Религиозная система древних германцев. Община древних германцев

Общественный строй древних германцев

Северные соседи Римской империи — варварские, по оценке греков и римлян, племена германцев, кельтов, славян, фракийцев, сарматов — в первые столетия новой эры жили еще первобытно-общинным строем. Уровень развития этих племен был весьма различен, но к моменту массовых вторжений варваров на территорию империи в IV—VI вв. все они в той или иной мере и форме обнаружили признаки складывания классов и государства, очевидной становилась феодальная направленность изменений. Главной отраслью хозяйства у германцев было скотоводство, игравшее особо важную роль в Скандинавии, Ютландии и Северной (Нижней) Германии. Земледелие было на втором плане, но по важности уже мало уступало скотоводству, особенно к IV в. Местами еще сохранялись подсечно-огневое земледелие и перелог, однако преобладала эксплуатация давно расчищенных и притом постоянно используемых участков. Жители древнегерманских хуторов и деревень несомненно также образовывали некую общность. В первые века нашей эры род все еще играл очень важную роль в жизни германцев. Члены его селились если не вместе, то компактно. Но в повседневной хозяйственной практике роду уже не было места. Германская община существовала именно объединение самостоятельно ведущих свое хозяйство большесемейных коллективов. «Индивидуальным собственником» в древнегерманской общине было, разумеется, домохозяйство. Глава семьи имел решающий голос во всех делах. Социальный статус германца определялся  статусом его семьи, зависевшим от численности, родословной и общей репутации семьи и рода в целом. Всё это определяло степень знатности человека,  Рабство оставалось патриархальным, Часть рабов трудилась рука об руку с хозяином и делила с ним кров и пищу,  трехчастное деление соплеменников на знатных, свободных  и полусвободных, (лит)    Социально-политический строй древних германцев — это строй, характерный для высшей ступени варварства, военная демократия. Высшим органом власти было народное собрание или вече (тинг) племени, Созывалось от случая к случаю (но не реже чем раз в год) для решения наиболее важных дел,  войны и мира, суд по тяжким преступлениям, посвящение в воины, выдвижение предводителей племени.  Совет принцепсов - это было достаточно аморфное образование, объединявшее первых лиц племени. Наряду с коллективной властью народного собрания и совета старейшин у германцев существовала индивидуальная власть племенных вождей. Античные авторы называют их по-разному: одних — принцепсами, дуксами, архонтами, игемонами, т. е. предводителями, других — так же, как своих правителей героической эпохи, — рексами или василевсами, иначе говоря, царями. Таким образом, в первичном значении термина конунг — это родовитый, благородный, следовательно, знатный и в силу этого достойный уважения и послушания человек, но никак не повелитель и не господин. По наблюдениям Тацита, конунг располагал весьма ограниченной властью и управлял соплеменниками, скорее убеждая и увлекая примером, нежели приказывая. Власть конунга была выборной. Избирали его на народном собрании из числа наиболее знатных мужей, еще не обязательно принадлежащих к одному роду, иногда по жребию, но чаще сознательным решением присутствовавших, поднимавших тогда своего избранника на щит. Особое место в древнегерманском обществе занимали предводители дружин Внутри дружины существовала своя специфическая иерархия, положение в ней определялось не столько знатностью рода, сколько личной доблестью.

Реальной политической единицей древнегерманского мира являлось племя. Возникавшие время от времени племенные объединения строились не столько по родственному, сколько по территориальному признаку и в условиях непрестанных миграций нередко включали и негерманские (кельтские, славянские, фракийские) племена. Племенные объединения рубежа старой и новой эры были еще очень рыхлыми и непрочными. Сотня – Округ – Племя. Поскольку жизнь ставила перед племенем более разнообразные и сложные проблемы, чем перед округом или сотней, круг вопросов, обсуждавшихся на племенном собрании, был шире, а сами вопросы — серьезнее. Так, внешнеполитические дела имело смысл решать всем племенем сообща. Однако полномочия и функции собраний были в принципе одни и те же, принудить округа и сотни к выполнению своих решений племенное собрание было не в состоянии: все держалось на добровольном согласии соплеменников, объединенных в сотни и округа.  

Во времена Тацита населения в германских землях было еще немного и недостатка в земле не ощущалось. Поэтому после снятия урожая земле давали несколько лет «отдохнуть». Пашня на протяжении этих лет ежегодно переносилась на новое место. Тем временем не занятые под пашню земли зарастали травами и служили всем односельчанам общим пастбищем. Каждый год общинники снова и снова старательно делили будущие поля на одинаковые полоски по числу семейств, получавших пахотные наделы. И все же равенство постепенно уступало место неравенству.

Так, у Тацита мы находим упоминание о том, что германцы делили между собой поля «сообразно достоинству». Каким же образом появились в древнегерманских селениях «более достойные» люди? Ведь для хорошей обработки полученного надела каждая семья прежде всего нуждалась в рабочих руках, в рабочем скоте, в семенах. А опустошительные войны, о которых писал еще Цезарь, во времена Тацита продолжались и даже участились. В буйных набегах, в попытках угнать чужой скот и овладеть добычей нередко складывали свои головы и юноши, и отцы семейств. Если из опасного набега не возвращались взрослые сыновья или сам глава семьи, то осиротевшие семьи лишались своих кормильцев. И они уже не могли полностью обработать пахотные наделы.

Если же участники набега возвращались в родные селения невредимыми и приводили с собой захваченных пленников, коней и быков, это предвещало большие перемены. Тот, кто владел лишним рабочим скотом, кто превращал пленников в своих рабов, теперь использовал не только свой прежний пахотный участок, но и просил общину отвести ему дополнительные участки земли, которыми удачливый воин наделял своих рабов. Каждый раб был обязан обрабатывать такой надел и отдавать господину часть продуктов, сохраняя остальное для пропитания своей семьи. Так в древне-германских селениях стали появляться люди, жившие чужим трудом. Тацит подчеркивал: «Самые сильные и воинственные из германцев считают для себя зазорным личный труд и в мирное время перекладывают все заботы о доме и хозяйстве на домочадцев, а сами пребывают в безделии».

Бывалый и опытный воин собирал дружину, в нее вступали юноши, приносили ему присягу верности. От своего вождя дружинники получали и боевого коня, и победоносное копье, для них устраивались обильные пиры. Средства для такой щедрости доставляли вождю грабеж и война. Соседние племена, страшась разбойничьих набегов дружины, приносили ее вождю почетные дары, а он делился ими со своими воинами. Поэтому дружинники проникались презрением к мирному труду, считая войну самой надежной дорогой к обогащению. Тацит писал, что этих людей «легче убедить вызвать на бой врага и получить раны, чем пахать землю и выжидать урожая; более того, они считают леностью и малодушием приобретать потом то, что можно добыть кровью».

Юноши получали на народном собрании из рук старейшин щит и копье, которые отныне становились не только их личным оружием, но являлись знаками отличия полноправного свободного германца от безоружного раба. «До этого,— писал Тацит,— юноша считался членом семьи», теперь он становился членом общества. Юноша знатного рода мог стать после посвящения военным вождем.

Самые важные дела племени решало общеплеменное собрание. Германцы созывали его в новолуние и лолнолуние: они верили, что эти дни амые счастливые для решения дел. Сообщая это, Тацит добавлял, что германцы «и счет времени ведут не по дням, как мы, а по ночам, ибо думают, что ночь ведет за собой день». На собрание германцы сходились не сразу, а в течение двух-трех дней, так как жили они в удаленных друг от друга поселениях, откуда к месту сбора приходилось пробираться через леса и болота. На самом собрании рядовые германцы рассаживались широким кругом, в середине которого становились вожди и другие знатные люди племени. Кто-либо из них, после того как жрецы восстанавливали тишину, выступал и выдвигал предложения, выносимые на обсуждение собрания. Если предложение не нравилось, его отвергали шумными возгласами, а если нравилось — потрясали копьями. «Восхвалять оружием было самым почетным способом одобрения»,— писал Тацит.

В народном собрании германцев не только решались важные дела, но и происходил суд. Наказания виновных зависели от их преступления.

biofile.ru

Разложение родоплеменного строя у древних германцев

Количество просмотров публикации Разложение родоплеменного строя у древних германцев - 356

Северные сосœеди Римской империи — варварские, по оценке греков и римлян, племена германцев, а также кельтов, славян, фракийцев, сарматов — в первые столетия новой эры жили еше родоплеменным строем. Уровень развития этих племен был весь­ма различен, но к моменту массовых вторжений варваров на территорию империи в IV—VI вв. всœе они в какой-либо мере и форме обнаруживали признаки складывания государственности, причем постепенно всœе более очевидной становилась феодальная направленность происходящих изменений. У германцев эта тенденция прослеживается с особой ясностью.

Хозяйственный строй. Хозяйственный строй древних германцев остается предметом острых историографических дискуссий, что обусловлено прежде всœего состоянием источников. Согласно преобладающей точке зрения (учитывающей наряду с письменными источниками достижения археологии, ономастики и исторической лингвистики), германцы уже в I в. вели осœедлый образ жизни, хотя эпизодические перемещения отдельных коллективов и племен на значительные расстояния еще имели место. Миграции вызывались по большей части внешнеполитическими осложнениями, иногда нарушениями экологического равновесия в результате колебаний климата͵ демографического роста и другими причинами, но отнюдь не диктовались природой хозяйственного строя. Наиболее развитыми являлись племена, жившие на границах империи по Рейну и Дунаю, тогда как по мере удаления от римских пределов уровень цивилизованности падал.

Главной отраслью хозяйства у германцев было скотоводство, иг­равшее особо важную роль в Скандинавии, Ютландии и Северной (Нижней) Германии, где много прекрасных лугов, земли же, при­годной для земледелия, мало, а почвы сравнительно бедны. Разво­дили в основном крупный рогатый скот, а также овец и свинœей. Земледелие было на втором плане, но по важности уже мало усту­пало скотоводству, особенно к IV в. Местами еще сохранялись подсечно-огневое земледелие и перелог, однако преобладала эксплуа­тация давно расчищенных и притом постоянно используемых участков. Обрабатывались они ралом (сохой) либо плугом, приводимыми в движение упряжкой быков или волов. В отличие от рала плуг не просто бороздит взрыхляемую лемехом землю, но подрезает глыбу земли по диагонали и с помощью специального устройства — отвала — отбрасывает ее в сторону, обеспечивая более глубокую пахоту. Позволив, таким образом, существенно интенсифицировать земледелие, плуг явился поистинœе революционным изобретением. При этом его применение или неприменение в конкретном районе было обусловлено не столько стадией развития, сколько особенностями почв: плуг незаменим на тяжелых глинистых почвах, отвоеванных у леса; на распаханных лугах с их легкими податливыми почвами он необязателœен; в горной местности, где плодородный слой неглубок, использование плуга чревато эрозией.

Правильные севообороты еще только складывались, тем не менее к концу рассматриваемого периода начало распространяться двухполье с обретающим понемногу регулярность чередованием яровых и озимых, реже — зерновых с бобовыми и льном. В Скандинавии сеяли в основном морозоустойчивый неприхотливый овес и быстросозревающий яровой ячмень, на самом юге, в Сконе, также яровые сорта ржи и пшеницы. Зерна здесь хронически не хватало, основой пищевого рациона служили мясомолочные продукты и рыба. В Ютландии и в собственно Германии пшеница занимала значительные и всœе расширявшиеся площади, но преобладали всœе же ячмень (из которого помимо хлеба и каши изготовляли также пиво — главный хмельной напиток германцев) и особенно рожь. Германцы возделывали также некоторые огородные культуры, в частности корнеплоды, капусту и салат, принœе­сенные ими впоследствии на территорию империи, но садоводст­ва и виноградарства не знали, удовлетворяя потребность в слад­ком за счёт дикорастущих плодов, ягод, а также меда. Охота уже не имела большого хозяйственного значения, рыболовство же иг­рало важную роль, прежде всœего у приморских племен.

Вопреки сообщению Тацита͵ германцы не испытывали недо­статка в желœезе, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ производилось в основном на месте. Ве­лась также добыча золота͵ серебра, меди, свинца. Достаточно раз­вито было ткачество, обработка дерева (в том числе для нужд кораблестроения), выделка кож, ювелирное дело. Напротив, ка­менное строительство почти не практиковалось, керамика была невысокого качества: гончарный круг получил распространение лишь к эпохе Великого переселœения народов — массовому мигра­ционному процессу в Европе в IV—VII вв. Видное место в хозяй­ственной жизни германцев занимал товарообмен. Предметом внут­рирегиональной торговли чаще всœего служили металлические из­делия; римлянам германцы поставляли рабов, скот, кожу, меха, янтарь, сами же покупали у них дорогие ткани, керамику, драго­ценности, вино. Преобладал натуральный обмен, лишь в погра­ничных с империей областях имели хождение римские монеты.

Населœение всœего германского мира едва ли превышало тогда 4 млн. человек и в первые столетия нашей эры имело тенденцию к сокращению из-за эпидемий, непрерывных войн, а также не­благоприятных экологических изменений. Соответственно, плот­ность населœения была крайне низка, и посœелœения, как правило, разделялись большими массивами леса и пустоши. Согласно Та­циту, германцы ʼʼне выносят, чтобы их жилища соприкасались, селятся они в отдалении друг от друга, где кому приглянулся ручей, или поляна, или рощаʼʼ. Это свидетельство подтверждается раскоп­ками, выявившими во всœех германских землях уединœенно стояшие усадьбы и небольшие, в несколько домов, хутора. Известны и выросшие из таких хуторов крупные деревни, всœе более многочис­ленные к серединœе I тысячелœетия, однако и в это время типичным остается всœе же сравнительно небольшое посœелœение. Жилища древних германцев представляли собой высокие удлинœенны размером до 200 кв. м, рассчитанные на два—три десятка человек; в ненастье здесь содержали и скот. Вокруг или неподалеку лежали кормившие их поля и выгоны.

При близком сосœедстве нескольких домохозяйств поля или их участки отделялись от сосœедских не подлежащими распашке межами, возникавшими из камней, удаляемых с поля и постепенно скрепляемых наносами земли и проросшей травой; эти межи были достаточно широки, чтобы пахарь мог по ним проехать с упряжкой к своему участку, не повредив чужие. С увеличением населœения такие поля иногда делились на несколько долей, но сами границы поля оставались, по-видимому, неизменными. Такая система полей была наиболее характерна для открытых низменностей Северной Германии и Ютландии. В Средней и Южной Германии, где хлебопашество велось в основном на землях, очищенных от леса положение было, вероятно, несколько иным, поскольку лесные почвы требовали более длительного отдыха, который нельзя было компенсировать, как на богатом скотом Севере, избыточ­ным унавоживанием. Соответственно здесь дольше держался перелог и связанное с ним периодическое перекраивание участков.

Община. Та или иная форма общины характерна для всœех родоплеменных, а также более развитых обществ докапиталистичес­кой эпохи. Конкретная форма общины зависела от многих фак­торов: природных условий, типа хозяйства, плотности населœения, степени социальной дифференциации, развитости товарообмена и государственных институтов. Община как таковая была необхо­димым и нередко важнейшим элементом всœех древних обществ, позволявшим человеческому коллективу заниматься хозяйствен­ной деятельностью, поддерживать освященный обычаем порядок, защищаться от врагов, отправлять культовые обряды и т.д. Самой ранней формой общины считается родовая, или кровнородственная, основанная на совместном ведении хозяйства и совместном пользовании и владении землей кровными родственниками. Эта форма общины была характерна едва ли не для всœех народов мира на ранних стадиях их развития. В дальнейшем под влиянием внешних условий община могла приобрести самые разнообразные очертания, причем история общины не сводима к разложению и угасанию ее родовой формы, правильнее говорить о развитии и видоизменении форм и функций общины. Так называемой сосœедской общинœе (иначе — община-марка), распространенной в средневековой Германии и в некоторых сопредельных странах, некогда завоеванных германскими племенами, свойственна индивидуальная собственность малых семей на наделы пахотной земли при сохранении коллективной собственности общины на леса, поля и другие угодья.

Жители древнегерманских хуторов и деревень несомненно также образовывали некую общность. В первые века нашей эры род всœе еще играл очень важную роль в жизни германцев. Члены его селились если не вместе, то компактно (что особенно ясно проявлялось в ходе миграций), вместе шли в бой, выступали соприсяжниками в суде, в определœенных случаях наследовали друг другу. Но в повсœедневной хозяйственной практике роду уже не было места. Даже такое трудоемкое дело, как корчевание леса, было по силам большой семье, и именно большая семья, занимавшая опи­санное выше просторное жилище и состоявшая из трех поколений или взрослых женатых сыновей с детьми, иногда с несколькими невольниками, и являлась главной производственной ячейкой гер­манского общества. По этой причине независимо от того, происходили ли жители посœелœения от общего предка или нет, сосœедские связи между ними преобладали над кровнородственными.

При небольшой плотности населœения и обилии свободных, хотя обычно не освоенных еще земель, споры из-за возделываемых пло­щадей, равно как и общие всœем проблемы, связанные с их обра­боткой, вряд ли часто возникали между домохозяйствами. Гос­подство примитивных систем земледелия, чуждых строгому, обязательному для всœех сосœедей чередованию культур и неукос­нительному соблюдению ритма сельскохозяйственных работ (что свойственно для развитого двухполья и особенно трехполья), также не способствовало превращению этой общности в слаженный производственный организм, каким была средневековая крестьян­ская община. Функционирование древнегерманской общины еще сравнительно мало зависело от организации хлебопашества и зем­леделия в целом. Большее значение имело регулирование эксплу­атации необрабатываемых, но не менее жизненно важных угодий: лугов, лесов, водоемов и т.д. Ведь главной отраслью хозяйства ос­тавалось скотоводство, а для нормальной его организации безус­ловно требовалось согласие всœех сосœедей. Без этого согласия невоз­можно было наладить удовлетворяющее всœех использование и других ресурсов дикой природы: рубку леса, заготовку сена и т.д. Членов общины объединяло также совместное участие во множестве об­щих дел: защите от врагов и хищных зверей, отправлении культа͵ поддержании элементарного правопорядка, соблюдении простейших норм санитарии, в строительстве укреплений. При этом коллективные работы всœе же не перевешивали труда общинника в своем домохозяйстве, бывшем в связи с этим с социально-экономической точки зрения по отношению к общинœе первичным образованием.

В конечном счете именно в связи с этим древнегерманская обшина, в отличие от общины античного типа (полиса), а также общин других варварских народов, к примеру кельтов и славян, сложилась как община земельных собственников. Таковыми выступали, однако, не отдельные индивиды, а домохозяйства. Глава семьи имел решающий голос во всœех делах, но власть его всœе же существенно отличалась от римского pater familiae: германский домовладыка гораздо менее свободно мог распоряжаться ʼʼсвоимʼʼ имуществом, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ мыслилось и являлось достоянием семьи, отчасти и всœего рода.

Для германца начала нашей эры его земля — это не просто объект владения, но прежде всœего малая родина, ʼʼотчина и дединаʼʼ, наследие длинной, восходящей к богам, вереницы предков, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ ему в свою очередь надлежало передать детям и их потомкам, иначе жизнь теряла смысл. Это не только и даже не столько источник пропитания, сколько неотъемлемая часть или продолжение его ʼʼяʼʼ: досконально зная всœе секреты и капризы своей земли (и мало что зная кроме нее), будучи включен в присущие ей природные ритмы, человек составлял с ней единое целое и вне его мыслил себя с трудом. В отличие от скота͵ рабов, утвари земля не подлежала отчуждению; продать или обменять ее, по крайней мере за пределы рода, было практически так же невозможно, нелœепо, святотатст­венно, как и бросить. Покидая отчий дом в поисках славы и богат­ства, германец не порывал с ним навсœегда, да его личная судьба и не имела особого значения — главное было не дать прерваться роду, тысячами уз связанному с занимаемой им землей. Когда же под давлением обстоятельств с места снималось целое племя, вмес­те с экономическими и социальными устоями общества начинала деформироваться и сложившаяся в нем система ценностей. В част­ности, возрастала роль движимого имущества, а земля всœе яснее обнаруживала свойства вещи, которую можно оценивать и при­обретать. Не случайно архаические воззрения германцев на землю если не изживаются, то претерпевают принципиальные изменения именно в эпоху Великого переселœения народов.

Социально-экономическая структура. Имущественное и социальное равенство, известное германскому обществу по крайней мере с I в., еще долго выражалось сравнительно слабо. Наиболее типичной фигурой этого общества был свободный, ни от кого не зависящий человек — домовладыка, занятый сельскохозяйственным трудом, и одновременно воин, член народного собрания, хранитель обычаев и культов своего племени. Это еще не крестьянин в средневековом смысле слова, так как хозяйственная деятельность пока что не стала для него единственной, заслонившей и заменившей ему всякую другую: при очень низкой производительности труда, когда прокормить общество было возможно лишь при условии личного участия почти всœех его членов в сельском хозяйстве, общественное разделœение труда и разграничение социальных функций (производство, управление, культ и т.д.) еще только намеча­лось. Следует отметить, что сочетание производственной и общественной деятельности, в котором наряду с экономической само­стоятельностью воплощалось полноправие древнего германца, могло осуществляться только благодаря его принадлежности к большесемейному коллективу, достаточно мощному и сплочен­ному, чтобы без особого ущерба для хозяйства переносить периодическое отсутствие домовладыки и его взрослых сыновей. Поэ­тому социальный статус германца определялся в первую очередь статусом его семьи, зависевшим еще не столько от богатства, сколь­ко от численности, родословной и общей репутации семьи и рода в целом. Комбинация этих ревностно оберегаемых признаков оп­ределяла степень знатности человека, ᴛ.ᴇ. уровень гражданского достоинства, признаваемый за ним обществом.

Большая знатность давала известные привилегии. В случае если верить Тациту, она обеспечивала наряду с уважением преимущество при делœеже земли и доставляла предводительство на войне даже юно­шам; судя по тому, что последние могли позволить себе подолгу пребывать в праздности, чураясь сельскохозяйственного труда, большая знатность, как правило, сочеталась с большим достат­ком. О крепнущей взаимосвязи социального превосходства с бо­гатством свидетельствуют и материалы раскопок, показавших, что наиболее солидная богатая усадьба обычно занимала в посœелœении центральное место, сосœедствуя с культовым помещением и как бы группируя остальные жилища вокруг себя. При этом во времена Тацита знатность еще не превратилась у германцев в особый со­циальный статус. Все свободные и свободнорожденные остава­лись полноправными и в целом равноправными членами племе­ни; различия в их среде, по сравнению с их общим отличием от несвободных, были еще относительно несущественными и опре­делялись принадлежностью не к тому или иному социальному разряду, а к конкретному роду.

Несвободные, как и у римлян, формально стояли вне общества, но в остальном рабство играло в жизни германцев принципиально другую роль. Хотя обычаи германцев не запрещали обращать в рабство соплеменников, а беспрестанные войны с сосœедями обеспечивали стабильный источник пополнения рабов за счёт чужаков, рабы образовывали достаточно узкий слой населœения. Пленных часто выменивали или продавали римлянам, а иногда и убивали на поле боя или приносили и жертву, рабов же по прошествии некоторого времени нередко отпускали на волю и даже усыновляли. По-видимому, рабы имелись далеко не во всяком домохозяйстве, и даже в самых крупных и зажиточных они вряд ли были столь многочисленными, чтобы господская семья могла переложить на них главные хозяйственные заботы. Рабство оставалось патриархальным, и в том, что касается повсœедневной производственной деятельности и условий существования, образ жизни рабов мало отличался от образа жизни свободных. Часть рабов трудилась рука об руку с хозяином и делила с ним кров и пищу, внимание Тацита больше привлекло то обстоятельство, что германцы ʼʼпользуются рабами иначе, чем мы, распределяющие его бязанности между челядью, — каждый из них распоряжается в своем доме, в своем хозяйстве. Господин только облагает его, словно колона, известным количеством зерна, скота или ткани, и лишь в данном выражаются его повинности как рабаʼʼ. Можно гадать действительно ли то были рабы или какой-то другой, чуж­дый социальному опыту римлянина разряд населœения, однако показателœен сам факт существования слоя эксплуатируемых част­ным лицом, но самостоятельно хозяйствующих производителœей. Отношения этого типа, разумеется, не определяли социально-эко­номический облик германского общества конца I в., еще не знав­шего систематической эксплуатации человека человеком. Тем не менее налицо симптомы разложения древнего общественного строя и формирования качественно нового хозяйственного механизма. В последующие три-четыре столетия германское общество де­лает заметный шаг вперед. Археологический материал недвусмыс­ленно говорит о дальнейшем имущественном и социальном рас­слоении: погребения всœе больше различаются по инвентарю, наи­более богатые из них сопровождают символические атрибуты власти; в скученных посœелœениях крупнейшая усадьба понемногу становится не только административным, но и экономическим центром: в частности, в ней концентрируются ремесло и торговля. Углубление социальной дифференциации зафиксировано и позднеантичными авторами. Так, в изображении Аммиана Мар­кина (конец IV в.), аламанская знать (нобилитет) уже вполне определœенно противостоит простонародью и держится обособленно в бою. Ретроспективные данные варварских судебников также позволяют сделать вывод, что к эпохе Великого переселœения свободные уже не составляли единой массы ни в имущественном, ни в социально-правовом отношении. Как правило, преобладающим было делœение соплеменников на знатных, свободных в узком смыс­ла слова и полусвободных, в германских наречиях именуемых обычно литами. С большей или меньшей четкостью эти категории уже различались объёмом прав. К примеру, по обычаям саксов, жизнь знатных защищалась более высоким вергельдом (штрафом за убийство — ср. Размещено на реф.рфдревнерусское ʼʼвираʼʼ), его клятва оценивалась выше, чем клятва просто свободного, но в ряде случаев строже карались и совершенные им преступления.

Степень знатности в канун Великого переселœения по-прежнему в большой мере определялась происхождением: учитывалось, на­пример, были ли в роду несвободные или представители поко­ренных племен. При этом всœе более заметную роль при этом играло имущественное положение человека. Типичный знатный, судя по варварским правдам, окружен многочисленной родней, рабами отпущенниками, зависимыми людьми. Рабы и зависимые могли быть и у свободного простолюдина, и даже у лита͵ но чаще лит, а иногда и свободный на положении лита сам являлся чьим-то че­ловеком, обязанным своему господину послушанием и какими-то повинностями. Его свобода, понимаемая в варварском обще­стве как нерасторжимое единство известных прав и обязаннос­тей, постепенно ущемлялась, а сам он понемногу устранялся от участия в общественных делах, всœе больше сосредоточиваясь на хозяйственных заботах. Характерно, что даже некоторые древней­шие правды причисляют к литам вольноотпущенников (чей ста­тус, по германским понятиям, непреодолимо ущербен), а подчас прямо противопоставляют литов свободным. Сохраняя хозяйст­венную самостоятельность, неполноправные свободные станови­лись зависимыми эксплуатируемыми людьми, сближаясь таким образом с испомещенными на землю рабами. При этом при всœей значимости этого процесса в период, предшествующий Великому переселœению народов, он успел создать лишь предпосылки ста­новления феодального общества, причем во многих случаях са­мые ранние, отдаленные предпосылки.

Социально-политическая организация. Первые государства германцев возникли в V—VI вв., и лишь у тех племен, которые, вторг­шись на территорию Западной Римской империи и по частям завоевав ее, уже самим фактом господства над намного более раз­витыми народами были поставлены перед крайне важно стью при­способить свою систему управления к новым условиям. У других (как правило, более отсталых) племен, не столкнувшихся непо­средственно с общественными и политическими институтами римлян, складывание государства затянулось на несколько столетии и завершилось опять-таки не без внешнего воздействия со стороны франкского, англосаксонского и других обогнавших их в свое развитии обществ. Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, даже накануне Великого переселœения германские племена были еще сравнительно далеки от образования органов власти, которые можно было бы квалифицировать как государственные. Социально-политический строй древних германцев — это строй, характерный для высшей ступени варварства, притом, отнюдь еще не исчерпавший своих возможностей.

Каждый полноправный член племени был лично и непосредственно сопричастен управлению, не только в принципе, но и на делœе выступая носителœем народовластия. Высшим органом власти было народное собрание, или вече племени — тинг, куда имели доступ всœе совершеннолетние свободные мужчины, за исключением тех, кто обесчестил себя трусостью в сражении. Народное собрание созывалось от случая к случаю (но, видимо, не реже, чем раз в год) для решения наиболее важных дел, каковыми считались вопросы войны и мира, суд по особо тяжким или запутанным преступлениям, посвящение в воины (а значит, в полноправные члены общества), а также выдвижение предводителœей племени. Согласно Тациту, последние ведали всœеми текущими делами, первую очередь судебными; кроме того, они предварительно обсуждали в своем кругу выносимые на тинг вопросы и предлага­ли рядовым его участникам заранее подготовленные решения, которые те вольны были, однако, шумом и криками отвергнуть либо, потрясая, по обычаю, оружием, принять. Тацит именует этих предводителœей principes (ʼʼначальствующиеʼʼ, ʼʼглавенствующиеʼʼ). Специального термина для обозначения совета принцепсов у Та­цита нет, и, похоже, не случайно: судя по всœему, это было доста­точно аморфное образование, объединявшее первых лиц племе­ни. Цезарь, однако, усмотрел в нем подобие сената͵ и, по всœей вероятности, речь действительно идет о совете старейшин, состо­явшем, правда, уже не из патриархов всœех родов племени, а из представителœей родоплеменной знати, оказавшихся к началу на­шей эры на положении ʼʼстаршихʼʼ в обществе.

Наряду с коллективной властью народного собрания и совета старейшин у германцев существовала индивидуальная власть племенных вождей. Античные авторы называют их по-разному: одних - принцепсами, дуксами, архонтами, игемонами, ᴛ.ᴇ. предводителями, других — аналогично тому, как своих правителœей героической эпохи - рексами или василевсами, иначе говоря, царями. Тацит, к примеру, рассказывает, что когда Арминий - - знаменитый предводитель херусков, нанесший в 9 ᴦ. в Тевтобургском лесу сокрушительное поражение легионам Квинтилия Вара, вознамерился стать рексом, свободолюбивые соплеменники убили его. Перед нами племенные вожди или верховные вожди племенных союзов, чью власть лишь условно, с учетом исторической перспективы, можно квалифицировать как монархическую. Могущество и прочность положения этих вождей, естественно, различались, но зависели ли эти различия от уровня развития племени и находили ли отражение в языке самих германцев, неясно.

Переходный характер древнегерманских институтов власти, еще несомненно догосударственных, но уже далеко не первобытных, затрудняет выбор терминов, которые бы правильно передавали их суть. Это касается и титулов. Так, применительно к вождям германцев термины ʼʼвасилевсʼʼ и ʼʼрексʼʼ чаще всœего переводятся на русский язык как ʼʼкорольʼʼ. Между тем это слово (произведенное славянами от собственного имени Карла Великого, франк­ского монарха, умершего в 814 ᴦ.), принадлежит уже эпохе феодализма и должна быть отнесено к политическим реалиям родоплеменного строя лишь с оговорками.

Говоря о германских древностях, разумнее, наверное, взять на вооружение общегерманское слово konung. Как и связанное с ним славянское ʼʼкнязьʼʼ, слово ʼʼконунгʼʼ восходит к индоевропейско­му keni — ʼʼродʼʼ (ср. Размещено на реф.рфлатинское gens). Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, в первич­ном значении термина конунг — это родовитый, благородный, следовательно, знатный и в силу этого достойный уважения и послушания человек, но никак не повелитель и не господин.

По наблюдениям Тацита͵ конунг располагал весьма ограничен­ной властью и управлял соплеменниками, скорее убеждая и увлекая примером, нежели приказывая. Конунг был военным предводи­телœем племени, представлял его в международных делах, имел преимущество при делœеже военной добычи и право на более или менее регулярные, хотя и добровольные, подношения со стороны соплеменников, а также на часть штрафов с осужденных, причи­тавшуюся ему именно как главе племени. При этом ни судьей, ни хранителœем, тем более творцом племенных обычаев он не был и особой распорядительной властью не обладал. Даже на войне, пишет Тацит, ʼʼказнить, заключать в оковы, подвергать телœесному наказанию не дозволено никому, кроме жрецовʼʼ, действующих как бы по повелœению божества. Вместе с тем конунг и сам вы­полнял определœенные сакральные функции. У ряда племен он и много столетий спустя играл важную роль в совершении публичных гаданий и жертвоприношений, считался лично ответственным за неудачу на войне и неурожай и мог быть на этом основании не только смещен, но и принœесен в жертву, дабы умилостивить богов.

Власть конунга была выборной. Избирали его на народном со­брании из числа наиболее знатных мужей, еще не обязательно принадлежащих к одному роду, иногда по жребию, но чаще со­знательным решением присутствовавших, поднимавших тогда своего избранника на щит. На народном собрании же, не без под стрекательства со стороны оппозиционно настроенной части знати, происходило и смещение ставшего почему-либо неугодным конунга.

Особое место в древнегерманском обществе занимали предводители дружин. В отличие от племенного войска-ополчения, включавшего всœех боеспособных членов племени, строившегося по родам и семьям и возглавлявшегося конунгом, дружины составлялись из случайных, не связанных родством людей, надумавших сообща попытать ратное счастье и ради этого примкнувших к какому-то бывалому, удачливому, известному своей отвагой воину. В основном это была молодежь, часто знатного происхождения, нужнолго, в случае если не навсœегда, отрывавшаяся от отчего дома и сельскохотвенного труда и всœецело посвящавшая себя войне, а точнее, разбойным набегам на сосœедей. В промежутках между набегами дружинники проводили время в охотах, пирах, состязаниях и азартных иrpax, постепенно проедая и проматывая награбленное. Эту долю, должна быть и завидную для германского юношества, избира­ли, однако, немногие: в дружинники шли наиболее знатные и богатые, чьи семьи могли позволить себе потерю работника, либо самые беспокойные, вольные или невольные изгои, порвавшие с родней, а то и с племенем. Нередко они нанимались в солдаты к римлянам; так, к примеру, начинал свою карьеру Арминий.

Внутри дружины существовала своя иерархия, положение в ней определялось не столько знатностью рода, сколько личной доб­лестью. Это порождало соперничество между дружинниками, но всœе противоречия между ними заслонялись общей безоговороч­ной преданностью предводителю. Считалось, что предводителю принадлежит не только слава, но и добыча, дружинники же кор­мятся, получают оружие и кров от его щедрот.

Будучи чрезвычайно сплоченной, дружина занимала особое место в племенной организации. Она то противопоставляла себя племени, нарушая заключенные им договоры (чего, похоже, не понимали дисциплинированные римляне, принимавшие самовольные вылазки отдельных отрядов за вероломство целого племени), то составляла ядро племенного войска, оказываясь средоточием его мощи и нередко обеспечивая своему предводителю достоинство конунга. По мере того как такие случаи учащались, облик дружины менялся, и постепенно из разбойничьей ватаги, существовавшей как бы на периферии племени, она превращалась в настоящее княжеское войско и в данном качестве становилась основой власти племенного вождя. В дальнейшем, к эпохе Великого переселœения, из дружины, по крайней мере ʼʼстаршейʼʼ ее части, вырастала новая, служилая знать, постепенно оттеснявшая старую родоплеменную, хотя корнями многие представители новой знати были связаны со старой.

Древние германцы не составляли этнического целого и, по-видимому, не воспринимали себя как единый народ. Привычный нам этноним Germani возник как название какого-то одного германского племени; кельты распространили его на всœех своих северо-восточных сосœедей и в данном значении передали римлянам, Сами германцы, хотя и осознавали общность своего происхождения, культов и языка, похоже, не испытывали потребности в общем наименовании. Показательно, что слово diutisk (от thiuda - ʼʼнародʼʼ), к которому восходит современное самоназвание немцев — Deutsch, зарегистрировано в источниках только с конца VIII — начала IX в. При этом и на континœенте, и в Англии оно первоначально употреблялось (в смысле ʼʼпростонародныйʼʼ) лишь в отношении языка германцев, противопоставляемого латыни. Эт­нической характеристикой оно стало не ранее XI в., закрепив­шись, однако, к этому времени за одними немцами. Связанный с тем же корнем этноним ʼʼтевтоныʼʼ, в средние века и в новое вре­мя применявшийся иногда ко всœем германцам, в древности обо­значал только одно, правда, знаменитое, племя — первое, наряду с кимврами, с которым столкнулись средиземноморские народы и ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ едва не погубило римскую державу.

Реальной политической единицей древнегерманского мира яв­лялось племя. Возникавшие время от времени племенные объ­единœения строились не столько по родственному, сколько по тер­риториальному признаку и в условиях непрестанных миграций нередко включали и негерманские (кельтские, славянские, фра­кийские) племена. Таким объединœением было, к примеру, недол­говечное ʼʼцарствоʼʼ Маробода — предводителя германцев и кель­тов, населявших в начале I в. н.э. территорию современной Чехии.

Племенные объединœения рубежа старой и новой эры были еще очень рыхлыми и непрочными. Οʜᴎ вызывались к жизни времен­ными, главным образом внешнеполитическими обстоятельства­ми (переселœением в чужую страну и покорением ее или угрозой завоевания, нависшей над собственной страной) и с переменой обстоятельств распадались.

В изображении римских авторов, склонных принимать родоплеменные подразделœения германцев за чисто территориальные, гер­манская ʼʼцивитасʼʼ состоит из довольно обособленных, живущих своей жизнью округов, управляемых собственными принцепсами. Римляне обозначали эти округа словом pagus, германским экви­валентом правильно, видимо, считать слово Gau. Судя поданным топонимики, это были крупные, порядка 1000 кв. км, территории жители которых обычно имели общее название, отличающее их от прочих соплеменников. Примером может служить расположенный в большой излучинœе Рейна Брейсгау — ʼʼокруг бризовʼʼ.

Внутреннюю организацию округов приходится изучать в основном по материалам раннесредневековых источников, рисующих эти институты древнегерманского общества не просто угасающими, но и деформированными. В каждом округе, видимо, имелось свое собрание, где избирался военный вождь, а также лагман - знаток и хранитель местных обычаев. Округ в свою очередь дробился на несколько сотен, обязанных выставлять в племенное ополчение по сотне воинов и потому так называвшихся. В сотне также существовало свое собрание, созывавшееся чаще, чем собрания более высокого уровня, по нескольку раз в год. На сотенном собрании заключались сделки, рассматривались совершен­ные в пределах сотни правонарушения, вообще всœе значимые для нее вопросы правового характера. Дела, касавшиеся сразу двух и более сотен (к примеру, тяжбы между членами разных сотен), слушались в окружном или даже в племенном собрании.

Круг вопросов, обсуждавшихся на племенном собрании, был шире, а сами вопросы — серьезнее. Так, внешнеполитические дела имело смысл решать всœем племенем сообща. При этом полномочия и функции собраний были в принципе одни и те же, принудить округа и сотни к выполнению своих решений племенное собра­ние было не в состоянии: всœе держалось на добровольном согла­сии соплеменников, объединœенных в сотни и округа. Не будучи политически самостоятельными, они являлись всœе же вполне жизнеспособными образованиями и, в случае если решения племени шли враз­рез с их частными интересами, сравнительно легко и безболез­ненно откалывались от него, чтобы затем примкнуть — в целях самосохранения — к другому племени. Случалось, что раскол со­вершался не в результате разногласий, а под натиском врагов, подчинивших и увлекших за собой жителœей отдельных округов и сотен, или даже как вынужденная мера — вследствие перенаселœенности, истощения почв и т. д. Тогда бросали жребий, и часть племени отправлялась в путь в поисках новой родины. Так, по всœей вероятности, обстояло дело у семнонов, позднее у вандалов, саксов, некоторых других племен.

Эволюция политического строя германцев. К IV-V вв. в политическом строе германцев происходят важные изменения. Племенные объединœения перерастают в племенные союзы, более сплоченные, устойчивые и, как правило, более многочисленные. Некоторые из этих союзов (к примеру, аламанский, готский, франкский) насчитывали по нескольку сот тысяч человек и занимали или контролировали огромные территории. Уже по этой причинœе совместный сбор всœех полноправных членов союза был практически невозможен. Нормально продолжали функционировать лишь окружные и сотенные собрания, постепенно утрачивавшие, однако, политический характер. Размещено на реф.рфСобрание племенного союза сохранялось лишь как собрание идущего войной или явившегося на смотр войска. Таковы Мартовские поля франков, войсковой тинг лангобардов. На общесоюзном собрании продолжали решать вопросы войны и мира, провозглашать и низвергать конунгов, но сфера его деятельности сузилась, активность и реальное значение как самостоятельной политической силы упали. На первый план выдвинулись другие органы власти.

Совет родоплеменных старейшин окончательно уступил мест совету дружинной, служилой знати, группирующейся вокруг ко­нунга. Среди советников выделялись предводители подразделœений племенного союза — ʼʼцарькиʼʼ (reguli), как называет их Аммиан Марцеллин в отличие от остальной знати. Каждый из них располагал собственной дружиной, уже заметно обособившейся от массы соплеменников и проживавшей вместе с ним в специ­ально построенной крепости (бурге), бывшей поначалу чисто воен­ным, впоследствии также торгово-ремесленным, но никак не сельскохозяйственным посœелœением. Знать оказывала весьма ощу­тимое влияние на действия верховного союзного конунга, непо­средственно или через войсковое собрание заставляя его считать­ся со своими интересами. Тем не менее власть конунга несомненно усилилась. Не будучи еще наследственной, она уже стала преро­гативой какого-то одного рода. Сосредоточение власти в руках одной семьи способствовало накоплению ею всœе больших богатств, в свою очередь укреплявших политические позиции правящей ди­настии. У вестогов на этой базе

referatwork.ru

Чем отличалось общество древних германцев от общества римской империи - Полезные Советы - На книги.ру - всё что вас интересует…

Знание исторического развития общества даёт нам возможность оценивать и анализировать современный нам общественный строй, находить в нём определённые плюсы и минусы. Если рассмотреть два наиболее развитых общества древнего мира, такие как общество древних германцев и общество римской империи, то можно проследить некоторые параллели и с современным нам укладом. Интересно также и то, что эти два общества развивались примерно в один и тот же промежуток времени, но, несмотря на это, в разных направлениях. Предлагаем рассмотреть отличие общества древних германцев от общества римской имеперии.

Определение

До того, как определиться с  отличиями общественного строя германцев и римлян, нужно понять, что же собой представляют эти народы.Древними германцами называют племена (или народы), которые населяли территорию, ограниченную с юга Дунаем, с севера – Балтийским и Северным морями, на западе и востоке – Рейном и Вислой. Разговаривали эти племена на языках германской группы. Многие из этих племён стали основой для образования европейских наций.Древний Рим – это одна из самых высокоразвитых древних цивилизаций, с центром в городе Рим. Постепенно, присовокупляя разные территории, превратилась в Римскую империю, в которую (в разное время) входили территории многих современных европейских государств: Италии, Франции, Румынии, Болгарии, Черногории и др. Также Римская империя включала в себя некоторые африканские государства, территорию которых сегодня занимает Тунис, Марокко, Алжир. Народ Древнего Рима преимущественно говорил на латыни, хотя нужно учитывать, что империя– это многонациональное огромнейшее государство, где есть место множеству языкам.

Общественный строй

Древние германские народы состояли из племён, которые в свою очередь состояли из племён и кланов. Отношение внутри племени или клана было родовым, то есть в основе лежали родственные отношения. Территориальной единицей древних германцев была деревня, которая состояла из родовых коммун. Во главе германского племени стояли выбранные по заслугам и опыту старейшины (кунинги), власть же была сконцентрирована у народного собрания, или мужчин, занимающихся военным делом. Кунинги осуществляли все «земельные дела», судили, а чуть позже эти функции взяли на себя жрецы. «Дела житейские» решались на уровне совета старейшин. Рабство в древнегерманском обществе присутствовало, но  рабом мог оказаться только военнопленный или любитель азартных игр, проиграв свою свободу в кости. При этом рабы могли обрабатывать землю, хотя часть урожая отдавалась хозяину. Одной из организаций, которая также имела вес в обществе, была дружина, представляющая собой хаотично собирающуюся для набегов разбойничью шайку. Несколько позже она приобрела черты военного отряда с вождём во главе.Общество Римской империи было рабовладельческим. Статус человека определялся по его рождению и состоянию. Если рассматривать слои общества, которые образовались в Древнем Риме, то основных было три: патриции (коренные жители), плебеи (пришлые) и рабы. Государственный строй тоже существенно отличался, например, в отличие от общества древних германцев, многие должности в Риме были выборными, например, консулы, трибуны, цензоры и т.д. Кроме этого, большинство сословий не передавалась по родовому признаку, то есть  разбогатевший мастеровой вполне мог стать всадником.

Религия

Германцы частично сохранили такую древнюю форму верований как тотемизм. Это прослеживается в названиях многих племён, например «олени», «вепри» и т.д. А в остальном же религиозные верования отдельных племён существенно рознились, во главе пантеона стояли разные боги, окружённые определённой мифологией.Под влиянием этрусков, у римлян произошёл переход от анимизма к антропоморфизму. Сформировался пантеон богов, во главе которого стоял Юпитер (Зевс). В отношений с богами действовал принцип «я даю тебе то, что ты дал мне». В I веке н.э. на территории Римской империи возникла новая религия – христианство.Нельзя не отметить тот факт, что с развитием древнегерманского и древнеримского обществ, их уклад постепенно менялся, впитывая в себя новые принципы и избавляясь от старых.

TheDifference.ru определил, что разница между обществом древних германцев и обществом римской империи заключается в следующем:

Общественный строй германцев – родоплеменной, а у римлян — сформировавшееся государство.Одной из важных составляющих общественного строя римской империи является наличие рабства, а у германцев в связи с их укладом жизни рабами становились только военнопленные.Территориальная единица древних германцев – деревня, а у римлян – город.У древних германцев как таковых должностей не было, все проблемы решались старейшинами или советами. Римляне имели много выборных должностей, впрочем, как и тех, которые переходили по наследству.В основе религии древних германцев – тотемизм, у древних римлян – антропоморфизм.

Возможно вам это будет интересно!

xn--c1ajbfpvv.xn--p1ai

Религиозная система древних германцев — МегаЛекции

Германцы — общее название ряда племён, происходящих также от индоевропейского корня и выделившихся из состава древнеевропейцев. О ранних этапах истории древних германцев, локализации племён, путях миграции — мало достоверных сведений. Археологические данные указывают на причастность прагерманцев к культуре общей для многих других древнеевропейских народов. Обособление германцев в отдельное сообщество по-видимому произошло около XI в. до н.э. Ареалом формирования прагерманских племён была Северная и Центральная Европа. До II — I в. до н.э. южный рубеж германских племён проходил по прирейнским землям. С конца II в. до н.э. боевые дружины и племена германцев теснят соседей на своих южных и западных границах. Военная экспансия и хозяйственное освоение в течение последующих пятисот лет значительно расширили территорию германцев, потеснивших соседей, в первую очередь, кельтов на землях Западной Европы.

Германский мир, раскинувшийся на территории островной и континентальной Европы, представлял собой огромный конгломерат племён, в котором выделяют северогерманские, западногерманские и восточногерманские группировки. Выделяют их так, потому что они находились на разных ступенях развития и имели разные темпы исторических изменений. Западногерманские группировки в силу территориального соседства с кельтами и римскими владениями развивались быстрее, отчасти кельтизировались и романизировались. Северогерманская ветвь оставалась более архаичной (древней) и традиционной.

Вообще же в историко-культурном отношении германцы имели много общего с кельтами. Близость германцев и кельтов приводила к тому, что античные авторы часто путали этническую принадлежность некоторых племён. Однако, такого иерархически выделенного единого “жреческого” клана, как у кельтов — у германцев не было.

Древний германский племенной мир по условиям формирования и развития не мог выработать единого религиозного мировоззрения. Размеры территории, особенности ландшафта препятствовали регулярному общению древних племён. Архаичная германская религия — по сути, религия племён и племенных объединений. Говорить о древней общегерманской религии можно лишь с учётом значительных религиозных различий в германской среде.

Базовыми ячейками религиозной организации древних германцев были семья и племя. Семейная община держалась на культе предков, а главным действующим лицом домашних ритуалов был глава семьи. Племенная религиозная жизнь вплоть до “христианизации” (IV век н.э.) сохраняет шаманский религиозный уклон. В почёте племенные боги (Алки, Бадугенны и пр.) и тотемы (следы тотемизма отмечены в названиях некоторых германских племён).

Организация племенной религиозной жизни сочетала пережитки культуры общинной магии и с зарождающейся государственностью и её древними атрибутами — жречеством и царями древних германцев. Царь и жречество объединяли под своим руководством несколько древнегерманских племён при довольно «демократических» началах (общие собрания) — в сочетании с зародившейся религиозной иерархией (жрецы и царь). Как можно понять из описаний древнегерманских религиозных культов, “жречество” представляло собой обособившихся в иерархию вокруг царя — в прошлом шаманов. В то же время германские племена объединялись в духовные союзы, в которых почитали общих богов, имели общие святилища и держались провозглашённых заклятий, скреплявших эти союзы. В силу неоднородности всей германской общности в одних географических районах ещё доминировал древний шаманизм и тотемизм, а в других — уже существовали обширные очаги ведически-знахарской культуры с присущими ей иерархиями “жрецов” (больше выполняющих роль культовых работников, нежели людей, ведающих прогнозами и направляющих жизнь коллективов в безопасное русло) и царей, и племенными союзами.

Культы межплеменных богов обслуживали “жрецы”. Институт жречества играл заметную роль в религиозном сообществе древних германцев, однако с точки зрения внутренней организованности и авторитетности германское “жречество” уступало римскому и кельтскому. Этому можно найти своё объяснение в том, что либо германское “жречество” делилось на две категории: первая категория — культовое “жречество”, обслуживающее интересы царей; и вторая категория — народное жречество, которое, видимо, мало отличалось от племенных шаманов, жило в среде племён и занималось не государственным прогнозированием, а прогнозированием племенной жизни — и поэтому было малозаметным и не вошло в историю, так как культовое “жречество” при царях. Но как бы то ни было, с приходом библейского христианства первое жречество выродилось в культовых работников церкви (иерархию церковнослужителей), а народное жречество (либо знахарство) было подвержено гонениям и уничтожено.

У “жречества” германцев не было всех полномочий на правовое регулирование: вожди и старейшины (и, конечно же — цари) тоже самостоятельно вершили «правосудие». Основные полномочия “жрецов” — контроль за коллективными обрядами, гаданиями, что называется мантикой[303].

Древняя мантика

Следует несколько пояснить механизм мантики, поскольку прорицания были распространены почти везде в древних обществах.Мантика основана на включении психики гадающего в алгоритмику эгрегора-бога в трансовом состоянии (подобно камланию шамана: только в случае шамана это был эгрегор племенного бога). После “запроса” о том, что необходимо узнать — эгрегориальная целеустремлённость (направленность алгоримики эгрегора — её экстраполяция в будущее, которая представляет собой совокупность бессознательных устремлений всех людей, включенных в эгрегор + возможность осознанного эгрегориального управления со стороны менеджеров эгрегора) “выдавала” через ту же психику гадающего фрагмент возможного будущего, которое и было в основном самозапрограммировано коллективным бессознательным той общности, которая ходила под этим эгрегором-богом. Если никаких серьёзных изменений (в первую очередь они касаются нравственности людей, включенных в эгрегор-бог, либо желания что-то изменить со стороны менеджеров эгрегора, коими как правило в древних национально-государственных обществах не были прорицатели) не предусмотрено, то получить “ответ” можно было достаточно точно, поскольку нравственность прорицателя соответствовала его “профессии” — залезать в коллективное бессознательное своих подопечных членов племени.

Разница между «прорицателем» и обычным членом племени в том, что прорицателю становилось известно «что запрограммировано» в коллективном бессознательном по конкретному запрашиваемому вопросу, а простой член общества не мог знать большинства своих мыслей, мыслей своих соплеменников и замысла управленцев, проходящих мимо его сознания прямо в эгрегор. При этом «ответ» на конкретно запрашиваемый вопрос мог быть выдан в соответствии с вопросам и в той же символике мантики.

Такие достаточно точные прогнозы зачастую путают с диалектикой — умением правильно ставить вопросы и находить на них правильные ответы. Разница в том, что в случае диалектики полученный ответ (на правильно и праведно поставленный вопрос) содержит информацию, которая предназначена для искоренения неправедности, в результате чего общество движется от катастрофичности и толпо-“элитаризма” к изживанию последнего и устойчивому развитию по предсказуемости в постоянной связи с Богом — следуя Его промыслу в части, не касающейся попущения. В случае эгрегориального прогноза (когда “диалог” получается не с Богом, в части промысла Божиего, на касающейся попущения — а с богом-эгрегором: вопрос-ответ) — элементы диалектики в нём могут присутствовать (имеется в виду доля праведности полученного ответа), поскольку промысел Божий охватывает все сферы жизни (в том числе и все эгрегоры), однако, как правило в случае мантики это сфера Божиего попущения. А прогноз представляет собой эгрегориальную трансляцию через психику прорицателя той части эгрегориальной матрицы будущего, которую сами люди и выстроили своими мыслями, делами, устремлениями. И если не перейти к настоящей религии (следовать в управленческих целях в соответствии с рекомендациями от связи с Богом, а не с эгрегорами, умея при этом получать информацию и от эгрегоров)[304] от прогнозно-эгрегориальной трансляции, рано или поздно прогнозы на поверку окажутся лишь — эгрегориальным программированием (в конечном итоге — самопрограммированием, взаимным программированием), которое в лучшем случае устаревает (когда общество пройдёт частный, текущий этап развития) а в худшем случае ведёт к катастрофе либо срыву управления, поскольку за его позитивным сиюминутным эффектом обязательно следует превышающий по последствиям негативный долгоиграющий эффект. И лишь Бог, Который один управляет вечностью, может дать людям ответ, не приводящий к негативным последствиям никогда — что по праву должно называться пророчеством[305].

В древней эгрегориальной системе прогнозов, если ответ ждали от «полёта птицы», то по «полёту птицы» его и получали: при этом сам полёт птицы вполне мог представлять собой трансляцию через поведение птицы части эгрегориальной алгоритмики того самого бога-эгрегора по двум причинам. Первая: в алгоритмику этого эгрегора-бога был введён «птичий код», например полёт орла. И во-вторых, общий эгрегор птиц (либо конкретного вида птиц) был частично вписан в эгрегор-бог (как высший по отношению к эгрегору птиц). Последнее вполне объяснимо: фауну люди изучали давно и тщательно (особенно в тотемных культах древности) и пытались даже подражать многим птицам и животным. Поэтому люди издревле научились управлять поведением птиц и животных (вплоть до примитивного приручения) и эти навыки естественно автоматически вошли в алгоритмику основных людских эгрегоров-богов.

Конечно при этом через эгрегориальную алгоримтику транслировалась и какая-либо часть объемлющей данный эгрегор-бог матрицы — алгоримики вышестоящего эгрегора — вплоть до Промысла. Эти фрагменты будущего тоже могли стать достоянием психики гадающего, после чего они каким-то образом переосмыслялись и выдавались в лексике и символах в общество.

Так, есть германский пример, показывающий очень хорошее знание повадок животных древними людьми. Религиозная организация германцев особенно на ранних ступенях развития, включала в свою структуру женские и мужские союзы (что было и в Древнем Риме и у кельтов и у многих других древних обществ). Наиболее заметный след в истории древнегерманской религии оставили мужские воинские общества — братства берсеков (ряженные под медведя). Медвежья шкура или шкура волка — атрибут берсека, отмечающий не просто принадлежность к мужскому братству, но именно особую природу воина, магически причастного зверю, а через него — богу войны. Волки Гери «Жадный» и Фреки «Прожорливый», выступали в северогерманской мифологии спутниками Вотана-Одина — верховного бога германцев.

Мужчина мог стать членом воинского союза, только пройдя через испытания — воинские инициации[306]. В этих испытаниях вдохновенный мифологией войны берсек «должен преобразить свою человеческую сущность, продемонстрировав агрессивное и устрашающее исступление, которое отождествляет его с разъярёнными дикими животными. Он “разогревается” до наивысшей степени, его захватывает таинственная сила, нечеловеческая и неодолимая, так что боевой порыв исходит из самой глубины его существа[307]. Древние германцы назвали эту силу «Вут» —«ярость». Это своего рода демоническое безумие, которое повергает в ужас и парализует противника»[308]. Берсек имел высший образец своему исступлению — Вотана-Одина, имя которого производно от обозначения «бешенства», «ярости». Вотан-Один — одержимый яростью предводитель воинского братства. По сути это духовный эталон одержимого эгрегором, суть которого — некоторые звериные стереотипы поведения.

Конечно нельзя исключать и случаи древнего шарлатанства — обмана во имя сохранения имиджа прорицателя и “благополучия” вождей. Так, могли иметь место сговоры менеджеров эгрегора-бога (либо просто царей и старейшин, которые могли участвовать в управлении эгрегором-богом, а могли и просто чего-то хотеть более материального от людей и им нужно было обосновать это прорицанием) и правителей племён либо царей с целью произведения изменений в жизни своих коллективов авторитетом богов. В древнегерманской религиозной системе философских понятий судьба и боги (эгрегоры) «воспринимались как нерасчленённое целое, совокупность сил, регулирующих ход событий»[309].

Естественно, что все произведённые изменения “записывались” в эгрегориальной алгоритмике. С другой стороны, те же правители либо “жрецы” могли иметь желания отвести от себя гнев племени в случае больших неудач и потерь. Для этого они обращались к прорицателям, которые выполняли их «социальный заказ» в духовном исполнении, влияя при этом на общности людей вполне материально. Как правило это кончалось жертвоприношением богу-эгрегору, чтобы тот «больше не посылал бед и проклятий». В этом случае толпа успокаивалась, а “жрецы”, цари и прорицатели продолжали властвовать до «следующего случая». В культуре подавляющего большинства архаичных племён и государств жертвоприношение вошло в религиозные культуры как устойчивые регулярные обряды — чтобы люди на забывали, «кто виновен в бедах и несчастьях» и с целью разряжать на жертву (точнее — в ходе ритуала жертвоприношения) злобно-агрессивную эгрегориальную энергетику, накапливающуюся от неправедной жизни людей в психике каждого члена общества.

Накопление в психике любого неправедно живущего человека так называемой «отрицательной энергетики» — напрямую связано с нечеловечным типом его психики. Это объективная данность, которую ничем кроме перехода в человечность не устранить. Управлять обществами с доминированием нечеловечных типов строя психике, да ещё и в сторону неправедности можно лишь некоторое время с помощью постоянного разнородного жертвоприношения. Устранить необходимость жертвоприношений можно лишь начав интенсивный переход к праведному обществу, к которому будут привлечены все его члены.

Каждый индивид с нечеловечным типом строя психики на современном этапе развития хорошо может себе представить что такое эгрегориальная жертва на упрощённом примере. У каждого бывают жизненные моменты стрессовых состояний. Первопричина всех без исключения стрессов — отставание развитии психики от текущего этапа развития, заданного Свыше и соответствующего Закону Времени:

· во-первых жизненного пути каждого человека (отставание в психическом развитии от нормы заданной Свыше в течении одной жизни, что связано с персональной судьбой) и,

· во-вторых жизненного пути народа, цивилизации (отставание психического развития в следствие отклонения от Промысла в сторону границы попущения, что связано с коллективной судьбой).

В общем плане стрессы, естественно сопровождающиеся накапливанием «отрицательной энергетики», от ощущения чего становится «невмоготу», «психически дискомфортно» — неминуемы у людей, которым присущи все типы строя психики, кроме человечного. Общепринятое средство снятия стрессов в настоящее время — алкоголь, табак и наркотики, к чему ещё добавляется постоянный секс «всегда и везде». Так вот, прибегая к этим средствам «снятия стрессов» — люди приносят в жертву самих себя. Так, наркоманы живут около 5-6 лет; алкоголики — 10-15 лет; курильщики — чуть дольше; а сексуальные сутенёры и проститутки (чем отличается проститутка от женщины, которая в год меняет по три-пять-десять… партнёров?) попадают под разного рода риски[310], которые связаны не только со СПИДом и другими болезнями[311].

И если, желая постоянно избавляться от стрессов, алкоголики, пьяницы, наркоманы, курильщики и прочие[312] приносят в жертву самих себя, то в ходе больших мистерий жертвоприношений — в жертву приносится праведное будущее всех (вместе с их благополучием), кто молчаливо участвует в мистерии, будучи невежественными в вопросах, которые описывает наш учебник. Эффект же от коллективных мистерий жертвоприношений немногим длительнее чем эффект от выпивки, либо от очередной наркодозы — если рассматривать глобальный исторический процесс с позиции вечности.

Вернёмся к древним германцам. У континентальных и островных германцев огромным авторитетом пользовался немногочисленный, но крайне влиятельный слой прорицателей, чья практика восходила к шаманскому визионерскому (аналог ясновидения) опыту. Среди прорицателей большинство составляли женщины, некоторые из которых снискали своим даром почти божественные почести. Согласно верованиям германцев, «даже община богов нуждается в советах пророчиц, которым порой ведомо больше, чем богам».

Как известно из психологии человека, у девочек, а затем — женщин, в процессе психического развития доминирует интуиция над разумом (интеллектом). У мужчин сначала развивается интеллект, а затем, при нормальном развитии должна развиваться интуиция. И к моменту взросления (10 -14 лет) у обоих полов нормально должны гармонично сочетаться интуитивные и интеллектуальные способности с перспективой быстрого выхода в человечный тип строя психики. Однако, в силу постоянного психического недоразвития в условиях доминирования нечеловечных субкультур, психическое развитие женщин останавливается, ограничиваясь интуицией (при слабо развитом интеллекте), а у мужчин — весьма ограниченный интеллект остаётся практически без развитой интуиции. Напомним, что интуиция это возможность получать информацию как от сверхъестественных уровней Мироздания (эгрегоров), так и от Бога. Поэтому искусством прорицания владели и владеют в обществах с доминированием нечеловечных типов строя психики — женщины (пифии, прорицательницы, гадалки и пр.). Удел же мужчин в древних обществах как правило был защищать от врагов, наступать на врагов, приносить добычу, владеть ремёслами и прочие подобные виды деятельности. Но именно эти виды деятельности, связанные с агрессивностью, и характерны для зверей — в первую очередь.

Выше мы приводили пример братства берсеков — ряженных в шкуры медведя и волка — типичная характеристика мужского союза древних германцев. Женщины же, помимо того, что были освобождены от воинских обязанностей и имели поэтому больше времени, обладали развитой с детства интуицией. И, складывая свой духовный потенциал в женские союзы, вписывали своей “пророческой” деятельностью мужчин с их воинской деятельностью — с помощью достаточно точных, но как правило не рассчитанных на длительную перспективу, прорицаний.

В общем, с достаточно древних времён и по настоящее время общества, где доминируют нечеловечные типы строя психики — живут женской логикой и женской интуицией. При этом, если в древних культурах общинной магии женская интуиция была благонамеренно направлена на благо всего первобытного коллектива и гармонично сочеталась с шаманизмом и воинством мужчин, то с возникновением первых государственных и межплеменных образований и выделением древнего жречества в отдельную касту «духовенства» (в среде “жречества” преобладали мужчины с развитым интеллектом и достаточно развитой интуицией по отношению к другим мужчинам общности) придворные прорицательницы оказались надёжно вписаны в духовную иерархию “жрецов” (иногда даже не своих “национальных” жрецов, а — наднационального знахарства) и одновременно с этим легко входили в сговор как со “жрецами”, так и с царями и старейшинами. А поэтому былая благонамеренность серьёзных прорицаний[313] осталась в прошлом. И это касается не только древних германцев.

Германский миф и пантеон

Как и у многих протоевропейских народов, у древних германцев святыми были объекты, посвящённые божествам, преданные во владение какому-либо божеству. Античные историки сообщают о посвящённых богам природных объектах, в первую очередь — рощах. Священные рощи — главные культовые места германцев при ещё племенном укладе. «Никто не входит в неё иначе, как в оковах» — так полагалось вести себя в свящённой роще, чем подчёркивалась приниженность и бессилие простого человека перед могуществом божества — эгрегора. Сосредоточением могущества, невредимости, целости и здоровья выступали боги-эгрегоры, которые одаривали теми же качествами и отдельных особо отличившихся избранников. Это ещё раз доказывает, что алгоритмика-логика поведения и мыследеятельности богов была людской, а не божественной. А отдельные избранники ходили под эгрегорами, которые их и берегли «общими усилиями» всех входящих в эгрегор.

Собственно германские источники дошли до нас в обработке германских мифов библейско-христианскими авторами в VII — XIII вв. н.э. К общему германскому фонду религиозных представлений относятся космогонические воззрения, зафиксированные наиболее полно в поэмах «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда» (XIII вв.). Эти тексты соотносят начало мира с Мировой бездной, пустота которой вначале заполняется льдом и инеем, из таяния которых возникают ожившие капли, принимающие образ первочеловека — великана Имира[314]. Имир — антропоморфное существо двуполой природы, породил сыновей — злых инеистых великанов, а также первых мужчину и женщину. Из камней, которые лизала возникшая из растаявшего инея корова Аудумла, произошёл человек по имени Бури, от него родился сын — Бор. От брака Бора с дочерью великана родились три сына — Один, Вили и Ве, божественные правители неба и земли.

Они убили Имира, бросили его тело в Мировую бездну, а затем расчленили так, что из плоти первосущества возникла земля, из костей — горы, из крови — море и воды, из волос — лес, из черепа — небосвод. Летавшим искрам был дан правильный ход, и они стали небесными светилами. Тем самым тьма была отделена от света, день — от ночи. В результате упорядочения стихией Мировой бездны и жертвенного расчленения первосущества в первозданном хаосе возник упорядоченный мир с землёй в центре и океаном внутри.

Боги во главе с Одиным, как повествуют скандинавские мифы, обуздали чудовищ и оттеснили великанов к краям земли — в Утгард («мир за оградой»), откуда враждебные богам существа угрожают миру[315]. В середине земли боги выгородили из век Имира стену, основав крепость Мидгард («среднее отгороженное пространство»). Здесь были поселены люди, которых боги (в «Старшей Эдде» — Один, Лодур, Хёнир, в «Младшей Эдде» — Один, Вили, и Ве) сделали из древесных заготовок[316] — мужчину из ясеня, женщину из ивы.

Происхождение своего народа германцы связывают с «прародителем и праотцом» Манном, рождённым от бога Туистона. Германцы воспевают трёх сыновей Манна, от которых пошли племена ингевонов, гермионов и истевонов. В самом центре мира боги построили для себя город, назвав его Асгард («ограда асов»). Асгард — резиденция богов, откуда на самом высоком престоле Один наблюдает зав всеми людскими делами, здесь же пристанище эйнхерийцев, павших в бою воинов — Вальхалла, благословенная обитель, изобилующая явствами и напитками. У богов есть главное святилище — радом с ясенем Иггдрасиль «сучья его простёрты над миром и поднимаются выше неба» — скандинавский вариант мирового дерева, задающего ось, которая соединяет небесный, земной и подземный миры (граница миров). Это — своеобразный природный храм, культовое место — «общая зона» — куда мысленно замкнуты множество эгрегоров, объединённых в их иерархическую последовательность. Такое мировое дерево у многих скандинавских народов является главным культовым атрибутом коллективных мистерий — вершиной объединения духовных усилий многих людей, в том числе и умерших (земной и подземный миры).

Под землёй, согласно воззрениям германцев, находится царство мёртвых, куда отправляются души обычных смертных (хель или Нифльхель в скандинавской традиции). Царство мёртвых — место нечистое и опасное, где собираются силы, враждебные богам. Как было сказано выше, у обителей богов обосновываются лишь воины, павшие в бою. То есть, разделение на “рай” и “ад” тоже существует в дохристианской религиозной системе скандинавов.

Древнегерманский миф по своей алгоритмике имеет много общего с мифологией многих древних обществ, в частности — с мифологией Древней Греции. Всё то же, только более примитивно и менее запутано. Те же злобные боги, те же великаны, то же противоборство богов и великанов. Та же эсхатология. Временная перспектива картины бытия ограничена в германском религиозном мировоззрении выразительным эсхатологическим финалом. В завершённом и наиболее впечатляющем виде германская эсхатология — рагнарёк («судьба богов») — изложена в «Старшей Эдде» в «Прорицании Вельвы». Вельва — скандинавская пророчица — вещает о времени, когда природная и общественная жизнь выйдут из-под контроля богов: нарушится ход светил и смена сезонных циклов, мрак и зима станут господствовать на земле, люди попрут все заповеди, брат пойдёт на брата, и «родичи и близкие в распрях погибнут». В этот страшный «век бурь и волков» освободятся демонические чудовища — Волк Фенрир и Мировой змей «Ёрмунгалд», которые вместе с великанами и прочими злонамеренными существами вторгнутся в обитаемый мир, сея смерть и разрушение. Против этих сил выступят боги вместе с воинами, но в решающей битве боги и воины погибнут. Вслед за гибелью богов последует и гибель мира, на который обрушится «жар нестерпимый». Правда, земля вновь возродится и младшие боги, боги «второго поколения», вернутся из хеля на её зелёные поля.

Чем ни апокалипсис библейского христианства? Легенда о гибели богов повествует о том, что «могущество надмирной судьбы превосходит могущество богов». А во власти судьбы — жизнь человека. Действительно Промысел накрывает все прорицания, мифы и “пророчества”: могущество Божиего Промысла превосходит могущество созданных людьми богов-эгрегоров, поддерживающих толпо-“элитаризм”.Но, конечно, не в такой зверской форме как у германцев. Поэтому реально то, что называется «гибелью богов» (причём это можно найти не только в мифах германцев и скандинавов, но и в других древних культурах), это — гибель эгрегоров, поддерживающих толпо-“элитаризм” и она неизбежна. В случаях гибели прошлых цивилизаций (от Атлантиды) эгрегоры стирались из Ноосферы в ходе глобальной катастрофы. Поэтому и сохранилась память о «гибели богов»[317]. Но в ходе прошлых катастроф вместе с эгрегорами гибли почти все люди (кроме спасшихся), поэтому была памятна и гибель мира. В принципе в мифах можно увидеть и другой выход: «следовать могуществу надмирной судьбы», которая превосходит «могущество богов». Тогда погибнут только боги-эгрегоры (и то не сразу, а по мере перехода на другую концепцию), а люди, которые сориентируются в пользу «надмирной судьбы», под которой надо понимать надмирную реальность — Божий промысел (в части не касающейся попущения) — останутся жить в миру (который преобразится их усилиями в подобие рая) и войдут в Вечность с Божией помощью.

Германцы выделяли в пантеоне две основных категории богов — асов и ванов. Асы составляли большинство пантеона, ваны – малую группу богов плодородия. Скандинавской традицией удерживается память о войне асов и ванов, которая завершилась обменом заложниками, примирением, и включением ванов в сообщество асов. Возможно эти дуалистические представления восходят к праиндоевропейскому фонду религиозных идей (противоборство ахуров и дэвов в индоиранской традиции).

В «Младшей Эдде» видимо под влиянием поздней библейской христианизации написано «Есть двенадцать божественных асов». Из этих двенадцати бог Один «знатнее и старше всех асов, он вершит всем в мире, и как не могущественнее другие боги, все они ему служат как дети отцу». На связь Одина с экстазом и исступлением (наследие шаманизма) указывает его имя в основе которого лежит слово со значениями бешенства, ярости, вдохновения. По своей природе Один — бог смерти, войны («отец павших», «бог повешенных», «бог поэзии»). Древнегреческий аналог — Меркурий, древнекельтский — Луг.

Ещё были в пантеоне локи — наиболее яркие персонажи скандинавской мифологии — оборотни, многоликие клеветники. Входили в категорию асов. Также в категорию асов входили и многие женские божества, образующие с мужскими пары: Фрейя, Фригг (супруга Одина) и прочие — все мудрые покровительницы. Были и карлы — карлики, хтонические существа, связанные с подземными богатствами и сокровенной мудростью. Кроме великанов, карликов, чудовищ и прочей тератоморфной нечисти, германский пантеон демонов включает ведьм и колдунов.

Религиозные культы германцев отличались особой воинственностью и жестокостью. Так военные культы включали обряды посвящения врагов богу войны — заклятием враги обрекались на гибель в качестве жертвы. Как правило всё захваченное подлежало истреблению у побеждённых: кони, люди, всё живое. Накануне битвы германцы исполняли ритуальное песнопение — бардит, которое распаляло боевой дух и служило знамением исхода сражению: если звук песни был резким и мощным — это был верный знак победы[318].

Большинство умилостивительных обрядов совершалось с закланием человеческой жертвы. Так многие племена, собравшись в определённый день в назначенном месте в лесу приносили человеческую жертву ради того, чтобы утвердить в очередной раз что «именно здесь их племя и местоприбывание богов».

С верованием в богов связаны многочисленные обряды гадания. Приняты многочисленные обряды жребиев и гаданий, в которых употреблялись человеческие жертвы, что относится к мантике. Так засвидетельствовано гадание по крови и внутренностям человеческой жертвы. “Жрицы”-прорицательницы у ритуального котла перерезали горло жертве и «по сливаемой в сосуд крови одни из них совершали гадания, а другие, разрезав трупы, рассматривали внутренности жертвы и по ним предсказывали своему племени победу». Погребальный обряд зачастую предполагал человеческую жертву — при погребении знатного покойника. Умершего сжигали в ладье, а вместе с этим приносили жертву.

Древнегерманские верования сохранялись на протяжении всего средневековья. И далее вплоть до XX века — в аграрных культах, в домашней обрядности крестьяне, городские обыватели Германии и Северной Европы хранили следы религии своих древних предков. А “элита” поддерживала государственные культы, коими в этот период было представлено библейское христианство. Как только библейское христианство пришло в кризис, в «низах» осталось лишь древняя система религиозных обрядов, на которую обратили свой взор и “элиты” под руководством периферии «мировой закулисы» — притом ещё в условиях подъёма «революционного движения» конца XIX века. Естественная озлобленность революционно настроенной толпы легко как бы ложилась на древние зачастую зверские традиции древних германцев-скандинавов.

Так в начале XIX века на волне кризиса библейского христианства и капитализации культуры Запада, в среде германской “элиты” возникают импульсы к возрождению древнегерманской системы ценностей. Создание могучего государства и укрепление национального единства в XIX веке шло на основе древних религиозных мифов. Своего рода национальным гимном зазвучала музыка Вагнера, вдохновлённая темпами древней германской мифологии, и воспевающая силу «германского духа», замешанного на древнем мировоззрении германцев.

В начале XX века рвавшимися к власти национал-патриотическими кругами была востребована религиозная идея, способная толкнуть немцев на передел мировых границ. В руководстве «мировой закулисы» понимали, что древняя зверская основа мировоззрения германцев, их жестокость по отношению к врагам — как раз тот инструмент, с помощью которого можно направить толпы «наводить справедливость» в зажравшемся западном мире. “Христианство”, которое сбросили с себя многие народы, мало годилось для такого воинствующего настроя. С конца 20-х годов XX века «неоязычество», как его называли, получило массовый характер. Появились религиозные сообщества, поднявшие его на щит и сделавшие достоянием немецкой идеологии старинные образы германского эпоса и песни. Отмечали старинные праздники, даже принимали человеческие жертвоприношения. К.Г.Юнг увидел в духовной жизни Германии пробуждение древнейших религиозных пластов, связанных с образом Одина (Вотана). В Германии 20-х — начала 40-х годов “язычество”, как считали, праздновало победу. Однако, следует признать, что это была не возрождённая религия древних германцев: это была новая религия (национал-социализм), основанная на декларации социальных прав большинства немцев (поэтому она и привлекала массы из низов), с некоторыми очень существенными признаками древних культов.

В это же время в СССР было нечто подобное: социализм, основанный на марксизме (и с глубочайшим уклоном в марксизм) но в нём были не только разрешены, но и пропагандировались мифы и легенды Древней Греции. То есть для интернационал-социализма (мирового социализма) легитимны были древнегреческие мифы, а для местных “социализмов” — их “родные” мифы. Но мировоззренческая основа и тех и других мифов — атлантическая. Поэтому и столкнули два зла между собой, в надежде посмотреть, какие из богов будут могущественнее. А победил народ, который был праведнее. Но вот что интересно: до сих пор древнегреческая мифология на Западе в особом почёте, а фашизм с его “неоязычеством” слит в канализацию истории. То есть «мировая закулиса» придерживалась и придерживается линии интернационал-социализма — имитации социализма в мировых масштабах под своим руководством.

megalektsii.ru

Смотрите также

• 
  Видеоурок древняя греция
• 
  Видео древний восток
• 
  История древних календарей
• Счеты древних греков
• 
  Древней москвы картинки
• 
  Танцы древних людей
• 
  Цицерон древний рим
• 
  Торговля древней греции
• 
  Документы древней руси
• 
  Древний китай география
• 
  География древний китай