Ключевский Василий Осипович — Алфавитный каталог — Электронная библиотека Руниверс
«Московская боярская дума по своему устройству и характеру деятельности была созданием того же факта, который послужил походной точкой истории самого Московского государства. Это государство началось военным союзом местных государей Великороссии под руководством самого центрального из них, союзом, вызванным образованием великорусской народности и ее борьбой за свое бытие и самостоятельность. Дума стала во главе этого союза с значением военно-законодательного совета местных союзных государей с их вольными слугами боярами, собравшихся в Москве под председательством своего вождя»
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский углубился в работу над докторской диссертацией «Боярская дума древней Руси» в 1872 году, сразу после получения магистерского звания, и это фундаментальное исследование заняло у него почти 10 лет напряженного труда. В 1880–1881 гг. отрывки из готовящейся книги начали появляться в журнале «Русская мысль» и уже тогда стали событием в отечественной исторической науке. В 1882 году Ключевский, наконец, посчитал свою работу завершенной и блестяще защитил ее в Московском Университете.
Тогда же «Боярская дума древней Руси» была впервые издана отдельной книгой.
Называя Боярскую думу «маховым колесом древнерусской администрации», Ключевский дает колоссальную панораму общественной жизни Руси с древних времен до конца XVII века.
Образование городов вокруг торговых центров великого водного пути, происхождение и сущность удельного порядка в северо-восточной Руси, состав и политическая роль московского боярства, московское самодержавие, бюрократический механизм Московского государства XVI – XVII веков, – все это снабжается обстоятельным социально-экономическим анализом.
Именно этот аналитический подход становится общепризнанным методом исторического исследования и выдвигает В.О. Ключевского на роль влиятельного общественного деятеля, чья оценка прошлого страны формирует отношение общества к современным событиям. Уже вскоре вокруг В.О. Ключевского складывается целая научная школа, последователями которой становятся известные русские историки М.К. Любавский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и др.
В статье, посвященной работам В.О. Ключевского и его роли в отечественной исторической науке, профессор Казанского университета Николай Николаевич Фирсов (1864–1934) писал: «Принявшись за исследование одного из важнейших учреждений древней Руси, именно – Боярской Думы, Ключевский первый из русских историков неразрывно связал историю учреждения с историей общественных классов, с основными процессами в жизни страны. В результате получилось не одно специальное исследование, свидетельствовавшее о высоком даре анализа и глубоких познаниях в первоисточниках, но и тонко нарисованная синтетически-художественная картина.
Перед читателем «Боярской Думы» проходят как живые типические фигуры древнерусской истории: тут и удельный князь хозяин-скопидом, и шумливый, но крепко зажатый в капиталистическом кулаке новгородский мужик – «вечник», и московский боярин – князь, знающий себе правительственную цену, гордый своим ярославским генеалогическим прошлым и желчно порицающий царское самовластие, тут и сам московский царь, правящий вместе с боярами, посылающий их в «дальнеконечные» походы, а при личном благодушии, в сердитую минуту выталкивающий их из заседания Думы, тут и «хрестьянин» – вечный плательщик, старающийся укрыться, «избыть» платежа, но постоянно улавливаемый, становившейся всё чаще и чаще фискальною сетью, – царский «сирота».
Документ из Личного фонда В.О.Ключевского (№ 4). Научный архив Института истории Российской академии наук.
www.runivers.ru
Боярская дума древней Руси
«Московская боярская дума по своему устройству и характеру деятельности была созданием того же факта, который послужил походной точкой истории самого Московского государства. Это государство началось военным союзом местных государей Великороссии под руководством самого центрального из них, союзом, вызванным образованием великорусской народности и ее борьбой за свое бытие и самостоятельность. Дума стала во главе этого союза с значением военно-законодательного совета местных союзных государей с их вольными слугами боярами, собравшихся в Москве под председательством своего вождя»
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский углубился в работу над докторской диссертацией «Боярская дума древней Руси» в 1872 году, сразу после получения магистерского звания, и это фундаментальное исследование заняло у него почти 10 лет напряженного труда. В 1880–1881 гг. отрывки из готовящейся книги начали появляться в журнале «Русская мысль» и уже тогда стали событием в отечественной исторической науке. В 1882 году Ключевский, наконец, посчитал свою работу завершенной и блестяще защитил ее в Московском Университете.
Тогда же «Боярская дума древней Руси» была впервые издана отдельной книгой.
Называя Боярскую думу «маховым колесом древнерусской администрации», Ключевский дает колоссальную панораму общественной жизни Руси с древних времен до конца XVII века.
Образование городов вокруг торговых центров великого водного пути, происхождение и сущность удельного порядка в северо-восточной Руси, состав и политическая роль московского боярства, московское самодержавие, бюрократический механизм Московского государства XVI – XVII веков, – все это снабжается обстоятельным социально-экономическим анализом.
Именно этот аналитический подход становится общепризнанным методом исторического исследования и выдвигает В.О. Ключевского на роль влиятельного общественного деятеля, чья оценка прошлого страны формирует отношение общества к современным событиям. Уже вскоре вокруг В.О. Ключевского складывается целая научная школа, последователями которой становятся известные русские историки М.К. Любавский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и др.
В статье, посвященной работам В.О. Ключевского и его роли в отечественной исторической науке, профессор Казанского университета Николай Николаевич Фирсов (1864–1934) писал: «Принявшись за исследование одного из важнейших учреждений древней Руси, именно – Боярской Думы, Ключевский первый из русских историков неразрывно связал историю учреждения с историей общественных классов, с основными процессами в жизни страны. В результате получилось не одно специальное исследование, свидетельствовавшее о высоком даре анализа и глубоких познаниях в первоисточниках, но и тонко нарисованная синтетически-художественная картина.
Перед читателем «Боярской Думы» проходят как живые типические фигуры древнерусской истории: тут и удельный князь хозяин-скопидом, и шумливый, но крепко зажатый в капиталистическом кулаке новгородский мужик – «вечник», и московский боярин – князь, знающий себе правительственную цену, гордый своим ярославским генеалогическим прошлым и желчно порицающий царское самовластие, тут и сам московский царь, правящий вместе с боярами, посылающий их в «дальнеконечные» походы, а при личном благодушии, в сердитую минуту выталкивающий их из заседания Думы, тут и «хрестьянин» – вечный плательщик, старающийся укрыться, «избыть» платежа, но постоянно улавливаемый, становившейся всё чаще и чаще фискальною сетью, – царский «сирота».
Документ из Личного фонда В.О.Ключевского (№ 4). Научный архив Института истории Российской академии наук.
www.runivers.com
Боярская дума древней Руси
«Московская боярская дума по своему устройству и характеру деятельности была созданием того же факта, который послужил походной точкой истории самого Московского государства. Это государство началось военным союзом местных государей Великороссии под руководством самого центрального из них, союзом, вызванным образованием великорусской народности и ее борьбой за свое бытие и самостоятельность. Дума стала во главе этого союза с значением военно-законодательного совета местных союзных государей с их вольными слугами боярами, собравшихся в Москве под председательством своего вождя»
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский углубился в работу над докторской диссертацией «Боярская дума древней Руси» в 1872 году, сразу после получения магистерского звания, и это фундаментальное исследование заняло у него почти 10 лет напряженного труда. В 1880–1881 гг. отрывки из готовящейся книги начали появляться в журнале «Русская мысль» и уже тогда стали событием в отечественной исторической науке. В 1882 году Ключевский, наконец, посчитал свою работу завершенной и блестяще защитил ее в Московском Университете.
Тогда же «Боярская дума древней Руси» была впервые издана отдельной книгой.
Называя Боярскую думу «маховым колесом древнерусской администрации», Ключевский дает колоссальную панораму общественной жизни Руси с древних времен до конца XVII века.
Образование городов вокруг торговых центров великого водного пути, происхождение и сущность удельного порядка в северо-восточной Руси, состав и политическая роль московского боярства, московское самодержавие, бюрократический механизм Московского государства XVI – XVII веков, – все это снабжается обстоятельным социально-экономическим анализом.
Именно этот аналитический подход становится общепризнанным методом исторического исследования и выдвигает В.О. Ключевского на роль влиятельного общественного деятеля, чья оценка прошлого страны формирует отношение общества к современным событиям. Уже вскоре вокруг В.О. Ключевского складывается целая научная школа, последователями которой становятся известные русские историки М.К. Любавский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и др.
В статье, посвященной работам В.О. Ключевского и его роли в отечественной исторической науке, профессор Казанского университета Николай Николаевич Фирсов (1864–1934) писал: «Принявшись за исследование одного из важнейших учреждений древней Руси, именно – Боярской Думы, Ключевский первый из русских историков неразрывно связал историю учреждения с историей общественных классов, с основными процессами в жизни страны. В результате получилось не одно специальное исследование, свидетельствовавшее о высоком даре анализа и глубоких познаниях в первоисточниках, но и тонко нарисованная синтетически-художественная картина.
Перед читателем «Боярской Думы» проходят как живые типические фигуры древнерусской истории: тут и удельный князь хозяин-скопидом, и шумливый, но крепко зажатый в капиталистическом кулаке новгородский мужик – «вечник», и московский боярин – князь, знающий себе правительственную цену, гордый своим ярославским генеалогическим прошлым и желчно порицающий царское самовластие, тут и сам московский царь, правящий вместе с боярами, посылающий их в «дальнеконечные» походы, а при личном благодушии, в сердитую минуту выталкивающий их из заседания Думы, тут и «хрестьянин» – вечный плательщик, старающийся укрыться, «избыть» платежа, но постоянно улавливаемый, становившейся всё чаще и чаще фискальною сетью, – царский «сирота».
Документ из Личного фонда В.О.Ключевского (№ 4). Научный архив Института истории Российской академии наук.
www.runivers.org
Боярская дума - Русская историческая библиотека
Учреждение, которое обозначается этим термином в настоящее время, не носило этого названия в древности, и вообще не имело определенного названия. Это были заседания, на которых глава государства «думал» со своими советниками-боярами о делах государства. Учреждение это стояло во главе древнерусской администрации с X по XVIII в., хотя очень редко выдвигалось на первый план.
Наши сведения о боярской думе при князьях восходят только ко времени Владимира Святого, хотя, несомненно, она существовала и при его предшественниках. По летописи, Владимир советуется с дружиной «о строи земленем и о ратех и о уставе земленем», в важных делах, выходивших из круга обычных, он созывает, кроме дружин, и «старцев градских» – представителей городского населения. С принятием христианства в думе появляется третий элемент – представители высшего духовенства – епископы.
Боярская дума при царе Михаиле Федоровиче Романове
После Владимира «градские старцы» исчезают из думы, духовенство также не играет в ней заметной роли и она становится учреждением односословным, собранием членов старшей дружины. Князь XII в. часто думает со своей дружиной: задумывая какое-нибудь предприятие, князь должен заручиться согласием своих ближайших сотрудников, которые вольны отказать ему в своем содействии, если данное дело задумано без них. Трудно сказать, кто из старшей дружины обычно заседал в думе, но можно думать, что здесь имели место важнейшие из должностных лиц, как дворский, печатник, стольник, меченоша, мечник, казначей; в юго-западной Руси в думе заседали и представители областной администрации (тысяцкие, воеводы). Во всяком случае, число членов думы было не велико. В обычное время дума собиралась ежедневно поутру. Она ведала военные дела, отношения к другим князьям, суд и расправу, договоры с иноземцами, вопросы о преемстве князей и т. п. Формальностей при обсуждении дел, видимо, не было. Формальные отношения между князем и думой не сложились, по-видимому, даже в Галицкой земле, где боярство пользовалось наибольшим значением.
В Северо-Восточной Руси XIII – XIV в. общественные отношения сложились иначе, чем в Руси Южной. Это отразилось и на боярской думе. Здесь князь приобретает характер наследственного владельца своего удела и его управление княжеством получает вид управления частным хозяйством. Теперь князь призывает для совета тех из своих бояр, которые являются начальниками отдельных ведомств дворцовой администрации (бояр введенных). Таким образом, число заседающих в думе меняется, меняются и самые лица. Часто бояре, заседающие в думе, являются просто свидетелями при выдаче князем различного рода актов. Иногда для участия в заседаниях думы призывается и духовенство.
Боярская дума
В Московском княжестве характер думы опять изменяется. Дела важные, экстренные, выходящие из круга дел чисто хозяйственных, случаются здесь чаще, а решение их требует более многочисленного состава думы, в нее призываются все наличные бояре. По мере того, как увеличивалось количество чрезвычайных дел, которые ведала дума, дела обычные отходили к центральным ведомствам – приказам; чем важнее были дела данного приказа, тем в более близком отношении стояли эти приказы к думе. Изменяется в московском княжестве и характер членов думы. Это уже не вольные, переходящие слуги удельных князей, служащие князю и не связанные с землей, это – люди оседлые, обладающие известными политическими традициями и составляющие плотный класс. Самая дума теперь не случайное собрание нескольких лиц, призванных князем для решения частного дела, а учреждение, имеющее задачей земское строение государства.
С середины XV столетия в составе московского боярства происходят большие изменения. С этого времени начинается усиленный прилив в Москву новых пришельцев. Удельные князья в большом числе вступают на службу к московским князьям и образуют верхний слой служилой аристократии, оттесняя старое московское боярство. В XVI веке в думе две трети членов составляли представители княжеских родов. В то же время члены думы распадаются на несколько групп: высшую группу составляют бояре, за ними идут окольничие, еще ниже стоять думные дворяне. При пожаловании в члены думы принималось во внимание происхождение, одни попадали прямо в бояре, другие должны были пройти через сан окольничего, наконец, третьи попадали только в думные дворяне. Старые московские роды, уступив приезжим князьям первенство в думе, нашли себе место в ней в санах окольничих, наряду с представителями менее знатных княжеских родов. Не все потомки старых московских родов достигали и звания окольничего, иные из них, вместе с потомками удельного боярства и новыми людьми, выделившимися из среднего дворянства, составили группу думных дворян. Но эти три слоя думы не были замкнутыми. Много знатных княжеских фамилий вымерло, другие захудали и потеряли свое положение среди боярства, их места заняли новые роды, выдвинувшиеся позднее. Низшим звеном в цепи думских чинов было думное дьячество. Дьяки первоначально заведовали письмоводством при начальниках дворцовых ведомств – введенных боярах, потом они являются управляющими отделениями думской канцелярии, которые выделились в приказы; дьяки важнейших из приказов и возводились в звание думных дьяков. Они имели только совещательный голос и были докладчиками по делам своих приказов, а также формулировали приговоры думы. Иногда они возводились в звание думных дворян, а затем и окольничих.
Число членов думы при московских государях постепенно увеличивается: в начале княжения Василия Ивановича в думе было 27 членов, в конце 23, кроме думных дьяков, в начале царствования Бориса Годунова в думе заседало 45 человек. Приговором боярской думы считалось только постановление, состоявшееся в обычном общем собрании постоянной думы. Боярская дума, таким образом, приобрела значение необходимого государственного учреждения. Это значение её не было закреплено никаким актом, но оно молчаливо признавалось московскими государями. Иван Грозный, боровшийся с боярами, предоставляет думе управление государством. Самый состав её определяется обычаем: государь волен жаловать в бояре, но жалует он только лиц известного круга, дума остается учреждением аристократическим; новые люди проникают в нее, но проникают медленно, в силу необходимости иметь в составе её дельцов.
В Смутное время среди бояр является мысль закрепить свое положение письменным актом, но к этому времени боярский класс уже значительно расшатался, его экономическое благосостояние поколебалось, ряды его сильно поредели. Попытки боярства оказались неудачными и в XVII в. Боярская дума теряет политическое значение, превращается в простой орган правительственного механизма. В начале XVII века в думе все еще преобладают родовитые фамилии, но состав её уже меняется, в нее все более и более проникают дельцы из финансового и дипломатического ведомств, люди с большим опытом и способностями, но с неблестящими родословными, – и к концу столетия число представителей старых фамилий уже значительно уменьшается.
В XVII столетии дума является учреждением по преимуществу законодательным. Поводом к изданию новых законов были частные случаи, когда для данного случая не оказывалось подходящего законоположения, или когда затруднялись, можно ли к данному случаю применить известный закон. Дело возбуждалось в думе или по государеву указу, или по приказному докладу или, наконец, по частной челобитной. В этих случаях дума справлялась, не было ли подобных случаев в предшествовавшей практике, и затем или утверждала прежнее постановление, или отменяла его и делала новое. Вершились дела или думской комиссией, или общим собранием без государя, или общим собранием с государем, или собором, т. е. думой с участием высшего духовенства. Помимо законодательства Дума вершила тяжебные дела, она же, вместе с государем вела внешнюю политику, военные дела и государственное хозяйство: администрация была также в ведении думы, она имела влияние и на личные назначения, ей принадлежал надзор за ходом управления; она производила следствие и суд по государственным преступлениям. При тесной связи светского и церковного правительства дума приглашала к участию в своих заседаниях духовных сановников, так как освященный собор, т. е. члены высшего церковного управления, были и членами думы, хотя не всегда присутствовали в ней, в то же время дума считала себя вправе вмешиваться в дела церкви.
Члены думы служили одновременно и по администрации, занимая различные правительственные должности. Одни из них управляли приказами, другим поручалось воеводство городовое и полковое. Таким образом, многие члены думы отсутствовали на заседаниях, и она редко собиралась в полном составе. Часто заседали только члены думы, управлявшие приказами и потому постоянно жившие в Москве, и в таком случае дума представляла как бы комитет министров.
О том, как велись дела в думе, мы знаем мало. Известно, что собирались в думу поутру, часов с 7-ми, после заседания шли к обедне и затем разъезжались по домам, вечером собирались снова и заседания тянулись часов до 11-ти вечера. Иноземец Флетчер сообщает, что заседания думы были три раза в неделю, в XVII в. заседания бывали, по-видимому, ежедневно. Председательствовал в думе царь, а в его отсутствие один из бояр – первосоветник. Рассаживались члены по степени знатности. Обыкновенно слушались доклады начальников приказов, докладчиками были сами начальники, преимущественно дьяки. Если предложение делал сам царь, то предлагал присутствующим высказаться. Прения иногда бывали очень оживленными. Приговоры думы записывались и скреплялись: более важные – всеми дьяками, а те, что имели частный характер – одним, к ведомству которого данный приговор относился.
Когда царь уезжал из Москвы, дума сопровождала его, но в городе оставались начальники приказов и еще несколько членов думы, составляя комиссию. Эта комиссия при Алексее Михайловиче разбирала текущие тяжебные дела и при Федоре Алексеевиче обратилась в постоянное учреждение, получившее название «Расправной Золотой или Разрядной палаты». При Петре I дума до учреждения сената заседала в Москве (под названием боярской или министерской консилии) и вела внутренние дела, собираясь чаще всего в ближней канцелярии, почему иногда и называлась этим именем. Но это был уже только обломок прежней думы. Скоро и она перестала действовать.
См. Ключевский, «Боярская дума древней Руси»; Владимирский-Буданов, «Обзор истории русского права»; Сергеевич, «Русские юридические древности».
rushist.com
Боярская дума древней Руси
«Московская боярская дума по своему устройству и характеру деятельности была созданием того же факта, который послужил походной точкой истории самого Московского государства. Это государство началось военным союзом местных государей Великороссии под руководством самого центрального из них, союзом, вызванным образованием великорусской народности и ее борьбой за свое бытие и самостоятельность. Дума стала во главе этого союза с значением военно-законодательного совета местных союзных государей с их вольными слугами боярами, собравшихся в Москве под председательством своего вождя»
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский углубился в работу над докторской диссертацией «Боярская дума древней Руси» в 1872 году, сразу после получения магистерского звания, и это фундаментальное исследование заняло у него почти 10 лет напряженного труда. В 1880–1881 гг. отрывки из готовящейся книги начали появляться в журнале «Русская мысль» и уже тогда стали событием в отечественной исторической науке. В 1882 году Ключевский, наконец, посчитал свою работу завершенной и блестяще защитил ее в Московском Университете.
Тогда же «Боярская дума древней Руси» была впервые издана отдельной книгой.
Называя Боярскую думу «маховым колесом древнерусской администрации», Ключевский дает колоссальную панораму общественной жизни Руси с древних времен до конца XVII века.
Образование городов вокруг торговых центров великого водного пути, происхождение и сущность удельного порядка в северо-восточной Руси, состав и политическая роль московского боярства, московское самодержавие, бюрократический механизм Московского государства XVI – XVII веков, – все это снабжается обстоятельным социально-экономическим анализом.
Именно этот аналитический подход становится общепризнанным методом исторического исследования и выдвигает В.О. Ключевского на роль влиятельного общественного деятеля, чья оценка прошлого страны формирует отношение общества к современным событиям. Уже вскоре вокруг В.О. Ключевского складывается целая научная школа, последователями которой становятся известные русские историки М.К. Любавский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и др.
В статье, посвященной работам В.О. Ключевского и его роли в отечественной исторической науке, профессор Казанского университета Николай Николаевич Фирсов (1864–1934) писал: «Принявшись за исследование одного из важнейших учреждений древней Руси, именно – Боярской Думы, Ключевский первый из русских историков неразрывно связал историю учреждения с историей общественных классов, с основными процессами в жизни страны. В результате получилось не одно специальное исследование, свидетельствовавшее о высоком даре анализа и глубоких познаниях в первоисточниках, но и тонко нарисованная синтетически-художественная картина.
Перед читателем «Боярской Думы» проходят как живые типические фигуры древнерусской истории: тут и удельный князь хозяин-скопидом, и шумливый, но крепко зажатый в капиталистическом кулаке новгородский мужик – «вечник», и московский боярин – князь, знающий себе правительственную цену, гордый своим ярославским генеалогическим прошлым и желчно порицающий царское самовластие, тут и сам московский царь, правящий вместе с боярами, посылающий их в «дальнеконечные» походы, а при личном благодушии, в сердитую минуту выталкивающий их из заседания Думы, тут и «хрестьянин» – вечный плательщик, старающийся укрыться, «избыть» платежа, но постоянно улавливаемый, становившейся всё чаще и чаще фискальною сетью, – царский «сирота».
Документ из Личного фонда В.О.Ключевского (№ 4). Научный архив Института истории Российской академии наук.
www.runivers.ru
Глава 2 Княжеская (боярская) дума. Власть в Древней Руси. X–XIII века
Глава 2
Княжеская (боярская) дума
Своеобразным продолжением князя в X–XIII вв. являлось его ближайшее окружение, с которым он обсуждал и решал наиболее важные вопросы в жизни страны, княжества или волости. В летописи эта практики зафиксирована уже для середины X в. Закончившийся трагически поход 945 г. на древлян, был навязан князю Игорю его дружиной. «Поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы. И послуша Игорь».[71] Святослав заявил Ольге и боярам о желании жить в Переяславце на Дунае: «Рече Святослава къ матери своеи и къ боляромъ своимъ: „Не любо ми есть в Киев? быти, хочю жити в Переясллвци на Дунаи“».[72]
Результатом совместных дум князя Владимира и его советников явилось принятие Русью восточного христианства. Неоднократно приходилось Владимиру собирать бояр и старцев градских на думу для обсуждения этого непростого вопроса. В изложении летописца, именно думцы предложили князю послать мужей добрых и смышленых для испытания веры и они же окончательно склонили его к принятию христианства из Византии. «Аще бы лихъ законъ гречьский, — говорили бояре Владимиру на очередном совместном совете, — то не бы баба твоя прияла Ольга, яже б? мудр?иши вс?хъ челов?къ».[73]
В свое время исследователи пытались ответить на вопрос, кто скрывается под определением «бояре и старцы». Одни видели в них земских бояр, другие княжеских. В. О. Ключевский думал, что под старцами следует понимать военно-правительственную старшину торгового города. Разумеется, это важно знать. Но, в данном случае, более существенным является не то из какого сословия происходили княжеские думцы, а то, что они представляли органическую часть княжеской власти. Без них, без того чтобы не «сгадать с мужьми своими», не поведать «мужемъ л?пшимъ думы своея», князья обычно ничего не предпринимали.
Совет Владимира Святославича с боярами и дружиной о месте и времени принятия христианства на Руси. 987 г. Миниатюра Радзивиловской летописи.
Точнее, не должны были предпринимать. Это следует из «Поучения» Владимира Мономаха своим детям, в котором он призывает их начинать день с молитвы Богу и совета с дружиной. «И с?дше думати с дружиною, или люди оправляти, или на лов? ?хати».[74] В пользу такой практики свидетельствует и «Житие Феодосия Печерского», в котором говорится, что возвращаясь утром из загородного княжеского дворца, он встречал по дороге бояр, спешивших на совет к князю.
Прежде чем продолжить анализ летописных известий о княжеской думе, необходимо хотя бы коротко остановиться на отношении к ней историков. Оно не отличается единомыслием Одни считали думу органом княжеского управления, другие отводили ей значение совещательного элемента. Такого мнения, в частности, придерживался В. И. Сергеевич. Он утверждал, что князья имели не совет, а лишь советников, выслушивали их мнения по разным вопросам, но эти мнения не были для них обязательными Князья могли действовать и помимо воли думцев, правда, это было сопряжено с определенными для них рисками. Общие действия возможны были, согласно В. И. Сергеевичу, только тогда, когда думцы соглашались с князем, в противном случае ему приходилось отказываться от задуманного. Думы как учреждения на Руси не было, а в летописях нашли отражения лишь акты думания или советования князя с людьми, которым он доверял.[75]
Как видим, несмотря на решительное неприятие думы как властного института, думцам или советникам князя В. И. Сергеевич все же отводил существенное место в жизни княжества — земли.
В. О. Ключевский считал княжескую думу учреждением постоянным, действовавшим ежедневно. Князь обладал суверенным правом в выборе себе советников, мог разойтись с ними во мнениях, но не мог обойтись без этого учреждения. Совещание с боярами было не политическим правом бояр или обязанностью князя, а практическим удобством обеих сторон. Собиралась дума случайно, по мере надобности.[76]
Еще более определенно о политическом значении княжеской думы высказался М. Ф. Владимирский-Буданов. Согласно ему, дума являлась обязательным элементом в составе государственной власти каждой земли. Он называл ее третьим властным учреждением, аристократическим по своему содержанию, поскольку думцами князя были лучшие люди земли — княжие мужи и бояре.[77]
Обстоятельное исследование княжеской думы выполнил М. А. Дьяконов. Продолжая мысль В. О. Ключевского о том, что нельзя смешивать политическую обязательность с практической необходимостью, он подчеркнул, что в сфере обычного права факт и право не только не могут быть противополагаемы, но нередко не могут быть и разграничены. Право рождается из фактов, то есть из практики. Явления, порождаемые практической необходимостью, служат самой благопристойной почвой для зарождения и укрепления обычного права. Политические интересы каждого князя, утверждал М. А. Дьяконов, изо дня в день повторяющиеся, порождали все государственные порядки и не могли не найти отражения в государственном строе.[78]
А. Е. Пресняков в своем исследовании княжего права на Руси отмечал, что «с?дше думати съ дружиною» — входило в расписание постоянных занятий князя, как это можно заключить на основании свидетельства «Поучения» Мономаха. О постоянных совещаниях князей с дружинами говорит нам и летопись. И, тем не менее, А. Е. Пресняков не видел в этих совещаниях государственный институт. Их характер, согласно ему, носил личностный и бытовой отпечаток. Они стояли вне политического строя земель-княжений, как более или менее частное дело князя, а его «дума» с дружиною не сложилась в учреждение. Князь, будто бы, думал не с советом должностных лиц, а с близкими окружавшими его людьми.[79]
Разумеется, вывод этот не бесспорен, поскольку различить «близких людей» и «должностных лиц», находившихся в окружении князя, не так просто. Как и В. И. Сергеевич, А. Е. Пресняков не был последователен в своих определениях. Наряду с приведенными выше, ему принадлежат и другие, в которых значение дружины приравнивается к княжескому двору, а советы с ней названы такими, которые сильно влияли на действия князей.[80]
Не большей определенностью по отношению к княжеской думе характеризуются взгляды С. В. Юшкова. Они также не лишены внутренних противоречий. Одним из неопровержимых аргументов в пользу отсутствия думы как учреждения в Киевском государстве он считал тот, что источники не знают такого названия. Ни «княжеской», ни «боярской» дум в них нет. При этом сослался на В. О. Ключевского, утверждавшего, что термин «боярская дума» ученый, а не документальный. «Уже этот один факт отсутствия названия — восклицал С. В. Юшков, — является одним из сильнейших доводов, говорящим против существования предполагаемого учреждения».[81]
В действительности, отсутствие адекватного термина не может являться аргументом в пользу отсутствия и самого явления. С. В. Юшков определенно знал, что ученое или кабинетное происхождение имели и термины «Киевская Русь» или «Киевское государство», между тем не был столь щепетилен в их употреблении и не считал отсутствие их в источниках «сильнейшим доводом», говорящим против существования такого «учреждения».
Из дальнейших рассуждений становится ясным, что С. В. Юшков, как и его идейные предтечи, был категоричен не столько в отрицании явления, сколько его названия. «Князь, — утверждал он, — не нуждался в особой боярской думе потому, что, начиная с момента образования Киевского государства, у него был нормальный, постоянно действующий совет — его дружина». Правда, озаботившись вопросом состава княжеского совета, он пришел к выводу, что его составляла не вся дружина, а только определенная группа феодалов — боярства и министериалитета, составлявшая окружение князя.[82]
Но ведь княжеский совет ничем не отличается от княжеской думы. В первом случае его название образовано от слова «советоваться», а во втором — от слова «думать». Второй термин в летописях встречается чаще и, видимо, поэтому историки XIX в. именно от него образовали название этого княжеского органа.
Исследуя содержание термина «дружина», С. В. Юшков полагал, что он употребляется в летописях в двух значениях, широком — близкие люди, товарищи, спутники и узком — ближайшие соратники и сотрудники князя или боярина. В этом последнем смысле, утверждал он, дружина не является специфической особенностью русского общественного строя феодальной эпохи, но может быть признана всеевропейским институтом.[83] Но если дружина в специальном значении этого слова это институт, то непонятно почему не может быть таковым дума или совет, представленные той самой дружиной.
Заключая свои рассуждения о княжеских советниках, С. В. Юшков, по существу, признал институциональный характер боярской думы. «В большинстве земель-княжений, — подытожил он свои размышления, — идет процесс образования при княжеском дворе определенной группы феодалов — боярства и министериалитета, составляющей окружение князя. Эта группа, решавшая наиболее важные вопросы в земле-княжении, по своему организационному типу близка к так называемой феодальной курии западноевропейского средневековья».[84]
Обстоятельное исследование княжеского совета принадлежит В. Т. Пашуто. Согласно ему, возникший при князе как верховный орган раннефеодального государства, совет эволюционировал в однопалатный сословный орган, давший устойчивый институт политического строя древней Руси. С развитием политической раздробленности Руси аналогичные киевскому советы действовали при князьях отдельных земель-княжений.[85]
Из приведенного историографического очерка следует, что, несмотря на длительное изучение проблемы княжеской думы, историки так и не пришли к общему согласованному мнению. Во многом это объясняется завышенными претензиями к институциональному ее содержанию, о чем скажем ниже.
При обращении к летописным известиям о княжеской думе или совете, необходимо иметь ввиду их неполноту, в определенной мере случайность попадания на страницы летописи. Их отсутствие в какой-то исторический период не является свидетельством затухания или исчезновения думской практики, равно как и увеличение числа упоминаний о ней, не может быть аргументом в пользу ее особой активности. Немного известий в летописи о думе и думцах после принятия Владимиром крещения, хотя такая акция как строительство крепостей в старой Русской земле и их заселение мужами лучшими «отъ словенъ, и от кривичь, и от чюди, и от вятичь», не могла быть осуществлена без согласия его ближайшего окружения. То же можно сказать и о возведении кафедрального храма Пресвятой Богородицы, для чего Владимир «приведе мастеры от грекъ».[86] Косвенным свидетельством участия думцев в одобрении княжеского замысла может быть то, что именно им Владимир устроил празднество в честь свершения Десятинной церкви. «И створи прдздникъ великъ въ тъ день боляромъ и старцамъ градским».[87] Определенно, это те же люди, которые раньше советовали ему принимать крещение.
Видимо, с ними Владимир решал и дела, относящиеся к установлению законопорядков в стране. В летописи об этом говорится со всей определенностью. «Б? ко Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земл?н?м, и о ратехъ, и о устав? землен?м».[88] Из свидетельства о разбойниках следует, что среди советников князя были и духовные лица. Это они предложили Владимиру применить к участникам разбоев смертную казнь, с чем он и согласился: «отвергъ виры, нача казнити разбойники».[89]
Важное известие о княжеских советниках или думцах относится к 1068 г. После поражения русских князей Изяслава, Святослава и Всеволода на реке Альте от половцев, в Киеве начались народные волнения. С подола киевляне двинулись на Гору к двору воеводы Коснячка. Не обнаружив его там, направились к двору Брячеслава, чтобы освободить из поруба «дружину свою», а также полоцкого князя Всеслава. Изяслав в это время находился, как пишет летописец, «на с?няхъ с дружиною своею» и выслушивал ее советы относительно Всеслава. Одни призывали его усилить охрану полоцкого князя, другие полагали, что его следует убить. «И рекоша дружина князю: „Се зло есть; посли ко Всеславу, ать призвавше лестью ко оконцю, пронзуть и (его — П.Т.) мечемь“. И не послуша сего князь».[90]
Неизвестно, к чему бы привело следование советам дружины, однако, отказавшись от каких бы то ни было решительных действий, Изяслав вынужден был бежать из Киева.
Содержательные сведения о княжеских советниках находятся в посмертном панегирике князю Всеволоду Ярославичу. Перечислив его добродетели, летописец затем заметил, что в старости и недугах своих князь «нача любити смысла уных, св?тъ творя с ними; си же начаша заводити и (его — П.Т.) негодовати дружины своея первыя и людем не доходити княже правды».[91] Из сказанного следует, что все беды начались тогда, когда Всеволод отодвинул от себя «дружину свою первую» и начал советоваться с молодыми. Определенно, летописец увидел в этом нарушение давнего порядка.
Нечто похожее имело место во время короткого княжения в Киеве Святополка Окаянного. Свою сентенцию о его злокознях летописец заключил такими словами. «Лют? во граду тому, в немь же князь унъ, любяй вино пити съ гусльми и съ младыми св?тники. Сяковые бо Богъ дасть за гр?хы, а старыя и мудрыя отъиметь».[92]
Аналогичным образом представлен летописцем и Владимир Ярославич, занявший галицкий стол после смерти Ярослава Осмомысла. «И б? бо любезнивъ питию многому, и думы не любяшеть с мужми своими». В конечном итоге это привело к тому, что «мужи галичькии» вынудили молодого князя бежать «во Угры ко королеви». Судьба его могла сложиться и более печально, однако от расправы над ним мужей галицких остановило отсутствие единомыслия в их среде. «Мужи же галичькыи совокупивше полкы своя и утвердившеся крестомъ, и восташа на князь свой, и не см?ша его изымати, ни убити, зане не вси бяхуть в дум? той».[93]
Тема «смысленных и несмысленных» советников нашла отражение и в рассказе о начальном периоде киевского княжения Святополка Изяславича. Сперва он, «не здумавъ с болшею дружиною отнею и стрыя своего», заключил в истопку пришедших к нему на переговоры половецких послов, а затем, послушав «несмысленных», чуть было не выступил в поход на половцев с 700 отроками. В конце концов, прислушался к мнению «смысленных» и послал к Владимиру Мономаху гонцов за помощью.[94]
Из приведенных известий следует, что, в представлении летописцев, законными советниками князей были старшие дружинники, так называемая дружина «передняя» или «большая». Она же, видимо, была и «смысленные», с мнением которых князь обязан считаться, тогда как «уные» (они же «несмысленные») всегда плохие советники. Очень хорошо это отражено в рассказе о походе Святополка, Владимира и Ростислава на половцев к реке Стугне. Прежде, чем переходить реку и вступать в битву с половцами, князья собирают дружину на совет. «Созваша дружину свою на сов?тъ, хотяче поступити чересъ р?ку, и начаша думати». Предложение Владимира Мономаха заключить с кочевниками мир, «стояче чересъ р?ку», поддержали «смыслении мужи, Янь и прочий». Киевляне «не восхотеша сов?та сего» и настояли на необходимости сражения. В результате битва была проиграна, а Ростислава на глазах у Владимира затянула стугнинская трясина.[95]
Мнение думцев не всегда было лучшим, но князья, чаще всего, вынуждены были следовать ему. Так как это случилось с Владимиром Мономахом в 1095 г. В Переяслав прибыл половецкий хан Итларь для заключения мира. В это время из Киева «пришелъ Славята к Володимеру от Святополка на н?кое орудие». Из дальнейших событий следует, что этим «орудием», скорее всего, был совет убить половецкого хана. «И начаша думати дружина Ратибора со княземъ Володимером о погубленьи Итларевы чади». В начале этой думы Владимир был против такого коварного убийства, однако затем согласился с доводами дружины и («посдуша ихъ») отдал приказ убить Итларя.[96]
Совет Владимира Мономаха с дружиной об убийстве половецкого хана Итларя. 1095 г. Миниатюра Радзивиловской летописи
С дружиной князья обдумывали планы военных походов на половцев, примером чему является летописный рассказ 1103 г. о встрече Святополка и Мономаха под Киевом. Как пишет летописец, «снястася думати на Долобьск?». Думали они не одни, но с дружинами. Уточнение, что все собрались «въ единому шатр?», указывает на относительно небольшое число участников этой думы. Определенно, с каждым князем прибыли только наиболее доверенные их люди. Начало «думания» не предвещало достижения согласия. Киевская дружина заявила, что «негодно нын? весн? ити», мотивируя свои сомнения тем, что можно «погубити смерды и ролью ихъ». Однако Мономаху удалось убедить киевскую дружину. После приведенных им аргументов в пользу похода, как пишет летописец, «не могоша отв?щати дружина Святополча». Вслед за ней свое согласие выразил и Святополк: «Се язъ готовъ уже».[97] В летописной статье 1111 г. этот рассказ повторен с некоторыми подробностями, но с тем же содержательным наполнением. Поход на половцев не мог состояться без одобрения его княжескими советниками.
Мнением ближайшего окружения князья дорожили и позже Изяслав Мстиславич, узнав об убийстве в Киеве Игоря Олеговича, заявил своей дружине: «То мн? есть порока всякого отъ людии не уйти, т?мъ есть речи: Изяславъ вел?лъ (убити), но тому Богъ послухъ, яко не повел?лъ, ни науцилъ». В ответ его мужи сказали, что «Богъ в?даеть и вси людье, яко не ты его убил, но убили суть братия его».[98]
Содержательно близкое свидетельство находится в летописной статье 1170 г. Мстислав Изяславич, оговоренный боярами Нестером и Петром Бориславичами, будто хотел пленить князей Давыда и Рюрика Ростиславичей, ужаснулся мысленно «и яви дружин? своей» Дружина успокоила князя тем, что наветы исходят от злых людей, тогда как он прав перед Богом и людьми. «Княже! Не лепь ти велита брата крестъ ц?ловати: ц? да будуть злии человец?, завидяче твоей любви, вложили будуть зло слово, а ты всякъ правъ предъ Богомъ и пр?дъ челов?ки». Из продолжения речи дружины следует, что без нее князь просто не мог ничего подобного замыслить, а тем более осуществить. «Тоб? без насъ того нельзя было замыслити, ни створити, а мы вси ведаемъ твою истиньную любовь къ вс?й брать?». После этого последовал совет дружины послать Давыду и Рюрику заверения в любви, что Мстислав Изяславич и исполнил.[99]
Встреча Владимира Мономаха с дружинами Давыда и Олега Святославичей для совета о походе против Давыда Игоревича и Святополка Изяславича. 1097 г. Миниатюра Радзивиловской летописи
Приведенное свидетельство, по существу, впервые с такой откровенной обнаженностью отразило суть отношений князя и его боярско-дружинного окружения. Последнее не допускало и мысли, чтобы князь мог самолично, без совета с ним, принимать важные решения. Видимо, фраза — «Тоб? без насъ того нельзя было замыслити» — имеет не только конкретный, но и более широкий смысл. Скорее всего, это было общим правилом княжеско-дружинных властных отношений.
Подтверждением сказанного может быть летописное известие 1169 г. о конфликте дорогобужского князя Владимира Мстиславича с Мстиславом Изяславичем. Послушавшись галицких бояр Чагровичей, Владимир решил отречься от крестного целования Мстиславу. Об этом он объявил своим боярам, но одобрения не получил. «И рекаша ему дружина его: „О соб? еси, княже, замыслилъ, а не ?демъ по тоб?, мы того не в?дали“».[100] Как видим, принятое князем решение без думы с боярским окружением, ни к чему его не обязывало. Судя по заявлению, бояре оскорбились не столько самим решением, сколько тем, что принято оно было без их участия.
В свидетельствах летописи о противостоянии Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого из-за великокняжеского стола неизменно упоминаются и их советники, без которых князья не предпринимали каких-либо действий. В 1147 г. Изяслав и Ростислав Мстиславичи обсуждали с «мужи своими и с дружиною» как им продолжать борьбу с черниговскими князьями и их союзниками половцами. По совету дружины решено было идти к городу Всеволожу, с чем князья и согласились.[101] В 1149 г. перед сражением с Юрием Долгоруким под Переяславлем Изяслав и Ростислав Мстиславичи «съзваша баяры свое и всю дружину свою, и нача думати с ними, хотя по?хати к Гюрьги на ону сторону за Трубежь». Как это случалось неоднократно и раньше, Изяслав получил разноречивые советы. Одни мужи «отговаривали» его от сражения, другие «понуживали». Изяслав прислушался ко вторым, что и привело его к поражению.
Любопытное свидетельство о поведении княжеских советников Юрия Долгорукого относительно того, кому владеть Киевом, содержится в летописной статье 1150 г. Ипатьевской летописи. Узнав о том, что Юрий «поваби Вячеслава на столъ Киеву», его бояре решительно воспротивились этому и убедили князя не уступать Киева. «Бояре же размолвиша Дюрга, рекуче: „Брату твоему не удержати Киева, да не будеть его ни тоб?, ни оному“». Подытожил летописец свой рассказ почти что традиционной фразой: «Дюргеви же посдушавшю бояръ».[102]
Показательное известие о роли советников в принятии княжеских решений содержится в статье 1171 г. Ипатьевской летописи. Когда Киев осадили войска Андрея Боголюбского, дружина Мстислава Изяславича предложила ему немедленно оставить город. «Мьстиславу же начаша дружина молвити: „Что, княже, стоите, по?ди из города, намъ ихъ не перемочи“». Князь подчинился такому решению и бежал в Василев.[103]
Решения князей, согласованные с их думцами и советниками, представлялись настолько естественными для летописцев, что случаи нарушения такой практики неизменно вызывали у них осуждение. Характерным примером этому может быть рассказ о попытке Святослава Всеволодовича изгнать из Киевской земли Рюрика Ростиславича, а из Смоленской — его брата Давыда, чтобы одному принять «власть Рускую». Из этой затеи ничего не вышло. И, прежде всего, потому, что Святослав «не повед? сего мужемь своимъ л?пшимъ думы своея». Да и дума эта, согласно летописцу, не была богоугодной. Не случайно, он заметил, что «Богъ не любить высокия мысли нашия, възносящегося смиряеть». После этого привел слова Святослава о том, что «немочьно ми быти в Киев?».[104]
Показательным для определения сущности княжеской думы является летописная статья 1185 г. В ней впервые княжеские советники названы термином «думцы». Когда Игорь Святославич, по совету сына тысяцкого и конюшего, принял решение бежать из половецкого плена, то думцы не одобрили этот план. «И рекоша Игореви думцы его: „Мысль высоку и неугодну Господеви имеете в соб?“»… «Князь же Игорь приимъ во сердц? съв?тъ ихъ».[105] Правда, как только появилась возможность, Игорь бежал в Русь.
Без дум с дружиною не мог обойтись даже такой авторитарный князь, как Всеволод Большое Гнездо. Его поход на Болгар в 1184 г. представлен летописцем как результат дум не только с братиею своею, но и с дружиною. Нарядив полки для штурма Великого города, Всеволод, как пишет летописец, «поча думати с дружиною».[106] Когда в 1200 г. к Всеволоду Юрьевичу пришли «л?пши? мужи» из Новгорда просить у него сына на княжение, тот «здумавъ с дружиною своею и утвердивъ ихъ крестомъ честнымъ на всей своей воли, да имъ сына своего Святослава».[107]
Значительное число известий о княжеских советниках или думцах содержится в Галицко-Волынской летописи. Являясь, фактически, реальной политической властью в годы малолетства князей Данила и Василька Романовичей, их боярское окружение и в последующем представляло собой влиятельную силу. Нередко, враждебную князьям. Как свидетельствует летописная статья 1230 г., безбожные галицкие бояре дважды пытались лишить жизни Данила Романовича. И оба раза это должно было произойти во время думского собрания.
Совет Ярослава Владимировича Галицкого с боярами. 1153 г. Миниатюра Радзивиловской летописи
Вот, что об этом говорится в летописи, «В л?то 6738. Крамол? же бывши во безбожныхъ боярехъ галичькыхъ, съв?тъ створше со братучадьемъ его (Данила — П.Т.) Олександромъ на убьенье и преданье земл? его. С?дящимъ же имъ в дум? и хотящимъ огнемь зажещи». После того, как этот коварный план был разрушен Васильком, галицкие бояре придумали новый. Решили пригласить Данила на второй совет и там убить его. «Другим съв?тъ створиша на убьенье его». Князь уже был на пути в Вишню (место второго совета), когда его встретил посол тысяцкого Демяна и сказал, чтобы он не шел в этот совет. «Яко пиръ золъ есть, яко св?щано есть безбожнымъ твоимъ бояриномъ Филипомъ и братучадомъ твоимъ Олександромъ, яко убьену ти быти».[108]
Приведенные летописные свидетельства о совещаниях (или думах) князей со своими дружинами, разумеется далеко не исчерпывающие. Тем не менее, не оставляют сомнений в том, что это была обычная практика княжеского правления. Настолько обычная, что нередко его результаты в общественном мнении представляются как последствия хороших или плохих советов княжеского окружения. Как писал Даниил Заточник, «с добрымъ бо думцею князь высока стола додумается, а съ лихимъ думцею думаетъ и малого стола лишенъ будетъ». Согласно ему же, «князь не самъ впадаетъ во многия въ вещи злыа, но думци вводятъ».[109] Так, в частности, летописец объясняет отказ Олега Святославича прибыть на съезд в Киев: князь «послушавъ злыхъ сов?тникъ».
Кто входил в круг княжеских советников и насколько он был широк? Из буквального свидетельства летописных известий можно придти к выводу, что совет этот составляла старшая дружина, городские старцы и, возможно, как предполагал В. О. Ключевский, церковные иерархи. Позже, в XI–XII вв., княжеские советники обозначены в летописи термином «дружина», иногда с уточняющими словами «отня», «старейшея», «передняя», а также «мужи» и «бояре». В конце XII — нач. XIII вв. входят в употребление термины «советники» и «думцы». В летописи отмечены случаи, когда в качестве княжеских советников выступают так называемые «уные», под которыми следует понимать младшую дружину. Однако это не правило, а исключения из него, причем, как и подчеркнуто всякий раз в летописи, имевшие отрицательные последствия.
О численном составе княжеских советников или думцев в летописных известиях прямых известий нет. М. А. Дьяконов, отметив, что, согласно немногим свидетельствам, число княжих мужей, принимавших участие в совещаниях, равнялось пяти-семи, видел в них всех наличных думцев князя.[110] Трудно сказать, так ли было в действительности, но то, что думцами не были все княжеские дружинники, пусть только и старшие, определенно.[111]
Во время восстания киевлян 1068 г. Изяслав Ярославич «с?дящу на сен?хъ с дружиною своею». Скорее всего здесь под «дружиной» подразумевались только ближайшие княжеские советники. Главным среди которых был воевода Тукы, отрекомендованный летописцем как «Чюдиновъ брат». Не указывает на большое число княжеских советников и летописная статья 1103 г., в которой говорится, что князья Святополк и Владимир со своими дружинами поместились «в единомь шатр?».
Косвенные данные о количественном составе думцев содержаться в летописной статье 1169 г. Совет об отступлении от крестного целования Мстиславу Изяславичу Владимир Мстиславич получил от бояр Чагровичей — Чекмана, его брата Ташмана и Маночюка. Будучи рад «дум? их», князь объявил ее еще трем боярам — «Рагуйлови Добрыничю и къ Михалеви и къ Завидови», которые не были в том совете, но определенно состояли в нем. Немногим выше Рагуйло и Михаль отрекомендованы летописцем как «мужи» Владимира Мстиславича, участвовавшие в переговорах с такими же доверенными лицами вышегородского князя Давыда Ростиславича: тысяцким Радилом и двумя Василиями, из которых один назван по отчеству — Волкович. Еще раньше в летописи сказано, что Рагуйло был тысяцким Владимира.
О том, что в числе княжеских советников могли находиться и церковные иерархи свидетельствует летописная статья 1164 г. В Чернигове умер князь Святослав Ольгович. Опасаясь, что стол может захватить новгород-северский князь Святослав Всеволодович, княгиня вместе с боярами мужа и епископом Антонием приняли решение утаить княжью смерть, а тем временем послать по его сына Олега. Все участники поклялись на иконе св. Спаса хранить тайну. В том числе и епископ Антоний. Тысяцкому Гюрги показалось, что «не л?по дати пискупу ц?ловати святого Спаса», поскольку он является святителем. Но, как оказалось впоследствии, именно епископ и нарушил клятву, тайно написав грамоту Святославу Всеволодовичу. В летописи этот поступок получил оценку «злого преступления» и объяснен тем, что Антоний был греком.[112]
Определенное представление о количественном составе княжеского совета дает летописный рассказ об отступлении окружения умершего великого князя киевского Всеволода Ольговича от клятвы верности брату Игорю. Совет этот назван злым, а начальниками его объявлены тысяцкий Глеб, воеводы Иван Воитишич и Лазарь Саковский, а также Василь Полочанин и Мирослав Хилич. Они «совокупиша около себе кыяны и св?щашася, како бы имъ узъмощи перельстити князя своего».[113]
Примерно такое количество ближайших княжеских людей называет и летописная статья 1171 г. Настигшая князя Мстислава Изяславича, бежавшего из Киева на Василев, Бастиева чадь захватила в плен Дмитра Хороброго, Олексу Дворьского, Сбыслава Жирославича, Иванка Творимировича, Рода Тиуна. Были пленены и «ины многы», но то, что летописец только некоторых назвал по имени свидетельствует об особом их социальном статусе.[114]
Из приведенных известий следует, что в состав княжеской думы входили, прежде всего, представители служилой княжеской администрации. Определенно тысяцкий и воевода, о чем говорится в летописи.
Наверное также и тиун, предполагать участие которого дает основание его высокий административный статус и неизменное присутствие в княжеском окружении. Для опознания награбленного дружиной Юрия Долгорукого имущества Изяслава Мстиславича, последний «посла мужи своя и тивуна своего».[115] Ростислав Мстиславич, после смерти Вячеслава Владимировича, «?ха на Ярославль дворъ, и съзва мужа отца своего Вячеславли и тивуны и ключники».[116] Когда Мстислав Изяславич был приглашен своей братиею и киевлянами на киевский стол, то впереди себя он послал в Киев Василька Ярополковича и «тиунъ свои посла».[117] Согласно приведенному выше летописному известию 1171 г. названный по имени тиун Род находился в окружении Мстислава Изяславича, когда он вынуждено покинул Киев.
В ближайшем окружении изгнанного киевского князя находился дворский Олекса, что позволяет также причислить его к княжеским советникам. Из известий, содержавшихся в Галицко-Волынской летописи, следует, что дворские находились на одной из высших ступеней в княжеской администрации. Когда в 1236 г. Даниил Романович подошел к Галичу, то, под давлением галичан, приглашение ему направили епископ Артемий и дворский Григорий. Они заявили: «Прииди, княже Данило, приими градъ».[118] В летописной статье 1247 г. сообщается, что вместе с князьями Даниилом и Васильком в преследовании литовских дружин принимал участие и дворский Яков со своими воями.[119] Одна из ведущих ролей в сражении Данила Романовича с венграми и Ростиславом Михайловичем в 1249 г. принадлежала дворскому Андрею, который предводительствовал профессиональной дружиной. Он же пленил венгерского воеводу Филю и привел его к Данилу на расправу.[120]
Все последующие упоминания дворских в Галицко-Волынской летописи представляют их как ближайших военных помощников князей Данила и Василька Романовичей. В летописной статье 1268 г. сказано: «Служащии же князи Данилови и людье Василкови, Юрьи, Олекса дворьскый, ин?и ?хаша на н?» (на литовцев — П.Т.).[121]
В число думцев определенно входил милостник, который, хотя и не занимал никакой служивой должности, был одним из наиболее приближенных к князю лиц. В пользу этого свидетельствует, в частности летописная статья 1180 г., рассказывающая о замыслах Святослава Всеволодовича лишить столов Рюрика и Давыда Ростиславичей. Об этом, как пишет летописец, он «сдумдвъ с княгинею своею и с Кочкаремь, милостникомъ своимъ».[122]
Можно полагать, что среди княжеских советников были и их кормильцы, имевшие высокий социальный статус и политический вес. Причем, не только при малолетних князьях, но и при взрослых. Летописец упоминает их, как правило, при описании острых политических событий, связанных с междукняжескими конфликтами. В походе Ольги и Святослава на древлян в 946 г. находился и кормилец князя Асмуд. В битве 1018 г. на Буге принимал участие кормилец Ярослава Будый, исполнявший, скорее всего, воеводские функции. Под 1151 и 1171 гг. в летописи упомянут кормилец дорогобужского князя Владимира Андреевича. В первом случае он запретил своему князю участвовать в сражении на Лыбеди: «Володимира же не пусти кормилець его, зане молодъ б? в то время», во втором — исполнял какие-то посольские функции во время вооруженного конфликта между Мстиславом Изяславичем и Владимиром Андреевичем.
В 1208 г. среди великих галицких бояр, бежавших от репрессий князей Игоревичей в Венгрию, назван и кормилец Володислав. Вместе с другими боярами — Судиславом и Филиппом, он вел переговоры с венгерским королем о посажении на галицком столе Данила Романовича. Под 1231 г. упомянута вдова кормильца Нездилы, однако, как и в случае с Володиславом, в летописи нет уточнения у какого князя Нездило был кормильцем.
В XIII в. наряду с термином «кормилец» упоминается и другой — «дядько», являвшийся синонимом первого. Когда княгиня Романова узнала, что над ее сыновьями нависла смертельная опасность, она «съв?тъ створи с Мирославомъ и с дядькомъ, и на ночь б?жаша в Ляхы. Данила же возмя дядька перед ся, изыде изъ града».[123] В 1289 г. Лев Данилович послал к сыну своему «Семена своего дядьковича».[124] В поздних летописных списках слово «кормилец» заменено словом «дядько», что убедительно указывает на их содержательную однозначность.
Видимо, такими дядьками были Добрыня при Владимире Святославиче и Георгий Шимонович при Юрие Долгоруком. Оба занимали очень высокие места в княжеской администрации. Первый стал новгородским посадником, а второй — суздальским наместником. «По л?техъ же мноз?хъ с?де Володимеровичь въ Киев?, тысяцкому же своему Георгиеви, яко отцю, предасть область оуздальскую».[125]
Кроме служилых и семейно близких лиц, в думу входили и старшие или великие бояре, не занимавшие административных должностей. Это были так называемые бояре «думающие», гибель которых на Каяле оплакивал Игорь Святославич. В известиях о княжеской думе они скрываются, чаще всего, под терминами «дружина старшая», «дружина передняя», «смысленные», тогда как служилые лица определяются терминами «мужи княжи» или «мужи свои». Князь Изяслав и Ростислав Мстиславичи думали с «мужами своими и с дружиною». Советниками Юрия Долгорукого были просто бояре, а Владимира Святославича — «бояре и старцы градские».
Из сказанного явствует, что дума являлась постоянно действующим органом власти, без которого не мыслилось княжеское правление. Она была не только «актом думания или советования князя с людьми», как утверждал В. И. Сергеевич и другие историки, но вполне действенной политической институцией, участвовавшей наряду с князем в выработке решений по всем вопросам жизни страны или земли, которые подлежали княжеской юрисдикции.
Отказывая думе в институциональности, С. В. Юшков мотивировал это тем, что развитие феодальной власти не дошло еще до того уровня, когда нужно было бы создание какого-то особого органа, стоявшего над князем и его окружением.[126] Слово «окружение» тут явно лишнее, потому, что именно оно и было этим самым органом, правда, стоящим не над князем, а рядом с ним. Не была дума и частным делом князя, как это представлялось А. Е. Преснякову. Она в такой же мере древний политический институт, как и князь. Вместе с князем дума олицетворяла княжеский правящий двор.
В. И. Сергеевич, на собственный риторический вопрос — был ли князь обязан иметь советников? — отвечал, что «конечно нет». Однако, как остроумно заметил М. А. Дьяконов, не мог указать ни одного князя, у которого не было бы советников.[127] Но если практика княжеских советников или думцев была давней и постоянной, то не является ли это доказательством того, что она стала нормой политической жизни, пусть и не закрепленной юридическим актом. Это осознавал не только князь, но и его думцы. Показательным здесь может быть заявление дружины Мстислава Изяславича о том, что князь без них не мог ни замыслить зла против Рюрика и Давыда Ростиславичей, ни исполнить его. «Тоб? без нас того н?льзя было замыслити, ни створити».
Таким образом, содержащиеся в летописи свидетельства, позволяют видеть в княжеской думе постоянно действовавший орган государственной власти. Конечно, это еще не учреждение, как полагал В. О. Ключевский и другие историки, и, тем более, не однопалатная парламентская структура, как утверждал В. Т. Пашуто, но определенно политический институт, вполне соответствовавший уровню государственного развития Древней Руси X–XIII вв.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
history.wikireading.ru
Боярская дума древней Руси: Русская философия : Руниверс
«Московская боярская дума по своему устройству и характеру деятельности была созданием того же факта, который послужил походной точкой истории самого Московского государства. Это государство началось военным союзом местных государей Великороссии под руководством самого центрального из них, союзом, вызванным образованием великорусской народности и ее борьбой за свое бытие и самостоятельность. Дума стала во главе этого союза с значением военно-законодательного совета местных союзных государей с их вольными слугами боярами, собравшихся в Москве под председательством своего вождя»
В.О. Ключевский
Василий Осипович Ключевский углубился в работу над докторской диссертацией «Боярская дума древней Руси» в 1872 году, сразу после получения магистерского звания, и это фундаментальное исследование заняло у него почти 10 лет напряженного труда. В 1880–1881 гг. отрывки из готовящейся книги начали появляться в журнале «Русская мысль» и уже тогда стали событием в отечественной исторической науке. В 1882 году Ключевский, наконец, посчитал свою работу завершенной и блестяще защитил ее в Московском Университете.
Тогда же «Боярская дума древней Руси» была впервые издана отдельной книгой.
Называя Боярскую думу «маховым колесом древнерусской администрации», Ключевский дает колоссальную панораму общественной жизни Руси с древних времен до конца XVII века.
Образование городов вокруг торговых центров великого водного пути, происхождение и сущность удельного порядка в северо-восточной Руси, состав и политическая роль московского боярства, московское самодержавие, бюрократический механизм Московского государства XVI – XVII веков, – все это снабжается обстоятельным социально-экономическим анализом.
Именно этот аналитический подход становится общепризнанным методом исторического исследования и выдвигает В.О. Ключевского на роль влиятельного общественного деятеля, чья оценка прошлого страны формирует отношение общества к современным событиям. Уже вскоре вокруг В.О. Ключевского складывается целая научная школа, последователями которой становятся известные русские историки М.К. Любавский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и др.
В статье, посвященной работам В.О. Ключевского и его роли в отечественной исторической науке, профессор Казанского университета Николай Николаевич Фирсов (1864–1934) писал: «Принявшись за исследование одного из важнейших учреждений древней Руси, именно – Боярской Думы, Ключевский первый из русских историков неразрывно связал историю учреждения с историей общественных классов, с основными процессами в жизни страны. В результате получилось не одно специальное исследование, свидетельствовавшее о высоком даре анализа и глубоких познаниях в первоисточниках, но и тонко нарисованная синтетически-художественная картина.
Перед читателем «Боярской Думы» проходят как живые типические фигуры древнерусской истории: тут и удельный князь хозяин-скопидом, и шумливый, но крепко зажатый в капиталистическом кулаке новгородский мужик – «вечник», и московский боярин – князь, знающий себе правительственную цену, гордый своим ярославским генеалогическим прошлым и желчно порицающий царское самовластие, тут и сам московский царь, правящий вместе с боярами, посылающий их в «дальнеконечные» походы, а при личном благодушии, в сердитую минуту выталкивающий их из заседания Думы, тут и «хрестьянин» – вечный плательщик, старающийся укрыться, «избыть» платежа, но постоянно улавливаемый, становившейся всё чаще и чаще фискальною сетью, – царский «сирота».
Документ из Личного фонда В.О.Ключевского (№ 4). Научный архив Института истории Российской академии наук.
