Общинные формы взаимопомощи у Древних славян. Община у древних славян
Крестьянская община древних славян называется
Низкий уровень производительных сил при ведении хозяйства требовал огромных затрат труда. Работы, которые надо было осуществлять в строго определенные сроки, мог выполнить только большой коллектив; в его задачу входило также следить за правильным распределением и использованием земли. Поэтому большую роль в жизни древнерусской деревни приобретала община - мир, вервь (от слова "веревка", которой измеряли землю при разделах) .
К моменту образования государства у восточных славян на смену родовой общине пришла территориальная, или соседская, община. Общинников объединяло прежде всего не родство, а общность территории и хозяйственной жизни. Каждая такая община владела определенной территорией, на которой жили несколько семей. Все владения общины делились на общественные и личные. Дом, приусадебная земля, скот, инвентарь составляли личную собственность каждого общинника. В общем пользовании находились земля, луга, леса, водоемы, промысловые угодья и т. п. Пахотная земля и покосы подлежали разделу между семьями.
Постепенно складывались феодальные отношения. В результате передачи князьями права на владение землей феодалам часть общин попала под их власть. Другим путем подчинения соседских общин феодалам был захват их дружинниками и князьями. Но чаще всего в бояр-вотчинников превращалась старая родоплеменная знать, подчинявшая себе общинников.
Общины, не попавшие под власть феодалов, позднее обязаны были платить подати государству.
Крестьянские хозяйства и хозяйства феодалов носили натуральный характер. И те, и другие стремились обеспечить себязасчет внутренних ресурсов и еще не работали на рынок. Однако полностью без рынка феодальное хозяйство прожить не могло. С появлением излишков стало возможным обменивать продукты земледелия на ремесленные товары; начали складываться города как центры ремесла, торговли и обмена и одновременно как опорные пункты власти феодалов и обороны от внешних врагов.
Оцени ответ
shkolniku.com
СЕМЬЯ И ОБЩИНА И ДРЕВНИХ СЛАВЯН
Основной ячейкой славянского общества была большая семья. С большими семьями следует связывать группы домов (по два и более) на поселениях, отстоящие друг от друга на значительное расстояние. На поселениях таких групп чаще всего две-три, но иногда больше. Наряду с делокализованными (живущими в нескольких домах) большими семьями имелись и семьи, живущие в отдельных домах. Так, на поселении Корчак IX выявлена группа из пяти домов и отстоящие от нее два отдельных дома. На других словенских поселениях иногда встречается разбросанное положение жилищ, не образующих групп. С большими семьями связываются также коллективные курганные усыпальницы и группы захоронений в грунтовых могильниках (таких как Сэрата-Монтеору).
Строение большой неразделенной семьи хорошо изучено по славянскому этнографическому материалу. Большая семья включала несколько брачных пар и объединяла родственников до третьего от родоначальника поколения. Проживавшая, как правило, в одном доме «отцовская» большая семья могла превратиться в «братскую». Последняя проживала в нескольких домах и включала семьи женатых братьев до второго от них поколения. Она уже представляла переходную форму от большой семьи к патронимии. В отличие от «отцовской» семьи, где функции главы переходили от отца к сыну, в «братской» главой считался старший из здравствующих братьев, и власть его была меньше. И «отцовская», и «братская» семья коллективно владела имуществом, занималась производством и потреблением продукта.
Древним славянам были известны как «отцовские», более консолидированные, так и «братские» семьи. По мере разрастания «братской» семьи от нее могли отделяться новые, «отцовские». Так и произошло на поселении Корчак IX. В собственности семей находились орудия труда и его конечный продукт.
Глава семьи — старший мужчина — обладал широкой властью над членами семьи, вплоть до судебной, был хранителем традиционного семейного уклада. Он же руководил хозяйственной деятельностью мужской части семьи и отчасти работой женщин вне дома, представительствовал от имени семьи в общине. Велика была роль и старшей женщины (не всегда супруги главы семьи). В ее ведении находилось домашнее хозяйство; она могла быть советчицей старшего мужчины. В коллективном ведении семьи в той или иной степени находились вопросы вступления в брак младших членов, распоряжения имуществом.
Иерархия внутри семьи зависела от возраста и семейного положения. В наиболее зависимом положении находились сироты, младшие вдовы, а также снохи. Имущественные права женщин и сирот, как правило, были в той или иной степени ущемлены. Так, в «братских» семьях в случае выделения сирот отцовская доля имущества делилась ими с его братьями. Дочь могла иметь имущественное право только на приданое своей матери. В то же время старшая женщина, овдовев, сохраняла свое положение.
Следующей ступенью в славянской общественной организации была патронимия («род» в самом узком смысле), образовывавшаяся в результате разрастания первоначальной большой семьи. Значительная часть славянских поселений описываемого времени соответствует именно патронимическим общинам.
Этнографическими преемниками древнеславянской патронимии являлись южнославянский род и белорусское дворище (древний термин для патронимии или отдельно проживающей большой семьи). Судя по этим поздним формам, патронимия изначально располагала правом коллективной собственности на землю и вела общую хозяйственную деятельность. Главы у патронимии не было, хозяйственные и правовые проблемы (распределение продукта между семьями, разбор конфликтов между членами патронимии и в исключительных случаях семейных разладов) решались сообща. О совместном ведении хозяйства в пределах патронимии свидетельствует и археологический материал.
На словенских и особенно антских поселениях отмечено проживание отдельных семей явно иноплеменного происхождения. У древних славян существовал обычай приема в патронимический коллектив фактически не принадлежащих к нему людей.
В то же время некоторые селения занимались как минимум двумя патронимиями, часто разноплеменными и даже разноязычными, связанными свойством или ритуально-правовыми узами. Как показывает история славянского заселения Карпато-Дунайских земель, такие коллективы могли и в дальнейшем мигрировать совместно.
С совместным оседанием двух патронимий связано и появление правильной двухрядной застройки на многих пеньковских и некоторых корчакских поселениях. Стихийно формирующаяся кучевая застройка больше соответствует разрастанию селения из первоначального семейного двора. Из большесемейно-патронимической структуры наверняка выбивались «грады» вроде Пастырского и Зимно с их разноплеменным населением.
В плотно заселенных славянами областях небольшие поселения, занятые одной-двумя патронимиями, объединяются в «гнезда». У словен «гнездо» поселений тянулось на 2–5 км и включало обычно три-четыре веси, отстоящие друг от друга на 300–500 м. У антов на их старопахотных землях больше и количество селений в «гнезде» — от 5 до 10, и расстояние между ними — до 2 км, и протяженность «гнезд» — до 7 км. Не вызывает сомнений вывод, что каждое «гнездо» представляло собой территориальную общину.
Такая община могла образовываться и в результате разрастания и почкования изначальной патронимии, и путем сближения соседних патронимий. Эти два пути отражаются и в терминах, прилагавшихся древними славянами к общинам — «род» и «мир». Последний термин как раз и обозначал общину, основанную на дружественном соседском согласии и связанную, как правило, свойством между вошедшими родами-патронимиями. Те же два пути отражены и в двух способах образования древнейших славянских местных (и этнических) названий. Названия на -ичи отражают идею происхождения от общего предка, то есть разрастания общины или племени из патронимии. Названия, оканчивающиеся на -ане,-яне, -цы (по месту проживания), отражают территориальный принцип формирования общины или племени. Он преобладал на территориях со смешанным этническим составом населения — например, в прикарпатских областях и в целом у антов.
Община считалась верховным собственником и распределителем земли, могла организовывать коллективные работы. Общинный характер носили и основные религиозные обряды. Высшим органом общинной власти было вече, производившее подушное распределение земли. Оно же разбирало конфликты между патронимиями, а при необходимости и внутри их. В этом общинном сходе участвовали главы семей, а с правом совещательного голоса — все женатые мужчины (мужи). При среднем количестве 6–7 весей в «гнезде» и 2–5 семей в веси ясно, что количество участников общинного веча с правом решающего голоса едва превышало 20–30 человек.
В основе решений веча лежали нормы обычного права. Наиболее распространенной уголовно-правовой категорией была у древних славян кровная месть (праслав. *mьstь). Ею еще в историческое время карались убийство, изнасилование и серьезное членовредительство. Смертью исстари карался и привод в общину преступника в качестве гостя. Вместе с тем немало указаний и на то, что община могла заменить смерть изгнанием, если речь шла о преступлении внутри самой общины и тем паче внутри патронимии. Изгой, впрочем, лишался всех прав и объявлялся вне закона. По сути, изгнание было лишь отсрочкой смертного приговора и слабым шансом выжить. Община, приютившая преступника, отвечала за его преступление. Смертью или тяжким увечьем грозило обычное право и клятвопреступнику (на что есть прямые указания в фольклоре и самих клятвенных формулах).
«Обиды» (в том числе преступления против собственности) карались тяжкими, иногда до смерти, побоями, но уже тогда могли быть прощены за откуп. Факт совершаемого в дневное время преступления против собственности (а часто и иного) удостоверялся «криком» потерпевших. Самосуд над преступником на месте преступления, увечье и даже убийство, совершенные в целях самообороны, преступлениями не считались вовсе, во всяком случае, к числу тяжких не относились. В случае неочевидности какой-либо вины применялась судебная процедура, включавшая клятвы, испытания тяжущихся, иногда колдовские обряды. Клятва, как правило, требовала поручительства. Среди испытаний упоминаются поединок, испытания каленым железом и водой (утоплением), в зависимости от преступления или юридической ситуации. Высоко ставилось свидетельство очевидцев, причем они должны были свидетельствовать не «со слуха».
Общины объединялись в племена. Они могли возникать вследствие разрастания первоначальной общины (в том числе патронимической) и потому именовались также «родами» (и «мирами»?), но чаще «коленами». Последний термин употреблялся в славянской книжности для связанной общим происхождением части этнического целого (например, «двенадцать колен Израиля») и соответствует понятию «племя» в его современном смысле. Названия племен также образовывались по двум названным выше моделям. Но здесь уже наблюдается чередование (например, лендзяне / лендичи). Оно отражает естественное размывание идеи общего происхождения и в целом патронимических представлений на уровне племени и тем более группы племен. Даже если они реально происходили от общего предка, что бывало нечасто. Так, запрет на внутриродовые браки мог еще «работать» на уровне территориальной общины. Но для разросшегося из патронимии племени он был вреден и подлежал безусловному ограничению.
Небольшое племя, сформировавшееся на основе территориальной общины, представляла собой группа поселений в районе Корчака. В нее входило 14 поселений (весей), объединенных в несколько «гнезд», расстояние между которыми — от 3 до 5 км. Расстояния между ближайшими «гнездами» весей у антов — от 10 км. Территория, охваченная властью племенных институтов (прежде всего общего веча), издревле именовалась «волостью». О делении словен и антов на множество племен сообщает Прокопий Кесарийский. Племя являлось верховным собственником и распределителем угодий — в основном неземледельческих (луга, леса).
В результате «почкования» или сближения племен внутри антской и словенской этнических общностей возникли устойчивые племенные группы. Такой группе из двух-трех широко расселившихся племен соответствует состоящая из четырех десятков поселений культурная группа Ипотешти. Более обширными локальными группами внутри единой словенской общности стали племенные объединения на правом (дулебы) и левом (ляхи) берегу Западного Буга. Анты были несколько более монолитны в географическом, культурном и политическом отношении.
znaew.ru
Общинные формы взаимопомощи у Древних славян
Для ранних форм социальных отношений
характерна защита индивида в системе рода и общины.
Архаическая парадигма помощи складывается
в то время, когда ведущим миросозерцанием и мироощущением было язычество.
Для языческого миросозерцания и
мироощущения характерно то, что человек не ощущал себя в обособленности и
единичности, он был не часть, а неким единством, заключавшим в себе космическое
пространство, и одновременно являясь его
продолжением. Человек не противопоставлял себя космосу, природе, а
растворялся в них, становясь таким же целым, как и они. Эта
«целостность-принадлежность» достигалась общинным существованием, обрядовой и
трудовой деятельностью, которые органично вплетались в контекст природы и
космоса. Ощущая «себя принадлежностью целого», человек закреплял в общинных
традициях нормы своего существования не только в природе, но и в мире людей.
Для него не существовало противопоставления этих реалий: одно есть продолжение
другого, и поэтому принципы его существования едины.
В общине постепенно определяются отношения
к людям, не являющимся активными участниками трудовой и коллективной жизни. Возможно, эта та стадия развития
общины, когда достаточно точно дифференцировались статусы родства, сложились
представления типа «этот свет» – «тот свет», «молодость – старость» и т.д.
Причем по отношению ко взрослому миру в одной
социовозрастной группе находились
старики и дети. Надо сказать, что первоначально половозрастное деление
связывалось с социовозрастным. Отношение к старикам такое же, как и к детям.
Архаические народные представления о детях и стариках идентифицировали их как
«чистых», не живущих половой жизнью, отсюда общность в одежде у тех и других, и
одинаковое отношение к ним. Так, инфатицид - узаконенное убийство
ребенка – довольно характерное явление на ранних этапах развития общественных
отношений, существовал не только в отношении детей, но и стариков. Видимо,
детский инфатицид связан с тем, что в родовой общине «родственниками не рождались».
Парадоксальная на первый взгляд фраза означает, что новорожденный, появившийся
в данной семье, должен был еще «доказать» свое право быть её членом: над ним
совершали вполне определенные ритуалы, по ходу которых должно было выясниться,
настоящий ли это человеческий младенец или «подменыш», злой дух в обличье
ребенка.
Чтобы стать членом племени, ребенок должен
был пройти инициацию. Происходила она в три ступени. Первая - непосредственно
при рождении, когда повитуха обрезала пуповину наконечником боевой стрелы в
случае с мальчиком, либо ножницами в случае с девочкой, и пеленала ребенка в пеленку
со знаками рода.
По достижении мальчиком трех лет он проходил подстягу - т. е. его
сажали на коня, опоясывали мечом и три раза обвозили вокруг двора. После этого
его начинали учить собственно мужским обязанностям. Девочке в три года впервые
давали веретено и прялку. Действо тоже сакральное, и первой нитью, спряденной
дочерью, мать опоясывала ее в день свадьбы для защиты от порчи. Прядение у всех
народов ассоциировалось с судьбой, и с трехлетнего возраста девочек учили
прясть судьбу себе и своему дому.
В двенадцать - тринадцать лет, по достижении брачного возраста,
мальчиков и девочек приводили в мужской и женский дома, где они получали полный
набор сакральных знаний, необходимых им по жизни. После этого девушка
вскакивала в поневу (род юбки, носившийся поверх рубахи и говоривший о
зрелости). Юноша после посвящения получал право носить боевое оружие и вступать
в брак.
Инфатицид стариков имел другую
идеологию и связан с ритуалом отправления на «тот свет». Со сменой идеологии
появились формы поддержки стариков, которые были различны. Если по какой-либо
причине на помощь не приходила семья, заботу о стариках брала на себя община.
Одним из вариантов поддержки стариков был специальный отвод земель по решению
общества, «косячка», который давал возможность заготовки сена. В том же случае,
когда старики окончательно «впадали в дряхлость», они призревались общиной.
Старика определяли на постой к кому-нибудь на несколько суток, где тот получал
ночлег и пропитание, затем он «менял» своих кормильцев. Такой вид помощи стал
своеобразной общественной повинностью. Возможно, в древности формы поддержки
были иными, но их видоизмененная архаическая форма сохранилась до конца XIX столетия.
До принятия христианства на
Руси существовали и другие «закрытые» формы помощи, но все они связаны с
«институтом старцев». К примеру, вариантом ухода на «тот свет» был добровольный
уход из общины. Пожилые люди, которые не могли участвовать в трудовой
деятельности, селились недалеко от общины, на погостах, строили себе кельи и
жили за счет подаяния. Подобная форма милости существовала вплоть до XVI века.
В силу того, что старики и
дети относились к одной социовозрастной группе, в некоторых случаях типология
«старых» и «малых» определялась по
признаку «сиротства» - явление, когда субъект оставался без попечения близких
родственников. Понятие «сиротство» не идентифицировали только с институтом
детства, оно имело иные, антропоморфные смыслы
и распространялось на другие виды проблем, такие, как хозяйство,
деятельность, статус, социальная роль, что достаточно полно отражают народные
пословицы и поговорки: «Сиротинушка наш дедушка, ни отца, ни матери!», «Без коня казак кругом сирота!», «За ремеслом
ходить землю сиротить».
Общность постепенно
формировала и другие институты поддержки сирот в пределах своего родового,
общинного пространства. Так, еще на
стадии первобытной коммуны возникли связи между членами разных общин – дарообмен. Дар представлял собой переход вещей из
собственности одного субъекта в собственность другого и обязательно предполагал
отдар. Такая экономическая система дара и отдара хорошо просматривается
в мотивах усыновления внутри родовой общины и появления института «приймачества»
у южных славян. «Приймать» в
семью сироту, как правило, могли люди пожилые, когда им становилось уже трудно
справляться с хозяйством, или когда они не имели наследников. Принятый в семью
должен был вести хозяйство, почитать своих новых родителей, а также обязан их
похоронить. Здесь налицо принцип – «я – тебе, а ты – мне», или «дар – отдар».
Другая форма
поддержки сироты – общинная, мирская помощь. Она по своему характеру
совпадала с помощью «немощным старикам», когда ребенок переходил из дома в дом
на кормление. Сироте могли также назначать «общественных» родителей, которые
брали его на свой прокорм. Однако если сирота имел хозяйство, община
противодействовала усыновлению. Такие сироты назывались «выхованцами»,
«годованцами».
Начинаются складываться новые
подходы к поддержке вдов. Они, как и старики и сироты, считались социально
ущербными субъектами в родовой общине. Оформление института вдов и его
дальнейшая поддержка – явление исторически обусловленное, этапное в языческом
мире. На ранних этапах российской истории института вдов просто не
существовало, поскольку в соответствии с языческой идеологией жена должна была
следовать за своим супругом, т.е. после смерти мужа вместе с культовыми
предметами, утварью хоронили или сжигали на костре. Появление института вдов у
восточных славян происходит незадолго до принятия христианства. Не случайно,
что «вдовицы» как особые субъекты выделяются
в первых русских законодательных актах, к ним требуют особого внимания,
в духовных наставлениях завещают им помогать и «оберегать» их. Как «чистые»,
находясь близко к миру смерти, вдовы обмывали и обряжали умерших. Это древний
вид языческой магии, в качестве же отдара они получали вещи покойного. Сельская
община предоставляла им землю, на них распространялись такие же «льготы»
мирского призрения, как и на стариков.
Не менее древний обычай –
хождение за «навалным». Он состоял в том, что нуждающейся женщине
оказывали помощь продуктами, обычно осенью, после уборки урожая.
Если проанализировать
различные формы крестьянских «помочей», то при всем их многообразии
просматривается определенный сценарий, в котором сохранены остатки магических
аграрных культов. Он состоит из следующих элементов: ритуальный договор (его
обязательным элементом является «хлеб – соль и магарыч»), совместная трудовая
деятельность в договоренные сроки и по завершению работ совместные трапеза,
игры, танцы, катания. В народе «помочи» рассматривались как трудовой праздник,
в котором принимало участие все сельское население независимо от социальной
принадлежности селянина.
Среди различных видов «помочей» как специфической
формы групповой поддержки выделяются обязательные внесезонные и сезонные. К
первым относятся такие виды поддержки, которые обусловлены экстремальными
ситуациями, например, пожарами,
наводнениями или массовым падежом скота
(в последнем случае часть приплода отдавали пострадавшим безвозмездно).
Особой формой поддержки считались «наряды
миром», когда в семье «работные люди больны» и необходима помощь в деле
управления хозяйством (растапливание печи, кормление домашнего скота, уход за
детьми). К этой группе поддержки можно
отнести и обязательные «помочи» при постройке дома, мельницы (когда, как
правило, за угощение осуществляли весь необходимый комплекс работ). К этим же видам «помочей» можно отнести сиротские и вдовьи
«помочи» (когда данная группа снабжалась за счет общества хлебом, дровами,
лучинами).
Разновидностью архаической
модели помощи являются толоки. В разных местностях они мели различную
направленность. С одной стороны, они представляли форму совместной
деятельности, с другой – форму помощи бедным крестьянам. Толоки включали в себя
не только совместную обработку земли, но и различные виды перевозок сена,
хлеба, навоза. Довольно своеобразна и форма складчины. Под этим явлением
понимается не только совместное кормление, но и совместная заготовка корма для
скота. Особым видом толок были женские толоки для «мятья льна». Такая форма
взаимовыручки носила чисто экономический характер, поскольку давала возможность
не топить один овин несколько раз в одном доме.
Еще один вид хозяйственной
помощи – совместное использование рабочего скота. На юге России он назывался «супряга»,
когда обработка земли осуществлялась
«наемными волами». Этот вид помощи предусматривал взаимообмен услугами, при
котором предоставляющий помощь в конечном итоге сам выступал в качестве
«нанимателя на работу».
Родовая община сформировала
принципы и методы поддержки выживания отдельных субъектов в «пандемических»
обстоятельствах. Именно там вырабатывались нормы поведения и отношения к людям,
которые в силу разных причин не могли участвовать в общественно-трудовой
деятельности.
Ранние формы помощи и взаимопомощи
первоначально носили ритуальный характер
и до XIX столетия сохранялись в виде народных праздников, связанных с земледелием
и временами года, с почитанием богов. Они проводились всем селением, либо
несколькими селениями вскладчину. Каждому из праздников соответствовали свои «братчины,
ссыпчины, мирщины, холки, посиделки, беседы, Никольщины».
Таким образом, почитание богов тесно
взаимосвязано с оформлением института праздников. Они являлись неотъемлемой
частью быта в древнейшей общности. Кроме
того, праздники выполняли функцию мирного перераспределения имущества и
натуральных продуктов, выступали механизмом экономического равновесия,
совместного потребления в ситуациях социального и экономического
неравенства. Вполне понятно, почему
столь велико количество праздников в году у наших предков. В некоторых
отдельных местностях общее число праздников достигало до 150 в году, а если
учесть, что многие праздники могли длиться от трех до восьми дней, то это
становилось существенным подспорьем в распределении и перераспределении
материальных благ.
biofile.ru
Помощь и взаимопомощь у Древних славян
Традиции помощи и взаимопомощи у древних славян
Византийский
историк VI века Прокопий Кесарийский писал: «Эти племена, славяне и анты...
издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни
считается общим делом».
Любовь
к ближнему понималась, прежде всего, как необходимость накормить голодных,
напоить жаждущих. [1]
Милосердие
и благотворительность, понимаемые как безвозмездная помощь, составляли важную
часть жизни древних славян. Общинные принципы жизнедеятельности восточных славян,
практика осуществления защиты человека в системе рода и общины нашли отражение в
конкретных традициях - формах помощи и взаимопомощи, среди которых основными
были:
-
культовые с различными сакральными атрибутами;
-
общинно-родовые в рамках рода, семьи, поселения;
-
хозяйственные.
Культовые
формы помощи и поддержки с различными сакральными атрибутами тесно связаны с
мифологическим миром древних славян, с традициями почитания богов.
Сюда
относятся «братчины», празднуемые сельскими общинами. Они проводились либо всем
селением, либо несколькими селениями вскладчину, где каждый предоставлял какую-либо
долю продуктов на общественные нужды. Кроме того, праздники выполняли функцию
“мирного перераспределения имущества» и натуральных продуктов, выступали механизмом
экономического равновесия. Вот почему столь велико количество праздников в году
у наших предков. Если учесть, что многие праздники могли длиться от трех до восьми
дней, то это становилось существенным подспорьем в распределении и перераспределении
материальных благ. [2]
Другим
важнейшим механизмом, связанным с сакральными установками, являлись родовые обряды
почитания предков. Сакрализация данных процессов раскрывается в системе
родового пространства, когда умершие предки обожествляются, и к ним обращаются через
культовые обряды, что в конечном итоге вело к определенному родовому единению. В
честь умершего устраивались тризны, погребальные состязания, игрища, трапезы, причем
это наблюдалось у многих народов. Считалось, что покойник невидимо присутствует
и принимает участие во всеобщем действии. И в день похорон, и в дни поминовений
родственники жертвовали какую-либо милостыню, «справу». [5]
К
общинно-родовым формам помощи принято относить институт старцев, институт
«приймачества», институт
вдов.
Институт
старцев появляется не сразу. Община постепенно предопределила отношение к
людям, не являющимися активными участниками трудовой и коллективной жизни.
Причем по отношению к взрослому миру в одной социовозрастной группе находились
старики и дети. Надо сказать, что первоначально половозрастное деление не связывалось
с социовозрастным. Отношение к старикам такое же, как и к детям.
Забота о детях-сиротах в
контексте культурно-исторических традиций
Типология
«старых» и «малых» как одной социальной группы в некоторых случаях определялась
по признаку «сиротства», когда человек остается без попечения близких родственников.
[2]
Словарь
В. Даля трактует «сиротство» более широко, чем это принято сегодня. Сирота -
это беспомощный, одинокий, бедный, бесприютный, а также субъект, не имеющий ни отца,
ни матери. Сиротство распространялось и на другие проблемы, такие как хозяйство,
деятельность, статус, социальная роль. Архаические народные представления о детях
и стариках идентифицировали их как «чистых», не живущих половой жизнью, отсюда
общность в одежде у тех и других, и одинаковое отношение к ним.
Так,
инфатицид (узаконенное убийство ребенка) - довольно характерное явление на ранних
этапах развития общественных отношений (известен как в западной, так и
отечественной истории), существовал не только в отношении детей, но и стариков.
Можно предположить, что общность постепенно формировала институты поддержки
сирот в пределах своего родового, общинного пространства. Так, еще на стадии первобытной
коммуны возникли связи между членами разных общин – «дарообмен» или «потлач».
Дар представлял собой переход вещей из собственности одного субъекта в собственность
другого и обязательно предполагал «отдар». Почти во всех древних обществах существовал
социальный институт «potlach» - американский социальный антрополог Франц Боас, исследовавший
быт североамериканских индейцев, определил этот термин как «система обмена
дарами», такая же традиция существовала и в славянских племенах. Система
достаточно проста: каждый дар должен быть возвращен дарителю в каком-либо виде.
[7]
Институт
дарения был связан с появлением излишков продуктов. Общественное мнение заставляло
их собственников раздавать эти излишки соплеменникам. Поводом для этого могло
быть строительство нового дома, рождение, смерть, поминки.
Такая
экономическая система дара и отдара хорошо просматривается в мотивах
усыновления внутри родовой общины и появления «института
детского сиротства» - института
«приймачества» у древних славян.
«Приймать»
в семью сироту, как правило, могли люди пожилые, когда им становилось уже
трудно справляться с хозяйством, или когда они не имели наследников. Принятый в
семью должен был вести хозяйство, почитать своих новых родителей, а также обязан
их похоронить. [6]
Другая
форма поддержки сироты - общинная, мирская помощь. Она по своему характеру
совпадала с помощью «немощным старикам», когда ребенок переходил из дома в дом на
кормление. Сироте могли также назначать «общественных» родителей, которые брали
его на свой прокорм. Однако если сирота имел хозяйство, община
противодействовала усыновлению. Такие сироты назывались «выхованцами»,
«годованцами».
Но самые ранние формы «института детского сиротства»
связаны с формами домашнего рабства, которое вырастало из распространенного
обычая, когда захваченные в плен взрослые мужчины умерщвлялись, а женщины и
дети входили в одну из семей победителей. Это было своеобразным институтом
защиты и сохранения жизни ребенку. [4]
Исследования
жизни и быта древних славян показывают, что забота о сиротах всем миром -
традиция, берущая истоки с дохристианских времен.
Чужа
ласка - сироте великий день.
Только
родни, что лапти дни.
В
сиротстве жить – слезы лить.
Житье
сиротам – что гороху на дороге: кто мимо идет, тот и урвет.
Эти
пословицы отражают существенный народный элемент педагогической культуры –
заботу о детях, оставленных родителями, подкидышах. [2]
Народ
не оставался безучастным к судьбам детей-сирот. Забота, беспокойство о
благополучии, милосердие хорошо прослеживается в архаичных жанрах славянского фольклора,
сохраняющих ценную информацию о древней культуре, религии, общественной жизни;
в обрядовой поэзии, заговорах-заклинаниях, пословицах, поговорках, сказках.
Вот,
например, отрывок приговора "Уроди на всякого приходящего и
заходящего", с которым начинали сеять, - просили богов уродить столько
хлеба, чтобы его хватило на всех на земле - на каждого человека, на богатого и
бедного, на сироту горемычного и на всю живую тварь:
«На
нищую долю, На сиротскую долю,
На
птиц небесных, На свое семейство». [9]
Перечисленные
пословицы на первый взгляд лишены между собой логической связи. В
действительности они отражают существенный элемент народной педагогической
культуры – заботу или раздумья о детях, оставленных родителями, подкидышах.
Категория
брошенных матерями малюток являлась наиболее страдающей частью детей. Следовало
бы ожидать, что об их судьбе позаботится церковь, с ее проповедью братолюбия.
Историк русской церкви Е. Е. Голубинский пришел к выводу: «Наши епископы периода
домонгольского (как и всего последующего времени) не ознаменовали себя в этом
отношении ничем» [6].
Небезучастным
к судьбам сирот оставался народ. Сложившаяся еще в период матриархата традиция
заботиться всей родовой общиной о ребенке в классовом обществе
трансформировалась в виде попечительства над домами убогих детей при
скудельницах. Скудельница – общая могила, куда свозили зимой замерзших, утонувших,
умерших во время эпидемий для последующего захоронения весной. При скудельницах
сооружали сторожки (божедомки). В случаях необходимости в эти помещения свозили
брошенных матерями малюток. Скудельниками подбирали старцев и старух, которые
могли выполнять обязанности сторожа и воспитателя.
Содержались
сироты в этих домах за счет подаяний населения окрестных городов и сел. Детям
приносили продукты питания, одежду, игрушки. Тогда, по-видимому, и возникла
пословица: «С мира по нитке, а бедному сироте сорочка». Этнограф И. И.
Иллюстров, исследуя пословицы о скудельницах и при них детских приютах, писал,
что здесь покрывались народным милосердием несчастное рождение и несчастная
смерть: «Живой не без места, а мертвый не без могилы».
При
всей своей примитивности дома убогих детей являлись выражением народной заботы
о сиротах, проявлением человеческого долга перед детьми. В домах скудельники
смотрели за их физическим развитием. С помощью сказок, пословиц передавали им
нравственные правила человеческого общежития, коллективные отношения сглаживали
остроту детских характеров. Домам убогих детей не суждено было попасть на
страницы древнерусских произведений, но они нашли отражение в пословицах. [5]
При
раскопках в Киеве, Копыси, Меджибодне, Звенигороде (Львовская обл.) археологи
нашли скопления детских костей XII–XV вв., явившихся следствием массовой
смертности детей в домах убогих, вероятно, во время эпидемий. [4]
После
крещения на Руси (988 год) церковь постепенно начинает брать на себя то, что
раньше регулировалось обычным правом. Начинает приобретать все большее
распространение христианская семейная мораль. Теперь Русь берет жизнь детей под
сохранение своих законов.
Великий
князь Владимир поручил в 996 году общественное призрение, куда входила и помощь
сиротам, попечению и надзору духовенства. Великий князь Ярослав учредил
сиротское училище, где призревал и обучал своим иждивением 300 юношей.
Призрение бедных и страждущих, в том числе и детей, рассматривал как одну из
главнейших обязанностей и Владимир Мономах. В своей Духовной Детям он завещал
защищать сироту и призывал: «Всего же паче убогих не забывайте, но елико
могущее по силе кормите, снабдите сироту». [6]
Доклассовое
общество сиротства не знало: дитя считалось сыном или дочерью всего рода. Иные
условия сложились, когда детей начали воспитывать отец и мать. При смерти отца
и матери появилась проблема сиротства и наследования собственности. В этой
связи возникло опекунство.
Порядок
определения опекуна изложен в ст. 99 «Русской Правды». В ней идет речь о том,
что если в семье останутся сироты или мать после смерти мужа выйдет замуж, то
ближайший родственник берет детей вместе с имуществом под опеку до
совершеннолетия. Передача имущества должна проходить в присутствии посторонних,
т. е. под общественным контролем общины. Опекун имел право пользоваться этим
имуществом, отдавать его взаймы, пользоваться прибылью, за что должен был
кормить и воспитывать сирот. При достижении воспитанниками совершеннолетия он
должен полностью возвратить им наследство (задницю), а в случае утраты уплатить
его стоимость. Если же детей и имущество примет под опеку отчим, то условия
опеки те же. Статья 99 чисто русского происхождения и отражает народные
воззрения на заботу о сиротском детстве.
«Русская
Правда» предусматривала назначение опекуна из числа ближайших родственников и
ни в коем случае человека из другого рода, за исключением отчима, при котором
была мать детей. Назначение опекуном родича соответствовало традиции, шедшей от
родового строя. [8]
Определение
детей на опеку выражалось термином «дать на руки». На опекуна возлагались
различные обязанности: кормить, одевать детей, сохранить их имущество и
возвратить им его в целости. Педагогическая функция определялась словом
«печаловаться», которым выражалась забота о воспитании детей. Понятие
«печаловаться» означало покровительствовать, усердно и ревниво заботиться о
ком-либо, в частности о сиротах, относиться к ним как к родным, заступаться за
них. Поэтому в народе опекуна называли печальником. По словарю В. И. Даля,
печальник – благодетель, наставник, проявляющий к подопечным милосердие и
усердность, выполняющий обязанности родителей [3].
Сведения
об опекунах, завладевших имуществом подопечных, а также об отчимах-растратчиках
содержатся в новгородской берестяной грамоте № 112, отразившей сложность
ситуаций в борьбе за наследство. Подробно описан аналогичный конфликт в
Киево-Печерском патерике в рассказе о монахе Захарии. Во всех сложных ситуациях
«Русская Правда» вносила определенный порядок в защиту прав и интересов детей и
воспрепятствовала произволу со стороны опекунов и других лиц, что гарантировало
сиротам нормальные условия для воспитания и развития.
