к такого рода развлечениям, повеселился на славу. Животных гнали на огромное расстояние и убивали сотнями. В схватке с одним туром король франков едва не погиб: удара кинжалом в затылок оказалось мало для того, чтобы умертвить зверя, и рассвирепевшее животное рогом разодрало царственному охотнику ногу.

Туры водились во множестве и в древней Руси. Об этом напоминают многочисленные названия городов, местечек, водоемов — города Туров (столица Туровского княжества на территории современной Белоруссии) и Турово (в современной Тверской области), Тур-озеро (в Курской области), Туровский лес (в Рязанской области), Турьи горы в Волынской земли и т. д. Все эти названия восходят к X—XII векам.

Древнерусская литература и народные предания тоже хорошо запомнили этих могучих животных. Во многих местах в былинах подчеркивалась мощь и свирепость туров, невероятная сила их яростного рева, наводящего ужас на людей и животных:

«Зашипел злодей по змеиному Он втретье зрявкнул по туриному. Триста жеребцов испугалися, С княжеского двора разбежалися».

Отважных и сильных воинов уподобляли турам: «буй-тур», «яр-тур Всеволод» (в «Слове о полку Игореве»).

От слова «тур» образовались некоторые слова: туриться, вытурить, турнуть, а также поговорки, до сих пор имеющие хождение на Украине: «У него натура як у тура», «Сидит як тур в горах» и др.

Первые русские князья были завзятыми охотниками. Можно сказать, что когда они не воевали, то — охотились. Охота считалась делом, подобающим знатному человеку. Этому занятию с увлечением предавалась даже княгиня Ольга. Охотничьи угодья занимали по своему значению едва ли не первое место в реестре княжеских земель. Одними из самых приближенных к князю людей были ловчие (от древнерусского «ловы» — охота, «деять ловы» — охотиться). Нередко князья развлекались охотой в военных походах. О Святославе Игоревиче (942?—971) летописец сообщает, что он не брал с собой на войну обоза с продовольствием, «но потонку изрезав конину ли, зверицу ли... на углех испек ядаше».

Сцены княжеской охоты не стеснялись изображать даже в церквях. Таковы, например, древние фрески собора Святой Софии в Киеве, где мы видим охотника, целящегося из лука в белку, притаившуюся в ветвях дерева; всадника, который поражает копьем напавшего на него волка; охотничью собаку, выследившую кабана; медведя, дерущего когтями круп лошади, в то время как сидящий на ней охотник вонзает ему в шею копье и т. п.

Сцены охоты на фресках в соборе Святой Софии. Киев. Сер. XI в.

По былинному сказанию, ловчие князя Владимира Красное Солнышко добывали к его столу гусей, лебедей, перелетных серых уточек. Пировали в княжеской гриднице, стены которой обиты седыми бобрами, потолок — черными соболями. Своим гостям, русским богатырям, князь подносил зелено вино чарами в полтора ведра и сладкий мед из турьих рогов в полтретья ведра.

В языческом обществе турьи рога были ритуальным, священным предметом, олицетворявшим благоденствие ("рог изобилия"). Известно, что четырехликий идол верховного бога поморских славян Святовита в правой руке держал турий рог, наполненный священным хмельным напитком. Перед началом дружинного пира из турьего рога делалось ритуальное возлияние богам, сопровождаемое общей молитвой. Турий рог, наполненный медом, пивом или вином, пускали по кругу как братину, магически скреплявшую воинский союз. Два такие культовых рога, окованных изумительной серебряной чеканкой с позолотой, обнаружены в «княжеском» кургане Черная могила под Черниговом (середина Х века).

Турьи рога из «княжеского» захоронения. Курган Черная могила. Сер. Х в.

Одним из самых страстных охотников в древней Руси был князь Владимир Мономах (1053–1125). В своем «Поучении сыновьям» он вспоминает: «Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал. Кабан у меня на бедре меч оторвал, медведь мне колено укусил, лютый зверь (волк или барс. — С. Ц.) вскочил мне на бедра и коня со мною опрокинул. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, руки и ноги повреждал. Но Бог сохранил меня невредимым».

Из летописи мы знаем, что около 1166 года к галицкому князю Ярославу Осмомыслу приехал знатный беглец — Андроник Комнин, будущий император ромеев. В честь высокого гостя Ярослав устроил большую охоту на туров. Восхищенный Андроник решил по возвращении на родину непременно завести охоту и при своем дворе.

Охота на туров была столь популярна в Европе, что довольно быстро привела к резкому сокращению поголовья этих животных. В Германии, Франции и Англии туры стали большой редкостью уже в конце XII века. На Руси они, по-видимому, исчезли двумя столетиями позже. В начале XVI века туров можно было встретить только в Польско-Литовском государстве, хотя тамошние правители тоже слыли заядлыми охотниками. По свидетельству литовского историка Стрыйковского, великий князь Гедимин собственноручно убил тура на горе, которая и доныне называется Туровою. Рога этого зверя, окованные золотом, хранились в княжеской сокровищнице и извлекались оттуда во время пиров. В 1429 году один из них был подарен венгерскому королю.

Тур. Немецкая гравюра XVI в.

Имперский дипломат Сигизмунд Герберштейн, побывавший в начале XVI века в Литве и Московии, оставил интересное описание туров, правда, уже отчасти одомашненных: «Это настоящие лесные быки, ничем не отличающиеся от быков домашних, разве только тем, что все они черные и имеют через всю спину беловатую полосу наподобие линии. Этого зверя немного; и есть известные села и округи, которым поручено смотреть и ходить за ним и его берегут не иначе, как в загонах или лесных зверинцах...».

Современник Герберштейна, Антон Шнеерберг, добавляет следующие подробности: «Это животное очень проворно, но недолговечно; говорят, что только немногие пережили 15 лет; волки им не вредят, разве только тогда, когда бродит отдельно молодняк, его тогда волки пожирают. Человека тур не боится и от встреченного не убегает, а напротив, нападающему на него лишь немного уступает с дороги... Будучи рассержен, он сильно свирепеет...».

По словам Шнеерберга, охота на тура в его время происходила следующим образом. В начале осени охотники, по разрешению короля, намечали одного, наиболее сильного зверя. На охоту выходило много конных и пеших со стрелами, ружьями и большим числом собак. Выбранного тура криками и собачьим лаем заставляли отделиться от остальных и начинали преследование, которое порой растягивалось на целый день. Наконец, когда тура обездвиживали, с него, еще живого, сдирали кожу со лба между рогами, где вилась шерсть, и только после этого убивали. Первым делом из разделанной туши вынимали сердце и, разрезав его пополам, вынимали «маленькую косточку в форме креста»; такую косточку вместе с кожей, содранной со лба, посылали королю: эти охотничьи трофеи ценились очень высоко. Король Сигизмунд II несколько раз посылал соленое мясо тура в виде ценного подарка императору Карлу V.

Польский король Сигизмунд III Ваза (1566–1632) издал приказ об охране мест обитания туров. Но королевское решение уже не могло спасти вымирающий вид. В то время в королевском заповеднике — Якторовском лесу, близ Варшавы (площадью примерно 25 на 15 км), обитало лишь небольшое стадо туров. В 1564 году их насчитывалось всего 30, в 1599-м — 24, 1602-м — 5, а в 1627 году пала последняя корова-турица.

Памятник последнему туру в Якторове

Скелет тура

Странным образом исчезновение этого древнего спутника человека было столь полным, что ни в одной стране не осталось даже чучела тура. В результате туров стали путать с зубрами. Облик этих животных был восстановлен только учеными XIX–XX веков — по найденным археологами скелетам. В Польше существует Ассоциация по воспроизведению тура (Polska Fundacja Odtworzenia Tura), которая намерена клонировать вымершее животное при помощи ДНК, сохранившихся в костях. Проект поддерживает польское Министерство охраны окружающей среды.

Восстановленный вид тура

Прямым родственником тура является ватусси — африканский бык с непропорционально большими рогами, достигающими 2,4 м в длину и весящими до 100 кг. Такие рога, подобно радиатору, спасают ватусси от перегрева, поскольку их костный стержень пронизан сетью капилляров. Чем больше и толще рога, тем быстрее процесс охлаждения.

Ватусси

Фрагмент из моих книг:"Князь Владимир - создатель единой Руси"и "Викинг. Исторический путеводитель по Древней Руси".https://book24.ru/product/knyaz-vladimir-sozdatel-edinoy-rusi-737779/

hist-etnol.livejournal.com

Законы и традиции на Руси - Охота

Отмерив уже почти полвека жизненного пути, из которых 36 лет активно отохотился, я давно задался вопросом: а кто после нас?

Фото: Сергея Нарожнова

На мою долю выпали еще те времена, когда для того чтобы получить охотничий билет, нужны были два рекомендации охотников со стажем да еще проходить год в кандидатах, и не просто проходить, а активно участвовать в биотехнических и прочих мероприятиях общества. 

Процедура полностью повторяла вступление в ряды КПСС. Так что же это было: пустая, бездумная заморочка или логически и психологически обоснованное требование?

Все мы разные, не только не похожие друг на друга своими внешними чертами, но и характерами, и судьбами. И на охотничью стезю каждый из нас вступал по-своему. И вместе с тем были на Руси одни общие охотничьи традиции, передававшиеся из поколения в поколение.

Эти в основном неписаные законы и были тем кодексом, который поэтапно превращал молодого человека в охотника. На этом, ныне почти забытом наследии наших предков, я и хочу остановиться и, пролистав страницы памяти далеко назад, осветить его настолько подробно, насколько позволит формат данного издания.

Фото: Сергея Нарожнова

По прописным правилам, а точнее по закону, стать охотником и получить разрешение на приобретение ружья человек может только по достижении им 18-летнего возраста. Это порождение советских законодателей с русскими охотничьими традициями ничего общего не имеет. Где-то, может, и жили строго по закону, хотя, зная особенности русского этноса, поверить в это сложно, мне же Господь даровал родиться в благодатном крае!

Родился и вырос я на славной Смоленской земле, богатой разнообразием дичи и охотничьими традициями! У моего отца было ружье, но серьезно охотой он не увлекался. К этому удивительному занятию меня пристрастил  мой родной дядя, брат моей матери, Роман Иванович, уральский охотник-промысловик.

Ежегодно, приезжая в отпуск, очень много времени проводя на охотах и везде с малолетства таская меня с собой, учил всему и основательно. Когда мне исполнилось 12 лет мой отец, по рекомендации дяди, разрешил мне самостоятельно охотиться с его ружьем. С этого времени я и веду отсчет своего охотничьего стажа.

Дядя зажег во мне охотничью страсть, привил первые азы охоты и многому научил! Также моими наставниками были местные опытные, потомственные охотники, которых, как и дядю, я с благодарностью вспоминаю всю свою жизнь!

Памятны мне также времена, когда охотничьи гладкоствольные ружья продавались свободно, без каких бы то ни было разрешений от МВД. У нас в райцентре их можно было купить даже в спортивном магазине. А теперь давайте пролистаем уже не страницы памяти, а страницы истории и посмотрим, что было в дореволюционной России.

Фото: Сергея Нарожнова

В архиве сохранилось прошение великого князя Михаила Александровича (родного брата императора Николая II) о выдачи ему разрешения на приобретение в личное пользование трехлинейной винтовки, являвшейся тогда боевым оружием и стоящей на вооружении. Всякое переломное оружие, имеющее один или несколько нарезных стволов, равно как и гладкоствольное всегда было в свободной продаже!

Даже более совершенные законы и ныне действуют в Европе и других цивилизованных странах мира. Я хорошо помню, как в начале восьмидесятых годов появился этот пресловутый закон об обязательной регистрации всякого охотничьего оружия в органах МВД.

Отчетливо помнится, как учителя в школе выспрашивали у нас, учеников, имеется ли дома какое оружие, и составляли списки. В результате гладкоствольное оружие, о котором дознались власти, было поставлено на строгий учет, а нарезное либо изымалось, либо бездумно, а точнее бездушно уродовалось, как было с тройниками, среди которых попадались весьма ценные и даже уникальные экземпляры. Официальные обоснования всему этому скупы и нелепы, и даже при поверхностном анализе не выдерживают никакой критики. По моему разумению, основной причиной рождения этого и ныне действующего закона является боязнь властей собственного народа.

Охота на дупелей и перепелов всегда на Руси считалась изысканной, классической! Не случайно ее воспевали не только классики великой русской, но и советской литературы. Даже великий советский поэт Сергей Есенин, не будучи охотником, упоминает о ней в своей поэме «Анна Снегина». К чему я говорю об этом? Да к тому, что по старой русской традиции охота эта открывалась 12 июля, на Руси это был двойной праздник – день Святых Первоверховных  Апостолов Петра и Павла и день ОХОТНИКА!!!

Но эту старую и мудрую традицию темные воды Леты унесли так далеко, что возвращения ее не предвидится.

Живя в этом безумно несущемся мире, по прошествии времени, мне самому начинает казаться странным тот факт, что всего 36 лет назад, присутствие в угодьях 12-летнего пацана с ружьем не только никого не возмущало, но и не удивляло. Первое время мы, разумеется, охотились со взрослыми охотниками. Сказав, мы, я не оговорился, не один я был такой.

Многие мои друзья загорелись охотой. Одним из местных моих наставников был потомственный охотник Винокуров Александр Андреевич. Своему сыну Андрею, моему однокласснику и другу детства, он доверил ружье в 11 лет. С Андреем да и с другими ребятами я и охотился до самой армии.

Первое, что нам внушалось, были правила обращения с ружьем. Фраза «ни при каких обстоятельствах нельзя наводить ружье на человека, даже если оно не заряжено!» произносилась не лаконично и равнодушно, а голосом Чингисхана, отдающего своим войскам приказ атаковать. Она не просто достигала ушей, но буквально вбивалась в подсознание, чтобы даже во сне не могло присниться ослушаться этого запрета! И ведь вроде простые крестьяне, не профессиональные психологи были наши наставники, но умели сохранить и передать то, чему их учили их деды и прадеды.

Видимо, неспроста самая любимая охота на копытных для меня – это охота на кабана из засидки. Уроки от опытных охотников не могли пройти бесследно. Мои наставники в охоте учили меня, как на травяном поле, где нет снега, определять по тропам кто прошел, какой зверь, одиночка или стадо, в каком направлении и как давно. Как определять свежесть кабаньих покопок. Как найти основные кабаньи переходы, а главное – как, суммировав все вышеперечисленное, всегда помня о важности направления ветра, правильно определить место для засидки.

Фото: Сергея Нарожнова

Эти традиции, наработанные годами, передавались их носителями следующим поколениям. Так должно было поступить и мне, да не тут-то было! Какой прок от этих традиций сейчас, когда в частных охотхозяйствах везде стоят вышки у кормушек, а охота на кабана проводится только с этих вышек. Мои старые знакомые егеря и директора охотхозяйств в задушевных беседах сами называют такую охоту охотой для дураков и обслуживаемых охотников называют «невольными стрелками».

Золотой телец сейчас возведен на пьедестал и правит на Руси, и законы его никак не сочетаются со старыми охотничьими традициями. Главное для хозяев этих охотхозяйств – это прибыль, а максимальной она может быть только при наличии большого поголовья кабана, которое нужно если не удержать, то хотя бы не разогнать, что неизбежно происходит при традиционных загонных охотах.

Эти дельцы от охоты быстро усвоили, что при отстреле кабана с вышки распугивающий фактор ничтожно мал, и уже через 20 минут после выстрела можно ждать прихода следующего зверя, а главное – следующего платежа за него.

То, что многочисленными стадами кабанов уничтожаются поголовья тетерева, куропатки и зайца никого из них не волнует. Какая им может быть с них прибыль? И если любители охоты с легавыми еще могут по-охотиться по бекасам да коростелям, то гончатникам тешить себя пустыми надеждами в сложившейся ситуации не стоит. И не потому что зайца в таких угодьях нужно искать днем с огнем, а потому, что их гончих туда ни хозяин, ни его егеря и на пушечный выстрел не подпустят, дабы кабанов не разогнали.

Для кого, а главное кем писаны наши нынешние законы? Разве на основах старинных классических традиций они писаны? Невольно приходится делать выбор – жить по законам или по традициям?   Своему сыну Сергею я доверил ружье в 14 лет, сейчас уже растет внук Антон, которого мы тоже, с Божьей помощью, постараемся сделать хорошим охотником. В августе этого года к ружью настойчиво потянулась даже внучатая племянница Алина, что совсем не свойственно для женщин нашего рода. Хотя чему тут особо удивляться, если эмансипация в нашей стране движется так быстро, что давно уже обогнала здравый смысл.

У многих моих друзей-охотников уже взрослые сыновья, и все они получили в свои руки ружья задолго, до указанного в законе возраста.  Так кому нужен и чего стоит закон, который никто не исполняет и исполнять не будет? И разве всего один у нас такой закон?

В заключение своего повествования я хочу снова вернуться в далекое детство и рассказать вам один поучительный случай, произошедший со мной на охоте. Было мне тогда не то 15, не то 16 лет и охотились мы в августе на уток с подхода с моим другом Андреем и с моим дядей.

На фото - Сергей Сорокин

По пути нашего следования лежал каскад заболоченных карьеров. Дядя предложил обойти эти карьеры с двух сторон. Он взял на себя заросшую кустарником сторону, а нам оставил более простую и легкую для прохождения. Встретиться мы договорились за пролеском, который вплотную примыкал к этим карьерам. Пройдя до конца карьеров и подойдя к пролеску, мы лицом к лицу столкнулись с двумя взрослыми охотниками, которые были нам не знакомы.

По сердцу у меня пробежал холодок, ибо на одном из них были милицейские брюки, а под расстегнутой штормовкой отчетливо виднелась милицейская рубашка с погонами. И хотя на голове вместо фуражки была кепка, мы с другом поняли, кто перед нами. Как раз этот милиционер и обратился к нам с вопросом: «Ребята, где вы уже тут проходили?»  Я ответил, что мы прочесали этот край, а мой дядя идет другой стороной карьеров. Дальше он спросил: «А в Бараньем моху вы были?»  Я ответил, что не были.

Тут же он сказал своему приятелю, что здесь делать уже нечего, и они оба направились в сторону Бараньего моха. Мы же заторопились поскорее встретиться с дядей. Мы оба хорошо знали о том, что написано в законе по поводу возраста и оружия.

Взволнованно рассказывая дяде о случившемся – дивились, почему милиционер у нас не отобрал ружья. На что дядя спокойно ответил: «Потому, что он умный человек, а то, что писано дураком – только дураки и исполняют!»  А вы как считаете?  

Владимир РОДЧЕНКОВ 23 февраля 2013 в 00:00

www.ohotniki.ru

Охота на Руси

Охота на Руси

Не так давно для оформления выставки мне понадобились фотографии современных охотников. Признаюсь, от рассматривания довольных мужиков, дружной гурьбой восседающих на туше убитого медведя с печальной мордой, или поверх лося с вываленным на бок языком, мне стало дурно. В итоге на выставке демонстрируется фотография милой девушки с более-менее нейтральной уткой в руках… А я поняла, что охоту, мягко говоря, не люблю. И современных охотников не понимаю. Могу еще понять своего дядю, который охотился по молодости – ведь одна шкура бобра стоила треть его зарплаты тракториста. Но и он при случае с удовольствием сменил ружье на фотоаппарат. Могу понять тех, кто тысячелетиями охотился в лесах – от этого зависела жизнь их семьи. Вот о таких охотниках, движимых нуждой мы и поговорим сегодня.

Екатерина Логвиненко

Охота в Карелии

Интересно, что далеко не в каждой деревне был профессиональный охотник, который бы жил этим промыслом, но почти каждый мужчина время от времени охотился в лесу. Статистики подсчитали – еще 140 лет назад охотой занималась треть (!) взрослого населения края.

Конечно, когда каждый третий идет в лес с капканами и ружьем, любой эколог схватится за голову. Сухие цифры: за 1891 год в губернии было добыто 107 тысяч белок, 11 тысяч зайцев 329 медведей, 47 волков… Причем, самое ценное в этих зверях была именно шкура, а не мясо. Не верьте тем, кто ратует в карельских ресторанах за такой деликатес, как мясо лесных зверей. Чаще всего оно считалось «поганым», а в пищу обычно употреблялась лесная дичь – рябчики, куропатки, тетерева. Этих бедняг за тот же 1891 год набралось до 70 тысяч штук. А еще не будем забывать о лисицах, оленях, лосях, барсуках, росомахах, куницах, горностаях, норках, песцах, рысях… 

Ранее было рассказано о тех смельчаках, кто бил "зверя" - медведя. Сегодня мы поговорим об охотниках, которые охотились на мелкую дичь. 

Охота на дичь на Руси

На мелких зверей и птиц охотники устанавливали силки – небольшие ловушки из конского волоса с пеньковыми концами, надетыми на можжевеловую дужку. Осенью каждый охотник ставил от 200 до 500 силков. Ставили их в холодное время года, когда тушка животного, попавшего и погибшего в силках, не так сильно портилась.

Люди хитро использовали естественные ловушки: любой расщепленный высокий пень на лисьей тропе мог стать смертельным капканом для лисы - охотник снабжал его острые зубцы приманкой. Лисица прыгала, попадала лапами в щели и застревала. Делали и специальные капканы-трезубцы, которые назывались «рожны». Помните выражение «лезть на рожон»?

Для ловли птиц использовали ловушку, позволявшую ловить их живьем - «ступу» или «пасть». Осенью, когда созревали ягоды, или рядом с овсяным полем вбивали в землю высокие жерди по кругу. В центр крепили самую высокую жердь с приманкой на неустойчивой жердочке. Птица садилась на нее и падала вниз, где и оставалась, не имея возможности взлететь. Иногда ступа так набивалась тетеревами, что верхние давили нижних своей тяжестью.

В конце XIX века на смену деревянным ловушкам постепенно приходят металлические капканы кустарного и фабричного производства. Если деревянные капканы не пахли ничем, то с приходом железных охотникам приходилось хитрить. Чтобы отбить запах металла и ржавчины, капканы варили со смолой, вываривали в можжевельнике, вереске. Выварив, к ним больше не притрагивались голыми руками, используя рукавицы. При установке капканов их маскировали, делая незаметными для зверя. Капканы для зимней охоты на зайцев (кляпцы) обшивали белым холстом, чтобы они были не заметны на снегу.

Капкан. Россия. 1 половина ХХ в. Национальный музей Республики Карелия 

Охотничье оружие

В 19 веке в ходу у охотников было самое разное оружие. Это мог быть как самострел, мало изменившийся с эпохи средневековья, так и нарезное ружье «малопулька», заряжавшееся с дула с помощью шомпола, как делали еще стрельцы в 17 веке. Сто-двести лет назад такие ружья изготавливались карельскими доморощенными мастерами. Как тогда говорили: «Ствол от Щукина, ложе с Лыкина, замок с Казани, курок с Рязани, а забойник (шомпол) дядя из полена сделал». Как ни иронизировали охотники, но винтовки-малопульки производства карельских кустарей из села Паданы имели исключительно точный бой. Вообще же олонецкие охотники славились своей меткостью, ведь они привыкли бить лесных зверушек, целясь в пасть, чтобы не портить шкурку. А тот, кто делал один промах из десяти выстрелов, считался посредственным стрелком.

К шомпольным ружьям требовался охотничий «припас», состоящий из пороховницы для хранения пороха, мерки для пороха, двух-трех холщовых мешочков для пуль, дроби, пыжей. Пороховницы делались из коровьего рога или дерева. Помимо «припаса», охотник имел при себе нож с ножнами, топор, заплечный мешок или сумку, накомарник-кукель, зимой лыжи, снегоступы.

Когда в 1870-е годы были снижены цены на порох, ружья стали доступнее большей массе охотников. Наряду с самострелом и «малопулькой» у деревенских охотников появилась новинка в виде гладкоствольного охотничьего ружья, заряжавшегося с казенной части. Из Петербурга в деревни везли ружья не только отечественного производства (Тула, Ижевск, Сестрорецк), но и заграничные – немецкие производства заводов Круппа, английские и даже американские. Эти ружья, как и другое охотничье снаряжение, можно увидеть на выставке «Натуральное хозяйство» в Национальном музее Республики Карелия.

Раздел «Охота» на выставке «Натуральное хозяйство» в Национальном музее Республики Карелия

menstois.ru

Охота на Руси

prooxoty.ru

Охота на Руси с рогатиной

C рогатиной в древней и средневековой Руси ходили в основном на медведей, но иногда этот вид охотничье-боевого оружия использовали для добычи кабанов (Русь Галицкая) и для охоты на зубров и туров (Русь Северская). Обычно для добычи матерого медведя ходили по двое. Как правило, такая охота начиналась в декабре после первых крепких морозов. Морозы, по поверью русских охотников, усыпляют зверя, что позволяло без особых хлопот вплотную подойти к его берлоге. В оттепель же зверь спит куда более чутко и, услышав шаги охотников, часто покидает свое лежбище. Он либо уходит на старую берлогу, либо успевает сделать новую. Поэтому охотники даже в сильный декабрьский мороз за 100–150 метров от берлоги, чтобы зверь их не услышал, часто оборачивали свои катанки или сапоги куделью. По традиции один охотник шел к берлоге с рогатиной, второй — с тяжелым клееным сложным луком. Как правило, лучник был вооружен еще и легкой боевой секирой, иногда хорошим плотницким топором.

Кроме всего прочего, охотники имели в кожаных, деревянных или берестяных ножнах хорошо отточенные, с деревянными или костяными рукоятками, ножи. Подойдя к берлоге медведя, охотник с рогатиной начинал утаптывать снег под небольшую удобную площадку. Лучник же, сбросив с плеч саадак* и срубив топором длинную березку или молодую елочку, шел к челу берлоги и этим инструментом начинал «тормошить» зверя. Услышав злобное рычание, он тотчас бросал свое занятие и торопился что было сил к оружию.

Как правило, лучник всегда опаздывал. Зверь вырывался из берлоги раньше, чем тот успевал поднять свой лук и приготовить стрелу. Но трагедии большой в этом не было: медведя встречал охотник с рогатиной. Нанеся смертельный удар зверю своим оружием, человек обычно добивал хозяина леса ножом. Иногда в добивании не было необходимости: зверь либо «ложился зараз», либо эту работу успевал проделать лучник.

Вот краткое описание охоты на медведя с рогатиной, известное из многочисленных источников: народных преданий, некоторых сказок и даже песен. Понятно, что главную «скрипку» в такой охоте играл человек с рогатиной, охотник с луком был помощником и на всякий случай — страховщиком.

Когда охотник, вооруженный рогатиной, шел на берлогу один, он обычно брал с собою медвежьих лаек. В лесной зоне восточной Европы эта порода являлась незаменимой на многих видах охоты. С лайкой на Руси добывали глухарей, всех без исключения пушных зверей, лосей, кабанов, зубров и, конечно же, медведей. На берлоге лайки поднимали зверя. Собаки отвлекали его от охотника, давая хозяину время нанести точный смертельный удар медведю в сердце. Иногда, если охотнику не везло в поединке с медведем, и он оказывался поверженным, лайки самоотверженно спасали его от лап и когтей хищника.

На Руси с давних времен знали два вида рогатины. Одна рогатина типа «протазан», или по-сибирски — «пальма». Это длинный односторонний чуть изогнутый нож на полутораметровой березовой или черемуховой рукоятке. Как правило, протазан на лезвии не имел ограничителей. Кроме колющих ударов им можно было еще и рубить. Правда, в охоте на крупных зверей рубящие удары этим видом рогатины не применялись. Рубили протазаном нападавших иногда на человека волков.

Второй вид русской национальной рогатины походил на большой обоюдоострый прямой кинжал с гардой-ограничителем (усиками), насаженный на древко длиною до 1,8 метра. Такая рогатина была несколько тяжелее протазана. Называлась она по простонародному «копейкой» или «мечевой», на севере у поморов — «варанжей». Этим видом охотничьего оружия можно было благодаря ограничителю нанести несколько колющих ударов.

Иногда на Руси на одно древко ставили два лезвия. Конечно, это усиливало удар, но большого распространения «двуперые» рогатины все-таки не получили. Такое оружие было значительно тяжелее «одноперого». Но самое главное даже не в этом. Рогатиной с двумя лезвиями было труднее управлять. Она требовала от охотника большого опыта и умения нанести сразу два смертельных удара.

* Саадак (сайдак) — здесь: чехол для лука (налучи, налучник) (прим. редактора).

Грегорий Сидоров

www.oir.su

Псовая охота на Руси - Выживание в дикой природе и экстремальных ситуациях

Необыкновенные приключения австрийцев в России, или что увидел Герберштейн

Кажется, немало написано книг и статей по истории псовой охоты, о происхождении русских борзых. Количеству и объему источников могла бы позавидовать любая другая порода охотничьих собак. Однако для того, чтобы получить более или менее четкую картину событий, нужно не только читать, но и, сопоставляя, анализировать прочитанное.

С удивительной непринужденностью некоторые авторы говорят о борзых в приданом киевской княжны Анны Ярославны (XI в.) и в то же время утверждают, что русская псовая борзая обязана своим рождением монголо-татарским завоевателям.

Один и тот же автор заявляет, что псовой охоты на Руси быть не могло, поскольку ее территория сплошь покрыта густыми лесами, и тут же рассуждает о древних борзых Скандинавии.

Одни и те же заводчики с одинаковым жаром пропагандируют строжайший отбор по первейшим признакам кровности, одновременно превознося «Описание» Ермолова (1888 г.), полное компромиссов в отношении мешаных борзых.Почему так происходит? Откуда берутся мифы и почему они так живучи? Мне представляется интересным шаг за шагом разобрать ошибки и заблуждения ряда популярных авторов, зачастую приводящие читателя к ошибочной, а то и совершенно абсурдной интерпретации истории псовой охоты и породы русская псовая борзая.

Об этом и многом другом я собираюсь рассказать в своей будущей монографии. А пока предлагаю читателям журнала «Охота и рыбалка XXI век» познакомиться с одной из ее глав, посвященной «Запискам о Московии» Сигизмунда Герберштейна. К этому широко известному в России и на Западе источнику обращались многие авторы – старинные и современные. Но выводы, которые они делали, были столь странные и необъяснимые, что остается лишь усомниться, да читали ли они эти самые «Записки», на которые опираются в своих умозаключениях?!

Итак, дипломат Священной Римской империи барон Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) дважды побывал в Москве с посольской миссией: в 1517 и 1526 гг. Он оставил подробные путевые «Записки о Московии», ставшие настоящим бестселлером и выдержавшие еще при жизни автора десяток изданий. Записки содержат подробное описание русской псовой охоты при дворе отца Ивана Грозного великого князя московского Василия Иоанновича III.

До наших дней дошли две авторских редакции «Записок о Московии» – латинская 1556 г. и немецкая 1557 г. Кроме того, сохранилась «Автобиография» самого Герберштейна, во многом дополняющая обе редакции «Записок». Пользуясь изданием «Записок о Московии», осуществленным в 1988 г. издательством МГУ и содержащим обе (латинскую и немецкую) авторских редакции книги и автобиографию ее создателя, я постараюсь познакомить читателя с наиболее полным описанием московской великокняжеской охоты.

Несколько слов о самом Герберштейне. Блестяще образованный, свободно говоривший на основных европейских языках и побывавший с дипломатическими миссиями практически при всех европейских дворах и даже встречавшийся с турецким султаном Сулейманом Великолепным, Сигизмунд Герберштейн за время двух своих путешествий в «Московию» сумел, по его собственному признанию, выучить и разговорный русский, что позволило ему «в описании Руссии сознательно пользоваться русскими словами при обозначении предметов, местностей и рек». Можно предположить, что этому в немалой степени способствовало знание дипломатом – уроженцем Штирии (Steiermark) словенского языка, бывшего родным для значительной части населения этого австрийского герцогства.

Герберштейн прибыл в Москву из Вены для посредничества в русско-польских делах, как посланник императора Максимилиана I. В Московском государстве он столкнулся с вполне сложившимися, но неведомыми послу псовой охотой и местными породами охотничьих собак, с которыми он и не преминул познакомить европейского читателя.Немного предыстории. Василий Иоаннович III (1479–1533) начал охотиться с ранней юности и проводил осенние месяцы в отъезжих полях под Можайском, Волоком Ламским или в подмосковных селах – Острове, Воробьеве и Воронцове. Традиция открытия псовой охоты на день Святого Симеона Столпника, или Семенов день, вылившаяся к XIX в. в «праздник охотников, первое отъезжее поле», уходит корнями в те далекие времена: в 1519 г. Василий III охотился «в Волоке от 14 сентября до 26 октября».

В 1496 г. великим князем организуется особое придворное учреждение – Конюшенный Приказ, в ведение которого передавались не только великокняжеские верховые и упряжные лошади, экипажи, но также ловчие птицы, «потешные» охотничьи собаки, орудия охоты и разнообразная охотничья утварь. Указ о создании Конюшенного Приказа подробно говорит о правилах и сроках охоты, ее обрядах. Во главе нового Приказа мог стать «первый боярин чином и честию», получивший должность Государева Конюшего боярина. А  в 1509 г. появляется еще один Приказ – Ловчий. 

Соответственно, учреждается и чин Государева Ловчего боярина. Первым Ловчим стал боярин Михаил Иванович Нагой, прослуживший с 1509 по 1525 гг.

В год первого визита барона Герберштейна в Москву (1517 г.), заключив с датчанами торговое соглашение, Василий Иоаннович отправил в дар королю Дании Христиану II несколько русских борзых с псарни Ловчего Приказа, которых Христиан, в свою очередь, подарил французскому королю Франциску I.

Заметим, все эти события относятся к тому времени, когда,  с точки зрения Кишенского (и Сабанеева), русской псовой охоты еще не было и быть не могло! Ведь до взятия Казани Иваном Грозным в 1552 г. оставались еще десятилетия, а именно после этого события, сопровождавшегося «расселением татар» по русским землям и метизации их борзых с местными собаками, и началась, как виделось авторам, история становления русской борзой.

Что же увидел в окрестностях Москвы в 1517 г. приглашенный Василием III на «государеву потеху» иностранный дипломат? 

«Вблизи Москвы [в полумиле или миле от нее] (здесь и далее в квадратных скобках текст из немецкой редакции «Записок» – А.О.) есть место, заросшее кустарником и очень удобное для зайцев; в нем, будто в заячьем питомнике, водится великое множество зайцев, ловить которых, а также рубить там кустарник никто не смеет из страха перед суровейшим наказанием. Огромное количество зайцев государь разводит также в звериных загонах и других местах… У него множество охотников, каждый из которых ведет по две собаки… Впереди держат быстрых собак, зовущихся у них «курцы» (kurtzen)».

«…Прибыв на место охоты, государь обратился к нам, говоря, что у них существует обыкновение всякий раз, как он находится на охоте и забаве своей, ему и другим добрым людям самим собственноручно вести охотничьих собак; то же самое он советовал сделать и нам. Затем он приставил к каждому из нас двух людей, каждый из которых вел собаку, чтобы мы пользовались ими для своей забавы. На это мы отвечали, что с благодарностью принимаем настоящую его милость и что тот же самый обычай существует и у нас. [Так что знатные господа на охоте сами ведут собак.] К оговорке же этой он прибег потому, что собака считается у них животным нечистым и касаться ее голой рукой [для честного человека] позорно. Меж тем, почти сто человек [пеших] выстроились в длинный ряд; половина из них была одета в черный, половина – в желтый цвет. Невдалеке от них остановились всадники, загораживая зайцам путь к бегству. Вначале спустить охотничьих собак не дозволялось никому, кроме Ших-Али и нас».

«Государь первым закричал охотнику, приказывая начинать; тот немедленно полным галопом мчится к прочим охотникам, число которых было велико. Вслед за тем они все в один голос начинают кричать и спускают собак, молосских (molossi) и ищеек (odoriferi). Большим удовольствием было слышать многоразличный лай столь великой своры. А собак у государя – великое множество, и притом отличных. Одни, по имени «курцы» (kurtzi), употребляются только для травли зайцев, очень красивые, с мохнатыми ушами и хвостами, как правило, смелые, но не пригодные для преследования и бега на дальнее расстояние. Когда появляется заяц, то спускают трех, четырех, пятерых, а то и более собак, которые отовсюду нападают на него… Когда охота началась, я взял за повод одну собаку… Зайца, который мне достался, я стал травить только тогда, когда он убежал достаточно далеко. Впрочем, я поймал их мало. Собаки не выдерживают долгой погони».

«Когда собаки настигнут, охотники все кричат: «О-хо! Хо! Хо!» – как будто затравили большого оленя. Зайцев было поймано множество, и когда их снесли в кучу, то спросили меня: «Сколько их здесь?». Я ответил: «Больше тысячи», чем они были очень довольны, хотя там не было и трех сотен». (По замечанию Герберштейна, чем больше Василий III их поймает, «…с тем большим, по его мнению, весельем и честью окончит день».)

«Равным образом можно было видеть, как сам государь рукоплескал послу (т.е. Герберштейну – А.О.), собака которого поймала много зайцев».

Посмотрим теперь, насколько описание, оставленное Герберштейном, соответствует рассказам о псовых охотах в России конца XIX – нач. XX вв. других авторов.

Как мы знаем, традиционно участники псовых охот разделялись на две группы: борзятников – охотников с борзыми и выжлятников, или псарей, – с гончими собаками. Борзятники, заняв места по периметру леса, кустарника, болота или оврага, в которые произведен напуск гончих, травили зверей, выставленных из острова на открытое пространство, в то время как выжлятники должны были всеми силами стремиться помочь своим гончим побудить и заставить покинуть пределы острова максимальное число зверя.

Для этой цели служила и расцветка охотничьего платья борзятников и выжлятников. Темная одежда борзятников помогала им остаться незамеченными для зверя и подпустить его на «мерное» расстояние, необходимое для успешной травли, а яркие костюмы выжлятников вспугивали пытавшихся запасть и затаиться зайцев. Желтый и черный цвета одежды, отмеченные послом, остались для псовых охотников вполне традиционными и три века спустя.

Между прочим, «Записки о Московии» Герберштейна предлагают современному читателю  еще один дополнительный штрих, указывающий на преемственность традиций псовой охоты, – в начале XVI в., как и много лет спустя, двигаясь к месту охоты, борзятники идут впереди всех других охотников (у Герберштейна – «впереди держат быстрых собак»).

Для того чтобы зверь не ушел из острова без травли, по всему периметру расставлялись борзятники, а в промежутках между ними – оставшаяся без дела часть пеших или конных выжлятников, образуя фактически сплошную цепь. Это правило соблюдалось вне зависимости от размеров острова или отъема. Описанная Герберштейном охота на ограниченной пешими и конными охотниками площади от одной до четырех тысяч квадратных метров рисует нам классический пример островной езды.

Далее, стая гончих во все времена состояла из определенного числа смычков (т.е. собак, сомкнутых попарно ошейниками). Герберштейн также говорит об охотниках, ведущих по паре собак.

Псовая охота – это не современные полевые испытания борзых или гончих. Ее основная цель – это, по Губину, «уничтожение любого зверя, т.е. волка, лисицы и зайца, и во всяком месте, доступном охоте с борзыми собаками». Ставя перед собой такую цель, старинные псовые охотники изо всех сил старались не оставить в острове и не упустить без травли ни одного зверя. И постоянно при езде в труднопроходимых местах с ограниченной видимостью (а густой кустарник – именно такое место) доезжачий вместе с подручными выжлятниками развернутым фронтом, наравне с гончими, прочесывали пешком остров, громким порсканьем (то есть подбадривающими возгласами) поощряя собак к поиску в полазе. Отсюда и пешие охотники, и громкие крики в описании Герберштейна.

Нетрудно заметить, что особенных отличий в организации и проведении псовой охоты XVI и XIX вв. нам найти не удалось. Осталось ответить на последний вопрос: какие же именно собаки принимали участие в великокняжеской охоте и что из себя представляли  таинственные «курцы»?

Из текста видно, что посол разделил увиденных на охоте Василия Иоанновича собак на две группы. К первой он отнес molossi et odoriferi (правильнее было бы написать: canes odorisequus), т.е. молосских – травильных и «нюхающих» или «духовых», а ко второй – «быстрых» собак, «по имени «курцы» (kurtzi)». Уже из этого становится понятным, что Герберштейн не увидел на Руси гончих и борзых собак в принятом на Западе понимании этих пород.  Человек неискушенный едва ли и сегодня уловит родство между, скажем, русской гончей и бладхаундом. Не больше общего на первый взгляд и между грейхаундом и русской псовой. В корне разнятся эти собаки и по манере своей работы.   

Поэтому, будучи вполне корректным, посол императора Священной Римской империи дал увиденным собакам названия, вполне отвечающие их функциям. Иными словами, говоря о «травильных и духовых» собаках, Герберштейн как нельзя лучше охарактеризовал работу гончих во время островной езды. Как мы знаем, гончие в старину не только преследовали зверя, выгоняя его из острова на открытую местность, пользуясь чутьем – «духом», но и частенько самостоятельно залавливали («травили») зверя в острове.

Вторую же группу собак – «курцев» (kurtzi) посол описал гораздо подробнее. Поскольку, как мы знаем, европейские монархи поддерживали тесные связи и с Турцией, и с Персией, и со странами Ближнего Востока, а посол побывал при всех европейских дворах, можно с уверенностью утверждать, что русские собаки не имели аналогов в странах Европы и Ближнего Востока. Посол отмечает не только то, что собаки эти очень красивые, но и неоднократно подчеркивает их главную особенность – неспособность к длительной скачке. Таким образом, мы видим, что речь идет об аборигенной породе борзых, приспособленной к охоте в условиях лесистой местности. Эти собаки отличались от своих восточных и западных соседей работой накоротке и обращали на себя внимание своей красотой. И хотя упоминание автора о «мохнатых ушах и хвостах» может наводить на мысль о восточных борзых типа салюки, характеристика автором собак как резвых, но абсолютно не выносливых это предположение решительно опровергает.

То, что Герберштейн говорит именно о борзых, следует из его собственных слов: «впереди держат быстрых собак». Эта фраза является точным переводом старославянского слова «бръзый». Узнав  от великокняжеских охотников, что они ведут борзых собак, автор не мог перевести это слово иначе, как «быстрый».

Когда же дипломат начал расспрашивать об этих собаках подробнее, то услышал в ответ слово «kurtzi». Но ни в русском, ни в польском, ни в каком-либо другом современном языке такого слова нет. Возникает вопрос: а правильно ли переводчики и публикаторы «Записок о Московии»  транслитерировали его на русский как «курц»?

Сравнив в первоисточнике «kurtzi» с другими русскими словами, для транслитерации которых на латынь Герберштейн прибегал к такой же буквенной конструкции – «tz», как это предложил О.Егоров, мы увидим, что в большинстве случаев автор употреблял ее для передачи звука «ч», а вовсе не «ц». Например: «UgliTZ» – «УглиЧ»; «tissuTZe» – «тысяЧа»; «kreTZet» – «креЧет»; «japenTZe» – «епанЧа» и т.д. А значит, будет вполне справедливо читать  «kurtzi» не «курцы» или «куртцы», а «курчи». Слово же «курчи» издавна существовало в западнославянском языке и, будучи производным от хорошо нам знакомого «хортъ», обозначало борзую собаку.

В так называемом Литовском статусе 1529 г. – первом письменном своде феодального права великого княжества Литовского, написанном на западнославянском языке, в артикуле  12-м «Цена о собаках», посвященном «навязке», т.е. компенсации за кражу или убийство собаки, раздела «О грабежи и навязки» мы можем прочесть: «…а за курча десять коп грошей…».

Здесь стоит оговориться, что в языке народов, населявших пределы Киевской, Новгородской, а позднее и Московской Руси, слова «борзые» в современном его значении еще не существовало. Прилагательное «борзый» использовалось до XVI в. лишь для обозначения быстроты коней. Но наряду с этим мы встречаем древнее слово «хортъ» или «хрътъ», означающее борзую собаку, ловчего пса. 

Аналогичные слова существовали кроме старославянского и в языках других родственных народов: chrt и chrtice (жен. род) (чешск.), chart (пол.), hart или hert (босн.), хрт или рт (серб.), chrt (слов.), хиртъ (укр.), курчъ (бел.) и т.д. Во всех случаях они обозначают именно борзых собак. Кроме того, созвучные слова встречаются и в языках сопредельных прибалтийских народов: hurtta (фин.), hurt (эст.), kurtas (лит.) – охотничья собака.

Все они, как считал профессор А.Альквист, заимствованы из русского или литовского языка. По мнению ученых-лингвистов, слово «хортъ» близко по своему происхождению и к немецкому Windhund, означающему буквально: собака, быстрая как ветер. Вполне вероятно, что четыре столетия назад все эти слова были гораздо ближе по произношению, чем сегодня.

Чтобы не ходить далеко за примером, заметим, что самого имперского посланника в русской официальной переписке и летописях того времени именуют «Жигимонтом».

Наводит на размышление и еще одна характеристика собак – «как правило, смелые». Ясно, что заячья «потеха» не давала ни малейшей возможности убедиться в смелости собак, да и сама эта характеристика выглядит неуместной в контексте повествования. Так не является ли и слово «смелые» точным переводом другой хорошо знакомой характеристики борзых собак, например «лихие»? В этом случае фраза Герберштейна – «как правило лихие, но не пригодные для преследования и бега на дальнее расстояние» приобретает совсем иное смысловое значение.

Из архива редакции

Алексей Оболенский1 августа 2013 в 00:00

Похожие статьи по выживанию:

survinat.ru

Соколиная охота на Руси

Рассказка 1. Времена домонгольские. Век XI, век XII… и немножко XIII.

Краткое (надеюсь) предисловиезануды-историка.

Дорогой читатель! Если Вы заглянули на эту страничку нашего портала, значит, Вы, скорее всего, не новичок — в русской истории ли, в охоте ли с ловчей птицей. Поэтому Вы можете сразу же задать вопрос: почему рассказы по истории русской соколиной охоты начинаются с XI века? Почему не с самого начала, которое все относят к эпохе Вещего Олега, то есть на 100 лет раньше? А я задам Вам встречный вопрос — а откуда Вы знаете, что в именно в X веке и именно Вещий Олег принёс на Русь соколиную охоту, переняв её, по мнению одних исследователей, от хазар, по мнению других — от варягов? Скорее всего, Вы прочитали об этом на каком-либо сайте или в какой-либо хорошей книге — например: Флинт В.Е., Сорокин А.Г. Сокол на перчатке. М., 1999 . Или, скажем: Н.И.Кутепов. Царская охота с X по XVII век. М., 2006. Этот замечательный дореволюционный автор даже сообщает точное местонахождение Олегова соколиного двора — «в Соколье в Киеве, под горой, против церкви Рождества Христова» (С. 109). Но вот откуда он сам об этом узнал, автор, к сожалению, не сообщает. То есть, как говорят историки, не приводит ссылку на источник, и верим мы ему в этом вопросе только потому, что он исследователь авторитетный и добросовестный. А если бы не так, то… боюсь, мы бы с Вами имели полное право засомневаться — а уж не вычитал ли наш автор эти сведения ещё в какой-нибудь книге, может быть, и не слишком серьёзной, или, того интереснее, попросту всё выдумал? Нет, Кутепова ни в чём таком ужасном я не хочу подозревать, просто не понимаю, «откуду есть пошла», как говаривал древнерусский летописец, эта версия с Олеговым соколиным двором ? Ни в одной древнейшей русской летописи таких сведений нет — ни в Повести временных лет, ни в Новгородских летописях, ни даже в т.н. «Татищевских известиях» (что это такое, рассказывать не буду; можно посмотреть в интернете). Может быть, ответ следует искать в киевской топонимике и старинных преданиях? Что ж, передаваемые от поколения к поколению рассказы — дело хорошее, достойное всяческого уважения и поощрения, но, к сожалению, нередки случаи, когда подобная «народная память» шутит с нами развесёлые шутки, особенно когда речь идёт о событиях тысячелетней давности. Поэтому проявлю осторожность: не буду спорить, но и писать здесь про Олега, как про зачинателя древнерусской охоты с хищной птицей, не стану. Начну сразу с того периода, про который точно известно, что соколиная охота на Руси БЫЛА, поскольку это зафиксировано в письменных источниках — то есть с XI века.А к Вам, дорогие любители соколиной охоты и русской истории, колоссальная просьба:Если Вы знаете что-либо о соколином дворе Олега в Киеве в Соколье — пожалуйста, сообщите на наш сайт! Откуда пошло это утверждение, ныне повторяемое всеми авторами? Будем Вам чрезвычайно признательны!И ещё один вопрос. А что, если соколиная охота появилась на Руси не при Олеге, а чуть позже? Что в этом плохого или страшного ? — по-моему, абсолютно ничего. «Обогнать» здесь древних хеттов (XIII в. до н.э.) мы всё равно не сможем, да и надо ли ? Древняя Европа охотилась с ястребами уже в VI столетии, ну и ради Бога! Состязаться с кем-либо в данном вопросе — занятие совершенно бессмысленное, тем более, что наши сверхдалёкие предки, напротив, вполне могли охотиться с ловчими птицами задолго до Олега. И это тоже недоказуемо, поскольку письменно зафиксированных свидетельств у нас нет.Впрочем, и для XI-го, и для XII-го, и для дальнейших столетий сведений по древнерусской соколиной охоты до обидного мало. Собственно, для указанных двух веков письменных свидетельств всего пять : два разных варианта одного и того же параграфа юридического документа — т.н. «Русской Правды»; одна строчка знаменитого «Поучения» Владимира Мономаха; два летописных сообщения. И ещё — «Слово о полку Игореве». Есть некоторые упоминания и в былинах так называемого «Киевского цикла» — источнике очень специфическом, работать с которым надо сверхаккуратно — как, впрочем, и с любым источником любой эпохи, включая нашу с Вами — современную.Вот так и создаётся впечатление, что изучать древнейший период русской соколиной охоты — занятие неблагодарное и бесперспективное. Потому и проносятся через первые несколько сотен лет, со свистом пролетают мимо, вперёд, к XVII веку, все исследователи русской охоты с ловчей птицей; потому, когда заходит о ней речь, мы сразу же представляем себе сокольников царя Алексея Михайловича — в красных терликах, с белыми кречетами на рукавицах, — совершенно позабыв о соколиных охотниках более ранних времён.Так какими они всё же были, эти древнерусские сокольники, как охотились, с кем и на кого? В нашем распоряжении всего пять письменных свидетельств — но, может быть, не всего пять, а целых пять, да плюс ещё великое «Слово о полку Игореве» и, с некоторыми оговорками, древнерусские былины? Пожелаем же сами себе «ни пуха, ни пера» и — назад, в XI и XII вв.

1. О знаменитом охотнике Владимире Мономахе и о том, что даже преступление может иной раз сослужить потомкам добрую службу.Как-то раз в XI веке на Руси случилось пренеприятное происшествие. Некто, не обременённый моральными устоями и элементарным воспитанием, совершил кражу, утянув из чужой ловушки для птиц — перевеса — хищную птицу. Для чего она ему понадобилась, речь впереди, а как он ухитрился это сделать, принимая во внимание, что охота с перевесом предполагает присутствие его, перевеса, хозяина, — о том История умалчивает. Не исключено, что воришка подрезал в сетке веревку, и это каким-то образом поспособствовало исполнению его коварного замысла. Есть и такая версия, что в те времена устройство перевеса несколько отличалось от более позднего, и он срабатывал автоматически (об этом пишет Н.И.Кутепов; см. также, например, Мальм В.А. Очерки по истории русской деревни X-XIII вв. М., 1956. Книга выложена в интернете).Как бы то ни было, птицу наш антигерой украл, но на этом воровское счастье его покинуло. Негодника поймали и заставили заплатить пострадавшей стороне 1 гривну за верёвку и 1 гривну за птицу (судьба которой неизвестна; не исключено, что, пока злоумышленника тащили на княжеский суд, она попросту улетела). Ещё 6 гривен — 3 за верёвку и 3 за птицу — незадачливому вору пришлось выплатить в пользу судившего его князя. Так что птица — то ли ястреб, то ли сокол — влетела преступнику в копеечку (точнее, «в ногатенку»: копеек тогда ещё не было). Случай этот оказался зафиксирован в величайшем древнерусском законодательном документе — «Русской Правде», впервые составленном даже ещё раньше описываемого события — при князе Ярославе Мудром (годы жизни ок. 978 -1054) — и действовавшем с соответствующими изменениями на протяжении следующих нескольких сотен лет.

Илл. 1. Бюст Ярослава Мудрого. Фото 1

Неизвестно, был ли во времена Ярослава в законодательстве пункт о краже ловчих птиц, т.к. тот древнейший вариант документа (редакция), до наших дней не дошёл. Но уже при сыновьях мудрого князя «Русская Правда» содержала такую статью: «А оже украдуть чюжь пес, любо ястреб, любо сокол, то за обиду 3 гривны».

Илл. 2. Чтение Русской правды. Фото 2

О перевесе в том варианте ничего не говорилось, а сумма штрафа в 3 гривны была почти универсальной — её взимали и за кражу коня, и за испорченную княжескую борть, и за «умученного» без «княжа слова» чужого смерда, и за отрубленный в драке мечом палец… Всяческих безобразий, как видите, и в ту эпоху хватало!

Илл. 3. Клад из ГИМа. Фото 3

В момент знаменательной кражи страной правил родной внук Ярослава, князь Владимир Всеволодович Мономах, чьё имя, бесспорно, занимает одно из важнейших мест в истории русской соколиной охоты (и в русской истории вообще). К охоте — «ловам», как тогда говорили — Владимир Всеволодович относился очень серьёзно, называя её «труд свой» (в отличие от царя Алексея Михайловича, именовавшего охоту «потехой»). Надо думать, такое отношение было свойственно тогдашнему княжескому менталитету. Не случайно в своём знаменитом «Поучении детям» (имеются в виду, конечно, его собственные дети) Мономах отвёл охоте почётнейшее место: включил её в перечень тех своих важнейших занятий-обязанностей, которые следовало начинать с молитвы, причём поставил её сразу после судебной деятельности и перед сбором дани.Как всякий настоящий охотник, Владимир Всеволодович любил вспоминать различные происшедшие с ним необычные случаи и в назидание потомкам описал несколько эпизодов своей охотничьей эпопеи. Думаю, можно смело считать князя Владимира автором первого в русской истории письменно зафиксированного охотничьего рассказа. Судите сами:

Как видите, эта страшная охотничья байка написана стихами. Правда, у меня лично складывается впечатление, что князь описывает в них не столько свою охоту на всех перечисленных животных, сколько охоту этих животных на него…

Илл. 4:  Акварель В.М. Васнецова «Отдых Великого князя…».

Закончив описания всех травм и увечий, нанесённых ему злыми дикими зверями, Мономах продолжает повествование:«…всё сам делал… И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах, и о ястребах заботился». Глагол «заботился» переводчик Д.С.Лихачёв прибавил уже от себя, на древнерусском этот фрагмент звучит так : «И в ловчих ловчий наряд сам есмь держал, и в конюсех, и о соколех, и о ястрябех». Поэтому трудно сказать, действительно ли князь лично вынашивал, кормил, лечил своих пернатых товарищей по охоте или просто строго следил за тем, чтобы на соколятне всё шло как надо. Скорее, второе. Об этом говорит последующая, весьма красноречивая, фраза: «Так же (т.е. как и в случае с птицами) и бедного смерда, и убогую вдовицу не давал в обиду сильным, и за церковным порядком и за службой сам наблюдал».Весьма показательное сравнение, согласитесь: с одной стороны, смерд и вдовица, которых всякий обидеть может, а с другой — ловчие птицы (а также лошади: «в конюсех»), столь же, выходит, беззащитные перед стоящим над ними и обслуживающим их персоналом. Далеко, видимо, было слугам Владимира Мономаха до вышколенных сокольников того же Алексея Михайловича… Совершенно иным было их социальное положение, иными отношениями были они связаны со своим князем…Но, на счастье птиц, лошадей, вдовиц и бедных смердов, на самом верху социальной лестницы стоял князь, который, по мысли Владимира Всеволодовича, должен всегда бдительно следить, чтобы слабейшим из его подданных не было никакой обиды. В этом — княжеская заслуга, доблесть, если хотите. Сравнение же «церковного порядка и службы» с охотничьим порядком и — простите, но получается так — самими «ловами», т.е. охотой, да не посчитаем мы, сегодняшние, кощунством. Мономах был глубоко верующим человеком, в этом убеждаешься, прочитав то же самое «Поучение», но вот отношение ко многим вещам тогда было иным, чем, скажем, в эпоху Ивана Грозного, духовник которого Сильвестр, автор знаменитой книги «Домострой», вообще помянул охоту, как проявление неправедной жизни: «А кто живёт не по-божески,… и отца духовного не слушает… (далее перечисляются очень нехорошие поступки – воровство, клевета, всякие извращения, колдовство… А напоследок): …на охоту ходит с собаками и птицами … — прямиком все вместе в ад попадут…!!!» Что тут скажешь? Разные эпохи — разные представления обо всём. Но, положа руку на сердце, позиция уважительного отношения князя Владимира к своим подданным, людям и животным, намного симпатичнее и ближе нам, сегодняшним…хххНу, и что же испытал сокольник-князь, когда, помолившись, по своему обыкновению («Господи, прибавь мне год к году, чтобы впредь … исправил жизнь свою!»), начал «люди оправливати» (т.е. судить ) и увидел перед собой сокольника-воришку ? Неизвестно. Может быть, ощутил праведный гнев и негодование, а может быть, поняв, что искушение было слишком велико, сочувственно улыбнулся и подивился возможности кражи ценной птицы из перевеса. В любом случае, в уже существовавшем к тому времени законодательстве, установленном в своё время дедом нашего князя и позже исправленном его отцом и дядьями, за подобную кражу, как мы помним, взимались 3 гривны. Случай с перевесом был, однако, особым, может быть, даже первым в истории русской соколиной охоты (откуда я это знаю? Да оттуда, что впоследствии он, этот случай, вошёл в «Русскую Правду» как прецедент!) И князь наказал преступника серьёзнее, чем предполагал прежний закон, не забыв при этом и себя, любимого (см. начало статьи). А после, как сказано в т.н. Пространной редакции «Русской Правды», «созвал дружину свою», т.е., в данном случае, тысяцких Киева, Белгорода и Переяслава (в компетенции этих должностных лиц находились, в том числе, некоторые вопросы судопроизводства), а также неких «Нажира, Мирослава, Иванка Чудиновича». Съезд выработал «Устав Володимерь Всеволодича», где статья о краже ловчей птицы звучала, вероятно, уже в соответствии с принятым ранее приговором:

Так что мы с Вами, дорогой читатель, должны низко поклониться тому замечательному человеку, что 1 000 лет назад совершил знаменательную кражу: благодаря его скверному поступку мы получили не просто интереснейшее письменное свидетельство существования соколиной охоты на Руси, но и возможность узнать об этой охоте нечто весьма конкретное.2. О том, кто и с кем охотился в старину на РусиИтак, что нам даёт приведённый фрагмент «Русской Правды»?Ну, во-первых, примем во внимание, что в обсуждении «Устава Владимира Всеволодовича» принимали участие представители трёх южнорусских городов — Киева, Белгорода, Переяслава. Предшествующий вариант законодательства, где есть пункт о краже «чюжь песъ, любо ястребъ, любо соколъ», был принят отцом и дядьями Владимира, правившими, соответственно, в Киеве, Турове, Переяславле, Чернигове, а также Новгороде. Так что можно смело считать, что в конце XI —начале XII вв. соколиная охота была хорошо известна как в южных, так и в северных пределах Руси.

Илл. 5. Гривны  из ГИМа . Фото 5

Во-вторых, можно сразу же сделать вывод, что соколиная охота вовсе не являлась княжеской привилегией: как хотите, но никак не могу себе представить Ярослава Мудрого или Мстислава Удалого, обшаривающих под покровом ночи чужие перевесы. Думаю, этим не занимался даже Святополк Окаянный! Продолжение следует…Из более позднего источника известно, что, например, среди жителей древнего Пскова немало было тех, кто «птицами вержеть на птицу» (так неодобрительно отозвался о них спустя ещё 300 лет митрополит Фотий). То есть любой, самый обычный человек в принципе вполне мог выносить не только ястреба, но и мечту любого сокольника — сокола-сапсана (если у него были на то соответствующие возможности).Мнение о том, что древнерусский сокол — это непременно сапсан, сформировалось, вероятно, в соответствии с нынешней терминологией, а также методом исключения: в отличие от западноевропейских сокольников того времени, писавших «охота с кречетом и другими соколами» (в книге «De atre venandi cum avibus»; к ней мы ещё неоднократно вернёмся), русичи говорили: «ни соколу, ни кречету» («Слово о полку Игореве»), или же : «соколы и кречеты» (это уже из более поздней «Задонщины»). То есть не объединяли два разных вида хищных птиц более общим названием.

Илл.6.  Навершие из ГИМа. 

Что касается балобана, то это, бесспорно, самая загадочная ловчая птица древности. Нынешнее его название пришло в русский язык очень поздно, чуть ли не в XVIII в.; во всяком случае, царь Алексей Михайлович такого наименования ещё не знал. Для новгородцев XI в. балобан, вероятно, был мало актуален, так как гнездится немного южнее. А для тех же киевлян, например? И как именовали балобана во времена «Русской Правды»? Может быть, также называли соколом или, как более крупного, относили к кречету?В-третьих, в Краткой, более древней, «Правде» наряду с ястребом и соколом упомянута собака, явно охотничья, за кражу которой также платили 3 гривны (в Пространной редакции «пёс» нигде не упоминается). Но об использовании или неиспользовании собак в древнерусской соколиной охоте надо сказать особо, что мы и сделаем — чуть позже.В-четвёртых, ястребы и соколы в обеих редакциях «Русской Правды» перечислены именно в такой последовательности. А ведь для средневекового восприятия очерёдность чего или кого-либо имела большое значение. Первым всегда стоял тот, кто важнее, кто занимал в иерархии более высокое место. Это касается людей, но вполне применимо и к представителям животного царства. Пройдёт время, и любители птичьей охоты станут ценить сокола выше ястреба. Но во времена Владимира Мономаха, да и позднее, такого откровенного предпочтения, видимо, ещё не было. Мало того, ястреб в XI—XII вв. был не просто столь же ценен как охотничья птица (3 гривны платили как за него, так и за сокола!), но в чём-то даже превосходил своего «коллегу», был как бы его «старшим братом».Ястребу-перепелятнику «Русская Правда» вообще не уделила никакого внимания. То ли не охотились русичи с птичкой-невеличкой, то ли просто считали её ястребиным челигом-недомерком. А, кстати, когда термин «челиг» вошёл в употребление? Называли ли так самца ловчей птицы уже в домонгольские времена? Другими словами, три гривны и ещё одну платили лишь за более крупную и добычливую самку или же, если термин «челиг» вошёл в сокольничий язык позже, половая принадлежность птицы при уплате штрафа не имела значения? А, может быть, охотились исключительно с самками? Конечно, ответы на подобные вопросы мы вряд ли когда-нибудь получим, но ставить их надо — просто для того, чтобы лучше представлять себе всю ситуацию в целом.хххБольшим любителем охоты с ястребом был внук Владимира Мономаха, Всеволод Мстиславич, более известный как Всеволод-Гавриил Новгородский-Псковский («Гавриил» — его крестильное имя, «Всеволод» — т.н. «княжóе», под которым он правил). Вспомним материал 6-го класса: Новгород стал феодальной республикой после того, как в 1136 г. свободолюбивые новгородцы «указали путь» из своего города некоему князю. Вот это как раз и был охотник-ястребятник Всеволод-Гавриил, которому тогда, в том числе, было предъявлено следующее обвинение: «…почто ястребов и собак собрал, а людей непсудяша и не управляша ?…».Но, может быть, новгородцы просто поленились перечислить весь видовой состав птичьей охоты нерадивого Всеволода Мстиславича? Отнюдь. Когда спустя ещё столетие очередной князь не пришёлся горожанам по вкусу (а это был, между прочим, брат Александра Невского Ярослав), они, сами неплохие сокольники, отметили, что он «неправду чинил и многая ястреба и сокола держал». То есть указали оба вида охотничьих птиц. И снова поставили ястреба на первое место!И это вполне объяснимо. Дадим слово современному историку соколиной охоты В.М. Фёдорову: «территории, где проходили охоты, были большей частью покрыты лесами, что делало ястреба наиболее подходящей птицей для охоты. Кроме того, и достать его было проще. Сокола появляются лишь тогда, когда создаются более удобные условия для охоты с этими пернатыми хищниками. Ястреб в соколиной охоте средневекового Новгорода, судя по всему, является основной ловчей птицей» (см.: В.М.Фёдоров. К истории соколиной охоты на Руси.). Добавим к тому же, что вряд ли простой человек выходил на соколиную охоту для того, чтобы полюбоваться красотой полёта, охотничьего азарта, противоборства хищной птицы и её потенциальной добычи, что более соответствует, конечно, охоте с сапсаном. Скорее всего, он имел в виду в первую очередь разнообразить свой стол. Вспомним известную сокольничью поговорку: «сокол — для души, ястреб — для желудка».Что касается того, что именно новгородская охота с ловчей птицей проходила в лесу, где сапсана использовать затруднительно, если не невозможно, то ведь и вокруг древнего Киева, по компетентному сообщению древнего летописца, также «бяше … лес и бор велик», в котором горожане «бяху ловяща зверь», т.е. охотились. Так что можно предположить, что и в жизни древнерусских сокольников-южан охота с ястребом занимала важное место.Охотником-ястребятником был южнорусский князь Игорь Святославович, главный герой «Слова о полку Игореве». Конечно, в знаменитом «Слове» ястреб не фигурирует, но ведь о неудачном походе Новгород-Северского князя существует ещё и летописный рассказ, а в нём есть одна чрезвычайно интересная подробность: оказывается, находясь в плену у половецкого хана Кончака, Игорь «…куда хотел, туда ездил и с ястребом охотился («ястрябом ловяшет», если по-древнерусски), а своих слуг пять или шесть также ездило с ним» (пер.О.В.Творогова).К этому сообщению мы в дальнейшем ещё вернёмся. А Ипатьевскую летопись, куда попало такое беспрецедентное для летописца упоминание, можно почитать как на современном, так и на древнерусском языке, она выложена в интернете.Порадуемся же за ястреба и за всех современных любителей охоты с этой замечательной птицей: в глубокой древности стремительные желтоглазые охотники ценились очень высоко! Так что думаю, мы недалеко уйдём от истины, если назовём ястреба Птицей древнерусской соколиной охоты.А что же кречет — «звезда» соколиной охоты царя Алексея Михайловича? — В «Русской Правде» он вообще не упомянут, что вполне естественно: чтобы кречет оказался в перевесе, надо устанавливать перевес не в Киеве и даже не в Новгороде. Не упомянут он и в «Поучении» Владимира Мономаха, у которого в птичью охоту входили, как мы помним, птицы двух видов — соколы и ястребы (справедливости ради заметим, что на первое место Мономах всё-таки поставил сокола). Кречетов у него совершенно точно не было, иначе князь обязательно их упомянул бы. Не было кречетов и у Всеволода-Гавриила Новгородского. Не было — почему? Охотились ли с этими великолепными птицами на Руси в XI в.? Утверждать, что не охотились, конечно, было бы слишком смело, но такое положение дел вполне возможно. Местá кречетиного гнездования — берега Белого моря, Двина, не говоря уже о более восточных регионах — в XI —XII вв. русичами ещё не были хорошо освоены; добыть, выносить и содержать такую птицу для простого горожанина, обременённого бытом, своим ремеслом или торговлей, было бы довольно проблематично.С другой стороны, тот же Ярослав Мудрый, хотя и не был, видимо, завзятым соколиным охотником, весьма активно контактировал с варягами, а их знаменитые норвежские кречеты немногим уступали нашим «беломорским». Так что, в любом случае, кречета древние русичи знали — хотя бы просто как птицу, и свидетельство тому — «Слово о полку Игореве» (написано ок. 1187 г.), где он упоминается. Упоминается … один (!) раз (этот пример приведён выше: «ни соколу, ни кречету»). Так что, если с ним и охотились, то не так уж часто. Надо было пройти ещё двум столетиям, чтобы эта величественная птица заняла подобающее ей место — по крайней мере, на страницах «Задонщины», принявшей «литературную эстафету» от «Слова о полку Игореве». Но этот хронологический период уже выходит за рамки нашего нынешнего рассказа.

falconry-museum.ru

• 
  Принцепс в древнем риме
• 
  Предками древних амфибий были
• 
  Древние надписи на плитах
• 
  Колдовство в древнем мире
• 
  Древний рим план конспект
• 
  Презентация герои древней греции
• 
  История отечества древние славяне
• 
  Западные враги древней руси
• 
  Древний мир ближний восток
• 
  Социальные группы древнего китая
• 
  Древний рим монеты каталог