Легенды… » Страшные истории
Всем известно, что древние города России окутаны флером тайны и легенд. Самые страшные легенды складываются в городах Москва, Санкт-Петербург и Нижний Новгород. Жители Нижнего Новгорода утверждают, что многие дома хранят в себе несметные сокровища прошедших времен.
Усадьба купцов Каменских РЅР° Верхневолжской набережной Нижнего РќРѕРІРіРѕСЂРѕРґР° давно уже снискала нехорошую славу. Р?нформация Рѕ том, что РІ данном РґРѕРјРµ живут привидения, начала распространяться СЃ 1973 РіРѕРґР°, РєРѕРіРґР° РїСЂРё проведении ремонтных работ РІ РѕСЃРѕР±РЅСЏРєРµ обнаружили клад РёР· предметов быта — старинной РїРѕСЃСѓРґС‹, серебряных ножей, вилок.
Раскрывший случайно тайник РѕРґРёРЅ рабочий даже Рё РЅРµ думал, что такая находка обернется для него трагедией всей жизни. Р?сточником несчастий явились пустые РєРѕСЂРѕР±РєРё РёР·-РїРѕРґ ювелирных изделий Карла Фаберже. Спасаясь бегством, хозяева оставили РїРѕСЃСѓРґСѓ, однако украшения увезли СЃ СЃРѕР±РѕР№. Рђ РІРѕС‚ доказывать сотрудникам КГБ, что драгоценностей РІ коробках РЅРµ было, пришлось как раз рабочему, который спустя 50 лет открыл клад. Его обвинили РІ краже, дали СЃСЂРѕРє Рё сослали РІ лагеря.
Верхне-Волжская набережная является одной из самых красивых улиц Нижнего Новгорода.
Здесь строили особняки состоятельные и влиятельные люди. Бывший дом Сироткина числится под номером 3, дом Каменских — под номером 11. Между ними — дом, который принадлежал Сергею Михайловичу Рукавишникову. Теперь это историко-архитектурный музей-заповедник. Говорят, что Рукавишников спрятал в окрестностях свои сокровища. Где именно — до настоящего времени это тайна, покрытая мраком.
РџРѕРјРёРјРѕ этого, бытует легенда, что РІ этом великолепном РіРѕСЂРѕРґРµ как раз Рё спрятана знаменитая библиотека Р?вана Грозного, которая схоронена РІ подземелье местного кремля.
Согласно поверью, уходя в Казань, царь прихватил с собой и книги, однако до места боевых действий их не смог довести, схоронил на время в Нижнем Новгороде, где они так и остались. Тем не менее, местные диггеры несколько раз спускались в указанные места и установили только, что ход засыпан практически в самом начале.
Санкт-Петербург вот уже ни один век по праву считается таинственным городом. Дворы-колодцы, тихие переулки, в которых время словно остановилось. Звание самого загадочного места Петербурга носит так называемая Ротонда. Она располагается в обычном подъезде на Гороховой улице и является круглой постройкой, завершенной куполом, с колоннами по периметру.
Существует гипотеза, которая пользуется до сих пор немалой популярностью среди петербуржцев, о том, что здание изначально предназначалось либо для масонской ложи, либо для сатанинского храма. После впоследствии вроде бы располагался публичный дом, а уже в начале XX века в доме на Гороховой в том самом подъезде Ротонды жил Григорий Распутин.
Р?меется мнение, что РІ Петербурге 6 ротонд. 5 РёР· РЅРёС… организуют РЅР° плане РіРѕСЂРѕРґР° правильный пятиугольник, который РїРѕ традиции считается РѕРґРЅРёРј РёР· ведущих символов оккультных наук. Если верить преданию, Ротонда РЅР° Гороховой — стержневая Рё главнейшая.
Патриаршие РїСЂСѓРґС‹ РЅР° протяжении РІРѕС‚ уже РјРЅРѕРіРёС… лет являются символом РњРѕСЃРєРІС‹, потому что являются таинственным местом РіРѕСЂРѕРґР°. Очень давно здесь располагалось РљРѕР·СЊРµ болото, которое было широким пустырем, РЅР° котором пасли РєРѕР·. Р?РЅРѕРіРґР° непонятно откуда возникал среди животных черный козел, после чего РєРѕР·С‹ переставали давать молоко. Пастухи полагали, что РІ шкуре козла скрывается РґСЊСЏРІРѕР». Надо сказать, что жители задолго РґРѕ Булгакова видели РѕРіСЂРѕРјРЅРѕРіРѕ черного кота, проходившего СЃРєРІРѕР·СЊ стены.
БОДЯГА
⇐ 2425262728293031 ⇒
Я с разбега нырнул под вагон и на коленях выбрался с другой стороны, там, где вход.
Юрка сидел на штабеле старых полусгнивших шпал (сейчас такие, деревянные, уже не делают).
– Привет, – сказал я и встал с четверенек. – Ну чего ты?.. Я знаешь как бежал!
– Вижу, – усмехнулся он.
Конечно, он всегда всё видит… И сам я увидел себя как бы Юркиными глазами – от растрёпанной рыжей макушки до заляпанных илом сандалий. Ноги в грязи и царапинах от осоки, шорты скособочились – одна штанина задралась, другая съехала до колена, полосатая майка вылезла из-под ремешка, висит спереди, как фартук. Хорошая майка, почти настоящая тельняшка, а храброго вида всё равно не придаёт, это уж я знаю точно. И топчусь вот тут перед Юркой, будто опоздавший первоклассник перед завучем.
Дурацкая привычка всегда чувствовать себя виноватым!
Я кулаком запихнул майку в штаны и сердито сказал:
– А чего?.. Я не просто так опоздал! Там Ерёма на горке…
Юрка выслушал рассказ про Ерёму без удивления, даже рассеянно. Будто думал о своём.
Может, о том, что не начать ли снова делать меня человеком? Ну уж фиг тебе, Юрочка…
Он вздохнул, поцарапал под беретиком затылок и глянул на меня странно. Даже виновато.
– Не до рыбалки сейчас. Тут такое дело… Жилец у нас появился.
Я замигал:
– Где? Какой жилец?
– Пойдём, познакомлю.
В вагоне было светло. Солнце шпарило горячими лучами в два оконца под крышей и в щели, которых было множество. Да и двери оказались раздвинуты на всю ширину. Внутри не осталось тёмных уголков. В том углу, где мы с Юркой устроили наш «кубрик», я и увидел незнакомца.
Это оказался парень с бородкой, похожей на светлый курчавый пух. Худой, белобрысый, в толстых очках. В клетчатой рубашке и узких штанах из рыжего вельвета. Он сидел на пластиковом ящике, который был у нас вместо стола. Когда мы подошли, парень поднялся и оказался очень тощим и длинноруким. Глаза его за стёклами были голубые и нерешительные.
– Вот, – сказал Юрка.
– Это мой друг Травушкин. Я говорил…
От этих Юркиных слов я весь потеплел внутри. А парень протянул мне большую лапу и неловко сказал:
– Глеб.
Я тоже сказал:
– Гелька… Гелий. Травушкин.
Глеб кивнул, вздохнул почему-то и опять сел. астопырил острые колени. Юрка мне объяснил:
– Видишь ли, он тут поселился. Недавно. Думал, что вагон необитаемый… Пускай поживёт, раз такое дело.
– Если никто не против, – смущённо сказал Глеб. И опять посмотрел на меня через толстые стёкла.
Я пожал плечами. Я не знал, против я или нет. Но это не имело значения, они с Юркой всё равно уже договорились.
Я только сказал для порядка:
– Мне не жалко. А вы тут… вы кто?
– Он журналист. В командировке, – торопливо объяснил Юрка.
Я чуть на пол не сел от удивления. азве журналисты такие? Мало я их, что ли, видел по телевизору! И Юркиного «зампапашу» видел (Юрка так его называл, мужа своей матери).
Он недавно приезжал в Старогорск. Тоже журналист, редактор, солидный такой. А этот Глеб… Ему лет двадцать всего, несмотря на бородку. Да и бородка-то так, еле-еле.
Глеб, кажется, понял, про что я думаю. Приподнялся, вытащил из заднего кармана красную книжечку.
– Вот… чтобы, значит, рассеять недоверие.
Это было удостоверение. Фотография (правда, без бородки, но похожая), синяя печать. И слова: «Вяткин Глеб Сергеевич является корреспондентом Колычской районной газеты «Маяк». Главный редактор Д. И. Сомов…» Сверху ещё что-то напечатано, а внизу крючковатая подпись.
Ну ладно… Только разве журналисты живут в дырявых вагонах? Может, этот Глеб от кого-то прячется?
А может, он шпион?
Но вроде бы шпионов сейчас уже не бывает, разве что где-нибудь в дальней пограничной зоне.
Или журналист решил нарочно стать бродягой, чтобы написать потом про это книжку, как Джек Лондон? Но Лондон-то когда жил и в каких краях!
– А чего же вы не в гостинице? Здесь разве лучше?
Глеб развёл руками, хотел что-то сказать, но Юрка дёрнул меня за майку:
– Я тебе всё объясню.
Потом…
– Да я и сам могу, – добродушно сказал Глеб. – Чего уж…
– Тебе, наверно, осточертело, – отозвался Юрка. – Сколько можно одну и ту же историю пересказывать!
– А что делать?.. Главное, что сам разобраться не могу. Даже записывать начал всё по порядку, чтобы всё в систему выстроить, да не получается… Я привык на машинке работать в редакции. В командировках только стенографирую, а потом… – Он пошевелил длинными пальцами, будто застучал по клавишам. И спросил без всякой надежды: – Вы случайно не знаете, где бы раздобыть на пару дней машинку?
Юрка пожал плечами.
Я тоже хотел пожать плечами. И всё было бы нормально: откуда у четвероклассника пишущая машинка, это же не калькулятор для уроков математики. Но… а если я всё-таки достану?
Тогда Юрка лишний раз увидит, что я не только опаздывать умею. Что Гелька Травушкин – не Копейкин, он кое-чего стоит.
Я небрежно сказал:
– Точно обещать не могу, но попробую…
Глеб обрадовался совсем по-ребячьи:
– Ой, правда? Будь другом! А то я без работы свихнусь окончательно.
А Юрка посмотрел на меня с недоверчивым уважением.
Мы с Глебом распрощались до вечера. Когда шагали через пути. Юрка спросил:
– Где возьмёшь машинку?
– Дедушкина.
Юрка сказал без насмешки, даже с сочувствием:
– Вот тогда тётушка твоя точно перейдёт от слов к делу.
– Если не надолго возьму, никто не узнает… Лишь бы этот Глеб вместе с машинкой не сбежал куда-нибудь.
– Он что, похож на жулика? – заступился Юрка.
Я не знал. Настоящих жуликов я видел только в кино. Но ведь и в кино они не настоящие, а артисты.
– А зачем он тогда в вагоне укрывается?
– Да не укрывается он. Наоборот. По всем начальникам ходил, только они на него как на сумасшедшего смотрят.
– Почему?
– Ты удостоверение видел? Какой там город?
– Колыч какой-то… Или Колыч?
– Колыч. А где такой?
Я сердито дёрнул плечом: мало ли на свете разных городов?
– И никто не знает, – хмуро сказал Юрка.
– Как это?
– Вот так… И сам он не знает.
– Тогда он сумасшедший. И ты заодно. А я ещё машинку хотел ему…
Юрка не разозлился. Он сказал серьёзно:
– Тут непонятный случай. Он поехал из своего Колыча очень недалеко. В какую-то Старо-Талицу, писать репортаж про летний лагерь. А вместо этой Старо-Талицы попал сюда.
– Ну и ехал бы обратно, если не туда принесло.
– Куда «обратно»? Нет на линии такой станции – Колыч. Нет нигде…
Я даже остановился.
– Как это нигде?.. Ну, значит, он не из Колыча! Он врёт!
– А удостоверение?
– Ну… Юрка! Оно, наверно, фальшивое!
Юрка сказал снисходительно:
– Глупенький-глупенький Геля. Кто будет делать фальшивый документ, от которого у всех глаза на лоб? Да и зачем?
«В самом деле», – подумал я. А Юрка глянул на меня сбоку и спросил:
– Ты вот скажи: этот Глеб похож на плохого человека?
Я посоображал.
Нет, не похож. Скорее, наоборот. Глаза добрые. И какой-то беззащитный он, хотя и большой.
– Он даже ни одного сухарика нашего не тронул, несмотря на то, что голодный, – сказал Юрка.
– А почему голодный-то?
– Он же из дома совсем ненадолго уехал, денег с собой почти не взял. И теперь – ни в кафе, ни в гостиницу…
– Хлеб-то мог взять в булочной!
– Он не знал, что можно бесплатно.
Я обалдело заморгал.
– Он совсем какой-то… ну, как обинзон на диком острове, – сказал Юрка. – Надо ему помочь. Ты вот Ерёме помогать взялся, а Глеб – живой человек.
– Ерёма – тоже живой, – заступился я.
ШЁПОТ ЗВЁЗД
Недалеко от дома, когда с Юркой мы уже расстались, я наткнулся на тётю Вику. У неё просто злодейская какая-то особенность-то и дело попадаться мне навстречу.
Она, конечно, воздела к небу руки.
– Геля! Ещё утро, а ты уже похож на чучело! Ступай, приведи себя в порядок! Ты не ребёнок, а сплошная аномалия!
аньше я думал, что «Аномалия» – это имя какой-то девочки-неряхи, и обижался.
А потом узнал, что это просто «ненормальность». Ну, и перестал обижаться.
Я зашагал к дому, а тётушка шла сзади.
– Гелий, ну почему ты не можешь выглядеть как нормальные дети?.. Вот хотя бы как этот мальчик. По– смотри.
Я посмотрел.
«Этот мальчик» шёл по другой стороне улицы… Такие мальчики, наверно, специально существуют в природе, чтобы радовать тётушек и бабушек. Шагает чистюля, скрипку в футляре тащит, под ноги смотрит, чтобы лаковые башмачки не поцарапать. Причёсанный, в жёлтом костюмчике, на шее даже бантик – тоже ярко-жёлтый, с чёрными горошинами. На брючках стрелочки наглажены…
Я хмыкнул по-юркиному, затолкал кулаки в карманы и зашагал быстрее. Затопал по асфальту. С сандалий посыпались чешуйки высохшего ила.
– Не вздумай в такой чудовищной обуви заходить в комнаты, – сказала тётя Вика.
Я вымыл сандалии на дворе под краном и потащил их сушиться на крышу.
– Опять тебя понесло куда-то.
Сломаешь шею, – сказала бабушка из своего окна. Её окно рядом с приставной лестницей, это очень неудобно.
– Не всем на скрипке играть, – буркнул я. И поскорее наверх. Там я поставил сандалии на решётку солнечного энергонакопителя, а сам пролез на чердак. Пол на чердаке был посыпан негорючей пластиковой крошкой, она колола босые ноги. В углу я отодвинул поломанный кухонный автомат и вытащил из старого бочонка приёмник.
Это был совсем старинный приёмник, ламповый «екорд». Он когда-то стоял у дедушкиного дедушки, да и в те времена это была устаревшая модель. Я отыскал его здесь прошлой весной. Протянул из своей комнаты удлинитель, думаю: дай включу эту машину. Что будет? Смотрю: лампы засветились. Что-то потрескивать стало, потом даже голос какой-то пробился. Интересно так…
Тогда я и придумал свою звёздную станцию.
Я про неё никому-никому не рассказывал. Потому что засмеются: на Земле и на других планетах такие громадные звёздные зеркала и антенны стоят, супертелескопы на спутниках, скадеры добрались до дальних звёзд, а на крыше двухэтажного домика сидит третьеклассник и пытается услышать космические голоса.
С помощью доисторического приёмника и зонтика.
Из чёрного старого зонтика я сделал антенну-зеркало. Его я тоже нашёл на чердаке и оклеил изнутри фольгой от чая и шоколада. Получилось что-то вроде маленького локатора. Я, конечно, не разбирался ни в физике, ни в астрономии, ни в радиотехнике. Но про большие звёздные станции кое-что читал в «Технике юных» и решил, что у меня будет такая же, только очень маленькая. Если какие-нибудь сигналы от звёзд попадут в мой «отражательный» зонтик, они соберутся в фокусе: как раз на кончике стальной проволоки, которую я приладил к рукоятке зонта. А оттуда – в приёмник. Потому что другой конец проволоки я засунул в гнездо антенны.
Вдруг я однажды услышу что-нибудь такое… загадочное и совсем неожиданное? Нам даже в школе рассказывали, что важные открытия иногда делали не научные работники, а разные любители с помощью нехитрых аппаратов…
И вот я по ночам тихонько забирался на крышу и слушал звёзды. Никто про это не знал, кроме старого Дуплекса.
Я был очень осторожен.
Шкала у приёмника оказалась разбитой, настройку заело на одной волне (понятия не имею, на какой). Поэтому я не таскал его на крышу, включал на чердаке и только протянул наверх провод с наушниками. Когда приёмник нагревался, в наушниках начинало шипеть и потрескивать. Я садился у каминной трубы, лёгкий зонтик брал за края и направлял его рукоятку к звёздам. То есть антенну направлял.
Тёплый воздух подымался от земли и уходил вверх с гребня крыши. Обтекал меня. Внизу трещали ночные кузнечики. Вокруг переливались огни Старогорска. Но я смотрел только вверх. Звёзды были большие. Белые и немножко мохнатые от лучей. Между ними искрилась в черноте звёздная пыль. Я переводил острие антенны от одной звезды к другой, и мне казалось, что конец стальной проволоки ходит где-то посреди Вселенной. Шорох в наушниках иногда угасал, иногда нарастал. Словно кто-то шептал недалеко от меня – то в сторонке, то у самого уха. Неразборчиво шептал, но иногда очень настойчиво: будто хотел что-то объяснить, но не знал нашего языка.
Бывало, что и настоящие передачи пробивались: слова, музыка, песни. Одну песенку я слышал несколько раз, и она мне очень нравилась. Но больше всего я любил шорохи и шёпот. Может, это сами звёзды шептали? Или люди с незнакомых планет? Может, жители далёкой Леды, где скадермены отыскали развалины мостов и зданий? Вдруг они летят в пространстве и пытаются рассказать, почему покинули свою родину…
Я так и называл эти шорохи – «шёпот звёзд».
Среди ночи я через окно возвращался в дом и под одеялом, при фонарике, делал запись в «Журнале наблюдений»:
«11 июня 209 г. к. э. Сегодня в 00.05 опять слышал шёпот, похожий на считалку про шесть мышей. А ещё что-то потрескивало, будто от звёзд шли электрические искры. Потом была ещё неизвестная колыбельная песенка, я разобрал несколько слов. Небо было чистое и звёзды яркие».
Звёзды всегда были яркие. И они меня прямо завораживали. Хоть я и не понимал ничего в космических науках, но всё-таки, наверно, сказывалось, что я внук астронома Травушкина.
Жаль только, что я совсем не помнил дедушку, он умер, когда мне было чуть больше года…
В те ночи, когда я слушал шёпот звёзд, я был до обалдения счастливый. Наверно, не меньше, чем скадермен, который идёт в бросках от звезды к звезде. Но, как любит повторять бабушка, всё проходит, всё меняется.
В середине лета я встретил Юрку, и жизнь пошла другая. Она так меня закрутила, эта жизнь, что стало не до ночных наблюдений. Но приёмник я сберёг: вдруг пригодится ещё!
И вот пригодился. Немножко жалко отдавать, но у меня он без дела, а Ерёме нужен до зарезу. Пусть уж…
Приёмник я спустил с крыши на верёвке, потом спустился сам (не по лестнице, а по стержню заземления) и спрятал «екорд» за будкой Дуплекса.
После этого я проник в комнату дедушки.
Здесь золочёными рядами стояли за стёклами ужасно старые книги. Чернела карта звёздного неба. На большущем глобусе горел яркий солнечный блик. И со щёлканьем качали тяжёлый маятник древние пружинные часы со стрелками.
Машинка стояла на краю зелёного, как стадион, письменного стола. Она была накрыта полированной ореховой коробкой. На коробке блестели бронзовые узорчатые уголки. Машинку никто никогда не открывал (только я иногда поднимал крышку и осторожно давил клавиши).
Я снял коробку и оглянулся на дедушкин портрет. Бородатый дедушка улыбался. Он знал, какое дело я задумал, но, видимо, не сердился. А чего сердиться? Тут машинка стоит просто так, а там она нужна человеку. Для дела! И ничего с ней не случится за два дня.
Так я себя успокаивал. Но всё равно я понимал, что делаю скверную штуку. Вздыхая и казнясь, я убрал машинку со стола, а футляр оставил на месте. Завернул машинку в старую папину куртку из плотной тетраткани – я нашел её на чердаке и прихватил с собой. Прислушался. В доме стояла тишина: тётя Вика куда-то ушла, бабушка дремала наверху. Я поднял раму. Окно выходило в чащу сиреневых кустов…
Машинку я закидал лопухами рядом с приёмником.