Сказания и песни о героях. Аэды и рапсоды. Гомериды
35
4. СКАЗАНИЯ И ПЕСНИ О ГЕРОЯХ. АЭДЫ И РАПСОДЫ. ГОМЕРИДЫ
Как только первобытный человек достигал некоторого материального благосостояния, он начинал интересоваться своим прошлым и у него накапливались воспоминания о пережитом. С особенной силой это начинало проявляться тогда, когда прочно устанавливалось родовое общество и род становился естественным хранителем своих родовых традиций. Старики могли рассказать много поучительного, особенно о людях, которые в давние времена помогали сородичам в трудные минуты своей силой, доблестью или советом. Этих людей в потомстве называли героями. Вообще у греков героями называли обоготворенных покойников, предков или родоначальников отдельных родов. В определенные дни чтилась их память: на их могилах исполнялись религиозные обряды и приносились жертвы. Каждый гражданин должен был (в поздние времена хотя бы фиктивно) принадлежать к
36
какому-нибудь роду, который вел свое происхождение от героя-родоначальника. Ф. Энгельс писал об этом: «Хотя греки и выводили свои роды из мифологии, эти роды древнее, чем созданная ими самими мифология с ее богами и полубогами»1. Вместе с тем подвиги, совершенные предками, составляли гордость всего рода и его славу. Поэтому старейшина рода с особенным удовольствием готов был рассказывать об этих славных деяниях своим родичам и гостям. Но память не могла сохранить всех событий в точности; естественно, получались и преувеличения, и прямые искажения. Историческое зерно, послужившее основой рассказа, совершенно тонуло в массе сказочных элементов, как это произошло, например, с преданием о Троянской войне. Основное сказание при передаче из уст в уста осложнялось все новыми чертами. Образцами таких художественных рассказов могут служить воспоминания самого Одиссея об его приключениях, занимающие четыре песни «Одиссеи» (IX—XII). Поэмы Гомера художественно запечатлели незабываемый образ старца-рассказчика в лице «сладкоречивого» «громкоголосого витии» (оратора) Пилосского — Нестора, у которого «с уст текла речь слаще меда» («Илиада»,I, 249). Подобным же мастером рассказа представляет свинопас Эвмей Одиссея: «Что у него за рассказы! послушать — душа веселится» («Одиссея», XVII, 514). В «Илиаде» мельком показан подобный образ в лице старого Феникса, который был воспитателем Ахилла. Придя в палатку к Ахиллу с тем, чтобы уговорить его забыть обиду и помочь грекам, он рассказывает в поучение ему сходный случай из времени войны жителей Калидона (город в Этолии) с соседним народом куретов — о гневе героя Мелеагра на соотечественников (IX, 527—599). Таким образом, рассказ о каком-то событии постепенно превращался в устах народа в сказание, а сказание, подвергаясь ритмической обработке, принимало вид песни или поэмы. Такие песни-поэмы неоднократно упоминаются в «Илиаде» и в «Одиссее»: песни о походе Аргонавтов и о «всем известном» их корабле Арго2, о подвигах Геракла и о преследованиях, которым подвергала его богиня Гера3, о несчастье гордой Ниобы4, о бедствиях рода Эдипа5, о битве лапифов с кентаврами6, о походе семи вождей под Фивы с участием Тидея, отца Диомеда7, о хитрости Лаомедонта8, о приключениях Одиссея9 и т. д. Нельзя себе представить, чтобы перечисленные тут песни-рассказы были придуманы «к случаю» Гомером. Наоборот, очевидно, что1 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 102.2 «Одиссея», XII, 70, ср. XI, 254 сл.3 «Илиада», II, 668 сл., 679 сл.; V, 392 сл., 638 сл.; XI, 690; XV, 25—30; XIX, 95— 133; «Одиссея», XI, 601 сл.4 «Илиада», XXIV, 602—617. 5«Одиссея», XI, 271—280.6 «Одиссея», XXI, 295—304.7 «Илиада», IV, 372—410; V, 801—808.8 «Илиада», XXI, 441—457.9 «Одиссея», IX—XII.
37
это были песни, бытовавшие в его время, и мы имеем тут важное историческое свидетельство о догомеровской поэзии.Эти песни, повествующие о героях, так же, как и весь эпос такого рода, могут быть названы героическими — в отличие от дидактических и тому подобных песен более поздней поры.В эпоху создания «Илиады» и «Одиссеи» исполнение таких песен было уже широко распространенным явлением. О том, как они исполнялись, дают представление сами поэмы. Они показывают два разных этапа в развитии героической песни. В «Илиаде», кроме беглого упоминания о певце Фамириде (II, 594—600), интересно показано, как сам Ахилл исполняет песни (IX, 185—191). Содержанием песен служат «славные подвиги мужей». Кем эта песнь сочинена, поэт не говорит, но по аналогии с эпосом других народов (Садко и Добрыня в русских былинах, Фолькер в «Песни о Нибелунгах» и т. п.) можно предположить, что сам герой является ее автором. И это понятно в условиях того времени: участники событий сами рассказывают о них и прославляют свои подвиги.Иную картину мы видим в «Одиссее», поэме, несколько более поздней. Исполнение песен в ней является делом уже профессиональных певцов — аэдов. Но это не только певцы, т. е. исполнители чужого текста, но и авторы исполняемого текста — поэты. Они пели свои произведения под аккомпанемент струнного инструмента — лиры, форминги или кифары. Аэдов надо отличать от рапсодов. Первое известие о рапсодах относится к VI в. до н. э., ко времени Солона и Писистрата, когда в Афинах были установлены регулярные исполнения поэм Гомера. Есть даже рассказ, хотя достоверность его вызывает сомнение, — будто при Писистрате особая комиссия записала текст поэм со слов рапсодов. Характеристику одного из таких рапсодов дает Платон (начало IV в. до н. э.) в своем диалоге «Ион». По этим данным видно, что рапсоды были уже только исполнителями готовых поэм, но не создателями новых произведений; они уже не пели поэмы, а только декламировали их в торжественной обстановке, на праздниках, например в Афинах на празднике Великих Панафиней. Их деятельность как раз и начинается с того времени, когда оригинальное поэтическое творчество аэдов стало приходить в упадок и когда самый жанр героического эпоса стал уступать место другим поэтическим жанрам.В «Одиссее» аэды рассматриваются как особый вид ремесленников (демиургов) наряду с врачами и гадателями (XVII, 382—385). В этой поэме мы находим интересные образы аэдов. Так, во дворце Одиссея во время его продолжительного отсутствия на пирах, которые устраиваются женихами, добивающимися руки его жены Пенелопы, поет аэд Фемий. Своей песнью «о печальном ахейцев возврате» он глубоко взволновал Пенелопу, пробудив в ней мысль о гибели ее мужа (I, 325—344). А позднее, когда Одиссей отомстил женихам и перебил их, Фемий обещает сложить в честь него песнь (XXIII, 344—349).Особенно красочно описывается в VIII песни «Одиссеи» выступление другого аэда — Демодока. Одиссей, занесенный бурей на остров феакийцев, попадает ко двору царя Алкиноя. По обычаю патриархаль-
38
ных времен в честь гостя, имени которого никто еще не знает, устраивается пир и приглашается местная знать. Гостям предлагаются не только угощения — яства и вино, но и развлечения — спортивные состязания и пение с музыкой. На пир приводят местную знаменитость — аэда Демодока. Аэд этот представлен слепым. Это интересная подробность, которая встречается у разных народов, в частности в русском народном эпосе. У южных славян за певцами так называемых «юнацких» песен закрепилось даже название «слепачей», что прямо указывает на происхождение этого понятия. Ведь и самого Гомера традиция представляла слепым певцом.Далее, в VIII песни рассказывается, как Демодока усадили за стол и принесли ему угощение и как затем, когда гости насытились и у них явилось желание послушать музыку и пение, начал свою песнь Демодок.
Муза внушила аэду о подвигах петь знаменитых,Взяв из той песни, чья слава тогда до небес восходила,Ссору между Одиссеем и сыном Пелея Ахиллом,Как они спор завели раз на пышном пиру в честь бессмертных,Страшно словами грозя, а владыка мужей АгамемнонВ сердце был рад этой ссоре могучих героев ахейских:Это предрек ему Феб-Аполлон, прорицанье даваяВ храме Пифийском, порог когда каменный переступил он,Бога желая спросить. Тогда только еще зачиналисьБеды троян и данайцев по воле великого Зевса.(«Одиссея», VIII, 73—82)
Демодок поет песнь о ссоре между Одиссеем и Ахиллом. По-видимому, здесь имеется в виду спор о методе ведения войны. Одиссей говорил, что вести войну надо хитростью, но это возмущало Ахилла, который настаивал на честном ведении ее — силой и доблестью. Этот сюжет упоминался в не дошедшей до нас поэме «Киприи» (Кипрские песни). Из песни видно, что отрывок этот взят из «песни, чья слава тогда до небес восходила». Очевидно, во время создания «Одиссеи» такая песнь действительно существовала и была общеизвестной. Таким образом, мы имеем перед собой краткое изложение одного эпизода из не дошедшей до нас поэмы.Песнь Демодока вызывает большой интерес у слушателей, и они просят его продолжать. Он исполняет и другую песнь — комического содержания — о любовном приключении бога войны Ареса и богини любви Афродиты и о том, как супруг ее, бог-кузнец Гефест, поймал любовников в тонко расставленные сети (VIII, 266—366). Но для нас особый интерес представляет третья песнь Демодока, тему для которой дает ему сам Одиссей:
Ну, перейди же к другому и спой о коне деревянном,Как его создал Эпей благодатью богини Афины,Й как божественный ввел Одиссей хитроумно в Акрополь,Воинов в нем поместив, а они Илион разорили.Вот, если это ты мне все, как было, в порядке расскажешь,Тотчас скажу и всем людям потом повторять это буду,Что наградил тебя бог благосклонный божественной песнью.(«Одиссея», VIII, 479—485)
39
В ответ на это Демодок поет отрывок из поэмы о разрушении Трои. Песнь приводится не дословно, а в кратком пересказе. А нам известно, что у греков была действительно поэма под названием «Разрушение Илиона», не дошедшая до нас, и что из нее многое заимствовал римский поэт Вергилий (70—19 гг. до н. э.), который во II песни поэмы «Энеиды» передает рассказ о взятии Трои. В изложении Вергилия есть некоторые детали, не упомянутые в «Одиссее», и, очевидно, заимствованные из той поэмы. Оттуда же был взят сюжет знаменитой скульптурной группы «Лаокоон», созданной в середине I в. до н. э.Песни аэдов, как можно видеть из приведенных данных, были обычным явлением на пирах у древней знати и считались «украшением пира» («Одиссея», I, 152). Гости с интересом слушают их и просят продолжать. Более того, они видят в них отражение действительности и чем жизненнее рассказ поэта, тем живее откликаются на него слушатели. Замечательны в этом отношении слова Одиссея:
О Демодок, я превыше всех смертных тебя почитаю. Муза ль тебя научила, Зевесова дочь, Аполлон ли, — Так по порядку поешь ты о бедствиях рати ахейской, — Что совершили и что претерпели и как пострадали: Точно ты сам был при этом иль слышал о том от другого.(«Одиссея», VIII, 487—491)
Если Ахилл слагал песнь как участник главных событий, то равным образом и аэды могли участвовать в них, а тем более — наблюдать их, и это, конечно, способствовало реальности их изображений, что так поражает нас в поэзии Гомера.В аэдах мы должны видеть народных певцов, но часто они оказывались в зависимости от властителей и знатных людей, и это вынуждало их приспособляться к вкусам своих слушателей. Конечно, властителю было лестно, чтобы аэды прославляли его подвиги, и, например, Одиссей охотно дарует жизнь аэду Фемию, захваченному вместе с женихами, когда тот обещает сложить в честь него песнь («Одиссея», XXIII, 348 сл.). Но вместе с тем иногда аэд делался лицом, близким к властителю. Агамемнон, например, отправляясь в поход под Трою, поручил охрану своей супруги аэду («Одиссея», III, 267—271). Позднее Гесиод говорит про себя, что выступал с песнью на погребальных играх в честь Амфидаманта («Труды и дни», 654).Таким же аэдом надо представлять себе и Гомера. Недаром греческая традиция изображала его в виде слепого старца, вроде Демодока. Поэтому правдоподобна мысль, что в этих образах поэм содержатся автобиографические черты.Надо полагать, что искусстве аэдов, как и всякое «ремесло» в первобытные времена, развивалось в недрах семьи и передавалось от отца к сыну, из поколения в поколение, и если посторонний человек хотел посвятить себя этому искусству, то его усыновляли, чтобы он рог лучше его изучить. Отсюда и ведет начало воспоминание о целых семьях, занимавшихся специально этим искусством. Таковы рассказы о Гомеридах на острове Хиосе, которые представляли объединение рапсодов, исполнявших поэмы Гомера, но само название в виде отчества подчеркивает семейный принцип, лежавший в его основе. Срав-
40
ним у нас деятельность семьи олонецких сказителей Рябининых, в которой уже в нескольких поколениях искусство переходит от отца к сыну. Подобная практика наблюдалась и у многих других народов — во Франции, в Германии, в скандинавских странах, в Сербии, а особенно у многочисленных народов СССР. То, что мы знаем об аэдах, показывает наличие у них определенной художественной техники и трафаретных приемов, выработавшихся в их практике, и всякому начинающему поэту нужно было хорошо усвоить эту технику, чтобы создавать эпические поэмы. Гомеровские поэмы свидетельствуют о высоком развитии поэтической техники. Можно представить себе, что первые поэты не могли еще создавать больших композиций, а создавали поэмы лишь малого объема, которые легко могли исполняться перед слушателями в продолжение одного собрания. Но позднее они, подобно Фемию и Демодоку, получили возможность исполнять их по частям. Так подготовлялись средства, сюжетные и формальные, для создания крупных поэтических композиций, причем не было необходимости в записи этих произведений, прочно хранившихся в устной передаче. Аналогичный процесс надо предполагать и в выработке стихотворной формы. Длинный эпический стих — гексаметр, т. е. шестистопный дактилический стих, стал постоянной формой героического эпоса. Итак, аэды в своем творчестве разрабатывали старые народные предания и мифы и постепенно накапливали целый арсенал художественных приемов и форм, которые потом становились уже традиционными и типичными для всего жанра. Но вполне естественным было, что аэды, используя поэтический материал своих предшественников, подчиняли его собственным замыслам и вносили в него черты своего времени и взгляды, подсказанные их социальным положением. Поэтому, прежде чем рассматривать главные образцы древней эпической поэзии, важно бросить хотя бы беглый взгляд на историческую и социальную обстановку того времени. «Надо переселиться в век Гомера, — писал еще Н. И. Гнедич в своем замечательном «Предисловии» к переводу «Илиады», — сделаться его современником, жить с героями, чтобы хорошо понимать их»1.1 Гнедич Н. И. Стихотворения, с. 311.
Пир подходил к концу. В большом бревенчатом зале с потемневшими от дыма стенами стояли длинные низкие столы, некоторые из них были украшены бронзой и медью. За столами на низких скамьях сидели гости. Во главе стола на мраморном сидении со спинкой и подлокотниками находился хозяин дома — вождь племени — басилей. Гости уже утолили голод, и юноши черпая ковшами вино из большого золоченого сосуда, наполняли кубки и обносили гостей, начиная с правой, почетной стороны стола. В стороне от гостей, прислонясь спиной к высокой колонне, сидел седобородый слепец. Над его головой висела кифара—- музыкальный инструмент, имевший только четыре струны. Рядом со старцем стояла корзина, наполненная едой, и небольшая чаша с вином. Это был приглашенный на пир аэд.Аэдами в Греции называли бродячих певцов, которые под аккомпанемент кифары пели о подвигах вождей и героев. Песни эти передавались из уст в уста, из поколения в поколение. С появлением письменности многие из них были записаны и вошли в знаменитые поэмы «Илиада» и «Одиссея», автором которых предание называло слепого Гомера.Видя что гости насытились и наступил час развлечении, хозяин велел подать старику кифару и спросил гостей, какую из песен старины они хотели бы услышать. Один из наиболее знатных гостей попросил спеть о троянской войне и о посрамлении Терсита. Старик встал со своего места, взял в левую руку кифару, правой ударил по струнам и запел.Он пел о том, как во время осады Трои поссорились два ахейских вождя: могучий и быстроногий Ахилл и предводитель всех ахейских племен Агамемнон. Так начиналась знаменитая поэма о троянской войне — «Илиада». Обиженный Агамемноном, Ахилл отказался сражаться и ушел в свой шатер. Уход Ахилла и его воинов ослабил ахейское войско. Война длилась уже десятый год и много воинов погибло. Все устали от длительной и неудачной осады Трои. Чтобы решить вопрос, продолжать ли воину Агамемнон созвал народное собрание, так как только оно могло решать такой важный вопрос, как прекращение или продолжение войны. Даже совет басилеев не имел права решить его без.Глашатаи звонкими голосами созывали всех воинов на площадь в середине лагеря у кораблей, вытащенных на берег. От шатров и палаток спешили воины, собираясь по племенам и усаживаясь на площади. Воины садились полукругом, а для вождей в центре были специальные места на обтесанных камнях. Часто при решении важных вопросов в народном собрании возникали долгие споры. Так и сейчас. На площади стоял несмолкающий шум. Девять глашатаев неистово кричали, убеждая народ успокоиться и прислушаться к голосу вождей.Наконец, когда все успокоились, поднялся Агамемнон, держа в правой руке скипетр — разукрашенный жезл, знак власти верховного предводителя. Вождь хотел испытать своих воинов и совершенно неожиданно для собрания предложил прекратить осаду и возвратиться домой:В милую землю родную бежим с кораблями немедля! Широкоулочной Трои нам взять никогда не удастся!
Едва Агамемнон произнес эти слова, все собрание ахейцев всколыхнулось, как разбушевавшееся море. Поднимая тучи пыли, неистово крича от радости, воины ринулись к своим остроносым кораблям. У судов, стоявших па суше, выбивали подпорки и тащили их к воде. Общее ликование охватило лагерь. Все снимали свои шатры, несли к кораблям поклажу.Только Агамемнон и несколько вождей, стоя в стороне, злобно глядели на эти приготовления к отплытию. Вожди о чем-то совещались. Один из них, вождь племен, прибывших с острова Итаки, хитроумный Одиссей, взял у Агамемнона его скипетр и, отделившись от кучки басилеев, быстро двинулся к суетившейся на берегу толпе воинов. За ним, едва поспевая, бежал глашатай. Подбегая то к одной, то к другой кучке шумевших воинов, Одиссей старался найти того, кто своими речами увлекал остальных к кораблям. Если это был простой воин, то с ним Одиссей не стеснялся:Скиптром его избивал и ругал оскорбительной речью:«Смолкни, несчастный! Садись-ка и слушай, что скажут другие,Те, что получше тебя! Не воинствен ты сам, малосилен, И не имел никогда ни в войне, ни в совете значенья».Если же в толпе спешащих воинов Одиссей встречал вождя или знатного человека, он старался мягкой речью убедить его вернуть своих воинов в собрание:Что приключилось с тобой? Не тебе бы как трусу пугаться! Сядь же на место и сам, усади и других из народа. Что на уме у Атрида, сказать ты, наверно, не можешь. Вас он сейчас испытует и скоро, пожалуй, накажет.Эти слова вселили тревогу в сердца вождей. Все они боялись Агамемнона и только сейчас поняли, что притворная речь вождя была лишь испытанием. Он хотел выявить тех, кто подбивал войско бежать от Трои, опозорить их перед лицом собрания, сурово наказать и таким образом укрепить дух воинов перед предстоящим решительным сражением. Увещания Одиссея и жезл оказали свое действие. Воины вернулись от кораблей. Скоро все снова собрались ил площади и водворилась тишина. Только в одном месте продолжался шум. Это шумел и кричал простой воин Терсит... Аэд отложил кифару и отпил из чаши золотистого вина. Гости из дальних углов пиршественного зала пересели поближе к певцу. Имя Терсита было известно всем. Аэды часто пели об этом воине, который осмеливался перечить басилеям, обличая перед народом их жадность. Его насмешливые слова нередко повторял простой народ, и за это басилеи ненавидели Терсита еще больше.Все теперь ждали, как слепой певец изобразит этого врага басилеев.Аэд взял кифару и запел. Чтобы угодить своим слушателям, он изображал Терсита необычайным уродом:
Самый он был безобразный из всех, кто пришел к Илиону:Был косой, хромоногий, сходились горбатые сзади Плечи на узкой груди. Голова у него поднималасьВверх острием и была только редким усеяна пухом.
Последние слова были покрыты громким хохотом. Среди здоровых и сильных гостей образ Терсита казался особенно смешным.Но когда аэд перешел к речи Терсита, часть гостей, сидевших на левой нижней половине стола, перестала смеяться. Послышались даже сдержанные, одобрительные возгласы... «Чем ты опять недоволен, Атрид, и чего ты желаешь?» —спрашивал Терсит Агамемнона:
— Золота ль хочешь еще, чтоб его кто-нибудь из троянскихКонников вынес тебе для выкупа сына, который Связанным был бы, иль мной приведен, иль другим из ахейцев?
«Вот и я тоже, — забывшись, громко произнес лохматый, бедно одетый человек, сидевший на нижнем конце стола, — привел локрийского вождя на ремне в наш лагерь. Все их племя собирало золото для его выкупа. А много ли я получил?»Но он внезапно замолчал, когда заметил устремленный на него грозный взгляд хозяина дома...А речь Терсита, о которой пел аэд, становилась все дерзостней. Терсит призывал народ покинуть Агамемнона и вернуться домой:
— Слабые, жалкие трусы! Ахеянки вы, не ахейцы!Едем обратно домой на судах! А ему предоставим Здесь же добычу свою переваривать! Пусть он увидит, Есть ли какая-нибудь и от нас ему помощь, иль нету.
Голос аэда звучал грозно и громко. Словно невидимая стена разделила гостей: верхний конец стола во главе с хозяином дома мрачно молчал, на нижнем шептались, у многих разгорелись глаза. Аэд почувствовал, что пора ослабить впечатление, произведенное речью Терсита. Он стал рассказывать, как против Терсита выступил хитроумный вождь Одиссей, которого за его ум ценили больше других ахейских вождей:
— Глупый болтун ты, Терсит, хоть и громко кричишь на собраньях!Смолкни, не смей здесь один нападать на царей скиптроносных.
Одиссей напомнил собранию, что во время войны твердая власть единого начальника необходима:
— Царствовать все сообща никогда мы, ахейцы, не будем,Нет в многовластии блага, да будет единый властитель!
Обращаясь к Терситу, он закричал:
«Брось-ка ты лучше трепать языком про царей на собраньях, Их поносить всенародно и день ожидать возвращенья...» — Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.
«Странное доказательство своей правоты, — пробормотал тот гость, который прежде вспоминал, как он захватил в плен локрийского вождя,—дубиной можно доказать все, что угодно». Певец и сам чувствовал, что посрамление Терсита вышло неполным. Боясь разгневать знатных слушателей, он всячески старался теперь показать представителя народа жалким и смешным трусом:
Сжался Терсит, по щекам покатились обильные слезы;Вздулся кровавый синяк полосой на спине от удараЦарского скиптра златого, и сел он на место в испуге, Скорчась от боли и тупо смотря, утирал себе слезы, Весело все рассмеялись над ним...
Образ воина в латах, утирающего слезы кулаками, казался действительно смешным. Знатные гости громко захохотали, послышались крики одобрения. Хозяин сам налил огромный дорогой кубок лучшего вина и послал его аэду.Когда пир был окончен, гость, сидевший на нижнем конце стола, взялся проводить певца в отведенное ему для ночлега место. Перед дверью слепец споткнулся о собаку. «Осторожнее, не упади, — сказал аэду спутник, поддерживая его за локоть, — ты и так сегодня достаточно замарал себя, угождая басилеям и стараясь опорочить честного Терсита. Дар песен ведь дан тебе от богов, чтобы радовать людей, славить красоту и правду».Певец засмеялся. «Не для сегодняшних слушателей слагаю я свои песни, — отвечал он. — Мои песни поет народ, и народ сохранит их для грядущих поколений. Речи Терсита в моей песне расскажут им, как жили и что думали простые люди наших дней, а пока пусть басилеи смеются над его худобой и лысой головой, заостренной кверху».
www.sno.pro1.ru
Аэд — Википедия (с комментариями)
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
У этого термина существуют и другие значения, см. Аэд.
Аэд (от греч. ἀοιδός, aoidos — певец) — певец, древнегреческий сказитель народных песен, лёгших в основу древнейшего эпоса. До возобновления письменности (после её утраты в эпоху Тёмных веков) и установления закреплённых текстов аэды импровизировали под аккомпанемент струнных инструментов (лиры, кифары, форминги и др.).
Аэды могли быть странствующими или на постоянной службе у царей и греческих общин, преимущественно до VII—VI века до нашей эры — позднее на смену аэдам пришли рапсоды.
Песни аэдов имели импровизационный характер и оказали существенное влияние на развитие греческого эпоса.
Сами аэды также получили отражение в эпосе: например, в поэме Гомера «Одиссея» изображён служивший царям аэд Демодок.
Самым известным аэдом являлся и является по сей день Гомер — автор «Илиады» и «Одиссеи». Хотя существует мнение, что это был не один человек, а целая группа аэдов.
Напишите отзыв о статье "Аэд"
Ссылки
Отрывок, характеризующий Аэд
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку. – Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь. Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно. – О, да, отчего ж, можно, – сказал он. Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним. – Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа. Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых. – Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна. – Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
wiki-org.ru
2. АЭДЫ И РАПСОДЫ | Симпосий Συμπόσιον
В гомеровских поэмах не раз упоминаются эпические песни и их творцы. Среди этих песен особого внимания заслуживают исторические или героические. Так следует понимать песни, темой которых являются славные подвиги витязей, исполняемые под аккомпанемент струнного инструмента в "Илиаде" Ахиллесом у себя в палатке (по одному пониманию ст. 191 песни IX "Илиады"- в антифонном чередовании с пением Патрокла). Ахиллес, вождь мирмидонян, не является специалистом сказителем былин, как те аэды, которых Гомер называет δημιοεργοί. Очевидно, песни, подобные песне Ахиллеса, мог исполнять всякий из народа при известной музыкальной подготовке.Новейшее сравнительное изучение развития эпоса у разных европейских народов намечает следующие его ступени: а) импровизацию в среде народа (образчик - эпос у каракиргизов, по описанию В. В. Радлова), где нет никаких постоянных форм: песни все время меняются в устах каждого нового певца; б) возникновение определенной табулатуры (термин средневекового западноевропейского эпоса), т. е. появление запаса повторяющихся отдельных песен в определенном складе; в) сосредоточение песни вокруг одной фабулы, подготовку больших национальных эпических поэм. "Славословие героев" (κλέα ἀνδρῶν) в устах Ахиллеса скорее всего следует сблизить с первой ступенью - с импровизацией. Но скоро, однако, наступает момент, когда песня в ее определенной форме становится неизменной, когда авторы смотрят на эту форму как на средство сохранять в памяти потомства подвиги героев, увековеченные преданием. Любопытно, что неграмотный певец новой Греции, слагавший в XIII веке на Крите песнь (τραγούδι) в честь героя национальной борьбы за независимость, видел в ее стихотворной форме залог сохранения в памяти потомства.[1]Такому закреплению в памяти потомства устного исполнения эпоса способствовало и чрезвычайно живое отношение слушателей к содержанию песни. О силе впечатления такой песни говорят и наблюдения над исполнением в Грузии поэмы Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре". Поэма исполняется иногда при молотьбе; слушатели восклицают: "Верно! Согласен! Я был при этом!" Настолько сильно их воображение.Ученые XIX-XX веков в большинстве своем предполагают, что отдельные песни или части поэм, позже вошедшие в составе гомеровских поэм, более или менее долгое время жили в устной традиции специалистов-сказителей - аэдов, гомеридов, рапсодов.Существование сказителей эпоса, как особой группы мастеров своего дела, в среде которых из поколения в поколение бытовал эпос и которые одни владели определенной техникой искусства исполнения его, является одним из основных тезисов "Введения к Гомеру" Вольфа (1795). Это "Введение" и положило начало обширной ученой литературе, посвященной так называемому гомеровскому вопросу. В "Одиссее" (XVII, 382 сл ) аэд называется в числе других мастеров разных знаний и ремесл: "Станет ли кто, посетив чужие края, приглашать оттуда к себе на родину иного какого гостя, кроме мастера, гадателя, врача, плотника или божественного певца, который будет услаждать его пением? Вот кто только является званым гостем на широком просторе земли". Искусство эпического певца, вернее сказителя, есть такое же ремесло, профессия, как занятие плотника, целителя недугов, гадателя, - ремесло, требующее специальных знаний, сноровки и, конечно, таланта. "Я самоучка (αὐτοδίδακτος), - говорит о себе певец в Одиссее (XXII, 347), - но бог вложил мне в душу дар ко всяким порядкам [или рядам] песен". "Муза возлюбила певца" (Од. VIII, 63). Это выражение "самоучка" указывает на легкость, с какою сказителю дается исполнение былины. Он уже сам не отдает себе отчета в своем искусстве, оно кажется ему каким-то даром природы. Певец, добывая себе своим ремеслом пропитание, странствует из одной области в другую, распевая свои песни на пирах знати и среди народа. "Пошли мне, благостная, за песнь хлеба в изобилии", - молит певец богиню Деметру в "Гомеровском гимне" (ст. 494). Обыкновенно длинная былина начинается обращением к божеству: так и у Гомера певец "начинает с бога" (θεοῦ ῆρχενο. Од. VIII, ст. 499). Малые гомеровские гимны к богам, дошедшие до нас в сборниках, приписываемых Гомеру, могли быть такими вступлениями к былинам (они так и называются προοίμια). Незатейливый музыкальный инструмент, вроде тех, которые употребляют наши кобзари, служил для музыкальной интродукции, а также в минуты отдыха певца. Постоянное музыкальное сопровождение не было свойственно исполнению былин.Некоторые современные ученые[2] особенно резко противопоставляют в последнее время ступени стиха, распеваемого аэдом, и стиха, говоримого рапсодом. Образчиком первого рода, особенно характерным, по Бете, является ссора вождей в первой части первой песни "Илиады". Бете сопоставляет ее по стилю с 4-й пифийской одой Пиндара и Вакхилидовой балладой "Минос и Тезей", которую он считает как бы продолжением в том же стиле.Мы знакомимся, таким образом, из указаний в гомеровских поэмах с двумя ступенями литературной обработки народного сказания о героях: 1) с той - где песнь доступна исполнению любого из народа (Ахиллес в песни IX "Илиады") и где она, очевидно, поется, а не сказывается, как былина, и 2) с тою ступенью, где та же песнь в новой форме исполняется профессиональными певцами-сказителями (ἀοιδοί, δημιοεργοί).[3] Как же совершалось дальнейшее развитие таких отдельных песен-былин в более сложное целое - в эпопею?На этот вопрос отвечает анализ обеих гомеровских поэм, но некоторые намеки мы видим и в самом их тексте.В "Одиссее" (I, 351) мы находим указание на то, что больше всего влекло слушателей к аэду: "Ведь охотнее всего люди слушают ту песнь, которая представляет для них самую свежую новинку". Призвание аэда выделяло его из толпы. В немом молчании слушает певца публика. Он, как колдун, чарует ее, приковывает ее внимание своим искусством на долгие часы: Фемий в первой песни "Одиссеи" поет свою песнь о возвращении ахейцев из-под Трои до позднего вечера. "Ты умело, как певец, изложил свой рассказ", - говорит Одиссею Алкиной (Од. XI, 368), находя сравнение с певцом лучшей похвалой "прелести речей" (μορφή ἐπέων) своего гостя. В это "умение" (ἐπιστήμη) эпического певца входило все, начиная с языка эпоса, отличного от разговорного (см. выше, главу II, § 3), стихотворного метра, модуляций голоса, в которых сказывалась былина, до усвоения обширного запаса установленных формул для описания актов бытовой и религиозной жизни (описания приемов пищи и питья, пробуждения утром и укладывания спать, жертвоприношений), сравнений кратких и детализованных, постоянных эпитетов, приемов композиции, искусства характеристики действующих лиц рассказа. Средством последнего является обычно у аэда разнообразие речевых приемов героев.Конечно, все это искусство развивалось постепенно. Сперва это· были так называемые "порядки" или "вереницы" песен (οἶμαι). Этот термин три раза встречается в "Одиссее" (VIII, 74, 481, XXII, 347). Только тематическим стержнем, вокруг которого складывается целый "ряд" песен, является в первой песни "Одиссеи" тема возвращения ахейцев из-под Трои (сюжет киклической поэмы Νόστοι) в исполнении певца Демодока. Такой же "ряд" песен, "слава которого восходит до небес", представляет (Од. VIII, 74) ссора Одиссея с Ахиллесом, сюжет, точнее нам неизвестный. Одиссей хвалит Демодока за исполнение такой οἶμη (VIII, 489): "Ты в чрезвычайном порядке (λίην γάρ κατὰ κόσμον) поёшь о гибели ахейцев о всём, что они свершили, что вынесли, и сколько выстрадали". Здесь κόσμος скорее всего следует отнести к композиции поэмы.В песни XIX "Илиады" Ахиллес говорит Агамемнону (ст. 63 сл.), что ахейцы "долго еще будут вспоминать о моей ссоре с тобой". Елена говорит о Парисе (Ил. VI, 355-359), обращаясь к деверю своему Гектору: "Твою душу объяло больше всего страдание из-за меня, суки, и из-за поздрачнения Александра, кому Зевс положил злую гибель, так что и впредь мы останемся предметом воспевания грядущих поколений". Можно полагать, что в обоих этих случаях мы имеем дело с "пророчеством по его исполнении" (vaticinium post eventum). Поэт дает нам ясно понять, что в его время уже существовала некоторая поэма на основной сюжет "Илиады".М. Чадвик в своей книге "Героический век" (1912) путем аналогии между древнегерманским и древнегреческим эпосами прочно установил, что между отдельной песнью и большим эпосом лежит длительное развитие.Такой период развития должен падать в Греции на время между позднемикенской и гомеровской культурой. Здесь должны быть выяснены конкретные ступени развития. Это в применении к гомеровскому эпосу пока стоит еще как задача.В VII-V веках до н. э. певцов-аэдов сменяют рапсоды, которые с запасом заученных ими эпических песен странствуют по греческим городам. О них мы имеем сведения у Геродота (V, 67), который говорит о мероприятиях сикионского тиранна Клисфена против рапсодов, исполнявших гомеровские поэмы. Фукидид (III, 104) из "гомеровского" гимна к Аполлону Делосскому заключает, что у ионийцев и островитян было некогда в обычае собираться на острове Делосе в праздники Аполлона для устройства состязаний певцов. И если Фукидид воздеражался здесь от самого слова "рапсод", то потому, что был уверен в том, что и сам Гомер являлся участником таких агонов ("слепец, живший на утесистом Хиосе"). Пиндар, во 2-й немейской оде, говорит о рапсодах, называя их вместе с тем гомеридами.Схолии же к 2-й немейской оде Пиндара делают важное примечание к этому месту: "Прежде называли Гомеридами людей, которые происходили от рода Гомера и пели его поэмы, передавая их друг другу из поколения в поколение, а потом стали так называться и рапсоды, не происходившие от Гомера".Из истории эпоса разных народов мы знаем о существовании таких же певцов - специалистов своего дела. В истории старофранцузского эпоса различаются труверы-сочинители и жонглеры-исполнители (латинск. jaculatores). У южных сланян в некоторых областях развилось сословие странствующих певцов, которые назывались "слепачами", даже если и не были слепыми. Перенос названия на зрячих народных певцов объясняется тем, что слепые, которых природа лишила возможности заниматься другими ремеслами, чаще всего берутся за ремесло певца. У финнов такими были lauläjä, или tieläjä (певец, или вещий). У исследованных В. В. Радловым севернотюркских племен (абаканских татар и каракиргизов) образовалось особое сословие певцов, именуемое акынами.Придворные певцы феодалов выдвинулись в эпоху, предшествовавшую завоеваниям киргизов русскими. Поэзия киргизов напоена тоской по этой отжившей поре.[4]
[1] Fauriel, Chants populaires de la Grèce moderne, т. II. стр. 358, — песнь во славу Георгия Скатоверги.[2] Например, Э. Бете, в начале т. I своего сочинения „Homer, Dichtung und Sage“ (1914), противопоставляет термины „Singvers“ и „Sprechvers“.[3] Указания на первую ступень у германских племен мы находим и у готского историка Иордана (Getica, гл. 5), где он говорит, что сами готские князья gesta maiorum modulationibus cytharisque canebant (воспевали подвиги предков).[4] О характере народного эпоса тюркских народов в сопоставлении с гомеровским эпосом см. § 9 данной главы.
simposium.ru
Аэд - это... Что такое Аэд?
Аэд — (от греч. ἀοιδός певец) в Древней Греции профессиональный исполнитель эпических песен под аккомпанемент щипкового инструмента форминги (наподобие лиры). Аэды могли быть странствующими и на постоянной службе у царей и греческих общин,… … Википедия
АЭД — атомно эмиссионный детектор АЭД Ассоциация «Электронные деньги» с 2009 фин. Источник: http://webplanet.ru/news/business/2009/10/08/aed.html … Словарь сокращений и аббревиатур
аэд — I. В мифологии ирландских кельтов второй ребенок и первый сын Лира и Аобх. Злая мачеха, Аоифе (1), превратила его вместе с сестрой Фионуалой и братьями Фиахтрой и Конном в лебедя (см. также глава 11). II. См. монган (Источник: «Кельтская… … Энциклопедия мифологии
аэд — сущ., кол во синонимов: 3 • исполнитель (51) • певец (95) • поэт (71) Словарь синонимов ASIS. В.Н … Словарь синонимов
Аэд — (греч. aoidos певец) исполнитель эпических песен в эпоху неписаных текстов. А. пел под аккомпанемент четырехструнной лиры. Во времена Гомера а. состоял на службе общин и царей, были и странствующие а. Греки верили, что песни в уста а.… … Античный мир. Словарь-справочник.
аэд — (от греч. aiodos певец) в Древней Греции странствующий певец импровизатор, автор героических поэм (Гомер). Пел в сопровождении лиры или кифары. С утратой героическим эпосом своих позиций в обществе уступает место рапсоду … Словарь литературоведческих терминов
аэд — а эд, а … Русский орфографический словарь
Аэд — (греч. певец, поэт, заклинатель), во времена Гомера поэт и певец, аккомпанировавший себе на четырехструнной лире. В античную эпоху профессиональный певец приравнивался по положению в обществе к прорицателю, врачу и архитектору, т. е.… … Словарь античности
аэд — I. В мифологии ирландских кельтов второй ребенок и первый сын Лира и Аобх. Злая мачеха, Аоифе (1), превратила его вместе с сестрой Фионуалой и братьями Фиахтрой и Конном в лебедя (см. также глава 11). II. См. монган … Кельтская мифология. Энциклопедия
АЭД — атомно эмиссионный детектор … Словарь сокращений русского языка
dic.academic.ru
ГОМЕРОВСКАЯ ГРЕЦИЯ. История культуры древней Греции и Рима
ГОМЕРОВСКАЯ ГРЕЦИЯ
В XII–VIII вв. до н. э. совершился переход от родового строя к государственной организации полисного типа. Некоторые проявления этого процесса можно найти в поэмах Гомера, возникших в основном в VIII в. до н. э… Пришедшие с Балкан греческие племена расселялись, по всей видимости, небольшими родовыми группами во главе с выборным предводителем — басилевсом. Для решения каких-то общих задач роды иногда объединяли свои силы, образуя более крупные общности, называемые фратриями. Еще большим объединением было племя — фила, которая, как и фратрия и род, выводила свое происхождение от одного общего предка. Наряду с главами родов существовали также предводители фратрий и фил — упоминаемые у Гомера филобасилевсы, которым главы родов уступали часть своей огромной власти. Когда древний певец-аэд говорит о некоторых царях, что они были более «царственны», чем другие, или «самые царственные» из всех, он выражает тем самым различия в статусе между предводителями племен и главами отдельных родов.
При родовом строе издавна уже были распространены элементы частной собственности. Хотя земля считалась общим достоянием рода, охотничья добыча, например, или предметы повседневного пользования принадлежали тому, кто их себе присвоил. Индивидуальную собственность составлял и скот. С развитием сельского хозяйства, ремесла, торговли и пиратства, с возникновением городов, где также начали селиться племена, жившие прежде только в деревнях, индивидуальное богатство стало быстро расти, а права людей на свое имущество укрепляться. Все больше предприимчивых людей высвобождались из-под власти рода и его главы, покидали свои деревни и начинали хозяйствовать совершенно самостоятельно. Одновременно углублялась имущественная, а с ней и социальная дифференциация.
Как мы знаем из поэм Гомера, в VIII в. до н. э. богатая аристократия имела обширные земельные владения, переходившие по наследству и отделенные от коллективной родовой собственности. Представители этой аристократии стремились ограничить власть филобасилевсов, управлять вместе с ними. Это хорошо видно в «Одиссее», где феакийский царь Алкиной вершит все дела совместно с 12 избранными народом пожизненными басилевсами, занимая, скорее, положение первого среди равных. Наследственные прерогативы верховного правителя выступают лишь как пережиток родового строя и вызывают сопротивление у аристократии. Так, в Коринфе аристократический род Бакхиадов выдвинул вместо пожизненного царя избиравшегося на год правителя, очевидно, из той же богатой и знатной среды. В Фессалии наследственная монархия сменилась выборной. В Афинах басилевсу были приданы в помощь сначала верховный военачальник — полемарх, затем регент — архонт и, наконец, шестеро судей — фесмофеты. Со временем власть наследственного царя была заменена властью выборного должностного лица, носившего двойной титул — архонт-басилевс.
Главной формой политической организации греков стали города-государства, или полисы, управляемые аристократией. Центром государства был город, образовавшийся чаще всего в результате слияния нескольких деревень. Так, Мантинея, согласно греческому географу Страбону, возникла из соединения девяти, Тегея — также девяти, Патры — семи поселков. Таким искусственно созданным комплексом поселений (мера эта, имевшая целью укрепление обороноспособности, называлась синойкизмом) была и Спарта, включавшая в себя пять деревень. Наиболее известным был афинский синойкизм, который легенда приписывала царю Тесею: двенадцать сельских общин были слиты в единый полис и таким образом лишены политической самостоятельности. При возникновении нового организма старые филы не переставали существовать, но становились теперь его составными частями. Три дорические филы мы находим затем в Спарте, Коринфе, Сикионе и на Крите, четыре ионийские — в Афинах, Эфесе, Милете и других ионийских городах эгейского мира.
Несмотря на то что письменность в VIII в. до н. э. не была еще повсеместно распространена, именно к этому времени относятся, по всей вероятности, два шедевра древнегреческой литературы — «Илиада» и «Одиссея» Гомера. То, что у порога многовековой греческой литературной традиции стоят два уже столь совершенных произведения, заставляет предполагать предшествующее длительное развитие эпоса, блестяще увенчавшееся в поэмах Гомера. Древние обороты эпического языка, сам образ мира, в котором герои на колесницах сражаются бронзовыми копьями, ведут нас в эпоху микенскую, эпоху ахейских царей. Поэмы словно игнорируют те великие перемены в жизни греков, которые были связаны с приходом дорических племен, разрушением Аргоса, Спарты, Микен, складыванием новых форм политической организации и культуры. С восхищением всматривается певец в далекое время ахейских героев, стремясь передать слушателям чарующее видение давно исчезнувшего мира. Всеми своими корнями уходила эпическая традиция в период микенской культуры. Песни эти, которых должно было быть много, певали тогда сами цари и воины под звуки форминги — разновидности кифары, как это делает Ахилл в «Илиаде». Пели они о славных победах, о событиях, поражавших воображение. Одним из таких событий была, несомненно, осада Трои.
Позднее на смену пению пришла рецитация, появились профессионалы — аэды, или рапсоды. Эпическая песнь была сокровищницей традиционной мудрости и традиционного языка, включала в себя множество готовых формул. Из этого традиционного материала выстроены и оба шедевра античной культуры — «Илиада» и «Одиссея». Однако они не погружены целиком в прошлое, а обращены и к современной им эпохе. Хотя герои Гомера сражаются еще бронзовыми копьями, в поэмах упомянуты финикийцы, с которыми греки до начала первого тысячелетия до н. э. не имели никаких контактов. Великолепные финикийские сосуды, описанные Гомером, соответствуют тем, которые были найдены археологами, и которые относятся к VIII в. до н. э. Знаменитое описание щита Ахилла больше применимо к бронзовым щитам в ориентализирующем стиле VIII в. до н. э., обнаруженным на Крите. Для этого же времени характерно, видимо, и использование обоих типов щитов, встречающихся в «Илиаде»: один — длинный, микенский, прикрывающий воина целиком; другой — более поздний, меньшего размера, круглый, с металлическим навершием посередине. Оба типа щитов представлены одновременно на сосудах геометрического стиля VIII в. до н. э. Даже само бронзовое оружие гомеровских героев, которое всегда рассматривалось в науке как свидетельство сознательной «архаизации» повествования, необязательно является таковым: в 1953 г. в Аргосе были найдены в целости и сохранности бронзовые доспехи середины того же VIII в. до н. э. Как видно из этих и других примеров, Гомер черпает материал и в далеком микенском прошлом, и в современном ему мире. Доминирующее положение, которое занимает в его поэмах аристократия, также является отражением отношений, господствовавших не в ахейских государствах, а в ионийских полисах гомеровской эпохи.
Читая «Илиаду» и «Одиссею», мы наблюдаем усиление имущественного и социального неравенства, ослабление власти рода и его главы, складывание относительно многочисленного привилегированного слоя, претендующего на власть наряду с басилевсами. Между царями и аристократией, сражающимися на колесницах, и массой легковооруженных простых пеших воинов пролегла уже глубокая пропасть. Мы видим безымянный демос, владельцев мелких земельных наделов, лиц, вносящих поземельную ренту, наконец наемных тружеников, поденщиков, занятых в сельском хозяйстве. Жизнь этого низшего слоя свободных греков лишь немногим лучше смерти и загробных мучений, как говорит Одиссею Ахилл, предпочитавший, по его словам, трудиться поденщиком на чужой земле, у беднейшего из крестьян, чем властвовать в царстве мертвых.
Как и микенские таблички, поэмы Гомера рассказывают о специализации ремесла: о кузнецах, каменщиках, столярах, корабелах. Рядом со свободными людьми тяжко трудятся рабы, причем рабство у Гомера еще сохраняет характер домашний, патриархальный. Рабы и рабыни выполняют различные работы По дому, но занимаются также и земледелием, пасут скот. Хозяйство натуральное, служит удовлетворению потребностей одной семьи; этим и объясняется то, что рабство не играло тогда значительной роли в экономике. Царям и аристократии нет необходимости занимать больше рабов в своем хозяйстве: потребности их ограниченны, да они и сами не стыдятся и не чуждаются физического труда. Отец Одиссея, Лаэрт, возделывает землю, Пенелопа прядет, Навсикая стирает белье. Одиссей строит плот, а Парис — целый дворец. И все же чем богаче царь или крупный землевладелец, тем больше у него рабов; у Одиссея в его домашнем хозяйстве занято 50 рабынь. Воспевая героев прошлого, великий реалист Гомер дает ясную картину социального размежевания в ту эпоху, когда он жил. В образе же дерзкого Терсита, сеющего среди осаждавших Трою недовольство верховным вождем Агамемноном, нашел отражение назревавший конфликт между царями, ведущими свое происхождение от олимпийских богов, и массами простых воинов.
Идеалы Гомера — идеалы аристократические, и обращается он к носителям аристократической культуры и самосознания. Именно этому слою слушателей особенно были по душе звучные строки о славных и воинственных царях, рожденных Зевсом, или о наказании Одиссеем бунтовщика Терсита. Эпические поэмы Гомера — своего рода кодекс аристократической морали. Высшей ценностью для знатного воина — эпического героя — считаются посмертная слава, вечная память об имени доблестного бойца и о его подвигах. Сохраняет эту память певец-аэд, который передаст ее потомкам. В «Одиссее» такими хранителями предания о героических деяниях предков выступают певцы Демодок при дворе царя Алкиноя и Фемий в доме Одиссея. Их песни, как и поэмы самого Гомера, не только рассказывали о прошлом, но и воспитывали аристократическую молодежь на примерах прославленных мужей минувших столетий: если хочешь сам быть воспетым аэдами, подражай в мудрости и доблести героям, сражавшимся под Троей, или странствующему Одиссею, выбери, как Ахилл, короткую, но славную жизнь вместо длинной, но лишенной подвигов.
Перед нами — психологические и нравственные типы аристократической среды тогдашнего греческого общества. В фигуре Ахилла, мучительно переживающего обиду, яо безучастно / взирающего на гибель своих соплеменников от мора, угадывается тип себялюбивого и гордого ионийского аристократа. Равным образом в фигуре скитающегося по морям Одиссея нетрудно распознать черты неустрашимого грека-колониста VIII в. до н. э., человека опытного и предприимчивого. Гомер не только художественно воссоздает оба этих типа, но и облекает их в мифологическое одеяние. Со временем поэмы Гомера стали для греков чем-то вроде священных книг, каноном поведения и одновременно источником знаний о прошлом, как воспринимал «Илиаду» и «Одиссею», например, историк Фукидид. Это отношение к эпосу как сокровищнице всей вообще мудрости сохранялось на протяжении многих столетий, до самого конца античной эпохи было популярно аллегорическое истолкование обеих поэм.
Справедливо до некоторой степени и замечание Геродота, что богов грекам сотворили Гомер и Гесиод. Гомер действительно столь глубоко внушил грекам свое представление о богах, что они уже никогда не могли освободиться от этого представления, а величайший греческий скульптор V в. до н. э. Фидий, создавая своего Зевса Олимпийского, безусловно находился под впечатлением стихов слепого аэда. Но на самом деле мир олимпийских богов и богинь во главе с Зевсом не был лишь плодом воображения Гомера или поэта Гесиода. Образ олимпийского пантеона сложился намного раньше, когда греческие племена, поселившиеся вблизи горы Олимп, стали представлять себе, что на вечно окутанной облаками вершине царствует могучий бог света и дня; культ этот греки принесли с собой с севера. Разумеется, трудно определенно судить о том, что происходило в головах людей в столь отдаленные времена, однако образ великолепных олимпийцев, собирающихся при дворе громовержца Зевса на общий совет, весело пирующих целыми днями от восхода до заката, вступающих между собой в браки и ссорящихся, слишком напоминает придворный быт древних правителей, обитавших у подножия Олимпа в Фессалии, чтобы не увидеть в представлениях греков об олимпийских богах отражение повседневной жизни и идеалов фессалийской аристократии. Тогда-то и начал складываться древнегреческий пантеон, включивший в себя и некоторых догреческих богов и богинь, как, например, Афину, ставшую в мифологии эллинов воинственной и мудрой дочерью Зевса. Однако многие догреческие божества и целый мир демонов и духов не вошли в новую религиозную систему. Впрочем, новая религия не сразу одержала победу: отголоски борьбы со старыми догреческими верованиями слышны в легенде о титаномахии — войне титанов, сыновей богини земли, с богами-олимпийцами. Предания, отразившие длительный процесс утверждения новой религии, религии Зевса, религии порядка и гармонии, в борьбе со старой верой в гигантов и титанов, олицетворявших первобытные, необузданные, дикие и слепые силы, можно найти в поэмах Гомера и Гесиода.
У Гомера мы встречаем и другие следы древнейших религиозных воззрений. Эпитеты, которые он применяет к Афине («совоокая») и к Гере («волоокая»), восходят ко временам догреческим, когда в животных видели проявления божественной силы. Подобные же представления о богах видны в «Илиаде» и в рассказе о том, как Аполлон и Афина, словно птицы, сидели на ветвях священного дуба близ ворот Трои. Сам Зевс хотя и выступает в «Илиаде» отцом богов, людей и абсолютным властителем, однако не всем он может повелевать: предел его власти ставит темное и таинственное могущество Мойр, богинь судьбы. Олимпийские боги царствуют безраздельно, но они не всевластны и не всеведущи. Зато они прекрасны, озарены светом, воображение наделяет их удивительной пластикой, они внушают восхищение. Не со страхом, а с изумлением и восторгом относится к своим богам герой Гомера. Эти боги близки людям, ибо они сами — как бы только облагороженные, «улучшенные» люди, существа, которые отличаются от людей лишь бессмертием. Боги, живущие на Олимпе, непрестанно общаются с простыми смертными, участвуют в их жизни: так, все они явились на свадьбу Пелея с Фетидой. Но если боги схожи с людьми, то люди — с богами: любимые герои греков Диомед, Аякс, Агамемнон богоподобны. В глазах древнего эллина величия богов нисколько не умаляло то, что они любят и ненавидят, как люди, что Зевс отбивает смертных женщин у их мужей, а Гера его ревнует. Ибо и в ревности, как и в ненависти, в смехе, равно как и в плаче и стонах, проявлялась, по мнению греков, красота жизни — разве могли быть лишены этой красоты бессмертные олимпийские боги? Лишенные чувств, эмоций, переживаний, свойственных всем живущим, боги казались бы грекам существами более несчастными, чем люди.
Герой Гомера душою связан с богами, они воздействуют на все его помыслы и поступки. Вот Ахилл, разгневавшись на Агамемнона, уже хватается за меч, чтобы обрушиться на ненавистного обидчика, как вдруг в его душе происходит какая-то перемена и он опускает меч в ножны. Гомер объясняет случившееся внезапным явлением богини Афины, которая и призвала героя укротить свой гнев. Так боги могут влиять на любые решения смертных, а в минуты сомнений придавать героям уверенность и храбрость. Впрочем, в действиях богов нет ничего неестественного, ничего, что бы определяло линию поведения людей против их сознательной воли. Афина не принуждает Ахилла слепо выполнить повеление богов, она взывает к его разуму, убеждает повиноваться. Эта естественность поведения богов и то, что каждый из них обладал в сознании людей ярко выраженной индивидуальностью, также не остались без последствий для мышления древних эллинов.
Греческий эпос повлиял не только на формирование местных религиозных и этических понятий, но и на всю европейскую культуру. Влияние его сказалось прежде всего в создании новых литературных форм поэзии, греческой и римской. В Греции наследием Гомера жила как эпика, так и трагедия, а в некоторой степени и все прочие литературные жанры. Гомеровские традиции сохранялись в языке греческой поэзии до самого конца античной эпохи. Без Гомера были бы немыслимы ни Вергилий, ни какое-либо из многочисленных произведений псевдоклассической эпики. Другое дело, что иные мотивы, которые для Гомера были чем-то естественным и вытекали из его мировоззрения, как, например, вмешательство богов в жизнь людей, стали в позднейшей эпике лишь техническими средствами, призванными облегчить развитие действия, или же оставались как традиционная условность, как пережиток. Гомер явился творцом эпической техники, которой пользовалась затем вся без исключения европейская литература. Но Гомер создал и ряд образов, будивших фантазию многих выдающихся европейских поэтов. Назовем хотя бы таких польских поэтов, как Станислав Выспяньский, написавший под влиянием Гомера «Возвращение Одиссея», Адам Мицкевич, который, создавая польскую национальную эпопею, шедевр литературы — поэму «Пан Тадеуш», часто сознательно ударял по струнам того же слепого аэда.
Поделитесь на страничке
Следующая глава >
history.wikireading.ru
аэды - это... Что такое аэды?
Аэды — (от греч. ἀοιδός, aoidos певец) певцы, древнегреческие сказители народных песен, лёгших в основу древнейшего эпоса. До возобновления письменности (после её утраты в эпоху Тёмных веков) и установления закреплённых текстов аэды… … Википедия
Аэды — певцы, древнегреческие сказители народных песен, легших в основу древнейшего эпоса (см. Гомер). Литературная энциклопедия. В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М … Литературная энциклопедия
АЭДЫ — (греч. aoidos). Певцы и поэты в древнегреческий героический период. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. АЭДЫ греч. aoidos. Вдохновенные певцы и поэты в древнегреческий героический период. Объяснение… … Словарь иностранных слов русского языка
АЭДЫ — (от греч. aoidos певец) в начальный период древнегреческой литературы (8 7 вв. до н. э., т. н. гомеровская эпоха) певцы, сочинявшие и исполнявшие эпические песни под аккомпанемент струнного инструмента … Большой Энциклопедический словарь
Аэды — в начальный период древнегреческой литературы (VIII–VII вв. до н.э.) певцы, сочинявшие и исполнявшие эпические песни под аккомпанемент струнного инструмента. Большой толковый словарь по культурологии.. Кононенко Б.И.. 2003 … Энциклопедия культурологии
АЭДЫ — (от греч. aoidós певец), древнегреческие исполнители и сочинители эпических песен (VIIIVII вв. до н. э.). В эпоху, когда еще не было закрепленных текстов, А. импровизировали под аккомпанемент струнного инструмента. В гомеровских… … Литературный энциклопедический словарь
Аэды — (от греч. aoidos певец) древнегреческие исполнители эпических песен. В эпоху, когда ещё не было закрепленных текстов, А. импровизировали под аккомпанемент струнного инструмента. В гомеровских поэмах А. изображаются как певцы на службе… … Большая советская энциклопедия
Аэды — др. греч. певцы, исполнители эпич. песен. В гомеровских поэмах А. изображ. как профессион. певцы на службе общин и царей. Но были и странствующие А … Древний мир. Энциклопедический словарь
Греция (Древняя) — Греция Древняя, Эллада (греч. Hellás), общее название территории древнегреческих государств, занимавших Ю. Балканского полуострова, острова Эгейского моря, побережье Фракии, западную береговую полосу Малой Азии и распространивших своё влияние в… … Большая советская энциклопедия
Народное творчество — художественное, народное искусство, фольклор, художественная творческая деятельность трудового народа; создаваемые народом и бытующие в народных массах поэзия, музыка, театр, танец, архитектура, изобразительное и декоративно прикладное… … Большая советская энциклопедия