Семь мудрецов Греции - Русская историческая библиотека
Важную роль в возникновении греческой философии сыграли «семь мудрецов». Собственно говоря, мудрецов в Древней Греции было больше; существовали различные списки мудрецов, но в каждом списке их было обязательно семь. В этом видна характерная для профилософского сознания магия чисел, которую мы находим и у Гесиода. Его поэма называлась «Труды и дни», ибо в ее в конце Гесиод рассказывает о том, какие дни месяца благоприятны, а какие неблагоприятны для тех или иных дел.
Разные источники называют разные имена «семи мудрецов» Греции. Самый ранний из дошедших до нас списков принадлежит Платону. Это уже IV в. до н.э. В диалоге Платона «Протагор» о мудрецах сказано: «К таким людям принадлежали и Фалес Милетский, и Питтак Митиленский, и Биант из Приены, и наш Солон, и Клеобул Линдийский, и Мисон Хенейский, а седьмым между ними считался лаконец Хилон» (343 А). Диоген Лаэрций сообщает, что имена «семи мудрецов» были официально провозглашены в Афинах при архонте Дамасии (582 г. до н.э.). Правда, у Диогена Лаэрция место малоизвестного Мисона с большим на то правом занимает Периандр – коринфский тиран. Полагают, что Платон вывел Периандра из состава семи мудрецов Греции из-за своей ненависти к тирании и тиранам. Были и другие списки. Но во всех семерках неизменно присутствовало четыре имени: Фалес, Солон, Биант и Питтак. Со временем имена мудрецов были окружены легендами. Например, Плутарх в своем произведении «Пир семи мудрецов» описал их явно вымышленную встречу в Коринфе у Периандра.
Время деятельности «семи мудрецов» – конец VII в. и начало VI в. до н.э. Это конец четвертого (после Эгейского неолита, Критской и Микенской Греции и «гомеровской» Греции) периода в истории Эгейского мира – периода архаической Греции (VIII – VII вв. до н.э.) и начало пятого периода. В VI в. до н.э. Эллада вступает в «век железа». Расцветает античный полис – город-государство. Развиваются товарно-денежные отношения. Начинается чеканка монеты. Власть аристократов-евпатридов, «благородных», ведущих свой род от героев (детей бога или богини), а тем самым мифологически обосновывающих свое право на господство, в ряде полисов свергается. Ее место занимает тирания. Тираническая антиаристократическая форма правления устанавливается в Мегаре во второй половине VII в. до н.э., в Коринфе, Милете и в Эфесе – в конце VII в. до н.э., в Сикионе и в Афинах – в начале VI в. до н.э. В начале VI в. до н.э. в Афинах были проведены реформы Солона. Отныне основой социального расслоения там стало не происхождение, а имущественное положение. Было отменено долговое рабство. Афиняне, проданные за долги на чужбину, были выкуплены и возвращены на родину.
Солон - один из семи мудрецов Греции
Житейская мудрость. Выше мы приводили мудрость «семи мудрецов» Греции как пример житейской мудрости. В своих истоках это мудрость фольклора, мудрость, выраженная в анонимных пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщенности и глубины в понимании человека и типичных житейских ситуаций. Этим особенно отличалась китайская даже философия. Но то, что для Китая было судьбой, для Древней Греции было лишь эпизодом. Сознательная и авторская житейская мудрость «семи мудрецов», а ранее Гесиода – начало мирской этики. Все высказывания «семи мудрецов» никак не связаны с мифами, с авторитетом богов, они плод практического рассудка, а поэтому относятся ко второй, «научной», части профилософии. Однако в отличие от древнекитайской и древнеиндийской, древнегреческая философия возникла не как этика, а как натурфилософия, а лучше сказать, «фисикофилософия».
Мирская этика «семи мудрецов» Греции свидетельствует о кризисе мифологического сознания, мифологического вида мировоззрения, социальная функция которого состояла, как мы уже сказали, в обосновании права землевладельческой аристократии на господство над земледельцами. Со временем начинают складываться первые еще очень наивные, но все же немифологические системы взглядов. Но на первых порах миру богов и героев противопоставляется житейская мудрость, осмысление обыденной жизни в афоризмах, в которых нет ничего от сверхъестественного мира. Это чисто житейская практическая мудрость Древней Греции, но достигшая своего обобщения в сжатых мудрых изречениях.
Такие афоризмы, или гномы, Аристотель определяет как «высказывания общего характера». Гномы пользовались большой известностью. Изречения «ничего сверх меры» и «познай самого себя» были даже высечены над входом в дельфийский храм Аполлона.
Три вида гном. В лице своих мудрецов греческое мировоззрение обращается от мифологических теогоний к человеку. Уже в гесиодовых «Трудах и днях» зарождается нравственная рефлексия, осознание механизма общественных запретов и предписаний, дотоле работавшего стихийно. Но и в гномах можно увидеть зарождение древнегреческой этики. Конечно, этика – это учение о нравственности, а не сама нравственность, но нравственное самосознание – это уже начало этики. Античная мифология не отличалась ни высоким нравственным уровнем, ни морализированием. В «Илиаде» и «Одиссее» Гомера все в нравственном отношении безразлично, кроме мужества – этой главной и единственной добродетели и трусости – главного и единственного порока. Укоры совести Одиссею неведомы. Между тем совесть – это переживание расхождения между должным и сущим в поведении человека. Конечно, нередко случается, что должное оказывается мнимым – плодом скорее предрассудка, чем разума, поэтому сами по себе укоры совести еще ничего не говорят о подлинности или неподлинности должного. Но у Одиссея вообще нет никакого преставления о должном.
В основе складывающихся этических норм лежал один важнейший принцип. Он был четко выражен уже Гесиодом: «Меру во всем соблюдай!» Поэтому зло было понято как безмерность, а благо – как умеренность. Нравственную безмерность греки называли «гюбрис» – наглость, нахальство, дерзость, грубость, глумление. Отсюда такие гномы, как изречения мудрецов Греции: Солона «Ничего сверх меры!» и изречение Клеобула «Мера – наилучшее». В этом же роде и более конкретные изречения, например советы Бианта – «Говори к месту», Хилона – «Не позволяй своему языку опережать твой разум», Питтака – «Знай свое время» и т. д. Все эти гномы служили проповеди гармонизации отношений между людьми путем их самоограничения.
К этим гномам примыкала гномическая (назидательная) поэзия Фокилида Милетского, Феогнида Мегарского и других поэтов-моралистов. Среди них мы снова находим некоторых из «семи «мудрецов». Хилону приписано двести стихов, Питтаку – шестьсот, а Клеобулу – три тысячи. Выдающимся поэтом был мудрец и законодатель Солон.
Античная лирическая поэзия также сыграла свою роль в формировании философии. В лирике происходит пробуждение личного самосознания, тогда как в эпосе личность поглощена родом. В этом смысле лирика ближе к философии, чем эпос. Предфилософская лирика в Элладе – это в основном лирика ионийских поэтов конца VIII – VII и начала VI в. до н.э. Она представлена именами Каллина из Эфеса, Тиртея из Милета, Архилоха с Пароса, Терпандра с Лесбоса, дорическим лириком Алкманом Спартанским – лидийцем из Сард, Алкеем и Сапфо с Лесбоса, Стесихором, Симонидом из Аморгоса, Мимнермом из Колофона.
Второй вид гном – это нечто большее, чем нравственные предписания и запреты. Сюда прежде всего относится гнома «Познай самого себя!» Она имела не только нравственный, но и мировоззренческо-философский смысл, который, правда, был раскрыт лишь Сократом в V в. до н.э.
Третий вид гном – гномы Фалеса. Фалес – первый во всех списках семи мудрецов Греции. Он же первый древнегреческий, а тем самым древнезападный философ. Фалесу приписаны такие мудрые и уже мировоззренческие изречения, как: «Больше всего пространство, потому что оно все в себе содержит», «Быстрее всего ум, потому что он все обегает», «Сильнее всего необходимость, ибо она имеет над всем власть», «Мудрее всего время, потому что оно все открывает» и некоторые другие.
Фалес Милетский - один из семи мудрецов Греции
Именно Фалес распространил ту форму всеобщности, которая была достигнута в гномах, на мировоззрение. В этом ему помогли и занятия науками. Фалес был не только первым среди семи мудрецов Греции, но и первым античным ученым.
rushist.com
Семь мудрецов
Все вы знаете о семи мудрецах. Они жили в VII—VI в. до Р.Х. Разные свидетельства причисляют к семи мудрецам разных мыслителей, но, как правило, во всех списках встречаются четыре мудреца — это Фалес, Солон, Биант и Питтак. Большинство высказываний семи мудрецов посвящены некоторым нравственным предписаниям. Таким образом, возникает этическое философствование, выражавшееся в форме неких положений, максим, или гном. В качестве примера можно привести развитие темы меры. Практически у каждого мыслителя встречается такая мысль, что мера лучше всего. Клеобул: «мера лучше всего», Солон: «ничего — слишком», Питтак: «знай меру» и т.д. Это основное направление их мудрости — открытие гармонии в мире и человеке. Множество гномов выражают просто некие этические мысли, например: «Отца нужно уважать», «Лучше быть ученым, чем неученым», «Будь сдержан на язык», «К несправедливости питай ненависть», «Благочестие блюди» и т.д. Однако среди всех высказываний семи мудрецов следует выделить несколько. Прежде всего, это максима, о которой говорят Хилон и Фалес, и которая была выбита над входом в дельфийский оракул: «Познай самого себя». Эту фразу Сократ считал самой мудрой и избрал девизом своей собственной философии. Это уже не просто фраза, но девиз познания, самопознания, то, что стало целью и методом дальнейшей философии. И еще одну мысль Солона я бы выделил: «О тайном догадывайся по явному». Здесь выражается принцип дальнейшего научного познания. Причинность надо искать не среди явлений, а за явлениями надо искать скрытую причину, о которой можно судить по этому явлению.
Лекция 3
МилетскаЯ школа Фалес
Первым греческим философом по традиции считается Фалес Милетский. Вообще греческая философия возникла одновременно в двух местах. С одной стороны — в Восточной Греции, на побережье Малой Азии, т.е. в Ионии. Иония состояла из нескольких городов-полисов, одним из которых был Милет, известный тем, что в этом городе родились самые первые философы. Практически одновременно философия возникает на юге современной Италии. Основателем ее является Пифагор.
Несколько слов о периодизации античной философии. Ее обычно делят на три периода. Первый период — это досократики. Само название ставит временной и тематический предел. Второй период — то, что можно назвать классической греческой философией: это философия Сократа, Платона и Аристотеля. Третий период — философия эпохи эллинизма. Эллинистическая философия после Аристотеля представлена вначале тремя школами — стоицизмом, эпикурейством и скептицизмом. Кроме них существовали перипатетическая и академическая школы, а в первые века после Р.Х. к ним добавилась неоплатоническая школа.
Сейчас мы займемся первым периодом древнегреческой философии, философии досократовской. Я вам уже рекомендовал книгу «Фрагменты древнегреческих философов». Дело в том, что произведения философов, живших до Платона, до наших дней не дошли. Известны только цитаты из работ этих философов, упоминаемые у других мыслителей, живших гораздо позднее, чем философы-досократики. Поэтому о философии досократовского периода мы можем судить только по фрагментам, цитатам или просто по изложениям некоторых их мыслей. Встречаются они в первую очередь, конечно, у греческих философов — у Платона и Аристотеля, а также у мыслителей, живших в первые века после Р.Х., в том числе и у отцов Церкви. Много цитат мы находим у Августина, Иринея Лионского, Тертуллиана, Климента Александрийского, Максима Исповедника и т.д. По этим фрагментам мы можем в более или менее правильной форме восстановить те философские взгляды, которых придерживались мыслители досократовского периода. Первоначально сборник фрагментов, собранных немецким филологом Дильсом, вышел в Германии в конце XIX в. Впоследствии книга неоднократно переиздавалась с дополнениями, но уже под редакцией ученика Дильса — Кранца. Первоначальное название книги — «Фрагменты досократиков». В русском издании книга вышла под названием «Фрагменты ранних греческих философов», потому что в нее были включены фрагменты мыслителей, которых не принято называть досократиками, — Гомера, Гесиода и др. Обратите внимание, что во «Фрагментах» часто цитируются отцы Церкви. И когда будете читать эту книгу, обращайте на это особое внимание, смотря, как отцы Церкви относятся к тому или иному мыслителю: или просто цитируют, или осуждают, или одобряют то или иное положение. Таким образом вы не только научитесь понимать античную философию, но и научитесь правильно с ней работать, выработаете христианское отношение к античной философии.
Итак, первым философом милетской школы (по традиции начинают именно с нее) является Фалес Милетский. Годы жизни его, как и многих других философов того времени, восстановить точно невозможно. Считается, что он жил в конце VII — первой пол. VI вв. По некоторым данным цифры уточняются, так что в учебниках философии можно найти такие годы: 625—547 до Р.Х. Фалесу приписывается несколько произведений, в числе которых «О началах», «О солнцестоянии», «О равноденствии», «Морская астрология» или «Астрономия». Причем «Морскую астрологию» считают подложным произведением, скорее Фалесу не принадлежащим. О жизни Фалеса вы можете узнать из книги Диогена Лаэртского. Советую вам при подготовке к семинарским занятиям прочитывать соответствующие места из Диогена Лаэртского.
Диоген Лаэртский указывает, что Фалес своей мудрости, в том числе и математике, научился в Египте . Однако Фалес внес много нового по сравнению с тем, что знали египетские жрецы. Египтяне могли делать некоторые геометрические вычисления. Фалес же, в отличие от них, ввел некоторый элемент доказательности в геометрию. В частности, он доказал несколько теорем в отношении треугольников (о равенстве треугольников по стороне и двум углам и т.д.). Внес он серьезный вклад и в астрономию — как следует из названия двух его произведений, он указал дни равноденствия и солнцестояния. Он предсказал солнечное затмение, которое случилось в 585 году. Хотя, как отмечают многие исследователи, Фалес еще не знал причину солнечных затмений и расчеты основывал только на эмпирических наблюдениях, которые вели египетские жрецы. Фалесу также принадлежит введение календаря в 365 дней и деление его на 12 месяцев. Он пытался объяснить причину, по которой происходят разливы Нила, и т.д. Даже сам круг вопросов, которыми занимался Фалес, показывает, что он был энциклопедически одаренный человек. Нас же интересуют в первую очередь его философские вопросы и ответ на вопрос, почему именно Фалес считается первым философом.
Среди его философских положений выделяются два. И именно эти положения упоминаются у Аристотеля. Первое положение: Фалес сказал, что начало всех вещей — вода. Мы помним, что примерно похожее высказывание есть у Гомера, который говорил, что «Океан всему прародитель». Однако, тем не менее, именно Фалеса мы считаем философом, а Гомера нет. Почему? У Гомера Океан, вода как стихия, стоит у начала родословия богов, т.е. вода есть только генетическое начало мира. Фалес же считает, что вода есть начало онтологическое, т.е. тот элемент, та субстанция, которая лежит в основе всех вещей. Фалес первым поставил вопрос о субстанции, о том, что лежит в основе многообразия нашего мира. То, что мир многообразен и полон огромного количества предметов, для всех очевидно. Проблема возникает тогда, когда мы поставим вопрос: а не лежит ли в основе этого многообразия нечто единое, объединяющее все эти предметы? И если лежит, то что это такое? То, что объединяет все многообразие предметов и лежит в его основе, называют субстанцией, или по-гречески — hupostasis, что дословно можно перевести как «под-лежащее, лежащее под». Фалес первым поставил этот вопрос и первым дал на него ответ, сказав, что в основе всего лежит вода. На основании этого обычно делается вывод (как увидим, совершенно необоснованный), что Фалес в основе своей стихийный материалист.
Аристотель, цитируя Фалеса, размышляет, почему Фалес началом всех вещей посчитал воду. Я уже говорил, что вполне возможно влияние Гомера. Кроме того, указывает Аристотель, Фалес не мог не заметить, что в основе всей жизни лежит вода — пища содержит воду, сперма всех живых существ влажная, что все живое рождается из воды и живет за ее счет.
Второе положение Фалеса — все полно богов. И доказательство этого Фалес находил в том, что магнит притягивает к себе железо. Таким образом, душа — это двигательное начало. Она есть не только у живых, но и у вещей (такая концепция, приписывающая жизнь неживым предметам, называется гилозоизмом). Поэтому одушевлена вся вселенная, так что, цитирует Фалеса Анахарсис у Плутарха, не стоит удивляться тому, что промыслом бога совершаются прекраснейшие дела. Бог — это ум космоса, и космос — прекраснее всего, ибо он — творение бога.
studfiles.net
Мифы о Семи Мудрецах. часть 1.
Определенный интерес представляют индийские легенды о Семи Мудрецах. Эти мифы рассказывают о многих событиях, связанных с мудрецами – риши. Согласно легенд, правитель теперешнего человечества Ману не мог себе представить послепотопный мир без мудрецов и поэтому семь божественных риши первыми взошли на его корабль, влекомый огромной рыбой по бурным волнам расходившейся стихии.
Сакральное созвездие Саптариши или Семи Мудрецов (Большая Медведица), сверкало на небе и указывало путь кораблю. Это священное семизвездье. Вот так пишет о нем Н.Рерих: «Семизначное созвездие под именем семи сестер или семи старцев или Большой Медведицы привлекло внимание всего человечества. Библия славословит это созвездие. Буддийская священная Трипитака ему же посылает пространное моление. Древние майя и египтяне на камнях его запечатлели. К нему же обращалась «черная» вера шамана дикой тайги».
После того как сошла вода Великого Потопа, семь могущественных мудрецов, познавшие тайны природы и способные управлять ее силами, приняли самое активное участие в жизни богов и людей. От семи божественных риши, как утверждает мифологическая традиция, пошли все мудрецы Индии, вплоть до живущих ныне. Один из литературных источников древней Индии «Шаталатха брахмана» называет их имена: Готама, Бхарадваджа, Вишвамитра, Джамадагни, Васишта, Кашьяпа, Атри.
Правда, на страницах «Махабхараты» мы встречаем иные имена: Маричи, Атри, Ангирас, Пулаха, Крату, Пуластья, Васиштха. За исключением двух существует расхождение в именах мудрецов, однако, количество их всегда остается неизменным. Эти семь первых риши обитали на горе Меру в самом центре Земли.
Семь риши, называемых Дхиан-Коганами упоминаются и в сокровенной космогонии «Тайной Доктрины». В ней говорится, что миллионы лет назад пришли на нашу планету праотцы нашего сознания, наши духовные предки – Солнечные Питрисы. В последующем их называли Старшими Братьями по разуму, великими Учителями, Махатмами.
Достигнув высочайшей степени развития на планете, которую мы называем Венерой, они вместо того, чтобы перейти на более высшие планеты и продолжить свое дальнейшее совершенствование опустились на более низкую по развитию планету с единственной целью: помочь человеко-животному ускорить его эволюцию.
Этих высокодуховных Сущностей было семь. Их «рожденные» на Земле миллионы лет назад «отражения» в виде собственных двойников, воплощавшихся затем в человечестве в разные эпохи, мы знаем под различными исторически-известными именами, но приемлемым для нашего сознания будет их обобщенное имя – Великие Учителя человечества. Их местопребывание на земном плане связывается сейчас с Гималаями, с таинственным местом, известном как Шамбала.
Великие Учителя знали: младенческому человечеству нельзя передавать знания в чистом виде. Детям, знания всегда даются под видом сказок и легенд. Поэтому ни одну легенду, ни одно Священное Писание нельзя читать буквально, ибо для непосвященных это становится началом глупого и опасного суеверия.
Они составили священные «Веды», передали людям священный огонь, основали жреческий род, создали космогоническое учение, изобрели музыкальные инструменты. Иными словами выполнили роль тех, кого мы называем культурными героями или основателями духовной традиции.
Семь Учителей, водителей человечества Земли являются иномирцами, поскольку находятся на более высшей ступени существования разума. Хотя они и могут принимать физическую оболочку и воплощаться среди людей, все же, по своей сути они являются связующим звеном между человечеством и иными мирами беспредельной Вселенной, каналом, по которому человечество выйдет на связь с Высшим Разумом. Не случайно многие мистики и контактеры указывают на существование на нашей планете Вознесенных Учителей, обитающих в высших сферах Земли.
Боги древности называли людей младшими братьями, а себя Старшими и люди еще не отравленные гордыней и невежеством почитали их как Божественных Учителей. Может быть, с тех давних времен и утвердился в Индии культ Учителя.
Конечно, в послепотопном человечестве больше всего знаний сохранилось в Египте – наследнике Атлантиды и Индии – наследнице Лемурии и через пришедших арийских племен – Гипербореи. В Индию же затем переместились все египетские ашрамы знания, поближе к труднодоступным Гималаям. Именно сюда переместился духовный центр человечества, отсюда же началось распространение по свету многих философских учений, которые в той или иной степени оказали свое влияние на возникающие евроазиатские религии. Поэтому многие великие Учителя чаще всего воплощались именно в индийском народе, а некоторые из них до сих пор сохраняют внешность, характерную для индусов.
Последующие поколения мудрецов продолжали традиции своих Великих Учителей. Они создавали священные книги, просвящали народ и устанавливали этические нормы. До сих пор живы в Индии культы, связанные с мудрецами.
Тысячелетиями формировался в индийской духовной традиции институт мудрецов как уникальное и целостное явление. Время наслаивало на него мифы и легенды, которые, переплетаясь с реальностью, так срослись с ней, что подчас трудно понять, где вымысел, а где действительность.
У Ларисы Дмитриевой все в том же источнике записано следующее: «Древние мудрецы знали, что ничто не сохранится в человеческой памяти, если не будет какого-либо внешнего символа или эмблемы, которые в концентрированном виде сберегут знание. Эти символы существуют в виде геометрических фигур, чисел, изображений зверей, птиц, даже человеко-зверей и т.д. Аллегории и эмблемы — посложней знаков: они зашифровали знание в словах или сложных образах древних живописных фресок, где имеет значение не только общий сюжет, слово и число, иногда включенные в него, но каждая деталь картины, каждый штрих на детали, ее ракурс, цвет и, может быть, даже звук, который должен соответствовать этому цвету. (В некоторых источниках сообщается, что такие фрески времен астрономической давности, хранящие секреты нашей Вселенной и планеты, в первоначальной целостности находятся на большой глубине в «змеиных норах под треугольными камнями», т.е. в подземных галереях между Большой Пирамидой и Сфинксом.).
«О Египет, Египет! – воскликнул когда-то с грустью Гермес-Тот, Великий Учитель, который дал письменность не знавшему младенчества своему таинственному древнему народу и был его законодателем, правителем и жрецом одновременно, а потому назывался Трисмегистом-Трижды Великим. – Придет день, когда от твоей религии останется только сказка, сказка невероятная для твоих потомков, сохранятся лишь несколько слов, начертанных на камне, передающих память о твоих великих деяниях...»
Гермес Трисмегист прозревал очень далеко. Он знал, что не только знания страны, которой он дал имя (Пта), он сам и его имя станут мифом, и школьники ХХ века уже не вспомнят о нем. Знал он и то, что при сгущении тьмы в человечестве ему придется оставить прекрасную землю Египта. И таинственная Община Великих Учителей, Сынов Света, называемое еще Белое Братство, заложит свою новую неприступную Твердыню в Гималаях. И эта Твердыня так же ... станет мифом для будущих цивилизованных народов Европы».
Среди исторических мудрецов Индии были чистые философы, религиозные реформаторы, политические деятели. Будда и Махавира, Нагарджуна и Нагасена, Шанкара и Рамануджа, Рамакришна и Вивеканда, Ауробиндо Гхош и Махатма Ганди – такие разные по своим идеям и деятельности, были едины в своем гуманистическом устремлении осмыслить культурно-историческую эволюцию человечества, помочь человечеству стать более совершенным и осознать свое место в этой эволюции.
В течение веков целые группы мудрецов и учителей оставались как бы экраном истории. Они достигали высоких ступеней на лестнице духовного совершенствования. Некоторые из них, появляясь в миру, нередко занимали высокое социальное положение, но оставляли как бы в тени свою связь с институтом мудрецов. Можно, например, вспомнить об императоре Ашоке из династии Маурьев или об императоре Акбаре из династии Великих Моголов. В обоих случаях власть, соединившаяся с мудростью, дала плодотворные исторические результаты.
Имена их были объявлены в Афинах при архонте Дамасии в 582/581 г. до н. э.[2] Древние источники приводят различные комбинации имён, однако неизменно включаются четверо[3][4]:
Причём Фалес во всех вариантах ставился на первое место[3].
Семь мудрецов называю — их родину, имя, реченье: «Мера важнее всего», — Клеобул говаривал Линдский; В Спарте: «Познай себя самого», — проповедовал Хилон; Сдерживать гнев увещал Периандр, уроженец Коринфа; «Лишку ни в чем!» — поговорка была митиленца Питтака; «Жизни конец наблюдай», — повторялось Солоном Афинским; «Худших везде большинство», — говорилось Биантом Приенским; «Ни за кого не ручайся», — Фалеса Милетского слово.
Неизвестный античный поэт[1]
Самый ранний из дошедших до нас список мудрецов приведен в платоновском диалоге «Протагор» (IV в. до н. э.)[3], там же впервые сообщается предание о них[1]. Помимо уже упомянутых, в него включены:
В более позднем списке Диогена Лаэрция вместо малоизвестного Мисона указан коринфский тиран Периандр[3][5]. Отмечают, что он мог быть заменен в варианте списка Платона[3][6].
Также, согласно Диогену Лаэртскому, в этот список включались Акусилай, Анаксагор, Анахарсис, Аристодем, Лас, Леофант, Лин, Орфей, Памфил, Писистрат, Пифагор, Ферекид, Эпименид, Эпихарм[7][4].
Как пишет А. Н. Чанышев: «Мудрость „семи мудрецов“ нельзя отнести ни к науке, ни к мифологии. Здесь, по-видимому, проявился третий духовный источник философии, а именно — обыденное сознание, в особенности то, которое достигает уровня житейской мудрости и которое проявляется в пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщённости и глубины»[3]. Также М. И. Шахнович отмечает, что «истоки философии в Древней Греции восходят к народным изречениям», а «изречения, приписываемые семи древнегреческим мудрецам, восходят к фольклору»[1]. В изречениях «мудрецов», по Марксу, «раскрываются элементарные силы нравственной жизни»[8].
Отмечая, в частности, Фалеса, Карл Маркс писал, что «греческая философия начинается с „семи мудрецов“»[8]. По Гегелю — они находятся «на пороге истории философии»[1].
Обращают внимание и на их связь с поэзией[3][4]. М. И. Шахнович отмечает, что «к семи мудрецам причисляли и легендарного поэта Орфея, а Ориген в III в. ухитрился отнести к ним Моисея и Зороастра»[1].
ru-wiki.org
"Семь мудрецов"
"Семь мудрецов"
Большую роль в подготовке античной философии сыграли "семь мудрецов". Слова "семь мудрецов" ставят в кавычки, потому что этих мудрецов было больше; существовали различные списки мудрецов, но в каждом списке их было обязательно семь. Это говорит, о том, что здесь проявлялась характерная для предфилосфского сознания магия чисел, которую мы находим и у Гесиода, поэтому его поэма называлась "Труды и дни", ибо в конце поэмы Гесиод рассказывает о том, какие дни месяца благоприятны или неблагоприятны для тех или иных дел.
Разные источники определяют состав "семи мудрецов" неоднозначно. Самый ранний из дошедших до нас списков принадлежит Платону. Это уже 4 в. до н. э. В диалоге Платона "Протагор" о мудрецах сказано: "К таким людям принадлежали и Фалес Милотский. и Питтак Митиленский, и Биант из Приены, и наш Солон, и Клеобул Линдийский, и Мисон Хенейский, а седьмым между ними считался лаконец Хилон". Позднее у Диогена Лаэрция место малоизвестного Мисона с большим на то правом занимает Периандр - коринфский тиран. Полагают, что Платон вывел Периаидра из состава "семи" из-за своей ненависти к тирании и тиранам. Были и другие списки. Но во всех семерках иеизменно присутствовало четыре имени: Фалес, Солон, Биант и Питтак. Со временем имена мудрецов были окружены легендами. Например, Плутарх и своем произведении "Пир семи мудрецов" описал явно вымышленную их встречу в Коринфе у Периандра.
Время деятельностп "семи мудрецов" - конец 7 и начало 6 в. до н. э. Это конец четвертого (после Эгейского неолита, Критской и Микеиской Греции и "гомеровской" Греции) периода в истории Эгейского мира - периода архаической Греции (8 - 7 вв. до н. э.) и начало пятого периода. В 6 в. до н. э. Эллада вступает в век железа. На основе отделения ремесла от земледелия расцветает античный полис - город-государство, в котором входящие в полис сельские местности экономически и политически подчинены городу. Развиваются товарно-денежные, вещные отношения между людьми. Начинается чеканка монеты. Власть евпатридов, "благородных", велущих свой род от родоначальнпков полубогов-героев, а тем самым идеологически обосновывающих свое право на господство, в ряде наиболее передовых полисов свергается. На ее место ставится тирания. Тираническая антиаристократическая форма правления устанавливается в Мегаре во второй половине 7 в. до н. э., в Коринфе, Милете и в Эфесе - в конце 7 в. до н. э., в Сикионе и в Афинах - в начале 6 в. до н. э. В начале 6 в. до н. э. в Афинах была проведена реформа Солона. Отныне основой социальной стратияфикации там стало не происхождение, а имущественное положение.
Обыденное моральное сознание. Мудрость "семи мудрецов" нельзя отнести ни к науке, ни к мифологии. Здесь, по-видимому, проявился третий духовный источник философии, а именно - обыденное сознание, в особенности то, которое достигает уровня житейской мудрости и которое проявляется в пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщенности и глубины в понимании человека и его социальности. Этим, как помним, особенно отличалась китайская предфилософия и даже философия. Но то, что для Китая было судьбой, то для Эллалы было лишь эпизодом. Конечно, возможна историко-сравнительная тема "Конфуций и "семь мудрецов", но развить ее можно только в обшем контексте древнекитайской и древнеиндийской предфилософии и философии. В отличие от древнекитайской и древнеиндийской, древнегреческая философия возникла не как этика, а как натурфилософия, а лучше сказать, "фисикофилософия".
Вместе с падением политичеркой власти аристократии утрачивает свою гегемонию и мифологическое мировоззрение, чья идеологическая функция в условиях обществ "бронзового века" состоит в обосновании, как мы уже сказали, права землевладельческой аристократии на господство над земледельцами. Со временем начинают складываться первые еще очень наивные, но все же немифологические системы взглядов. Но на первых порах миру богов и героев противопоставляется осмысление обыденного сознания в афоризмах, в которых нет ничего от сверхъестественного мира. Это чисто житейская практическая мудрость, но достигшая своего атомарного обобщения в сжатых мудрых изречениях.
Такие афоризмы, или гномы, имели форму всеобшности. Аристотель определяет "гному" как "высказывание общего характера". Гномы пользовались большой известностью. Изречения "ничего сверх меры" и "познай самого себя" были даже высечены над входом в дельфийский храм Аполлона. Диоген Лаэрций сообшает, что имена "семи мудрецов" были официально провозглашены в Афинах при архонте Дамасии (582 г. до н. э.).
Три вида гном. В лице своих мудрецов античное мировоззренческое сознание обращается от мифологических теогоний к человеку. Уже в Гссиодовых "Трудах и днях" зарождается нравственная рефлексия, осознание механизма общественных запретов и предписаний, дотоле работавшего стихийно. Но и в гномах можно увидеть зарожденпе древнегреческой этики. Конечно, этика - это наука о нравственности, а не сама нравственность, но нравственное самосознание - это уже начало этики. Античная мифология не отличалась ни нравственным уровнем, ни морализированием. Выше говорилось, что у Гомера все в нравственном отношении безразлично, кроме мужества - этой главной и единственной добродетели и трусссти - главного и единственного порока. Упреки совести Одиссею неведомы. Между тем совесть - это переживание расхождения между должным и сущим в поведении человека. Конечно, нередко случается, что должное оказывается мнимым, плодом скорее предрассудка, чем разума, поэтому сами по себе укоры совести еще ничего не говорят о подлиниости или неподлинности должного. Но у Одиссея вообще нет никакого представления о должном.
В основе складывающихся этических норм лежал один важнейший принцип. Он был четко выражен уже Гесиодом: "Меру во всем соблюдай!" Поэтому зло было понято как безмерность, а благо - как умеренность. Нравственную безмерность греки называли "гюбрис" - наглость, нахальство, дерзость, грубость, глумление. Отсюда такие гномы, как изречение Солона "Ничего сверх меры!" и изречение Клеобула "Мера - наилучшее". В этом же роде и более конкретные изречения, например советы Бианта - "Говори к месту", Хилона - "Не позволяй своему языку опережать твой разум", Питтака - "Знай свое время" и т. д. Все эти гномы служили проповеди гармонизации отношений между людьми путем их самоограничения.
К этим гномам примыкала гномическая (назидательная) поэзия Фокилида Милетского, Феогнида Мегарского и других поэтов-моралистов. Среди них мы снова находим некоторых из "семи "мудрецов". Хилону приписано двести стихов, Питтаку - шестьсот и Клеобулу - три тысячи. Выдающимся поэтом был мудрец и законодатель Солон.
Вообще говоря, античная предфилософская лирическая поэзия тактике сыграла свою роль в подготовке философии. В лирике происходит пробуждение личного самосознания, тогда как в эпосе личность поглощена родом. Мифология - дело родового сознания, а философия - личного. Предфилософская лирика в Элладе - это в основном лирика ионийских поэтов конца 8 - 7 и начала 6 в, до н. э. Она представлена именами Каллина из Эфеса, Тиртея из Милета, Архилоха с Пароса, Терпандра с Лесбоса, доричесыим лириком Алкманом Спартанским - лидийцем из Сард, Алкеем и Сапфо с Лесбоса, Стесихором, Симонидом из Аморгоса, Мимнермом из Колофона.
Второй вид гном - это нечто большее, чем нравственные указания. Сюда прежде всего относится гнома "Познай самого себя!" Она имела не только нравственный, но и мировоззренческо-философский смысл, который, правда, был раскрыт лишь Сократом в 5 в. до и. э.
Третий вид гном - это гномы Фалеса. Фалес - первый во всем списках "семи". Он же первый древнегреческий, древнезападный философ. Фалесу приписаны такие мудрые мировоззренческие изречения: "Больше всего пространство, потому что оно все в себе содержит", "Быстрее всего ум, потому что он все обегает", "Сильнее всего необходимость, ибо она имеет над всем власть", "Мудрее всего время, потому что оно все открывает" и некоторые другие.
Имея в виду именно Фалеса, Маркс говорил о том, что "греческая философия начинается с "семи мудрецов" 1 /Маркс К., Энгельс Ф, Из ранних произведений. М., 1956, с. 131./. И менно Фалес распространил ту форму всеобщности, которая была достигнута в гномах, на мировоззрение. В этом ему помогло и занятие науками. Фалес был не только первым среди мудрецов, но и первым античным ученым.
mirznanii.com
Семь мудрецов Википедия
Есть у мудрейших обильный запас изречений, Много для жизни полезных советов может в нём каждый найти.
«Семь мудрецов» (др.-греч. οἱ ἑπτὰ σοφοί) — особо чтимые древнегреческие политики и общественные деятели, мыслители VII—VI веков до н. э., авторы сентенций о мудрой и правильной жизни, житейской практической мудрости.
Древняя Греция[ | код]
Имена их были объявлены в Афинах при архонте Дамасии в 582/581 г. до н. э.[2] Древние источники приводят различные комбинации имён, однако неизменно включаются четверо[3][4]:
Причём Фалес во всех вариантах ставился на первое место[3].
Семь мудрецов называю — их родину, имя, реченье: «Мера важнее всего», — Клеобул говаривал Линдский; В Спарте: «Познай себя самого», — проповедовал Хилон; Сдерживать гнев увещал Периандр, уроженец Коринфа; «Лишку ни в чем!» — поговорка была митиленца Питтака; «Жизни конец наблюдай», — повторялось Солоном Афинским; «Худших везде большинство», — говорилось Биантом Приенским; «Ни за кого не ручайся», — Фалеса Милетского слово.
Неизвестный античный поэт[1]
Самый ранний из дошедших до нас список мудрецов приведен в платоновском диалоге «Протагор» (IV в. до н. э.)[3], там же впервые сообщается предание о них[1]. Помимо уже упомянутых, в него включены:
В более позднем списке Диогена Лаэрция вместо малоизвестного Мисона указан коринфский тиран Периандр[3][5]. Отмечают, что он мог быть заменен в варианте списка Платона[3][6].
Также, согласно Диогену Лаэртскому, в этот список включались Акусилай, Анаксагор, Анахарсис, Аристодем, Лас, Леофант, Лин, Орфей, Памфил, Писистрат, Пифагор, Ферекид, Эпименид, Эпихарм[7][4].
Как пишет А. Н. Чанышев: «Мудрость „семи мудрецов“ нельзя отнести ни к науке, ни к мифологии. Здесь, по-видимому, проявился третий духовный источник философии, а именно — обыденное сознание, в особенности то, которое достигает уровня житейской мудрости и которое проявляется в пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщённости и глубины»[3]. Также М. И. Шахнович отмечает, что «истоки философии в Древней Греции восходят к народным изречениям», а «изречения, приписываемые семи древнегреческим мудрецам, восходят к фольклору»[1]. В изречениях «мудрецов», по Марксу, «раскрываются элементарные силы нравственной жизни»[8].
Отмечая, в частности, Фалеса, Карл Маркс писал, что «греческая философия начинается с „семи мудрецов“»[8]. По Гегелю — они находятся «на пороге истории философии»[1].
Обращают внимание и на их связь с поэзией[3][4]. М. И. Шахнович отмечает, что «к семи мудрецам причисляли и легендарного поэта Орфея, а Ориген в III в. ухитрился отнести к ним Моисея и Зороастра»[1].
См. также[ | код]
ru-wiki.ru
А. И. Фет. Мудрецы древности
СОДЕРЖАНИЕ
А. И. Фет. Мудрецы древности (текущая позиция)
Страница 2
Когда мне было семь лет, мне попалась гравюра, изображавшая афинский Акрополь. Это странное сооружение было непохоже ни на что мне известное и произвело на меня незабываемое впечатление. Такую же картинку увидел в детстве Шлиман. Впоследствии он выучил греческий язык и раскопал Трою. Моя биография сложилась иначе: я так и не выучил греческого языка. Кому-нибудь может показаться, что это не так уж важно, но я думаю иначе. Греческие буквы вызывают у меня чувство, близкое к благоговению. Я знаю, что до сих пор существуют люди, пишущие этим алфавитом, но какие же они греки? У нас в Одессе их было полно. Они были лучшие кондитеры и повара. Мой сосед по парте, Леня Фокас, был сын шеф-повара Лондонской гостиницы, но греческого языка он не знал. Наш учитель физики, как это ни странно, знал его. Во всяком случае, он однажды написал на доске слово греческими буквами и предложил Лёне прочесть его. Бедняга прочел: «Алекс`aндрос», но учитель укоризненно посмотрел на него и поправил: «Ал`eксандрос». Я мало что помню о школьных годах, но это запомнил. А потом жизнь моя сложилась так, что мне все время пришлось пользоваться греческими буквами, и как раз для вполне греческой цели. Мне пришлось сделать выбор, и я его сознательно сделал. Выбор между Афродитой и Афиной.
В юности я воображал, что поэзия относится к Афродите, но уж точно знал, что геометрии покровительствует Афина. Выбор облегчила мне советская власть. С тех пор я служу суровой богине, не прощающей логических ошибок. Той, чья статуя на Акрополе видна была с моря: говорили, что прежде всего виден был блеск ее копья. Как все смертные, я отдал должное золотой Афродите, но с детства не ел уже вкусных пирожных: потомки эллинов покинули евксинские берега.
Интерес к прошлому может быть прямым и историческим. Прямой интерес к прошлому означает непосредственное использование того, что оставили нам наши предшественники. Это прежде всего искусство и литература. Произведения искусства действуют на нас, может быть, не так, как они действовали на людей прошлого, но это уже исторический вопрос. Если речь идет о прямом действии искусства, то можно знать об истории очень мало; но конечно, к прямому интересу неизбежно примешивается исторический. Тем более это верно в отношении литературы. Например, поэзия, в сущности, доступна лишь в подлиннике, и если я каким-то образом воспринимаю перевод Гомера, у меня нет иллюзий относительно качества моих переживаний. Я слишком хорошо знаю, что представляют собой переводы стихов с известных мне языков. И я не стану спорить о греческой поэзии, потому что не знаю греческого языка.
Рассел тоже не знал греческого, но написал историю западной философии, первая половина которой была посвящена грекам. Отсюда видно, что он не считал философию поэзией, или, во всяком случае, не искал в ней поэзию: он искал в ней не чувства, а мысли, хотя в философии трудно отделить одно от другого. Но самое название его книги свидетельствует, что его интерес к древней философии был не прямой, а исторический, или – скажем осторожнее – не столько прямой, сколько исторический. Можно различать в философии чувствование мира и мышление о мире; первое тяготеет к искусству, второе – к науке. Конечно, Рассела интересовала вторая сторона философии, и меня тоже.
Прямое использование знания древних очень редко. Знания, построенные на нем впоследствии, или приобретенные независимо от него, сделали его почти ненужным. Эмпирические знания греков могут пригодиться астрономам, изучающим движение звезд, или палеонтологам, изучающим вымершие виды. Но в общем, древние наблюдения природы не представляют для нас прямого интереса. Теоретическая наука древности сводится к геометрии, и можно заметить, что греческая геометрия уже в наше время снова оказала влияние на нашу геометрию, возродив в ней интерес к изучению геометрических объектов «в целом» и доставив для этого простые, но эффективные синтетические методы. Другой греческой науки, собственно, не было.
Но тут приходит на ум то, что греки называли «философией». От нее осталось очень немного. По случайным причинам, о которых я дальше скажу, только два древних философа, Платон и Аристотель, известны нам своими «собраниями сочинений», дошедшими до нас почти в полном виде. Вся остальная философская литература уцелела лишь в виде жалких фрагментов, главным образом сохранившихся в сочинениях бездарного компилятора Диогена Лаэрция. Это был поздний автор, плохо понимавший свои источники и несомненно их искажавший. Некоторые из этих фрагментов свидетельствуют о глубоких мыслителях, опередивших свою эпоху удивительными догадками: достаточно напомнить об «атомах» Демокрита или об Аристархе Самосском, предварившим гелиоцентрическую систему Коперника. Впрочем, можно сказать, что это была не философия, а наука.
О древней науке, впрочем, мы знаем гораздо больше. Первым великим ученым был, несомненно, Пифагор. Пифагор и пифагорейцы стояли в начале греческой науки – примерно так же, как в начале новой науки стояли Декарт и картезианцы. Между Пифагором и Евклидом прошло двести лет, которые и были временем расцвета греческой науки: примерно с 550 до 350 года до н.э. За это время вся духовная жизнь греческого общества радикально изменилась. Если мы возьмем для сравнения период с 1630 до 1830 года, от эпохи Декарта до эпохи французской математической физики, то станет ясно, что Платон был в его время уже анахронизмом вроде Гегеля. Это вовсе не означает, что он не имел общественного влияния. Гегель был схоласт и шарлатан в глазах настоящих ученых своего времени, но это не помешало ему задать тон влиятельнейшей философской школе, породившей марксизм и нацизм. Все дело в том, что общество неравномерно, и пережитки, архаические в глазах передовых людей, могут быть модными в глазах остальных.
Сопоставление Гегеля с Лапласом и Фурье (математиком Фурье!) может быть полезно, если мы хотим выяснить, чем была «Афинская школа», то есть какую роль в умственной жизни Греции играла «философия» в смысле Платона и Аристотеля. Начнем с научного фона 300-го года до н.э. Прежде всего можно заметить, что к этому времени наука отчетливо выделилась из философии, и ученые стали специалистами, каждый в своей науке. Уровень этой науки можно установить по дошедшим до нас образцам. «Начала» Евклида были в течение двух тысяч лет единственным учебником математики, хотя их заучивали, как правило, без доказательств, и самая обычная геометрия до сих пор называется евклидовой. Гиппократ справедливо считается отцом медицины; он был строгий ученый, державшийся наблюдаемых фактов, что плохо дается даже нынешним врачам. Фукидид был историк в лучшем смысле слова, какой мы можем придать ему в наши дни – свободный от предрассудков и иллюзий, точный в изложении фактов и настолько объективный, что можно лишь догадываться о его собственных политических взглядах. И если мы посмотрим на дальнейшее развитие греческой науки, то в третьем веке находим Эратосфена, определившего размеры земли, и Аристарха Самосского, построившего (вероятно, следуя пифагорейцам) гелиоцентрическую систему. Затем, около 200-го года до н.э. были Аполлоний из Перги, открывший конические сечения и оставивший их применения Кеплеру и Ньютону, и Архимед, уже стоявший на пороге интегрального исчисления. А в первом веке после н. э. Герон Александрийский изобрел уже нечто вроде паровой турбины и много других машин, не нашедших себе применения в застойном обществе того времени.
Таким образом, греческая наука продолжала развиваться и после эпохи Платона и Аристотеля, которая нас интересует. Так же обстояло дело и с нашей наукой после Гегеля. Гегель внушал ученым его времени только презрение, а его общественный идеал был жалким – это было прославление Прусского королевства. Влияние же его на историю было связано с отрывом общественной жизни от серьезного мышления. Достаточно вспомнить социалистов-утопистов и гегельянца Маркса. Общественная жизнь девятнадцатого века, хорошо нам знакомая, была в идейном смысле анахронизмом, и это явление, очень обычное в истории переходных эпох, вряд ли замечено историками. Ведь историки этой эпохи и сами находились в арьергарде умственного развития своего времени, подражая методам «точных наук».
Продолжим эту аналогию. В начале девятнадцатого века влияние естествознания на философию и общественное мышление очевидным образом снизилось. «Романтическая» реакция на Французскую революцию вызвала в образованном обществе явление, которое в индивидуальной психологии называется «регрессией» – в некотором смысле возвращение к детству. Популярнейший поэт Гюго искренне недоумевал, как можно с помощью «алгебры» описывать движение небесных светил: алгебру он связывал с учебником Безу, которого он, очевидно, не смог одолеть. Гете тоже не понимал, что такое экспериментальная наука, и воображал, что может опровергнуть оптику Ньютона поэтическими образами. Гегель чувствовал, что в науке есть нечто, над чем нельзя смеяться, но никогда не разбирался ни в каких научных предметах; смело рассчитывая на еще менее осведомленных читателей, он вел себя с ними как простой шарлатан, изображая глубокое знание физики.
Точно так же вел себя Платон, изображавший интерес к геометрии. Несомненно, геометрия и была наукой древности – даже единственной теоретической наукой, но число людей, осведомленных об этой науке, было еще гораздо меньше, чем число людей с научным образованием во время Гегеля. И конечно, граница, отделявшая науку от шарлатанства, была в то время гораздо более расплывчатой: вспомним пифагорейцев, премудрость которых была все еще в ходу. Но многое уже изменилось. Предшественники Евклида, несомненно, знали уже разницу между научным и псевдонаучным знанием и, конечно, знал ее и сам Платон. В разговорах с Теететом он мог претендовать на понимание геометрии, но не более: ведь его собеседник в самом деле завершил перечень правильных многогранников, бесстыдно названных кем-то «Платоновыми телами». И сохранившаяся в Неаполе мозаика, изображающая «Платона, дающего урок геометрии», столь же фальшива (или, если угодно, столь же символична), как «Афинская школа» Рафаэля. Впрочем, сам Платон не претендовал на открытия в «чистой» математике, довольствуясь «прикладной», вроде пресловутого «платонова числа» для наилучшего устройства браков. Сам он был лишь архаическим пифагорейцем; шарлатана из него сделали платоники. Гегель, напротив, оставил нам свои шарлатанские претензии в собственных сочинениях и письмах; впрочем, о Платоне мы меньше знаем. Но можно допустить, что этот человек, не очень популярный в Афинах и не всеми любимый, был откровенен и честен. Во всяком случае, он лишь рекомендовал фальсификации своим правителям-философам, но не имел власти их сам практиковать. Я оставляю в стороне использование имени Сократа для изложения собственных идей. Платон, не нашедший в себе мужества прийти попрощаться с учителем, поспешил удалиться из Афин, чтобы избежать возможных неприятностей. Вероятно, об этом было немало толков в философских кругах; и о сократических диалогах тоже. Но школа Платона безраздельно господствовала в поздней античности. До нас не дошел «Кодекс Демокрита» – и, может быть, не случайно возник анекдот, будто Платон скупал сочинения этого писателя и их уничтожал. Достаточно было, впрочем, их не переписывать. Умолчание – самая опасная критика.
Во всяком случае, все произведения Платона, по-видимому, сохранились, и в них нет никаких научных открытий. Несомненно, у него их не было. Общий уровень его логики делает смехотворным допущение, будто он мог научить искусству математического рассуждения людей, доставивших доказательства Евклиду. С таким же успехом наши выродившиеся потомки станут, может быть, утверждать, будто Гегель научил рассуждать Давида Гильберта. Платон вовсе не был ученым. Он был философ, и нам предстоит выяснить, что это значит.
Само собой разумеется, это значит выяснить, что такое философия. Благодаря Расселу и другим исследователям двадцатого века, это уже не трудно; но я сделаю из их анализа все неизбежные выводы. Эти выводы, относящиеся к истории, собственно, и побудили меня все это написать.
Как я уже сказал, логика Платона ничему не могла научить людей, в самом деле имевших надобность в правильных рассуждениях. К этому вопросу я еще вернусь, в связи с логикой Аристотеля. Впрочем, в философии логика всегда была чем-то вроде вспомогательной дисциплины. Точно так же, психология и гносеология всегда считались предпосылками философского мышления, а теперь также выделись в отдельные науки. Главным содержанием философии всегда считалась онтология, «учение о смысле бытия». Но у древних отчетливого деления на эти области еще не было; да и впоследствии философы всегда занимались всеми «логиями» вместе, вплоть до двадцатого века. Можно лишь заметить, что Платон был заинтересован, главным образом, в гносеологии (не считая его политики, явно выходившей за рамки того, что мы называем философией), а Аристотель считается основателем «формальной логики», если не логики вообще.
Гносеология Платона была его главным вкладом в «мировую культуру», и этот вклад можно расценить как резко отрицательный, более того, фатальный. Слово «вклад», уже по своему происхождению, понимается как приращение знания или понимания, аналогичное приращению богатства. Но даже в банковском деле бывают не только прибыли, но и убытки; точно так же можно говорить об отрицательных вкладах, хотя греки и не знали этого выражения. Так вот, были мыслители, внесшие не только положительные, но и отрицательные вклады в человеческую культуру. Я отдаю себе отчет в том, как трудна и спорна такая знаковая оценка вкладов, но она не менее серьезна, чем оценка банковских вкладов, для тех, кто считает свои богатства. С точки зрения человеческой культуры отрицательный вклад Платона не имеет себе равных!
Я имею в виду прежде всего Платонову «теорию идей», лежащую в основе так называемой «идеалистической философии» и ее продуктов – схоластики и богословия. Несомненно, вся философия после Платона исходит из его идей и из его «идей», в более специальном смысле слова. Поэтому Поппер мог с полным основанием, после своей уничтожающей критики платоновой политики, назвать Платона «все же величайшим из философов». В том же смысле можно говорить о «величайших злодеях», хотя в этом случае я не знаю, кому отдать пальму первенства.
Платон заразил человечество словесным безумием. Исцеление от этой болезни все еще далеко и, конечно, виновен в ней был не он один. Весь человеческий род склонен к этому безумию, уже потому, что все мы, создавая слова, снова и снова попадаем в рабство к словам. Китайцы не знали Платона, но Лао-Цзе, живший за полтораста лет до него, создал уже идеалистическое учение «Дао». Как начали философствовать на Востоке, я не знаю; но западная философия имеет вполне понятное происхождение. Она была паразитическим наростом на теле западной науки.
Успехи первой теоретической науки – геометрии – породили у греческих ученых представление, будто знание о мире можно получить чисто умозрительным путем, без экспериментов. Этот метод теперь называют «интроспекцией», то есть «внутривидением». По-видимому, способность понимания пространственных соотношений является у человека наследственной, но лишь при условии индивидуального опыта, сочетаемого в раннем детстве с врожденными задатками. Этим объясняется легкость, с которой дети усваивают элементы геометрии. Далее, врожденной является также способность усвоения логических выводов, опять-таки нуждающаяся в индивидуальном опыте для своего развития. Если обе эти способности развиваются нормально, то человек может не только понимать геометрию, но и совершать самостоятельные открытия в геометрии, не обращаясь более к чувственному опыту.
Это очень частный случай познания, доступного человеку и входящего в его культурную традицию. Такое познание требует сочетания врожденных механизмов с личным опытом и встречается уже у высших животных. Программы их инстинктов, содержащиеся в геноме вида, допускают индивидуальное обучение, как это хорошо известно из наблюдений поведения животных. Используя кибернетический язык, можно сказать, что их инстинктивные программы предполагают использование данных, помещаемых в предусмотренные для этого массивы памяти; эти массивы памяти находятся, по весьма вероятному предположению Конрада Лоренца, в головном мозгу. Там, в этой "оперативной памяти" животного, записываются программы поведения, вырабатываемые животным «методом проб и ошибок» в течение его индивидуальной жизни. Эти подпрограммы биолог Э. Майр (не пользовавшийся таким языком, но, очевидно, понимавший существо дела) назвал «открытыми программами поведения». Они вводятся в инстинктивные программы поведения животных по мере накопления его «личного опыта». Этот опыт, необходимый для выработки нового поведения, вполне аналогичен исследовательскому поведению людей. Такое поведение предусмотрено врожденным инстинктом, который биологи называют «ориентировочным».
Но у животных приобретенный таким образом «личный опыт» не передается по наследству, как и все другие «приобретенные признаки»: изменения в мозгу, как и телесные изменения, не наследуются. У человека же открытые программы поведения передаются культурной традицией и составляют накапливаемое «знание вида». Такое знание есть уже у самых примитивных человеческих племен. Его можно назвать «прикладным знанием»: люди учатся из опыта, но не только из своего личного опыта, а из опыта своей культуры. Человек получает из своей культурной традиции огромное, необходимое для его выживания знание; но это еще не научное знание.
Научное знание возникает лишь при соединении личного опыта с систематическим размышлением; размышляя над данными опыта, человек может задавать себе вопросы, а затем искать на них ответы путем намеренного наблюдения, или путем намеренного эксперимента. Способность к этим операциям, как и все способности человека, задается в его геноме, но развивается лишь при условии соответствующей деятельности, наблюдательной или экспериментальной. Ряд вопросов и ответов, возникающих таким образом, называется наукой.
Определенный интерес представляют индийские легенды о Семи Мудрецах. Эти мифы рассказывают о многих событиях, связанных с мудрецами – риши. Согласно легенд, правитель теперешнего человечества Ману не мог себе представить послепотопный мир без мудрецов и поэтому семь божественных риши первыми взошли на его корабль, влекомый огромной рыбой по бурным волнам расходившейся стихии.
