Новое в блогах. Древнейший восточнославянский текст
Расшифрованы древние славянские тексты | Сергей Григорьевых
Смысловой код древней славянской Азбуки, 8-9 век.Человек грамоту знает,говорит доброе,есть -достойно живёт на земле,и как люди,различает: свой - чужой.В покое держит словотвёрдо.Славный муж лепитсяк женщине,червь тихо счастьепредлагает,в согласии ярит,зачинает -зреет плод.Есть дитяи много детей -малая семьяи большая семья,есть род малыйи есть род большой:дородные юноши,чистые и прекрасные девушки.Покой и согласие -птица радости
дивно поёт над землёй!
Глаголица - значение буквиц»Аз 1 - человек, огонь, основа.
Земля 9 - земля, на земле, земля рождает(кормилица, родина).
Иже 10 - женщина(рожает, родит).(10 и 20)Какая из этих букв как называется и как они соответствуют кириллическим И и I, у исследователей единого мнения нет.(справка из Википедии)
От 700 - круг плодотворной жизни, ступить в круг.П; (Пе)800 - петь, плясать, ухаживать за девушкой, женщиной (Гипотетическая буква, вид которой неизвестен. Спр. Википедия)
Цы 900 - уговорить, успокоить, приласкать.
Червь 1000 - мужской половой орган.
Ша - молчи, подчинить себе, мое.
Шта 800 - подарок, приданое, сватовство.
Ер - договор, уговор.
Еры - согласие.
Еръ - совокупление, замужество.
Ять - дитя, ребенок.
Ерь - радость, счастье.
Ёж - взрослые дети, раздел хлама, разлад.Гипотетическая буква (со значением йотированного Е или О), вошедшая в состав лигатуры — большого йотированного юса.
- Хлам, нажитое в семье, в роду.(Хлъмъ?) «Паукообразный» знак для звука [х]. Некоторые исследователи считают, что он входил в первоначальную глаголицу как отдельная буква.
Ю - беременная женщина, роженица, женщина с младенцем.
юс малый - семья.
юс малый йотированный — семья связанная с другими семьями сватовством взрослых детей.
юс большой - род.
юс большой йотированный — род связанный с другими родами сватовством детей.
Как указывалось в Главе 4, количество рукописей латинской Библии доходит до 8 тысяч, рукописей Септуагинты более 2 тысяч, а греческого Нового Завета более 5 тысяч, армянских библейских рукописей более тысячи. На фоне этих цифр можно лучше оценить объем славянской рукописной традиции Библии.
В 1911 г. И. Е. Евсеев закончил составление каталога славянских рукописей Ветхого Завета. Этот каталог был изготовлен по заказу А. Ральфса и оплачен из средств Геттингенской академии, отпущенных на изучение и издание Септуагинты (Septuaginta-Unternehmen, см. Глава 4, § 7). Начатое было печатание каталога в Берлине остановилось из-за технических и затем политических трудностей, в 1913 г. каталог был возвращен И. Е. Евсееву, поскольку его издание согласилась осуществить Академия наук в Санкт-Петербурге. Однако судьба каталога в России неизвестна, в личном архиве И. Е. Евсеева сохранился лишь черновой вариант каталога (Санкт-Петербургское отделение Архива Российской Академии наук, ф. 109, оп. 1,№21).17
И. Е. Евсеев насчитал 4145 славянских ветхозаветных рукописей XI-начала XVIII вв., из них на Псалтырь пришлось около 3750 единиц (Евсеев 1911). Столь большое количество списков Псалтыри связано с тем, что она находилась в постоянном литургическом употреблении. В действительности цифры должны быть несколько больше, потому что не все сохранившиеся рукописи были в тот момент известны. Небольшой, далекий от претензий на полноту каталог Р. Мэтьисена (Mathiesen 1983а) не принимает во внимание Псалтыри, Паримийника, списков XVII в., однако этот каталог хорошо организован и полезен для общей ориентации в рукописной традиции ВЗ и для решения небольшого круга исследовательских задач.
Количество славянских новозаветных рукописей практически неизвестно. В работах Л. П. Жуковской (1968, 1976) учтено около 500 рукописей Евангелия XI-начала XV вв., конечно, это неполная цифра. Количество новозаветных рукописей XVI-XVII вв. гораздо больше, возможно, вдвое превосходит количество ветхозаветных рукописей.
Богатство славянской рукописной традиции Св. Писания связано, во-первых, со значительным количеством приходских и монастырских церквей, испытывавших потребность в литургических книгах, а во-вторых, со сравнительно поздним развитием книгопечатания, так что еще в XVII и даже в XVIII вв. печатный станок не был в состоянии обеспечить всех запросов на литургические книги. Наконец, и старообрядчество своим отказом принимать никоновскую и послениконовскую печатную продукцию поставило себя в необходимость оставаться при переписке книг еще в XVIII и XIX вв. Сохранности древних рукописей способствовал в XIX в. культурный энтузиазм таких лиц, как митрополит Евгений Болховитинов (1767–1837), канцлер Н. П. Румянцев (1754–1826), историк М. П. Погодин (1800–1875), славист В. И. Григорович (1815–1876), многих других, усердный труд хранителей рукописей в государственных и монастырских собраниях, покровительство православному Востоку, откуда в Россию попадали древние и ценные рукописные экземпляры. Естественно, что войны и стихийные бедствия вели к уничтожению рукописных собраний (так, вероятно, погибла при штурме Киева в 1240 г. царская библиотека из Преслава), а с введением книгопечатания в монастырских кругах практиковалось уничтожение рукописных книг, потому что их расхождения с печатными изданиями становились источником соблазна (ср. Куев 1979, с. 108–137).
Как и в большинстве других случав, когда дело касается древних славянских переводов, библейские тексты представлены по преимуществу восточнославянскими списками. Для Псалтыри, Евангелия, Апостола неизвестны даже приблизительные пропорции в отношении восточнославянских и южнославянских списков. Из 26 списков Бытия насчитывается лишь 6 южнославянских (Михайлов 1912), на 32 списка Исхода приходится лишь 4 южнославянских (Пичхадзе 1996, с. 21), из 23 списков мефодиевского перевода Песни южнославянских 3 (Алексеев 1983), из 141 рукописи ВЗ, учтенных Р. Мэтьисеном (1983а), южнославянских только 25. Есть и такие библейские тексты, для которых неизвестны южнославянские рукописи вообще. Это, например, мефодиевский перевод Екклисиаста, Иеремии и Даниила, толкования на Иова и Апокалипсис. Применительно к древним переводам такая неполнота рукописной традиции объяснима худшими условиями хранения рукописей у южных славян вследствие византийской и мусульманской экспансий. Для текстов более поздних эпох отсутствие одной из ветвей рукописной традиции может служить указанием на происхождение. Так, неизвестны южнославянские списки Есфири, Песни с толкованиями Филона Карпафийского, толкового Екклисиаста, толкований на Послания апостола Павла, – между тем наиболее вероятным представляется как раз восточнославянское происхождение этих текстов. Напротив, толкования Феодорита Кирского на Песнь, катены Никиты Ираклийского на Иова и краткие катены на Царства известны только в южнославянских списках, – южнославянское происхождение этих текстов не вызывает сомнений.
Среди рукописей Ветхого Завета выделяется болгарский сборник РНБ, F.I.461, датируемый по бумажным водяным знакам 1350–1370 гг. (Лихачев 1899, с. СѴ40;ИИИ-СХИИ; см. также Евсеев 1897, с. 66–68; Соболевский 1900, с. 14–16). Сборник содержит 1–4 Царства (из-за утраты листа текст начинается с 1Цар. 2:30), книгу пророка Иеремии, главы 25–45, 52 с толкованиями, Варух с толкованиями, Плач и Послание Иеремии, пророки Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум (обрывается на 3:16), Аввакум (начинается с 1:15), Иезекииль – все с толкованиями, отрывки из Исаии с толкованиями (примерно в одной трети объема текста), отрывки из Захарии (9:9–12, 11:9b-13, 13:7b-9, 12:7–11, 13:1–6, 14:3–10), две паримьи из Исаии (50:4–51:1, 35–10), отрывок из Малахии (3:1–4:6), в полном объеме книги Притч, Песнь, Сирах., Иова. Эта самая ранняя из подборок ветхозаветных текстов имеет особое значение для славянской библейской текстологии, ее сокращенное обозначение, принятое в настоящей книге, – ЮБ, т. е. южнославянская Библия.
В объеме Песни ЮБ в 58 случаях противопоставлена общему чтению всех восточнославянских рукописей, из них только в 8 случаях чтение восточнославянских списков предпочтительнее. А именно (на первом месте чтение ЮБ; здесь и далее греческое соответствие дается лишь в том случае, если оно помогает определить, какой из вариантов первичен, рядом с ним оно и помещается):
2учите мя на лювъве: учините на мя любъвь 2приидет: прииде ἥκει 3праха ми: праха миротворьца 6изыдоша баня : изыдоша от баня 6в животе: в жите ἐν γεννήματι 7ограждение кринехъ: огражден в кринех 7шествуи: шествуя πορεύομενος 8криле еѴ29;: криле еѴ29; криле περίπτερα αὐτῆς περίπτερα
Часть индивидуальных чтений ЮБ содержит явно вторичные варианты, возникшие, вероятно, в результате механических ляпсусов (2:4, 3:6, 6:5, 7:2, 8:6) под пером переписчика ЮБ или в его антиграфе.
В 26 случаях все восточнославянские рукописи Песни дают малоудовлетворительное чтение, вот наиболее выразительные примеры (на первом месте чтение ЮБ):
Рукописная традиция Песни сегодня известна, поэтому вывод о противостоянии ее южнославянской и восточнославянской рукописных ветвей обладает надежностью (см. Алексеев 1983, с. 234–236). В отношении других библейских текстов подобные заключения могут быть сделаны лишь на ограниченном материале. Методологически вполне корректным является принятие в качестве типичного и характерного представителя восточнославянской традиции Геннадиевской библии (ГБ). Приводимые далее примеры показывают, что систематическое расхождение текстов ЮБ и ГБ, своим характером напоминающее приведенные выше выписки из текста Песни, наблюдается во многих других библейских книгах.
а) 1Цар. 28:3–25. В левом столбце чтения ЮБ и РГБ, Муз. 3750, южнославянского списка XVI в. В правом столбце чтения ГБ и РНБ, Q.I.2, восточнославянского списка XIV в. Цифры означают номера стихов.
5 плькы иноплеменник τὴν παρεμβολὴν τῶν ἀλλοφύλων : полки иноплеменничи 6 (и не отвеща ему господь ничьсоже) в сне ни яве пррокы: ни в сне ни яве ни прроки ἐν τοῖς ἐνυπνίοις καὶ ἐν τοῖς δήλοις καὶ ἐν τοῖς προφήταις 7 поищиете ми женѴ31;: п. м. жены 8 прииде жене нощия ἔρχονται πρὸς τἠν γυναῖκα νυκτός : прииде нощь к жене 8 рече еи εἷπεν αύτῇ: рече 9 съмрть хощеши навести: с. лячеши θανατῶσαι 10 клятся еи ὤμοσεν αὐτῇ : к. к неи 12 помышлеа (из еѴ33;, 1 лицо) παρελογίσω : помышляеши 13 (не боися изрещи) кого зриши μὴ φοβού εἷπὸν τίνα ἑόρακας : якоже виде 24 закла: пожре ἔθυσεν
б) Притч. 6:33–8:22. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и сборник библейских книг 1502–1507 гг. (БАН 24.4.28), о нем подробее см. § 14. Сокращенно БК.
7скры: скрыи κρύψον 7словесы благодетными λόγοις τοῖς πρὸς χάριν : словесы благы глаголати 7безмльвие ἡσυχία : безўмие 7к нему αὐτῷ : к мужю 7обрела εὕρηκα : срела 7:23 в прѴ31;гло: в клепцў Паримийник 8хѴ31;дожьство : коварство Паримийник 8мене плодити ἐμέ καρπίζεσθαι : моя плоди 8на вес (из вьсь «всякий») дьнь καθ᾿ἡμέραν : на вас днес 8пѴ31;тии ὁδῶν : днии
в) Иисус Сирахов 4. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и БК.
5 не даждь: и не даждь καὶ μὴ δῷς 5 кляти тя σε : к. ся 7 сътвории: твори ποίει 8 мирно в кротости εἰρηνικὰ ἐν πραῦτητι : в к. м. 9 из рѴ31;ки обидящих ἐκ χειρὸς ἀδικοῦντος : из р. обидящаго и 14 наследитъ славѴ31; κληρονομήσει δόξαν : н. землю 15 служѴ31;щеи еи οἱ λατρεύοντες αύτῇ: служящеи 15 любить господь ἀγαπᾷ ὁ κύριος : възлюбить и г. 19 помѴ31;чит: и п. καὶ βασανίσει 23 Ѵ21;т лѴ31;кавна: от неправедна 26 на своѴ31; душѴ31; : на д. с. κατὰ τῆς ψυχῆς σου 27 не скрываи премѴ31;дрости своея μή κρυφῆς τὴν σοφίαν σου Compl.: нет в ГБ, БК и LXX 28 глаголом (языка): глаголанием 29 противѴ31; истине τῇ ἀληθείᾳ: глаголом языка (sic!) 29 срамлеи ся ἐντράπηθι : не с. 31 подстили себе: постели ся 33 (не буди) лень: ленив 34 (не буди) величеѴ31; ся φαντασιοκοπῶν : величаи ся 35 на дание скръвена: на дание съгбена
г) Иов 3. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и восточнославянский список РНБ, Пог. 79, XV в.
1 прокля: проклят 3 е: есть 4 не изыщи ея господь μὴ ἀναζητήσαι αὐτὴν ὁ κύριος : не изыщю г. 5 с днь (из сень σκιά): т днь 7 нѴ31; ἀλλά : нет 8 и проклиная: нет в ГБ, БК и LXX 9 да умръкнѴ31;т звеѕды σκοτωθείη τά ἄστρα : да умлъкнўт з. 9 узрит ἴδοι : призрит 10 отгнал убѴ21; б (из бы) ἀπήλλαξεν γὰρ ἄν : отгнал бви убо, т. е. богови 13 нѴ31; (из ныне νῦν): но и 14 црство ми: с црми μετὰ βασιλέων 17 раждашѴ31; ярость: раждьгошя ярость ἐξέκαυσαν θυμόν 21 не ўлўчѴ31;т οὐ τυγχάνουσιν : не полўчают 21 ископаваѴ31;ще ἀνορύσσοντες : искўпающе 21 нет: яко ὥσπερ 22 обрадование же слышѴ31;: обрадована же бышя περιχαρεῖς δὲ ἐγένοντο 24 слъжѴ31; δακρύω : слўжў 25 его ся боах: егоже б. ὅν ἐδεδοίκειν
д) Мал. 3–10, 4:1–6. В левом столбце помещены общие чтения ЮБ и БК (некоторые исключения отмечены при соответствующих чтениях). В правом столбце находятся чтения ГБ и трех других восточнославянских рукописей: РНБ, F.I.460, Кир.-Бел. 9/134, Q.1.643. Кроме того, в правом столбце учтены чтения двух южнославянских списков XVI в.: болгарского РНБ, F.I.3 и сербского из ГИМ, Хлуд. 1. Они представляют собою копии с восточнославянских антиграфов, списанные в относительно позднее время, об этом говорят обычные случаи смешения я и а, например, чясто, неприазнь, моа из моея и т. п. (ср. § 7).
Сходная картина наблюдается в других пророческих книгах.
Приведенные выписки показывают, что во всех входящих в ЮБ библейских книгах заключено определенное своеобразие. Бедность южнославянской рукописной традиции не всегда позволяет найти другие, независимые от ЮБ, южнославянские списки, так что можно было бы считать это своеобразие индивидуальной особенностью текста ЮБ. Однако против этого говорят следующие наблюдаемые факты.
1) Характер чтений: в ЮБ некоторые из приведенных чтений со всей несомненностью сохраняют черты славянского архетипа. Они точно соответствуют греческому оригиналу и объясняют чтения восточнославянских рукописей (см. приведенные выписки, разбор отдельных мест дается ниже). Следовательно, по крайней мере еще две рукописи должны были содержать подобные чтения, это архетип славянского библейского текста и антиграф, которым пользовался писец ЮБ. Архетип, разумеется, не был антиграфом ЮБ, об этом говорит ничтожное количество лингвистических архаизмов в ЮБ.
2) Сближение с ЮБ в отдельных книгах некоторых других рукописей: в Царствах это сербский список РГБ, Муз. 3750, XVI в., в Пророках – это БК.
Хотя эта последняя рукопись написана у восточных славян в Супрасльском монастыре в 1502–1507 гг., ее связь с южнославянской письменной традицией, именно сербской, хорошо видна в Новом Завете (Алексеев, Лихачева 1978, с. 77–82, 87). Это обстоятельство обусловлено участием сербов в основании Супрасльского монастыря, а также наличием тесных связей между Киевской митрополией и другими митрополиями Константинопольского патриархата, тогда как связи эти с Московской митрополией были с XV в. слабее.
3) Тождественное противостояние южнославянской и восточнославянской рукописной традиций можно отметить в некоторых других библейских текстах за пределами ЮБ.
Согласно А. В. Михайлову (1912, с. 322 и др.), 6 южнославянских списков, содержащих четий текст Бытия, противопоставлены 20 восточнославянским и образуют вполне определенный текстовой извод. Вот несколько примеров из Быт. 16–10, выбранных из издания текста Бытия (Михайлов 1900), южнославянское чтение в левом столбце, его разделяют от 3 до 6 списков.
1 в южнослав. списках добавлен заголовок Ѵ21; вьданиа агары кь аврааму от жени его сарры 1 и се бе ἦν : сеи (се еи, и сеи) 1 имя еи ᾖ ὄνομα : имя 2 вълези да родиши ἵνα : в. и р. 5 рече же εἷπεν δὲ : рече 5 обида ми есть, Ѵ21;т тебе: о. ми от т. 5 рабѴ31; своѴ33;: р. мою μου 5 пред нею ἐναντίον αὐτῆς : от нея 5 суди же: суди 6 саре LXX : саре жене своеи 6 твори: твори еи χρῶ αὐτῇ 6 годе: годно 6 от лица еѴ31; ἀπὸ προσώπου αὐτῆς : от нея 7 обрете же εὖρεν δὲ : и о. 7 на земли: нет LXX 8 раба: рабо 8 камо ли идеши: камо и. 8 штвеща кь агглу : Ѵ21;твеща LXX 8 пробегох: пробегаю 9 рече: рече же εἶπεν δὲ 9 под руце: под рукў
На соседнем участке текста Быт. 15–15, входящем также в Паримийник как чтение вторника 5-й недели поста (см. Брандт 1894, с. 299– 302), группа южнославянских списков выделяется очень резко и обычно тогда, когда она следует чтению южнославянского Паримийника. Например, в 15земля дают южнослав. списки и Григоровичев паримийник, тогда как страны восточнослав. списки и паримийники Захарьинский, Лобковский, Ляпунова.18
С достаточной отчетливостью противопоставлена большая группа восточнославянских списков Апокалипсиса двум сербским спискам – Хвала 1404 г. и БК 1502–1507 гг., с которыми сближается текст глаголического бревиария, см.: Алексеев, Лихачева 1987, с. 12–13.
Достоинства текста Песни в ЮБ были показаны прежде. Таково же приблизительно соотношение южнославянской и восточнославянской текстовой традиций в других библейских книгах. См. нас. 134–136 чтения Цар. 8, 12, 13, Притч. 7:5, 7:9, 8:19, 8:22, Сир. 8, 14, 29, 34, Иов 4, 9, 10, 24, Мал. 4:2. Очевидно, что обе рукописные традиции берут начало от одного и того же архетипа. Разумеется, и южнославянская традиция не свободна от недостатков, так что явно уступает качеством некоторых чтений, см. Цар. 6, Иов 14, 17, 22, Мал. 3:2, 4:4.
Вместе с тем некоторые чтения, будучи различны по форме, имеют одинаковое текстовое достоинство, можно допустить, что та или иная ветвь подверглась стилистической редактуре. См. на 134–136 чтения Цар. 5, 7, 9, 24, Притч. 7:23, 8:5, Сир. 23, 35, Мал. 3:4, 3:5. Нельзя при этом отрицать какой-то сверки с греческим оригиналом, на что может указывать Сир. 27.
Безусловно, восточнославянская традиция обладает вторичным характером, что видно из Притч. 7:5, 7:9, 7:13, 8:21, Иов 5, 9, 10, 24, Мал. 4:1. В этих местах случайная описка, сохранившаяся в ЮБ в своем первичном виде, породила рационалистическую конъектуру, сохраненную в ГБ и других восточнославянских списках. Такого рода конъектур мы не видим в приведенных выписках из Царств, Сирахова. Из этого нельзя, однако, делать вывод о каких-то иных отношениях между южнославянской и восточнославянской традициями в объеме этих книг, ибо анализ охватил сравнительно небольшую часть текста в каждой книге, так что возможно случайное склопление явлений определенного характера или их отсутствие.
Текстовая разновидность, сохраненная восточнославянскими рукописями, сложилась в восточной Болгарии в эпоху царя Симеона, т. е. в начале X в. Такое заключение сделано на основе цитат из Песни, поскольку их форма в текстах симеоновского происхождения совершенно сходна с чтением восточнославянских рукописей (см. Глава 2, § 13 и Глава 5, § 5). Восточнославянские рукописи удерживают такие ранние среднеболгарские новообразования как идуи Авв. 2( идыи), возможно, грядяи Мал. 4( грядыи) (см. Вайан 1952, с. 153), змии Зах. 3на месте земли, это искажение могло произойти только при отсутствии l-pentheticum, потеря которого характерна для среднеболгарской эпохи. Такого же происхождения причастные формы бышащиих F.I.460 бываѴ31;щиихъ ЮБ, бышащее вѴ31;дѴ31;щее, бышящиа бывшаа, бышящая бываѴ31;щаа Авв. 2:1, 3:2, 5,19 (все случаи в толкованиях). Об этих формах см.: Вайан 1952, с. 277.
То, что восточнославянская традиция Св. Писания восходит к ее восточноболгарской разновидности из Преслава X в., не может казаться неожиданностью, поскольку влияние преславской школы на становление письменности на Руси отмечается давно (Соболевский 1912, с. 135– 136; Дурново 1969, с. 35–36; ср. также Сперанский 1928–29). Более значимым представляется то следствие из приведенных выше сопоставлений, что на славянском юге во второй половине XIV в. эта преславская разновидность не была известна. Ведь умолчание о ней в ЮБ, как было показано выше, случайностью не является, это не индивидуальная особенность ЮБ среди других южнославянских кодексов. Своеобразие ЮБ по составу среди других южнославянских списков говорит о том, что изготовление этой рукописи было результатом сознательного отбора материала, итогом индивидуального творчества. ЮБ можно оценивать как раннюю попытку создания полного библейского кодекса. Вместе с некоторыми другими тырновскими культурными ценностями она была перенесена в Нямецкий монастырь в Румынии после захвата Болгарии в 1389 г. турками-османами, где в XVI в. с нее были сняты две копии: ГИМ, Щук. 507 и Румынской АН 1/1141. Эти два списка не имеют с ЮБ никаких значимых разночтений.
Признав ЮБ авторитетным представителем южнославянской библейской традиции, приходится констатировать неполноту этой традиции у южных славян уже в XIV в., накануне турецкого погрома. Преславская разновидность библейского текста X в. здесь известна не была, поэтому в ЮБ не вошел, например, Екклисиаст. Толковые пророки, переведенные в Преславе в симеоновскую эпоху (см. § 7), включены в ЮБ по дефектной западноболгарской копии. Отсутствие на славянском юге в XIV в. преславской традиции текста Св. Писания говорит о том, что на Русь она попала не в ходе миссионерской деятельности накануне или сразу после крещения Руси, а в составе библиотеки болгарских царей. Последняя, как известно, хранилась до поры в Преславе, а затем была целиком перенесена в Киев. Произошло это либо в результате захвата библиотеки князем Святославом в один из двух его походов на Преслав в 967 и 971 гг. (Куев 1979, с. 14), либо после ее захвата Иоанном Цимисхием в 971 г., в этом случае она поступила на Русь в виде приданого царевны Анны при ее вступлении в брак с князем Владимиром (ср. Соболевский 1910, с. 136).
До сих пор историческая гипотеза о судьбе преславской библиотеки основана была на том факте, что среди древнейших восточнославянских рукописей обнаружены непосредственные копии с экземпляров этой царской библиотеки; имеются в виду Изборник 1073 г. (ГИМ, Син. 1043), Учительное евангелие Константина Болгарского (ГИМ, Син. 252), Слова Ипполита Римского об антихристе (ГИМ, Чуд. 12). Принадлежность оригиналов этих рукописей царской библиотеке видна по включенным в них портретам царей Симеона и Бориса-Михаила (см. Щепкина 1979 и обзор вопроса Тот 1984, с. 181 – 186; ср. также Thomson 1988/89). Как видно, текстологические особенности славянских библейских рукописей подтверждают эту историческую гипотезу.
До нас не дошло ни одной болгарской рукописи из этого собрания (может быть, только Куприяновские листки, см. Мошин 1983), его тематический каталог не составлен. Как великокняжеская собственность это собрание находилось в Киеве и, по всей видимости, погибло при взятии города войсками хана Батыя в 1240 г. С оригиналов, принадлежавших этой библиотеке, были скопированы многие древнейшие восточнославянские рукописи, находившиеся за пределами Киева и потому сохранившиеся: Остромирово евангелие, Евгеньевская псалтырь, Псалтырь с толкованиями Феодорита Кирского, Толковые пророки по списку попа Упыря Лихого 1047 г. (не сохранился) и др. Все новгородские копии обладают теми или иными локальными чертами, это значит, что копирование производилось в Новгороде; оригиналы доставлялись из Киева, а затем возвращались на место.
azbyka.ru
Музыкальная культура восточных славян » Перуница
Исторические свидетельства
Племена восточных славян расселились на огромной территории преимущественно по берегам больших рек и их притоков. В Летописи 1 перечислены места их поселения: на берегах Среднего Днепра жили поляне, на Десне — северяне, на Припяти — древляне и дреговичи, на Соже — радимичи, на верховьях Днепра — кривичи, на Ильмень-озере — словене, на окраинах, на Западном Буге — волыняне, у Карпатских гор — хорваты, по Оке — вятичи. Как отмечает летописец, племена эти имели свои обычаи и законы отцов своих, предания и свой нрав.
Восточнославянские племена жили общинным родовым строем. Византийский писатель VI в. Прокопий Кесарийский так описывает их жизнь, нравы и верования в труде "О войнах Юстиниана":
Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии) и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим... Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды... Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания 2.
Сведения о восточнославянской мифологии немногочисленны не только потому, что в дохристианский период эти племена не имели письменности, но и потому, что в последующее время христианизации Руси языческая мифология сознательно разрушалась. Тем не менее различные косвенные свидетельства о ней сохранились главным образом в фольклоре.
Немногочисленные, но важные сведения о жизни древних славян, их культуре и обрядах можно найти в летописях, словах, поучениях, житиях и описаниях иностранных путешественников. Много ценного открывают археологические раскопки, но особая роль принадлежит фольклору, народной коллективной памяти. В песенном фольклоре сохранились многие особенности музыкальной культуры Древней Руси, определившие своеобразие ее языка. Под их влиянием происходило развитие всей русской музыкальной культуры. Несмотря на естественный процесс эволюции и развития народного искусства, нельзя не отметить большой степени устойчивости традиций народной музыки.
Вся жизнь, культура и искусство древнейшего периода тесно связаны с мифологией, у славян чрезвычайно богатой и развитой. Чтобы ее верно понимать, необходимо соотносить многие явления древнейшего русского искусства, в том числе и музыкального, с мифологией. Особенности пантеона языческих богов и мифологические представления славян с трудом поддаются реконструкции. Однако их элементы обнаруживаются в фольклоре — песнях, сказках, играх и даже детских забавах и игрушках.
Леший, домовой, баба-яга — персонажи сказочного фольклора — потеряли свою прежнюю мифологическую значимость, сохранившись лишь в детском фольклоре, всегда более архаичном. В некоторых детских игрушках можно видеть остатки древних культовых предметов: прежние идолы стали куклами, болванчиками, изображение солнечной колесницы — детской каталкой, торжественные весенние обряды превратились в детские игры и песни наподобие "Бояре, а мы к вам пришли", "А мы просо сеяли".
Некоторые детские песни, по-видимому, восходят к древним языческим заклинаниям. Например, распространенная детская песенка "Дождик, дождик, пуще", очевидно, некогда имела отношение к заклинаниям и жертвоприношениям с целью вызывания дождя, то есть была связана с культом Перуна — высшим богом в пантеоне языческих богов 3. Звукоряд этой песенки представляет собой древнейший основной ангемитонный (бесполутоновый) звукоряд — трихорд в кварте, свойственный обрядовым народным песням, исполняемым ранней весной.
Песенное искусство древнейшего периода было очень развитым, о чем свидетельствуют русские летописи и записи иностранных путешественников. Летописи, написанные уже после крещения Руси, эти языческие песни осуждают. В записи, сделанной в Летописи под 1113 г., летописец хвалит полян, принявших крещение, и осуждает языческие обычаи древлян, которые живут в лесу "аки звери" и устраивают игрища между селами, пляски, "бесовские песни". Из описаний летописца видно, что в этом языческом обряде были танцы и песни, игры и хороводы. Арабский писатель VI в. Якуб назвал славянские песни многозвучными и приятными для слуха: "Они насыщают мою душу", — писал он 4.
Мифология и обрядность
Мировоззрение древних славян было мифологическим, конкретные явления природы в нем связывались с божествами. Перун, громовержец, противопоставлялся богу Велесу, или Волосу, по мифологии славян — покровителю скота. Мокошь была богиней ткачества и водной стихии 5. Славяне поклонялись солнцу — Яриле, Даждь-богу, Сварогу, земле, воде6. Они почитали природу как одухотворенное начало. В их представлениях природа была наполнена духами добрыми и злыми, которых они умилостивляли7. Божествам, олицетворявшим силы природы, — воде, солнцу, земле, — приносились жертвы.
В языческий период у славян были распространены два вида посредников между народом и богами — жрецы, отправлявшие культ в святилищах, и волхвы, имевшие много других названий (ведуны, чародеи, маги, ворожеи и пр.). Последние играли у славян большую роль. Действуя без храмов, помпы и жертвоприношений, волхвы оказывали значительное влияние на верования народа, их жизнь. Основной удар христианская церковь направляла против языческой магии, потому что языческих богов она уничтожила сразу. Волхвования же и колдуны оставались, и церковь вела с ними упорную борьбу, которая часто оказывалась безрезультатной 8.
Реконструировать эту древнюю славянскую культуру, появившуюся на самой низкой ступени ее развития, чрезвычайно сложно. Остаточные явления ее можно видеть, например, в заговорах. Почитая землю, славяне ей кланялись, называли ее "Мать сыра земля". Подобные выражения дошли до нас в народных песнях, сказках, заговорах. Славянские языческие обряды не получили у славян оформленности, характеризующей более развитую греческую мифологию. Славянская обрядность по сравнению с греческой имела более примитивный вид. Достаточно сказать, что славянский обряд предполагал даже человеческие жертвоприношения.
Обряды славян включали песни, ритуальные действа, "игрища", которые сохранились в народе, потеряв свой первоначальный магический смысл. С культом предков связаны были древние славянские плачи, сопровождавшие тризны. В общественно-родовом быту славян этот культ играл важную роль, так как давно умерший родоначальник — Род или Рожаница считались покровителями своего потомства. Вера в загробную жизнь пронизывала весь культ славян и связывалась с верой во всяких духов, населявших природу: леших — лесных божеств, водяных и русалок — речных божеств. Души умерших, по их поверьям, населяли поля, леса и воды. Вся природа казалась древнему человеку одухотворенной и живой, с этим связан антропоморфизм — перенос человеческих качеств на различные явления природы. Человек вступал в общение с природой, хотел участвовать в тех переменах, которые совершались в ней, поэтому разные времена года сопровождались различными обрядами. Так постепенно складывались календарно-обрядовые праздники, приуроченные к циклу земледельческих работ, сохранившиеся в песнях русского фольклора.
Смены времен года отмечались праздниками, связанными с календарем. Языческие календарные обряды с появлением христианства не исчезли, они преобразовались, соединившись с христианским культом в своеобразном двоеверии. Например, обычай рядиться и ходить на Святках из дома в дом с веселыми песнями — колядками — восходит к зимнему празднику Коляде: так встречали бога зимы — Коляду. Затем зиму провожали, а весну выкликали. Встреча весны (Красная горка) сопровождалась весенними праздниками, на масленицу пекли блины — символ солнца и весны, провожали и сжигали соломенное чучело божества зимы. Прилет птиц отмечался в марте обрядовым печеньем, женщины пекли из теста жаворонков. В так называемую русальную неделю встречали лето. В это время заключались браки, пели песни в честь Лады и Леля — покровителей любви. Весной и летом совершали поминальные обряды, тризны: весенняя тризна — Радуница и летняя — Русалии, которые сопровождались плачем об умерших. Проводы лета отмечались праздником в честь Купалы. Песни, пляски, игры, сопровождавшие эти обряды, сохранились в фольклоре спустя много времени после христианизации Руси.
Многие языческие обряды, совмещаясь с новыми христианскими верованиями, образовывали своеобразные синкретические формы двоеверия. Например, праздник Коляды был приурочен к Рождественским святкам, проводы зимы (Масленица) — к Сырной неделе, Красная горка и Радуница — к Пасхе, Семик или Русалии — к Троице, Купала — к Иванову дню (Иван Купала). Отправление обрядов сопровождалось пением песен, бóльшая часть которых сохранилась в народной памяти на долгие годы. В модифицированном виде они дожили до наших дней.
В изучении русской народной культуры огромное значение имеют фольклорные экспедиции. Многие виды песен, которые записывают сейчас в фольклорных экспедициях, восходят к культуре языческой Руси. Несмотря на естественный процесс эволюции, фольклор отличается принципиальной консервативностью. Сравнение древних календарных песен у разных славянских народов приводит к выводу о существовании у них общей музыкальной основы, архетипов, восходящих ко времени праславянского единства. Напевы традиционных крестьянских песен, в первую очередь тех, которые принадлежат к календарным обрядовым или трудовым и исполняются коллективно, представляют надежный материал для исследования далекого прошлого музыкальной культуры человечества. Как считают многие исследователи, в этом отношении он не только равноценен археологическому и лингвистическому материалу, но и, по-видимому, превосходит его исторической достоверностью 9.
Сравнение календарных песен, записанных в разных областях России, Украины, Белоруссии, у южных и западных славян, позволило выявить общие архетипы, закономерности их построения, ладовой организации, особенности мелодико-ритмических формул.
Ладовое строение, ритмические и мелодические особенности обрядовых песен характеризуются чаще всего бесполутоновым звукорядом (трех-, четырехступенным) в диапазоне квинты либо кварты, иногда сексты. Обрядовые песни, исполняемые одноголосно, отличаются ритмическим многообразием, заключительные устои в них переносятся на разные ступени. Как отмечает Ф. А. Рубцов, связь обрядовых песен с языческим ритуалом придавала им функцию магическую, заклинательную (вызывание дождя, плодородия). Поэтому обрядовые песни часто носят характер закличек, построенных на основе простых и кратких, но ярких выразительных мелодико-ритмических формулах типа заклинательных возгласов, нередко повторяющих призывные попевки. Каждый обряд обладал своими песнями с характерными напевами-формулами 10, но в любом из них — в призывных, восклицательных песнях календарного цикла, надрывных плачах, в торжественных, величественных свадебных песнях — обычно скромными средствами достигается огромная сила выразительности. При этом, как показал Рубцов, древнейшие русские обрядовые песни обладали особыми звукорядами, свойственными каждому времени года и обряду. Напев или звукоряд закреплялся в обрядовом фольклоре за песнями определенного назначения и времени года. Выделяются звукоряды майских, летних, зимних песен 11.
Так, древние русальные песни "Ты не радуйся, дубник-кленник" и "Ну-ка, кумушка, мы покумимся" основаны на звукоряде летних обрядовых песен в диапазоне сексты с типичной для обрядовых песен квартовой попевкой призывного характера.
Интересен отраженный в них древний обычай кумовления, происходивший во время русалий, для которого девушки плели венки, приносили красные яички, целовались.
Русальные или семицкие песни сопровождались обряжением березы, завиванием венков 12.
Купальская песня "Ой, рано на Ивана", построенная на мотиве-возгласе, связана с летним праздником Купалы 13, приуроченным к летнему солнцестоянию (24 июня), и началом жатвы. Звукоряд этой песни — тетрахорд в квинте — типичен для обрядовых летних ("петровских") и лирических песен. Интересна форма строф песни — возглас вступления повторяется в заключении каждой строфы.
Во время весенних и летних календарных обрядов водили хороводы (танки). Многие из них сохранились по сей день. Такими хороводными песнями, как "А мы просо сеяли", в деревнях ежегодно открывали весенние гулянья. Утратив свое первоначальное значение хозяйственно-магического торжественного обряда, они превратились в веселую песню.
Арабский писатель первой половины X в. Ибн Даста в своей "Книге драгоценных сокровищ" описывает жизнь славян и ритуал, связанный с посевом проса: "В самом начале границы славян находится город по имени Куяб (Киев)... Все они идолопоклонники. Более всего они сеют просо. Во время посева берут они просеянные зерна в ковше, поднимают их к небу и говорят: "Господи, ты, который снабжал нас пищей (до сих пор), снабди и теперь нас ею в изобилии...""14. Этот обряд, по-видимому, сопровождался пением. Древняя хороводная песня "А мы просо сеяли", очевидно, входила в этот ритуал. Она пелась двумя полухориями по две фразы каждым.
К наиболее древним обрядовым песням относятся колядки, исполняемые во время зимнего солнцестояния (24 декабря), — праздника Коляды или Овсеня. К этому празднику рождения нового солнечного года был приурочен христианский праздник Рождества. Сохранившийся поныне обычай колядовать восходит к древним языческим обрядам, связанным с аграрно-магическими действиями: гаданием, предсказанием приплода, посыпанием зерном, ряженьем, пожеланиями урожая в новом году и достатка 15. Обряд колядования включал величания хозяину дома, его семье. Такие колядки пели с припевом "Святый вечер".
Довольно часто встречается другой припев — "коляда", "колиодка" или "коляда-маляда" — с таким припевом исполнялась одна из древнейших колядок, отражающая древний языческий ритуал, "За рекой огонь горит".
Самый полный вариант текста этой песни был записан в 30-е гг. XIX в.:
За рекою, за быстрою,Ой, колиодка! Ой, колиодка!Леса стоят дремучие.Во тех лесах огни горят,Огни горят великие,Вокруг огней скамьи стоят,Скамьи стоят дубовые,На тех скамьях добры молодцы,Добры молодцы, красны девицы,Поют песни колиодушки.Ой, колиодка! Ой, колиодка!В середине их старик сидит,Он точит свой булатный нож.Котел кипит горючий,Возле котла козел стоит;Хотят козла зарезати.
Несомненно, в тексте этой колядки сохранились воспоминания о древнем обряде; по-видимому, здесь идет речь о языческом жертвоприношении, которое сопровождается обрядовой культовой песней с упоминанием Коляды (колиодка)16.
Поскольку некоторые языческие божества и обряды были поставлены в параллель христианским святым (Перун — Илья, Велес (Волос) — Власий, Ярило — Юрий, Георгий), то не исключено, что музыкальная основа подобных культовых языческих песен повлияла в дальнейшем на русский ранний христианский культовый мелос. В частности, колядка "За рекой огонь горит" интонационно близка к простейшим видам церковного пения Древней Руси.
Колядки признаются одним из самых архаичных русских песенных жанров. В. Л. Гошовский, произведший сравнительный анализ колядок всех славянских народов, обнаружил между ними структурное сходство 17, что может служить свидетельством общности музыкального языка славян в эпоху праславянского единства.
Широко на Руси праздновали встречу весны и масленицу. Распространенным было убеждение, что если не потешить себя на широкую масленицу, жить в горькой беде, по русской пословице — "Хоть с себя заложить, а масленицу проводить"18. В обрядовой песне, исполнявшейся на масленицу, "Масленая полизуха", упоминаются катания с ледяных гор, поливание их сыром и маслом в знак благоденствия.
Семейно-бытовые песни
Песня глубоко проникала в жизнь человека, сопровождая всю деятельность человека от рождения до смерти. Праздники, труд, события личной жизни человека — всюду присутствовала песня, заполняя труд и досуг, охватывая разные эмоциональные сферы. Поэтому семейно-бытовые песни представляют очень многочисленную группу: свадебные песни, плачи, колыбельные, детские.
Наибольшим своеобразием среди жанров русского фольклора отличаются плачи. Они были неотъемлемой частью таких семейных обрядов, как похороны, свадьбы, в древности существовали и коллективные воинские плачи. На Руси даже была специальная профессия плакальщиц, которых нанимали для оплакивания. Плач входил в церемониальный обряд поминовения умерших. "Церемониален плач Ярославны. Она плачет открыто, при всех, на самом высоком месте своего Путивля — на городских забралах, откуда открывается простор Посеймья"19 "Ярославна чуть свет плачет в Путивле на стене кремля причитая: "Светлое и тресветлое Солнце! Всем ты тепло и пригоже! Зачем ты, господин мой, простер горячие свои лучи на воинов лады; в поле безводном жаждою им луки согнул, тоскою колчаны замкнул?""20
Многие образцы плачей по своей поэтичности, удивительной эмоциональной глубине и законченности могут быть признаны подлинными шедеврами народного творчества. Плачевые напевы, как правило, ограничены диапазоном малой терции, реже диапазон расширяется до кварты. Отталкиваясь от реального звучания плача, музыкальные интонации имитируют его характер. Некоторые похоронные плачи основываются на интонациях опевания одного центрального тона вспомогательными звуками, в пределах терции.
Мелодическая основа других похоронных плачей образуется из сплетения нескольких попевок. Характерной особенностью является их прерывистость: строфы причитаний, имитируя плач, нередко заканчиваются глиссандированием, словообрывами и глубокими паузами на концах фраз, последние слова часто проговариваются.
Древнейшей частью складывавшегося постепенно свадебного обряда был плач невесты, оплакивавшей разлуку с привольной жизнью в родном доме, с девичеством.
Свадебные плачи особенно разнообразны. Среди них встречаются плачи повествовательного и лирического характера. Свадебный плач, записанный Н. М. Бачинской в Ярославской области 21 напоминает лирическую песню. Особую экспрессивность ему придают прерывистость мелодии, широкие ходы на квинту и краткость плачущих интонаций, в которых последнее слово каждой строки "разрывается" всхлипыванием невесты.
Музыкальная культура восточных славян не ограничивалась песенным творчеством. Наряду с ним была распространена и инструментальная музыка, струнная и духовая, о чем будет подробнее сказано далее. Одним из наиболее распространенных инструментов в Древней Руси были гусли. Византийские историки сообщают о трех славянских музыкантах VI в., которые были захвачены в плен по пути в Хазарию. Эти музыканты оказались послами; в руках у них был струнный инструмент, который греки назвали кифарой. Ю. В. Келдыш не без основания полагает, что этот факт свидетельствует не только о почетном и привилегированном положении древнеславянских музыкантов, но и о том, что музыкантам доверялось выполнять ответственные дипломатические поручения. "Подобное совмещение функций, — пишет он, — было широко распространено в средние века на западе Европы. В роли послов и парламентеров часто выступали кельтские барды, которые пользовались личной неприкосновенностью и могли свободно входить во вражеский лагерь. В феодальной Руси этот обычай сохранился и позже"22.
О музыкальной одаренности славян нередко говорят древние историки, а сохранившийся фольклор свидетельствует о богатейшей русской песенной культуре, ее жанровом разнообразии, своеобразии интонационного строя, послужившего прекрасной основой для развития нового музыкального искусства в период формирования музыкальной культуры Киевской Руси.
Расцвет русской культуры периода Киевской Руси был подготовлен всем предшествующим развитием восточнославянской культуры. Оригинальная, богатая песенная культура восточных славян оказывала постоянное воздействие на светскую народную и церковную музыку последующих времен, на профессиональное творчество русских композиторов.
Примечания:
1. См.: Повесть временных лет. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 11—12. "Повесть временных лет", или "Первоначальная летопись", была написана в Киево-Печерском монастыре Нестором-летописцем и игуменом Выдубецкого монастыря Сильвестром. Д. С. Лихачев называет эту Летопись энциклопедией русской жизни X—XI вв. В этом первом летописном произведении даны уникальные сведения об истории, языке, религии, народах, искусстве.2. Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956. С. 270.3. Перун был главным божеством языческой Руси, богом князей и дружинников, божеством, олицетворяющим грозные силы природы, вызывающим страх и трепет. При скреплении договоров князья со своею дружиною присягали Перуном и Велесом. По всем областям расселения славян известны названия возвышенностей и гор, которые происходили от имени Перуна (например, Перынь под Новгородом). На возвышенностях ставили изваяния Перуна.4. Грубер Р. И. История музыкальной культуры. Т. 2. Ч. 2. М., 1959. С. 291.5. В Лаврентьевской летописи, в описании начала княжения Владимира перечисляются их имена по порядку: "И нача княжити Владимир в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремного — Перуна древняна, а главу его сребрену, а уст злат, и Хорса Даждь-бога и Стрибога и Симарьгла и Мокошь" (ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 1962. С. 79). В житии князя Владимира говорится о том, как, крестившись, он велел всех древних идолов ввергнуть в реку: "а Волоса идола, его же именоваху яко скотия бога, повелел в Почаину реку воврещи".6. В древних памятниках сохранились сведения о водяных культах язычников, молитвах и жертвоприношениях у воды. Славяне считали воду стихией, из которой образовался мир, и поэтому поклонялись ей. По их представлению, водная стихия была населена различными божествами — морянами, водяными, русалками, берегинями — особыми женским водяными существами, что нашло отражение в русском фольклоре.7. К более низкому уровню относились божества, связанные с хозяйственными циклами и сезонными обрядами, а также боги, воплощавшие целостность замкнутых небольших коллективов: Род и Чур. К низшей мифологии принадлежали разные классы неиндивидуализированной (часто и неантропоморфной) нечисти, духов, животных, связанных со всем мифологическим пространством от дома до леса, болота и т. п.: домовые, лешие, водяные, русалки, вилы, лихорадки, мары, моры, кикиморы (см.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Славянская мифология // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 2. М., 1982. С. 450—451).8. См.: Нидерле Л. Славянские древности. С. 290—292.9. См.: Гошовский В. Л. У истоков народной музыки славян. М., 1971. С. 14, 110.10. См.: Рубцов Ф. Л. Основы ладового строения русских народных песен // Статьи по музыкальному фольклору. Л.; М., 1973. С. 27—33.11. См.: Рубцов Ф. Л. Там же. С. 24—43. Систематизируя звукоряды календарных и семейно-обрядовых песен Белоруссии и Смоленщины, Рубцов выделяет четыре типа звукорядов: трихорды в кварте и в квинте и тетрахорды в квинте и сексте.12. Основываясь на многочисленных фольклорных источниках, исследователям удалось отчасти реконструировать обряд русалий, согласно которому в русальную неделю (следующую за Троицей) русалки выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти или увлечь в воду. Особенно опасны русалки в четверг перед троицыной неделей — в Семик — русальчин велик день. "Всю троицкую неделю пели русальные песни, в воскресенье (русальное заговенье) изгоняли, "провожали" русалку (или весну). Русалку обычно изображала девушка, которой распускали волосы, надевали венок и с песнями провожали в рожь. Выталкивая ее в рожь, с криками разбегались, а русалка их догоняла" (Иванов В. В. Русалки // Мифы народов мира. Т. 2. С. 390).13. Купала — бог земных плодов, праздник которого отмечался в начале жатвы. Ему приносили жертвы возле озер и различных источников. На праздник Купалы возле воды собирались девушки и парни, раскладывали костры, прыгали через них, пели песни, жгли березовую кору. Девушки плели венки, пускали их на воду. Прыганье через огонь, купание на заре, хороводы вокруг костров в древнем культе имели особый магический смысл и функцию ритуального очищения.14. Цит. по кн.: Финдейзен Н. Ф. Очерки по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века. Т. 1. Л., 1928. С. 22.15. Праздник Коляды представлял собой обряд древнего жертвоприношения, который включал также сбор различных приношений для общей жертвы рождающемуся солнцу, о чем свидетельствуют остатки этого ритуала в отдельных местностях.16. См.: Финдейзен Н. Очерки по истории музыки в России... Т. 1. С. 35—37.17. Гошовский В. Л. У истоков народной музыки славян. С. 139.18. Обряд проведения масленицы хорошо сохранился в фольклоре XIX в. Этот обрядовый цикл составляли встреча масленицы, зажигание костров, проводы или похороны масленицы, катание с ледяных гор и на лошадях, праздничная трапеза — блины (в знак поминания усопших родителей). См.: Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979. N. 13.19. Лихачев Д. С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени. Л., 1978.20. Слово о полку Игореве / Пер. В. И. Стеллецкого. Л., 1967.21. См.: Бачинская Н., Попова Т. Русское народное музыкальное творчество: Хрестоматия. М., 1974. С. 80.22. История русской музыки. Вып. 1 / O. Е. Левашева, Ю. В. Келдыш, А. И. Кандинский; Под ред. А. И. Кандинского. М., 1980. С. 12.
Исторические свидетельства
