История древней Руси. Древние орудия земледелия

Trojden | Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла: Колпаков С. В.

Зарождение земледелия. Люди подметили, что зёрна колосьев или плодов, упав на рыхлую почву, прорастают и дают плоды. Они поняли, что пищу можно выращивать, и стали сажать в землю семена съедобных растений. Так из собирательства возникло земледелие.

Для посевов выбирали ровные участки, расположенные неподалёку от воды. После расчистки от деревьев поле рыхлили мотыгами. Затем бросали в землю зёрна. Такой вид земледелия называют мотыжным. Когда урожай созревал, его собирали при помощи серпов. Они состояли из дугообразной костяной или деревянной основы, в которую по краю вставляли осколки камней.

Древнейшие орудия земледелия

Со временем люди изобрели плуг. Вначале это была жердь с острым сучком на конце, которую привязывали к упряжке быков. Плугом можно было обработать больше земли, да и урожай со вспаханного им поля был выше, чем с обработанного мотыгой. Это происходило потому, что плугом земля вспахивалась глубже, а семена, посаженные глубоко в землю, давали лучшие всходы.

Первыми растениями, которые научились выращивать люди, были пшеница, ячмень и просо. Родина этих растений — Передняя Азия. Так называют полуостров Малая Азия и прилегающие к нему области. Именно здесь найдены древнейшие поселения земледельцев. Они были основаны более 10 тысяч лет назад.

Из Передней Азии земледелие постепенно распространилось по всему миру.

Появление скотоводства. Человек издавна начал одомашнивать животных. Первым, кого он приручил, была собака, ставшая его верным другом. Собаки оказались прекрасными сторожами. Если они чувствовали, что к поселению подкрадываются враги или хищники, то поднимали громкий лай. На охоте собаки помогали выслеживать и загонять дичь.

Скотоводы. Наскальное изображение

Возвращаясь домой, охотники иногда приносили с собой детёнышей убитых ими животных и выкармливали их до тех пор, пока они не становились достаточно взрослыми. Так постепенно люди приручили и начали разводить свиней, овец, коз и коров. Таким образом из охоты возникло скотоводство.

Возникновение ремесла. Появление земледелия и скотоводства изменило образ жизни людей. Теперь им не надо было переходить с одного места на другое вслед за кочующими стадами животных. Не надо было и каждый раз возводить новое жильё. Люди постепенно перешли к оседлому образу жизни. Это экономило их силы и время, которое можно было потратить с большей пользой: например, посвятить его совершенствованию орудий труда и жилищ.

Примерно в это время люди научились изготавливать глиняную посуду. В ней можно было хранить продукты, готовить пищу. Так возникло гончарное дело. Люди научились также из волокон льна и шерсти домашних животных прясть нити, из которых ткали материю для изготовления одежды. Эта одежда получалась красивее и удобнее той, что делалась из шкур животных. Так появилось ткачество.

Переход к оседлости способствовал появлению у людей новых изобретений и совершенствованию орудий труда. У них начало развиваться ремесло, то есть мелкое ручное производство различных изделий.

Начало обработки металлов. Около 7 тысяч лет назад люди научились обрабатывать металлы, первым из которых стала медь. В Передней Азии, где были богатейшие залежи меди, люди порой находили руду прямо под ногами. Иногда она попадала в огонь, начинала плавиться и застывала причудливыми слитками. Люди подметили это, стали заливать расплавленную медь в специальные формы, отливая наконечники стрел, топоры, ножи и многое другое.

Древняя глиняная посуда

Металлическая иголка и каменная форма для её отливки

С помощью медных орудий труда стало легче обрабатывать дерево и кость. Но медь встречается редко, и поэтому изделия из неё были доступны далеко не всем. Почти одновременно с медью люди научились обрабатывать золото и серебро. Эти металлы встречались ещё реже, чем медь, и шли лишь на изготовление украшений.

Подведём итоги. Освоив земледелие и скотоводство, человечество перешло от присваивающего хозяйства к производящему. Более быстрыми темпами пошёл процесс совершенствования орудий труда, что привело к появлению нового занятия — ремесла.

10 тысяч лет назад. Появление первых земледельческих поселений.

7 тысяч лет назад. Начало обработки металлов.

Вопросы и задания

1. Расскажите о возникновении земледелия и скотоводства.

2. Где и когда возникло земледелие? Как называется древнейший способ земледелия?

3. Как вы думаете, какое значение имел переход к земледелию?

4. Придумайте рассказ о том, как один из охотников первым догадался принести в стойбище детёныша убитого им животного, и что из этого вышло.

5. Что такое ремесло? Как вы думаете, что способствовало развитию ремесла? Назовите два-три вида древнейших ремёсел.

trojden.com

Очерки русской культуры XVIII века. Часть первая.

3. Земледельческие орудия и обработка почвы

Основным земледельческим орудием была в XVIII в., как и ранее, соха. Она имела традиционную, проверенную веками форму. Подавляющее большинство сох имело в XVIII в. отвальное устройство в виде перекладной («переметной») полицы (в XVIII в. ее называли палицей) для более экономного маневрирования в конце загонки у межи. Закончив борозду и развернув соху на 180°, крестьянин переменял отвал палицы с правого положения на левое, благодаря чему мог, не тратя время на заезды, начать прокладывать следующую борозду непосредственно рядом с только что сделанной. Общий вид великорусской сохи 50—60-х гг. XVIII в. зафиксирован в рисунке А. Т. Болотовым (см. рис. на с.65)1, а описание ее устройства в 1758 г. дал П. Рычков: «Состоит она, во-первых, из розсохи, для которой приискивают удобное дерево и выделывают из ней две развилины, на коих два сошника насаживаются. На оглобли вырывают от корени крючья из осинового дерева, а в них вдалбливается неширокая доска, в кою вкладывается вышеозначенная розсоха верхним кондом и утверждается в оглобленные крючья палкою, что называется валек, От сего валька вперед, разстоянием на аршин вдалбливается (между оглоблями. — Л. М.) палка длиною в аршин же, и называется поперешником. А к нему привязывают розсоху веревкою, кою именуют подвой, и утверждают по обе стороны (т. е. натягивают. — Л. М.) короткими палками, кои называют кляпы (кляп протыкает одну из веревок, и вращением кляпа ее свивают и натягивают, что вместе с тем сокращает веревку в длине; крепится кляп зацепом за другую половину веревки. — Л. М.) В подвой вкладывают брусок длиной вершков в пять и называется он кобылкой, на которую кладется железная палица, коя во время пашни прикладывается к обоим сошникам (попеременно. — Л. М.) валит вспаханную сошниками землю на одну сторону, чего ради и перекладывают ее на обе стороны. Лошадь в соху запрягают без дуги, но задевают гужами в оглобленные концы и кладут на нее (т. е. лошадь — Л, М.) седелку с поперешником»2. Вращая кляпы вокруг подвоя и закрепляя их, земледелец поднимает или опускает нижнюю часть рассохи и меняет тем самым угол наклона сошников. Таким образом, легко менялась глубина вспашки, что было особенно важным в нечерноземных районах, где часто толщина почвенного слоя резко колебалась, даже в пределах одного участка панши. Сошники могли быть без перьев и с перьями, представляющими зародыш лемеха. Перья увеличивали ширину пласта поднимаемой земли. Поскольку у сохи не было опорной «пяты», то крестьянин мог пахать сохой с наклоном вправо, когда пласт земли необходимо было круче отвалить в сторону. Крутизна положения железной полицы (иногда она была и деревянная)- способствовала не только отвалу почвы в сторону, но и рыхлению почвы, что было принципиально важным, так как могло освобождать иногда даже от вторичной вспашки и боронования сравнительно мягких грунтов. Сошники проделывали углубленную борозду, которая хотя при следующей загонке заваливалась почвой, но тем не менее служила своеобразным дренажом. В условиях перенасыщения влагой полей во многих районах России это было очень ценно.

Но, пожалуй, наиболее важным достоинством сохи была ее легкость — она весила около одного пуда. Это давало возможность крестьянину работать (особенно весной) даже на слабосильной лошади.

Разумеется, соха имела и недочеты. Известный русский агроном И. Комов писал, в частности, что соха «тем недостаточна, что излишне шатка и чрезмерно короткие рукоятки имеет, отчего владеть ею столь удручительно, что трудно сказать, лошади ли, которая ее тянет, или человеку, который правит, ходить с нею труднее»3. Однако эти неудобства были вполне преодолимы так же, как преодолимыми были и функциональные недостатки сохи. Мелкая вспашка сохой (от 0,5 до 1 вершка) компенсировалась «двоением», а иногда и «троением», т. е. двукратной и трехкратной вспашкой. «Двоение» давало дополнительное заглубление в нетронутый слой почвы лишь на 30—40%. Видимо, тот же эффект был и от «троения». Широко применялась и углубляющая борозду вспашка «след в след»4. Общая глубина вспашки чаще всего определялась толщиной плодородного слоя земли, т. е. собственно почвы. Древнейшая традиция запрещала выворачивать подпочвенный слой (глину, песок и т. п.). Конечная глубина вспашки (при двоении и троении) колебалась от 2 до 4 вершков, т. е. от 9 до 18 см5. Для того чтобы достичь такой глубины, нужна была многократная вспашка и вспашка «след в след».

Разумеется, разные типы пахотных орудий были способны входить в землю на разную глубину. Собственно соха пахала мелко. В Переяславль-Залесской провинции она, как правило, врезалась в землю «в полвершка с небольшим», косуля — в полтора, а плуг «землю прорезывает глубиною в 2 вершка и более». Так, вероятно, было в большинстве нечерноземных районов. По наблюдениям И. Лепехина, соха «не глубже как с небольшим на вершок прорезывает землю»6. В редких случаях глубина вспашки была большей во Владимирском ополье, где соха проникала в конечном счете на четверть аршина — 18 см. В Переяславль-Рязанской провинции «во время пахания опускают соху в землю вершка на три». В Калужской провинции двулемешными сохами «в землю не более впускают как на 2 верщка, а в мягкой земле и на 3 вершка»7, но, видимо, двулемешные калужские и рязанские сохи — это косуля.

Что же касается борьбы с сорняками, то, по убеждению Лепехина, при повторной запашке «соха столько же... искоренять может, как и глубоко проникающее пахотное орудие». Соха была незаменима на песчано-каменистых почвах, так как пропускала меж сошников мелкие камешки. Достоинства этого орудия были проверены народной практикой и на лесных росчистях, так как она легко преодолевала корневища и т. п.

Простота конструкции, дешевизна сохи делали ее доступной даже бедному крестьянину. Там, где не было суглинка, тяжелых глинистых и иловатых почв, соха не знала конкуренции. На песчаных и супесчаных, серых с супесью почвах Новгородской, Вологодской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Костромской, Московской, Рязанской, Нижегородской и ряда иных губерний соха вполне себя оправдывала. Залежь черноземного региона соха вряд ли одолевала, но выручало плодородие почвы, выдерживавшее самое поверхностное рыхление. На старопаханных почвах соха была выгоднее плуга. Недаром она быстро проникала в XVIII в. и в черноземные Орловскую, Тамбовскую, Курскую, Воронежскую губ.8 На Урале соха стала конкурентом сабана, который был несколько легче украинского плуга, но требовал тяги как минимум 4 лошадей9. Преимущественно соху употребляло русское население Ставропольской, Уфимской и Йсецкой провинций, где ею достигалась глубина пахоты до 4 вершков (вероятнее всего, также путем многократной перепашки)10. Автор интереснейшего топографического описания Черниговской губ. Аф. Шафонский ратовал за внедрение сохи в земледелие этого края11. Даже на тяжелых почвах сохи применялись при второй и третьей перепашке. В этом случае они выступали в той же роли, как и позднейшие сохи-черкушки. Так, во владении Спасо-Евфимьева монастыря с. Светниково Владимирского у. пар поднимали плугами, запряженными 2 лошадьми, а вторичную вспашку под посев озими производили уже сохами.

Таким образом, соха со всеми ее недостатками была оптимальным; вариантом пашенного орудия, поскольку обладала широким агротехническим диапазоном, была экономически доступна широким хмассам непосредственных производителей и в целом отвечала производственным запросам и возможностям крестьянского хозяйства.

В XVIII в. произошел и существенный сдвиг в развитии пахотных орудий в виде массового распространения косули — орудия плужного типа. Резкое расширение пашенных угодий за счет «посредственных» земель (как правило, это были тяжелые глинистые и иловатые грунты), увеличения лесных росчистей повышали нужду в более мощном пахотном орудии. Косуля в Европейской России употреблялась там, где соха была бессильна перед твердостью грунта. Постепенно утверждается практика, когда сохой «пашут только старую пашню, а дербу или новую пашню, дерут косулями, которая от сохи тем разнится, что глубже идет в землю и дерет вершка на полтора глубиною»12.

Об устройстве косули можно судить по одному из ее изображений 60-х гг. XVIII в. (см. рис. на с. 69)13. Главное отличие косули от сохи состоит в том, что вместо одного из сошников (левого) устроен отрез,, который выдвинут несколько вперед. Стойка косули уже не раздвоена, т. е. не имеет вида россохи, а делается из плотного бруса. Правый сошник сделан теперь уже так, что в нем слиты воедино собственно сошник, отвал и лемех. Таким образом, косуля стала отвальным орудием. В переяславской косуле, как видно из рисунка, стойка косули была «вдолблена» в валек, а нижняя половина ее крепилась к оглоблям, вероятно, не веревочным подвоем, а гнутыми жердями, концы которых опирались на два «поперешника». Российская косуля весила около 2 пудов. В нее обычно запрягалась одна лошадь, идущая по борозде» «чего ради правая оглобля делается у нее кривой, чтоб лошаде бороздой ходить было свободнее»14.

Разновидности этой косули имели, как правило, местные названия, но они кардинально друг от друга не отличались. Известна, например, ярославская косуля. Краткое описание косули аналогичного типа дал И. Комов, считавший, что он характерен для Переяславль-Рязанской провинции. Он называет ее косулей «об одном лемехе с полицею, несколько круто поставленными для отвала земли»15. Несомненно, что у этой косули также был отрез, или резец. По данным М. Л. Баранова, в середине XVIII в. косули с одним лемехом и отрезом были у крестьян Владимирской губ., в частности во владениях Спасо-Евфимьева монастыря (с. Мордош). По наблюдениям этого автора, косули у крестьян появляются здесь примерно с 40-х гг. XVIII в. Правда, иногда отрез косули был железным, а иногда имел железный наконечник и даже костяной. Косули в этом районе пахали очень глубоко — па четверть аршина с небольшим (около 20 см)16. Плуг

Соха

Косуля

Борона

В сущности, косуля объединила и улучшила функции двух древнейших орудий — сохи и отреза, или чертежа (резца). В XVIII в. в некоторых районах, например в Псковской, Новгородской, Тверской губ., еще сохранялась в чистом виде комбинация работы этих орудий. Кроме того, отрезы, вероятно, были в практике в Бежецком, Краснохолмском, Старицком уездах и других. Отрезом делали первую обработку лесных росчистей: «сперва отрезом, а после сохами и несколько поборонив, сеют овес» (Калязинский у.)17. Таким образом, принцип целесообразности, мотивированный во многом спецификой природно-климатических условий и, в частности, широкой практикой ежегодных расчисток леса в подавляющем большинстве уездов (исключением, возможно, были Тверской и Кашинский у.)» сохранил своеобразную комбинацию почвообрабатывающих орудий, внешне выглядящую архаично. Существование отреза как особого орудия, видимо, оправдывалось еще и потому, что последующая обработка выжженной лесной земли, часто изобилующей щебнем и мелкими камнями, могла быть сделана только сохой. Так, видимо, было во многих районах севера. Больше того, в XVIII в., в частности в Вышневолоцком у., сохранилась соха без полицы (возможно, позднейшая соха-цапулька): «На вновь выженных местах обрабатывают оную (землю. — Л. М.) обыкновенную ж сохою, но без полицы. Сие называется цапать»18. О «коловых» (в отличие от перовых) сохах на работах такого же типа сообщает Лаксман, встречались в практике и односошные и трехральные сохи19.

Помимо однолемешной косули, т. е. косули в ее наиболее совершенной форме, преимущественно в окраинных районах был распространен тип орудия, которое позднее в XIX в. получило название «сохи с брылой». Это, видимо, самая начальная стадия объединения функций сохи и отреза, получившая свое завершение в косуле. К этому классу относятся многие разновидности так называемых «сох-односторонок». У «сохи с брылой» оба сошника были расположены, видимо, очень полого, но перо левого сошника загнуто вертикально вверх (собственно «брыла»), поэтому стало возможным отрезать слева пласт земли. Правый же сошник мог подрезать пласт снизу. Правый лемех и, видимо, переметная полица отваливали взрезанный пласт земли. Описание этого орудия в 1758 г. дал П. Рычков, называвший его косулей20. И. А. Гильденштедт описал этот тип орудия в дневниках путешествий по Украине в 1768 г., назвав его «нежинской сохой». Можно уверенно говорить, что именно «соха с брылой» под названием «двулемешной косули» была описана И. Комовым. Разумеется, как и все ученые-агрономы XVIII в., Комов дал весьма критичное описание этого орудия. «Что же касается до косули о двух лемешах, какие у нас в некоторых областях употребляются, она есть и для людей и для лошадей трудное и для глинистой земли вредное орудие, потому что землю в широкие глыбы режет и оныя не скоро отваливает, но загребает с собою для того что полица не довольно назад отогнута, но торчит из засошников почти прямоугольно»21. Двулемешное орудие могло отрезать широкую глыбу и в конечном счете отваливать только при наличии резца или отреза. Но поскольку Комов все-таки толкует о левом сошнике-лемехе, то, скорее всего, именно этот сошник-лемех был загнут вверх или повернут вертикально и отрезал «широкую глыбу». Разумеется, двулемешная косуля хотя уже и отрезала сбоку и снизу пласт земли, но сохранила еще рыхлящую функцию сохи. Такие сохи-косули были все-таки удобными в работе, обладали сравнительной легкостью и маневренностью. Различные модификации такого типа примитивных косуль в XVIII в. распространялись в заметных масштабах там, где еще не было собственно косуль (Оренбургская, Пермская, Уфимская, возможно Вятская, губ.).

Распространение усовершенствованных косуль в XVIII в. было внушительным прогрессом в обработке почвы. Это орудие было способно поднимать новину, пахать тяжелые почвы на двойной конной тяге в Ярославской и Владимирской губ., отваливать пласты вдвое шире, чем захват сохи. Косуля на тяжелых глинистых почвах проникала в глубину до 1,5 вершков и более радикально боролась с сорняками. Вместе с тем ею пахали в большинстве случаев одной лошадью, она была приспособлена к быстрому изменению глубины вспашки и не выворачивала подслой плодородной почвы.

В русском земледелии в XVIII в. заметная и важная роль принадлежала и собственно плугу, поскольку общий фонд тяжелых почв сильно увеличился. Там, где с крепким глинистым, иловатым грунтом или «серым суглинком» не справлялась косуля на двойной конной тяге, широко применялся колесной плуг. Общее представление о таком типе орудия дает гравюра с изображением плуга 60-х гг. XVIII в. из Переяславль-Залесской провинции (см. рис.)22. У плуга нет розсохи, вместо нее массивная стойка, вдолбленная в массивную горизонтальную балку-тесину, передняя часть которой лежит на оси двухколесного передка. Стойка крепилась в балке системой клиньев и особой рамкой, охватывающей балку со всех сторон. Снизу на стойку насаждался лемех-отвал, заканчивающийся внизу режущей сошниковой частью. Впереди лемеха-отвала крепился отрез в виде саблевидного широкого ножа, насаженного на деревянную основу-стойку. От колесного передка плуга по направлению к лошади шло деревянное звено, видимо, шарнирно (курком или, судя по рисунку, даже двумя курками) соединявшееся с передком плуга. На нем крепились постромки от упряжи. На переяславском плуге не видно полицы, тут работал лемех-отвал, переворачивающий пласт земли. Но на иных типах плугов еще, видимо, могла быть и полица. Так, в частности, И. Комов писал о принципе работы плуга следующее: «Резец глыбы отрезывает, сошник взрезывает (т. е. подрезает снизу. — Л. М.), а полица их отворачивает и навзничь оборачивает»23. Этому способствует более отлогое положение полицы, закрепленной постоянно на правый вывал земли. Такой плуг по типу был, конечно, более примитивен и близок к косуле. Делался плуг из дуба и был дорогим пашенным орудием. Наряду с сохой и косулей плуг широко применялся в крестьянском хозяйстве Нечерноземья во Владимирском, Переяславль-Залесском, Александровском у. Владимирской губ., Петровском, Ростовском, Угличском, Мышкинском у. Ярославской губ., Краснохолмском и Бежецком у. Тверской губ. и других. Плуг был распространенным орудием даже в Курской губ. (главным образом для распашки новых земель)24. Достоинством его, как и косули, была лучшая возможность избавляться от «травных корней». Применение плуга резко улучшало плодородие земли и за счет глубины вспашки, и за счет радикального уничтожения сорняков. Во Владимирском у. плуг пахал в конечном счете на очень большую глубину — около пол аршина (36 см)25. Однако дороговизна орудия, необходимость тяги как минимум двух лошадей позволяла использовать его далеко не в каждом крестьянском хозяйстве26.

В районах Северо-Запада, в частности южной части Олонецкого у. и долины р. Свирь, в 60-х гг. XVIII в. встречался так называемый «малый плуг», сходный с финским типом. На тучной земле такой «плуг» мог в конечном счете углубиться на пол-аршина, но «по большей части только на 6 вершков» (27 см).

На тучных черноземах в Воронежской губ., Белгородской провинции и среди русского однодворческого населения севера Харьковщины, Слободской Украины был широко распространен тяжелый малороссийский плуг «с одним отрезом»27. Такой плуг запрягался в 3—4 пары волов и требовал трех работников; работа шла медленно. У пахоты тяжелым плугом был недостаток: им пахали «не всю землю сплошь, но с некоторыми промежутками на четверть (около 18 см. — Л. М.) и более». Соха же пахала землю сплошь. Глубина вспашки в районе Острогожска по целине была не более 3 вершков (13,5 см.), на второй год — около 18 см, и только на третий год пахали до 6 вершков. Тяжелый плуг был очень дорогим орудием. В 60-х гг. XVIII в он стоил свыше 30 руб., а к концу века — до 160 руб. Имел его, примерно, лишь каждый десятый земледелец.

Наконец, орудием переходного типа, подменявшим и плуг и борону, было так называемое рало. Рало применяли на тучных степных черноземах для поверхностной обработки уже однажды вспаханной земли, или, например, в придонских степях, обрабатывали землю на второй, третий и т. д. годы после вспашки плугам28. Вторым важнейшим типом почвообрабатывающего орудия была традиционная борона. По описанию П. С. Палшаса, борона, какую «во всей России употребляют», устроена была следующим образом: «по паре жердочек связывают прутьями на-крест, вколачивают в прутяные кольца у креста зубья. И позади каждого ряда оных привязана еще третья жердочка, чтобы зубья не кривлялись»29(см. рис.). Борона имела по каждой стороне 5 зубьев (всего 25). Впереди бороны приделывалась гнутая дуга (улух или передница). К дуге крепится кольцо, к нему — веревка, а к веревке — гнутые оглобли. В Тверской губ. кольцо называют «попрыгушкой», к нему крепят валек, а к последнему — постромки30. А. Т. Болотов свидетельствует о том, что вся борона обрамляется так называемым лучком, «который как в раме держит борону». Каширский вариант бороны имел важную особенность. Зубья бороны сильно торчали как вниз, острыми концами, так и вверх — тупьгми. «Когда земля глубиста или кореньев худых трав много, то боронится земля острыми концами», «а когда заборанивать посеянной и запаханной хлеб или земля рухла, то опрокидывается борона и боронит толстыми концами». В краях же, которые описал П. Рычков, этого нет. Там поверх бороны крепят 2 полоза («полоска», на которых борону возят в поле и из поля31. Палки или жердочки назывались «хлудцами», делались они из ореха, прутяные кольца — из черемухи, или из вяза, или из дуба зубья были дубовые. Длина «хлудцов», т. е. жердочек, 2 аршина и менее. П. Рычков писал, что в краях с твердой землей зубья были иногда. железными. Однако в XVIII в. это, видимо, было большой редкостью. Все экспериментаторы-агрономы XVIII в. отмечали главный недостаток бороны — ее легкость, что вызывало необходимость многократных боронований и имело тяжелые последствия для крестьянского бюджета времени. Крестьяне для утяжеления бороны клали на нее «колесо или отрубок дерева»32. С этой же целью бороны замачивали в воде. (Правда, была и иная причина — бороны скоро рассыхались и роняли зубья). Легкость бороны зажиточные крестьяне и, вероятно, помещики компенсировали тем, что запрягали одна за другой 3—6 борон, и в таком случае первая пускалась острыми, а последующие — толстыми концами. Обычный крестьянин сделать этого не (мог (хотя для таких работ крестьяне могли объединиться), иногда он, экономя время и силы, ухитрялся во время заделки семян сохой сразу же и боронить, ведя вторую лошадь за повод, привязанный к поясу. Разумеется, это было возможно на мягких землях. Довольно часто боронили в две бороны на двух лошадях, захватывая широкую полосу пашни. Почвы же более твердые требовали многократного боронования.

На Северо-Западе и Севере России были распространены бороны из ели, наиболее дешевого и прочного материала этого региона, на нижней стороне у них «торчат подрубленные сучья на пядень длиною». И. Комов, называя эти бороны северными, дает им резкую характеристику: «только семена, и то на песчаной земле, заскореживать годятся, а твердой пашни пронять не могут»33. Во вновь осваиваемых районах, там, где не сложилось прочной земледельческой традиции, а плодородие земель было обильным, употреблялись и примитивные бороны-суковатки, которыми заделывали семена ржи и т. п. В Полоцкой губ. вместо бороны употреблялся «смык», сделанный из сосновых сучьев34.

При послепосевной обработке поля иногда, чаще в помещичьих хозяйствах, применялись деревянные катки для уплотнения поверхностного слоя земли и прикрытия семян.

Таким образом, в XVIII в. в русском земледелии господствовали частью древнейшие, традиционные типы орудий, частью же орудия если не позднего происхождения, то во всяком случае получившие именно с этого времени массовое распространение. Главная же суть прогресса культуры русского земледелия состояла в гибкости применения этих орудий, в функциональном их многообразии.

Как уже говорилось, для XVIII века характерно резкое усиление внимания, особенно в Центре России, к интенсивности, т. е. многократности, обработки почв. В основе этого лежало несколько причин. Прежде всего, это резкое увеличение массива пашенных земель и повышение удельного веса земель посредственного и худого плодородия. Во-вторых, распашка лугов и сокращение так называемых «пашенных лесов», т. е. лесов, пригодных для росчистей под пашню. В-третьих, нехватка традиционного и единственного удобрения — навоза — в нечерноземных зонах. Потребность в навозе остро ощущалась в XVIII в. в Переяславль-Залесской провинции, когда-то, в XVII в., плодородном крае; в Каширском у. в 60-х гг., по свидетельству А. Т. Болотова, стала распространяться практика «откупать стойлы, то есть чтоб стадо скотское, принадлежащее той деревне, в полдни, когда оное отдыхает, держат не при воде в вершинах (как обычно. — Л. М.), но на чьей-нибудь десятине»35. В Тамбовском крае, в целом весьма плодородном, в некоторых уездах (Елатомском, Шацком) в XVIII в. почву также стали удобрять навозом. Нужда в навозе была повсеместной в Ярославской и Владимирской губ. В Юрьев-Польском у. крестьяне скупали навоз и везли его за несколько верст на поля. В 60-х гг. XVIII в. в Рязанской провинции помещики «в недостатке иногда навоз для удобрения и покупают». В 23 монастырских вотчинах 10 уездов Центральной России в 60% случаев на поля вывозилась половинная норма удобрений (считая за норму 1500 пудов полупрелого навоза на дес.), а в 30% случаев — даже четверть нормы. Лишь в 14 вотчинах норму удобрений перекрывали примерно на четверть36. Положение в крестьянском хозяйстве было гораздо хуже: навоз, вывозимый крестьянами на поля, не был «сочным», много его пропадало «в возке от небрежения» и от долгой лежки «в кучах». Разумеется, в основе всех этих неурядиц сельского труженика лежал тяжкий гнет феодала, который срывал необходимый ритм и сроки крестьянской работы.

Однако прослеживаемая по источникам общая повышенная потребность в навозе четко, отражала и новую тенденцию — к интенсификации земледелия, порожденную развитием товарно-денежных отношений. Так, «в деревнях около Коломны... крестьяне прилежнее и искуснее всех почти в Московской губернии крестьян в земледелии, ибо навоз, покупая в Коломне... везут верст за 6 и далее от города». Из Москвы также «вывозили великое множество навоза»37. В Вологодском районе, где, в отличие от большинства регионов Нечерноземья, были изобильные пастбища и сенокосы, пашни интенсивно удобрялись навозом в озимом поле, «почему и родится хлеб с избытком, так что за продовольствием своим отвозят излишний в город на продажу»38. В районах, ближайших к Петербургу, в частности в так называемой Ингрии (Ингерманландии), на скудных землях путем обильного удобрения, главным образом помещичьих пашен, в конце XVIII в. в некоторых местах получали огромные урожаи (до сам-15) 39.

Однако чаще всего навоза не хватало, а компенсация выступала в XVIII в. как тенденция к многократной обработке пашни, основанной на жизненных наблюдениях земледельца, что хлеб «выше, чаще, лучше и чище»40 всходит вблизи меж, где из-за необходимости маневрировать сохой или косулей земля часто вспахивается повторно (два и более раз) и особенно много боронуется.

Двукратная вспашка («двоение»), сама по себе сравнительно древний прием обработки земли, органично связана с вынесением на паровое поле навоза, который в июне запахивают в землю, боронуют и, оставляя париться, т. е. преть почву с навозом, второй раз пашут и боронуют уже под сев озимых. Эта традиция характерна для большинства районов Центра России, разница только в сроках. Лишь в некоторых районах России, например на Севере, уже примерно с XVI в. прослеживается трехкратная перепашка озимого поля. «Двоение» в XVIII в. охватывает практически все нечерноземные районы. Однако важнейшим актом интенсификации обработки почвы в XVIII в. является проникновение «двоения» в яровое поле. В Переяславль-Залесской провинции в 60-х гг. XVIII в. «в апреле месяце по сошествии снега сперва землю вспашут и заборонят и так оная под паром бывает не более 2 недель. Потом сию землю вторично вспашут и тот яровой хлеб, а также льняное и конопляное семя сеют и заборанивают». Перед нами, таким образом, не традиционное двоение, связанное с необходимостью удобрить землю, а интенсификация обработки почвы. Причем в этой провинции пашня двоилась не под все яровые культуры, а лишь под яровую пшеницу, ячмень, лен и коноплю. Овес выдерживал по-прежнему однократную вспашку и боронование. Во Владимирской губ. под яровые двоили пашню лишь в песчаных местностях. «Двоение» яровых, видимо, было в Ярославской губ., в Краснохолмском у. Тверской губ. В Кашинском у. двоили под яровую пшеницу, лен, дополнительно «подскореживая» пашню перед севом, точно так же двоили под овес, гречу и ячмень. «Двоение» некоторых яровых культур проникает и на юг от Москвы. В Каширском у. «двоили» под лен, яровую пшеницу, гречу и ячмень («под рожь по большей частью однажды только пашут и боронят» — весь навоз у крестьян уходит на конопляники). «Двоение» под некоторые яровые (мак, просо, пшеницу, коноплю и лен) было и в Курской губ.41 Под коноплю и отчасти яровую пшеницу здесь при «двоении» вносили навоз. Во Владимирском у. в апреле — начале мая вывозили навоз под пшеницу и отчасти под овес. Часть ярового поля ранней весной удобряли навозом и в Калужской провинции. Почти рядом, в Переяславль-Рязанской провинции, практика унавоживания полей изменена была кардинально. Здесь в большинстве своем отказались от вывоза навоза ранней весной: его возят на поле в глубокую осень, а также по первому зимнему пути «в Петров и в Великие посты», вносят почти под все яровые культуры, кроме гороха и гречи. Главное внимание было обращено на загонки с яровой пшеницей, унавоживание сочеталось с двоением ярового поля. Третий раз поле вспахивалось и боронилось после высева семян. Осенне-зимний вывоз на поля навоза — для этого региона явление необычное. Традиционно здесь возили осенью навоз лишь на конопляники. Иногда навоз вывозили зимой и в Олонецком крае. Осенне-зимний вывоз навоза вызывал необходимость специального, предварительного его сбора: «в осень пред октябрем тот навоз сгребают в кучи из тех кучах оной горит», образуя перепревший «мелкий» навоз42.

Таким образом, интенсификация обработки ярового поля повлекла за собой радикальное изменение традиции.

«Двоение» яровых полей (в частности под пшеницу) проникло даже в Самарское Заволжье, в пределы Оренбургской губ. Здесь в XVIII в. «двоение» наблюдается и при распашке новины. Причем начинается оно осенней зяблевой вспашкой с последующим паром, что является яркой агрикультурной особенностью края.

Итак, «двоение» под яровые культуры, предпринимаемое избирательно, — явление новое и широко распространенное для XVIII в. Важно отметить, что в источниках, как правило, под «двоением» имелась в виду только предпосевная обработка. С учетом же заделки семян пашня в итоге обрабатывалась трижды (а при «троении» — четырежды). Отметим, что к югу от Москвы и вообще в черноземных регионах обработка земли под важнейшие продовольственные культуры рожь и овес оставалась минимальной, так как давала экономически приемлемый результат. А. Т. Болотов писал, в частности, что под рожь крестьяне «по большей части однажды только пашут и боронят. Потом разсевают оную и, запахав, боронят, несмотря что земля иногда множеством глыб наполнена». Видимо, наиболее типичным при однократной вспашке и бороновании под озимую рожь является разрыв во времени этих операций, например в Калужской провинции — недели три43. Названные сдвиги в интенсификации обработки почв в XVIII в. были вызваны главным образом тенденциями товаризации крестьянского хозяйства.

Еще более интересно развитие практики трехкратной вспашки земли. Наиболее древнюю традицию оно имеет в Вологодской губ. В 60-х гг. XVIII в. «троение» с паром и перепаркой было существенным способом повышения урожайности (рожь до сам-10) и очистки полей от сорняков44. Принципиально важной агрикультурной особенностью является «троение» озимых в Тверской губ. В некоторых уездах оно было распространено лишь частично (в Тверском, Бежецком, Осташковском). Примечательно, что при троении озимого поля в Кашинском у. иногда «троят, пахав все три раза тем же летом в то же время, как двоят». Видимо, бывал и перепое одного из циклов на осень. В большинстве же уездов пашня «троилась» «в основном», т. е. как правило (Старицкий, Корчевский у.). Часто определяющими моментами здесь были механические качества почв (троилась «иловатая и глинистая земля»). Однако во Владимирской губ. пашню «троили» под рожь главным образом на песчаных землях в Переяславль-Залесском, Гороховецком у.45.

С точки зрения развития интенсификации наиболее важно появляющееся в XVIII в. «троение» ярового поля, многократная вспашка которого не связана с необходимостью удобрений, так как они вносились только под рожь. Так, в Вышневолоцком у. «землю под яровое поле троят», в Новоторжском у. земля под рожь и овес «двоится», а «под прочий хлеб троится»46. Как уже отмечалось, в Псковской губ. пашня идущая под лен в яровом поле, также «троилась».

В связи с многократной вспашкой в XVIII в. немаловажным стал вопрос о ее порядке. В принципе в земледельческой практике существовали два вида пахоты: первый из них обычно косулей и сохой — «в свалку», когда «поле во гряды пашут», т. е. остаются довольно частые и глубокие борозды с симметричным склонением боковых сторон47. Такие поля были необходимы в районах, страдающих от «мокроты», борозды были ориентированы на сток воды и делались как можно прямее. В более ровных массивах пахоты применялась пашня «развалом», она осуществлялась рассеканием косулей или сохой каждого предыдущего уже отваленного пласта. В ровных черноземных полях, где применялась двойная вспашка, одна из них шла вдоль загонки, а другая — поперек48.

Многократная пахота там, где она не была связана с запашкой навоза, была направлена обычно на рыхление, или, как говорили в XVIII в., «умягчение», земли. Не менее, а может быть и более важной задачей была борьба с сорняками. Ориентиром в счете кратности перепашек было не просто рыхление земли, а число так называемых перепарок, каждая из которых занимала примерно около 2 недель. Именно перепарка и дает термины «двоение» и «троение». Подтверждением этого предположения могут быть наблюдения над практикой боронования в XVIII в. При однократной вспашке боронование было, как правило, многократным, пока пашня не достигнет нужной кондиции. Критический взгляд на эту практику XVIII в. (без сомнения, традиционную) высказывался неоднократно виднейшими агрономами этой эпохи. Например, А. Олишев, доказывая необходимость для Вологодского края «троения», писал, что нельзя вывозить навоз (в июне) на невспаханное поле после озими. После вспашки навоза «как бы много земледелец с бороною своею по той пашне, не ездил, то может только одну поверхность разборонить мелко»49.

Практика многократного боронования (на двух лошадях двумя боронами одновременно) широко прослеживается в источниках для Тверской губ., в Каширском у., Тульском у.50 Между тем когда речь идет о «двоении» или «троении», то всюду употребляют формулировки «передвоить», «перетроить», как будто бы речь идет о том, чтобы вспахать и проборонить два раза, три раза и т. д. В пользу возможности неоднократной вспашки в каждом цикле «двоения» или «троения» говорят и наблюдения над конкретными затратами труда и времени (в человеко-днях и коне-днях) в сравнении с нормативами 51.

Таким образом, интенсификация обработки почв была крупнейшим шагом в повышении уровня агрикультуры. Этот процесс, вызванный главным образом тенденциями товаризации крестьянского хозяйства,шел в XVIII в. в форме нарастания волны индивидуального опыта, постепенно становящегося достоянием тех или иных общностей и выступающего как местная особенность того или иного района.

   Вперёд>>  

Просмотров: 10345

statehistory.ru

История древней Руси - » Подсечное земледелие

Сельское хозяйство в домонгольский период

На основании многочисленных данных, относящихся к более позднему времени, следует полагать, что земледелие северных славянских племен до IX— X вв. имело преимущественно форму подсечного, иначе огневого, земледелия, представляющего собой одну из разновидностей развитого мотыжного земледелия. В некоторых наиболее глухих и окраинных местах крепостнической России — у удмуртов, коми, в Карелии, в Белорусском Полесье — подсечное земледелие вместе с некоторыми другими чертами культуры, восходящими к глубочайшей древности, просуществовало вплоть до начала XIX в. Благодаря этому обстоятельству эта древняя форма земледелия нам хорошо известна.

Подсечное земледелие — это земледелие лесных областей, лесное земледелие. Чтобы подготовить участок для посева, сначала нужно было вырубить лес,— дать ему высохнуть на месте, а затем сжечь его. Отсюда — подсечное земледелие нередко называли огневым, или паловым. Интересно отметить, что сжигание срубленного леса не являлось средством расчистки будущего поля, как это может показаться с первого взгляда. Подсечное земледелие по своим техническим особенностям резко отличалось от всех других видов земледелия. Огонь являлся здесь своеобразным средством обработки земли, так как после сожжения огромной массы древесного материала, когда прогорал и превращался в рыхлую золу и верхний слой почвы, можно было землю не обрабатывать, а производить посев прямо в золу. Орудиями подсечного земледелия являлись прежде всего железный топор и железная мотыга, служившая для выкорчевывания корней и разрыхления земли в тех местах, где она не вполне прогорела. Такие мотыги в начале прошлого столетия были известны у коми, удмуртов, в Карелии и в Белорусском Полесье. Такие же мотыги имелись и у северных восточнославянских племен в дофеодальное время, о чем уже упоминалось выше.

Орудие для «заделывания» посева при подсечном земледелии, деревянная борона известна лишь нам по этнографическим данным, так как древние деревянные орудия не могли, понятно, сохраниться до наших дней. На севере почти повсеместно это орудие представляло собой ствол ели с отрубленными до половины длины сучьями—«суковатку». Наряду с суковаткой употреблялись примитивные грабли. Анализ этнографических данных показывает, что в древности бороной-суковаткой работали без помощи рабочего скота — вручную.

Приготовленный в лесу участок (новина) служил всего лишь год или два, максимум три года. В первый год эксплуатации новина, давала сравнительно высокий урожай, так как огонь уничтожал на месте посева всю сорную растительность, а зола обогащала почву. По-видимому, особенно обильные урожаи давало на новинах просо, поэтому оно и являлось одним из самых распространенных культурных растений в дофеодальный период. Об этом ярко свидетельствуют общеизвестные материалы русского фольклора. В сочинениях арабского писателя X столетия Йбн-Русте имеется одно место, как будто бы говорящее о подсечном земледелии: «Земля славян есть равнина лесистая, в лесах они и живут. Славяне не имеют ни виноградников, ни пашен...». И далее: «хлеб, наиболее ими возделываемый — просо». Наличие посевов проса, при отсутствии обычных пашен, указывает, видимо, на подсечное хозяйство. Но уже па второй год урожай падал, зола выщелачивалась, пережженная почва «спекалась», не пропускала воздуха и не впитывала воду. Нужно было подготовлять новый участок на другом месте. Старый же участок мог вновь поступать в эксплуатацию не раньше, чем на нем вырастал лес, т. е. не менее чем через 40—60 лет. Вследствие этого при подсечном земледелии требовалось огромное количество земли, вернее, леса. В этих условиях селиться большими поселениями, как на юге, было невозможно. Поэтому-то обитатели лесных пространств, как уже сказано выше, селились в одном месте лишь по нескольку десятков человек.

Подсечное земледелие требовало затраты огромного количества труда. Такие громоздкие операции, как рубка леса, выкорчевывание кустарников и пней, сушка всего этого материала и, наконец, сжигание его, неизбежно требовали кооперации сил. И на основании многочисленных этнографических данных устанавливается, что подсечное земледелие всегда выступало как коллективное, общинное производство. В тех местах, где до начала XIX в. сохранялось подсечное земледелие, одновременно с ним продолжали существовать большие патриархальные семьи, состоящие из представителей двух-трех поколений. Таким образом, подсечное земледелие следует рассматривать, как отрасль производства, тесно связанную с первобытно-общинным строем.

Вплоть до начала второго тысячелетия нашей эры подсечное земледелие в той или иной форме было известно на всем европейском Севере: в прибалтийских странах, на севере Германии, в Скандинавии и на Британских островах.

istoiarusi.ru

В.Д. Блаватский. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья : Сельскохозяйственные орудия

105

11. СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ОРУДИЯ

О сельскохозяйственных орудиях в Северном Причерноморье мы можем судить главным образом по археологическим находкам, так как свидетельства древних авторов слишком ограничены. Они сводятся к уже упоминавшемуся указанию Страбона1 о том, какой урожай дает земля на Крымском полуострове, вспаханная любым сошником или плугом, а может быть, любым пахарем (δια του τνχόντος ορυκτού). На применение плугов указывает и свидетельство Геродота2 о скифах-пахарях (Σκυθαι άροτηρες).По всей видимости, исключительно интересный набор античных сельскохозяйственных орудий был обнаружен в 1903 г. на Гераклейском полуострове, близ деревни Корань, около Георгиевского монастыря. По словам А. Л. Бертье-Делагарда3, там наряду с иными предметами были найдены кирки, топоры, лемехи от плугов и серпы. К сожалению, эта замечательная находка не была надлежащим образом опубликована, и дальнейшая судьба этих орудий остается неизвестной. Поэтому совершенно невозможно судить о том, в какой мере эти орудия были близки аналогичным инструментам, применявшимся в метрополии4, или отличались от последних. Все, что известно о данной находке, это перечисленное выше наименование предметов. Даже дата этих орудий не может быть точно установлена.В числе находок, происходящих из того же места, что и эти инструменты, А. Л. Бертье-Делагард упоминает, помимо чернолаковых черепков, ряд предметов скорее всего более позд-

106

него времени (куски медных пряжек, обломки зеркалец). В силу этого названный набор орудий может быть отнесен как к V—II вв. до н. э., так и к сарматской эпохе. Такой же досадной краткостью отличается упоминание H. М. Печенкина1 о большом железном, вероятно, земледельческом орудии, обнаруженном им в одной из усадеб Маячного полуострова.Представление о внешнем виде плуга, применявшегося на Боспоре, нам дает довольно четкое изображение его на пантикапейских медных монетах2 второй половины III или II в. до н. э. Оно полностью совпадает с хорошо известным типом греческого плуга, засвидетельствованным многочисленными изображениями на греческих вазах3, в терракотовых4 и бронзовых5 статуэтках, а также и с описанием его в поэме Гесиода «Труды и дни»6. Такой плуг состоял из дышла, которое соединялось дугообразной скрепой с рабочей частью, в последнюю входили рассоха и рукоять. Рассоха снабжалась сошником, большей частью, нужно думать, железным7. Гесиод упоминает только о деревянных частях плуга. Он рекомендовал делать рассоху из дуба, скрепу из искривленного сука падуба, а дышло из вяза или лавра. При пахоте пахарь одной рукой налегал на рукоять плуга, в другой держал бич или палку, которой погонял волов.Как видно из описания, греческий плуг отличался очень простым устройством и был весьма примитивным орудием. Такой плуг, очевидно, применялся не только на Боспоре, но и в других античных государствах Северного Причерноморья. В связи с этим встает вопрос о плугах, употреблявшихся на Гераклейском полуострове, о находках железных лемехов которых упоминает А. Л. Бертье-Делагард8. Это указание на применение железных лемехов в Херсонесе интересно сопоста-

107

вить с уже упоминавшимся изображением плуга на пантикапейской монете. При внимательном рассмотрении его создается впечатление, что он имеет металлический лемех, прихваченный кольцом к деревянной подошве плуга. О подобных плугах со съемным железным лемехом упоминает Катон1. Такое приспособление было известно в античном мире уже в VI в. до н. э.2.Можно предполагать, что плуги, которыми пользовались земледельческие племена Северного Причерноморья — меоты3 или скифы-пахари4, вероятно, также имели простое устройство и были близки по типу греческому плугу. Железное орудие5, найденное М. С. Синицыным на Петуховском городище, побуждает думать, что обитатели побережья Днепров-ско-Бугского лимана еще в первые века нашей эры были знакомы с железным лемехом. К сожалению, названное орудие дошло до нас в плохой сохранности, сильно изъеденное ржавчиной. Оно близко по форме равнобедренному треугольнику, ребра которого равны 0,23 м, а основание 0,16 м. Подобный лемех мог быть у двуотвального плуга.

Рис. 35. Лемех плуга (?) из Петуховки

Значительно лучше сохранился железный сошник плуга, случайно найденный в 1922 г. в селе Коровинцы Сумской области. Он относится к культуре полей погребений6. Рабочая часть

108

сошника имеет форму довольно сильно вытянутого равнобедренного треугольника.Таким образом, в настоящее время можно считать достоверно установленным употребление простого плуга в земледелии античных государств Северного Причерноморья. Вместес тем мы пока не располагаем какими-либо данными о применении там плугов более сложной конструкции1, которые были известны в античную эпоху2.Помимо плуга, употреблявшегося для полевых культур, земледельцами северопонтийских государств применялись также различного вида мотыки, которые предназначались для возделывания огородов.

Рис. 36. Меотская мотыка (из станицы Пашковской)

Большое значение для истории земледельческих орудий в древнейшую эпоху на нашем юге имеют недавние находки таковых в Среднем Прикубанье. Два таких орудия были найдены на древнем поселении (№ 2) станицы Пашковской, датируемом I—II вв. н. э.3, а третье—в одном из погребений Краснодарского могильника, относящемся к I в.н.э. 4 .Впервые опубликовавший эти предметы М. В. Покровский назвал их «лемехообразными железными земледельческими орудиями»5. Иное истолкование их предложил Н. В. Анфимов, именующий их «тяпкообразными земледельческими орудиями»6. Нам пред-

109

ставляется, что последняя точка зрения, согласно которой рассматриваемые орудия сближаются с мотыками, ближе к истине.М. В. Покровский1 опубликовал два таких орудия. Оба они сделаны из железных полос около 0,01 м толщиной. Нижняя, рабочая часть, довольно широкая, с округлыми лопатообразными очертаниями, края ее заострены. Верхняя, втульчатая часть, насаживающаяся на клиновидный конец деревянной ручки, несколько уже, отверстий в ней для гвоздей или закреп не имеется. Размеры этих орудий следующие: длина одного из них — 0,23 м, ширина рабочей части — 0,095 м; у другого: длина — 0,19 м, ширина рабочей части — 0,08 м.Очень близкое по типу орудие2 было найдено при раскопках одного из городов Азиатского Босиора (Семибратнего городища) в слое I в. н. э. Оно в верхней части имеет такую же открытую втулку, охватывавшую деревянную часть инструмента; нижняя же рабочая часть отличается только тем, что имеет менее округлые очертания и несколько приближается по форме к равнобедренному треугольнику (обращенному основанием книзу).Отмеченная близость инструментов представляется нам заслуживающей большого внимания. Она показывает сходство орудий труда, а возможно, и приемов земледелия у населения Азиатского Босиора и независимых от Босиора обитателей Среднего Прикубанья, во всяком случае, в первых веках нашей эры.Мотыки (и кирки) наряду с плугами были весьма важными сельскохозяйственными орудиями в античную эпоху. Мотыка, более древнее орудие, чем плуг, не утратила своего значения и с введением плужного земледелия. Согласно Феофрасту, ею разрыхляли крупные комья земли после пропашки плугом3. По словам Гесиода, пользуясь мотыкой, присыпали семена при посеве4. Иногда и в античную эпоху мотыка заменяла плуг5, если последним нельзя было пользоваться по условию рельефа в горных местностях. Мотыка также широко применялась и при обработке виноградников6.Кирки и мотыки, несомненно, были в числе сельскохозяй-

110

ственных орудий и в Северном Причерноморье. Кирки1 были найдены на Гераклейском полуострове. Двуконечная железная мотыка была обнаружена при старых раскопках Харакса, римской крепости на Ай-Тодорском мысу. Длина этой мотыки была 0,38 м, ширина — 0,23 м. Как нам кажется, харакская мотыка может быть сопоставлена с упоминаемым Колумеллой pastinum2, двузубым инструментом, которым перекапывали виноградники; менее вероятно видеть в ней мотыку rastrus (rastrum), о которой говорит Виргилий3.

Рис. 37. Мотыка из Харакса

Для уборки урожая употреблялись серпы. Эти орудия неоднократно встречались при археологических раскопках в Северном Причерноморье. Их находили как на Боспоре, в Нимфее4, Киммерике5 и на Семибратнем городище6, так и на Гераклейском полуострове7. Хорошо сохранившийся серп был обнаружен в одной из могил некрополя Харакса8, точно датированного самым концом III — первой половиной IV в. н. э. Этот серп сравнительно небольших размеров, наибольшая длина его 0,24 м, ширина лезвия — 0,025 м; черешок, довольно короткий (не более 0,06 м), постепенно расширяясь, переходит в лезвие. Изгиб лезвия невелик, наибольшее расстояние излучины лезвия от прямой линии, проведенной между острым концом серпа и хвостом его черешка, — около 0,05 м.

111

Судя по археологическим находкам, железными серпами пользовались также обитатели Среднего Прикубанья. Серпы были обнаружены в ряде погребений, в том числе около станицы

Рис. 38. Серп из Харакса

Елисаветинской1 и в Краснодарском могильнике2. Первые, более раннего времени (примерно IV—III вв. до н. э.), имеют

Рис. 39. Меотский серп III—I вв. до н. э. (из погребения № 1 у станицы Елисаветинской)

небольшое, слабо изогнутое лезвие (длиной 0,15—0,17 м и шириной 0,02 м), переходящее под тупым углом в прямоугольный в сечении стержень (0,1—0,12 м длиной), служивший основой рукояти. Вторые, характерные для I—III вв. н. э.,

112

имеют значительно более изогнутое лезвие и довольно короткий стержень. Общие же размеры кубанских серпов, как ранних, так и поздних, примерно равны. Относящиеся к I—III вв. н. э. серпы Прикубанья заметно отличаются от харакского — у них полоса уже, а изгиб лезвия больше.

Рис. 40. Железный серп I—II вв. до н. э. (из могильника у с. Ивановского)

Последнему типу серпов сравнительно близки по форме скифские железные серпы1, обнаруженные при раскопках Каменского городища в 1949 и 1950 гг. Длина этих серпов

Рис. 41. Нож виноградаря из Пантикапея

достигает 0,22 м, ширина лезвия 0,02 м, при самом большом изгибе в 0,063 м.Из орудий виноградарей при раскопках были обнаружены специально применявшиеся ими ножи с сильно искривленными массивными лезвиями. Такие ножи были найдены в 1949 г. при раскопках Пантикапея в слое II в. н. э. Лучше сохранив-

113

шийся из них достигает в длину 0,188 м, при этом на лезвие приходится 0,119 м, остальное на втулку, в которую вставлялась деревянная ручка. Диаметр втулки около 0,03 м, ширина лезвия примерно 0,041 м; толщину клинка вследствие покрывшей его коррозии установить трудно. В существующем виде толщина колеблется от 0,003 до 0,005 м.

Рис. 42. Нож виноградаря из Херсонеса

Найденный в 1935 г. в Мирмикии железный нож виноградаря1 имеет несколько иные, более вытянутые очертания, с крючкообразно загнутой рабочей частью.Иную форму имеет железный нож виноградаря, хранящийся в Херсонесском музее2. Этот нож значительно шире и массивнее пантикапейского. В верхней части тыловой стороны

114

к полосе ножа приставлен небольшой топорик1. На ручку нож насаживался не посредством втулки, а довольно длинногочерешка. Наконец, следует упомянуть изображение ножа на херсонесском надгробии с именем Дулия2. У этого ножа очень широкое массивное лезвие, расположенное почти под прямым углом по отношению к сравнительно тонкой ручке.

Рис. 43. Надгробие из Херсонеса с изображением ножа виноградаря

Наименее ясными из всех орудий, обнаруженных в Северном Причерноморье, представляются нам топоры. Двулезвийный железный топор был обнаружен при раскопках Семибратнего городища в слое I в. н. э.3. О топорах имеется еще краткое упоминание в работе А. Л. Бертье-Делагарда 4. Форма и специальное назначение этих топоров остаются неизвестными. Может быть, ими пользовались только для узко-хозяйственных целей. Вместе с тем вполне возможно высказывать догадки, ставя в связь находку топоров с теми заготовками леса или дров, которые производились на территориях, принадлежавших Херсонесу. Эти заготовки получили отражение в замечательной надписи о продаже

115

земельных участков1, где мы находим слово ξυλεύειν. Применялся топор и античными пахарями, когда приходилось обрабатывать землю, заключавшую корни кустов и деревьев. Плиний2 сообщает, что в таких случаях на рукоятку плуга вешали топорик, которым пахарь перерубал корни, чтобы не вырывать их плугом, надсаживая волов.Наконец, скажем несколько слов о повозках, которые могли употребляться в сельском хозяйстве на Северном Понте. Для решения этого вопроса в высшей степени интересное наблюдение было сделано П. М. Леонтьевым3 при раскопках одного из недвиговских курганов. Исследователь, подметив наличие слоев плотной уезженной земли между пластами более рыхлой, установил, что для насыпки кургана землю возили на больших широких телегах. Такие телеги, вероятно, были четырехколесными. Возможно, что они были близки по устройству к пантикапейским повозкам, известным по терракотовым моделям4. Не исключена возможность, что и упоминаемые Диодором5 обозные телеги (άμαξαι), которыми Сатир окружил свой лагерь перед битвой при Фате, были того же типа.Таковы доступные нам материалы по сельскохозяйственным орудиям, применявшимся на Северном Понте. Они в сущности не отличались от аналогичных инструментов, употреблявшихся в то же время в сельском хозяйстве метрополии. Это сходство орудий труда находит объяснение как в тесных связях Северного Причерноморья с Эгейским бассейном, так и в близком уровне экономического развития этих стран.

Подготовлено по изданию:

www.sno.pro1.ru

Смотрите также

• 
  Древняя цивилизация инков
• 
  Древний египет интерьер
• 
  Древний тотем славян
• 
  Цивилизация древней финикии
• 
  Акрополь греция древняя
• 
  Виды оружия древнего
• 
  Древние германцы племена
• 
  Обложка древней книги
• 
  Шелк древнего китая
• 
  Меч древней руси
• 
  Древний восток хронология