Римская империя с германскими солдатами. Войско древний рим
Римская империя с германскими солдатами
Уже со времен Цезаря и даже со Второй Пунической войны иноземные наемники – сперва стрелки и всадники – образуют некую составную часть римского войска. Варварский элемент стал очень сильно проникать даже в среду легионов. Государственная мудрость Августа нашла способы и пути к тому, чтобы снова восстановить и сохранить римский характер легионов. Так дело оставалось вплоть до III столетия, хотя количество и процент варварских вспомогательных войск временами, а может быть даже и постоянно, возрастал. Нам рассказывают про Марка Аврелия, что он купил помощь одних германцев против других германцев. Каракаллу же его преемник обвиняет в том, что он сделал варварам такие подарки, которые равнялись содержанию всего войска. Но в течение гражданских войн III столетия варварский элемент стал получать все больший и больший перевес.
Галлиен победил готов при помощи герула Навлобата, которому он пожаловал консульские знаки отличия. Римские легионы еще существуют по названию, но меняют свой характер. Они спускаются до степени милиции, ценность которой незначительна. Наряду с такими выродившимися легионами существовали и некоторые другие, которые сохранили свою боевую ценность благодаря тому, что приблизились к типу варварских наемных отрядов. Такими следует считать “юпитерцев” и “геркулесцев” Диоклетиана. Основной характер древних и настоящих римских легионов основывался на дисциплине. Их ряды наполняли не только завербованные, которых толкал на военную службу их природный воинственный инстинкт, но и набранные рекруты, которые в первую очередь обладали лишь необходимыми физическими свойствами. Военное воспитание и обучение, и строгость центурионов превращали их в годных солдат. Эта сила была разрушена, и оставался лишь первый указанный нами элемент, т.е. природная воинственность.
Даже среди культурного народа всегда имеется некоторое количество мужчин, которые, как Тацит говорит о германцах, охотнее предпочитают приобретать кровью, нежели трудом, и одушевлены высоким понятием воинской чести, либо просто наделены чисто физической храбростью. Но число таких людей всегда очень невелико. Из них нельзя составить таких больших войск, как те, которыми командовал Август или даже Северы. Этого числа было достаточно для того, чтобы в течение долгого времени сохранять некоторые войсковые части, которые имели преобладающе римский характер, но все же характерные черты хорошо обученных легионов были утеряны. Атака и способ ведения войны стали похожи на варварские приемы, воинская сила которых основывалась на личной природной храбрости и на корпоративном духе. Переход от древней римской военной системы к новым формам происходил сперва постепенно, но под конец совершился довольно быстро. Он начинается в середине III столетия, а в конце этого столетия, при Диоклетиане, уже заканчивается. То римское, что еще сохраняется, уже более не является римским в прежнем, древнем, смысле этого слова. То войско, с которым Константин выступил на завоевание Италии, при помощи которого он победил императора Максенция у Мильвийского моста и захватил Рим, состояло главным образом из варваров. Он собрал войска из подчиненных ему варварских народов, пишет Зосима, – из германцев, кельтов и британских племен. Тот факт, что эти войска шли под знаком креста, указывает не столько на то, что Костантин хотел иметь в своем распоряжении такие войска, которые не боялись бы капитолийских богов, так как о таком страхе не могло быть и речи среди германцев и кельтов, сколько на то, что в данном случае Константин ориентировался на римских граждан: среди последних существовала сильная христианская партия, которую Максенций угнетал и подавлял, а Константин пытался привлечь на свою сторону. Подобно германскому королю-полководцу, Константин окружил себя свитой (comites), которая образовала новую аристократию, оттеснившую в сторону древние сословия сенаторов и всадников. В течение всего IV столетия мы часто находим элементы римского и германского в непосредственной близости одни от других.
В речи, с которой император Юлиан перед сражением у Страсбурга обратился к своим войскам, ободряя их к бою, он побуждает их “вернуть римскому величию его честь” и называет врагов варварами (Аммиан, 16, 12, 31). Войско, к которому с такими словами обратился император, состояло, как видно из описания сражения, в некоторой своей части из германских формирований. Больше того, очевидно, что главную его силу и основное его ядро составляли именно германские части. Здесь упоминаются корнуты, бракхиаты и батавы; перед атакой войска оглашают воздух военной песнью, барритом, и именно это войско вскоре провозглашает Юлиана императором, подняв его, по германскому обычаю, на щит. Когда вестготы перешли через Дунай и начался натиск настоящего переселения народов, то, как пишет римский историк, в первом большом сражении “варвары” начали петь песни, посвященные восхвалению своих героических предков, а “римляне” подняли боевой клич, так называемый “баррит”, который стал раздаваться все громче и громче. Археологические раскопки совсем недавно обнаружили своеобразное доказательство того, как сильно было германизовано римское войско уже в IV столетии.
Угол, образуемый Дунаем в Добрудже, замыкается тремя укрепленными линиями, воздвигнутыми в различные эпохи. Теперь уже установлено, что древнейшей из этих линий является низкий земляной вал, обращенный фасом к югу. Весьма возможно, что он был построен варварами для защиты против римлян. Вторая линия, которая состоит из более высокого вала, по своим характерным чертам чрезвычайно похожа на германскую пограничную линию (limes) и, очевидно, была построена римлянами в ту же самую эпоху. Третьей линией является каменная стена, которую можно с уверенностью отнести к IV столетию. Но те укрепления, которые к ней относятся и с нею связаны, имеют совершенно такой же характер, как и ранне-средневековые, находящиеся на германской территории. Едва ли их построили сами германцы: их склонность к барщине в ту эпоху была еще слишком незначительна. Но те предводители, которые распоряжались строительными работами и определяли характер отдельных частей, были уже германцами. Они больше не жили военными традициями Рима, но уже проводили – как во всем военном деле, так и в формах укреплений – те идеи, которые они принесли с собой со всей родины и которые теперь они развивали дальше при помощи тех образцов, которые они нашли и видели перед собой, на римской почве. “Варвар” в эту эпоху является техническим названием, обозначением солдата; военный фиск (казна) обычно носит название “варварского фиска” (fiscus barbaricus). Нас не должно вводить в заблуждение, что наряду с этим в источниках постоянно говорится о римской славе и римской доблести, так как даже Прокопий в VI столетии хотя и рассказывает сам при всяком удобном случае, что варвары при римских победах особенно отличались, все же постоянно говорит о победах “римской храбрости” над варварами, так как эти победы были одержаны под императорскими знаменами.
Итак, с конца III столетия римские войска состояли из отрядов наемников различного рода, сформированных в значительной, а, может быть, даже и в большей своей части из чистых варваров – германцев, которые храбро держали себя в сражениях, но которыми вне сражения, особенно в мирное время, было очень трудно управлять. Если даже дисциплинированные легионы часто бунтовали, то теперь и император, и империя были целиком отданы в полную власть этим бандам. Германцы, находившиеся на службе у императоров в течение первых двух столетий, всегда ясно чувствовали, что они являются лишь простыми вспомогательными войсками. У них никогда не появлялось мысли о восстании, так как около них всегда находились каравшие и мстившие легионы. Национально-римские отряды, которые еще назывались легионами, очень слабые по своей численности и перемешанные в своем составе с варварами, были очень близки по своим настроениям к бандам иноземных наемников. Ничто не мешало германским воинам, получившим свое жалованье от императора, на другой же день обратить свое оружие против своих прежних полководцев, найдя, что какой-либо пункт их договора не выполнен или что их требования не удовлетворены. Совершенно ясно, что такого рода военная сила по своей мощи, боеспособности и пригодности далеко не достигала боевых качеств древнего войска легионов.
Даже в тех случаях, когда какому-либо императору, как например, Константину, удавалось, по-видимому, полностью восстановить единство и авторитет императорской власти, все же это было лишь кажущимся достижением, так как в армии уже не было прежнего фундамента – дисциплины. Между прочим, необходимо отметить бесконечную важность для нашей духовной жизни факта ослабления римской императорской власти. Чтобы возместить то, чего теперь не хватало в боевой мощи оружия, Константин заключил союз с большой федерацией епископов – с христианской церковью. Вряд ли – или лучше сказать никогда – римский император не допустил бы существования наряду с собой этой верховной суверенной власти, если бы он мог по-прежнему почувствовать в легионах древнюю опору своей власти и если бы легионы могли ему оказать мощную поддержку для подавления этой столь же самоуверенной, как и самостоятельной новой силы – силы церкви. Церковь сумела победоносно выдержать гонения от времен Декия до эпохи Диоклетиана; этим она обязана своим мученикам, но не в меньшей степени она обязана этим и слабости государства, которое уже не располагало всей древней боевой силой своего оружия. Перед церковью открылось широкое поле для действий, а старая культура погибла. Уже не могло быть и речи о тех деятельных пограничных военных силах, которые в течение столь долгого времени охраняли пограничную укрепленную линию (limes). Германцы ринулись и через Рейн, и через Дунай; они доплывали на своих кораблях от Черного моря через все Средиземное до самого океана, и нигде никто не мог защитить себя от их разбойничьих вторжений. Они безжалостно умерщвляли всех, кого не уводили в рабство. Даже теперь можно видеть на 60 или даже еще большем числе французских городов следы того, что они были в те времена сожжены, – “под язвительный хохот”, как рассказывали римляне, короля алеманнов Хнодомара, – разрушены и вновь построены, будучи на этот раз теснее сжаты и окружены стенами.
В течение предшествовавших мирных столетий города строились просторными, свободными, открыто и широко разбросанными; теперь же улицы делались узкими, а окружность города как можно меньшей, в целях возможно лучшей обороны. В тех толстых башнях и стенах, которые теперь были построены и которые противостояли натиску тысячелетий, пока острая кирка современной культуры или археологии их не разрушила, были найдены обломки колонн, статуй, фризов и карнизов, часто покрытые надписями, которые дали возможность установить время их сооружения, и явственно носившие следы пожаров, которым некогда были преданы эти города варварами. Но далеко за пределами этих укрепленных городов, перед их воротами, находятся следы разрушенных храмов и амфитеатров, по местоположению которых можно восстановить размеры территории прежних открытых городов. Обладая большим населением и большим количеством всевозможных достижений культуры, чем во времена Августа, Римская империя стала, однако, слишком слабой для того, чтобы защищать свою цивилизацию, с тех пор как она потеряла свои прекрасно дисциплинированные легионны, свое собственное постоянное войско. И напрасно горюет и жалуется во времена Аркадия такой патриотически настроенный ритор, как Синезий, в словах: “Вместо того чтобы терпеть пребывание в нашей стране вооруженных скифов (готов), следовало бы призвать к оружию весь народ и вооружить его мечами и копьями. Позор для нас, что наше государство, обладающее столь многочисленным населением, передает честь ведения войны иноземцам, победы которых позорят нас даже в том случае, когда они нам приносят пользу. Если эти вооруженные люди захотят стать нашими господами, то нам, несведущим в военном деле, придется вести борьбу с людьми опытными в этом отношении. Мы должны снова пробудить в себе наше древнее римское чувство; мы должны сами участвовать в наших сражениях, не иметь ничего общего с варварами, изгнать их отовсюду, прогнать со всех должностей и особенно из сената, так как внутренне они все же стыдятся этих должностей и этого сана, которые мы, римляне, с древнейших времен считаем высшими. Фемида и Арей должны были бы закрыть свои лица при виде того, как эти закутанные в звериные шкуры варвары командуют людьми, облеченными в римские боевые доспехи, или как они, сбросив свою одежду, быстро накидывают на себя тогу и в таком виде вместе с римскими чиновниками обсуждают и решают дела Римского государства! Как они занимают почетные места в непосредственной близости от консула, впереди благородных римлян! Как они, только что покинув курию, вновь надевают на себя свои шубы (вильчуры), издеваясь вместе со своими товарищами над тогой, которая, как они, насмехаясь, говорят, не дает возможности пользоваться мечом! И эти варвары – эти люди, которыми мы до сих пор пользовались как слугами в нашем доме, – хотят теперь править нашим государством! Горе, горе, если их войска и их полководцы возмутятся и если к ним потекут их многочисленные соплеменники, которые в качестве рабов в большом количестве населяют всю империю”.
Проникнутый именно таким настроением, приступил к своей работе далекий от жизни и от мира литератор и любитель старины Флавий Вегеций Ренат. Он старался найти у древних писателей, какая же собственно военная система существовала прежде у древних римлян, на чем основывались их сила и их величие, каким военным правилам они следовали и что можно, таким образом, восстановить и взять себе в качестве образца, чтобы спасти государство и восстановить древнюю мощь. Компилируя весь этот найденный им материал, он создал свою книгу, которая в течение веков и тысячелетий находилась в руках воинов. Но гибнущие государства нельзя спасти ни речами, ни книгами. Тем не менее, находившиеся на римской военной службе банды германских наемников еще не были той силой, которая на Западе готовила конец и гибель Римской империи.
Будучи оторваны от своей родины, такие наемники ассимилировались с тем государственным строем и с той народностью, которым они служили. А там, где они оставались чуждыми, они все же еще были слишком непостоянным и лишенным корней элементом, для того чтобы самим иметь возможность на долгое время укрепить свое господство. Как ни опасны были Карфагену после Первой Пунической войны находившиеся у него на службе и возмутившиеся против него наемники, все же, наконец, они были покорены, и Ганнибал повел Вторую Пуническую войну при помощи точно таких же банд. То, что мы называем переселением народов, со всеми своими неизмеримыми последствиями вытекает из того, что, наконец, не только крупные отряды отдельных воинов, но даже целые племена стали поступать на римскую военную службу. Появляясь на римской территории со своими женами, детьми и со всем своим имуществом и продолжая оставаться германским народом, они становились римским войском.
Военная служба отдельных, хотя и весьма многочисленных, людей и служба целого народа, который при этом сохраняет свою социальную структуру и свою политическую организацию, являются фактами совершенно различного порядка. Возможность перехода одного явления в другое вытекала из характера германского народа. Этот народ был настолько воинственен и настолько пропитан боевыми инстинктами – стремлением и страстью к войне, что не только являлся неисчерпаемым источником для вербовки, но и готов был, – подобно тому как он раньше выступал в поход против своих соседей, – драться теперь под любыми чужими знаменами и ради любых целей. Германцы вступили в эпоху переселения народов не потому, что прежние области были уже недостаточны, как это думали раньше, для все возрастающего народонаселения, но потому, что они были бандами воинов, жадно стремившихся к деньгам, добыче, приключениям и к должностям. Действительно, в отдельных случаях недостаток в земле мог их принудить к эмиграции или же толчком к такому переселению мог быть натиск каких-либо иных врагов. Но и то и другое явление могло бы дать повод лишь для отдельных стычек или пограничных войн.
legvmac.ru
Римское войско
наиболее совершенная из военных организаций древности, одна из главнейших причин создания Р. "всемирной" империи и одно из наиболее характерных произведений римского гения. Полибий, излагая причины возвышения Рима, насколько они коренились в самом строе государства, считает необходимым особенно подробно остановиться на римской армии. В начале царского периода войско состояло из 3000 пехоты и 3 сотен всадников и находилось под начальством царя. Со времен так называемой реформы Сервия Туллия все наиболее зажиточные граждане должны были нести военную службу, причем в строю находились в тяжелом вооружении граждане 4-х классов, а граждане 5-го класса составляли легковооруженную пехоту. В конце V в., уже во время республики, введено было деление легиона (см.), по степени боевой опытности граждан, на 3 разряда. Набирались в это время, в случае войны, ежегодно 16800 пехотинцев и 1200 кавалеристов из граждан, к которым присоединялись еще не менее 20000 союзного италийского войска. С 17-ти до 45-летнего возраста каждый гражданин нес полевую, а до 60 лет — гарнизонную службу, причем обязательно было участие в двадцати походах. В I веке до Р. Х. Марий реорганизовал войско, дав ему строение когортами и снабдив всех легионеров одинаковым вооружением; конница стала набираться исключительно из союзников. Во времена империи учреждено было постоянное войско, размещенное по провинциям; солдаты служили в нем по 20 лет; введена была императорская гвардия — преторианцы, которых при Августе было 9000 человек; устроены были гарнизоны по городам, полицейская и пожарная стража. Уменьшение числа граждан в войсках и необходимость привлечения варваров привели к падению древнего строгого строя Р. войска. Наиболее стройной организация Р. войска была в период республики. Набор войска производился на Капитолии, позже — на Марсовом поле, а со времени получения прав гражданства союзниками — в различных пунктах Италии. Уклонявшиеся от повинности в древнейшее время продавались в рабство. После набора присягали полководцу легаты и трибуны, а затем и солдаты. Жалованья первоначально не было; каждому приходилось заботиться самому даже о своем вооружении. Со времен Камилла во время походов войско стало получать жалованье.
На продовольствие солдат ежемесячно получал около 101/2 гарнцев хлеба и некоторое количество соли. Во II в. до Р. Х. жалованье солдата было 120 денариев в год; при Цезаре жалованье было возвышено до 225 денариев, которые уплачивались по третям. Одежда солдат состояла из шерстяной рубахи с короткими рукавами, поверх которой носили панцирь, и плаща; плащ полководца был пурпурный. Обувью служили невысокие, зашнуровывавшиеся ремнями полусапоги (калиги), оставлявшие пальцы открытыми; брюки, во времена императоров, были в употреблении лишь у солдат, стоявших в северных местностях. Оружие у тяжеловооруженных состояло из короткого меча в 3/4 аршина длиной и копья для метания; для обороны имелись щит, шлем, панцирь и поножи. Легковооруженные имели несколько легких метательных копий и не носили панциря. В состав пехоты входили еще пращники и стрелки-лучники. Кавалерия вооружена была пиками и длинными мечами. Каждый солдат нес на себе около 50 фунтов поклажи, состоявшей из съестных припасов, посуды для варки пищи, корзины, веревки, топора, лопаты и пилы; тяжелый багаж — запасное оружие, палатки и военные машины — везли во время похода особые обозные служители, на вьючных животных или на телегах. О лагере Р. — см. соотв. статью, об осадных орудиях — см. Балиста, Катапульта, Башня.
Ср. Schiller, "Die Röm. Staats-, Rechts- und Kriegsaltertümer".
Поделитесь на страничке
slovar.wikireading.ru
Античный мир: Римское войско
До галльского вторжения (390 г. до н. э.)римляне воевали так же, как и другие народы. Они собирали мужчин, способных носить оружие, в воинские соединения, не слишком большие, чтобы ими можно было управлять. Соединение, насчитывавшее от трёх до шести тысяч воинов, называлось легионом (от латинского слова "собирать").
Этрусско-римская действующая армия около 550 г. до н.э. Она состояла из 40 центурий гоплитов (I разряд), вооруженных по греческому образцу: 10 центурий копейщиков со средним вооружением (II разряд), вооруженных по италийскому образцу копьем и мечом, а также имеющих шлем, поножи и италийский щит (скутум): 10 центурий легковооруженных копейщиков (III разряд), у которых были копье, меч, шлем и скутум; 10 центурий застрельщиков (IV разряд), владевших копьем, дротиком и скутумом, и, наконец, 15 центурий пращников (V разряд). Размер центурий зависел от того, какого размера армия требовалась. По такой же схеме строилась армия из ветеранов, которые составляли внутренний гарнизон. 1 - I разряд 2 - II разряд 3 - III разряд 4 - IV разряд.
Воины легиона были вооружены длинными копьями и наступали единой массой, стремясь прорвать линию обороны врага. Победа зависела от того, какой стороне удастся застать противника врасплох или в тот момент, когда ряды их расстроены, или от того, на чьей стороне численный перевес. В противном случае победа доставалась тем, кто сражался с большим ожесточением и храбростью или мог продержаться до подхода подкреплений, которые и сокрушали противника.
Все страны античного мира придерживались этой тактики - атаковать большой массой воинов. Наиболее совершенным воплощением этой тактики была македонская фаланга, которая действовала как один человек.
Однако в IV в. до н. э. римляне изменили структуру легиона, что открыло им дорогу к мировому господству. Раньше по окончании относительно короткой кампании, на время которой солдаты покидали дома и поля, они возвращались домой к своим крестьянским делам. Однако, если воины находились в армии в течение длительного периода, им надо было платить. Вводилась плата, а также это означало, что у солдат появилось время для обучения гораздо сложным маневрам, чем простая атака по сигналу.
Легион стал теперь сложным воинским соединением, состоящим из трёх тысяч тяжеловооружённых пехотинцев, образующих его ядро, тысячи легковооружённых воинов, предназначенных для быстрого маневрирования, трехсот всадников (кавалеристов) для стремительных бросков. Солдаты, вооружённые короткими тяжёлыми мечами (гладий), строились в три линии. Воины двух первых линий имели помимо мечей короткое тяжёлое копьё для метания (пилум), а воины третьей - обычные длинные копья.
Первые две линии делились на группы по 120 человек, называемые манипулы (от латинского слова "горсть"). Манипулы выстраивались в шахматном порядке, так что между ними оставались промежутки.
Первая линия наступала, метала копья и врубалась в ряды противника мечами. Произведя опустошения в рядах врага, эта линия отходила назад, а на её место заступала вторая, свежая и не измученная боем, и делала то же самое. Третья линия оставалась в резерве, наблюдая, как развиваются события, и, если вражеская армия получила подкрепление, бросалась в бой.
Если случалось так, что неожиданная атака противника отбрасывала первую линию назад, то ей манипулы отступали и занимали промежутки между манипулами второй линии. Отход, таким образом, превращал легион в единую фалангу, которая могла принять на себя удар и выстоять (как и происходило во многих случаях).
igor-amuse.blogspot.com
Представления о воинской дисциплине в римской армии.
Дисциплина как беспрекословное подчинение власти - будь то власть отца семейства (подчинение которой было сферой disciplina domestica), власть магистратов или государства в целом - изначально входила в обобщающее понятие римской доблести, virtus. Значение дисциплины как органической черты римского характера, как основы военных успехов и самой государственности Рима отлично сознавалось самими римлянами. «Главной гордостью и оплотом римской державы» называет воинскую дисциплину Валерий Максим. Подобное убеждение высказывалось и многими другими авторами . В источниках неизменно подчеркивается бесспорное превосходство военных порядков и дисциплины римлян и отмечается при этом, что военная сила других народов неизмеримо возрастала, если им удавалось перенять элементы римской дисциплины. Такого рода оценки, несомненно, в той или иной степени отражают реальное положение дел, но, прежде всего, указывают на устойчивый стереотип общественного сознания, свидетельствующий, что понятие дисциплины является одним из компонентов «римского мифа» . Отеческая дисциплина в армии (paterna disciplina, veteris disciplinae decus) неизменно ассоциируется с такими ключевыми понятиями, как modestia, constantia, obsequium, exercitatio, labor и т.д., и не мыслится без эпитета severa. Именно severitas выступает как важнейшая грань дисциплины предков, как героическая норма, вызывавшая удивление у не римских авторов и чувство подчеркнутой гордости у самих римлян. В действительности еще и в раннем Риме дисциплина легионов, как показал В. Мессер, часто была далека от того рисуемого традицией идеала, который нередко не критически воспринимался учеными XIX века. Не лишена оснований и мысль о том, что суровость наказаний в ранней римской армии позволяет говорить скорее о слабости дисциплины, нежели о ее крепости. Если в Ранней республике дисциплина основывалась прежде всего на религиозно-культовых основах, страхе воинов перед карой богов за нарушение священных клятв и табу, а в конечном счете на неразрывном единстве интересов войска и гражданской общины в целом, то в позднереспубликанской и императорской армии потребовались новые подходы к обеспечению дисциплины. И это уже не могла отупляющая муштра и «вдалбливание» заранее регламентированного поведения. Очевидно, что в системе дисциплинарных мер, включавшей разнообразные организационные, правовые, политические и социально-экономические инструменты, далеко не последнее место принадлежало методам морально-психологического воздействия на войско, тем традициям, которые целенаправленно культивировались в императорской армии и несли в себе установки и «архетипы» римского воинского этноса. Суровость римской воинской дисциплины еще в древности стала легендарной, прежде всего в связи с практиковавшейся римлянами беспощадностью наказаний. Не касаясь подробно этой достаточно хорошо известной черты римской военной организации, отметим, что дисциплинарная суровость не сводилась только к устрашению и в идеале была рассчитана на то, чтобы вселить мужество в воинов . Неумолимая суровость в представлении римлян не была тождественна жестокости как таковой. Под последней, по-видимому, понималось неоправданное превышение дисциплинарной власти, не связанное с давлением необходимости и граничившее с издевательством . Сама установка на суровость, хотя и делала страх наказания одним из решающих факторов дисциплины, не была самоценной, но преследовала прежде всего цель добиться беспрекословного повиновения, которое выступает как главная заповедь римской дисциплины, стоящая выше любых обстоятельств и соображений, побед и поражений, в том числе и отцовской привязанности к детям. Воля полководца в римской армии была столь непререкаемой, что самовольное действие, даже успешное, считалось таким же нарушением дисциплины, как и невыполнение приказа. По словам Саллюстия, «тех, кто вопреки приказу вступил в бой с врагами и, несмотря на приказ об отходе, задержался на поле битвы, карали чаще, чем тех, кто осмелился покинуть знамена и... вынужден был отступить» . Такое отношение к приказу трактовалось как основа основ военной организации и самого государства и осуществлялось на деле не только в период Республики, но и в период Империи, а также было закреплено военным правом, согласно которому смертью каралось и невыполнение приказа, и действие, запрещенное полководцем, даже если оно было успешным . Не менее характерно для римской концепции дисциплины тесное переплетение ценностных и сакральных представлений. Воинская дисциплина изначально рассматривалась как особый модус поведения, устанавливаемый и санкционируемый богами. Видимо, не случайно у Тацита в изложении речи Блеза к мятежным солдатам употреблено выражение fas disciplinae. Fas disciplinae - это все то, что предписывается богами при посредстве военного предводителя, это и сам военный порядок, и дисциплина в современном смысле слова. Сакральное начало в понимании военной миссии было исходным пунктом для последующей разработки военно-правовых институтов и накладывало существенный отпечаток на трактовку воинского долга, в немалой степени обусловливая суровость наказаний за отступление от его предписаний. Повиновение полководцу как важнейшее требование дисциплины закреплялось воинской присягой, получая соответствующую сакральную санкцию. В данном контексте уместно обратить внимание также на факт появления при Адриане культа Воинской Дисциплины как обожествленной абстракции. Этот культ засвидетельствован нумизматическими и эпиграфическими памятниками, которые датируются временем вплоть до правления Галлиена. В лагерях Дисциплине воздвигались алтари, ей делались посвящения от лица воинских частей. Хотя данный культ, скорее всего, был введен «сверху», сам факт его бытования примечателен с точки зрения тех ценностей, которые пропагандировались в армии. Следует сказать, далее, о том, что строгость римских военных порядков делала принципиально нежелательным явлением присутствие в военном лагере женщин и тем более их вмешательство в военные дела . Светоний, отмечая стремление Августа поддерживать в войсках строгую дисциплину, в первую очередь указывает на то, что он даже своим легатам дозволял свидания с женами только зимой, да и то очень неохотно . Исконное убеждение о несовместимости военной службы с пребыванием в войске женщин было достаточно живучим, несмотря на то, что существование не признанных законом солдатских семей - реальный факт уже для эпохи Юлиев-Клавдиев, а супруги некоторых военных начальников открыто глумились над всеми обычаями и приличиями. Таким образом, вступление на военную службу действительно означало разрыв с частной жизнью и начало нового существования: римлянин из сферы действия ius civile переходил в сферу, где действовали суровые нормы воинской дисциплины (в том числе fas disciplinae), и, попадая под власть военачальников, лишался ряда гражданских прав или ограничивался в их использовании. Вместе с этими лишениями воин обрекал себя многочисленным невзгодам и опасностям в период войны, а также тяготам, связанным с постоянными трудами, — в мирное время. К таким трудам в первую очередь относились постоянные военные упражнения и учения, которыми молодые воины должны были заниматься дважды в день, а ветераны - один раз. Воинская дисциплина, при всех прочих своих характеристиках, всегда понималась римлянами как особая наука, основанная на твердых правилах, в частности правилах отбора и обучения новобранцев. Значение тщательной выучки войск, естественно, возросло с созданием регулярной армии, боеспособность которой основывалась прежде всего на профессиональном отношении к военному делу во всех его аспектах. В источниках постоянно звучит мысль о необходимости и благодетельности постоянного упражнения воинов как для укрепления дисциплины и духа армии, так и для процветания государства в целом . Непрерывный труд был главным лекарством против разлагающей дисциплину праздности, лучшим средством закалки воинов . Соответственно, наибольшей похвалы удостаивался тот полководец, чье войско приведено к послушанию трудом и привычкой к упражнению, а не страхом наказания. По неписаному правилу, как в военных упражнениях, так и в прочих трудах и тяготах, выпадавших на долю воинов, образцом и примером должен был служить сам военачальник, способный своим искусством и рвением возбудить «пыл подражания». С неизменным одобрением, а часто и с восхищением античные писатели указывают на приверженность римских военачальников и принцепсов такому стилю общения с войском, когда они объединялись с подчиненными «скромностью, трудом, бдительностью», когда «с пылью и потом солдат смешивался пот полководца» . И действительно, такое поведение военачальника, как никакое другое средство, могло поднять дух воинов, подчинить их суровым требованиям дисциплины, создать особые узы между командующим и солдатской массой. «Лучшее облегчение тягот для человека, - писал Плутарх, - видеть, как другой переносит те же тяготы добровольно: тогда принуждение словно исчезает. А для римских солдат самое приятное - видеть, как полководец у них на глазах ест тот же хлеб и спит на простой подстилке или с ними вместе копает ров и ставит частокол. Воины восхищаются больше всего не теми вождями, что раздают почести и деньги, а теми, кто делит с ними труды и опасности, и любят не тех, кто позволяет им бездельничать, а тех, кто по своей воле трудится вместе с ними» . Нет оснований сомневаться в действенности подобной модели поведения полководца: судя по всему, солдатская масса была достаточно восприимчива к такого рода примерам, которые наглядно подчеркивали «императивность» героической суровости воинской дисциплины. Распущенность и изнеженность военачальника, напротив, воспринимались воинами сугубо неодобрительно . В приведенных свидетельствах суровость римской дисциплины предстает, таким образом, как нормативный идеал, завещанный предками, и воплощение его относится по преимуществу к героическому прошлому Рима. Вместе с тем, консерватизм римских военных традиций, объективные условия и потребности военной деятельности делали установку на суровость дисциплины неустранимым фактором жизни армии.