Классификация письменных источников Древней Руси. Источники древней руси

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ О ДРЕВНЕЙ РУСИ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ О ДРЕВНЕЙ РУСИ

  Ведущиеся в нашей стране интенсивные исследования иностранных и отечественных источников по истории Древней Руси показывают, что разнообразие, подчас уникальность и огромный объем информации о Восточной Европе и Руси в зарубежных и отечественных памятниках письменности делают их ценнейшим источником сведений о древнейшей истории нашей страны.

  Данный раздел сайта дает возможность всесторонне представить учащимся и людям увлекающимся историей иностранные и отечественные источники — хоть и не в максимальном объеме, но все же в объеме, необходимом и достаточном для учебных и позновательных целей.

АНТИЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ

  Подраздел содержит фрагменты сочинений античных и раннесредневековых авторов, написанных на древнегреческом и латинском языках и составляющих свод древнейших источников по истории Северного Причерноморья и Восточной Европы. Хронологический охват материала — от Гомера (VIII в. до н.э.) до Иордана и Равеннского Анонима (VII в. н.э.).

 читать

ВИЗАНТИЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ

  Подраздел содержит публикацию византииских памятников в переводах с греческого языка, в которых отражены события истории народов Восточной Европы Руси и ее соседей в IV-XIII вв.

 читать

ВОСТОЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ

  Подраздел посвящен источникам на арабском, персидском и еврейском языках. В подразделе приводятся фрагменты географических, исторических и энциклопедических трудов, записок путешественников, эпистолярных сочинений. Хронологический охват материала — IX-XVI вв.

 читать

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ

  Подраздел «Исторических источников» содержит переводы избранных западноевропейских (немецких, польских, французских, итальянских, венгерских, чешских) источников IX—XIII вв., написанных, как правило, на латинском языке. Среди них — тексты самых различных жанров: анналы и хроники, жития, правовые документы, послания.

ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЕ ИСТОЧНИКИ

  Данный подраздел «Исторических источников» посвящен древнескандинавским источникам. Скандинавские письменные памятники IX-XIV вв. представляют собой одну из самых больших групп среди иностранных источников, содержащих сведения по истории Древней Руси. В их число входят скальдические стихи, рунические надписи, историографические сочинения, исландские саги (родовые, королевские, о епископах, о древних временах), норвежские гомилиарии и жития святых, исландские географические сочинения, исландские анналы.

 читать

ДРЕВНЕРУССКИЕ ИСТОЧНИКИ

  В данном подразделе собрана вся древнерусская литература с момента первых сохранившихся памятников XI века вплоть до XVII века. Литература того времени не носила развлекательного характера, она была школой, а ее отдельные произведения в той или иной мере поучениями.

 читать

ruhistor.ru

ЛЕКЦИЯ 2. НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ДРЕВНЕЙ РУСИ.

XI-XV вв.

Содержание темы

Древнегреческие, византийские, арабские, западноевропейские источники. Принятие христианства как культурная революция. Понятия канона и ансамбля – ключ к пониманию культурного наследия Древней Руси. Древнерусский текст: диалог языческих и православных традиций. Мифический историзм[8]: сказки. Эпический историзм: былины. Раннеисторические описания: летописи. Повесть временных лет (ПВЛ). Областное летописание. Московское летописание. Слово о законе и благодати митрополита Илариона. Агиография: жития, патерики, прологи. Хожения (хождения), посольства, паломники. Учительный характер древнерусской литературы.

Тезисы

При изучении истории Древней Руси необходимо использовать иностранные источники этого времени. При этом следует помнить, иностранные источники описывали историю Древней Руси в зависимости от вероисповедания их авторов и от времени принятия православия Русью: либо как иноверцев и варваров, либо как почти своих. Соответственным было и отношение к Руси и к тому, что в ней происходило. Например, византийский историк Лев Диакон в своей «Истории», охватывающей 959-976 гг., пишет о Руси, ещё не принявшеё крещения, как о более архаичной стране, чем она была. В частности, русских он называл то «скифами», то «тавроскифами». Это было естественно для христианина, писавшего о язычниках. Так было принято. Кроме того, как христианин Л. Диакон считал, что «прошлое жило в настоящем». Это – черта мировоззрения язычников и христиан: главное в истории – первые основополагающие события «отцов-основателей», Последующая история предстаёт как бы обновлением первых событий (Ю.М. Лотман).

М.Я. Сюзюмов в приложении к «Истории» под названием «Лев Диакон и его время» пишет о склонности к архаизации её автора: «Везде, во всех терминах, географических и этнографических, Лев придерживался этой архаизации»[9]. Так было принято в его время. Кстати, киевского князя Святослава Л. Диакон называет «Сфендославом». Дальше Сюзюмов пишет: «Подражание языку Агафия, стремление архаизировать новые названия, заменяя их старинными, увлечение мифологией, - всё это казалось совершенно необходимым, чтобы претендовать на включение в круг высшего образованного общества. И Лев придерживался этой позиции на протяжении всего своего труда»[10]. Это традиция, свойство средневековых исторических произведений. Её нужно учитывать современному историку.

Принятие христианства Русью подобно культурной революции, потому что в результате её должна была произойти смена вер: с языческой на христианскую. Процесс этот очень болезненный, так как предполагалось либо отказаться от веры предков, либо каким-то образом непротиворечиво дополнить её верой православной. Этот процесс был не одномоментным, а растянулся на века. Но официально, с принятием крещения, Русь считалась христианской, а после раскола христианской церкви в XI в. – православной, то есть обладающей истинной верой. Язычники же стали считаться еретиками, осуждавшимися и подвергавшимися гонениям.

Впрочем, растёт количество публикаций авторов, не принимающих эту, официальную, точку зрения. Среди них М. Серяков, В. Чудинов, считающие историю Руси более древней и имевшей свою руническую письменность. В частности, В. Чудинов считает, что не от язычества произошёл переход к христианству, а от ведичества. И такого рода заявления делают не журналисты, а учёные и философы. Пока их взгляды не стали официально признанными, к ним стоит относиться как к гипотезам, имеющим право на существование. Письменность на Руси действительно появилась до принятия христианства. Об этом свидетельствуют арабские и византийские источники. Датой создания славянской письменности считается 863 г.

С принятием христианства древнерусская литература уже не была единой. В ней противостояли, а в определённой мере и дополняли, каноническая и апокрифическая литературы. Первая – от слова «канон», вторая – от слова «апокриф». Это деление на каноническую (ортодоксальную) и апокрифическую (неортодоксальную) литературу состоялось на Карфагенском соборе в 419 г. На соборе ортодоксальной церковью был окончательно утверждён список новозаветных книг. Всё что не вошло в канонический Новый завет, стали называть апокрифами. Например, Евангелие от Фомы (отсюда поговорка – «Фома неверующий»). Апокрифами считались, во-первых, разрешённые к чтению, но не противоречившие основам христианства книги. В них было много от мифического и эпического историзмов, то есть от раннего христианства, включавшего в себя много элементов от предшествующей языческой культуры. Во-вторых, апокрифами считалась запрещённая (на Руси – «отрешённая») литература, противоречащая каноническому христианству, в том числе повествующая и о возможности «Царства Божьего на земле», то есть о христианском социализме. К нему имеют отношение такие апокрифы, как «Беседа трёх святителей» (о Правде и Кривде), «Житие Андрея Юродивого» (идея царя от нищеты), «Вопросы Иоанна Богослова к господу на горе Фаворской» (о земном рае как справедливом обществе), «Голубиная книга» (о Правде и Кривде, небиблейской истории и картине мира). Тем самым термин «канон» допустимо применять ко времени классического средневековья на Западе, когда считалась господствующей христианская ортодоксальная церковь. После церковного раскола в XII в. на Руси ортодоксальной (истинной) церковью считали только православную («Восточную»). Католическую же церковь («Западную») считали отпавшей от истинной веры.

Д.С. Лихачёв предложил считать культуру Руси XI-XVII вв. единой, ансамблевой. То есть любой памятник культуры[11] этого времени – и нарративный (повествовательный), и нормативный (документальный) – в равной степени характеризует эпоху, потому что в их основе – канон и потому, что культура была синкретичной (единой, нерасчленённой). На наш взгляд, представление об ансамблевости культуры данного времени, в общем, можно принять. Но сам же Лихачёв обратил внимание на обретение Русью в XVI в. новых союзников Руси – Польши и Чехии. По его же мнению, в XVII в. контакты Руси с Польшей резко возросли. Это не случайно. Да и в самой русской книжности начались изменения, свидетельствующие о симптомах кризиса средневекового сознания[12]. Сегодня всё чаще выделяют в истории культуры Руси период XI-XV вв. Известный священник и учёный П.А. Флореский особо выделяет XIV-XV вв., так как в это время, по его мнению, русская иконопись достигла совершенства, шёл процесс духовного самосознания Руси и «обобщение духовных опытов в цельное жизнепонимание». Со второй половины XVI в., по его мнению, уже появлялись черты Смутного времени «как духовной болезни русского общества»[13]. Семиотик и историк культуры Ю.М. Лотман считает, что культура эпохи Ивана Грозного – это культура «здравого смысла». Он же культуру XVI-XVII вв. определяет как культуру переходного типа. И мы придерживаемся данной точки зрения.

***

Всё больше историков считают за очевидное, что после крещения около столетия осуществлялся переход от устного предания к летописи, под мощным воздействием византийской хронографии (С.В. Алексеев). Действительно, понадобилось время для вытеснения мифического историзма (сказки) и эпического историзма (былин) из древнерусских летописей. В первых летописных сводах присутствуют сказочные и былинные мотивы, а первые русские князья (Игорь, Ольга, Олег) обладают чертами и легендарных, и реальных (исторических) князей, что закономерно для князей-основателей Руси.

Летописи, точнее, летописные сводысчитаются раннеисторическими описаниями. По мнению историка А.П. Пронштейна, они представляют собой исторические компиляции: к известному составителю летописному своду добавлялись тексты из других источников. И всё это переписывалось, как правило, дословно или с некоторыми редакционными изменениями[14]. Не просто к известному, а к более раннему. Кроме того, нужно учитывать особенность культуры и специфику древнерусского сознания. Учитывая их, И.Н. Данилевский считает, что «летопись создавалась на перспективу», так как она имела «эсхатологическое значение». Эта идея Данилевского оказалась близка размышлениям А.Л. Юрганова. Объединив интеллектуальные усилия, они сформулировали общее для них понимание смысла жизни человека Древней Руси: «Древнерусский человек был погружён в эсхатологические ожидания. Он был обеспокоен исполнением правды, исправлением веры ради высшей цели – спасения душ»[15].

В летописи якобы записывались деяния людей, и эти записи должны были «фигурировать на Страшном суде». По мнению Ю.М. Лотмана, главное в летописях – «первые» события (рассказ о «первых деяниях»), лежащие в основе миропорядка. Они восходят к мифо-эпической традиции и повествуют об акте творения и легендарных зачинателях. Поэтому они ориентированы на начало. Этот тип сознания обращён не к концу-результату, а к началу-истоку. Тот, кто вершит «первое» дело, несёт ответственность перед богом, поскольку оно не исчезает уже, а вечно существует (как прообраз – В.К.), обновляясь в последующих поступках. Таким образом, в летописях смысл событий повёрнут к истоку. «Текст мировой истории для средневекового сознания существует в своём глубинном бытии вне времени, и лишь обновляясь в реализующих его поступках людей, обретает временную последовательность»[16]. С этой мыслью стоит согласиться хотя бы потому, что Повесть временных лет в своём названии имеет подтверждающие её слова: «Откуда пошла русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла русская земля». Кроме того, эта Повесть начинается с «мировой истории», то есть с библейской истории: с мифа о сотворении мира и легендарных предках. Дальше жизнь и деяния первых киевских князей оценивается в библейском контексте: через их соответствие «добру» и «злу». «Добро» связано с благодеяниями князей, с принятием христианства, с жизнью по заповедям родителей и Христа. «Зло» же представлено здесь всевозможными знамениями («знамение змиево в небе», «звезда большая в виде копья», «Волхов тёк в обратном направлении», «это бог напустил на нас поганых» и т.п.). Они представляют собой недоступные человеческому пониманию действования Бога, свидетельствующие о его отношении к неправедным человеческим поступкам.

Кроме того, историк, исследующий ПВЛ, должен руководствоваться работой О.В. Творогова «Повесть временных лет. Лексический состав ПВЛ. Словоуказатели и частотный словник». Работа Творогова может дать историку дополнительную информацию, потому что сам язык является историческим источником.

Словосочетание «светские произведения» для Древней Руси условно, потому что тогда быть не могло деления на духовную и светскую литературу. По причине синкретичности и ансамблевости культуру той эпохи. И всё же источниковеды этими терминами пользуются, чтобы их рассуждения были понятны людям XXI в. И применительно к ней то же нужно руководствоваться понятиями «канон» и «ансамбль». По той же причине. К данному виду литературы относятся слова, поучения, жития, хожения (хождения) и т.п. Мы же уделим особое внимание житиям святых (агиографии), потому что этому памятнику не «повезло» в источниковедческой литературе. Одним из первых историков выразил недоверие этому виду нарративных источников В.О. Ключевский: «разнообразные жития древнейших северных святых не могут служить ни верным образчиком древнейшей северной агиографии, ни чистым историческим источником…». И причину назвал: «Во всех древнерусских житиях XI-XIII вв. в основе – сказание… "местная народная молва"». По его мнению, жития этого периода «ничего фактического» не дают историку. Почти так же, но и «потребительски» оценивало древнерусские жития советское источниковедение: «Рисуя, хотя и несколько односторонне, духовный мир человека Древней Руси, произведения русской агиографии дают конкретно-исторические свидетельства о взаимоотношениях князей, о военных столкновениях и дипломатических связях (княжеские жития), о выступлениях городской бедноты и крестьян…»[17]. Между тем жития святых – бесценный памятник культуры, так как он формировал сознание не только белого и чёрного духовенства, но и мирян. Этот памятник, естественно в ряду с другими, в качестве исторического источника позволяет лучше понять мистическую и догматическую душу древнерусского человека[18]. Если же его использовать как источник по социально-экономической истории, то он даст для историка мало информации.

Для автора жития в качестве прообраза (и Божией помощи), на основе которого и создавалось житие, был Иисус Христос. Монах в своей повседневной жизни ориентировался на канон. В качестве такового были всевозможные «лествицы», в частности «Лествица» византийского монаха Иоанна Лествичника (VII в.). Она представляла собой тридцать ступеней духовного совершенствования-восхождения. Уже 27-я ступень именовалась «безмолвием», то есть священнобезмолвием (исихия), редкие монахи восходили до исихии[19].

По Иоанну Лествичнику иноческая жизнь… являет собой путь непрерывного и нелёгкого восхождения по лестнице духовного самосовершенствования. «Лествица» представляет собой 30 бесед о 30 ступенях духовного возрастания, по числу 30 лет Христа до Его вступления на общественное служение.

В X веке «Лествица» переведена с греческого языка на славянский в Болгарии. С этих пор началось её шествие по всему славянскому миру. В XIV веке сделали ещё перевод в Сербии. Оба перевода «Лествицы» были широко известны в Древней Руси.

Кстати, до 1499 г. на Руси не было полного славянского списка Библии.

К концу XIV в. богослужебные тексты пришли в негодность, отступили от первоначальных образцов, испортились от рук не всегда грамотных писцов, не вполне соответствовали уставу греческой церкви. Патриарх Евфимий (1360-1393) предпринял массовое исправление богослужебных книг (близ города Тырново – В.К.). Исправленные здесь книги так называемого тырновского извода расходились по всей Болгарии, а затем попадали в Сербию, на Афон, в Россию[20].

Одним из выдающихся исихастов XIV в. был Сергий Радонежский. А выше всего считались 29-я ступень – «бесстрастие» и 30-я – «любовь» (духовная). По аналогии, изограф, то есть древнерусский монах, пишущий икону, в своём духовном творчестве опирался на канон и откровение Божие. Особое место в агиографии XI-XII вв. занимает «Житие Феодосия Печерского», ставшее образцом для новых древнерусских житий. До него же роль образца играли византийские жития. По известному уже принципу: чем древнее, тем надёжнее.

Классическое житие является трёхчастным. Оно состоит из вступления, в том числе об особых знаках избранничества, собственно жития и заключения, в том числе о посмертных чудесах. Так, в Житии Феодосия Печерского в первой его части читаем: (принесли родители священнику на восьмой день своё чадо, чтобы дать имя) «Священник же, взглянув на отрока, провидел сердечными очами, что смолоду тот посвятит себя богу и назвал его Феодосием»[21]. Во второй части говорится о его служении в монастыре игуменом. В третьей – о подготовке к смерти, самой смерти и о посмертных чудесах. Разумеется, в древнерусских житиях немало сопутствующей информации, но она призвана оттенить главную тему – тему духовного подвига монаха в его следовании канону праведного жития.

Сам язык древнерусских текстов является историческим источником. Наибольший вклад в его изучение сделали литературоведы и лингвисты, поэтому историкам следует знакомиться с их трудами. В частности, Д.С. Лихачёв изучил язык Жития Сергия Радонежского. Его язык он квалифицировал как «стиль плетения словес» (орнаментализм) из-за частого употребления однокоренных слов. Повторение не простых, а «святых» и значительных слов создавало как бы «сверхсмысл», доходивший до самого ленивого из слушателей. По его мнению, «это был один из способов «преодоления слова», создания "надсловесной" ткани произведения».

Как установлено исследователями древнерусской литературы, частота использования слов, в том числе однокоренных слов, в ней не случайна. «В начале своего произведения автор в разных вариантах употребляет слова, в основе которых лежит значение ″три″: “вездЂ бо троечисленное число всему добру начало и вина возвЂщению, яко же се глаголю: трижды господь Самоила пророка възва; трою камению пращею Давидъ Голиада порази; трижды повелЂ възливати воду Илиа на полЂна, рекъ: утроите, утроиша; трижды тоижде Илиа дуну на отрочища и въскреси его; три дни и три нощи Иона пророкъ в китЂ тридневнова;…”

Примеры на троекратное повторение продолжаются и далее в тексте довольно долго. Важно, что необходимые по смыслу слова, подчеркивающие троичность мира, создают впечатление как бы нарочито подобранных. Они в самом деле подобраны нарочито, но нарочито прежде всего ради смысла, а создающееся этим созвучие имеет не самодовлеющее значение и как бы направляет внимание читателя на смысл читаемого»[22]. По мнению Лихачёва, «″Плетение словес″, ″долгота слова″ - одной из своих задач имело создать у слушателей определённое настроение. Повторение слов, при этом не всяких, а ″святых″ и значительных, вторгалось в сознание слушателей, даже самых ленивых, переставших следить за конструкцией предложений, но улавливающих лишь ключевые слова, создававшие у слушателей общее представление о том, что говорится»[23].

Аналогичные черты этого стиля обнаружены в орнаментах украшений, наручей. В ритмическом рисунке, в повторении одних и тех же элементов в разных сочетаниях. Всё это не случайно. В этом проявлялась ансамблевость древнерусской культуры, если рассматривать её в целом, не ограничиваясь только письменными источниками. Историк не должен сторониться подобных аналогий.

По необходимости кратко представим «хожения» («хождения»), потому что они, как правило, лишь упоминаются в советском и постсоветском историческом источниковедении. Нужно ясно представлять, что в Древней Руси не могло быть туризма и путешествия ради простого любопытства.

Тогда существовали как канонические (паломничества, посольства), так и апокрифические «хожения». Апокрифическое «Хождение апостолов» в советском источниковедении даже не упоминается. И.Н. Данилевский «Хождения за три моря» по праву относит к духовной литературе, так как главное, что волновало тверского купца, - это сохранение веры в условиях, когда христианин лишён привычного окружения, не имеет возможности соблюдать религиозные обряды. Д.С. Лихачёв считает этот памятник «хождением навыворот» (сам Афанасий называет его «грешным хожением»), то есть путешествием не к святым местам, а в языческую страну.

Назначение «паломничеств» понятно. Эта литература помогала паломникам совершить паломничество к святым местам: к местным и дальним монастырям, в том числе на Афон и в Иерусалим. Причём по определённым правилам, а не как попало. В древности всё пространство делилось на сакральное и профанное, на святое и поганое. Поэтому надо было знать, какие места нужно обязательно посетить, а какие обойти стороной. Слово «путешествие» появилось позже. «Паломничества» переиздавались даже в XIX в., потому что паломники в них нуждались.

«Посольства» - это хождение в Золотую Орду с целью выкупа своих родственников из плена. Читатель этого произведения получит представление о том, как правильно осуществить свою цель.

В этой главе рассмотрены не все виды нарративных источников. Главное здесь – понимание древнерусских источников. Источниковедческий анализ остальных письменных источников хорошо представлен в рекомендуемом учебном пособии.

Основная литература

Источниковедение: Теория. История. Метод…Летописи XI-XVII вв. Литературные произведения XI-XVII вв.

Калугин В.В. Древнерусская литература. § 1-5.

Дополнительная литература

Алексеев С.В. От предания к летописи: эволюция исторического сознания древних славян // Вопросы истории (дальше – ВИ). 2006. № 1.

Юрганов А.Л., Данилевский И.Н. «Правда» и «вера» русского средневековья

Гимон Т.В. Для чего писались русские летописи? // ФИПП. 1998. № 1 (2).

Рекомендуемые источники для 1 семинарского занятия и вопросы к занятию

lektsia.com

Святоотеческие источники просвещения Древней Руси

В отечественной науке широко распространено мнение о том, что на ранних этапах русской истории культурный потенциал русского народа находился на весьма низком уровне. Так, выдающийся ученый Евгений Евстигнеевич Голубинский в своей многотомной работе по истории русской Церкви утверждал, что в домонгольский и даже московский периоды “…просвещением нашим было при совершенном отсутствии всякого действительного просвещения или научного образования одна простая грамотность, одно простое умение читать1. Г. Г. Шпет, комментируя это высказывание и не без язвительности характеризуя данный период русской истории как “невегласие”, говорит: “Нельзя признать это суждение ни крайним, ни преувеличенным, если только под просвещением, под образованностью и под наукою понимать не отвлеченные обозначения, а конкретные категории европейской истории. Несомненно, что константинопольские священники, сделавшиеся первыми русскими духовными пастырями, ввели грамотность в церковные и государственные дела. Но также несомненно, что вплоть до образования Московского государства и долгое время после этого русская элементарная грамотность недалеко выходила за пределы церкви, двора и государственных канцелярий2.

Отрицание просвещенности новообращенного славянского народа ставит под сомнение сам факт просвещения славян, связанный с миссией равноапостольных Кирилла и Мефодия, что неверно по определению. Очевидно, что как Голубинский, так и Шпет имели в виду просвещенность в том виде, как она понималась в послевозрожденческую эпоху, – как культура, ориентированная на классические образцы античности, светская во всех своих проявлениях. Просвещение на Руси несомненно имело место, только каков был характер этого просвещения?

Древняя Русь, приняв христианство от доминировавшей в восточной части Европы Византии, естественным образом переняла от нее и культурную традицию. Однако это утверждение верно лишь отчасти. Согласно недавним исследованиям3, культурный контекст Византии во все время ее существования характеризовался сосуществованием двух гетерогенных культурных традиций, – церковной и гуманистической, духовной и светской, – которые вступали порой в достаточно обостренные противоречия друг с другом.

В разные периоды истории Византии эти традиции представлялись различными историческими персонажами. На более ранних этапах (в конце VIII – начале IX века) противостояние проявилось в спорах акривистов и икономистов в лице преподобного Феодора Студита и патриарха Никифора. Можно увидеть отражения этой культурной ситуации в период иконоборческих и монофелитских споров. В IX веке это противостояние обострилось в конфликте патриархов Игнатия и Фотия. В XI веке противостояние двух традиций проявилось в столкновении Михаила Пселла и Иоанна Итала, с одной стороны, и сторонников традиционной духовности – с другой. Та же ситуация со всеми ее особенностями повторилась и во время паламитских споров в XIV веке, когда гуманистическую традицию представляли Варлаам Калабриец и Никифор Григора, а аскетическую – святитель Григорий Палама и исихастская партия.

Древняя Русь не повторила византийского феномена гетерогенной культуры, сочетавшей в себе две конкурирующие традиции. Импортированная традиция была монолитна и церковна по своему характеру. Светский, уходящий своими корнями в античность, пласт византийской культуры остался не только не воспринятым на Древней Руси, но и почти вовсе ей неизвестным4. Тем не менее возможно говорить о некоторой опосредованной косвенной преемственности отдельных элементов античной культуры, однако этот факт находится на периферии древнерусского культурного сознания и не определяет собой характера просвещения Руси5.

Как отмечает ряд современных исследователей древнерусской литературы6, в перечне славянских переводных книг первого поколения наблюдается феномен, красноречиво подтверждающий наши размышления: корпус славянских переводов так называемого “золотого века” славянской письменности (IX-X вв.) совпадает по своему составу с библиотекой крупного византийского монастыря, естественно ориентированной на аскетические и богословские сочинения, а не с придворной библиотекой византийского императора в Константинополе, формировавшей тип светского образования и воспитания, включавшего в себя как античные, так и современные внецерковные образцы. Утверждается, что прямым следствием этого для Древней Руси и других славянских народов стало принципиальное отсутствие школы в европейском поствозрожденческом понимании этого института, представление о которой стало появляться на Руси лишь со времен Максима Грека, – школы как той категории европейской культуры, которая создает предпосылки для феномена просвещенности. Однако насколько верно это утверждение в отношении христианской традиции воспитания, школы в христианском смысле этого слова? В свою очередь, компенсировала ли церковная культурная традиция недостаток светской гуманистической традиции и в какой мере? Ответ на эти вопросы не только значим для христианства Киевской Руси, но и остается актуальным для всей христианской истории в общемировой перспективе.

В перечне переводной литературы в составе древнерусской письменности первостепенное место безусловно принадлежит переводам Священного Писания, а также книгам, имевшим прямое богослужебное употребление. Количество списков этих переводов на церковнославянский язык не сопоставимо ни с переводами святых Отцов, ни с каноническими книгами. По статистическим данным конца XIX века, библейские и богослужебные переводы составляют около 70% от общего числа переводов в период с XI по XIV в.7. Качество же и уровень тех библейских переводов, что были сделаны равноапостольными Кириллом и Мефодием, являются во многих отношениях образцовыми и новаторскими8.

Необходимо признать, что для культуры, которая формируется как культура христианская, главным фундаментом является именно книга, то есть фиксированный священный текст. В этом свете утверждение Голубинского о наличии у нас лишь элементарной грамотности и отсутствии просвещенности означает, что новообращенный древнерусский христианин находился в состоянии человека, который способен услышать слово Откровения, но не способен его понять, просветиться им, тогда как из слов Спасителя известно – блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк 11:28).

Наличие глубоко развитого библейского и богослужебного раздела в древнерусской письменности с очевидностью может свидетельствовать о том, что слово Божие на Древней Руси прозвучало. Однако чтобы составить себе представление о том, насколько оно было расслышано и понято, необходимо обратиться к другому материалу, который был призван способствовать адекватному восприятию и верному пониманию Священного Писания и богослужения. Очевидно, что такую функцию в общем комплексе христианских наук призвана осуществлять экзегетика.

В богатом репертуаре древнерусской письменности9 представляется возможным отобрать два памятника с тем, чтобы наглядно показать возможную степень восприимчивости древнерусского сознания к Евангельской вести и тем самым воспитательное пропедевтическое значение святоотеческой литературы. Эти памятники – Шестоднев Феофилакта Болгарского, написанный в X в., и древнеславянский перевод Тринадцати избранных гомилий святителя Григория Богослова, выполненный также около X века.

Темы, которых касаются эти источники, имеют значение принципиальных содержательных узлов в общем строении христианского вероучения. Ведь учение о творении мира, которое рассматривается в Шестодневе по преимуществу, имеет как апологетическое (оградительное), так и катехитическое (образовательное) значение, а значит, играет первостепенную роль в деле воспитания новообращенного народа. В свою очередь, Слова Григория Богослова в своем содержании обнимают весь универсум христианских представлений о мире и Боге, Церкви и человеке, а великолепное исполнение в соответствии со всеми законами античного риторического искусства делает их недосягаемыми образцами христианской проповеди, плодотворно использующей самые благородные плоды человеческого гения.

Василий Великий составил свои беседы на Шестоднев около 370 года. То было время, когда христианство действительно стало универсальной и единственной полноправной религией в пределах исторической ойкумены. Об этом факте красноречиво свидетельствуют два эпизода: неудача предпринятой императором Юлианом в 361–363 гг. реставрации языческих культов эпохи зрелого эллинизма, а также указ императора Феодосия Великого о закрытии всех языческих храмов на территории Римской империи, изданный в 391 году. Поэтому основной задачей, стоявшей перед святителем Василием, было опровержение разноголосицы языческих представлений о происхождении и существовании мира и утверждение библейского понимания творения мира и промысла Божия о нем: “…нам предстоит, – говорит Святитель, – изучение устройства мира и исследование вселенной, которая имеет своими основаниями не то, что извлечено из мирской мудрости, а то, чему научен от Бога почитающий Его [человек], Бога, говорившего ему открыто, а не загадками”10. При этом святитель Василий активно использовал многие естественно-научные представления античности.

Двумя основными направлениями мысли Святителя стала историческая перспектива, имеющая своей отправной точкой Божественное творение мира, иными словами – категория времени и, условно говоря, естественная перспектива, – категория пространства. Обе категории находятся в органичном взаимодополнении и не существуют друг без друга. Святитель Василий пишет: “Бог сотворил в начале. Совершенно необходимо, чтобы то, что начало существовать во времени, со временем же и прекратило свое существование. Если оно имеет начало временное, то не сомневайся по поводу его конца”11. Обе универсальные категории бытия оказались у святителя Василия наполненными новым христианским содержанием – убежденностью в бытии Бога, Творца и Промыслителя. Шестоднев Василия Великого представляет собой сумму знаний по всем разделам естественных наук того времени – по космологии, астрономии, географии, физике, анатомии, зоологии, ботанике12. Таким образом, великий Каппадокиец создал универсальную христианскую энциклопедию естественных наук. Подобная постановка вопроса была для просвещенного эллина весомым аргументом истинности христианской проповеди, поскольку многие доводы для ее убедительности святитель Василий извлекал из сокровищницы греческой письменности, богатой интенсивными прозрениями единобожия13.

Обращение Василия Великого к темам возникновения и существования мира характерно также в том отношении, что (как на то согласно указывали медиевисты Йохан Хёйзинга и Петр Бицилли) для средневекового типа мышления чрезвычайно значима направленность испытующего взора на внешний мир с тем, чтобы увидеть за его завесой таинственный и недоступный созерцанию мир невидимый. Наибольшей силой доказательности обладала не столько формальная дедукция, сколько наглядность доказательства14, так что даже спекулятивные, то есть умосозерцаемые реалии представлялись максимально вещественно и зримо. Таким образом, внутреннее содержание сознания находило свое выражение и наглядное подтверждение в категориях бытия. Вероятно, именно это обстоятельство обеспечило толкованиям Василия Великого на книгу Бытия устойчивую популярность на протяжении всех Средних веков.

Известно около 125 Шестодневов разных авторов, которые унаследовали от святителя Василия его миссионерский прием. Необходимость сочинения подобного рода насущна для всякого народа, обретающего свою национальную идентичность на основе христианского вероучения. Знание истории своего народа обретает значимость лишь будучи встроено в общемировой исторический контекст. Потребность в этом актуальна для народа, который сохраняет свою идентичность перед лицом других культурных и исторических альтернатив. Поэтому не случайно, что так называемые “великие хроники” античности и Средних веков Евсевия Кесарийского, Павла Орозия и Проспера Аквитанского начинались с изложения шести дней творения мира. Многие хроники отдельных европейских народов оставались верными парадигме всемирного течения местных историй в русле единой человеческой истории, устремленной к своему небесному свершению. В этой связи достаточно вспомнить “Историю франков” святителя Григория Турского, который в VI в. начинал свой труд с момента творения мира, придавая тем самым смысл и назначение истории своего народа.

Иоанн, экзарх Болгарский, автор славянского Шестоднева, жил в период расцвета Первого Болгарского царства при царе Симеоне (893–927). Кроме Шестоднева известен также его перевод фрагментов из “Источника знания” преподобного Иоанна Дамаскина. Он был последователем богатейшей переводческой и миссионерской традиции просветителей славян и активно использовал их принципы словообразования, которые сформировали в древнеславянском языке целый языковой пласт, отражающий категории абстрактного мышления, а, значит, и богословия. Как пишет первый русский исследователь Шестоднева Иоанна Константин Калайдович, “чистота и ясность в слоге Иоанна свидетельствует о довольной обработанности языка словенского в X веке”15.

Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского является компилятивным сочинением, в котором доля Василия Великого наиболее значительна по сравнению с другими источниками – Шестодневом Севериана Гавальского и другими сочинениями как христианских авторов, так и Аристотеля с Платоном. Не случайно на протяжении веков Шестоднев экзарха Болгарского приписывался Василию Великому. По сути это произведение является подробным комментарием к толкованию святителя Василия, воспроизводя распространенный средневековый жанр двойного толкования16.

Автор славянского Шестоднева остается верным миссионерскому приему своего великого предшественника святителя Василия, находившего неисчерпаемый источник восхищения в деяниях Божественного творения мира, говоря: “Что краснее, что ми сладчайше боголюбцем, иже по истине жаждят жизни вечныя, не ежели присно Бога не отступити мыслию и поминати Его добрыя твари”17.

Другим важнейшим экзегетическим произведением для древнерусской письменности стали Тринадцать слов святителя Григория Богослова, отобранные из общего числа его проповедей и переведенные на славянский язык в X веке. Святитель Григорий получил именование Богослова как автор Пяти слов о богословии, ставших эталоном для богословской этики (основная мысль первого Слова – “не всякому дозволено философствовать о Боге, не всякому!”)18 благодаря кристальной чистоте изложения и объяснения всей полноты учения Церкви о Боге и человеке. Проповеди святителя Григория на протяжении многих веков были предметом комментирования для многих авторов, в том числе для преподобного Максима Исповедника. Кроме того, они стали источником вдохновения для преподобных Иоанна Дамаскина, Козьмы Маюмского и прочих в их гимнографическом творчестве. Можно со всей уверенностью утверждать, что проповеди святителя Григория Богослова заключают в себе весь универсум христианской богословской мысли.

Во втором Слове о богословии Святитель выражает общую для всей каппадокийской школы богословия интуицию об обнаружении и умосозерцании Бога по Его делам, ибо Сам Бог остается неведомым для человеческого сознания: “поскольку всякая разумная природа, – пишет святитель Григорий, – хотя стремится к Богу как первой причине, тем не менее не может постигнуть ее, то, изнемогая от желания и не вынося этих мучений, она отправляется в новое плавание с тем, чтобы из красоты и благоустройства видимого познать Бога, используя способность видеть как руководство к невидимому, но при этом в великолепии видимого не потерять из виду Бога”19.

Здесь нашел свое выражение характерный для Каппадокийцев закон богословствования, когда принципиальная неспособность человека говорить и мыслить о Боге, используя сверхъестественные средства, которыми он не обладает, компенсируется дарованной Богом возможностью ограничиться доступными и обыкновенными ресурсами познания, которые для того должны быть отточены и доведены до возможного совершенства (“сообразно тайному говорить таинственно, а о святом освященно”, – говорит святитель Григорий)20. Таковы установленные Богом условия возможности познания, которые, однако, не только не исключают эсхатологической перспективы более совершенного познания, но предполагают ее, по слову апостола Павла: теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан (1Кор 13:12).

Слова святителя Григория Богослова в славянском переводе получили широкое распространение благодаря тому обстоятельству, что в своей более поздней редакции некоторые из них вошли в круг уставных чтений на определенные церковные праздники. Издатель древнего списка XI века этих проповедей Антон Будилович отмечает, что “славянский перевод слов Григория Богослова всегда поражал своею темностию и неудобопонятностию всякого, кто приступал к чтению этого памятника после ознакомления с прекрасными славянскими переводами Евангелия или с изящным толкованием Василиева Шестоднева”21.

При этом не стоит забывать, что проповеди Григория Богослова являются безусловной вершиной не только с точки зрения христианских ценностей. У святителя Григория происходит возрождение классических литературных форм благодаря наполнению их новым христианским содержанием, что делает возможным появление христианской литературы, способной соперничать с античной в том, что касается жизненности и силы поэтической выразительности. Естественно, перевод такого пласта христианской письменности, исключительно богатого с точки зрения разнообразия языковых средств и изощренности мысли, на молодой, еще не оформившийся литературный язык был делом повышенной сложности. Как говорит тот же Будилович, “борьба его (славянского языка – П. М.) с богатейшим и прекраснейшим (греческим – П. М.) языком, какой создавал когда-либо человеческий гений, была, конечно, еще неравною, но она не была ни бесплодной, ни бесславной”22.

Любопытно было бы попытаться проследить принцип отбора, в соответствии с котором переводчик составил сборник Слов святителя Григория. Сюда входят проповеди, сказанные на определенные церковные праздники – Крещение, Рождество, Пятидесятницу, два Слова на Пасху, причем последнее особенно известно тем, что заключает в своей великолепной краткости всю священную историю человеческих чаяний и обретений Бога. Здесь также значится Надгробное слово Василию Великому. Кроме того, было переведено Слово обличительное на Юлиана Отступника, исполненное сокрушительной силы по отношению к языческому мирочувствию, а также первые два Слова из Пяти о богословии: первое, направленное против еретика Евномия, и второе, посвященное собственно темам троического богословия.

Таким образом обнаруживается, что в славянском переводе Тринадцати слов Григория были достаточно подробно представлены все основные разделы богословских наук. Догматическое, экзегетическое и апологетическое содержание в нерасчленимом единстве пронизывает всю структуру выбранных для перевода на древнеславянский язык проповедей Святителя.

Итак, бесспорно можно говорить о весьма интенсивном присутствии в древнерусской письменности вселенской богословской мысли Церкви в лице ее самых замечательных представителей. На основании этого можно утверждать, что на Руси несомненно имело место христианское просвещение. Славянские народы оказались в достаточной мере восприимчивы к вести Христовой, развив для ее выражения органичные и адекватные языковые средства. Значительному распространению, пониманию и усвоению Священного Писания способствовали точно отобранные святоотеческие тексты. Серьезность и духовная глубина, с который новообращенные народы понесли Христово благовестие, явили себя в той стремительности, с каковой христианство распространилось в этих землях.

В чем же причины постоянно звучащих упреков в особом, “непросветительском” характере просвещения Древней Руси? Очевидно, в том, что просвещение в общепринятом понимании этого слова неотделимо от античной традиции как эталонной модели образованности; более того, именно наличие классической составляющей придает феномену культуры просветительский облик. Христианская просветительская традиция по умолчанию понимается как “обскурантская” и не облагороженная уникальным наследием античности. Очевидную неправоту такого понимания демонстрируют пламенные слова святителя Григория Богослова, обращенные к самому яркому носителю этой пресловутой просвещенности императору Юлиану Отступнику, запретившему христианам пользоваться благами античной словесности: “Как же ты говоришь, что словесные науки и греческая образованность – твои?.. Да разделят со мной мое негодование все любители словесности, которые занимаются ею, как своим делом, люди, к числу которых и я не откажусь принадлежать ибо одно только удерживаю за собой – искусство слова. А наше рассуждение таково: и язык и всякое искусство или полезное учреждение принадлежат не одним изобретателям, а всем, кто ими пользуется”23.

Василий Великий нисколько не отрицает значимости и пользы античных наук: “Мы очевидно должны держаться той мысли, что нам предстоит испытание самое высокое из всех, для приготовления к которому должно сделать все необходимое, в том числе – вступить в тесное общение с поэтами, историками, ораторами и со всеми теми людьми, от которых могла бы произойти хотя какая-либо польза для воспитания души”24. Тот же святитель Григорий в своем Надгробном слове святителю Василию говорит, что “наука есть наивысшее благо, которым Бог наделил человека”25. Очевидно, что для классической христианской мысли не существует никакого неприятия античной культуры. Более того, во многом благодаря усердным занятиям просвещенных христиан греческой словесностью до нас дошло большее число памятников античности.

Реконструкция византийской образованности как ограничивающейся противопоставлением аскетического и гуманистического культурного идеала не представляется нам исчерпывающей. Более того, такое представление охватывает пограничные и в этом смысле маргинальные примеры, оставляя в стороне наиболее общий и характерный пласт христианской образовательной традиции, органично сочетающей добрые плоды всех времен человеческой культуры и подчиняющей их единственному подлинному Властителю и Воспитателю. Отличие же христианского просвещения от античного в самом общем смысле заключается не в том, что оно якобы перечеркивает все положительное достояние общечеловеческой классики, а в том, что если второе характеризуется по своему основному предмету корпусом античной литературы, то христианское просвещение – Библией26. Такую культурную традицию можно было бы характеризовать и как церковную, и как гуманистическую; а вернее – как христианскую.

azbyka.ru

Святоотеческие источники просвещения Древней Руси

В отечественной науке широко распространено мнение о том, что на ранних этапах русской истории культурный потенциал русского народа находился на весьма низком уровне. Так, выдающийся ученый Евгений Евстигнеевич Голубинский в своей многотомной работе по истории русской Церкви утверждал, что в домонгольский и даже московский периоды “…просве­щением нашим было <…> при совершенном отсутствии всякого действительного просвещения или научного образования одна простая грамотность, одно простое умение читать”. Г. Г. Шпет, комментируя это высказывание и не без язвительности характеризуя данный период русской истории как “невегласие”, говорит: “Нельзя признать это суждение ни крайним, ни преувеличенным, если только под просвещением, под образованностью и под наукою понимать не отвлеченные обозначения, а конкретные категории европейской истории. Несомненно, что константинопольские священники, сделавшиеся первыми русскими духовными пастырями, ввели грамотность в церковные и государственные дела. Но также несомненно, что вплоть до образования Московского государства и долгое время после этого русская элементарная грамотность недалеко выходила за пределы церкви, двора и государственных канцелярий”.

Отрицание просвещенности новообращенного славянского народа ставит под сомнение сам факт просвещения славян, связанный с миссией равноапостольных Кирилла и Мефодия, что неверно по определению. Очевидно, что как Голубинский, так и Шпет имели в виду просвещенность в том виде, как она понималась в послевозрожденческую эпоху, — как культура, ориентированная на классические образцы античности, светская во всех своих проявлениях. Просвещение на Руси несомненно имело место, только каков был характер этого просвещения?

Древняя Русь, приняв христианство от доминировавшей в восточной части Европы Византии, естественным образом переняла от нее и культурную традицию. Однако это утверждение верно лишь отчасти. Согласно недавним исследованиям, культурный контекст Византии во все время ее существования характеризовался сосуществованием двух гетерогенных культурных традиций, — церковной и гуманистической, духовной и светской, — которые вступали порой в достаточно обостренные противоречия друг с другом.

В разные периоды истории Византии эти традиции представлялись различными историческими персонажами. На более ранних этапах (в конце VIII — начале IX века) противостояние проявилось в спорах акривистов и икономистов в лице преподобного Феодора Студита и патриарха Никифора. Можно увидеть отражения этой культурной ситуации в период иконоборческих и монофелитских споров. В IX веке это противостояние обострилось в конфликте патриархов Игнатия и Фотия. В XI веке противостояние двух традиций проявилось в столкновении Михаила Пселла и Иоанна Итала, с одной стороны, и сторонников традиционной духовности — с другой. Та же ситуация со всеми ее особенностями повторилась и во время паламитских споров в XIV веке, когда гуманистическую традицию представляли Варлаам Калабриец и Никифор Григора, а аскетическую — святитель Григорий Палама и исихастская партия.

Древняя Русь не повторила византийского феномена гетерогенной культуры, сочетавшей в себе две конкурирующие традиции. Импортированная традиция была монолитна и церковна по своему характеру. Светский, уходящий своими корнями в античность, пласт византийской культуры остался не только не воспринятым на Древней Руси, но и почти вовсе ей неизвестным. Тем не менее возможно говорить о некоторой опосредованной косвенной преемственности отдельных элементов античной культуры, однако этот факт находится на периферии древнерусского культурного сознания и не определяет собой характера просвещения Руси.

Как отмечает ряд современных исследователей древнерусской литературы, в перечне славянских переводных книг первого поколения наблюдается феномен, красноречиво подтверждающий наши размышления: корпус славянских переводов так называемого “золотого века” славянской письменности (IX–X вв.) совпадает по своему составу с библиотекой крупного византийского монастыря, естественно ориентированной на аскетические и богословские сочинения, а не с придворной библиотекой византийского императора в Константинополе, формировавшей тип светского образования и воспитания, включавшего в себя как античные, так и современные внецерковные образцы. Утверждается, что прямым следствием этого для Древней Руси и других славянских народов стало принципиальное отсутствие школы в европейском поствозрожденческом понимании этого института, представление о которой стало появляться на Руси лишь со времен Максима Грека, — школы как той категории европейской культуры, которая создает предпосылки для феномена просвещенности. Однако насколько верно это утверждение в отношении христианской традиции воспитания, школы в христианском смысле этого слова? В свою очередь, компенсировала ли церковная культурная традиция недостаток светской гуманистической традиции и в какой мере? Ответ на эти вопросы не только значим для христианства Киевской Руси, но и остается актуальным для всей христианской истории в общемировой перспективе.

В перечне переводной литературы в составе древнерусской письменности первостепенное место безусловно принадлежит переводам Священного Писания, а также книгам, имевшим прямое богослужебное употребление. Количество списков этих переводов на церковнославянский язык не сопоставимо ни с переводами святых Отцов, ни с каноническими книгами. По статистическим данным конца XIX века, библейские и богослужебные переводы составляют около 70% от общего числа переводов в период с XI по XIV в.. Качество же и уровень тех библейских переводов, что были сделаны равноапостольными Кириллом и Мефодием, являются во многих отношениях образцовыми и новаторскими.

Необходимо признать, что для культуры, которая формируется как культура христианская, главным фундаментом является именно книга, то есть фиксированный священный текст. В этом свете утверждение Голубинского о наличии у нас лишь элементарной грамотности и отсутствии просвещенности означает, что новообращенный древнерусский христианин находился в состоянии человека, который способен услышать слово Откровения, но не способен его понять, просветиться им, тогда как из слов Спасителя известно — блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк 11:28).

Наличие глубоко развитого библейского и богослужебного раздела в древнерусской письменности с очевидностью может свидетельствовать о том, что слово Божие на Древней Руси прозвучало. Однако чтобы составить себе представление о том, насколько оно было расслышано и понято, необходимо обратиться к другому материалу, который был призван способствовать адекватному восприятию и верному пониманию Священного Писания и богослужения. Очевидно, что такую функцию в общем комплексе христианских наук призвана осуществлять экзегетика.

В богатом репертуаре древнерусской письменности представляется возможным отобрать два памятника с тем, чтобы наглядно показать возможную степень восприимчивости древнерусского сознания к Евангельской вести и тем самым воспитательное пропедевтическое значение святоотеческой литературы. Эти памятники — Шестоднев Феофилакта Болгарского, написанный в X в., и древнеславянский перевод Тринадцати избранных гомилий святителя Григория Богослова, выполненный также около X века.

Темы, которых касаются эти источники, имеют значение принципиальных содержательных узлов в общем строении христианского вероучения. Ведь учение о творении мира, которое рассматривается в Шестодневе по преимуществу, имеет как апологетическое (оградительное), так и катехитическое (образо­ва­тельное) значение, а значит, играет первостепенную роль в деле воспитания новообращенного народа. В свою очередь, Сло­ва Григория Богослова в своем содержании обнимают весь универсум христианских представлений о мире и Боге, Церкви и человеке, а великолепное исполнение в соответствии со всеми законами античного риторического искусства делает их недосягаемыми образцами христианской проповеди, плодотворно использующей самые благородные плоды человеческого гения.

Василий Великий составил свои беседы на Шестоднев около 370 года. То было время, когда христианство действительно стало универсальной и единственной полноправной религией в пределах исторической ойкумены. Об этом факте красноречиво свидетельствуют два эпизода: неудача предпринятой императором Юлианом в 361–363 гг. реставрации языческих культов эпохи зрелого эллинизма, а также указ императора Феодосия Великого о закрытии всех языческих храмов на территории Римской империи, изданный в 391 году. Поэтому основной задачей, стоявшей перед святителем Василием, было опровержение разноголосицы языческих представлений о происхождении и существовании мира и утверждение библейского понимания творения мира и промысла Божия о нем: “…нам предстоит, — говорит Святитель, — изучение устройства мира и исследование вселенной, которая имеет своими основаниями не то, что извлечено из мирской мудрости, а то, чему научен от Бога почитающий Его [человек], Бога, говорившего ему открыто, а не загадками” — prТkeitai №m‹n e„j tѕn toа kТsmou sЪstasin ™xљtasij ka€ qewr…a toа pantХj, oЩk ™k tБj toа kТsmou sof…aj t¦j ўrc¦j њcousa, all’ ™x пn tХn ˜autoа qerЈponta Р QeХj ™xepa…deusen, ™n e‡dei lal»saj prХj aЩtХn, ka€ oЩ di’ a„nigmЈtwn…. При этом святитель Василий активно использовал многие естественно-научные представления античности.

Двумя основными направлениями мысли Святителя стала историческая перспектива, имеющая своей отправной точкой Божественное творение мира, иными словами — категория времени и, условно говоря, естественная перспектива, — категория пространства. Обе категории находятся в органичном взаимодополнении и не существуют друг без друга. Святитель Василий пишет: “Бог сотворил в начале. Совершенно необходимо, чтобы то, что начало существовать во времени, со временем же и прекратило свое существование. Если оно имеет начало временное, то не сомневайся по поводу его конца” — ‘En ўrcН ™po…hsen Р QeТj. T¦ ўpХ crТnou ўrxЈmena p©sa ўnЈgkh ka€ ™n crТnJ suntelesqБnai. E„ ўrcѕn њcei cronikѕn, mѕ ўmfibЈllVj per€ toа tљloj. Обе универсальные категории бытия оказались у святителя Василия наполненными новым христианским содержанием — убежденностью в бытии Бога, Творца и Промыслителя. Шестоднев Василия Великого представляет собой сумму знаний по всем разделам естественных наук того времени — по космологии, астрономии, географии, физике, анатомии, зоологии, ботанике. Таким образом, великий Каппадокиец создал универсальную христианскую энциклопедию естественных наук. Подобная постановка вопроса была для просвещенного эллина весомым аргументом истинности христианской проповеди, поскольку многие доводы для ее убедительности святитель Василий извлекал из сокровищницы греческой письменности, богатой интенсивными прозрениями единобожия.

Обращение Василия Великого к темам возникновения и существования мира характерно также в том отношении, что (как на то согласно указывали медиевисты Йохан Хёйзинга и Петр Бицилли) для средневекового типа мышления чрезвычайно значима направленность испытующего взора на внешний мир с тем, чтобы увидеть за его завесой таинственный и недоступный созерцанию мир невидимый. Наибольшей силой доказательности обладала не столько формальная дедукция, сколько наглядность доказательства, так что даже спекулятивные, то есть умосозерцаемые реалии представлялись максимально вещественно и зримо. Таким образом, внутреннее содержание сознания находило свое выражение и наглядное подтверждение в категориях бытия. Вероятно, именно это обстоятельство обеспечило толкованиям Василия Великого на книгу Бытия устойчивую популярность на протяжении всех Средних веков.

Известно около 125 Шестодневов разных авторов, которые унаследовали от святителя Василия его миссионерский прием. Необходимость сочинения подобного рода насущна для всякого народа, обретающего свою национальную идентичность на основе христианского вероучения. Знание истории своего народа обретает значимость лишь будучи встроено в общемировой исторический контекст. Потребность в этом актуальна для народа, который сохраняет свою идентичность перед лицом других культурных и исторических альтернатив. Поэтому не случайно, что так называемые “великие хроники” античности и Средних веков Евсевия Кесарийского, Павла Орозия и Проспера Аквитанского начинались с изложения шести дней творения мира. Многие хроники отдельных европейских народов оставались верными парадигме всемирного течения местных историй в русле единой человеческой истории, устремленной к своему небесному свершению. В этой связи достаточно вспомнить “Историю франков” святителя Григория Турского, который в VI в. начинал свой труд с момента творения мира, придавая тем самым смысл и назначение истории своего народа.

Иоанн, экзарх Болгарский, автор славянского Шестоднева, жил в период расцвета Первого Болгарского царства при царе Симеоне (893–927). Кроме Шестоднева известен также его перевод фрагментов из “Источника знания” преподобного Иоанна Дамаскина. Он был последователем богатейшей переводческой и миссионерской традиции просветителей славян и активно использовал их принципы словообразования, которые сформировали в древнеславянском языке целый языковой пласт, отражающий категории абстрактного мышления, а, значит, и богословия. Как пишет первый русский исследователь Шестоднева Иоанна Константин Калайдович, “чистота и ясность в слоге Иоанна <…> свидетельствует о довольной обработанности языка словенского в X веке”.

Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского является компилятивным сочинением, в котором доля Василия Великого наиболее значительна по сравнению с другими источниками — Шестодневом Севериана Гавальского и другими сочинениями как христианских авторов, так и Аристотеля с Платоном. Не случайно на протяжении веков Шестоднев экзарха Болгарского приписывался Василию Великому. По сути это произведение является подробным комментарием к толкованию святителя Василия, воспроизводя распространенный средневековый жанр двойного толкования.

Автор славянского Шестоднева остается верным миссионерскому приему своего великого предшественника святителя Василия, находившего неисчерпаемый источник восхищения в деяниях Божественного творения мира, говоря: “Что краснее, что ми сладчайше боголюбцем, иже по истине жаждят жизни вечныя, не ежели присно Бога не отступити мыслию и поминати Его добрыя твари”.

Другим важнейшим экзегетическим произведением для древнерусской письменности стали Тринадцать слов святителя Григория Богослова, отобранные из общего числа его проповедей и переведенные на славянский язык в X веке. Святитель Григорий получил именование Богослова как автор Пяти слов о богословии, ставших эталоном для богословской этики (основ­ная мысль первого Слова — “не всякому <…> дозволено философствовать о Боге, не всякому!” — OЩ pantХj <…> tХ per€ Qeoа filosofe‹n, oЩ pantТj) благодаря кристальной чистоте изложения и объяснения всей полноты учения Церкви о Боге и человеке. Проповеди святителя Григория на протяжении многих веков были предметом комментирования для многих авторов, в том числе для преподобного Максима Исповедника. Кроме того, они стали источником вдохновения для преподобных Иоанна Дамаскина, Козьмы Маюмского и прочих в их гимнографическом творчестве. Можно со всей уверенностью утверждать, что проповеди святителя Григория Богослова заключают в себе весь универсум христианской богословской мысли.

Во втором Слове о богословии Святитель выражает общую для всей каппадокийской школы богословия интуицию об обнаружении и умосозерцании Бога по Его делам, ибо Сам Бог остается неведомым для человеческого сознания: “поскольку всякая разумная природа, — пишет святитель Григорий, — хотя стремится к Богу как первой причине, тем не менее не может постигнуть ее (katalabe‹n d ўdunate‹), то, изнемогая от желания <…> и не вынося этих мучений, она отправляется в новое плавание с тем, чтобы <…> из красоты и благоустройства видимого познать Бога (di¦ toа kЈllouj tоn Рrwmљnwn ka€ tБj eЩtax…aj QeХn gnwr…sai), используя способность видеть как руководство к невидимому, но при этом в великолепии видимого не потерять из виду Бога”.

Здесь нашел свое выражение характерный для Каппадокийцев закон богословствования, когда принципиальная неспособность человека говорить и мыслить о Боге, используя сверхъестественные средства, которыми он не обладает, компенсируется дарованной Богом возможностью ограничиться доступными и обыкновенными ресурсами познания, которые для того должны быть отточены и доведены до возможного совершенства (musti­kоj t¦ mustik¦ fqљggesqai, ka€ Ўg…wj t¦ ¤gia — “сообразно тайному говорить таинственно, а о святом освященно”, — говорит святитель Григорий). Таковы установленные Богом условия возможности познания, которые, однако, не только не исключают эсхатологической перспективы более совершенного познания, но предполагают ее, по слову апостола Павла: теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан (1 Кор 13:12).

Слова святителя Григория Богослова в славянском переводе получили широкое распространение благодаря тому обстоятельству, что в своей более поздней редакции некоторые из них вошли в круг уставных чтений на определенные церковные праздники. Издатель древнего списка XI века этих проповедей Антон Будилович отмечает, что “славянский перевод слов Григория Богослова всегда поражал своею темностию и неудобопонятностию всякого, кто приступал к чтению этого памятника после ознакомления с прекрасными славянскими переводами Евангелия или с изящным толкованием <…> Василиева Шестоднева”.

При этом не стоит забывать, что проповеди Григория Богослова являются безусловной вершиной не только с точки зрения христианских ценностей. У святителя Григория происходит возрождение классических литературных форм благодаря наполнению их новым христианским содержанием, что делает возможным появление христианской литературы, способной соперничать с античной в том, что касается жизненности и силы поэтической выразительности. Естественно, перевод такого пласта христианской письменности, исключительно богатого с точки зрения разнообразия языковых средств и изощренности мысли, на молодой, еще не оформившийся литературный язык был делом повышенной сложности. Как говорит тот же Будилович, “борьба его (славянского языка — П. М.) с богатейшим и прекраснейшим (греческим — П. М.) языком, какой создавал когда-либо человеческий гений, была, конечно, еще неравною, но она не была ни бесплодной, ни бесславной”.

Любопытно было бы попытаться проследить принцип отбора, в соответствии с котором переводчик составил сборник Слов святителя Григория. Сюда входят проповеди, сказанные на определенные церковные праздники — Крещение, Рождество, Пятидесятницу, два Слова на Пасху, причем последнее особенно известно тем, что заключает в своей великолепной краткости всю священную историю человеческих чаяний и обретений Бога. Здесь также значится Надгробное слово Василию Великому. Кроме того, было переведено Слово обличительное на Юлиана Отступника, исполненное сокрушительной силы по отношению к языческому мирочувствию, а также первые два Слова из Пяти о богословии: первое, направленное против еретика Евномия, и второе, посвященное собственно темам троического богословия.

Таким образом обнаруживается, что в славянском переводе Тринадцати слов Григория были достаточно подробно представлены все основные разделы богословских наук. Догматическое, экзегетическое и апологетическое содержание в нерасчленимом единстве пронизывает всю структуру выбранных для перевода на древнеславянский язык проповедей Святителя.

Итак, бесспорно можно говорить о весьма интенсивном присутствии в древнерусской письменности вселенской богословской мысли Церкви в лице ее самых замечательных представителей. На основании этого можно утверждать, что на Руси несомненно имело место христианское просвещение. Славянские народы оказались в достаточной мере восприимчивы к вести Христовой, развив для ее выражения органичные и адекватные языковые средства. Значительному распространению, пониманию и усвоению Священного Писания способствовали точно отобранные святоотеческие тексты. Серьезность и духовная глубина, с который новообращенные народы понесли Христово благовестие, явили себя в той стремительности, с каковой христианство распространилось в этих землях.

В чем же причины постоянно звучащих упреков в особом, “непросветительском” характере просвещения Древней Руси? Очевидно, в том, что просвещение в общепринятом понимании этого слова неотделимо от античной традиции как эталонной модели образованности; более того, именно наличие классической составляющей придает феномену культуры просветительский облик. Христианская просветительская традиция по умолчанию понимается как “обскурантская” и не облагороженная уникальным наследием античности. Очевидную неправоту такого понимания демонстрируют пламенные слова святителя Григория Богослова, обращенные к самому яркому носителю этой пресловутой просвещенности императору Юлиану Отступнику, запретившему христианам пользоваться благами античной словесности: “Как же ты говоришь, что словесные науки и греческая образованность — твои?.. Да разделят со мной мое негодование все любители словесности, которые занимаются ею, как своим делом, люди, к числу которых и я не откажусь принадлежать <…> ибо одно только удерживаю за собой — искусство слова. А наше рассуждение таково: и язык и всякое искусство или полезное учреждение <…> принадлежат не одним изобретателям, а всем, кто ими пользуется”.

Василий Великий нисколько не отрицает значимости и пользы античных наук: “Мы очевидно должны держаться той мысли, что нам предстоит испытание самое высокое из всех, для приготовления к которому должно сделать все необходимое, в том числе — вступить в тесное общение с поэтами, историками, ораторами и со всеми теми людьми, от которых могла бы произойти хотя какая-либо польза для воспитания души (prХj tѕn tБj yucБj ™pimљleian зfљleiЈ tij њsesqai)”. Тот же святитель Григорий в своем Надгробном слове святителю Василию говорит, что “наука есть наивысшее благо, которым Бог наделил человека”. Очевидно, что для классической христианской мысли не существует никакого неприятия античной культуры. Более того, во многом благодаря усердным занятиям просвещенных христиан греческой словесностью до нас дошло большее число памятников античности.

Реконструкция византийской образованности как ограничивающейся противопоставлением аскетического и гуманистического культурного идеала не представляется нам исчерпывающей. Более того, такое представление охватывает пограничные и в этом смысле маргинальные примеры, оставляя в стороне наиболее общий и характерный пласт христианской образовательной традиции, органично сочетающей добрые плоды всех времен человеческой культуры и подчиняющей их единственному подлинному Властителю и Воспитателю. Отличие же христианского просвещения от античного в самом общем смысле заключается не в том, что оно якобы перечеркивает все положительное достояние общечеловеческой классики, а в том, что если второе характеризуется по своему основному предмету корпусом античной литературы, то христианское просвещение — Библией. Такую культурную традицию можно было бы характеризовать и как церковную, и как гуманистическую; а вернее — как христианскую.

www.pravmir.ru

История Древней Руси Часть 1 ИСТОКИ И ИСТОЧНИКИ

История Древней Руси Часть 1 ИСТОКИ И ИСТОЧНИКИ

План 1. К истокам родной истории 2. Исторические путешествия 3. Древнерусские летописи 4. «Повесть временных лет» 5. Летописи, списки и летописные своды 6. Древнерусские летописцы 7. Исторические источники 8. Виды исторических источников Тесты

К истокам родной истории Давайте представим, что мы стоим на берегу великой реки, не зная, откуда она берет свое начало, где и как совершает свое течение. Что мы можем сделать, если захотим узнать, какова протяженность этой реки, сколько у нее притоков и какие города и селения взросли на ее берегах?

Прежде всего, можно посмотреть на географическую карту, потому что все большие реки обязательно нанесены на карту.

Можно прочитать повествования об этой реке, составленные путешественниками.

Также можно отыскать человека, который сам совершал плавание по этой реке и готов рассказать нам о ее истоках, притоках и берегах.

Интересно посмотреть кинофильм об этой реке, если кто-нибудь уже сделал такой фильм. В любом случае мы узнаем об этой реке много интересного.

Но как станут оживать все полученные нами сведения и впечатления, когда мы сами отправимся по реке на лодке или на пароходе или будем путешествовать вдоль ее берегов!

Точно так же бывает и при изучении родной истории. Читая случайно попавшееся в руки историческое сочинение, мы стоим на берегу великой реки истории.

Заглядывая в энциклопедию или исторический справочник, мы как бы рассматриваем карту реки-истории.

Но если, прочитав одну серьезную книгу по истории Отечества, мы ищем и читаем другую, если, найдя сведения о каком-либо событии, мы начинаем искать другие сведения о нем в других книгах или рукописях, то мы уже не стоим на берегу, а сами отправляемся в путешествие к истокам родной истории.

Чем дальше будем мы продвигаться на своем пути, тем путешествие наше будет становиться интереснее и, может быть, труднее. Известно, что многие реки берут свое начало или протекают в труднодоступных местах.

Исторические путешествия Сколько следует пересмотреть различных книг по истории, чтобы найти нужную книгу! Сколько требуется усилий и времени, чтобы найти в этой книге необходимые события, даты и имена!

Древнерусские рукописи и свитки Но если одну и ту же книгу можно найти в разных библиотеках различных городов, то для работы с рукописью нужно отправляться в тот город, где хранится эта рукопись. Тогда историк становится путешественником в полном смысле этого слова.

Наконец, любая книга или рукопись может поставить перед исследователем родной истории задачу разыскивать такие сведения, рукописи или книги, которые или утрачены, или забыты, или которые еще никто не нашел! На этом пути и совершаются исторические открытия.

Однажды отправившись в поход, человек иногда всю жизнь бывает охвачен любовью к дальним странствованиям.

Однажды заинтересовавшись вопросом: «Откуда пошла Русская земля? » — мы отправляемся к истокам родной истории, и это увлекательное путешествие также может продлиться всю жизнь. Викинги

Древнерусские летописи Около девятисот лет тому назад, во второй половине XI – начале XII века, в Киеве один ученый-монах начал писать историю своего Отечества. Звали этого монаха-историка — Нестор Летописец, стенная роспись В. М. Васнецова в Свято-Владимирском соборе в Киеве 1885 -95 гг.

Год за годом он записывал в свою книгу то, что слышал от старых людей, то, что находил в книгах, и то, что видел своими глазами. Нестор Летописец скульптура М. М. Антокольского 1890 г.

Год в Древней Руси назывался «летом» , поэтому его труд получил наименование «летопись» . Итак, летопись — это запись событий по годам. Свитки из раскопок древнего Новгорода

На протяжении нескольких веков другие летописцы переписывали летопись Нестора, продолжая его труд — описывая события последующих лет.

Киево-Печерская Лавра Теперь Нестор Летописец известен всему миру как величайший древнерусский историк и писатель, иногда его именуют отцом русской истории. Погребен он в пещере родного Киево-Печерского монастыря.

До сего времени монастырь хранит священную гробницу славного русского летописца, и перед этой святыней склоняется всякий, кто любит родную историю. В пещерах Киево-Печерского монастыря

«Повесть временных лет» Свою летопись Нестор так же, как и современный историк, начинал с вопросов к прошлому: «Откуда пошла Русская земля? Кто в Киеве стал первым княжить? » . Древнеславянское поселение

Говоря о происхождении русской земли, русского народа, Нестор-летописец рассказывает о соседних народах, о создании славянской грамоты, о походах русских князей и о нападениях кочевников — хазар и печенегов, о событиях, связанных с Крещением Руси.

Но прежде всего Нестор-летописец пересказывает самые важные события из Библии.

В летописи Нестора также запечатлелись народные сказания, былины и легенды дохристианских времен, когда не было еще книг на Руси.

Приход апостола Андрея с учениками к месту основания Киева Полное название летописи на старославянском языке, на котором и писал Нестор, звучит так: «Се повести времянных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» .

«И быша три братья. . . » . Миниатюра Радзивилловской летописи На современном русском языке летопись Нестора называют «Повесть временных лет» .

Летописи, списки и летописные своды «Повесть временных лет» Нестора Летописца многократно переписывалась другими русскими летописцами и до нас дошла в разных списках.

Фрагмент миниатюры XVI века Чаще всего летописец дополнял труд предшественников, иногда переписывал прежнюю летопись дословно, а иногда с сокращениями или в своем пересказе.

Если летописец пользовался несколькими списками и объединял содержащиеся в них сведения, то получался летописный свод. Большинство дошедших до нашего времени летописей являются летописными сводами. Поход Андрея Боголюбского на Киев. Взятие Киева. Миниатюра из Лицевого летописного свода 16 века

Заставка в рукописной книге XIV века Древнерусские летописи получили свои наименования или по месту написания, или по имени переписчика, или по месту хранения летописи, или по имени владельца, или по имени ученого, нашедшего летопись.

Сказание «О письменах» черноризца Храбра, список 1348 г. Есть летописи, названные по городам или княжествам, где они составлялись: Новгородская, Псковская, Галицко. Волынская. Ипатьевская летопись названа так потому, что рукопись, содержащая эту летопись, принадлежала Костромскому Ипатьевскому монастырю.

Лаврентьевская летопись 1377 г. Лаврентьевская летопись называется по имени переписчика — монаха Лаврентия. Летопись Никоновская получила свое наименование потому, что список летописи принадлежал патриарху Никону.

Самое крупное летописное произведение на Руси — это «Лицевой летописный свод» . Лицевой – значит иллюстрированный. Сохранилось десять томов, где почти каждая страница украшена рисункамиминиатюрами. Этот свод был составлен в XVI веке по заказу Ивана Грозного. Взятие Изяславля монголо-татарами миниатюра из Лицевого свода 16 века

Радзивилловская летопись. Другая богато иллюстрированная древнерусская летопись — Радзивилловская (XV в. ) — содержит 617 красочных миниатюр. Такое название она получила потому, что в XVII веке принадлежала литовскому князю Радзивиллу.

Древнерусские летописцы Вот уже почти тысячу лет древнерусские летописи хранят имена славных людей нашего Отечества, память об их подвигах, их слова и заветы. П. Корин. Александр Невский

Кроме того, летописи сохранили для нас и многочисленные устные предания тех времен, когда на Руси еще не было письменности. Именно в летописях запечатлелись древние народные сказания, былины и легенды русского народа. Святогор

Войны Игоря с печенегами. Миниатюра Радзивилловской летописи Будучи свидетелями важных исторических событий, древнерусские летописцы всегда чувствовали свою ответственность перед грядущими поколениями.

Ярослав Мудрый строит Софийский собор и Золотые ворота в Киеве Радзивилловская летопись Они писали историю Отечества так, чтобы содействовать единению русского народа, чтобы предотвратить междоусобицу, вражду и разделения.

На свой труд они смотрели как на дело священное. Описание прошедших и текущих событий они перемежали молитвенными обращениями к Богу и призывами к братолюбию. Встреча Юрия Долгорукова с князем Святославом Ольговичем Лицевой летописный свод

Распространялись летописи по Руси, и вместе с ними распространялся христианский взгляд на историю и на жизнь. Основание Ивангорода миниатюра из Лицевого свода 16 века

«Ярослав же сей любил книги и многие написал, и положил в Святой Софии, которую сам создал» . Миниатюра Радзивилловской летописи Летописцами в Древней Руси являлись не только монахи. Ими становились священники, бояре, князья, дружинники и простые горожане.

Древнерусский летописец свой труд оканчивал обычно следующими словами: отцы и братья, если я где-либо описался, или что не дописал, или приписал лишнего, читайте, исправляя, ради Бога, и не проклинайте, ибо книги ветхи, а ум молод, не дошел.

Исторические источники Если бы от Древней Руси сохранилась только «Повесть временных лет» Нестора Летописца, мы уже и тогда много бы знали об истоках родной истории, об образовании Древнерусского государства, о распространении христианства на Руси, о древнерусской культуре.

К счастью, мы знаем и многие другие творения русских писателей, живописцев, строителей, ремесленников. Ведь все, что сохранилось от прежних времен, для нас может послужить историческим источником.

Как из водного источника люди черпают влагу, так из исторического источника исследователи родной истории черпают самые различные сведения о прошлом.

Исторические источники — это не только древности. Например, если бы какой-нибудь исследователь захотел написать историю вашего класса, то он мог бы воспользоваться тремя видами источников: устными, письменными и вещественными.

Для будущей истории класса он после встречи с вами записал бы ваши разговоры и рассказы. В этом случае он воспользовался бы устным источником.

Ваши тетради, дневники и записки послужили бы ему письменными источниками.

А ваша классная комната, ее оборудование, в том числе наглядные пособия и письменные принадлежности, стали бы для него вещественными источниками.

Для наблюдательного человека все может пригодиться при написании истории.

Виды исторических источников Точно так можно рассматривать и источники по родной истории. Устные исторические источники — это сказания, былины, предания. Они хранились долгое время в памяти народной, а потом были запечатлены рукою писателя в книге.

Письменные исторические источники — это летописи, договоры, законы, жития святых, церковные проповеди, письма и сочинения, переведенные с других языков.

Вещественные исторические источники — это жилища, храмы, крепости, мосты, орудия труда и войны, вещи древних людей, их останки, одежда, украшения, монеты, а также все, на чем сохранились следы деятельности человека.

Только небольшая часть письменных исторических источников создается со специальной целью — служить источником. Большая же часть написанного становится источником, если написанное сохраняется, если к нему обращается внимательный взгляд исследователя истории.

К числу творений, создаваемых со специальной целью служить историческим источником, как раз и относятся все древнерусские летописи.

ТЕСТЫ

Внимательно прочитайте вопрос и отметьте правильный ответ Вопрос: Какое из приведенных определений правильное? 1. Лаврентьевская летопись – это список «Повести временных лет» . 2. Лаврентьевская летопись – это летописный свод, в котором содержится список «Повести временных лет» .

Внимательно прочитайте вопрос и отметьте правильный ответ Вопрос: Кого исследователи называют «отцом русской истории» ? 1. Монаха Киево-Печерского монастыря Сильвестра. 2. Монаха Чудова монастыря Пимена. 3. Монаха Рождественского монастыря Лаврентия. 4. Монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца.

Внимательно прочитайте вопрос и отметьте правильный ответ Какое из определений для слова «летопись» самое полное? Вопрос: 1. Повествование, где события записаны по годам. 2. Повествование, где рассказывается о разных событиях. 3. Повествование, где описываются разные события, расположенные по годам, свидетелем которых был, о которых слышал или читал летописец.

Внимательно прочитайте вопрос и отметьте правильные ответы Каким образом летописи получали свое наименование? Вопрос: 1. По месту написания. 2. По году написания. 3. По месту хранения. 4. По имени переписчика. 5. По имени владельца летописи. 6. По имени ученого, нашедшего летопись. 7. По описанным важнейшим событиям.

Внимательно прочитайте вопрос и отметьте правильные ответы Укажите, к каким видам исторических источников относятся перечисленные объекты: Вопрос: 1 – вещественные, 2 – письменные, 3 – устные 1. Берестяная грамота 1 2 3 2. Монеты 1 2 4. Письма исторических деятелей 3 1 2 3 5. Предания 7. Былины 1 1 3. Законы 1 2 2 3 6. Одежда 3 9. Мосты 1 2 3 8. Сказания 3 2 1 3 2 3

Данная презентация составлена по курсу «Православная культура» Православной общеобразовательной школы-пансиона «Плёсково» Московской области Выполнила Рябчук С. М. для сайта «Светочъ. Основы православной веры в презентациях» http//: svetoch. ucoz. ru

Глава 1. Как изучают родную историю? Урок 1. Истоки и источники Урок 2. Свидетели и свидетельства Урок 3. Заговорившие следы прошлого Глава 2. На заре русской истории. Урок 4. Древние славяне Урок 5. Создатели славянской письменности Урок 6. Византия и Древняя Русь Урок 7. Начало Киевской Руси Урок 8. Святая равноапостольная княгиня Ольга Глава 3. Просвещение Руси. Урок 9. Святой равноапостольный князь Владимир Урок 10. Крещение Руси Урок 11. Ярослав Мудрый и его время Урок 12. Законы и порядки на Руси во время Ярослава Мудрого Урок 13. Расцвет культуры на Руси при Ярославе Мудром Урок 14. Киево-Печерская лавра Глава 4. Раздоры и междоусобицы на Руси. Урок 15. Раздоры на Руси при детях Ярослава Урок 16. Владимир Мономах Урок 17. Слово о полку Игореве Глава 5. Расширение Руси. Урок 18. Выбор князя Андрея Боголюбского Урок 19. Древнерусский город и его население Урок 20. Искусство Древней Руси Глава 6. Щит и слава Руси. Урок 21. Господин Великий Новгород Урок 22. София Новгородская Урок 23. Берестяные грамоты Урок 24. Псков Глава 7. Испытания земли Русской. Урок 25. Первая встреча с монголо-татарской ордой Урок 26. Батыево нашествие Урок 27. Монголо-татарское иго на Руси Урок 28. Святой князь Александр Невский Урок 29. Москва и Московское княжество Урок 30. Куликовская битва Урок 31. Преподобный Сергий Радонежский Глава 8. Возрожденная Русь — Россия. Урок 32. Свержение ордынского ига Урок 33. Объединение русских земель вокруг Москвы Урок 34. Единство России

present5.com

Классификация письменных источников Древней Руси это что такое Классификация письменных источников Древней Руси: определение — Философия.НЭС

Классификация письменных источников Древней Руси

Обратимся к важнейшему источнику по русской отечественной раннесредневековой мысли — памятникам письменности. В быстро развивавшейся и достигшей расцвета древнерусской книжности домонгольского периода можно выделить три вида источников:

переводная литература, общеславянская православная, местная оригинальная. В рамках первого типа необходимо указать прежде всего на библейские тексты, творения отцов церкви, христианскогерменевтические сочинения, хроники, агиографию. Доминировавшая богословская и богослужебная литература интерпретировала кардинальные проблемы субстанционального характера — творение мира, первооснову бытия, сущность человека, мировую историю, борьбу добра и зла.

Немало ценных в философском отношении произведений было заимствовано из южнославянской письменности. Среди них «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского, где глубокомысленно натурфилософски интерпретируются шесть дней творения, смысл философствования определяется как поиск истины, познание природы и генезис всего сущего: „Елма же философии подобает истины искати, да сущия всего увесть естьство и род како есть". В энциклопедическом «Изборнике 1073 г.», называемом у болгар «Симеоновым сборником» (по имени царя Симеона, время правления которого — расцвет, "золотой век" раннеболгарской литературы. тогда и был переведен данный памятник с греческого протографа), мы находим немало статей Максима Исповедника, Федора Раифского, Юстина Философа, Иоанна Дамаскина с глубоким богословско-философским содержанием, а также первый в отечественной письменности перевод трактата по поэтике «0 образах» Георгия Хировоска, где объясняются двадцать семь поэтических тропов: аллегория ("инословие"), инверсия ("возврат"), гипербола ("лихоречье") и др.

Среди оригинальных древнерусских творений выделяется «Слово о законе и благодати» первого митрополита из русичей Илариона, сведения о котором весьма скупы: точно известна лишь дата его поставления на митрополитский престол — 1051 г. «Слово» состоит из трех частей. В первой смысл мировой истории открывается в переходе от ветхозаветного закона, хорошего для одного народа, к новозаветной благодати, открытой всему человечеству. Во второй прославляется крестившаяся Русь, в третьей воздается хвала князю Владимиру, его отцу храброму Святославу и мудрому сыну Ярославу. Христианский универсализм Илариона соединяется с патриотическим пафосом; он как бы предвосхищает будущую концепцию "Москвы — Третьего Рима", уподобляя св. Владимира византийскому императору св. Константину, провозгласившему в IV в. христианство в качестве официальной идеологии Римской империи [10, с. 81].

Вторым митрополитом негреком был Климент Смолятич, автор нескольких сочинений, из которых наиболее интересно «Послание к пресвитеру Фоме». В нем, отвечая на упрек адресата в увлечении философией, митрополит пишет, что нужно не слепо следовать Святому Писанию, но толковать его "потонку", раскрывая внутренний смысл почитаемых текстов. Выступая как мастер экзегезы, Смолятич истолковывает ряд библейских символических образов, в том числе образ Софии Премудрости Божией, создавшей храм на семи столпах: „Премудрость есть Божество, храм — человечество, семь столпов — семь вселенских соборов, утвердивших веру христианскую".

В качестве историософа, дающего нравственно акцентированное объяснение хода мировой и отечественной истории, выступает летописец Нестор, один из создателей первого общерусского свода «Повесть временных лет» в начале XII в. и автор первого произведения отечественной агиографии «Жития Феодосия Печерского», где он проявил себя как писатель-мыслитель, обращающийся к морально-антропологической и аскетической тематике.

Что касается преподобного Феодосия Печерского (ок. 1036-1074), то бывший вместе с преподобным Антонием Лечерским основателем русского монашества инок представлял собой яркую личность аскета-подвижника, который "премудрен философ яви ся", т.е. превзошел философов своей мудростью, ибо он учил не тому, как надо рассуждать, но тому, как надо жить. В житии преподобного рассматривается ряд поучительных сюжетов, имеющих морально воспитующий, нравственно назидательный и отечески учительный характер, в том числе обличения неправедной власти, защита убогих, забота о Русской земле. От Феодосия сохранилось несколько сочинений, кратких, безыскусственных, удивительно проникновенных, полных нелицемерного участия к страждущим и обличения возгордившихся [25, т. 5, с. 159-194].

Оцените определение:

Источник: История философии Запад-Россия-Восток (книга первая. Философия древности и средневековья)

terme.ru

Источники права Древней Руси - Информация

Источники права Древней Руси

Древнейшие источники права

Право у восточных славян возникло одновременно с государством, никакого так называемого общинного права до возникновения государства не существовало.

Каковы же источники права в этот период? Прежде всего - обычное право, нормы которого до нас не дошли. Известно, что примерно в IX веке действовал так называемый Закон русский. Текст его до нас пока не дошёл. Вероятнее всего, что это был сборник письменный, в котором имелись нормы обычного права.

Первый известный источник права письменный - это договор Олега с Византией 911 года. В нем и упоминается Закон русский, который содержал некоторые нормы уголовного права Древней Руси. Одна из статей этого Закона предусматривала ответственность за убийство - смертную казнь на месте преступления.[1]

Возникновение Древнерусского государства естественно сопровождалось формированием древнерусского права, исторически первым источником которого были правовые обычаи - нормы обычаев доклассового общества, санкционированные возникающим государством. Среди них можно встретить кровную месть, принцип талиона - "равным за равное". Совокупность этих норм летописи и иные древнейшие документы называют "Законом русским".

Первыми писанными памятниками древнерусского права, дошедшими до нас, были договоры Руси с Византией. Заключенные после успешных военных походов, эти договоры носили международно-правовой характер, но в них вместе с тем получили отражение нормы Закона русского. (Из этих договоров мы, собственно, и знаем об основном содержании древнерусского обычного права). Договора 911, 944 и 971 гг. содержали нормы торгового права, например правила регистрации отдельных товаров наволок.[2]

Княжеское законодательство как источник права появляется на Руси в Х в. Особое значение имеют уставы Владимира Святославича, Ярослава, которые внесли изменения в действующее финансовое, семейное и уголовное право.

Устав Владимира определял взаимоотношения княжеской власти с церковью. Он предусматривал установление налога в пользу церкви так называемая десятина. Во времена Владимира церковное землевладение ещё не получило развития, поэтому тогда десятина являлась основным источником дохода духовенства. Церковь по Уставу получала право суда в отношении духовенства и всех людей подвластных церкви. Кроме того, перечислялись дела, которые рассматривались церковным судом в отношении любых лиц. К компетенции церкви относились главным образом дела в области семейно-брачных отношений.

Устав Ярослава посвящался главным образом семейно-брачным отношениям, преступлениям против семьи и нравственности. Встречались наказания за эти деяния как бы двойственные и от; князя и от епископа. Почти все наказания имущественного характера. Только в одном случае предусматривалась смертная казнь - ст. 13 Устава. В этой статье устанавливалась ответственность мужа за двоежёнство. Устанавливалось наказание 40 гривен в пользу епископа, а незаконная жена (как правило молодая) заключалась в монастырь. Если же муж причинял зло своей законной жене (например, убьет раздосадованный на то, что его разлучали с более молодой), то в этом случае, возможно, было применение смертной казни.

В Устав Ярослава встречаются статьи, которые носят ярко выраженный классовый характер. За изнасилование и оскорбление женщины устанавливался штраф, размер которого зависел от положения потерпевшей. Если потерпевшая была женой или дочерью боярина, то наибольшая сумма. Если малого боярина, то меньше, если простого человека, то ещё меньше.

Русская правда

Наиболее же крупным памятником древнерусского права является Русская Правда, сохранившая свое значение и в последующие (за киевским) периоды отечественной истории.

Русская Правда составлялась на протяжении длительного времени (в Х1-Х11 вв.), но отдельные ее статьи уходят в языческую старину. Впервые ее текст был обнаружен В.Н.Татищевым в 1738 г. Сейчас известны более ста ее списков, значительно отличающихся друг от друга и по объему, и по структуре, да и по содержанию. Правовой памятник принято делить на три редакции (большие группы статей, объединенные хронологически и смысловым содержанием): Краткую, Пространную и Сокращенную. В Краткую редакцию входят две составные части: Правда Ярослава (или Древнейшая) и Правда Ярославичей - сыновей Ярослава Мудрого. Правда Ярослава включает первые 18 статей Краткой редакции и целиком посвящена уголовному праву. Скорее всего, она была составлена тогда, когда шла борьба за киевский престол между Ярославом и его братом Святополком (1015-1019 гг.). Наемная варяжская дружина Ярослава расправилась с новгородцами, положив тем самым начало затяжному и невыгодному для Ярослава конфликту. Стремясь задобрить новгородцев, он и "дал" им Правду, повелев им "по ее грамоте ходите".

Правда Ярославичей включает следующие два десятка статей Краткой редакции (так называемый Академический список). Как явствует из ее заголовка, сборник разрабатывался тремя сыновьями Ярослава Мудрого при участии ближайшего окружения. Составление текста относится примерно к середине XI в. Со второй половины того же столетия стала формироваться Пространная редакция, сложившаяся в окончательном варианте в XII в. По уровню разработки правовых институтов это уже следующий этап в развитии древнерусского права, хотя наряду с новыми постановлениями Пространная Правда включает и видоизмененные нормы Краткой

www.studsell.com

Смотрите также

• 
  Древняя архитектура презентация
• 
  Древний египет месопотамия
• 
  Основные занятия древних
• 
  Древняя греция книга
• 
  Древние мифы презентация
• 
  Древняя греция геракл
• 
  Геракл древняя греция
• 
  Государства древней руси
• Религия древняя египта
• 
  Древнейший человек презентация
• 
  Религия древней египта