Рґсђрµрірѕрёр№ кто там текст: Отечественная история

Исторические прототипы героев русских былин

Исторические прототипы героев русских былин

Светлана и Валерий РЫЖОВЫ

Русские былины являются неотъемлемой
частью культуры нашего народа, ценным
свидетельством его исторической памяти. В их
героях воплотились представления об идеальном и
типичном, о добре и зле, трагизме и комедийности

С давних пор, еще со времени появления
«Сборника Кирши Данилова» — первых записей
исполнения былин — идут ожесточенные споры о
возможности или невозможности соотнесения этих
текстов с какими-то реальными историческими
событиями или обстоятельствами.
Само слово «былина» прямо указывает на понятие
«быль». Такая этимология, впрочем, не доказывает
реальности используемых в жанре сюжетов и их
героев. Речь идет о том, что в эту реальность
верили до определенного времени и сами
сказители, и их слушатели.

Впервые упоминание о былинах встречается в
«Слове о полку Игореве». Автор «Слова» хочет
начать свою песнь «по былинам сего времени», а не
«по замышлению Бояню». Здесь, возможно,
противопоставляются два вида поэтического
искусства. Петь «по былинам» означало передавать
реальную действительность, а «по замышлению
Бояню» — следовать поэтическому вдохновению
и полету фантазии.

Если такое толкование правильно, то
первоначально под былиной подразумевался
рассказ о действительных происшествиях, лишь
потом обросший фантастическими подробностями.
В современном значении слово «былина»
используется как филологический термин,
обозначающий народные песни с определенным
содержанием и специфической художественной
формой, и вошло в научный оборот с середины
XIX в. Именно тогда исследованием былин активно
занимался один из основоположников
«былиноведения» И.П.Сахаров.

Сами исполнители былин, с которыми этнографы
познакомились на русском Севере, называли свои
произведения «старинами», т.е.
песнями-рассказами о старине.
Сложно подчас четко разделить жанры былины и
сказки. Их основное отличие заключается именно в
отношении сказителя (певца, рассказчика) к своему
творчеству. Сказка изначально трактуется как
чудесный вымысел, былина осознается
повествованием о старине, когда могли случаться
вещи, в настоящем совершенно невероятные.
Условность такой границы усугубляется
взаимопроникновением былинных и сказочных
сюжетов, использованием
в обоих жанрах одних и тех же персонажей.
Наиболее известны «героические былины», где
богатыри ведут борьбу с внешними врагами Руси,
различными чудовищами, а иногда — и между собой
или против своего господина-князя.
Эта часть эпоса вызывает наиболее ожесточенные
споры.
Сторонники общего подхода к эпосу как к
отражению процессов, происходящих в обществе на
разных стадиях его развития, склонны видеть
здесь отголоски обычаев глубокой древности. В
героических былинах они находят и свойственную
первобытности борьбу за охотничьи угодья, и
анимистические верования, и постепенный переход
к земледелию, заканчивающийся в раннефеодальном
государстве.
Те, кто исповедует «исторический подход»,
наоборот, пытаются выделить среди
фантастического повествования реальные детали и
даже связать их с конкретными фактами,
зафиксированными в исторических источниках.
Оба подхода имеют свои достоинства и недостатки,
причем достоинства вряд ли могут быть оспорены с
точки зрения методической, а недостатки
обнаруживаются при конкретном применении к
текстам.
Так, скажем, противопоставление Вольги
Святославича и Микулы Селяниновича из «общих
соображений» можно интерпретировать как
противоречие между охотником и земледельцем,
а можно (с равным успехом) толковать в качестве
конфликта общинника с нарождающимся феодалом.
Приводимые аргументы выстраиваются в стройные
гипотезы, которые остаются доказательными лишь в
силу исходных предпосылок. Меняются предпосылки
— меняются и гипотезы.
С точки зрения исторической школы тот же Вольга
Святославич легко отождествляется и с Вещим
Олегом (воевал дальние страны, применял военные
хитрости), и со Святославом Игоревичем (ходил в
походы, бросив собственных подданных), и с Олегом
Черниговским, собиравшим дани и выходы с
земледельцев, участвуя в усобицах князей.

Отправной точкой для конкретизаторов являются
имена былинных героев, которые действительно
совпадают (или схожи) с именами некоторых
исторических персонажей.
Таким образом представителям обоих направлений
свойственно основываться на отборе подходящих
фактов, отвергая остальные как «наносные» или
«позднейшие».
Тексты былин, которые исполняются в некоторых
областях России по сей день, не являются
устоявшимися и не имеют законченной
канонической формы. Ученые до сих пор расходятся
во мнениях о начальном виде летописных известий,
которые переписывались и редактировались всего
несколько раз; еще больший разброс в суждениях
неизбежен для устного эпоса, произведений,
воспроизводившихся тысячи раз тысячами разных
сказителей, каждый из которых имел возможность
привнести (и привносил) в текст свои изменения.
При этом русская изустная народная традиция не
знает ни абсолютных, ни относительных дат. Время
для исполнителя героической былины почти всегда
ограничивается указанием на княжение князя
Владимира. В этом правителе можно видеть и
Владимира Святославича, крестителя Руси (ум. 1015
г.), и Владимира Всеволодовича Мономаха (1053—1125).
Но хронологические рамки еще более расширяются,
если Владимир упоминается как синоним чего-то
очень отдаленного: используют же идиоматическое
выражение «при царе Горохе».
Итак, если время в героических былинах застывает
вокруг имени князя Владимира, то место их
действия или его исходный пункт — почти всегда
Киев. (О новгородских былинах нужно говорить
отдельно, что в наши задачи не входит.) Владимир
всегда предшествует Ивану Грозному, Киев —
Москве. Былинный Киев может иметь некоторое
сходство с реальным, а иногда вообще с ним
географически не соотносится. Эту условность
Владимира в условном же Киеве преодолеть очень
трудно: часто наиболее реально выглядящие
персонажи действуют в совершенно фантастических
местностях. Так, в Чернигов из Киева и обратно
некоторые герои отправляются морем.
Географическая несообразность свойственна
былинам киевского цикла; новгородские сказания в
этом отношении значительно реальнее.
Киевские богатыри легки на подъем, отправляясь
то в «чисто поле», то в далекую Индию, где
правителем неожиданно для читателя (но не для
слушателя прошлых лет) оказывается вполне
татарский царь.
Они могут выполнять поручения Владимира или,
наоборот, действовать на свой страх и риск.
Весьма популярна тема сватовства: герой добывает
в чужих краях своему князю невесту.
Здесь стоит отметить, что женщины в былинах
играют, как правило, роль страдательную. Их
похищают, добывают, сватают. В некоторых случаях
они предают героя в руки врагов, в некоторых —
спасают (прячут от погони, уговаривают отца не
казнить). Особо стоит образ женщины-амазонки, с
которой богатырь соревнуется в воинских умениях.
Такие сюжеты толкуются по-разному: или как
отголосок доминирующей роли женщины на ранних
стадиях развития общества, фиксируемой в эпосах
разных народов, или как свидетельство уважения к
жене и матери в Киевской Руси.
В некоторых случаях в «женских историях» находят
и реальные прототипы. Так, подтверждением версии
о Мономахе как прообразе князя Владимира служит
былина о Ставре Гордятиниче и его жене,
переодевшейся в мужское платье, чтобы выручить
своего мужа. Согласно летописи, в 1118 г.
Владимир Мономах вызвал в Киев всех бояр из
Новгорода и заставил их присягнуть себе.
Некоторых из них, в том числе некоего сотского
Ставра, великий князь приказал заточить в тюрьму.
Мы не знаем, действительно ли обыграла жена
Ставра Мономаха в шахматы, поставив на кон
свободу супруга, но на стене Софийского собора в
Киеве открыт автограф Ставра, вроде бы
подтверждающий существование данного героя.
С другой стороны, нет никаких следов
новгородского происхождения опального и его
жены; тамошняя былинная традиция имени Ставра не
знает, а отчество «Гордятинич» может быть
простым производным от «гордого».
У сторонников исторической конкретики есть, как
им кажется, основания связывать с Владимиром
Мономахом судьбу еще одного былинного персонажа
— Алёши Поповича.
В Никоновской летописи читаем:
«В лето 6508 (1000) Пришел Володарь с половцами к
Киеву, забыв благодеяния господина своего князя
Владимира, демоном научен. Владимир же был тогда
в Переяславце на Дунае, и было смятение великое в
Киеве, и пошел ночью навстречу им Александр
Попович, и убил Володаря и брата его, и иных
множество половцев избил, а иных в поле прогнал. И
узнав об этом, Владимир возрадовался очень, и
возложил на него гривну золотую, и сделал его
вельможей в палате своей».
Получается, что Алеша был первым человеком на
Руси, награжденным за военные подвиги знаком
отличия, предназначенным для ношения на шее, —
гривной (о награждении гривнами летописи
сообщали и раньше, но в данном случае подчеркнуто
награждение именно за воинскую доблесть). О
дальнейшей его судьбе летописи молчат, зато
много рассказывают былины.
Впрочем, к летописному сообщению приходится
делать дополнения:

«Здесь ошибка летописца на 100 лет. Володарь
Ростиславич вместе с половцами подошел к Киеву в
1100 г. Это произошло не при Владимире
Святославиче (в то время половцы были еще
неизвестны), а при Владимире Мономахе».

(Смирнов И. Ю., Смолицкий в.Г.)

Решать вопрос таким образом было бы слишком
просто. В 1100 г. в Киеве не было Мономаха, а
воевал Володарь, которого, кстати, никто не
убивал, со Святополком. Мономах же княжил в
Переяславле Русском, который никак нельзя
смешивать с Переяславцем на Дунае: его потеряли
сразу после смерти Святослава еще в далеком
972 г.
Получается, что Никоновская летопись (источник
вообще поздний и крайне ненадежный) всё время
ошибается, а исследователи отмечают только те
места, которые не противоречат их версии. Без
внимания остается тот факт, что в том же тексте
Александр Попович воюет и против печенегов за
Владимира Святославича.
Еще раз упоминается имя богатыря в сказаниях о
битве на Калке (1223), где он погибает. Итак, чтобы
удовлетворить всем возможным аналогам в
летописях, герою пришлось бы жить четверть
тысячелетия.
А вот Б.А.Рыбаков, нашедший прототипов
практически всех героев былин, отождествил Алешу
Поповича с Ольбегом Ратиборовичем, дружинником
Мономаха. Ольбег Ратиборович участвовал в
убийстве половецкого хана Итларя, прибывшего для
переговоров. Итларь — это, разумеется, Идолище
поганое.
Все эти построения, чтобы быть верными, должны
оказаться единственными, а такого не происходит.
Просто, казалось бы, отождествить Добрыню
Никитича с летописным Добрыней, дядей реального
Святого Владимира по матери. Как и Добрыня
былинный, он отличается политическими
способностями, тактично руководя действиями
племянника.
В этом случае, однако, придется куда-то девать
другого тезку, героя XII—XIII вв., описанного в
Сокращенном летописном своде 1493 г:
«В лето 6725 (1217). Был бой князя Юрия Всеволодовича с
князем Константином (Всеволодовичем) Ростовским
на реке на Где, и помог Бог князю Константину
Всеволодовичу, брату старшему, и правда его
пришла (победила). А были с ним два храбра
(богатыря): Добрыня Золотой Пояс да Александр
Попович, со слугой своим с Торопом».
Можно, конечно, указать, что позднее богатыри
звались Добрынями в честь первого прототипа, но
тогда придется разъяснять, почему не отразились
в былинах «подвиги» реального боярина X в.
Вот сведения из Лаврентьевской летописи
(ретроспективная запись под 1128 г.):
«Рогволод держал, и владел, и княжил в Полоцкой
земле, а Владимир был в Новгороде, еще мал
возрастом и язычник. И был у него (дядя по матери)
Добрыня, воевода, храбрый и распорядительный муж.
Он послал к Рогволоду и просил его отдать дочь за
Владимира.
Тот же (Рогволод) сказал дочери своей:
— Хочешь ли за Владимира?
Она же сказала:
— Не хочу разувать (свадебный обряд) сына рабы
(мать Владимира считалась наложницей Святослава,
а не законной женой).
А Рогволод пришел из-за моря, имея собственное
владение — Полоцк.
Услышав об этом, Владимир разгневался этой речью
“не хочу за сына рабы”, пожаловался Добрыне, и
исполнился ярости, и, взяв воинов, пошел на Полоцк
и победил Рогволода. Рогволод же отступил в
город. И приступили к городу, и взяли город, и
самого Рогволода взяли, и жену его, и дочь его. И
стал Добрыня поносить его (Рогволода) и дочь его,
назвав ее рабыней, и повелел Владимиру овладеть
ею перед отцом и матерью ее. Потом отца ее убили, а
саму (дочь) взял (Владимир) в жены и нарек ей имя
Горислава…»
И вновь мы видим, что сопоставлять можно только
некоторые моменты летописи с отдельными
деталями былин.

Самый популярный и любимый русский богатырь —
Илья Муромец. Но мало кто знает, что он был
известен и в Западной Европе. В эпических
произведениях немецкого и скандинавского
происхождения встречается некий Илья (Ilias) из
Руси (von Reuizen). В некоторых версиях он оказывается
братом карлика Альбериха, что стережет золото
Нибелунгов, в некоторых — родственником
знаменитого героя Дитриха Бернского. Часто Илья
Русский выступает как дядя «русского короля
Вальдмара».
Конечно, русские сказания могли стать известны в
Германии через Титмара Мерзебургского,
описавшего борьбу за власть после смерти св.
Владимира (1015), или от свойственников князя
Святослава Ярославича (1027—1076), который был женат
на немецкой графине.
Но такое объяснение не вяжется с образом Ильи —
крестьянского сына, старающегося держаться
подальше от придворной жизни…
Впрочем, Муромец иногда начинает относиться к
этикету куда как ревниво. Обнесенный чарой за
столом у князя Владимира богатырь обижается, но
гнев выражает отнюдь не в духе феодальной
аристократии.
Муромец сбивает стрелами золоченые маковки
церквей, которые немедленно пропиваются
восторженным народом в кабаках. Думается, что из
этого, явно позднего, описания, не следует
делать выводы о природе склонной к спиртному
русской души, ведь при желании можно найти в
былинах всё — вплоть до нынешнего
государственного долга страны.

«Говорит Владимир

стольно-киевский:

Ах, друзья мои, да вы дружинушка,

Сильны русские могучи богатыри,

Вы на пир теперь пособраны,

Вы все принакормлены, напоены,

Вы все на пиру пьяны-веселы,

Солнышко идет на вечере,

Наш хорош-пригож почестен пир

идет на веселе.

Все вы на пиру пьяны-веслы,

Ну уж вы думайте-тко думу,

не продумайте,

Нам кого послать во землю

во литовскую,

Отвезти туда дани-выходы,

За все стары годы, да за нынешни,

За все прежни времена,

да и досюлешны,

И за все теперь да за двенадцать

лет,

За двенадцать лет да

с половиною».

В приведенном тексте читатель легко может
увидеть необходимость уплаты давних долгов с
процентами, равно как и полную
умиротворенность(«принакормлены, напоены»)
великокняжеской администрации. При некоторой
склонности к поиску сходных слов нетрудно
соотнести думу, которую предлагает думать князь
Владимир богатырям, с названием
законодательного органа, занятого сейчас
примерно тем же вопросом.
Поэтому нам не следует удивляться, когда
киевский герой Илья вместо традиционных
кочевников сталкивается с совершенно другими
противниками. В одном из вариантов былины о трех
поездках Ильи Муромца есть такие строки:

Муромец отказывается и тогда…

Перед нами удивительно реалистичное описание
воинов рыцарских братств, причем приведено даже
название конкретного ордена. При чтении отрывка
в голову приходят ассоциации с Даниилом
Галицким, которому Папа Римский обещал корону за
переход в католичество, или с Александром
Невским.
Это приходит в противоречие с ранним вариантом
происхождения образа Ильи на основе европейских
сказаний. Не подходит данный сюжет и при других
трактовках, связанных с возобладанием
Ростово-Суздальской земли в XII в.
Залесские княжества расцвели, когда натиск
половцев на южные земли Киевской Руси привел к
оттоку населения этих мест на северо-восток,
который первоначально заселялся выходцами из
Новгорода. К этому периоду и относят некоторые
исследователи возникновение былины о том, как
именно Илья прокладывает «прямоезжую» дорогу от
Мурома к Чернигову. Меченосцы же появляются в
веке следующем.
В заключение стоит сказать, что монахи Печерской
Лавры Киева утверждают, будто останки Ильи
Муромца находятся в одной из пещер этого
монастыря.
Еще более загадочным персонажем русских былин
является Святогор. Этот богатырь проводит свою
жизнь в чужих горах, потому что родная земля не
может носить его тяжести. Возможно, под этим
именем в народной памяти сохранился образ
великого воина, киевского князя Святослава,
который провел свою жизнь в постоянных
завоевательных войнах, в то время как русская
земля, и даже сам Киев в его отсутствие
подвергались серьезным угрозам со стороны
печенегов. Летописи сохранили текст письма
матери Святослава (княгини Ольги), в котором она
упрекает сына в том, что пока он «ищет чужих
земель» (в Болгарии), кочевники чуть не сожгли
стольный город. Обычно со Святогором связывают
наиболее древний пласт народного эпоса.
В.Я.Пропп, один из самых ярких представителей
общего подхода к былинам, находит в герое
архаические черты и вообще противопоставляет
его русским богатырям киевского цикла.
В то же время Б.А.Рыбаков трактует эту фигуру
совершенно реалистично, считая, что она была
«состарена» позднее. Мнение ученого стоит того,
чтобы привести его полностью.
«Былины о Святогоре должны стать предметом
тщательного изучения, и при этом нужно поставить
важный вопрос о направлении изменения образа
Святогора: происходило ли размельчание
мифологического облика или вокруг
незначительной реальной основы нарастали
постепенно титанические черты богатыря,
проникавшие частично из финского эпоса…
А.Д.Григорьевым в Кузьмине Городке Архангельской
области записана былина о Святогоре, лишенная
гиперболизации богатыря; все здесь просто,
реально и объяснимо. В городе Чернигове у князя
Олега (или Ольговича) собрались его богатыри,
которые потом отправились в степь, “в раздольице
широкое” на восток от Чернигова, “воевать силу”
князя Додонова. Святогор Романович, предводитель
дружины Олега Черниговского, воюет со
степняками, а затем встречает в поле три шатра
киевских богатырей — Ильи Муромца, Добрыни и
Алеши. Объединившись, черниговские и киевские
богатыри поехали через раздолье широкое к синему
морю.

Купаясь в море, они старались “переплыть
струи”, которых оказалось пятнадцать.
Выкупавшись,

A.Д.Григорьев. Архангельские былины
и исторические песни. Т. III.
СПб., 1910. Стр. 249—255).

Богатыри по очереди стали залезать в гроб, а
когда в гроб лег Святогор, “они наложили крышку
на гроб ту белую»,
а снять ее не смогли.
Данная запись былины сохранила довольно точные
географические подробности: прежде чем попасть к
морю, богатыри проехали степи; струистое течение
с четко отделяющимися потоками известно только в
Керченском проливе. Очевидно, богатыри “Олега
Черниговского” (так он назван в былине) ездили в
подвластную Олегу Святославичу Черниговскому
Тмуторокань на берег Керченского пролива. Рядом
с городом находился огромный античный некрополь,
в составе которого было много склепов с
великолепными мраморными саркофагами.
Знаменитый Таманский саркофаг, находящийся в
Историческом музее в Москве, может быть хорошим
образцом того “гроба нового” с “крышкой
белою”, который примеривали черниговские
богатыри на берегу моря. Тщательно сделанный, он
производит впечатление нового, белоснежный
мрамор объясняет эпитет “белый». Крышка весом в
500 кг пригнана так плотно, что если ее надвинуть
на саркофаг, то отделить ее без специальных
приспособлений совершенно невозможно.

При таком обилии конкретных, достоверных
деталей, взаимно подкрепляющих друг друга, мы
можем допустить, что черниговские дружинники
времен Олега Черниговского (1083—1115 гг.),
оказавшись в Тамани, пошутили над товарищем и
закрыли его в саркофаге, открыть который они
скоро не смогли. Если же они промедлили хотя бы
час или два, то их товарищ мог уже задохнуться.
Эта фактическая основа скорее всего могла
послужить сложению в киевской среде
былины-сатиры о незадачливых шутниках Олега
Черниговского, и лишь впоследствии народная
фантазия расцветила и углубила ее».
Стремление непременно найти реальный прототип
былинного персонажа сыграло здесь с
исследователем не самую хорошую шутку.
«Довольно точные географические подробности» в
действительности оказываются фикцией: попасть к
морю из Руси иначе как «через степи» просто
невозможно.
Обнаружить «струи» или слои воды разной
температуры удастся практически в любой русской
реке (в озере), где бьют на дне ключи. Течение воды
слоями наблюдается во многих местах, например в
проливе Босфор, где эти слои вообще
противоположны по направлениям.
Другие детали легко объяснить не менее
реалистично. Белый гроб вовсе не должен быть
мраморным: именно такой цвет имеет и новый
деревянный (сосновый). Достаточно взглянуть на
саркофаг, изображенный на фотографии, и станет
ясно, что богатырям пришлось поднимать
полутонную крышку на солидную высоту. Задача
вполне для пяти—шести и более здоровых мужиков
посильная. Понятно, что в этом случае им не
составит труда сбросить ее с саркофага, на
котором она все-таки лежит, а не вставляется в
специальное углубление.
Можно,
конечно, предположить, что «гроб» находился в
каком-нибудь углублении (могильной яме), а крышка
лежала где-то сверху. Тогда закрывать ее было бы
действительно легче, нежели открывать. Но в
былине гроб стоит все-таки «в поле чистом», и нет,
раз уж мы избрали конкретный подход, никаких
оснований менять что-либо в тексте.
В свете всех этих соображений доказательность
существования реального исходного сюжета резко
падает: он становится возможным только с
крупными натяжками.
Столь же двойственна расшифровка тех сил,
которые противостоят былинным богатырям.
Рассматривая их «поименно», мы получаем
основания считать, что большинство былин
рассказывает о борьбе Киевской Руси с
кочевниками — половцами, впервые появившимися в
южном Приднепровье в середине XI в. Название
племени каи, стоявшего во главе союза кипчаков
(как называли в Средней Азии половцев), в переводе
на русский язык означает «змея». Относящаяся к
половцам поговорка «у змеи семь голов» (по числу
основных племен) была широко известна в степи, ее
приводят в своих трудах арабские и китайские
историки. Здесь, как считают некоторые ученые,
следует искать разгадку поединков со змеями
Добрыни Никитича и Алеши Поповича.
В летописи после описания победы над половцами в
1103 г. говорится, что Владимир Мономах «скруши
главы змеевыя». Половецкий хан Тугоркан вошел в
былины под именем Тугарина Змеевича. Имя его
постоянного боевого соратника хана Боняка,
который приводил в ужас население Византии,
Болгарии, Венгрии и Киевской Руси сохранили
западноукраинские песни и сказания в сюжете о
голове Буняки Шелудивого, которая, отрубленная,
катается по земле, уничтожая всё на своем пути.
Хан восточного объединения половцев Шарукан в
былинах зовется Кудреванко-царем или
Шарк-великаном. Интересно, что его сын (Атрак) и
внук (знаменитый благодаря «Слову о полку
Игореве» Кончак) вошли в былины под собственными
именами (правда, характер родственных отношений
перепутан):

«Поднимается на Киев

да Кудреванко-царь,

А да с любимым-то зятелком

Атраком,

Он с любимым-то сыном да всё

со Коньшиком».

В дальнейшем в былинах появляются татарские
ханы Батый и Калин-царь (возможно, Менгу-Каан).
Все эти рассуждения представляются бесспорными,
пока мы не вспомним, что эпос любой европейской (и
не только) страны содержит мотивы змееборства и
поединков с драконами. Геракл уничтожает
Лернейскую гидру, Святой Георгий побеждает
змееподобное чудовище, дракона убивают немецкий
Зигфрид и скандинавский Сигурд. Змея связана с
образом славянского Велеса…
Одним словом, следует разбираться, что в былинных
пресмыкающихся общеевропейского и что —
собственно половецкого. Совпадение имен —
показатель, разумеется, важный. Но задумаемся:
есть ли в многочисленных чудовищах что-либо от
исторических их прототипов кроме этого
совпадения?
Почему царь Кудреванко (половецкий хан Шарукан)
как две капли воды похож на царя же Бытыгу
(татарский Бату или Батый)?

Эти вопросы надо разрешать, и тогда мы
возвращаемся к произвольным реконструкциям
текстов, переходя к построениям, где из одной
гипотезы вытекает другая, а математически
просчитываемая вероятность ошибки растет в
геометрической прогрессии.
Былины всё же — художественные произведения и на
составляющие элементы, которые можно
«привязать» к реальным фактам, раскладываются
плохо.
Легко отделяются лишь некоторые позднейшие
наслоения, вызывающие подчас только улыбку.
Вчерашний язычник Добрыня (даже имя у него
языческое) крестит дочь короля Польши —
государства, принявшего христианство раньше
Киевской Руси. Богатыря Илью Муромца вдруг
называют «старым казаком» (указание на то, что
данный отрывок появился в тексте не ранее
XVII в.). Впрочем, современные казачьи идеологи
основывают на этом сочетании слов убеждение в
седой древности сословия казаков. Совсем
курьезным кажется упоминание резиновых галош
князя Владимира в одной из былин, записанных на
русском Севере в начале XX в.: пока еще никто не
догадался сделать вывод об открытии русскими
Америки в Х в., — каучук стали привозить именно
оттуда.
Былины одновременно сложнее и проще различных
ученых и квазинаучных построений вокруг них. Это
— цельные тексты, и обращаться к ним надо не в
поисках доказательств теорий, а ради их вечной
красоты и мудрости.

Почему ловкость невозможно количественно оценить или измерить?

Почему ловкость невозможно количественно оценить или измерить?

Ловкость всегда и во все времена имела какое-то неотразимое обаяние. В чём секрет её притягательной силы мы попробуем разораться дальше. Но, бесспорно, народная мудрость, высоко расценивает это качество

Виды ловкости.

еальные ощутительные проявления ловкости начинаются у человека с уровня пространства С. Опираясь на общее свойство ловких двигательных актов — на , которое заключается в том, что каждое движение движение, которое мы выполняем, построено непременно не менее чем на 2х двигательных уровнях.

1)ведущий уровень этого ловко выполненного движения или действия обнаруживает яркие, стоящие выше заурядного качества переключаемости, находчивости, маневренности,

2)а подслаивающий эти движения фоновый уровень — столь же яркие качества слаженности, послушности и точности работы.

Выше мы сравнили ведущий и фоновый уровни со всадником и его конем. Вернувшись к этому сравнению, мы сможем сказать, что качество ловкости не под силу проявить в этой паре ни всаднику, ни коню по отдельности: ловкость станет возможной тогда, когда всадник изобретателен и находчив, а его конь послушен и точно исполнителен. Уровень мышечно-суставной увязки ведет у человека так мало самостоятельных движений и они все так незначительны и неответственны, что для проявлений ловкости в нем совершенно не остается места. Мы уже дружески подсмеялись над ним (со всей уважительностью, какой заслуживает этот почтенный и все еще незаменимый ветеран нашей нервной системы) по поводу неприложимости к нему мерок целевой точности. Спросим еще раз, стараясь не обидеть его: где, кроме анекдота, возможны такие сочетания: «человек ловко засмеялся» или «с какой ловкостью она содрогнулась от страха»?

　　　Опираясь на только что указанное общее свойство ловких двигательных актов, мы можем теперь выделить два вида ловкости.

Первый из них относится к движениям, ведущимся на уровне пространства (С) и подкрепленным фонами из уровня В. Этот вид мы называем телесной ловкостью.

Второй вид ловкости проявляется в действиях из последнего рассмотренного нами уровня D, со столь же обязательными фонами из обоих подуровней пространства (С), а иногда и из уровня В в придачу. Этот вид мы обозначаем названиями ручная или предметная ловкость.

Таким образом, группа проявлений ручной или предметной ловкости оказывается, в отличие от первой группы (телесной ловкости), очень сложной по своему составу. С одной стороны, эти проявления будут различаться между собой по тому, какие из фоновых уровней и подуровней обеспечивают им обязательные для ловкости подкрепляющие фоны. С другой стороны, в иных случаях мы столкнемся с такими действиями уровня D, которые обладают переполненными телесной ловкостью движениями-звеньями; иногда же само действие в целом будет проявлять все признаки ручной, предметной ловкости.

Примеры

　　　..С ловкостью обезьянки юнга вскарабкался на мачту. Прежде чем торговка успела опомниться, мальчишка ловко выхватил у нее яблоко и исчез… Полковник ловко проскакал на лошади во главе парада… Гимнаст ловко перепрыгнул через стол, опершись на него одной рукой… Акробат мастерски исполнил двойное сальто.

　　　целая связка примеров телесной ловкости, примеров движений, управляемых уровнем пространства С и обеспеченных фонами из уровня мышечно-суставных увязок В.

Если обозначить построение двжений посредством дробей, в которых числитель выражает ведущий уровень, а знаменатель фоновые уровни, то ко всем этим приерам подойдёт формула (С/В).

　　　несколько образцов проявлений ручной, или предметной, ловкости, строения которых могут быть уже гораздо разнообразнее.

1)　　　Боец ловко высвободил пулемет, путавшийся в зарослях и завязнувший в густой грязи.( D/С1)

2) Ловкими, точными движениями щипчиков часовщик вставил на место шестерню крохотных часиков .( D/С2)

Это — примеры более или менее беспримесной подслойки ведущего уровня действий фонами из уровня пространства. Цифры 1 и 2 при букве С в знаменателе дробей относятся к тому расслоению уровня С на два подуровня. Знак С1 обозначает нижний, более древний, подуровень, связанный с эдс и опирающийся на стриатумы; знак С2 — верхний, пирамидный, корковый подуровень. азница в чувствительной сигнализации, какою снабжаются оба подуровня, сказывается и в оттенках тех движений (или двигательных фонов), которые выливаются из того и другого подуровня. Нижнему подуровню (С1) более свойственно текучее, непрерывное прилаживание к пространству и всей внешней обстановке, какое требуется, например, при ходьбе и беге. Верхнему подуровню (С2), связанному с высокоразвитым представительством органов чувств в коре полушарий, более присущи оттенки концевой, целевой точности и меткости, (например, при метком ударе или броске).

　　　Приведем еще несколько примеров.

1)　　　Сестра нежно, быстро и ловко перебинтовала мучительно болевшую руку.( D/С1, В)

2)С исключительной ловкостью лыжник пролетал одни за другими сложные закругления и воротца слалома.( D/С1)

3)На всем скаку, свесившись с коня почти до земли, джигит зубами выхватил воткнутый в нее по рукоятку кинжал. ( D/(С2, В))

4)Ослепленный яростью бык летел на тореадора, неподвижного, как статуя. И вдруг, изогнувшись одним молниеносным извивом, боец точным, почти спокойным жестом нанес зверю укол в продолговатый мозг. Бык рухнул.( D/(С2, В))

　　　В этой группе примеров ловких действий наряду с фонами из уровня пространства четко выступают уже и фоны из уровня В. И здесь мы выделим особо случаи преимущественного выявления подуровней С1 и С2. В первых примерах как по С1, так и по С2 (медсестра и джигит) выступают на первый план проявления телесной ловкости движений-звеньев; во вторых примерах (лыжник и тореадор) — проявления ручной, или предметной, ловкости всего действия в целом. Вот, наконец, пример проявления качества ловкости со всеми низовыми фонами.

　　　«Как ярый пес, Малюта бросился на Перстня; но с необычайной ловкостью атаман ударил его кулаком под ложку, вышиб ногой оконницу и выскочил в сад». («Князь Серебряный» А. К. Толстого, гл. 21).

　　　Действия фехтовальщика или боксера — в области спорта, действия хирурга или закройщика кожи — в области труда также могли бы послужить примерами ловкости с использованием фонов по всем нижележащим уровням.

　　　 ( D/(С1, С2, В))

: 2015-09-10; : 7 |

| | | | | | | | | |

lektsii.